Текст книги "Знание-сила, 1997 № 05 (839)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Видно. что уединение и мирная сельская жизнь просто набили ему оскомину: он скучает. хандрит. тоскует, рвется в Москву, называя ее церковью, храмом, который надо посещать для очищения и обновления сил, и зиму будущую проведет непременно в Москве...».

В феврале 1855 года в Москве Чижова застала весть о кончине Николая Павловича. «В первую минуту как-то полегче стало дышать,– записал он в дневнике,– но едва прошла первая минута – все радовались, (на что-то) надеялись,– я спрашивал: не рано ли?..».

Вскоре ему было разрешено жить в Москве.

Настало время и для «Русского вестника». В помещенном в «Московских ведомостях» (15 ноября 1855 года) объявлении издателя М. Н. Каткова указаны писатели, которые согласились сотрудничать с редакцией – ... К. и И. Аксаковы, П. Бартенев... И. Гончаров... Я. Полонский... С. Соловьев... И. Тургенев, Ф. Чижов, Б. Чичерин...

В том же 1856 году в Москве стала выходить «Русская беседа». Ф. В. Чижов откликнулся на призыв друзей-учредителей (А. Хомяков, А. Кошелев, К. Аксаков и К⁰) и представил для № 4 статью «Джиованни Фиезолийский и об отношении его произведений к нашей иконописи». Одно время ему предлагали редакторство, но к моменту окончательного переселения Ф. В. Чижова в Москву (1857 год) вопрос был решен (А. Кошелев).

Вскоре Ф. В. Чижов получает предложение от земляков – костромских дворян, известных откупщиков А. П. и Д. П. Шиповых, организовать специальный ежемесячный журнал по вопросам торгово-промышленным. Братья собрали среди своих единомышленников 30 тысяч рублей. В дневнике Ф. В. Чижова 22 марта 1857 года появляется следующая запись:

«... Затеял я в Москве дело – издание «Вестника промышленности». Опять сбился с пути: прочь история, принимайся за политэкономию, за торговлю и промышленность. И то сказать, это вопрос дня; это настоящий путь к поднятию низших слоев народа. Здесь, по моему предложению, купцы должны выйти на свет общественными деятелями. А купцы – выборные из народа. Купцы – первая основа нашей жизни...».

Энергично взявшись за дело, Ф. В. Чижов разработал программу издания. Основная задача журнала – выяснение нужд торговцев и предпринимателей, создание общественного мнения в пользу поддержки и защиты национальной промышленности. В формирующейся редакции согласился сотрудничать известный экономист-западник И. К. Бабст.

После утверждения программы журнала Федор Васильевич отправляется за границу для ознакомления с постановкой подобных изданий на Западе. Кандидат физико-математических наук штудирует специальную экономическую литературу. Почетный вольный общник Императорской Академии художеств вместе со студентами слушает лекции профессоров.

Первый номер чижовского «Вестника промышленности» вышел в июле 1858. Редакция настойчиво стремилась побудить к участию в журнале «деятелей промышленного мира»: «...Истинно работающим членам общества надо самим гласно и громко рассуждать о своих вопросах; теперь время выдвинуло промышленность и промышленников в передовые ряды деятельности и деятелей; оно поставило в зависимость от них всякое движение вперед, и потому уклоняться им от прямого благородно смелого голоса значит изменять своему законному служению...»

В журнале публиковались обзоры промышленности, давались сведения о состоянии внутреннего рынка, методах ведения хозяйства в других странах мира, о новых машинах и передовой технологии.

К предпринимательскому делу («служение обществу») редактор предъявлял строгие нравственные требования, а потому не случайны в его статьях подобные пассажи: «...Неизменная честность и всегдашняя аккуратность суть самые твердые опоры кредита фирмы, торгового дома.

В торговле много зависит от обстоятельств, которых часто нельзя ни предвидеть, ни отвратить; но если кто умел составить о себе такое мнение, что он ни при какой крайности не сделается злостным банкротом, того и в самом несчастий поддержит общественный кредит...»

Представлены были в журнале и «московские материалы» – статья барона А. Дельвига[⁵ Дельвиг Андрей Иванович (1813—1887) – кузен барона А. А. Дельвига, чиновник Министерства путей сообщения.] о московских водопроводах (апрель 1859 года). А статья «О переносном газе в Москве» (1859, июль) заинтересовала Николая Лескова, который из Пензы прислал письмо редактору «местного промышленного органа»: «...Я надеюсь в некоторой же степени содействовать распространению Вашего журнала в Пензенской и Саратовской губерниях, и потому прошу Вас сообщить мне программу этого издания и несколько прошлогодних номеров, хотя, например, тех, где помещено дело о переносном газовом освещении, которое интересует здешнюю публику...»

С 1860 года начинает выходить газета «Акционер». Постепенно расширялся круг знакомств, рос авторитет главного редактора в торгово– промышленной среде Москвы. Аркадий Чероков, сотрудник журнала, вспоминал тех, кого особо выделял Чижов,– И. Ф. Мамонтова («уважал за ровный, тихий характер и всегдашнюю готовность идти на пользу русской промышленности, хотя до самопожертвования») и Т. С. Морозова («почитал за его чистый практический ум и русскую смекалку наряду с глубоким убеждением человечности, вынудившим его к наилучшему обращению с фабричными рабочими и служащими сравнительно с другими фабриками, даже с Раменской Малютина»).

Тем не менее в финансовом отношении журнал лихорадило. На выпуск очередного номера денег зачастую не хватало. Особо осложнилось положение после выхода из дела Шиповых. Деньги с купцов приходилось получать после долгих напоминаний. Редактор, однако, категорически отклонял предложения о вспомоществовании. В конце 1860 года Чижов и Бабст стали склоняться к приостановке изданий. Тогда председатель Московского биржевого комитета А. Хлудов и старшина комитета И. Лямин от имени крупных фабрикантов обещали подписаться на 1500 экземпляров «Вестника промышленности» и такое же количество номеров газеты «Акционер». Кроме них, внесли деньги Морозовы, С. Алексеев, С. Ширяев, К. Соддатенков, С. Лепешкин, П. Ланин и другие. Показательно, что подписчики почти не указывали адресов, куда нужно было выслать журнал и газету. Сотни экземпляров оставались в распоряжении редакторов.

После очередной задержки поступления подписных денег Федор Васильевич заявил о прекращении издания журнала и не переменил своего решения, несмотря на ходатайства московского купечества. «Последняя депутация,– свидетельствует Аркадий Чероков,– в составе И. Ф. Мамонтова, В. А. Кокорева, Т. С. Морозова и С. М. Третьякова привезла ему целиком 20 000 рублей, вперед за весь год издания, и при мне он с горячностью отбросил от себя выложенную пачку ассигнаций с решительным подтверждением: «Не стану, не хочу, вы не стоите наших трудов», прибавив и много других резких слов, несмотря на присутствие своих любимцев, как И. Ф. Мамонтова... и Т. С. Морозова...»

Впрочем, Чижов продолжил издание «Акционера», который с 1863 года выходил в качестве приложения к аксаковскому «Дню». Годом позже «Акционер» все же был прекращен, однако в «Дне» был введен экономический отдел, редактировавшийся Чижовым (до 1865 года). Передовые статьи по экономическим вопросам Федор Васильевич писал и для издававшейся И. Аксаковым в 1867– 1868 годах газеты «Москва».

Между тем, издавая журнал, Чижов постепенно втянулся в непосредственную «черновую», «поденную» работу, которая для него была столь очевидна. Почти все его идеи, анонсированные в журнале, впоследствии были им же педантично реализованы.

В начале 1858 года в доме Д. П. Шипова произошла встреча Чижова с бароном А. Дельвигом и, кажется, впервые была проговорена идея создания акционерного общества по строительству железной дороги до Сергиева Посада. По замыслу – первого в России частного предприятия такого рода, сознательно основанного без привлечения иностранного капитала.

В своем журнале Чижов опубликовал статью, посвященную этому проекту, где наряду с экономическими расчетами, показывающими прибыльность (потенциальную) предприятия, попытался развеять предубеждения:

«...Но есть другого рода возражатели, есть люди, которым проведение железной дороги к нашей древней святыне кажется делом неблагочестивым, уменьшающим благочестивую ревность молельщиков, следовательно, потрясающим первые устои нашей народной жизни. Другие, этого же разряда, боятся, что железная дорога вблизи двух монастырей посягнет на набожную тишину, на душеспасительное безмолвие монашеских келий. Разумеется, то и другое возражение есть плод застоя ума, который у нас встречается чаще, чем где-либо. Благочестие народа и святость верования в их глазах так шатки, что они только и могут держаться при самой упорной неподвижности; всякое улучшение в пользу бедного труженика, стремление избавить человека от подчинения себя ненужному гнету природы может, по их мнению. потрясти основы верования. Мы не можем не только разделять, но и представить себе такого неверия, нам кажутся жалкими такие защитники, не верующие во внутреннюю силу и крепость того, что хотят они защитить одной внешней неподвижностью».

Учредителями общества выступили братья Шиповы, а также Николай Рюмин и Иван Мамонтов. По утверждению устава общества Московско-Ярославской железной дороги (с правом продления до Ярославля) летом 1859 года была объявлена подписка.

Полным ходом шли изыскательские работы. По инициативе Федора Васильевича было снаряжено шесть троек с молодыми людьми, которые, находясь в определенных местах Троицкого шоссе, должны были считать днем и ночью всех прохожих и проезжих в лавру и обратно. Два месяца молодежь производила подсчет и после проверки добытые цифры пересылала самому Чижову.

Новизна отпугивала. Подписка на акции общества шла вяло – ведь это был первый опыт вовлечения русского частного капитала в мало проверенное еще промышленное дело. Чижов вместе с бароном Дельвигом пишут и распространяют (при Московских и Петербургских ведомостях) специальную брошюру «Московско-Сергиевская дорога от учредителей», обосновывая выгоды участия («дивиденды») в обществе. Федор Васильевич энергично «гасил» неоднократно возникавшие среди учредителей мысли о ликвидации общества. В начале I860 года, вспоминал барон Дельвиг, «из учредителей один Д. П. Шипов настаивал на его осуществлении... И. Ф. Мамонтов объявил, что он готов поддержать составление общества, если на эту поддержку согласится Н. Г. Рюмин. Тогда Ф. Чижов убедил последнего взять четыре тысячи акций с тем, что Д. П. и Н. П. Шиповы и И. Ф. Мамонтов также возьмут каждый по столько же акций... В конечном счете акции были разобраны, и в феврале 1860 года состоялось первое общее собрание акционеров...»

Чижов проявил дипломатические способности и в момент формирования состава правления, когда обострились отношения между братьями Шиповыми и бароном Дельвигом. В результате в правление вошли: Н. Рюмин, И. Мамонтов, Д. Шипов и барон А. Дельвиг. Федор Васильевич, не располагавший в то время средствами для приобретения достаточного количества акций, стал кандидатом правления. Между прочим, по его настоянию включено положение о публикации не менее шести раз в год отчетов правления о своих действиях и состоянии кассы общества.

В процессе строительства возникало много проблем, в том числе и с владельцами земель, отходивших под дорогу. Барон Дельвиг, с иронией относившийся к славянофильству своего друга, вспомнил об одном эпизоде, когда в правление общества (Тверской бульвар, дом Дубовицкой) пришел очередной визитер – «лесопромышленник»:

«...Чижов, основываясь на славянофильской теории, сказал мне, что этот простолюдин, не испорченный западным образованием, конечно, не будет требовать... невероятно значительного вознаграждения... Я обратился к лесопромышленнику, прося его назначить цену отходящих от него под дорогу пяти десятин земли, и он, низко кланяясь, отвечал, что государю угодно было, чтобы дорога строилась, а потому он покоряется воле государя и назначить цену своему участку не может. Я объяснил ему, что государь, утверждая устройство дороги, дозволил отчуждение потребной для нее земли, но с тем, чтобы за отчуждаемую землю было у плочено...

Он долго низко кланялся и не назначал цены, но по моему настоянию наконец заявил цену в 5000 рублей... Тогда я обратился к Чижову с замечанием, что, конечно, западная цивилизация испортила честную натуру русского человека, так как требования не испорченного ею простолюдина в несколько раз превышают требования ею испорченного Алтонского».

Осенью 1860 года правление общества направляет барона Дельвига и Чижова за границу. Первого – для заказа подвижного состава, Чижова – с целью «войти в сношение с заграничными банкирами по предмету выпуска облигаций общества».

В Лондоне, вспоминал барон Дельвиг, «одним из первых наших визитов был визит к А. И. Герцену, которому я рекомендовал Чижова и который был очень рад видеться с нами. Приняв нас, он немедля прочел передовую статью последнего его издания «Колокол».

В марте 1861 года Федор Васильевич заменил в правлении Общества Московско-Ярославской железной дороги Д. Шипова, а после отъезда в Петербург барона Дельвига стал бессменным председателем правления. Это, полагал барон Дельвиг, «было весьма важным моментом для дороги, которая могла строиться и эксплуатироваться только благодаря умению Чижова не только поддержать безусловную честность... но и своим усердием и постоянною настойчивостью заставлять всех служащих на дороге исполнять усердно свои обязанности».

В августе 1862 года состоялось торжественное открытие дороги. «Директоры правления и я,– вспоминал барон Дельвиг, в ту пору главный инспектор частных железных дорог,– поехали в Сергиевский Посад с первым пассажирским поездом, который на Сергиевской станции железной дороги был встречен всем духовенством Троицкой лавры, отслужившим благодарственное молебствие...»

Но, кажется, чаще в шестидесятые годы ездил Ф. В. Чижов по Николаевской. В северной столице не забывает друзей юности. «Дядю Чижова» радостно принимают в семействе Поленовых. А. Никитенко записывает в своем дневнике (2 декабря 1863 года): «Был Ф. В. Чижов, на несколько дней приехавший из Москвы. Он сделался совершенно промышленным человеком. У него седенькая небольшая бородка клином...»

Пишет и Чижов А. Никитенко (9 ноября 1864 года): «...Чтобы напомнить.., посылаю вам старого Чижова в фотографическом его фраке... Я теперь весь по уши в железных дорогах и банках, купеческих, разумеется... У нас начинается Московский купеческий банк...»

С инициативой создания первого частного банка в Москве выступил В. А. Кокорев[⁶ Кокорев Василий Александрович (1817– 1889) – откупщик, предприниматель, основатель Волжско-Камского банка.]. В середине 1864 года состоялось собрание учредителей, на котором принято решение назвать создаваемый банк «Московским купеческим». Руководящее ядро нового банка составляла группа учредителей из числа крупнейших текстильных фабрикантов: Т. С. Морозов, П. М. Третьяков (владелец Костромской льняной мануфактуры), И. А. Лямин, С. П. Малютин, а также П. П. Сорокоумовский и В. Д. Аксенов.

После долгих проволочек устав Московского купеческого банка был утвержден в декабре 1866 года. Первым председателем Совета банка был избран В. А. Кокорев. Чижов занял пост председателя правления. Поначалу банк размещался на Софийской набережной (в доме Кокорева), но затем переехал «в самую середину торгового московского движения», как говаривал Федор Васильевич, на Ильинку. Китай-город, московский сити, описал знаток «Москвы купеческой» П. Бурышкин: «...На трех его улицах – Никольской, Ильинке и Варварке с переулками Юшковым и Черкасским, в Теплых рядах, на Чижовском подворье,– были сосредоточены почти все фабричные конторы и амбары оптовых предприятий».

В организационную структуру банка был заложен популярный среди московских предпринимателей принцип ассоциации капитала в форме паевого товарищества (пай-акции циркулировали между первоначальными «товарищами», а для продажи их на сторону требовалось согласие всех пайщиков и специальное решение правления).

Впрочем, по предложению Чижова, указание на «товарищеский» характер банка было исключено из его устава. В результате основной капитал его за счет привлечения новых пайщиков вырос до пяти миллионов рублей (с ] миллиона 260 тысяч рублей). Операции Московского купеческого банка быстро развивались, с ними росла и доходность: дивиденд с 12 процентов в 1867 году поднялся в 1869 до 19,4 процента. Московский купеческий банк стал главным денежным резервуаром первопрестольной.

В правлении банка Чижов пробыл недолго, но успел заложить фундамент успеха первого частного московского банка. Позже в своем письме В. Печерину он, между прочим, писал: «...Хорошо быть фонарщиком, то есть засветить дело и поддерживать горение, пока это дело не станет крепко на ноги; станет и довольно. Иначе во всяком промделе через несколько лет... непременно образуется рутина, которая убийственна до крайности... У нас все любят сесть на нагретое место, а не охотники устраивать новое,– а меня калачами не корми, только дай новое, если можно, большое и трудное».

В 1869 году Чижов избран председателем правления Московского купеческого общества взаимного кредита.

Созданное «в помощь... бедному и слабокредитному торгующему люду» Московское купеческое общество взаимного кредита предоставляло ссуды своим членам для реализации различных проектов.

Не оставлял своим вниманием Чижов и свое дорогое детище – Троицкую дорогу, доведя ее до Ярославля и Вологды.

И. Аксаков вспоминал:

«...Его общественное значение росло; он пользовался неограниченным доверием за границей, его имя было и перед русскою высшею администрацией ручательством за успех и правильное ведение дела. Когда после продажи Николаевской железной дороги иностранной компании правительство приступило к продаже Московско-Курской дороги.., дело опять не обошлось без Чижова. С ним вело переговоры правительство – и важная внутренняя железнодорожная линия удержалась в русских руках. Став во главе нового предприятия, Чижов сохранил за собою председательство в правлении этой дороги до самой кончины».

В 1874 Чижов едет во Францию проходить курс лечения в Виши. Похоже, именно тогда возникла идея писать портрет «дяди Чижова» у В. Поленова и И. Репина.

Годом позже В. Поленов сообщает родителям: «...Теперь я в Виши, пишу портрет с дяди Федора Васильевича... Очень любопытно предприятие Федора Васильевича. Он очень им занят и много мне рассказывает.

Если это предприятие, то есть пароходство по Северному океану, пойдет, то дядя думает расширить предприятие, устроить там ссудный банк, начать китоловство, которого у нас еще нет, поставить тресколовство, сельделовство.., а в конце концов хочет нашим Имоченцам дать занятие; а именно: думает съездить в Шотландию, посмотреть там джиноделание и обратить в пользу, коли то окажется возможным, наш можжевельник, от которого, как вам известно, до сих пор толку мало...».

Портрет Чижова в мастерской Поленова в Париже видел И. Тургенев: «Как он побелел за это время!» В Париже – барон А. Дельвиг (май 1876 года): «...Я был на выставке картин в Palais еГ Industrie, где обращал всеобщее внимание портрет Ф. В. Чижова работы Поленова, подаренный мне Чижовым».

14 октября 1877 года Федор Васильевич составляет завещание:

«...Все то. что придется на мою долю участия в Обществе Московско-Курской железной дороги, будут ли то акции этого общества, принадлежащие мне по учредительным протоколам или капитал, все оставляю я на устройство и содержание технических учебных заведений в Костроме... Технические учебные заведения должны состоять из одного высшего училища, которое по степени учения должно равняться гимназиям с семью классами, кроме его – еще из четырех низших технических училищ: одного в Костроме, другого в Чухломе, третьего в Галиче или Макарьеве... и четвертого в Кологриве...»

14 ноября. «Утром тяжко больной,– вспоминал И. Аксаков,– он занес это роковое число в свой дневник и вписал в него несколько строк».

Что-то около десяти вечера прощается И. Аксаков. Федор Васильевич «пожал руку другу своему, прося навестить завтра и радуясь, что болезнь, видимо, проходит и ему делается лучше».

В половине одиннадцатого... мгновенный разрыв сердца... Умер на руках друга – Григория Галагана, «почти за разговором о том, как, оправившись от своей болезни, приедет к нему в Малороссию отдохнуть в деревне».

Через полчаса вернулся Аксаков:

«...Он сидел в креслах мертвый с выражением какой-то мужественной мысли и бесстрашия на челе, не как раб ленивый и лукавый„ а как раб верный и добрый. много потрудившийся, много любивший.– муж сильного духа и деятельного сердца».

Па похоронах «его все время несли на руках его сослуживцы и прислуга разных железных дорог, при которых он был главным лицом».

Из духовного завещания Ф. В. Чижова:

«...Библиотеку мою со шкафами отдаю в Румянцевский музей. Три портрета: один скульптора Витали работы Карла Брюллова, другой пожилого человека с мальчиком работы Левицкого, третий Лосенка работы его самого, отдаю в тот же Румянцевский музей. Мой дневник (Чижов вел его с четырнадцати лет) в книгах и тетрадях прошу, не позволив никому читать, передать запечатанными в тот же музей с тем, чтоб его не могли распечатать ранее сорока лет. Туда же и на том же условии передаю всю мою переписку...» •

РАКУРС

Ирина Прусс

А и В сидели на трубе, C упало, Д пропало...

Польский опыт выживания бывшей социалистической науки

Честно говоря, не такой уж она была социалистической. Если в 1950 году литературовед Стефания Скварчинская могла публично заявить: «Я в марксистском наморднике ходить не буду» (по поводу внедрения соцреализма в польское литературоведение), и ей ничего за это не было, а польское литературоведение так и жило без всякого соцреализма – действительно, не такой уж социалистической была наука в этой стране...

В системе польских научных учреждений в общем сильнее оказались университеты и старые вузы, чем академические институты. Университеты помнили о былой своей независимости от государства и пытались возродить ее всякий раз, как только политическая ситуация «теплела» и правительство решалось восстановить демократические декорации, не выпуская, впрочем, из рук рычагов управления. Славист профессор Стефан Гжибовски помнит, как минимум, три таких случая, когда власти возвращали университетам право выбирать свое руководство и вскоре вновь это право отбирали, переходя к министерским назначениям.

Фундаментальной наукой занимались и в университетах, и в академических институтах примерно в равной степени. Но власти были настроены исключительно прагматически, требовали от науки быстрейших практических результатов. Вузы защищались от этого давления прежде всего тем, что совмещали с исследовательской сугубо практическую функцию: готовили для страны специалистов. Академические институты оказались менее защищенными.

Зато университеты были постоянным источником беспокойства для властей в другой, политической сфере: студенческая среда всегда была взрывоопасной, а лояльность преподавателей внушала серьезные сомнения. Правительство решало выстроить параллельно с этой традиционной и недостаточно управляемой новую систему высшего образования, открыв по всей стране множество педагогических институтов и оказывая им всяческие материальные милости. Нет слов, учителя стране были необходимы. Но старинный Торуньский университет имени Коперника тихо загибался, ему не разрешали расширяться – зато под боком взрастили педагогический институт.

– Уровень этих пединститутов был крайне низкий,– рассказывает Стефан Гжибовски.– Ни о какой научной работе всерьез говорить не приходилось. Закон об образовании 1989 года был в значительной степени направлен против них.

Прежде всего, разумеется, закон вернул вузам их былую независимость: выборность сверху донизу, вплоть до декана и заведующего кафедрой, неприкосновенность территории – полиция может проникнуть в университет только с разрешения его властей. Каждый вуз волен составлять собственные программы обучения, которые каким-то образом соотносятся и регулируются только на уровне Совета высшего образования – общепольской представительской организации. Но Совет утвердил перечень научных дисциплин, преподаваемых в вузах, чтобы пресечь дилетантское творчество пединститутов в этой сфере, и жестко ограничил возможности открывать новые отделения: по основному предмету в институте должно быть не менее восьми докторов наук, если здесь собираются выпускать магистров, и не менее четырех докторов и шести кандидатов наук, если здесь будут готовить бакалавров (лицензиатов, как их называют в Польше).

– Закон устарел, по-моему, уже тогда, когда его приняли,– говорит Гжибовски.– В перечень наук, допущенных к преподаванию, например, не попала антропология – и теперь в стране, в отличие от всего западного мира, не готовят антропологов. А с пединститутами в конце концов разобрались другими способами, чисто финансовыми.

Вот эта финансовая сторона жизни польской науки интересовала меня, угнетенную реалиями российской научной жизни, больше всего.

Стефан Гжибовски рассказал, что Комитет по научным исследованиям ввел своеобразную табель о рангах для всех научных учреждений страны, включая университетские и вузовские кафедры (каждая выступает как отдельное научное учреждение со своими счетами или, как мы бы сказали, со своим юридическим лицом). В этой табели ваш институт получает ранг А, В, С или Д.

Многие пединституты, а также отраслевые НИИ были отнесены Комитетом к типу Д. Это значит: ни копейки субсидии от государства, оно не считает ваш научный потенциал достойным сохранения. Вас никто не закрывает. Если речь идет о вузе, вы будете получать свои «дидактические» на каждого студента, но ни грошем больше. Если речь идет о НИИ – ваше право искать гранты, частных спонсоров, выкручиваться иным способом. Наконец, вы можете напрячься и на очередной аттестации доказать, что ваш научный потенциал вырос и вы вполне соответствуете рангу С. Но, с другой стороны, можете ничего не доказать и в конце концов институт просто прикроют.

Перейдя на уровень С, вы уже начинаете получать государственные субсидии на самое необходимое – так сказать, на выживание в научном качестве, но не более того. Вы сможете выписать необходимую специальную литературу, оплатить телефонные счета, обеспечить сотрудников хотя бы элементарными канцелярскими товарами.

Субсидии для научных учреждений ранга В в пять раз больше (именно в этом ранге кафедра русского языка Торуньского университета имени Коперника, которой заведует Стефан Гжибовски). Тут уже можно обзавестись компьютерами, выписывать литературу и журналы из– за рубежа, посылать сотрудников на конференции, принимать коллег у себя. Соответственно, ранг А позволяет еще больше. Этот ранг присвоен физическому факультету Университета имени Коперника с мировой репутацией, историческому факультету...

Все это – средства на «сохранение научного потенциала». А дальше каждый ищет гранты. Г ранты дает тот же Комитет научных исследований – на конкретные проекты, победившие на конкурсе. Гранты дают многочисленные зарубежные фонды – и на исследования, и на стажировки за рубежом. Гранты, наконец, в принципе могут давать отечественные частные предприятия, фирмы, банки, но это с ними происходит очень редко, поскольку налоговое законодательство не предусматривает никаких льгот при таком использовании средств.

Вот так выживает и живет польекая наука.

Высшее образование финансируется иначе: здесь дифференциация только начинается.

– У нас настоящий бум в высшем образовании,– говорит Гжибовски.– Во-первых, правительство решило, что лучше поощрять учебу, чем оплачивать безделие. Пособие по безработице вы можете получать не более года; обучение на дневных отделениях государственных вузов бесплатное, будете хорошо учиться – еще и стипендию получите, вполне достаточную, чтобы не было необходимости подрабатывать. А вуз получает от государства деньги за каждого студента. Кроме того, среди людей с высшим образованием безработных – меньше одного процента, тогда как в среднем они составляют 14 процентов. Тоже неплохой стимул учиться, верно? А если к этому прибавить демографический всплеск: в вузы пошло многочисленное поколение детей, рожденных в семидесятые годы,– то легко объяснить и высокие конкурсы, и переполненные вечерние и заочные отделения, где образование платное. И появление частных университетов: их уже около ста, образование в них платное, они, правда, чаще выпускают лицензиатов, а не магистров. А пединституты, представьте себе, в основном выжили, именно за счет студентов. Надо признать, они объективно оказались нужны: по числу людей с высшим образованием на десять тысяч населения социалистическая Польша занимала предпоследнее место в Европе. •

ИСТОРИЯ НАУКИ В ЛИЦАХ

Симон Шноль

Владимир Павлович Эфроимсон (1908-1989)

Осенью 1955 года вернулся из концлагеря мой друг и однокурсник Андрей Владимирович Трубецкой. Он был на каторге с осени 1949 года. Много часов рассказывал он о прошедших годах. Но начал он так: «Симон! Тебе передает привет от твоего отца Владимир Павлович Эфроимсон».

Мой отец умер в Калуге в 1940 году... В 1933 году он был арестован и отправлен в концлагерь. Владимир Павлович и отец познакомились, когда их много дней везли в арестантском вагоне на каторгу. Много позже Владимир Павлович сказал мне – никогда, ни до, ни после он не видел такого концентрата интеллекта в одном месте. Среди арестованных были историки, философы, экономисты, филологи, инженеры, математики. Отца арестовали после лекций в Политехническом музее (никуда не уйти мне от этого музея!). Лекции его были посвящены философии религии.

В лагере на Алтае они строили Чуйский тракт. Каторжная работа. Копали землю и возили ее в тачках. Был голод. Там они и пообещали друг другу: кто уцелеет, тот передаст привет семьям других. Эфроимсон запомнил, что у Эли Шноля двое сыновей и им нужно передать привет от отца. Отбыв первый срок, он вышел на свободу в 1936 году, успел сделать глубокие научные исследования, защитить кандидатскую диссертацию, пройти всю войну, окончить ее в чине старшего лейтенанта с орденами и защитить после войны докторскую диссертацию.

Он был арестован вторично и осужден в 1949 году за бесстрашную борьбу с Лысенко. В новом лагере в Джезказгане он услышал фамилию Шноль от Трубецкого. (Андрей говорил, что он многим, может быть, и тем, что выжил на каторге, обязан Владимиру Павловичу.) В 1955 году Эфроимсон снова был на свободе. Он мало мог рассказать мне об отце. Было поразительно, как вообще мог он помнить об обязательстве, взятом на себя более двадцати лет назад.