Текст книги "Знание-сила, 1997 № 05 (839)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Да нет, не пошел я к ней. Правда ли, что мы любим один раз в жизни? Мне встречались создания, думающие именно так. Я и сам раньше верил этому. Сейчас же я отвергаю целиком эту бесчеловечную концепцию. Но любовь вовсе не утрачивает от этого своей высоты. Все, что я люблю, осталось. Все перед ней склоняется. И заставляет жертвовать всем на свете, и это прекрасно^{21}. •

ВО ВСЕМ МИРЕ

У Пентагона – новая цель

Выиграв войну против коммунизма, американские военные, похоже, серьезно задумались о более достойных целях и решили перенести всю свою ударную мощь на... рак груди. «Если мы можем попасть в мишень на расстоянии в пятнадцать тысяч миль и можем разглядывать кратеры на Марсе, то мы просто обязаны помочь тысячам женщин избавиться от рака груди»,– заявила Сюзан Блюменталь, генерал медицинской службы.

По ее мнению, военная медицина на десяток лет обгоняет гражданскую. Опухоль будут искать при помощи совершеннейшей системы распознавания спутников или самолетов– шпионов. А уничтожать ее, возможно, придется лазеру на свободных электронах. Конечно, это лишь начало пути, но как приятно, когда воины решают наконец-то заняться делом!

Инфаркт – болезнь женщин?

Большинство людей уверены, что от инфаркта чаще умирают мужчины. Но вот перед нами результат тщательного исследования, проведенного немецкими медиками. Он свидетельствует об обратном: в Германии смертность женщин от сердечно-сосудистых заболеваний (в том числе от инфаркта) примерно на 30 процентов выше, чем смертность мужчин.

Авторы работы называют несколько специфичных факторов риска. Типичны они не только для Германии. Врачи привыкли считать, что инфаркт угрожает сильному полу, поэтому они менее внимательны к жалобам женщин на колотье в груди. Женщинам, поступающим в больницу с сердечным приступом, оказывают помощь, увы, менее расторопно, чем мужчинам: «Ничего, подождут, для них это не опасно». Немецкие женщины реже бросают курить: им кажется, что несколько сигарет в день никак не повредят сердцу (мужчины увереннее порывают с пагубным прошлым). Наконец, по непонятной причине женщин, перенесших инфаркт, чаще, чем мужчин. настигает повторный инфаркт.

Вывод, сделанный авторами исследования, таков: врачи, будьте внимательны к женщинам! Они тоже люди, им тоже угрожают сердечно-сосудистые болезни.

Мини-телескоп с дальним прицелом

В периоды астрономического бума почти каждый новый телескоп стремился превзойти предыдущий своей величиной и яркостью изображения. Сейчас британские астрономы избрали совершенно иной путь. Они создают на вершине вулкана Тенериф на Канарах антенную решетку из пятнадцати телескопов микроволнового диапазона. С ее помощью будет исследоваться «послесвечение» от Большого взрыва, излучаемое вот уже около пятнадцати миллиардов лет. Система состоит из пятнадцати рупорообразных приемников микроволн диаметром 25 сантиметров. Эти приемники крепятся к поворотной платформе полутора метров в поперечнике, то есть размером не более лабораторного стола.

Одно из назначений нового средства – помочь воссоздать картину Вселенной почти в эмбриональном состоянии, около миллиона лет от роду. Кроме того, это даст возможность вычислить наконец правильную постоянную Хаббла – константу расширения Вселенной, а также определить ее массу.

Немаловажно и то, что в техническом плане система такого рода зафиксирует более тонкие детали, чем пульсации реликтового фона (это выполнил «Эксплорер» НАСА), а в финансовом отношении сэкономит значительные суммы от запусков в космос спутника Европейского космического агентства и зонда НАСА на пороге тысячелетия для тех же целей.

БЕСЕДЫ ПО ИСТОРИИ

Наталья Басовская

Рождение средневековья

Рельеф из Хорнхаузена, около 700 годе. Музеи Халле.

Cредневековье в Западной Европе родилось в условиях феноменальных – в условиях встречи миров. Один из них – Римская империя, распадающаяся великая античная цивилизация, а второй – это молодой варварский германский мир, как будто бы совершенно дикий, чуждый, даже враждебный римской культуре. Но когда они соединились, – а это было не просто завоевание, но долгий процесс так называемого великого переселения народов и проникновения германцев на территорию слабеющей империи, – так вот, когда они соединились, начало рождаться что-то новое и вовсе не запланированное как «более прогрессивный шаг в истории человечества», как нас долго учили, или «более прогрессивная по сравнению с рабовладением феодальная общественно-экономическая формация До феодализма было еще ой как далеко! Просто рождалась, мучительно складывалась новая картина мира. Какой она была – вот что интересно увидеть. Интересно еще и потому, что этой эпохи просто нет в массовом сознании.

Золотая фибула из Эстремадура в форме орла. Украшена перегородчатой эмалью, гранатами и стеклом, VI век, вестготская работа

Буквицы текста и заголовка – образец унциального письма IV века

Саркофаг Прозерпины. II—III века Часовня св. Михаила в кафедральном соборе г. Аахен.

S-абразная фибула из Йоннингена. VI век, алеманнская работа

Золотая подвеска из Стентона. Перегородчатая эмаль. Суффолк, VII век

Было переселение народов, был Рим, а потом, ну, пожалуй, со времен Карла Великого, начинается средневековая Европа, из этой империи выделяются будущие западно-европейские государства•

А вот тут-то что было? Полная дикость? В сущности, это – длительный период от IV века до VIII, четыре столетия не пустяк. Это целая эпоха, в которой причудливым образом, даже художественно-живописным, соединялись и сращивались два мира, обогащая друг друга.

Многие поколения наших соотечественников изучали процесс движения истории, как шагание по лестнице, а иногда и перепрыгивание через ступеньки. Вот так бодро от эпохи к эпохе человечество продвигается все время вперед, а впереди у него – ясно, что? – счастливое светлое будущее – коммунизм. Радостно было жить с этой лесенкой, морально радостно: светлая цель подтверждалась таким взглядом на историю – от эпохи к эпохе и все время вперед и вверх. И в этом смысле средневековье рассматривалось однозначно – новая, более прогрессивная эпоха, или общественно-экономическая формация после рабовладения.

Но сегодня очевидно, что такой взгляд на историю ошибочный. Если бы движение человечества было все время от одного общества, менее прогрессивного, к более прогрессивному, мы сегодня, после семи тысяч лет цивилизованного развития, наверное, жили бы не так. Но прогресс в истории – понятие сложное, и вряд ли он осуществляется таким прямолинейным способом, я лично очень сомневаюсь в наличии такого вертикального прогресса в истории.

Рельеф из Хорнхаузена, около 700 года, музей Халле

Укрепленное селение древних германцев с рвом и сторожевой башней

И западно-европейское средневековье это встреча двух очень разных миров, разных цивилизаций – античной и варварской, и, в сущности, брак недобровольный, скорее насильственный, но и от таких браков рождаются дети! А от этого соединения двух, казалось бы, малосоединимых миров родилось дитя – средневековая цивилизация Запада. Ибо именно в Западной Европе переход к средневековью осуществлялся в феноменальных условиях: рухнула яркая античная цивилизация (не только римская, а именно античная, потому что Рим ассимилировал, объединил, поглотил великую греческую культуру, впитав се лучшие достижения). Она казалась вечной, незыблемой, современники нисколько не сомневались, что она будет всегда. Вечный Рим – это убеждение, а не просто слова. И вот тот мир рухнул. И самым страшным образом, ибо на его руинах, блистательных и прекрасных, расселились натуральные варвары – дикие германцы, подталкиваемые другими народами, дикари, скачущие на неоседланных лошадях, едящие руками, не знающие грамоты и не нуждающиеся в ней. Вот почему, кстати, они с такой детской жестокостью жгли, ломали, крушили Рим, им это было не нужно и не понятно. Раз они не умеют читать, зачем рукописи? Раз они привыкли жить в жалких хижинах, зачем дворцы? Они и не нужны. Человек, земля и домик на этой земле – вот нормальная жизнь.

Кирпич из храма с изображением дракона

Украшение корабля е виде головы зверя из Осберга. Первая половина IX века, музей Осло

Мавзолей Теодориха в Равенне, 526—530 годы

Но и кроме этого. Они ненавидели Рим. Это был знак великого угнетателя, ибо римляне не только верили, что они хозяева мира, они и вели себя как хозяева мира. На протяжении многих столетий свое окружение они называли варварским и демонстрировали и утверждали свое превосходство, свою железную волю, покоряя область за областью, народ за народом.

Да, в III веке Рим прекратил свои завоевания. Но эпоха не заканчивается так, чтобы люди уснули при римской античной культуре, а проснулись – всё чудесным образом переменилось: стоят замки, скачут рыцари, крестьяне пашут земли и несут феодалу оброк. Уход одного мира и встреча его с другим – это целая эпоха. В категориях современной науки это называется глобальным историческим синтезом, ибо в общем-то вся история осуществляется через синтез культур; мирный он или враждебный – это не так уж и важно. Но бывают эпохи, когда это явление абсолютно доминирующее. К таким относится и эпоха падения Западной Римской империи, и расселение на ее территории варваров.

Деревянная фигура, покрытая листовым золотом. Мощехранилище Сент-Фой.

Давайте припомним, что происходило. Римляне отгородились от всего мира огромными валами, сопоставимыми с Великой Китайской стеной, и развивались как культура, замкнутая и враждебная окружающему миру. Но слабея постепенно экономически и в военном отношении (ибо предел управляемости был достигнут и предел целесообразности использования рабского или близкого к тому труда достигнут был тоже), они теряли свою замкнутость, и на них прямо влияла варварская культура. Началась варваризация, сначала внешняя – в костюме. Все чаще римляне, особенно легионы в далеких холодных краях, надевали варварские штаны. Вообще это невозможный костюм для римского пространства. Почему? Да потому, что, родившись в стране с теплым климатом, эта цивилизация сложила свой тип одежды со времен греков. А придя затем в другие страны, они стремились ее сохранять, потому что костюм этот резко противопоставлял их окружающему миру, подчеркивая, что они не такие.

Затем шла варваризация духовная, внутренняя. Дело в том, что многосотлетнее положение закрытой и доминирующей цивилизации сформировало особый нравственный кодекс. Античный мир разделил всех не только на римлян, греков и варваров, но и на людей и нелюдей. В римской классической теории раб – вообще не человек.

Реликварий в виде статуи, отчеканенной из листового золота в деревянной оправе.

Но само разделение на людей и нелюдей наносит глубочайший нравственный урон всему обществу, его морали. Всегда рождаются люди, которые не принимают даже удобное и традиционное. В самом римском обществе появляются люди (а может, они были и всегда, но мы знаем о них, начиная с рубежа веков), которые начинают явно и глубоко сомневаться в возможности делить людей таким образом. Они появились и в зените греческой культуры, и в зените римской. Например, Сенека, император Марк Аврелий, то есть даже на самом верху этой пирамиды. А дальше – бунты рабов. Например, спартаковское восстание, это почти три-четыре года адской войны, в которой рабы выдвинули, в сущности, только один лозунг; «Мы – люди! Мы свободны!» У них не было никакой конструктивной идеи, но сам порыв к свободе увековечивает это событие. Ради свободы они шли умирать. Можно ли их рассматривать как примитивных людей? Ведь расширяя свои владения, римляне подчас обращали в рабство людей интеллектуальных, рабами становились философы, учителя, музыканты, актеры, во многом сопоставимые с римлянами, а чаще превосходившие их в нравственном или интеллектуальном отношении.

Вот он – кризис, дикое противоречие между незыблемой уверенностью в вечности Рима и в том, что происходит в жизни! Кризис в умах, трагическое ощущение рушащегося вечного мира – это всегда вызывает нравственный упадок, нам ли сегодня в этом сомневаться? И это, безусловно, способствует варваризации.

И вот гордые римляне принимают на службу варваров и доверяют им очень важные посты.

С горя это, только с горя. Никогда бы они не приняли их к себе на службу добровольно! А вот с III века – массовое поступление варваров на службу к римлянам. Дальше – больше. Вытолкнутые жестокими и очень мощными завоевателями – гуннами из Северного Причерноморья, – готы были прямо-таки притиснуты к римской границе, и в 376 году... они получают разрешение римского императора Валента переселиться на территорию Рима.

Зачем он это сделал? Его современник, римский историк Аммиан Марцеллин, писал; «Это начало конца. Разрешение императора есть трагическая ошибка. Но он не в силах был поступить иначе». Прошел всего год после их мирного переселения. Не завоеватели, а беженцы вперед, так говорит об этом сегодня блестящий французский историк Ж. Ле Гофф. Они мирно расселились. Римской властью были выделены средства на их содержание. Казалось, все обошлось. Но... римские чиновники уже не те, что раньше, теперь они думают прежде всего о своем благе. Они разворовали средства, выданные на переселение беженцев – готов, а в результате – мощное восстание, и в 378 году восставшие из-за грабежей и бесчеловечия римлян бывшие мирные переселенцы разбили римлян в знаменитой битве под Адрианополем! Император Валент пал в этом сражении, и варварское бегство вперед приняло обвальный характер.

Восточные тюркоязычные племена давили с востока, германцы – с севера, и если в прежние времена железный Рим, может быть, и приостановил бы это наступление, Рим IV века сделать это уже не мог.

Должна напомнить, что к этому времени единое государство было разделено на Восточную и Западную Римскую империю. К концу IV века уже никакого единого государства не было: у Востока – своя судьба, у Запада – своя. Те явления, о которых мы сейчас говорим, касались Западной Римской империи. На Востоке, в будущей Византии с центром в Константинополе, в силу иных исторических условий события складывались иначе: там не было столь мощного удара варварских переселений. В основном туда шли славянские племена из придунайских областей, но они не были так многочисленны, не обрушивались таким мощным валом и в основном расселялись по границам. И кроме этого – там не было такого глубочайшего экономического кризиса. Аграрная структура экономики Восточной Римской империи была более подготовлена к средневековью, и переход к нему там произошел естественнее.

Здесь же... В 451 году на Каталаунских полях варвары, те самые, которые накатывали на границы Римской империи, нередко вторгались и подвергали разорению страну, встали... на ее защиту. Дело в том, что с востока, из Приуралья, двигались гунны. Они вошли в историю как символ воинственного варварства, жестокости и непобедимости. Они были страшны для Западной Европы чрезвычайно. Когда приблизились они к границам Римской империи, стало ясно, что это угроза отнюдь не только Риму.

Каталаунские поля – это обширная равнина в северо-восточной Франции, западнее современного Труа. И вот во главе с римским полководцем Аэцием германцы и какая-то часть сарматских племен, кстати, тоже тюркоязычных, встали в единый строй против этой страшной силы. Им удалось выстоять и победить именно потому, что они объединились. Что их соединило? Гунны были страшнее.

Я уже упоминала, что германцам не нужно было рукописей и дворцов, но им нужна была земля и оседлость, а со временем многое из того, что когда-то они крушили, они восприняли. Это оседлая земледельческая цивилизация. Им стало тесно, это и толкнуло их на завоевание – им не хватало земель. Но кочевая цивилизация – совсем другое дело. Она прокатится по этой области и может откатиться куда-то дальше и вернуться опять, она в движении. Приход гуннов для римской цивилизации означал бы подлинное уничтожение, а тот тигель, в котором плавилась античная культура вместе с культурой варварской, уничтожением не был. В нем родилось средневековье.

Объединяющим столь разные культуры и столь разных людей было несколько вещей очень важных, и среди них прежде всего новая религия – христианство. Христианская церковь, сделавшаяся в конце жизни Западной Римской империи официальной, предлагала римлянам некий выход из глубокого морального кризиса. Шанс и надежда, что, может быть, таким образом будет спасена великая Римская империя, – вот чем было христианство для римлян, для того же Константина. И вот христианская церковь, ставшая за последние десятилетия Римской империи очень сильной, уцелела. Разрушена была римская государственность и право (хотя обломки его остались и были потом восприняты германцами. Разрушена была духовная культура почти до основания и возрождалась потом в новой форме с огромным трудом. А церковь осталась. И она за крепкими стенами монастырей сохранила значительные остатки античной образованности. Первые школы были церковные и, самое главное, повлияли на варваров настолько, что они тоже приняли христианство. Христианство воспротивилось внутреннему варварству, которое уже коснулось римлян, и варварству, остаткам дикости, которые были у пришельцев-германцев. Церковь смягчала нравы, объединяла, несла идею единства этого мира. Вот первый важнейший исток средневековой цивилизации.

Страница из Евангелия Диндисфарне. 700 год.

Этой новой цивилизации Рим был совершенно более не нужен. И христианской церкви, между прочим, тоже. Не нужна была христианской церкви сильная императорская власть на Западе.

Церковь – это организация, не будем путать это с верой и с религией. И как организация она стремилась к укреплению своих позиций. И никакой соперник в виде сильного императора ей был не нужен. В период раннего средневековья христианская церковь на Западе, будушая католическая (с 1054 года церковь разделится на западную католическую и восточную православную), усилила свое влияние на души и умы людей, а затем и политическое влияние. Потом будет отчаянная борьба двух сил – светской и церковной власти в Западной Европе, но это в будущем.

Что еще дали эти миры друг другу и что их сближало? В конце концов припомним, что аграрная структура германцев была к концу Римской империи очень сходна с римской, и они соединились именно поэтому плавно, а в результате основу жизни составили крупная земельная собственность и мелкое владение маленьких людей – крестьян.

Деревянный портал костела в Урне, выполненный в традиции скандинавского стиля. XI век.

Новая цивилизация шаг за шагом находила выход и еще из одного римского тупика – из рабовладения. Оно делало производительный труд неинтересным для свободного человека, даже ненужным, и технический прогресс в этом мире был практически невозможен. Что можно представить себе смешнее, чем «раб-рационализатор», который с восторгом придумывает для рабовладельца этакую штуковину, которая сильно повысит производительность труда! А крестьянин, родившийся среди этих самых германцев или былых римских рабов и колонов, конечно, имеет свой интерес в труде, и даже очень большой. Он работает на себя и на барина, но все-такн и на себя. А это уже возможность движения вперед.

Среди пришедших на территорию Западной Римской империи было много племен, родственных германским, но разных: алеманны, бургунды, лангобарды, вестготы, остготы и франки.

Автор прекрасной книжки о франках Стефан Лебек (вышла недавно его книга «Происхождение франков») приводит свидетельства римских авторов о варварах в целом. В данном случае он называет бургундов, но они все виделись римлянам одинаково вот так: «Эти волосатые орды поющих песни, обожравшихся бургундов, мажущих шевелюру прогорклым маслом и источающих противные запахи чеснока и лука». И было очень страшно, когда на смену изысканной античной культуре, термам, виллам, благовониям, явилось такое варварство.

Как правило, больше всего знают о франках. И это справедливо: именно из их корня родилась новая Европа. Франки расселились на территории бывшей Римской Галлии, покорили многих соседей, создали свое королевство, которое при Карле Великом стало империей, а затем основой будущей Франции. А Франция рассматривается как страна классического средневековья и даже классического феодализма.

Почему именно франки? Может, они были цивилизованнее других? Нет. Скорее наоборот. При дворах первых ранних правителей лангобардов, остготов, вестготов (это в Испании и в Италии) было больше изысканности и больше внешних признаков воспринятой ими римской культуры. Франки же, в основном сельские жители, наоборот, были более дикими. Даже резиденции их королей находились в сельских поместьях, а не в городах, как, например, у короля вестготов Теодориха в Равенне. Известны их нравы, долго хранящие жестокость, а христианство у них было условным: например, ранние франкские короли были многоженцами, совершенно игнорировали осуждение епископов. Они брали в жены своих наложниц, предыдущую отправляли в монастырь, потом могли вновь вернуть ее, снова вступали в браки очень разнузданно, как пишут христианские писатели.

Именно франки, как известно, подозревали в трусости всякого, кто умел читать. Для варвара это качество явно подозрительное и ненужное. Умеет читать – значит, вряд ли хороший воин. И тем не менее франки выделяются среди прочих народов Европы и создают Римскую Галлию. Именно их судьба в эту эпоху – судьба счастливая и восходящая. Может быть, говоря о ней, мы что-то и высветим в целом в картине эпохи.

Все варварские королевства находились во вражде друг с другом, но все они испытывали опасность извне. Жизнь не была мирной и спокойной. Думаю, главная причина их временных союзов – это окружающая враждебная среда, арабы на Пиренейском полуострове, остатки осевших гуннских племен, по– прежнему очень воинственных. Вот тут-то и начинается восхождение франков. А точка отсчета – Хлодвиг, племенной вождь. Ему было девятнадцать лет, когда франки в 486 году пришли на территорию бывшей Римской Галлии, победив последнего римского полководца Сиагрия. Юноша Хлодвиг – почти мальчишка. Его подняли на щитах воины, тем самым признав королем. И он совершает несколько точных безошибочных поступков, которые выдают в нем государственного мужа. Государства нет, а черты государственного человека у данной личности есть! Первое – истребление всех своих родственников, которые могут претендовать на престол. Да, это поступок вождя, варварского, жестокого, но готового властвовать, управлять.

А второе, чрезвычайно важное – принятие христианства. Но, возразят мне, все варвары приняли христианство, чем же выделился Хлодвиг? Он принял версию ортодоксальной церкви, в будущем католической. А окружающие народы в основном поддались на арианство, учение, которое вскоре было признано еретическим. Оно было более демократичным, понятным простым людям, потому все его и принимали. Выбор же Хлодвига создал основу для будущего союза с католической церковью, а именно этот союз и выделил франков, надолго создав им лидирующее положение в Европе.

Хлодвиг был из рода некоего Меровея, и его потомки назывались Меровингами. Затем при поздних Меровингах выдвигаются майордомы. Это всего-навсего управители дворца, но занимают они положение как бы правой руки, высшего советника. Один из таких майордомов – Карл Мартелл (это тридцатые годы уже VIII века) – делает изобретение, открытие – проводит реформу. Вводит так называемый бенефициум (буквально – «благодеянием). Он перестает раздавать земли своим подданным в качестве аллода (просто так и навсегда), как это было во франкской деревне, он дает бенефиций – землю – за военную службу. А в результате у франков у первых рождается сильное, хорошо организованное конное войско, которое по сравнению с лешими ополчениями прочих германцев явно лидирует и которое становится прообразом будущей рыцарской конницы – могучей и непобедимой на протяжении всей эпохи европейского средневековья.

И второе: земля в случае смерти или измены вассала возвращается к дарителю, то есть к королю. Тем самым власть будущих представителей династии Каролингов (второй франкской династии) сильно укрепляется, в отличие от Меровингов, постепенно терявших свой земельный фонд.

Именно Карл Мартелл сумел отразить страшную опасность, которая могла уничтожить германско-римский мир. Ибо с Пиренейского полуострова на Западную Европу двинулись арабы, продолжая мощную волну своего завоевательного движения, начавшегося в VII веке на Аравийском полуострове. И вот они уже, как мощный и страшный поток, преодолели Пиренейские горы – а это не пустяк! – и двинулись к северу по Западной Европе. Но у города Пуатье в 732 году под руководством Карла Мартелла соединенные силы нескольких варварских королевств остановили арабов в одной из так называемых битв народов. Арабское движение было остановлено. Неужто это не возвысило авторитет франков? Да, чрезвычайно. И их верный давний союз с ортодоксальной церковью подкрепил это лидирующее положение, ибо победа над арабами – не просто военная победа. Церковь определила ее как христианнейшее дело, ибо эта победа остановила движение мусульманской веры на христианскую Европу.

Сын Карла Мартелла Пипин сумел закрепить союз с церковью самым замечательным образом. Придя к власти в качестве майордома и став затем с санкции папы королем (последнего Меровинга он отправил в монастырь, сказав: «Вы слабые и бесполезные, вы не нужны»), он сделал поистине королевский подарок римским папам в благодарность за поддержку. Он подарил им земли, по существу, целое государство – двадцать два города в Средней Италии. Отвоеванные у Лангобардского королевства, эти земли на многие века стали основой папского государства, которое, в сущности, прожило еще несколько исторических эпох и маленьким– маленьким символом и обломком которого является кусочек современного Рима, называемый Ватиканом. А вот с чего все началось: королевское повеление, королевский жест и – возвышение франков над другими варварскими королевствами.

Увы, франки не только не предполагали, что они несут какую-то новую, более прогрессивную формацию, как нас учили в школе, они ничего и не несли на самом деле. Но интересно посмотреть, как они жили. Вот быт королевского двора. Жизнь их сводилась к нескольким простейшим делам. Охота, подготовка к ней, отдых от нее, пнр, война, охота и так далее. В сущности, других забот, других занятий нет. И если нет войны с соседями, то непременно война с братом, с бывшей женой. Конечно, это образ жизни достаточно варварской. Галло-римская знать сохранилась, ее не истребляли. Но, боясь, зашитая себя, запираясь в своих поместьях, медленно, шаг за шагом она что-то воспринимала из этого быта, отдавая что-то из своего варварам. И вот последний сын Хлодвига Хильперик уже гордится тем, что он может говорить по-латыни. А на свадьбе его брата на латыни читается эпиталама в честь новобрачных. И это (описано всеми современниками) произвело очень сильное впечатление. Никто из присутствующих, конечно, содержание эпиталамы не понял, но факт, что она была, поднимал их до уровня римской элиты. Миры шли навстречу друг другу. Варвары и элита варваров особенно хотели быть такими, как римляне. Римляне же, совершенно не желая того, во многом становились похожими на варваров.

А что же «обычные, простые» люди, те самые свободные франки, бургунды, алеманны? Придя в эту бывшую Римскую империю, они поначалу наверняка пережили очень неплохие времена. Во-первых, им было очень легко продвигаться, например, по Галлии. Римляне построили такие блестящие дороги (многие из которых целы до сих пор), что варварам не составляло никаких усилий продвижение в сердце империи. Тридцать – сорок пять километров в день проходили легионеры в тяжелом вооружении, а гонцы за сутки пробегали до семидесяти пяти. Франки нашли здесь много земель, богатств и городов, которыми, правда, не умели пользоваться.

Основой их жизни была деревня. Это деревянные дома, крытые чаще всего соломой, пол земляной, что говорит, конечно, о крайней простоте быта. Топится дом по-черному. Часто в доме с людьми живет скотина. Живут грязно, скученно.

Нужда в защите вынуждала мелких землевладельцев селиться поблизости от стен, которыми все чаще и чаще обносились большие поместья, «виллы» (villa). Так «виллы» превращались кое-где в центр или, по меньшей мере, в опорный пункт сельского поселения. Документы свидетельствуют о том, что поселения свободных землевладельцев попадали целиком, в силу распространения системы колоната и общинной солидарности, в полную зависимость от земельных магнатов. Процесс, который завершится превращением «виллы» в поместье или замок феодального сеньора, а поселения свободных и полусвободных землевладельцев – в зависимую от феодала деревню, начался рано, а на переломе VI и VII веков обнищавшие селяне в конце концов отдавали и свободные общины в руки крупных землевладельцев.

В своем поведении люди руководствуются нормативами и традициями, восходящими к дикости, к варварству. Например, знаменитая статья Судебника франков «Салической правды» о горсти земли: «Если кто-то кого– то убил, положено платить штраф». А если у него нет денег, что делать тогда? Тогда он собирает двенадцать свидетелей, своих родственников, выстраивает их около своего дома, берет горсть земли с четырех углов дома и спиной к свидетелям бросает ее через левое плечо (обязательно через левое!) на этих людей. Потом с колом в руке, в рубахе без пояса, босиком прыгает через плетень и – чудесный результат! – родственники должны принять участие в уплате штрафа.

Так начинает формироваться культура жеста, восходящая к этим варварским бесписьменным традициям. И понятно, конечно, что бесписьменная цивилизация придает огромное значение жесту. Когда в суде решается, например, какой-то вопрос мирно, даже на уровне королей, никто не подписывает договор, а происходит обмен веточкой. Два враждовавших короля обмениваются веточками.

Был еще знаменитый, очень умилительный обычай. Очень важная вещь в королевских, да и в простых семьях тоже – приданое. Как он решался? Наутро после брачной ночи жених, уже муж, в присутствии свидетелей должен был войти в комнату своей жены и бросить на ее постель соломинку обязательно левой рукой и громко произнести то, что ей отдается в ее пользование в случае его смерти. Это так называемая вдовья доля, вдовий подарок.

Вся жизнь – от крестьянина до элиты – была оформлена такими вот процедурами. А деревня, крестьянство, которое занято прежде всего вопросами, у кого дом сгорел, где скотина пала, решает все эти вопросы главным образом клятвами и присутствием свидетелей. Самая важная клятва – на мощах святых, самых почитаемых. Страшным образом отомстят покойные, если ты ее нарушишь. То есть деревня живет жестом, традицией, и элита тоже, может быть, несколько в смягченных вариантах. И при этом причудливым образом говорит по-латыни, все более ее переиначивая и порождая диалекты будущих западноевропейских языков.