Текст книги "Знание-сила, 1997 № 05 (839)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

– Неужели Галадриэль не сможет попросить за вас?! – вырвалось у меня.

– Если бы вы, Рэнди, внимательно читали сказки, то знали бы, что исполняется не больше трех желаний. Галадриэль очень могущественна и влиятельна, поэтому у нее были в запасе именно три желания. Другим и этого не дано. Первое она истратила на гнома Гимли, сына Глоина, чтобы Леголас мог взять своего друга в Валинор. Второе, как я полагаю, пошло на Сэмвайза Гэмджи – с той же целью. И вот третье желание: воссоединить тело и душу Арвен. Все– таки ни я, ни Элронд никогда до конца не одобряли этого брака, и в конце концов она тоже пожалела о своем решении... в отличие от Люзиэн.

Я сидел, как оглушенный. Даже необычное произношение имени Лучиэнь не вывело меня из ступора. Значит, Сэм все-таки ушел за Море. Все заняли чужое место – и крайним остался Келеборн! Мне стало так за него обидно, что на глаза навернулись слезы, и я прикусил губу до крови. Что же я могу сделать для него, чем помогу? Попросить у Оле ракету? Как попасть в этот Валинор? Как убедить их там, чтобы забрали Келеборна к себе? Голова трещала и разрывалась от мыслей. Среди них была и такая: «Вот уж Трофи рванет в Гавани? Экспонат: в этом бауле была вывезена на Запад первая королева династии Тельконтаров Арвен Андомиэль!» Тут я не сдержался и заплакал, как последний идиот.

Путешествие наше проходило дальше безрадостно. Я впал в депрессию, чудовищная несправедливость давила меня. Мысли метались все по тому же кругу, и выхода никакого не было. На ночь эльфу приходилось заколдовывать меня, иначе в первом же поселке я был бы госпитализирован в палату для буйных. Во сне все становилось на месте, все гуляли по облакам и радовались исполненным желаниям. По утрам действительность набрасывалась на меня, как спецназгул с дубиной, и опять втягивала в эту безумную круговерть.

Одно только радовало меня – ветер все время аккуратно дул с Запада. Келеборн сказал, что это там о нас думают. Если бы я все время икал, мне было бы легче поверить. Кроме того, все, кто в принципе мог обо мне вспомнить, и так находились к западу от мордорских пустынь.

Постепенно к моим заскокам Добавилось чувство вины перед эльфом – он все время суетился со мной, пытаясь как-то поддержать. Я вбил себе в башку, что порчу ему интересное путешествие, ведь он уже отплатил сторицей за всю мою возню с ним по пути до Нурнена.

Особенно Келеборна беспокоило то, что я перестал есть. Меня это слегка удивляло, но собственные запасы на боках у меня еще оставляли шанс выжить. Я приписывал отсутствие аппетита жаре. У эльфа были какие-то свои соображения, однако он держал их при себе. Так мы дотрюхали до речки Харнен и стали спускаться вдоль нее к судоходному участку.

В этих местах, по крайней мере, была трава и какие-то ивы по берегам. Но мне уже надоело путешествовать, я хотел домой, в Дориат. Прихватить туда Келеборна, поселить на одном из мэллорнов, а захочет, можно и домик купить... И снова я упирался в то, что все это неправильно, что это нужно мне и, может быть, Ширу, но никак не эльфу. В Лориэне остались мэллорны, но туда он возвращаться не хотел.

Келеборн ото всех этих дел выглядел много старше, чем в начале пути. Никто, конечно, не молодеет, но ведь известно, что у фей и эльфов возраст больше зависит от внутреннего мира, чем от внешнего. Я не мог с ним говорить, но все время смотрел ему в лицо и про себя твердил: «Прости, прости меня, и моих предков, и всех участников этой подлой истории! Я все бы сделал, чтобы отдать долг, но я не знаю, что надо делать...» Келеборн явно воспринимал мой безмолвный скулеж, морщился, отворачивался, пытался меня успокоить – все без толку. Однажды вечером он сказал:

– Если бы я знал, Рэнди, что на вас так подействует эта история, я бы лучше промолчал или солгал. Ведь вы ровно ни в чем не виноваты. Все члены моей семьи действовали в здравом уме и предвидели последствия, в том числе и я сам. Как я понимаю, у вас куча родственников, носящих ту же фамилию.

Неужто все они должны пойти вашим путем и так мучаться?

И тут меня прорвало.

– Моим путем?! – заорал я. – Это я сам иду путем! Путем Мертвых, не выполнивших долг! А я пока живой, и не собираюсь откладывать долги на загробную жизнь, тем более что ее нет! Дальше я уже только хрипел и хохотал, дергался и задыхался. Келеборн, что-то вспомнив, слазил в сумку, извлек спрэй и обдал меня струей ацеласа. Потом зафиксировал меня, как младенца, уселся в тележке поудобнее и стая петь и укачивать. После такой истерики я тут же и вырубился. Даже заколдовывать не пришлось.

Утром я проснулся более спокойным и менее дурным. Эльф так и просидел всю ночь со мной на руках. Видимо, это оградило меня от кошмаров и как-то излечило. Кроме того, стало легче дышать – мы приблизились к морю.

– Вот и польза, что я не ел, – сказал я Келеборну. – А то от моей туши на вас бы уже пролежни появились.

– Да уж, вы развоплотились изрядно, – хмыкнул он. – Ничего, наберете. Когда я в прошлый раз видел ваших сородичей, они за месяц растолстели вдвое. Но, Рэнди, вы пытаетесь шутить?

– Сам не пойму, – честно сказал я. – Особо на выходки не тянет, но и крыша дальше не едет.

Тут пришлось объяснять идиому, а потом «Мумак-трофи» вдруг кончилось: мы прибыли в порт.

На реке стояло несколько посудин, но ничего похожего на «Князя Имрахила» не было. Вообще ничего белого и трехпалубного в этой реке не могло и уместиться. Экскурсовод с перекошенной мордой куда– то побежал выяснять и ругаться. Я нашел ларек с мороженым и окопался в его тени, решив просидеть тут до отплытия, когда бы оно ни состоялось. Эльф походил по пристани, разглядывая корабли, и присоединился ко мне в неожиданно приподнятом настроении. Мы жрали порцию за порцией и поглядывали по сторонам. Я махнул рукой на долги: подвернется чем – заплачу. Даже если собственной шкурой.

Воистину ничем не дорожа

За этим легкомысленным занятьем,

Мы верим, что не будет платежа,

Но если он и будет, мы заплатим.*

* Стихи Михаила Щербакова.

Но шкура пока висела невостребованной, мороженое было холодным, а погода жаркой.

Прибежал «дунаданец».

– На посадочку, третий причал! Пожалуйста, не задерживайте, скоро отплытие! Река обмелела, и пароход пришлось заменить, к сожалению. Разница в цене будет компенсирована в виде бесплатного питания!

– Вот это сервис! – сказал я, швырнул в урну последнюю бумажку, подхватил эльфа и двинулся на третий причал.

Корабль оказался не так чтоб очень. На нем везде слишком близко была вода. И двухместные каюты. Келеборн, конечно, очень приятный спутник, но ведь и ему надо от меня отдыхать. И так я его заездил. Ну ладно, не меняться же с этими деятелями... А свободной каюты, конечно, не осталось. Даже экскурсовод подселился к одному из айзенгардцев. Суденышко носило вычурное и пышное не по конструкции название: «Пенный цветок».

Келеборн, к моему удивлению, отнесся к этой посудине с нежностью, если не с любовью. Он гладил медные детали, отчего они заблестели, как золотые, приложился щекой к парусу – более декоративному, чем дельному, поскольку это судно ходило на моторе. Только в реке их использовать запрещалось, и тогда в дело пускали паруса. Я вопросительно поглядывал на эльфа, но тот занимался исключительно «Цветком». Угонит вот в Валинор, подумал я. Эх! С досады я пошел и завалился спать до обеда.

Пока я спал, посудина отчалила, спустилась вниз по реке и вышла в море. Келеборн извлек меня, как сурка из норы, проветрил, как шубу, на палубе и отвел кормить. Он за эти часы скинул несколько веков. Что-то ему очень нравилось, даже глаза светились не тем жутким блеском, а как уютная настольная лампа. Радостный музыкальный фон забил напрочь все звуки.

На закате мы стояли на самом высоком месте палубы и созерцали море, небо и далекий берег. Вдруг посреди красного солнечного диска показалась какая-то точка. Она двигалась к нам с запада, росла – и оказалась стаей чаек, которые туг же стали виться вокруг корабля, вопить и требовать пищи. У меня в кармане завалялся бутерброд с сыром. Я отломил кусочек и подбросил в воздух. Здоровенная чайка метнулась, промазала – и на полном ходу врезалась мне в грудь. Я полетел вверх ногами куда-то на нижнюю палубу, а проклятая тварь с перепугу обдала меня полу пере варенной рыбой и хрен знает чем еще... Такого хохота, какой поднялся на палубе, я не слыхал и в лучших цирках Средиземья. Келеборн кинулся мне на выручку, помог встать, зачерпнул забортной воды ведром, которое отнял у скисшего от смеха матроса, и как следует меня окатил. Потом последовали еще и еще ведра, но запах оставался непередаваемым, веселье продолжалось, а самое обидное было то, что и эльф смеялся. В конце концов я выкинул рубашку за борт, и стало легче дышать. Келеборн попросил у меня прощения.

– Я не над вами смеялся, Рэнди. Просто как-то я прочел в людских книгах, что история совершается, как трагедия, а повторяется, как фарс...

Я не понял, надулся и пошел вытираться и спать. Келеборн заночевал где-то на палубе, и удивляться этому не приходилось: в тесном помещении чайка вспоминалась еще сутки.

За полдень пятого дня плавания мы поднялись по Андуину к Ньюминасу – спальному району Минае Тирит. Он расположился с южного склона Белых Гор, и основная часть населения столицы обитала именно здесь, оставив древнюю крепость под сити и королевскую резиденцию. Связаны части города были скоростным метро, шоссе и канатной дорогой через вершину. За спиной у нас остались Пеларгир, Лебеннин, Южный Итилиэн. Все это оказались очень милые места. На мое счастье, никаких из ряда вон выходящих событий больше не случалось. Погода стояла великолепная, тропическая растительность зеленела и благоухала. Ко мне вернулись остатки душевного равновесия, я отъелся и, по мнению айзенгардцев, окончательно обнаглел. Экскурсовод не мог уже без отвращения видеть меня и Келеборна, особенно после нескольких вполне безобидных шуток с моей стороны. Но он, честь ему и хвала, все время помнил, что находится при исполнении. Не знаю, какова должна быть зарплата, чтобы я ради нее проявил такую выдержку.

Итак, мы приближались к столице, а вместе с этим и к концу нашего путешествия. Я несколько раз закидывал удочку насчет дальнейших действий эльфа, но тот неопределенно пожимал плечами и переводил разговор.

Навсегда расставаясь с морем,

Наблюдаю почти бесстрастно,

Словно даже уже и это

Не могло бы меня развлечь, —

Как невидимые пределы

Разграничивают пространство,

И ничто этих черт запретных

Не осмелится пересечь.

Лишь корабль моих упований

Покидает сии границы,

Тяжело поднимает крылья

И, волнуясь, идет во мглу...

Я слежу за его движеньем,

Но пустуют мои таблицы:

Ни о прошлом, ни о грядущем

Ничего сказать не могу... *

* Стихи Михаила Щербакова.

Я мысленно готовился к посиделкам с Трофи и Оле – то-то разговоров будет! Ведь отпуск у меня еще неделю, а если понадобится, то возьму отгул – мало я, что ли, проковырялся в картофелехранилище?

И вот уже «Пенный цветок» заглушил машину и зашуршал бортом по краю причала. С юга налетела стая проклятых тварей – то есть белых чаек, чтоб им пусто было. Они так и вились над кораблем, а Келеборн перекрикивался с ними, будто разговаривая. Я старался не выходить на открытые сверху участки. Потом чайки смылись, и все двинулись но сходням на берег. Сразу стало заметно, что общество милосердия даром времени не теряло и добилось больших льгот: среди прочих лотошников, к счастью, не столь многочисленных, как на Нурнене, стоял крепкий румяный орк и продавал трилогию «Властелин Колец» в переводе на оркский. Произведение именовалось «Зайн Назг». На обложке красовался портрет молодого Саурона нуменорского периода жизни и деятельности.

Келеборн с отвращением глянул на лоток, повернулся и стал смотреть на заходящее за Минае Тирит солнце. Оно уже почти касалось вершин, и длинные тени тянулись от города к пристани. Айзенгардцы разбирали сгруженный с корабля багаж и ждали носильщиков с тележками. Гномы выколупывали что– то у себя из-под ног – наверное, там был скальный выход. Экскурсовод, еще держа на лице заученную улыбку, прощался с клиентами, желал им счастливого пути и ждал их следующим летом. Было видно, что ему все здорово поднадоели и сегодня он как следует оттянется где-нибудь в неофициальных условиях.

Я не знал, что делать: чемодан и мешки уже стояли рядом со мной, но даже вместе с эльфом мы не дотащили бы их до фуникулера. К носильщикам была очередь. Тут до нас дошел экскурсовод.

– От всего сердца надеюсь, что вы хорошо отдохнули и повеселились, – произнес он. Это была ложь: от т^его сердца он мог только пожелать нам провалиться в Морию. – Как вам понравилась экскурсия?

Только я открыл рот, чтобы сообщить, что все исторические места были бы куда лучше без него и всей этой шарашки, как вдруг Келеборн опередил меня.

– Да, вполне. Благодаря вам я теперь знаю, что Зла в мире не прибавляется. Просто оно не собрано в одной Руке, а разлито по капле во многих существах. – И, бросив внимательный взгляд на экскурсовода, добавил: – Нечисть стала многочисленной, но безопасной.

«Дунаданец» ощерился, кожаные доспехи встопорщились, как чешуя.

– А сами-то! – вдруг заорал он противным голосом. – Пакостники! Проходимцы психованные! Видел я, как в Хеннете маки облизывали, небось, и впрок там же прихватили! Наркоманы голубые, хулиганье!

Тут мне показалось, что холеная нуменорская рожа как-то расплылась, перекосилась и приняла заметное сходство с портретом на обложке «Зайн Наэга». Род Гэмджи всегда славился умением сильно и метко швырять тяжелые предметы. Я выдернул из кармана завалявшийся там фиал и засветил им в лоб экскурсоводу.

Вот именно что – засветил. Потому что после соприкосновения с дунаданским черепом фиал вдруг засиял в наступающих сумерках ярким белым светом, таким ярким, что даже фотовспышка не могла бы с ним сравниться. И, однако, свет не резал глаза, а просто-таки ласкал взгляд. В наступившем всеобщем оцепенении я кинулся вперед и подобрал флакончик. Он светился и сквозь руку, но не красным, как если смотреть на солнце сквозь пальцы, а белым звездным светом. Гномы вышли из своего тихого состояния и заорали: «Аркенстоун! Арке нстоун!».

«Дупаданец» метнулся куда-то в сторону, «внучата» с визгом присели за багажом. Я стоял и, улыбаясь во весь рот, глядел на Келсборна. Келеборн, как завороженный, уставился на источник света в моей ладони. Тут первоначальная эйфория победы схлынула с меня, и я тоже вперился в фиал.

– Это что же... я в сувенирном развале подлинник приобрел?!

– Нет, это не тот фиал, – ответил Келеборн. – Подлинник Гэндальф унес из Мордора.

– Но свет! Свет истинный?

– Именно так. Только я думаю, что дело не в фиале, а в руке, которая его держит.

Меня била мелкая дрожь, а от таких слов мои уши, кажется, составили конкуренцию фиалу, только в красной части спектра. И туг я вдруг понял, что надо делать, понял так хорошо, как будто кто-то объяснил мне вслух.

– Возьмите, – протянул я фиал Келеборну.

Эльф взял, но не фиал, а мою руку, держащую склянку. Он смотрел мне в глаза, как будто искал что-то на дне моей души.

– Рэнди, вы понимаете, что вы отдаете? Это же дар вечной жизни, пропуск в Аман...

– Потому и отдаю, – выдавил я уже перехваченным горлом.

И тут эльф впервые за все это время улыбнулся светлой, открытой улыбкой радости и понимания.

– Рэнди, друг эльфов, – ласково сказал он. – Нет – Рэнди, Мой Друг в Средиземье. Просто Рэнди?

Скрывать дальше не имело смысла.

– Эарендил, – со вздохом сказал я. – Эарендил Гэмджи.

Келеборн кивнул так, будто оправдались все его догадки и предчувствия. Он снял с плеча свой ягдташ и надел на меня. Сжал в руке фиал – и весь засветился таким же белым светом. И стал королем королей: величественным, вечно юным и – нездешним.

– Прощай, Мой Друг! – сказал он, повернулся и пошел прямо на Запад. Я смотрел ему вслед, как он идет живой звездой по Пеленнорским полям, удаляется, становится меньше и меньше – вот-вот высокая фигура скроется за горизонтом. Но он все шел и шел и не скрывался, а потом я понял, что земля-то круглая, а он идет по прямому лучу – туда, в Валинор. Свет слился в точку и вдруг затерялся среди высыпавших звезд: я не заметил, как стемнело. •

КАК МАЛО МЫ О НИХ ЗНАЕМ!

ЗА ПРЕДЕЛАМИ ВООБРАЖЕНИЯ

Совсем недавно никто даже не подозревал об их существовании, но техника достижения больших глубин и возможности фотографии позволили открыть новый неведомый мир глубоководных животных. Иногда они выгладят, как придуманные фантастами живые чудища. Чем больше ученые узнают об этих страшных на вид рыбах, обитающих в океанах всего мира, тем больше оценивают способности этих существ к выживанию в мрачной, суровой среде. «Мы обнаружили десятки видов миниатюрных монстров. приспособившихся к жизни на таких глубинах, на которых, как думали раньше. может существовать очень мало животных»,– говорит американский морской биолог из Института океанографии Скриппса Ричард Розенблатт. В течение последних трех десятилетий Роэенблатт заведовал одной из самых крупных в мире коллекций глубоководных рыб.

СКАЖИ МНЕ, ЧТО ТЫ ЕШЬ, И Я СКАЖУ. КТО ТЫ

Ученые из Калифорнийского университета обнаружили интересные свойства у гусениц ночных бабочек пядениц подсемейства геометринас изменять свою внешность в зависимости от Времени года и пищи. Как определил эколог Эрик Грин, гусеницы пядениц, появляющиеся весной, когда дубы, на которых они живут, покрыты пушистыми коричневыми цветами в виде сережек, сами выглядят, как сережки. Их маленькие рты и челюсти приспособлены для питания мягкими пыльцевыми мешочкам. Гусеницы же, выводящиеся летом, питаются довольно жесткими листьями, имеют большие мощные челюсти для их пережевывания и по внешнему виду похожи на веточки. Но и весенние гусеницы-«сережки» летом также превращаются в «веточки». Ученый пришел к выведу, что изменение внешнего вида гусениц пядениц определяется происходящими в них химическими процессами, зависящими от присутствия в листьях дуба танина.

ЧЕГО НЕ СДЕЛАЕШЬ С ИСПУГУ

У некоторых голотурий (а их около 1100 видов), морских животных, похожих на передвигающиеся по дну моря огурцы, недавно обнаружен интересный способ защиты от хищников. При опасности они в буквальном смысле слова выворачивают себя наизнанку, заполняя внутреннюю полость водой, причем в некоторых случаях в ней образуется яд. Чтобы заново отрастить свои внутренние органы, голотурии требуется около месяца.

«ВЕЧНЫЕ» ЗУБЫ

Оказывается, водные растительноядные млекопитающие – американские и африканские ламантины – обладают интересной особенностью. У взрослых особей этих животных – по пять – семь коренных зубов в каждом ряду верхней и нижней челюстей. Со временем передние коренные зубы снашиваются и выпадают. Вот тут-то и происходит настоящее чудо: задние зубы передвигаются вперед, занимая место выпавших, а вместо продвинувшихся вырастают новые задние!

ЗАГАДКА ПАУКОВ

Долгое время для ученых оставались непонятными загадочные действия некоторых видов пауков. Казалось бы. чем незаметнее паутина, тем лучше для ее хозяина: чаще будут попадаться насекомые. Однако исследователи обратили внимание на странные утолщения в отдельных местах некоторых паутин, что сразу делает их заметными. Утолщенные места имеют различную форму, то в виде кругов, то в виде крестов или линий. Зачем же паукам понадобилось такое художество?

Ученые считают, что им удалось разгадать эту тайну. По их Мнению, пауки таким образом дают возможность птицам вовремя заметить паутину и облететь ве, не повредив. Разумеется, уплотнешя в паутине замечают и некоторые насекомые. которые так жв, как и птицы, стараются ее миновать. Прежде всего ето относится к бабочкам: они перед такими паутинами резко изменяли направление полета. Но для паука, наверное, лучше потерять несколько любимых насекомых, чем сооруженную не без труда паутину.

ЭТА КРАСАВИЦА В МАСКЕ

Роскошное обрамление лика этой лапландской совы ученые называют лицевой маской. Удивительно, что она является настоящим звуковым усилителем, который транслирует малейший шум по направлению к ушам ночных хищниц.

Лицевая маска этих птиц сформирована особыми короткими перышками-крючочками, сидящими на плоской толстой основе. Когда днем животные отдыхают, перышки свешиваются на слуховые каналы. Когда же ночью птица выходит на охоту, они выпрямляются, открывая уши. По легкому шуршанию листьев совы мгновенно определяют местонахождение жертвы – крупных насекомых или мышей. Биологи доказали, что, например, сова сипуха слышит шорох пера по бумаге на расстоянии двадцати пяти метров.

Форма лицевой маски помогает каждому виду узнавать своих сородичей: у сипухи она похожа на серебристое сердечко, у неясыти – абсолютно круглое серое кольцо, а филин гордится нарядной желтой маской, окаймленной черным.

ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЕ НА ГОД

Каждый год в пустыне южной части американского штата Аризона можно наблюдать любопытную картину. С приходом дождей, когда русла высохших рек заполняются водой, внезапно из-под земли появляются ожившие обитающие в пустыне жабы-лопатоноги. Прохладными ночами они спариваются. а затем, откладывая икру, самки прикрепляют икринки к растениям у кромки воды или к скалам. А когда через несколько дней вода начинает убывать, из икринок появляются головастики и сразу же стараются отыскать оставшиеся озерца или хотя бы лужи.

С помощью лопатообразных задних ног они зарываются в грязь, где и проведут время... до следующего года, когда в пустыне снова пойдут дожди и на короткий период оживут реки. Вот и получается, что целый год головастики как бы заживо погребены.

НАМ БЫ ТАКОЕ

У белоголового орлана, редкой птицы, обитающей в Северной Америке, зрение в восемь раз острее, чем у человека. Как определили? Очень просто: по данным американских ученых, на каждую зрительную клетку в глазу человека приходится восемь в глазу орлана.

НА ЧТО СПОСОБЕН НОС?

Очень острое обоняние у самца обычной моли. Запах ферментов, то есть веществ, испускаемых самками, он улавливает на расстоянии одиннадцати километров! Акулы же способны почуять запах крови в воде с ее концентрацией 1:100 миллионам частей. Буревестники, глупыши и альбатросы чувствуют запах рыбы на расстоянии более трех километров, а, по мнению некоторых ученых, их способности к обонянию еще сильнее.

Очень хорошо развито обоняние у скворцов. С его помощью они собирают и вплетают в свои гнезда стебли ряда трав, обладающих токсичностью по отношению к некоторым паразитам. Таким образом, количество паразитов в гнезде уменьшается по крайней мере на восемьдесят процентов. Именно благодаря своим сверхчувствительным носам находят верный путь в бесконечных лабиринтах подземных ходов кроты. Благодаря носам, а не слаборазвитым глазам, находят они себе пищу. У крота– звездорыла, например, его розовый хоботок заканчивается двадцатью двумя лепесткообразными щупальцами. Еще чувствительнее носы у некоторых видов летучих мышей.