Текст книги "Знание-сила, 2005 № 11 (941)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

В средние века, родилась легенда о тыкве. Рассказывали, что одна девочка возвращалась вечером домой и заблудилась. Как раз в страшную ночь появления призраков и ведьм. Она решила зажечь свечу, но сильный ветер задул огонек. В ее корзинке была, кроме свеч, тыква. Девочка вытащила из нее мякоть, потом вырезала тыкве глаза, нос и рот, кривящийся в усмешке. Внутри тыквы зажгла свечи. Она поставила тыкву на голову и медленно пошла по тропинке. Все привидения, увидев ее, шарахались. Светящийся оскал тыквы наводил на них смертный ужас. А девочка выбралась из леса живой и невредимой. С тех пор Хеллоуин и тыква неразлучны.

Переселяясь в XIX веке в Америку, потомки кельтов – ирландцы – прихватили с собой и Хеллоуин. Американцам этот обычай понравился, а потом разошелся по всему свету этот озорной детский праздник. Но радуются ему и взрослые.

Несколько лет назад этот праздник пришел и в Россию. Ночные клубы стали посещать респектабельные люди. А озорные ребята, разодетые в костюмы призраков и вампиров, стали пугать взрослых. Как следует отмечать этот праздник, знают далеко не все.

Энергия хохота: лишний вес можно высмеять

«Почаще и погромче смейтесь от души» – к этому совету следует прислушаться всем, кто сидит на диете. Оказывается, смех производит энергию, чем и способен помочь сбросить вес. Смешно? Сообщение о пользе смеха на полном серьезе прослушали 2 тысячи делегатов из 80 стран, участвовавших в четырехдневном Европейском конгрессе, посвященном проблеме ожирения.

Автор доклада – Матей Бачовски, американский адъюнкт-профессор польского происхождения, работающий в медицинском центре университета Вандербильта. Он полагает, что вместе с коллегами стал первым, кто решил выяснить, сколько энергии требуется на то, чтобы смеяться. Итак, если верить Бачовски, 10-15 минут подлинного хохота могут сжечь количество калорий, эквивалентное плитке шоколада среднего размера. Чтобы это выяснить, пришлось провести эксперимент с участием добровольцев из числа студентов. Исследователи пригласили около ста волонтеров. Молодых людей закрыли в помещении. На самом же деле это была так называемая метаболическая камера. В ней определяется, сколько кислорода человек вдыхает и сколько углекислого газа он вьщыхает, таким образом ученые измеряют расход энергии.

Кроме того, в комнате работало оборудование, отслеживающее сердечный ритм, и велась запись всех звуков. Добровольцев усадили в кресла перед телевизорами, запретили двигаться и разговаривать, чтобы они не тратили энергию попусту. При этом их ввели в заблуждение: сказали, что целью исследования является изучение эмоциональных реакций на различные видеоматериалы. «Не так-то легко поймать подлинный смех, – объяснил Бачовски. – Ведь если вы скажете людям, что собираетесь измерить смех, они будут смеяться. А специально вызванный смех регулируется совершенно иной частью мозга. Мы же хотели, чтобы смех был истинным».

Первым делом необходимо было узнать показатели обмена веществ – метаболическую норму студентов, пребывающих в расслабленном состоянии. Ученые показали им английскую сельскую местность: «Для начала нужны были полчаса чего-то скучного, вот мы и выбрали английский пейзаж», – рассказал доктор. Следующая фаза для каждой группы добровольцев длилась больше часа. На экранах они видели 10-минутный кусок комедии, потом 5 минут тоскливо блуждающих овец, затем еще 10 минут комедии и так далее.

Исследователи отдельно испытали 7 пар друзей мужского пола, 17 пар девушек и 21 смешанную пару (хотели выявить различия). В конце концов данные о сердечном ритме, записанный смех и информация о дыхании были собраны воедино в лаборатории и тщательно проанализированы. Оказалось, что молодые люди смеялись больше, чем девушки. Самый долгий смех длился 40 секунд. И ученые увидели, что когда люди смеются, происходит примерно 20-процентное увеличение метаболической нормы.

«Смеясь, студенты сожгли на 20 процентов больше калорий, – сообщил Бачовски. – Тогда мы постарались вычислить, что произойдет, если кто-то будет хохотать в течение 10 или 15 минут в день, и обнаружили, что сгорело бы до 50 калорий в зависимости от размера тела и интенсивности смеха. По нашим расчетам, за год смех может помочь сбросить до 2 килограммов, если вы будете веселиться каздый день». Смеяться, заметьте, обязательно нужно в голос, громко. Иначе смех не сработает. Правда, непонятно, кто или что может спровоцировать ежедневный 15-минутный сеанс хохота.

Алексей Левин

Долгий «обезьяний процесс»

В последние годы в Соединенных Штатах упорно пытаются поставить в программе средней школы теорию биологической эволюции на одну ногу с изложением религиозных взглядов на происхождение жизни вообще и человека в особенности. Эти усилия поддерживают теологически консервативные церкви, которые настаивают на буквальном прочтении Библии, и многие политики, в основном республиканцы. Их аргументы практически те же самые, что и в двадцатые годы прошлого века, когда законодатели ряда американских штатов пытались Ограничить или просто запретить изучение теории Дарвина в школе. Кульминацией этих событий, как известно, стал суд над школьным учителем Джоном Томасом Скопсом, которого обвинили в незаконном преподавании дарвинизма. Суд проходил с 10 по 21 июля 1925 года в небольшом (2000 жителей) городе Дейтоне, административном центре графства в штате Теннесси. Это судебное разбирательство вошло в историю под названием Обезьяньего Процесса.

Дело Скопса справедливо считают одним из важнейших судебных процессов двадцатого столетия. Но детали предыстории и истории этого процесса в России известны очень мало, а многие его описания неполны и далеки от точности. Поэтому для начала необходимо описать те события, которые сделали никому не известного школьного учителя персонажем юридической драмы общенационального масштаба.

Уильям Брайан и закон Батлера

К началу двадцатых годов участие Америки в первой мировой войне объективно сделало ее великой державой с глобальными интересами и возможностями. Однако в общественном сознании все еще доминировали изоляционистские идеи вместе с убеждением, что национальные ценности необходимо защищать от чуждых влияний. В американской культуре тех лет происходили постоянные сшибки между модернизмом и традиционализмом, замешанном на фундаментализме.

Одним из главных идеологических знаменосцев этого направления был знаменитый политик и блестящий оратор Уильям Дженнингс Брайан (1860 – 1925). Много лет он был бесспорным лидером Демократической партии, которая несколько раз выдвигала его кандидатом в президенты. В 1913 году он стал государственным секретарем в администрации президента Вудро Вильсона, однако вышел в отставку в знак протеста против готовящегося вступления США в войну на стороне Антанты. После этого он всецело посвятил себя борьбе за избирательные права женщин, запрет спиртных напитков и другие социальные реформы. Одновременно Брайан стал вождем крестового похода в защиту религии от «посягательств» со стороны научного мышления.

Такое сочетание идей может показаться странным, но для Брайана оно была вполне естественным. На протяжении всей свой многолетней общественной карьеры он оставался противником империализма во внешней политике, про1рессистом популистского толка во внутренней политике и религиозным консерватором в идеологии. Он предлагал и поддерживал многочисленные реформистские проекты, считая эту деятельность своим религиозным долгом. Сочетание глубокой веры и демократических инстинктов парадоксальным образом обернулось у Брайана растущим недоверием к науке, в которой он видел движущую силу антиамериканского атеистического модернизма. Поскольку дарвиновская теория была явно несовместима с библейским учением о божественном творении мира и человека, Брайан пошел в атаку на нее с открытым забралом.

В письме в газету «Chicago Evening Post» он выдвинул несколько аргументов против дарвинизма, которые остаются в ходу и сегодня. Брайан заявил, что теория эволюции всего лишь спекулятивное предположение, лишенное надежной фактической базы: ученые еще не представили ни одного примера эволюционного превращения одного вида в другой. В 1921 году он выступил с нашумевшим памфлетом «Угроза дарвинизма», в котором решительно выступил против школьного преподавания теории биологической эволюции. После этого Брайан начал яростную пропагандистскую кампанию за то, чтобы оно было ограничено законами штатов. Правда, Брайан был против того, чтобы преподавание теории эволюции каралось в судебном порядке, и даже допускал присутствие дарвинизма в школьных программах, но только в качестве гипотезы.

Конкретные успехи этой кампании оказались довольно скромными. К 1925 году подобные законопроекты были выдвинуты в пятнадцати штатах, но приняты только в двух: Оклахоме и Флориде. Оклахомский закон формально не запрещал дарвинизм, он лишь требовал, чтобы муниципальные школы не использовали учебников, излагающих теорию эволюции. Флоридские законодатели ограничились принятием необязательной к выполнению резолюции, которая провозглашала преподавание дарвинизма «неуместным и разлагающим умы».

В начале 1925 года сторонник Брайана, член нижней палаты Генеральной Ассамблеи Джон Вашингтон Батлер составил и предложил законопроект, запрещающий «преподавание любой теории, которая отрицает учение Библии о божественном творении и утверждает, что человек произошел от животных» во всех школах и университетах штата, целиком или частично финансируемых за счет налоговых поступлений. Нарушители этого закона должны были штрафоваться на сумму от 100 до 500 долларов (Брайан возражал против этого пункта, но неудачно).

Палата представителей вотировала билль Батлера почти единогласно и очень быстро, уже 28 января. В верхней палате, где аналогичный законопроект предложил сенатор Джон Шелтон к нему отнеслись без особого энтузиазма – против билля уже выступили многие газеты и общественные деятели штата. В частности, группа нашвилльских пасторов раскритиковала его как покушение на академические свободы и такую защиту христианства, в которой оно совершенно не нуждается.

4 февраля его отклонил юридический комитет Сената. Однако в защиту билля выступил спикер Сената Лью Хилл, сославшись на множество писем от учителей и женских групп в его поддержку. Хилл выдвинул аргумент, который в столь консервативном штате, как Теннесси, звучал не только убедительно, но даже угрожающе: налогоплательщики не обязаны оплачивать преподавание воззрений, который подрывают у детей религиозную веру. В результате этих маневров рассмотрение билля было перенесено на март. 10 марта сенатский юридический комитет изменил свое первоначальное решение и одобрил передачу билля на рассмотрение полным составом верхней пататы. В результате 13 марта Генеральная Ассамблея утвердила это постановление, а через восемь дней его подписал губернатор штата Остин Пэй. Так и обрела жизнь добавка к своду законов штата Теннесси, вошедшая в историю как закон Батлера.

Предистория процесса Скопса

«Обезьяний процесс» 1925 года сильно мифологизирован. Нередко приходится читать, что его инициировали не то штатные, не то местные власти, которые хотели наказать непокорного учителя, демонстративно продолжающего учить ребят дарвинизму и после принятия закона Батлера, а заодно и увеличить свой политический капитал, подыграв предрассудкам и фобиям консервативного большинства населения Канзаса. Это подкрепляется эффектными начальными кадрами знаменитой ленты Стенли Крамера «Пожнешь бурю», где Скопса арестовывают прямо во время урока.

На самом деле все было совершенно иначе. Суд над Скопсом состоялся благодаря своего рода частной инициативе нескольких жителей Дейтона, которые предварительно заручились согласием будущего обвиняемого в ней участвовать. Выражаясь современным языком, можно сказать, что это была чисто пиаровская акция с далеко идущими прогнозами, которые, как показали последующие события, полностью оправдались.

Вот как это происходило. В 1924 году Американский Союз в защиту гражданских прав решил поддержать права учителей муниципальных школ на свободу слова, и обнародовал специальное заявление, в котором особо отмечалось, что на его поддержку могут рассчитывать работники школы, подвергающиеся преследованиям из– за преподавания дарвинизма. 3 мая 1925 года руководители Союза на специальном заседании обсудили закон Батлера и решили защищать любого учителя, пострадавшего из-за него. Об этом заявлении на следующий день сообщили газеты Теннесси.

Последующая история выглядит почти детективом. 4 мая 1925 года в аптеке Фреда Робинсона два дейтонца, инженер угольной компании Джордж Рэп пли и руководитель школьной системы графства Уолтер Уайт поспорили о теории Дарвина. Рэппли был убежденным сторонником дарвинизма и считал только что принятый закон Батлера явной нелепостью. Он только что прочел в газете заявление Союза в защиту гражданских свобод и предложил с помощью Союза организовать своего рода показательный судебный процесс, поставив на нем пол сомнение закон Батлера и, возможно, даже добиться его отмены. Уайту поначалу затея не понравилась, однако Рэппли объяснил, что столь громкий процесс прикует к Дейтону внимание всей страны, привлечет великое множество визитеров и даст хорошо заработать местным бизнесменам. Он увлек этой идеей и аптекаря Робинсона, который по совместительству был президентом местного школьного совета. Уайт обсудил планы Рэппли еще с несколькими видными дейтонцами, которые нашли их вполне здравыми. Но кто же станет жертвенным агнцем, выступив на этом процессе в качестве обвиняемого?

И вот тут-то заговорщики вспомнили о 24-летнем Джоне Скопсе. Молодой учитель к тому времени жил в Дейтоне всего год, приехав туда после окончания университета Кентукки. Он преподавал в местной школе математику и введение в естествознание, а также тренировал футбольную команду. Скопса в городе любили, так что можно было ожидать, что присяжные отнесутся к нему благосклонно. К тому же у молодого учителя еще не было семьи, так что он мог пойти под суд, не рискуя благосостоянием своих близких. В общем, эта кандидатура казалась вполне подходящей.

На следующий день Рэппли, Уайт и еще несколько конспираторов вызвали Скопса с теннисного корта в ту же аптеку. Скопе отнесся к идее благосклонно, однако уроки биологии он вел только однажды, заменяя заболевшего постоянного преподавателя. Выяснилось, что на этих занятиях он обсуждал с учениками тот раздел стандартного учебника по биологии, давно одобренного к использованию в школах штата, в котором излагались основы дарвинизма. Хотя штатный департамент образования не издавал никаких инструкций, ограничивающих использование этой книги, с формальной точки зрения было важно лишь то, что эти уроки Скопе вел в конце апреля, уже после вступления в силу закона Батлера. Рэппли попросил Скопса подписать формальное признание в преподавании дарвинизма, которое тут же было зарегистрировано констеблем. После этого Скопе вернулся к прерванной игре в теннис, а дело пошло своим чередом.

25 мая местное большое жюри санкционировало его передачу в суд. Формальное обвинение против Скопса выдвинул его приятель Сью Хикс, местный прокурор, который отлично знал подкладку этого дела. Сам Скопе все время оставался на свободе и в июне даже ездил со своим адвокатом в Нью-Йорк для встречи с руководством Союза в защиту гражданских свобод.

Процесс Скопса

Начавшийся 10 июля процесс стал международной сенсацией. На суд присяжных фактически была вынесена одна из ключевых концепций науки, благодаря чему мировая пресса не без оснований сравнивала это дело с процессом Галилея. На кону также оказались такие фундаментальные принципы, как академическая свобода и независимость школы от церкви. Вдобавок, а может, и главное: и обвинение, и защиту возглавляли знаменитости самого высокого ранга. Против Скопса выступил сам Уильям Брайан, которого попросил об этом баптистский пастор Уильям Райли, один из ключевых лидеров американского консервативного христианства первой половины XX века, основатель и руководитель Всемирной Ассоциации христианских фундаменталистов. Брайан в молодости работал прокурором, однако после избрания в Конфесс ни разу не выступал в судах. Несмотря на это, Брайан сразу же согласился возглавить обвинение, причем без всякой оплаты. Прославленному политику ассистировали его сын, федеральный прокурор Уильям Дженнингс Брайан Младший, генеральный прокурор Теннесси и будущий сенатор Соединенных Штатов А Томас Стюарт и его заместитель Бен МакКензи. Группу защитников возглавил звезда американской адвокатуры Кларенс Дарроу, которому помогали известный защитник гражданских свобод Артур Хейс, его партнер по юридической практике Дадли Малон и профессор права Джон Нил. Председательское место занимал местный судья Джон Раулстон.

Дарроу запретил своему подзащитному давать свидетельские показания, поскольку прекрасно знал, что тот фактически не наставлял своих учеников в дарвинизме. Он мог бы легко доказать отсутствие в действиях учителя состава преступления, однако это вовсе не было его целью. Будучи убежденным антиклерикалом, Дарроу стремился добиться отмены самого закона Батлера. Когда судья не позволил ему пригласить для дачи показаний ученых, Дарроу применил блестящий полемический прием. Он вызвал на свидетельское место самого Брайана в качестве эксперта по Священному Писанию и стал задавать ему вопросы о смысле библейских утверждений. В ходе этой дискуссии Брайан стал путаться и его ответы потеряли убедительность. Американская пресса провозгласила, что Дарроу одержал убедительную победу; во всяком случае, он убедительно продемонстрировал, что библейские рассказы о том, как Бог сотворил мир, как остановил Солнца Иисус Навин и как Иона побывал во чреве кита, нельзя понимать буквально.

Формальный исход процесса с самого начала ни у кого не вызывал сомнений. Более того, Дарроу сам просил присяжных признать учителя виновным, чтобы затем принести апелляцию на это решение. Присяжные так и поступили, однако не определили Скопсу меру наказания. Это решил судья Раулстон, приказав виновному выплатить минимальную сумму, предусмотренную законом Батлера – 100 долларов. Дарроу опротестовал приговор в Верховном Суде Теннесси, который через полтора года его аннулировал, однако лишь потому, что судья превысил свои полномочия, единолично установив величину штрафа (согласно законодательству штата, любые штрафы, превышающие 50 долларов, могли назначать только присяжные). По этой причине Дарроу лишился возможности довести свою апелляцию до Верховного Суда США и попытаться убедить его членов признать закон Батлера антиконституционным. В результате этот закон еще много лет формально сохранял свою силу, хотя прокуроры штата больше ни разу никого не преследовали за его нарушения. Сам же Скопе получил от Чикагского университета стипендию для изучения геологии и со временем стал инженером-нефтяником.

«Обезьяний процесс» 1925 года не положил конец спорам о преподавании дарвинизма, но сильно подорвал позиции сторонников его запрета. В том же году законодатели Оклахомы отменили просуществовавший всего два года закон об исключении дарвинистских концепций из школьных учебников. В 1968 году Верховный Суд Соединенных Штатов постановил, что арканзасский «антиэволюционный» закон противоречит Конституции США и Объявил его не имеющим силы, автоматически аннулировав тем самым его и в Миссисипи, втором штате, принявшем такой закон в 1925 году. Годом раньше, в 1967, Генеральная Ассамблея Теннесси отменила закон Батлера, который после дела Скопса ни разу не применялся на практике.

Антиэволюционизм последних десятилетий

Решение Верховного Суда США положило конец попыткам введения тотального запрета на преподавание эволюционных учений в средней и высшей школе. Тем не менее, законодатели и администраторы разных уровней и позже пытались корректировать учебные программы в духе антиэволюционизма. В 1973 году Генеральная Ассамблея в Нашвилле (опять Тенесси) постановила включать в одобренные штатными властями учебники по естественным наукам изложение не только дарвинизма, но и «других теорий», в том числе, и обьяснений, основанных на Библии. Этот закон сразу же вызвал многочисленные протесты и был незамедлительно оспорен в штатных и федеральных судах. Через два года федеральный апелляционный суд аннулировал решение теннессийских законодателей как «явно антиконституционное». Члены суда пришли к заключению, что этот закон фактически закрепляет за властями штата право способствовать установлению религии и тем самым прямо противоречит Первой поправке к Конституции США.

Тем не менее в 1981 году в Арканзасе и Луизиане был принят «закон о равном времени», который предписывал преподавать научную теорию биологической эволюции параллельно и на равных правах с альтернативными ей воззрениями: эти штаты не подлежали юрисдикции апелляционного суда по «тенессийскому казусу». Оба новых закона постигла судьба их теннессийского предшественника. В Арканзасе уже в самом начале 1982 года он был дезавуирован федеральным судом первой инстанции, причем среди истцов, потребовавших его отмены, были и священнослужители. Инициаторы апелляций настаивали на том, что закон фактически позволяет властям штата оказывать поддержку одной конкретной религиозной доктрине и тем самым вступает в противоречие с Первой поправкой к федеральной конституции. В Луизиане закон продержался гораздо дольше: против него четырежды высказывались суды различных уровней, однако его сторонники каждый раз подавали апелляции. В конце концов дело дошло до Верховного Суда США, который его отменил в 1987 году, опять-таки, со ссылкой на Первую поправку.

В последние голы самые активные усилия этого рода предпринимаются в штате Канзас. В 1999 году штатный Совет по образованию обсуждат рекомендации экспертов, как сделать более современными требования школьного экзамена по естественным наукам. Среди прочего было и требование знать и понимать основы эволюционной биологии. Неожиданно член Совета ветеринар Стив Абрамс предложил совершенно другой вариант экзаменационных стандартов, составленный с помощью фундаменталистской группы из штата Миссури. Несмотря на решительные возражения экспертов, Совет одобрил документ о стандартах, из которого были исключены почти все упоминания о биологической эволюции, а то, что осталось, было явно неграмотным. Новые стандарты не требовали, чтобы школьники на экзаменах демонстрировали знание не только дарвинизма, но также геологического возраста Земли, теории континентального дрейфа, и общепринятой космологической модели возникновения мироздания в результате Большого Взрыва. Иными словами, научное содержание предмета было сведено к минимуму и вполне могло соседствовать с совершенно иными «теориями».

Постановление мгновенно вызвало общеамериканский резонанс, в основном негативный. Его осудили как руководители всех канзасских университетов, так и губернатор штата Билл Грейвс. После выборов 2000 года фундаменталистски настроенные члены Совета остались в меньшинстве, и в 2001 году Совет утвердил все первоначальные предложения экспертного комитета, в том числе и пункт об эволюционной биологии.

Однако совсем недавно эта история получила продолжение. Выборы 2004 года вновь изменили баланс сил в канзасском Совете по образованию, усилив позиции религиозных консерваторов. Новый председатель Совета Стив Абрамс нынешней весной назначил серию открытых слушаний, посвященных школьному преподаванию биологии. Можно не сомневаться, что новое решение возымеет резонанс далеко за пределами Канзаса: подобные предложения о пересмотре школьных программ рассматриваются еще как минимум в восемнадцати штатах.

УЧИМСЯ ЧИТАТЬ

Олег Николаев

«Я тебя породил, я тебя и убью!»

Тарас Бульба и суд правителя над сыном в русской культурной традиции

Фраза гоголевского героя, казнящего своего сына за предательство, вошла в русский фразеологический фонд и широко бытует в повседневном обиходе (кстати, как и предшествующий ей вопрос Тараса: «Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?»). Помню, как в детстве во время шуточной борьбы-возни с отцом (ср.: Тарас и Остап, бьющиеся на «кулаки») фразу «Я тебя породил, я тебя и убью!» периодически произносил папа, положивший меня на обе лопатки. Фривольная переделка формулы, распространенная в особенности в подростковой среде: «Чем я тебя породил, тем я тебя и убью», – только подчеркивает значимость Тарасовых слов для русского национального менталитета. Сама гоголевская повесть хорошо знакома нашим соотечественникам: она была включена в школьные программы и в дореволюционное время, и в советскую эпоху, и сейчас. История критического, научного, методического истолкования «Тараса Бульбы», как и самой коллизии сыноубийства, не только богата, но и идеологически маркирована. Писатель явно коснулся принципиально важных для русского сознания концептов, неких болезненных для национального менталитета точек.

Толкования линии «Тарас – Андрий» поляризованы принципом контраста (ценностного, образно-смыслового, стилистического), на котором основан внутренний мир повести Гоголя. Контраст доведен до предельного обострения во второй редакции повести (1842); все признаки романтической картины мира и романтического стиля оказались сконцентрированы в сфере сюжетной линии Андрия. Романтический и эпический миры вступили друг с другом в противостояние и конфликт, хотя многие советские литературоведы отказывались увидеть это. («История отношений Андрия и польской панны, – писал в 1973 году литературовед Н.Степанов, – приобрела второстепенную эпизодическую роль в эпическом звучании всего произведения»).

Еще В.Г. Белинский, прошедший школу романтизма, признавая мощь патриотического потенциала повести, особенно подчеркивал трагедию личности, вступившей в противоречие с эпическим нравственным законом. Андрий как трагический герой обречен на возмездие, но не может быть оценен с обычной этической точки зрения: «Борьбы не было: полная натура, кипящая юными силами, отдалась без размышления влечению сердца. Будете ли вы осуждать ее, имеете ли право на это? Нет, решительно нет». Эстетическое «оправдание» Андрия выглядит пророческим в перспективе идеологического «выпрямления» проблематики повести в XX столетии.

Массовое восприятие «Тараса Бульбы» в дореволюционную эпоху, очевидно, имело два полюса. Первый, «школьный», был сдержанно идеологизирован в патриотическом духе. Второй – абсолютно господствовал в массовой культуре. Лубочные переделки «Тараса Бульбы» сосредотачивались на любовной линии, доводя ее до предела «душещипательности». В массовых изданиях «купировались» описания природы, нравов и обычаев Сечи, иногда изымались эпизоды казни Остапа и даже – гибели самого Тараса. Мелодраматическая линия была подхвачена кинематографом. Одной из первых инсценировок русской классики в отечественном кино был короткометражный фильм «Тарас Бульба» (1909). По отзыву современника, это было «хищническое освоение классики», «примитивные киноиллюстрации на тему наиболее эффектных и завлекательных эпизодов», – писали позже киноведы. Другой фильм, шедший в кинотеатрах России в 1910-х годах, так и назывался – «Любовь Андрия».

Ситуация в корне изменилась в советскую эпоху. От возможностей какого-либо «оправдания» (или понимания) образа Андрия, даже – мелодраматического, не осталось и следа. Повесть была взята на вооружение советской идеологической пропагандой и стала мощным средством патриотического (точнее – военно-патриотического) воспитания. Сходная судьба постигла и русские былины, превращенные в плакат, подобный плакатам послереволюционной эпохи, где большой могучий пролетарий бьет плюгавого буржуя молотом по голове. В «былинном плакате» большой могучий богатырь (собирательный образ всего русского народа) побеждает своего противника, под которого, несмотря на многообразие врагов в былинах, все время маскируются татары. Созданный в результате массовый негативизм по отношению к былинам до сих пор процветает; катастрофичность этой ситуации нас не очень беспокоит.

А ведь былины, как и любой другой героический эпос, имеют непосредственное отношение к ядру этнического самоопределения. Для традиции эпические богатыри – первопредки этноса, его первое поколение. Иначе говоря, индивидуальный механизм самоопределения можно описать и так: я – русский, потому что предки моего народа – былинные богатыри. Но преодолеть в себе «ментальное наследие» плакатности не очень просто. Инфекция читательского негативизма поразила и гоголевскую повесть. Учителя об этом хорошо знают. Дети, даже еще не читавшие повесть, заведомо относятся к ней как к чему-то скучно-одиозному. По всей видимости, подобное ожидание закладывается даже вне учебного процесса, транслируется по каким-то иным каналам.

Во время Великой Отечественной войны образ Тараса Бульбы активно использовала патриотическая пропаганда; повесть издавалась в военные годы, причем с иллюстрациями Кукрыниксов, идеологически ангажированных и очень популярных тогда художников. Квинтэссенцию школьных подходов сталинской эпохи к творчеству Гоголя, и в частности, к «Тарасу Бульбе» можно найти в методическом компендиуме (книга внушительна по объему) 1954 года – «Гоголь в школе». А.Н. Дубовиков, автор раздела в этой книге под названием «Героическая повесть «Тарас Бульба» (определение жанра однозначно задает единственно возможный ракурс восприятия), формулирует методические идеи на языке тоталитарной юриспруденции: «Сценою казни изменника-сына, убитого рукой его собственного отца, Гоголь утверждает мысль о необходимости беспощадно карать предательство и измену как тягчайшее преступление против родного народа, против отчизны». Методическая модель прозрачна:

казнь над сыном-предателем – образец для каждого советского человека; книга – это даже не «учебник жизни», а скорее «Уголовно-политический» кодекс в картинках. Согласно законам дискурса тех времен автор аргументирует свои выкладки отсылкой к влиянию произведения на советских людей; война, выявившая «вдохновляющую силу» повести Гоголя, в данном контексте риторически беспроигрышна. «Общенародность» должна подкрепляться конкретным «голосом» представителя трудовых масс, человека простого, но обязательно отмеченного высокими правительственными наградами:

«Вдохновляющая сила гоголевской повести с особенной ясностью воспринималась советскими людьми в годы Великой Отечественной войны против фашистских захватчиков. Колхозный бригадир, Герой Социалистического Труда, И.К. Мокшин писал в газете «Известия» 29 февраля 1952: «Я больше всего люблю Тараса Бульбу – родной он нам человек. Честь и слава отчизны была для старого Тараса дороже всего на свете. У него не дрогнула рука, чтобы покарать родного сына, ставшего изменником. Больше ста лет живет в сознании народа Тарас Бульба и будет жить, потому что Гоголь на вечные времена поставил ему памятник».