Текст книги "Знание-сила, 2005 № 11 (941)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Действительно, когда образованные люди нашей с вами культуры уедут в другие края, их место на пороге России займут другие – выходцы из Африки и Южной Азии, которые живут дома настолько хуже нас, что готовы терпеть наши порядки, наши унижения, чтобы только закрепиться в нашей стране. Они и сейчас стоят у нашего порога, и рано или поздно нам придется открыть им двери достаточно широко.

– России необходима дозированная миграция, тогда она не вымрет, – вторит Вишневскому Евгений Михайлович Андреев. – Так утверждают специалисты. Конечно, Россия станет другой – как уже стала другой Москва. Она изменилась даже за последние 13 лет, ведь в нее прибыло 2 миллиона человек, 20 процентов. Она не могла не измениться...

В одном из интервью Анатолий Вишневский предупреждает:

– Когда все внимание сосредоточивают на силовых мерах ограничения иммиграции, начинают жонглировать словечками типа «выдворение», «депортация» и т.п., то, ясное дело, исходят из уверенности в своей силе, которой хватит на то, чтобы реализовать подобные обещания. А хватит ли? Если говорить обо всех развитых странах, то доля их населения в пределах совокупного населения мира никогда не была большой, но в начале двадцатого века все-таки составляла тридцать процентов, и никто не мог сравняться с ними ни в экономике, ни в военной мощи. Но к 2050 году на одного жителя развитых стран будет восемь жителей нынешнего развивающегося мира. Вероятность конфликтов с остальными при этом возрастает, а атомное оружие уже не будет ничьей монополией. Так что с конфронтационного пути лучше бы сойти заранее.

Россия в 1950 году была четвертой страной в мире по численности населения после Китая, США и Индии (СССР был впереди США). А сейчас она стремительно откатывается назад, потому что появляются все новые и новые страны, где население растет, а у нас оно сокращается. По последним мировым прогнозам, Россия отодвинется к 2050 году на восемнадцатое место. Иными словами, это будет средненькая по населению страна с большой территорией. Как к этому относиться? Один вариант – со всем этим согласиться и не принимать иммигрантов. Второй вариант – принимать иммигрантов, вылечивая старые болезни, но и получая новые. Вот та альтернатива, перед которой объективно стоит Россия. Подсчитано, что если принимать столько иммигрантов, сколько нужно, чтобы население не сокращалось, то к концу века численность иммигрантов и их потомков превысит численность автохтонного населения и его потомства. Это будет другая Россия. Надо выбирать. Это дело политиков. Но расклад ясен.

От парадоксов, как видим, не уйти и не спрятаться. Придется как-то их решать...

РАЗМЫШЛЕНИЯ У КНИЖНОЙ ПОЛКИ

Ольга Балла

Дикое мясо истории

Ахмед Рашид. Талибан.*

Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии.

– М.: Библион – Русская книга, 2003.

* Книга предоставлена интернет-магазином «Библион. Русская книга.»

Книга пакистанского журналиста Ахмеда Рашида – об особенной, небывалой ранее форме исламского фундаментализма – афганском движении «Талибан». До сих пор об этом не было ни единого систематического исследования, и неудивительно – властные структуры Талибана долгое время окружала жесточайшая секретность. Но Рашид знает, о чем пишет: он попросту лично общался и с рядовыми боевиками-талибами, и со многими их вожаками, включая главу движения муллу Мухаммеда Омара. Так что это – рассказ не только аналитика, но и очевидца и в какой-то мере участника событий. Свою книгу он писал 21 год – все то время, которое, будучи корреспондентом ряда западных средств массовой информации, прожил в непрерывно воевавшем Афганистане.

На первый взгляд – это рассказ о политической истории новейшего времени: недавнего десятилетия, с начала 90-х годов до начала двухтысячных, еще до того самого 11 сентября 2001 года, от которого стало принятым отсчитывать XXI век. На самом деле – о природе человека, вернее, о тех ее свойствах, которые смогло выявить только это, новейшее время.

Рашид пишет об истории движения талибов и его прихода к власти в Афганистане, начиная с будто бы внезапного их появления на политической сцене в 1994 году. Он подробно описывает политическую и военную организацию талибов, роль, которую играют в их экономике торговля наркотиками и контроль за нефтепроводами, выявляя прямую связь исламского экстремизма – в частности, в талибском варианте – с тем, что с легкой руки Рашида получило название «Большой игры»: соперничеством мировых держав за контроль над центральноазиатской нефтью. Падение талибского режима с вторжением в Афганистан американских войск в 2001 году в книгу не вошло, поскольку она была закончена раньше и впервые вышла в Нью-Йорке в 2000 году.

Талибский экстремизм – особенный – радикальный, абсолютно бескомпромиссный. Никаких уступок даже умеренному исламу, никаких диалогов с ним – об иноверцах и говорить нечего. Яростное утверждение того, что они считают законами шариата – и ничего больше.

Захватив Кабул в сентябре 1996 и получив таким образом власть над страной, талибы запретили едва ли не все, что в нашем представлении входит в состав жизни. Никаких изображений – от портретов до кино, телевидения, фото– и видеосъемок. Мужчинам запретили стричь бороду и бриться. Женщинам – работать, учиться, появляться за пределами дома без хиджаба и без сопровождения родственника-мужчины. Запретили рисовать, слушать музыку, играть на барабане, отбивать ритм, танцевать и петь на свадьбах, носить «прически на американский или английский лад», играть в футбол, запускать воздушных змеев, содержать голубей, стирать белье у городских арыков. Наказания крайне жесткие – отрубание конечностей, побивание камнями. Казни – в назидание – публичные. Мусульман– шиитов обращали в суннизм – насильственно и кроваво. Это стоило Афганистану огромного количества жизней. Кто только мог уехать из страны – уехал. Афганистан превратился в царство смерти.

В том, что талибы устроили в Афганистане, Рашид считает в очень большой мере ответственными другие государства. Прежде всего – Пакистан и Саудовскую Аравию. Показывает он и роль других стран в разжигании афганского конфликта, прежде всего – в виде торговли оружием: одни только США продали в регионе оружия на миллиарды долларов. Он винит в афганской трагедии и Советский Союз (корни талибского движения в конечном счете уходят и в сопротивление советскому вторжению), и ту же Америку, которая после ухода советских войск, по его мнению, «бросила в беде» Афганистан, не оказав бедствующей стране никакой помощи. Конечно, ни у каких внешних сил никогда бы ничего не получилось, если бы у Талибана не было мощных внутренних корней.

Многие афганцы всерьез надеялись, что Талибан принесет стране, истерзанной многолетней войной, долгожданный мир, вернув жизнь к основоположениям ислама. Талибы и сами это обещали. Другое дело, что последствия вышли совсем не те, на которые рассчитывали и сами талибы, и их соотечественников и их зарубежные покровители. Но ведь это в природе вещей.

Талибы – не просто креатура пакистанских и саудовских спецслужб. То, что их финансируют и используют извне, что ими, искренне убежденными в том, что защищают истинные ценности, не слишком приученными думать, всего-навсего умело манипулируют – дела не меняет. Они – воплощение сил, вырвавшихся из глубин человеческой природы в нечеловеческих условиях. Некоторые, конечно, могут полагать, что они их используют. Примерно так же можно использовать ядерные реакции. До поры до времени это как-то получается, а потом ка-а-а-к бабахнет...

Только не стоит отделываться той простой мыслью, что талибы – «дикие» и «отсталые» (мы для них – ничуть не менее дикие и «отсталые», да еще и испорченные) и «враги всякой культуры», хотя подумать так очень легко. Так считает и сам автор: «Говоря попросту, талибы отвергают саму идею культуры». Но очень похоже на то, что все гораздо сложнее, и «идея культуры» может быть очень разной – в том числе и такой. Тут как раз свирепствует идея, выжигая вокруг себя не соответствующую ей реальность.

Какая, казалось бы, дикость – запрещать музыку, даже играть на барабане и отбивать ритм! Но талибский министр образования прямо объяснил автору: они «против музыки, потому что она вызывает напряжение ума и мешает изучению ислама». (Ислам вообще-то никогда ничего подобного не предписывал, но это отдельный вопрос.) То есть того, что для них в культуре самое главное, на чем, по их мнению, держится и культура, и сама жизнь, без чего то и другое гибнут. Нелишне заметить, что основу движения составили студенты духовных училищ-медресе («талиб» и значит – «студент», «ищущий знания»).

Столько запретов у талибов именно потому, что для них все имеет прямое отношение к смыслу жизни – настолько, что за отступление от этого смысла лишать жизни не только можно, но и необходимо: чтобы отступление не расползалось, как зараза, губя оставшихся в живых.

Это – такая культура. Потому что культура, увы, не только то, что нам удобно и привычно под ней понимать. Культура – это система ценностей, которые делают жизнь осмысленной и возможной. В Афганистане людям еще до всяких талибов устроили такую жизнь, что для некоторых из них оказалась возможной именно такая система ценностей. И только такая.

То, что любому человеку, выросшему в неэкстремальных условиях, совершенно справедливо покажется воплощенной смертью для всего человеческого, на самом деле – экстремальная форма жизни. Тот режущеострый край доведенной до отчаяния жизни, которым она и впрямь граничит со смертью.

Талибы – особая порода людей: они целиком созданы войной. Армию одноглазого муллы Омара составили главным образом сироты, лишенные корней, выросшие в лагерях беженцев, в «однополом» – состоящем из одних мужчин – обществе, «люмпен– пролетарии войны». В своей основной массе они принадлежат к поколению, «никогда не видевшему мира на родной земле», не знавшему просто «ни единой минуты, когда Афганистан не воевал бы с захватчиком или сам с собой. Они не помнили ни своего племени, ни своих предков». Родившиеся и выросшие на войне, эти мальчики с самого своего начала ничего, кроме войны, не знали и не умели. Война для них – естество и норма. У них нет тоски по утраченному миру, поскольку они не имели его никогда.

Талиб – это голый человек на голой земле. У него нет ничего, кроме войны как условия существования – и ислама, который единственный оправдывает все и дает жизни ориентиры. Отсюда сверхценность того, что они называют исламом.

Это не случайная оговорка. У талибов на самом деле нет даже того знания, к которому, как следует из их самоназвания, они стремятся. «Историю ислама и Афганистана, шариат и Коран», а уж тем более «политические и идейные изменения на протяжении двадцатого века» – все это, пишет Рашид, они знают из рук вон плохо. «Если исламский фундаментализм двадцатого века имеет долгую историю учености и полемики, талибы не имеют этой традиции и лишены этой перспективы. Талибан не создал никакой исламской программы или научного анализа исламской или афганской истории. Их знания о мире радикального ислама минимальны. А понимание собственной истории – еще меньше». У них в головах только то, что успели туда вложить муллы в медресе, но им достаточно, потому что дело для них вовсе не в знании, а в физическом чувстве «своего», «защищающего». Именно поэтому в состав основоположений ислама они готовы включать все, что чувствуют «своим», например, пуштунские племенные законы, среди которых выросли: для них это части одного целого. Именно поэтому они, мусульманские пуритане, навязывают, «запихивают в глотку», как это называет Рашид, свой ислам – плохо понятый, зато ох как остро прочувствованный! – своим же, вроде бы, иноверцам. Эти люди выросли с чувством, что жизнь рушится, и спасение от хаоса возможно только одно – убрать все лишнее, сосредоточиться на главном.

Их отношение к исламу – один сплошной внутренний крик. А с криком не полемизируют.

Именно поэтому книга – совсем не об азиатской экзотике, она о том, что может произойти в любой стране, с каждым из нас. Для этого даже не надо никакого исламского фундаментализма: его место способно занять что угодно, хоть славянское язычество с Перуном и Даждь-богом, хоть ненависть к «черным», которые «понаехали».

Талибан – это то, что происходите человеком, когда он остается один. Когда его выдирают из очеловечивающих условий жизни, превращая в игралище какой-нибудь очередной Большой Игры.

Талибы – дикое мясо, которым зарастают раны войны. Талиб – имя нарицательное.

РАЗМЫШЛЕНИЯ У КНИЖНОЙ ПОЛКИ

Игорь Харичев

Императив третьего тысячелетия

Что такое – Культура Мира? Прежде всего, это философия активного противления насилию. Это моральное, этическое учение. Но не только.

Еще это способ существования. Культура Мира прежде всего связана со стремлением избежать всех видов насилия. Однако ее философия шире проповеди ненасилия: она затрагивает отношение людей друг к другу, равно как и к среде обитания. «По существу речь идет о том, чтобы задействовать самый мощный из доступных человечеству ресурсов благосостояния... – говорит автор Юрий Лужков. – Этим чудодейственным ресурсом является организация отношений между всеми людьми на Земле и между всеми организациями и объединениями людей, в том числе и государственными, на принципах взаимного уважения, взаимной пользы, общности долговременных интересов всех людей на Земле. Для этого эгоизм, подозрительность, ксенофобия, нетерпимость, дискриминация и насилие должны потесниться и уступить свое место альтруизму, доверию, толерантности, терпимости, равноправию и ненасилию».

Но как говорить об этом сейчас, когда жизнь дает совсем иные примеры? Время ли? События 7 июля 2005 года в Лондоне, пополнившие тот страшный ряд, в котором стоят террористическая атака на Нью– Йорк 11 сентября 2001 года, взрывы в электричках в Мадриде 11 марта 2004 года, захват школы в Беслане I сентября 2004 года, а прежде – Буденовок и взрывы жилых домов в Москве, Волгодонске; все эти события подталкивают к мысли, что насилие в мире множится, нарастает. И следует вести бескомпромиссную борьбу – насилию противопоставить насилие. И, очевидно, даже решиться на некоторые ограничения прав и свобод граждан, потому что. именно пользуясь демократическими свободами, террористы превратили жизнь в странах Западной Европы и Америки в кошмар, посеяв террор.

Сложность еще и в том, что ценностные установки, коими руководствуются террористы, а это – последователи радикальных течений ислама, полностью противоположны ценностным установкам западной цивилизации.

Сколь реально говорить о Культуре Мира в применении к нынешнему противостоянию наиболее экстремистской части мусульманского мира и мира христианского, равно как и иудейского? Особенно если учесть, что и внутри мира христианского культ насилия далеко не преодолен. Массовое истребление людей, начало которому положил геноцид армян турками в 1915 году, получил развитие в 1930-40-х годах в виде Холокоста, истребления цыган, а также славян, и велось это истребление христианским народом – немцами. А массовые убийства представителей разных национальностей и вероисповеданий на территории бывшей Югославии?..

Культ насилия царит и в нашей стране. Посмотрите выпуски новостей, обратите внимание на бесконечные телесериалы, на популярные серии книг. Убийства, убийства, убийства; взрывы, нападения, ограбления. Но главная беда – война в Чечне, которая продолжается уже одиннадцатый год и грозит перекинуться на весь Северный Кавказ. Вот она – жестокая реальность.

И вдруг некая мечта о прекрасном мироустройстве, о новом способе отношений между людьми. Но разве может человечество жить без мечты? Казалось бы, в древние времена бесполезно было пропагандировать идеалы демократии. Но она возникла в Древней Греции, и до сих пор не предложено лучшего механизма учета мнения большинства в рамках какого-либо сообщества. Бесполезно было в Средние века говорить о гуманизме, но именно в эпоху Возрождения возникли гуманистические идеалы, которые лишь в XX веке начали широко входить в сознание людей.

Мысли о планетарном сознании давно уже звучат из уст философов, ученых. Наша планета не так уж и велика, хрупка и уязвима. Но дело даже не только в ограниченности невосполняемых ресурсов, нарастающем загрязнении атмосферы и океана. Все больше тех, кто начинает понимать: делая ставку на насилие, мы, люди, не имеем шансов выжить на Земле.

Размышляя об истоках Культуры Мира, Лужков напоминает, что все сообщества, которые строились исключительно на культе насилия, оказались короткоживущими. «Более того, – пишет автор, – последние исследования приматологов показывают, что соотношение альтруистов и эгоистов в популяции обезьян есть константа, определяемая генофондом конкретного вида обезьян. Установлено также, что чем выше процент альтруистов в генофонде конкретного вида приматов, тем больше его успехи в конкуренции за ограниченные ресурсы, тем интенсивнее рост популяции. Думается, что не человек сотворил альтруизм, а альтруизм сотворил человека. Именно альтруизм дал приматам вида homo sapiens, каждый индивид которого намного слабее не то что мамонта, а даже рыси, возможность фактически стать доминантным видом на Земле».

Но, превратившись в доминантный вид, человек не исключил насилие из повседневной практики. И до сих пор оно остается и в отношениях между людьми и государствами, и в отношениях между представителями разных религий. Поэтому особую ценность наряду с альтруизмом имеют идеи ненасилия. Альтруизм нацелен на других членов сообщества, тогда как идеи ненасилия распространяются и на отношения между сообществами, равно как и государствами.

Идеи ненасилия родились в Древней Греции. Именно там возникло удивительно глубокое постижение гармонии мира как непременного условия бытия Космоса. Мир, согласование начал в макрокосме и микрокосме, во Вселенной и в человеке определяет их сущность, их форму и существование. Древний Рим подхватил эти идеи.

Воплотившись в древних философских и политических сочинениях, эта традиция возродилась лишь к XIV—XV векам, а начиная с XVII века обусловила появление многочисленных проектов справедливого миропорядка. Это направление занимало мыслителей, философов – Жан-Жака Руссо, Иммануила Канта, Уильяма Пенна и других, а позднее дало толчок пацифизму.

Безоговорочно эта философия появилась в буддизме, одной из мировых религий, возникшей в Древней Индии в VI—V веках до новой эры. Согласно представлениям буддизма, любое насилие, и прежде всего убийство, осуждается по той причине, что имеет плохие кармические последствия и неминуемо скажется в последующих жизнях (буддизм предполагает реинкарнацию). Однако, философия ненасилия в буддизме направлена исключительно на верующего, ориентирует его на отрешение от земной суетности, на созерцательность, не побуждает к активности, к попыткам изменить общество к лучшему.

Позднее основной религией Индии стал индуизм. Он проповедует терпимость, акцент делается на погружение в себя и в существенной мере опирается на понятие кармы, хотя не исключает и применения насилия.

Есть все основания считать, что первым, кто проповедовал новые идеи миролюбия, адресуя их прежде всего каждому конкретному человеку, был Иисус Христос. Вспомним Нагорную проповедь: «Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего». А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас...» (Евангелие от Матфея, 5.43-44). Тому минуло более двух тысяч лет, но до сих пор подавляющая часть христиан живет, не используя эти принципы в качестве основополагающих.

Впрочем, нельзя утверждать, что не было попыток воплотить принципы Нагорной проповеди в жизнь. Тут необходимо упомянуть Движение квакеров, а точнее, Религиозное Общество Друзей, которое возникло в XVII веке. Его представители всегда отличались гуманитарной и миротворческой активностью. В основе веры Друзей лежит евангельское учение. Среди принципов квакеров (так называемых свидетельств): свидетельство равенства, независимо от возраста, пола, социального положения, расовой или национальной принадлежности; свидетельство любви, требующее взаимопомощи и поддержки всех слабых, униженных, гонимых; свидетельство мира, подразумевающее отказ от любого насилия и употребления оружия. До сих пор квакеров можно увидеть в зонах конфликтов, где они пытаются примирить враждующие стороны, а также в районах разрушений, голода, эпидемий, где они помогают местным жителям медикаментами и продуктами.

В начале XX века возникло пацифистское движение. Пацифизм – это комплекс теоретических воззрений и идейных устремлений, подразумевающих особый тип отношения к существованию человечества и человека, признающих необходимость разрешения всех конфликтов только ненасильственным путем, только установлением всеобщего согласия. Это совместный результат как развития философами со времен древности идей ненасилия, так и религиозных вероучений. Пацифисты активно выступали и продолжают выступать против войны, против ставки на силу, не забывая порой и о требовании соблюдения прав человека.

Конечно, пацифизм главным образом нацелен на взаимодействие человека и власти, на попытки заставить государства отказаться от применения силы и, в конечном счете, призван изменить отношения между государствами, в чем он, следует признать, многого добился. Культура Мира имеет более широкий «охват», потому что доходит и до отношений между людьми, и даже до отношений человека и природы. По сути, она вбирает и пацифизм, и экологию, и принципы Нагорной проповеди.

Вместе с тем, важно подчеркнуть, что Учение о Культуре Мира носит надрелигиозный характер и реально может быть распространено в пределах всей планеты.

Культура Мира – отнюдь не изобретение Ю. М. Лужкова. В самом начале книги заявлено, название и, одновременно, обозначение цели широкого общественного движения, инициировано Федерико Майором, бывшим генеральным директором ЮНЕСКО. По инициативе этой влиятельной организации 53-я сессия Генеральной Ассамблеи ООН приняла в 1997 году Декларацию о Культуре Мира и программу действий в области Культуры Мира.

Юрий Михайлович Лужков не просто поддерживает оказавшиеся ему близкими идеи – он развивает их. «Для цивилизации, основанной на принципах Культуры Мира, – пишет автор, – должно быть характерно стремление избежать всех видов дискриминации по любому признаку». По какой причине? «Равенство возможностей всех законопослушных людей – незыблемый принцип и важнейшее условие построения такой цивилизации. Для этого, в первую очередь, необходимо безусловное признание равного права всех людей на пользование земными благами...»

Речь идет о формировании цивилизации, основанной на Культуре Мира. Для этого необходимо широкое распространение Учения о Культуре Мира. «История человечества, в том числе и наша недавняя история, дает достаточно информации о том, что нужно делать, чтобы утвердить какое-то Учение. Разумеется, эти методы работают только в том случае, когда есть хоть какой-то шанс, что последователям этого Учения станет от его распространения лучше, в любом, значимом для потенциальных последователей, смысле слова лучше». Среди возможных методов Ю.М. Лужкову видятся: создание убежденности в особой защищенности последователей Учения; вовлечение семейного воспитания в пропаганду и внедрение Учения; пресечение, в той или иной форме, влияния противников Учения; проведение массовых акций и культивация привлекательных ритуалов для сторонников Культуры Мира.

Думается, в этом и есть слабая сторона данного, как, впрочем, и любого другого позитивного Учения – отсутствие реального механизма, обеспечивающего быстрое проникновение в общественное сознание, превращение в нормы жизни. Менталитет – вещь трудно изменяемая. Тем более, в условиях, когда прошлое довлеет над нами, когда нет возможности начать жизнь в какой– то момент с «белого листа». Но это не повод для отрицания ценности идей и учений, касающихся более совершенной организации жизни того сообщества, которое населяет планету по имени Земля.

ПРЕДСТАВЛЯЕМ КНИГУ

Владимир Найдин

Разминка и основная часть

Рисунки Е. Садовниковой

Я жестоко страдал от холода. В Москве, в июле. Точнее, не в Москве, а в Химках, и холодным был не июль, а вода в бассейне. После тренировок по плаванию я замерзал так, что, казалось, раскаленные пески Каракумов не смогут меня согреть. Ник– ког-гда-да! Сгорю, но не согреюсь! У меня не то что зуб на зуб, а челюсть на челюсть не попадала, они и ходили справа налево, как у людоеда в кукольном театре. Я так дрожал, что тугая резиновая шапочка сползала набекрень, а коленки с громким стуком бились друг о друга. Лицо и грудь становились фиолетовыми, а уши белыми и твердыми, как у утопленника. Пальцы чудовищно разбухали от воды, кожа на них оплывала вялыми складочками. На ноги я и не смотрел: боялся, наклонив голову, потерять равновесие и упасть. Самостоятельно подняться я бы уже не смог. Только с посторонней помощью. Но у нас, пятиборцев, не было принято особенно жалеть друг друга, а знаменитый своею открытой ненавистью к соперникам Левка Зайцев зловеще говорил, глядя на меня: «Пусть погибнет слабейший». Он уверял, что таково было справедливое мнение древних спартанцев, которые выбрасывали в окошко или там со скалы недостаточно бодрых младенцев. Меня бы они тоже давно выбросили – таким я рос хилым и слабым. Но постепенно выправлялся, закалялся и к двадцати добрался до занятий современным пятиборьем. Так что теперь, с точки зрения древних греков, меня выбрасывать было незачем. Грешно даже. Но вообще-то слабых мест у меня оставалось повсюду достаточно.

Вот и в пятиборье. Технические виды – фехтование, стрельба, скачка на коне – шли вполне прилично. Бег – уже только терпимо. А плавание – из рук вон плохо. Плавать я умел только брассом, «лягушкой», – обе ноги под себя и потом – раз! – в стороны и назад. И руками тоже на лягушку похоже – локти прижать к груди, потом выдвинуть вперед и резко развести в стороны, как будто воду раздвигаешь, чтобы головой вперед пролезть. Очень хороший стиль – спокойный, бесшумный, хорошо видно, что впереди делается, и не захлебнешься. Но скорость низкая, не годится для пятиборья. Тут каждая секунда ценится на вес золота. А я со своим брассом целые золотые слитки выбрасывал.

Так что пришлось переучиваться на кроль – ноги по очереди колотят по воде, руки машут, как крылья мельницы. Лицо в воде, дышать нужно, поворачивая лицо изо всех сил, кривя при этом рот, чтобы набрать больше воздуха, чем воды. Шумно и утомительно. А тут еще тренер по плаванию сменился. Новый был твердо убежден, что количество упражнений обязательно переходит в качество. Он только что кончил курсы по усовершенствованию тренеров, а там много занимался философией, и потому спорить с ним было совершенно невозможно. Он уверенно применял философские категории, которые еще свежи в его памяти, ко всем случаям спортивной жизни. Особенно он любил «единство и борьбу противоположностей». «С одной стороны, тебе плохо и будет еще хуже, – говорил он неудачникам, – а с другой стороны, это же и хорошо».

Он постановил, что плавать мы будем в открытом бассейне с холодной водой, «тяжелой», плывется в ней плохо, и это, по его мнению, хорошо. Начинать будем в пять вечера, а кончать в восемь – это, конечно, поздно, значит, плохо, но в это время, говорят, работоспособность повышается, а это уже хорошо.

Он был высокий, толстый, с большой загорелой лысиной и совершенно непроницаемым одутловатым лицом. Одевался в темный костюм и серую пластиковую рубашку, явно не пропускавшую воздуха. Так ему больше нравилось. Звали его Серж Лютерович. Мы его фазу окрестили Сердце Лютера, а так как нетвердо помнили, кто он такой, этот немецкий Лютер, и что он там наделал, то быстро переименовали в сердце Лютое.

Уже после первой тренировки переименовали.

Наш динамовский автобус подъехал к еловому парку на берегу канала. Стоял серый, пасмурный день. Временами набегал резкий и прохладный ветер, который распахивал густые еловые ветки, показывая нам огромную несуразную трибуну, спускавшуюся к воде. За этой трибуной находился открытый бассейн, отгороженный от реки белыми рыбацкими поплавками. Перед выездом мы плотно пообедали и потому вышли из автобуса сытой, расслабленной походкой, с вожделением посматривая не на бассейн, а на уютную зеленую полянку между деревьями. Поспать бы!

Серж заметил наши затуманенные сытостью мечтательные глаза, усмехнулся, причем только одной своей толстой щекой, и сказал, что он пройдет по делам к бассейну, а мы можем недолго отдохнуть, прийти в себя после «через чур» сытного обеда. Так и сказал жестко и отдельно: «через чур». Мы повалились на траву, кто где стоял, и стали впадать в сладкую дрему.

Разбудил нас Серж, стоя среди наших раскинувшихся тел, как полководец на поле брани. Не обращаясь ни к кому специально, он сообщил, что вода – всего шестнадцать градусов, но это и хорошо: чтобы не замерзнуть, плыть будем быстрее. Горячей воды в душевой нет. Ремонт. Это тоже хорошо. Не будем греться, время терять. Все очень и очень удачно складывается. Кто-то из нас пробурчал, не поднимая головы: «Замерзнем». «Не замерзнете, – отрезал Лютое Сердце, – объем работы такой получите, что о холоде думать некогда будет».

Когда мы, сладко потягиваясь после дремы и зябко кутаясь в полотенца, рассаживались по скамеечкам около бассейна, тренер распорядился:

– Значит, вначале разминка – четыреста метров на спине, потом четыреста – на одних ногах без рук, потом четыреста – на одних руках без ног. Потом... – он, не поворачивая головы, косо посмотрел на наши ошеломленные лица, остался, видимо, доволен этим зрелищем и закончил: – Потом двести метров на одной руке, вторая вытянута вперед и двести наоборот. После разминки можете отдохнуть пять минут. Если, конечно, устанете, – совершенно иезуитски добавил он.

– Ну, а потом? – хрипло спросил оскалившийся Левка Зайцев. Он всегда мрачно улыбался, когда у нас бывали неприятности.

– Потом основная часть, – бодро ответил Серж. – Сегодня ускорение – тридцать раз по пятьдесят метров. Завтра – пятнадцать раз по сто метров, потом десять раз по двести, пять – по четыреста, два – по восемьсот и так далее. Работать так работать, не так ли, мальчики?

– После такой тренировки мы будем не мальчики, – сказал кто-то, – а крокодилы. По земле будет незачем ходить, проще плавать.