Текст книги "Современный финский детектив"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Мика Тойми Валтари
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

Ламберг вывалил охапку хлама посреди комнаты.

– Это все проверено, – доложил он. – Отпечатков пальцев нет.

Он вытащил план и со зловредным видом расправил его у меня перед носом. Место той урны было обведено двумя кружками – красным и синим. Для пущей наглядности рядом была нарисована большая стрелка. Места остальных урн были помечены красным карандашом. Я мог заметить, что красно-синяя урна находилась сравнительно недалеко от того дерева, в которое врезались хулиганы на угнанной машине. Мы, кажется, проезжали мимо этого места. Да, точно: мы проехали совсем рядом, поднимаясь к Памятнику жертвам кораблекрушений.

– Спасибо! – еще раз поблагодарил я.

– Бумажник и остальные вещи, которые могли принадлежать жертве, еще в лаборатории, – пояснил Ламберг и добавил, поглядев на часы: – Их вот-вот принесут. Вообще-то уже должны были принести. Вместе с заключением по поводу отпечатков пальцев и прочего.

– Посмотрим, посмотрим, – сдержанно отозвался я.

Ламберг снова организовал своих людей, и они очистили кабинет от мусора так же молниеносно, как только что захламили его. Затем и Ламберг исчез. Мгновенно. Я поглядел на кучу на полу. Конечно, в ней не было ничего стоящего. Разумеется. Ламберг был человеком аккуратным.

В задумчивости я посмотрел на Палму. Он курил трубку.

– Ой, я забыл спросить про пластырь! – испугался я.

– Наверное, ни у кого его не оказалось, – заметил Палму, – иначе комиссар упомянул бы.

Я перебирал бумаги.

– Дорожно-транспортная группа получила очень приличные отпечатки пальцев, – поделился я сведениями. – Целых три. Отпечатки владельца исключены. Он был в ярости, что его так рано подняли. Но потом еще больше разъярился, когда узнал, что у него ночью увели машину, прямо от входной двери. Он вернулся домой около одиннадцати и поленился поставить машину в гараж.

Комиссар Палму выдохнул целое облако дыма.

– Вилле Валконен, – задумчиво сказал он, – наверняка это как-то связано с ним.

На моем столе зазвонил телефон. О-о, каким погребальным звоном, какой смертельной опасностью повеяло от этого звонка! Самые дурные предчувствия охватили меня.

– Ответь ты! – трусливо взмолился я.

– Ты же руководишь, ты за все и отвечаешь, – Палму указующе ткнул трубкой в телефон, довольный своей шуткой. – Вот и отвечай!

И я снял трубку. Это был не Вилле. Это был министр внутренних дел. Я ничего не мог с собой поделать и встал навытяжку. Нельзя сказать, чтобы министр был в плохом настроении. Нет, он просто справлялся, как продвигается дело. И напомнил о необходимости быстрых и действенных мер. А я не мог процитировать ему в назидание афоризм Палму про кота и мышь.

– Пострадавший опознан,–по всей форме доложил я. – В его квартире произведен осмотр, обнаружены следы чужой обуви. Прочесан Обсерваторский парк. Обнаружены предметы, принадлежавшие жертве. Проведена облава в Пассаже. Полагаю, что идем по верному следу. Мы действуем энергично, господин министр!

– Кстати, об этой облаве, – ласково проворковал министр. Я ни в коем случае не хочу вмешиваться в ваши служебные дела, но я бы хотел надеяться, что вы умело примените свою способность критически оценивать ситуацию. Мне только что звонил правительственный советник Сейткоски по поводу того, что его сын задержан полицией. Семиклассник. И среди задержанных есть еще два-три ученика из его школы. Надеюсь, вы меня понимаете, судья!

– Так точно, – отчеканил я еще суше. – Но у нас есть три отпечатка с угнанной машины. Хочу подчеркнуть, что если у меня будут веские основания…

– Ну разумеется, разумеется, – поспешно сказал министр. – Не стоит обижаться. Я только хотел сказать, что будет хорошо, если вы сочтете возможным отпустить мальчика сегодня к обеду.

Нет, министр не хотел обидеть меня. По крайней мере пока. Но еще меньше он хотел обидеть правительственного советника.

Я положил трубку и вытер лоб.

– Пошло-поехало, начали языками трепать, – сказал я. – Все кому не лень. Наши тузы. Правительственный советник. Пожаловался министру… А ты! – накинулся я на Палму. – На что ты меня вечно подбиваешь!

И тут я, к счастью, вспомнил о телескопе. Я же действовал на законных основаниях!

Я немедленно позвонил комиссару, проводившему облаву. И он добродушным тоном поведал, что страсти улеглись, что газета переходит из рук в руки и при этом царит гробовое молчание.

– Вызывайте парней. По одному. Сам я сейчас не могу, – сказал я, но, подумав, поправился: – Нет, сначала девушек. Будем учтивыми. Смотрите им в глаза, задавайте вопросы. У вас наметанный глаз. Не сомневаюсь, что вы отличите тех, кто врет или скрывает что-нибудь.

– И девиц тоже? – ужаснулся комиссар. – Да у них сам черт ничего не разберет! А у парней всегда что-нибудь такое на совести…

– На вашу ответственность, – безжалостно надавил я. – Беглый допрос. Чем короче, тем лучше. Что они знают о телескопе? Не видели ли чего-нибудь подозрительного, шатаясь там, вокруг Пассажа? Не видели ли у кого-нибудь пластыря на лице? Потом имя, адрес, чем занимаются родители и все такое прочее. И пусть катятся. Значит, по одному, всех по очереди. Да, еще! – спохватился я. – Если по поводу кого-то возникнут серьезные подозрения, снимите отпечатки пальцев и сравните с теми, что нашли в разбитой машине. В нашей картотеке их, насколько я понял, нет. Пригласите себе в помощь дактилоскописта, если придется проводить сравнительный анализ. И еще: там среди задержанных есть один малый, по фамилии Сейткоски, и парочка школьников. Вообще-то было бы хорошо, если бы вы вызвали их первыми. То есть не из пристрастного отношения – ни в коем случае, просто их родители очень беспокоятся. Их можно понять.

– Да, – отозвался комиссар, но тон его мне совсем не понравился.

Я закончил, и Палму принялся рассуждать вслух:

– Предположим, что парень, укравший телескоп, притащил его во двор Пассажа, чтобы похвастаться перед приятелями.

– Украл откуда? – спросил я.

– Но ты же видел вмятины в песке возле Памятника! Это следы от штатива, – терпеливо объяснил мне Палму, словно ребенку. – Старый Нордберг наблюдал за звездами… Ну же: астрология, гороскопы.

– Ты считаешь… – У меня мороз пробежал по коже.

– Я ничего не считаю, пока у меня нет надежных свидетельств и фактов, – отрезал Палму. – У меня не такое богатое воображение, как у тебя. К счастью. Но я готов предположить, что парень, выскочивший из машины после аварии, мог в панике помчаться вверх по холму, а там – там польститься на этот телескоп.

– Но ведь это невероятно: чтобы мальчишка был таким отъявленным негодяем, таким потерявшим человеческий облик злодеем! Чтобы он, только что убив человека, отправился похваляться своим трофеем! – недоверчиво воскликнул я.

– Конечно, – решительно сказал Палму. – В том-то и вся странность этого случая. Но представим ситуацию дальше: парень прочитал газету – ну, из любопытства, чтобы узнать, нет ли там чего-нибудь о его ночной аварии, и вдруг – вдруг все осознал. Что он натворил…

– Испугался и решил спрятаться, – продолжил я. – Бросить свой трофей и забиться в какую-нибудь ближайшую нору.

Зазвонил телефон.

– Говорит констебль из полиции порядка, – отрекомендовался грубоватый голос. – Было приказано сообщать обо всем подозрительном. Так вот, я дежурю на вокзале, и ко мне обратилась служительница из общественного туалета, сказала, что в мужском отделении закрылся какой-то парень. Сделал что-то такое с замком, и дверь нельзя открыть. Служительница думала сначала, что он просто незаметно улизнул, но потом услышала, что он там плачет, в туалете.

– Плачет в туалете, – повторил я, и Палму быстро вскинул голову.

– Я пошел взглянуть, – продолжал полицейский, – подергал дверь, но парень не открыл. Затаился там, как мышь. Даже ноги поднял на сиденье, чтобы его в щель под дверью не было видно. Ну, мне и пришлось высадить ту дверь. Парень длинный, тощий, морда вся зареванная, хотя в кожаной куртке и всем таком…

– Где он сейчас? – полюбопытствовал я, глядя в напряженное лицо Палму.

Полицейский замялся.

– Тут я маху дал. Мне показалось, что он вроде ничего… Подумал, не стоит зря суровость проявлять. В общем, на мосту он у меня вырвался и побежал к платформе, где поезд как раз подходил. И… и, в общем, попытался прыгнуть под поезд. Его кто-то успел перехватить, ну и я сразу подбежал. Но он дрался и отбивался, ревел даже. А потом я его увел. Я бы его за уши отодрал, если бы сам так не струхнул. Ну вот, теперь он у меня здесь, на вокзале, в предварилке сидит. Я сразу вам позвонил, как было приказано.

– Правильно поступили, – похвалил я.

Странное чувство торжества охватило меня. На Палму я мог и не смотреть.

– Его имя Вилле Валконен, семнадцать лет, учащийся? – спросил я самым естественным тоном, стараясь выдержать нейтральную интонацию, хотя искушение было велико.

В телефоне послышалось удивленное пыхтенье.

– Как вы догадались?! – изумленно воскликнул констебль, и в голосе его послышалось уважение. – Это… это здорово! Надо рассказать нашим. Я и не догадывался, что вы у нас ясновидящий!

Я прервал его болтовню.

– Вызовите ближайший патруль и отправьте с ними парня, пусть доставят прямо ко мне, – приказал я. – Без сирен. И без наручников. Но – чтобы не убежал! Предупредите патрульных, что они за него отвечают.

– Ясно, – отозвался тот. – Сделаем в лучшем виде. И – на всякий случай – моя фамилия Лайтинен, старший констебль. Надеюсь, не забудете.

– Лайтинен, – повторил я. – Запомни, Палму! – Я положил трубку. – Парень плакал в туалете и пытался прыгнуть под поезд. Дело начинает проясняться!

– Я же тебе говорил: ты о Вилле ничего не знаешь! – назидательно проговорил Палму (конечно, ему было завидно, что я поймал Вилле). – Когда твоя девушка на третьем месяце, а тебе только семнадцать, и ты еще учишься… А тут еще эта витрина, которую ты нечаянно разбил и за которую теперь должен платить, и машина, по-видимому тобой угнанная и разбитая, и еще ты стащил у старика телескоп, а его труп обнаружили утром в кустах – наверно, и тебе захотелось бы от всего этого кинуться под поезд!

– Может быть, – кивнул я. – Но сейчас мне хочется посмотреть на ботинки Вилле.

В дверь постучали. Курьер принес из лаборатории вещи Фредрика Нордберга и заключение. Из любопытства я сначала вытащил бумажник. Потертый бумажник самого жалкого вида из коричневой кожи. Денег не было, зато в нем лежал тонкий пластиковый футлярчик, аккуратно положенный на место после снятия отпечатков пальцев.

Палму заинтересовался, подошел поближе и, вытянув шею, поглядел мне через плечо.

– Ага, вот она! – сказал он. – Сокровище филателиста Кеттунена.

Действительно, это была та самая марка. Редкость из редкостей – финский типографский брак. Выпущенная в честь прилета графа Цеппелина в Хельсинки.

– Странно, – удивился я, – если деньги вытащили, то почему оставили марку? Она же очень ценная.

– Трудно продать! – сообразил Палму.

К моему великому неудовольствию, он опять выбил трубку о каблук, высыпав золу на пол. Меня огорчало, разумеется, не это, а то, что пагубная привычка рано или поздно отразится на его здоровье!

– Впрочем, – продолжал он, не обращая внимания на мой укоризненный взгляд, – вряд ли убийца долго раздумывал на эту тему. Просто выкинул все в ближайшую урну.

Он самовольно начал сортировать предметы на моем столе – открытую пачку сигарет, пять окурков, носовой платок и прочее, и прочее. Я же поспешил ознакомиться с заключением. Отпечатки пальцев, по-видимому, владельца. Какое-то неодобрение, укор читались между строк, и я вспомнил, что Кокки так и не успел сдать отпечатки пальцев жертвы в картотеку. Но – я даже подпрыгнул – на пластиковом футляре обнаружены: след большого пальца на одной стороне и указательного и среднего пальцев на другой. Следы отчетливые, свежие, легкочитаемые и не принадлежащие владельцу! Что и засвидетельствовано на прилагаемом снимке.

– Все отлично, лучше и быть не может! – ликуя, воскликнул я.

Палму отобрал у меня заключение и прочитал.

– Слишком все хорошо! – недоверчиво сказал он. – Так не бывает.

С лихорадочной поспешностью я выудил рапорт дорожно-транспортной группы и сравнил отпечатки пальцев. Даже без лупы, невооруженным глазом можно было заметить общие характерные признаки у отпечатков большого пальца там и здесь.

– Палму, – проговорил я дрогнувшим голосом, – может быть… может, я все-таки не такой уж неудачник? Может быть, мы еще поедем в Копенгаген!

– Наберись терпения и дождись Вилле, – заметил озабоченно Палму – разумеется, из зависти!

– Мы собираемся закупить целый самолет… – мечтательно сказал я. В голове у меня царила полная неразбериха. Но все же, все же – это было первое дело, которое я провел совершенно самостоятельно. Поэтому мне были понятны чувства Палму, и я хотел проявить великодушие. Я похлопал его по плечу. – Ничего, старина, – постарался утешить его я. – Конечно, ты стареешь, и тебе иногда трудно действовать энергично – как требовалось сегодня. Но ты всегда должен помнить, что я высоко ценю твой опыт. И я никогда не забуду…

В это мгновение толчком распахнулась дверь. И вошел Вилле, зажатый с боков запыхавшимися полицейскими. Ребята из патруля поднимались по лестнице бегом. Их лица горели любопытством. Констебль Лайтинен явно поведал им о моем ясновидении.

Но когда я взглянул на Вилле, мое настроение упало. Нет, на вид он был вполне ничего. Неплохое лицо. Тщедушный, долговязый, выше метра восьмидесяти. Я взглянул на его поношенные башмаки – конечно, на резиновой подошве. Все было ясно – хотя я и не мог, как Кокки, похвастаться фотографической памятью. На лице Вилле были видны грязные разводы от слез. Но сейчас парень стоял, стиснув зубы, и исподлобья угрюмо смотрел на меня.

– А-а! Ну здравствуй, Вилле, – будничным голосом произнес Палму и подал ему руку.

Тот растерялся и неуверенно протянул свою.

– Мы тут все ждали, когда ты наконец появишься, – благодушествовал Палму. – Только, знаешь, сначала тебе хорошо бы умыться.

– И хорошенько вымыть руки, – добавил я. – Чтобы отпечатки пальцев были четкими.

Патрульные полицейские поглядели на меня с уважением.

– Я не делал этого! – вдруг выкрикнул он. – Я не убивал дядю Фредрика!

Он закрыл лицо локтем и разрыдался. Смотреть на это было не очень приятно. У парня, понятно, сдали нервы. Я заметил, что ворот его дешевой кожаной куртки порван.

– Никто тебя и не обвиняет, – к моему изумлению, сказал Палму, – по крайней мере пока.

Но я решил приняться за дело самолично. Воображение у меня работало на полную катушку. У всех, вероятно, бывают такие мгновения, когда перед мысленным взором с необычайной ясностью вдруг предстает вся картина. К тому же восхищенные глаза патрульных внушали мне отвагу и побуждали к действию. А когда у меня в голове начинается мыслительный процесс, то он идет очень быстро. Даже иногда – признаюсь – чересчур быстро.

– Да, пока что поговорим об аварии, – сказал я. – И не стоит зря тратить время, Вилле. Давай сразу: имена тех, кто там был. Мы знаем, что вас было трое.

Голова парня взметнулась. Подбородок упрямо выпятился, но губы дрожали.

– Я своих друзей не выдаю! – срывающимся голосом выкрикнул он. – Хоть убейте, не выдам!

– Тебе не нужно никого выдавать, – заверил я. – Это обычное дело, и для всех вас будет лучше, если твои приятели честно и добровольно явятся в полицию. Автомобильная кра… угон не является тяжелым преступлением. Такое случается каждую ночь. А тебе пока только семнадцать лет…

– Да мне уже послезавтра исполнится восемнадцать! – гордо заявил Вилле и еще выше поднял подбородок; глаза его метали молнии.

– Весы, – вполголоса заметил Палму.

Я не очень понял, что он хотел этим сказать. На кого намекал – на Вилле? Но Вилле понял.

– А что Весы? Что в них плохого? – вскинулся он. – У родившихся под этим знаком может быть счастливая судьба. И дядя Фредрик всегда…

Я понял, что они хотят увести разговор от главного, и поэтому начали болтать об астрологии. Но с меня было довольно, я за день уже порядочно наслушался пустословия, на которое так горазд Палму. И я хрястнул кулаком по столу.

– Молчать! – загремел я. – И ты тоже, Палму! У нас тут важное дело!

Парень подскочил от испуга. А Палму смиренно сказал:

– Прошу прощения!

Но я уже дорвался! Воля к власти пьянила меня и кружила голову.

– Вилле! – сказал я. – Очень возможно, что ты вполне добропорядочный молодой человек и что твои приятели – отличные люди и верные друзья. Может быть, не знаю. Но лучше всего, если они явятся добровольно. Это учитывается как смягчающее вину обстоятельство. А в данном случае – особенно. Это я тебе заявляю со всей ответственностью, как юрист, как судья. Может так случиться, что вы вообще отделаетесь легким испугом. – Я уставился на него своим натренированным гипнотизирующим взглядом и глухим голосом – только для очистки совести – предупредил: – Я имею в виду аварию.

– Я ничего не знаю, – ответил Вилле, явно колеблясь.

– Вот телефон, – решительным тоном произнес я и, отступив к столу, ткнул пальцем в аппарат, – звони и выясняй. Никто за тобой следить не будет. Все могут выйти из комнаты. Останусь только я. Чтобы ты не вздумал сигануть из окна. Но я встану в том углу к тебе спиной.

Взгляд Вилле с тоской бродил по комнате. Я видел, что он лихорадочно ищет выхода, но придумать ничего не может, и голова его идет кругом. Я торжествовал победу. А ведь я совсем не знал, есть ли у его приятелей телефон. Бил, можно сказать, вслепую.

– Если твои приятели откажутся прийти добровольно, – продолжал я наступление, – что ж, пусть не идут. Я не собираюсь делать из тебя доносчика. Никто тебя не принуждает. Мы их и так поймаем, своими силами. Только на это потребуется больше времени.

– Ну да, я наберу номер, – подозрительно сказал Вилле, – а ваша служба его запомнит и возьмет на учет. Не такой я дурак, как вы думаете. Хоть я и простой чувак.

– Вилле, – попытался объяснить я, – вот два аппарата. Один работает через коммутатор, то есть соединяется с городом через наш телефонный узел, другой связан с городом напрямую. Проверь сам. И подумай: как можно запомнить номер, если ты будешь звонить по прямому телефону, а я буду стоять спиной к тебе в дальнем углу! Это технически невозможно. Может быть, ты окажешься настолько сообразительным чуваком, что поймешь это.

Нехотя, как бы против воли Вилле шагнул к столу и с недоверием поднял телефонную трубку. В трубке раздался голос телефонистки. Он взялся за другую трубку и поднес ее к уху. Там послышался знакомый обычный гудок. Все еще недоверчиво парень взглянул на меня. Жестом я приказал полицейским выйти из комнаты. Вместе с Палму. Железо нужно ковать, пока горячо. Сам я отошел в угол и повернулся к Вилле спиной.

Без сомнения, он мог бесшумно подкрасться на своих резиновых подошвах и размозжить мне голову. Или вывалиться в окно, вместе с рамой… С третьего этажа. Что ж, приходилось рисковать. Признаюсь, я весь взмок от напряжения, пока ждал, удастся ли моя затея. В полной тишине я слушал непрерывный телефонный гудок. Наконец очень медленно и осторожно Вилле набрал номер. Победное ликование переполняло меня.

– Алло, это Вилле, – хрипло зашептал он, ребячески полагая, что, понизив голос, он спасает положение. – Арска дома? Ну как он, к телефону может подойти? Очень надо. Пусть подойдет, позовите его.

Последовала длительная пауза. Потом Вилле оживился:

– Арска, привет, это Вилле. Что, очень болит? Слушай. Я тут попался… Ага, в полиции. Я из кабинета одного… Да нет, Арска, не сбрендил. Я тут один в комнате и звоню по прямому проводу. Просто они тут гнут, что лучше будет, если ты тоже придешь… Ну, чтобы добровольно… Да ты что – я расколюсь?! Ты же меня знаешь: я чувак крепкий! Чтоб я друзей закладывал… Да не начинай ты сразу орать! Ты ж не знаешь, мы ведь несовершеннолетние, а у них тут такая дур… дерьмовая история, что по сравнению с ней наша авария вообще плевое дело. Может, ты видел, в вечерней газете было… Ну да, вместе с Кайей, она же тоже с нами была.

Вилле затих и стал молча слушать. Сначала он как будто оробел, но потом разозлился и, когда его приятель замолк, заорал в трубку:

– Ты на меня не ори, Арска. Ори на себя! Зачем я только тебя за баранку пустил! Я бы эту колымагу пригнал к утру на место! Это ты перед Кайей кренделя выписывал! Ага, ага, пошел ты сам в это место, вместе с Кайей!.. Ну и нечего лаяться! – Он снова стал слушать, потом продолжил: – Да не говорил я ничего. И не скажу, пусть хоть режут. Только у них тут свои всякие штуки. Они говорят, что тебе недолго гулять, они сами тебя отловят. Угу. Нет, ты не знаешь. Ихний начальник – это такой тип – он мое имя заранее знал, как только меня сцапали… Да нет, они не орут. Пока еще не орали… Ну, как знаешь. Дело твое, не хочешь – не надо. А я умываю руки. Все, пока.

Вилле Валконен положил трубку, и я медленно повернулся к нему лицом. Он смотрел на меня с виноватым видом.

– Не хочет добровольно, – объяснил он. – Я хотел как лучше, но он не хочет. Он такой – крепкий парень.

– Я знаю, – сказал я. – Ведь это он приложил вчера резиновой дубинкой швейцара, когда вы витрину разгрохали?

Вилле изумленно глядел на меня. Он уже открыл рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его и угрюмо выдавил:

– Я ничего говорить не буду. – Однако не выдержал и с тайным восхищением спросил: – Но откуда вы и это знаете? Ведь Арска с Ка… со своей девчонкой успели смыться. Один я отдувался, как козел… Я про стекло говорю. Меня ведь кто-то нарочно пихнул на него.

– Значит, Арска из тех чуваков, которые бросают друзей в беде, – задумчиво сказал я.

Вилле снова обозлился.

– Все! Нечего мне лапшу на уши вешать. Я больше ничего не скажу. Я сам за все, что сделал, отвечу, а друзей выдавать не буду!

– Что ж, придется принять свои меры, – безразличным тоном сказал я. – Раз твой приятель – крепкий парень, что ж, пусть будет так. Но мы посмотрим, надолго ли хватит его крепости, когда за него возьмусь я. Посмотрим на него тогда. А ты, конечно, ответишь за свои дела, не за его. Я старался для его же блага!

Я открыл дверь, поманил Палму и патрульных.

– Заберешь парня, – величественно распорядился я. – Пусть умоется. И переоденется. Надеюсь, ты меня понимаешь. Не забудьте о ботинках.

– Все понятно, – сказал Палму, низко кланяясь. – Пошли, Вилле.

– Допрос возобновится через десять минут, – строго предупредил я, взглянув на часы – они показывали 16.48. – Вернетесь сюда. Ты справишься один или потребуется помощь?

– Да нет, мы справимся, правда, Вилле? – отеческим тоном произнес Палму.

Патрульных я задержал и, когда Палму ушел, дал им парочку указаний. И сразу начал торопливо разбирать на столе бумаги.

Но опять зазвонил телефон. Тот, который через коммутатор.

– Слушаю. – Спокойно поднял я трубку.

– Храни тебя Господь! Да благословит Он труды твои, судья! – постным голосом пропел мне в ухо какой-то незнакомец.

– Благодарю, благодарю, – машинально сказал я, но, опомнившись, громко спросил: – Кто говорит?!

– Один из малых сих, – представился голос. – Портной Похъянвуори, если позволите. Давеча газетку мне дали, для прочтения – так-то у меня этого в обычае нет – мирской писанины. Грех это и искушение, великий соблазн в мире сем. Так вот: сподобился я узнать, что мой несчастный покойный брат получил воздаяние по делам своим. Его богопротивные занятия…

– Опознание проведено, – нетерпеливо сказал я, покосившись на список звонивших. – У нас уже сорок два заявления по этому поводу. Если у вас нет никаких других вопросов или дел…

– Есть, есть у меня, – поспешно ответил голос. – Богоугодное дело!

– Хорошо, но этим мы займемся позже. Сейчас у меня более срочное…

– Ничего более срочного не бывает! – трубно возвестил портной. – Каждого из нас могут призвать во всякий час. Так случилось с моим покойным братом. Так может случиться и с вами, судья!

– Конечно, конечно, – согласился я, ничего не понимая. – В чем же состоит ваше дело?

– Я – единственный законный наследник, – обратившись к земным делам, голос сразу изменился. – После кончины брата я остаюсь единственным представителем нашего рода. Это дает мне право обратиться к вам, судья, с просьбой – позволить мне взять на свое попечение имущество покойного и составить опись наследуемого. На протяжении многих лет я не поддерживал отношений с братом, ибо он служил Сатане и потворствовал греховным страстям, я же служил Господу Богу нашему! Тем не менее я осведомлен, что он имел в своем владении квартиру, в коей обитал. Наше малое стадо остро нуждается в сбирании положенной нам десятины, ибо прозябает в отдалении от своих пастырей и главных управителей.

– Знаете что, господин Похъянвуори, – сказал я, – по-моему, это чересчур. Тело вашего погибшего брата еще не успело остыть, а вы уже торопитесь его обобрать, как какой-нибудь кладбищенский разбойник!

Признаю, что мое поведение несколько выходило за рамки приличий, но все-таки, по-моему, было простительно.

– Надо торопиться делать богоугодные дела! – загремел голос – Грядут последние дни! Оглянитесь, судья: брань, беззакония, антихристы. И горстка истинно верующих! Земля распадается, и стихии рушатся…

Я героически сохранял самообладание. Спорить не имело смысла.

– Без сомнения, – покладисто заметил я. – Но пока расследование не завершено, никто из посторонних не может иметь доступ к наследуемому имуществу покойного. Я незамедлительно поставлю вас в известность, когда потребуется составить опись имущества. Будьте любезны, ваш адрес и телефон.

С радостной готовностью портной Похъянвуори продиктовал то и другое. И даже по-христиански простил мне мой тон.

С нетерпением я посмотрел на часы. Десять минут уже истекали, когда явились они – Палму и Вилле. Парня обрядили в костюм с чужого плеча, болтавшийся на нем, как на вешалке. Это значило, что его одежда и обувь уже отправлены на экспертизу. На штанинах и на обшлагах могла быть кровь. А к ботинкам могли пристать ворсинки от одежды господина Нордберга. Последствия зверского избиения.

С безучастным видом Палму положил передо мной карточку с отпечатками пальцев. Это были его лапищи, Вилле. Узор большого пальца совершенно совпадал с теми отпечатками – на разбитой машине и на пластиковом футлярчике найденного бумажника.

– Так-так, дело плохо, совсем плохо, – задумчиво проговорил я и снова взглянул на часы.

В ту же минуту в приемной послышались возня и женский визг, и в кабинет ворвались патрульные полицейские, разгоряченные, торжествующие. Один из них подталкивал в плечо толстого парня, весьма противного вида, с физиономией, чуть ли не целиком залепленной пластырем, а второй тащил брыкающуюся, вопящую и царапающуюся девицу.

– Спасибо! – тепло поблагодарил я патрульных.

На Палму я даже не посмотрел.

– Привет, Арска, привет, Кайя, – спокойно поздоровался я с ними и дружелюбно кивнул. – Добро пожаловать!