Текст книги "Задиры (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Всему бы разом пришел конец, и этому запаху смазки и масла, которым от тебя за километр разит, который точно цвет кожи у негров, от него никуда не деться. И еще – холоду зимой от распахнутой настежь двери и жаре летом, когда плавится крыша гаража.

Как-то мне надоело ждать автобус, который идет на окраину, и я пошел повидаться с друзьями. Когда я вошел и меня признал швейцар – вот это было что надо, и особый дух, которым несло изнутри, тоже был что надо, и лонгплей, который кончился в тот момент. И взгляд, который бросаешь поверх столов, пока привыкаешь к темноте, пока не сошел на танцплощадку.

И чем больше забирала меня водка, тем больше захлестывала музыка. Она меня наполняла, пробирала до костей, она была я, и вот уже я на площадке. А вокруг те же, что всегда, те же негры, китайцы, американцы, бородатые типы, блондинки, которые даже на тебя не глядят, плюгавки, что встряхивают волосами, как плетями. Под конец вышли ребята из ансамбля – Пако, Антонио, Рамиро, не было Чико и Уокера. «Что случилось? – крикнул я им. – Где остальные и откуда взялись эти?» Я показал на ударника и гитариста в темных очках, похожего на налетчика. «Что случилось?» – прокричал я им, и они ответили «потом» и заиграли, и вышли четыре гоу-гоу герлз, тоже другие, по крайней мере, все, кроме одной, но это была не та, которую я знал, с которой провел тот вечер.

Обычное дело. Только разговоры, что мы друзья, что мы братья, – на словах, в песенках, и пока таскаешься за ними пару месяцев кряду, пока у тебя есть деньги, чтобы делиться, а потом конец дружбе, конец друзьям-приятелям: ведь это красиво звучит там, наверху, в микрофон, а на поверку выходит иначе, это уж как заведено.

Оказалось, что Чико и Уокера уже нет – жалко! – а Пако и Рамиро остаются до конца лета. Первый уходит в армию, а второй женится и станет чертежником, на которого, теперь-то я понял, учился. А девчонка умерла.

Я так и обалдел. Нет, правда, умерла? От чего? Нет, быть не может. Значит, она все-таки выпила тюбик, как грозилась. Покончила с собою. Хозяйка обнаружила на столике тюбик, а на полу разбитый стакан из-под воды и письмо, и что-то там еще, а она голая в постели, сверху одно покрывало.

Одни говорят, ну, как всегда, если кто вот так умрет, что она хотела уснуть и не рассчитала снотворное, но Рамиро рассказывал – само собой, не полиции, – что она принимала порошки, от которых весь день ходила дурная, и еще покуривала наркотики. Странно не это, странно, что она повторяла: «Если не стану звездой, покончу с собою». А я и все думали, что она с приветом, как все из этой шараги, как все гоу-гоу, что она из тех, кто всю жизнь грозится, а доживет до старости.

У нее была совсем неплохая фигурка и глаза, днем потухшие, а ночью горящие. Она мало что делала, но зато хорошо, и тогда, в ту ночь, на песке, под колоннами.

Теперь она, должно быть, далеко, вон за той оградой, которая виднеется из моего дома, возле той церкви с остроконечной крышей, нацеленной в небо. Говорят, ее родители приехали на вскрытие и решили похоронить ее здесь, чтобы замять дело или потому, что не смогли оплатить перевозку гроба, ведь в конце концов не все ли равно, в какой земле лежать? Поэтому она теперь за той оградой, еще дальше пустыни Сахары, за кипарисами, насчет которых любит прохаживаться мой отец.

В тот же вечер я не стал дожидаться шоу, сам не знаю почему, просто так, откуда мне знать. Я заплатил за коктейли и ушел. Немного болела голова, и меня раздражали девки за столиками и толпа у входа в кино. Я оказался у собора, побродил вокруг ограды. Колонны были на месте, и трава, и светляки, и еще песок, и проросшие сорняки, и наш дом уже без гераней, запертый, внутри никого, или, по крайней мере, так показалось, если глядеть сквозь решетки калитки. И дома вдоль улицы были все те же, и забегаловка моего отца, и тот субъект, который на нас донес, тоже, надо думать, попивал винцо в своей квартире, подремывал и приглядывал за тем, что творится внизу.

А еще дальше кипарисы и река, ее не видать, но она редкое лето не воняет, и вокзал, с которого уходят поезда во Францию, в мир, туда, где, как знать, можно быстро чего-то достигнуть или в крайнем случае попытаться.

Кто мало изменился, только растолстел, так это ночной обходчик, такой степенный, семейный. Вот уж у кого никаких проблем, достаточно взглянуть на его противную, разожравшуюся рожу, на фуражку и на хлыст, подвешенный за ремешок к руке.

– Что ты тут делаешь?

– А ничего, проходил мимо и решил поглядеть.

– Вспоминаешь лучшие времена?

«А тебе-то какое дело, образина, дурак, жирдяй, напялил на себя портупею, подпоясал пузо и рад, а может, это ты нас и выдал? Что ты в этом понимаешь? Что ты знаешь? Отвали, не лезь ко мне в душу, катись за своим подаянием, которое тебе суют в домах и таверне в обмен на квитанции, наштампованные в типографии епископата».

Я вернулся домой на одном из такси, которые отваживаются ездить по ночам. Шофер скривил рожу, потому что был один. Я ведь мог его оглушить и удрать. А для чего? Я мог развернуться и не являться больше домой. Мог отправиться к Пако и Рамиро. Мог пойти к секретарю епископа и попросить у него прошения. Почем мне знать? Мог сделать, как та девчонка. А на кой? Чтобы мать из-за меня переживала?

Мы уже подъезжаем к дому, и таксист облегченно вздыхает. Завтра будет новый день, такой же, как все другие. Могу себе вообразить! Даже дураку известно все, что может случиться. Может, я женюсь. Всякое может статься. Как знать?

Ален Спенс
«Блеск!»

Мастер Тош спешил домой, поэтому его бригада пошабашила на несколько минут раньше, и, когда раздался заводской гудок, Шагги уже сидел в уборной и курил, скользя взглядом по стенам и по двери кабинки. Кто-то посоветовал Тошу выкрасить ее в светлый цвет, чтобы стало вроде как повеселее, но было это так давно, что повсюду в краску уже въелась грязь, а рисунок от сырости расплылся. Стены теперь были покрыты другими рисунками и всякими словечками да призывами. Чего там только не было: даты, имена, вопросы, футбольные результаты, голые женщины, невесть чьи эмблемы, вызовы, приглашения. Все это вперемежку, наслоениями, что-то уже едва различимо средь более свежих надписей. Особенно Шагги любил перечитывать вот что:

 
Даже те, кто правит нами,
Убегут от Говэн-команды с полными штанами.
 

Это его собственная надпись. Ему самому она очень нравилась. Хорошо сказано. Говэн-команда – это его ребята. Приподнявшись, Шагги написал на верху двери: «Шагги – в порядке!»

Сирена стихла, и он услышал шарканье ног, а затем голос Эдди:

– Это ты там опять засел? Так и помрешь на толчке.

– Иди ты… Отчаливай!

– Ах так, – сказал Эдди. – Вот тебе, получай!

Он подпрыгнул и бросил через перегородку измасленную тряпку. Она, чуть не попав Шагги в лицо, шлепнулась ему на колени. Шагги схватил ее и быстро перекинул обратно. Но тряпка хлопнулась на пол, не задев Эдди, который уже был у самого выхода. Шагги услышал, как тот, удаляясь, расхохотался.

Бумаги в туалете не было. Шагги вынул из кармана сложенную газету и оторвал кусок. На нем оказался набранный крупным шрифтом заголовок: «Террористические взрывы в Белфасте. Трое убиты». А на обороте – фотография девушки в бикини. Кругленькая двадцатитрехлетняя Линн Уотерс. Хобби – лыжи, танцы, чтение. Хотела бы поехать в Америку.

Шагги одолел полезные сведения о Линн Уотерс. Потом пробежал телевизионную программу. Ничего особенного нету. И тут вспомнил про объявление, нашел страницу и еще раз прочел: «Вступайте в армию». А ниже – солдат с автоматом. И еще фотографии поменьше – вот этот же солдат играет в футбол, вот он спрыгивает с танка, вот бродит по восточному базару.

Шагги аккуратно оборвал страницу вокруг объявления, сложил его и убрал в карман. Остальную газету затолкал за бачок. И пошел к умывальнику. Там на полочке стояла заляпанная жестянка с чистильной пастой, Шагги соскреб немного и принялся отмывать руки, прежде чем идти домой.

В четверг мама всегда уходила куда-нибудь вечером, поэтому Шагги должен был сам позаботиться о еде. Обычно мама шла с подругой в кино или поиграть в бинго. Отец Шагги погиб три года назад. Попал под грузовик. Кажется, прошло не так много времени, но Шагги начал уж забывать отца, иногда даже не мог вспомнить его лицо.

(Но бывали моменты, когда Шагги представлял его себе очень ясно. Вот отец шутя боксирует с ним и старшим братом. Вот он дает им деньги. Или еще одна сцена: отец напился и распевает «Залив лунного света».)

Брат Дэви выучился в армии на сварщика и уехал в Австралию. Теперь Шагги остался с матерью вдвоем.

По дороге Шагги зашел в магазин, где продавали горячий хрустящий картофель. Там только что открыли, и Шагги пришлось подождать немного в очереди. Впереди него оказалась женщина лет тридцати. Крашеная блондинка. Волосы забраны копной наверх и блестят от лака. Даже сквозь густой запах уксуса и кипящего масла Шагги чувствовал ее духи. За ним заняли очередь двое мальчишек лет десяти и девочка немного постарше. Мальчишки тут же начали бороться, а девочка стояла невозмутимо, будто не замечая их.

Немного погодя подошел мужчина средних лет. Он кивнул женщине и сказал: «Привет, Мэйси». Та откликнулась: «Привет, Джон», зевнув, потянулась и, покачав головой, одарила его улыбкой. Над жаровней висело длинное замызганное зеркало. Оно уже потускнело от времени и пошло темными пятнышками. По обе стороны его висели выгоревшие рекламы прохладительных напитков и тоников. Шагги уставился на отражение женщины, но она смотрела куда-то в сторону. Тогда Шагги перевел взгляд на видневшуюся в зеркале лысую, лоснящуюся макушку Лу, который, вынув сетку из булькающего жира, принялся ее встряхивать, подкидывая картофель, чтобы тот немного подсушился, заодно прикрикнул на мальчишек, чтобы перестали драться, иначе он их выставит. Мальчишки, похихикивая, немного притихли, а потом снова взялись исподтишка пихать и пинать друг друга. Блондинка купила картошки и кивнула: «Ну, до встречи, Лу. Пока, Джон». Ей в ответ: «Пока».

Шагги купил жареную рыбу и немного маринованного лука к картофелю. Быстрым шагом миновал еще несколько кварталов, прижимая к себе коричневый теплый пакет, на котором уже проступили жирные пятна.

Придя домой, он тут же зажег плиту на кухне и включил радио, чтобы музыка разнеслась по всему дому, заполнив пустоту. Потом залпом выпил чашку чая и, сбросив ботинки, плюхнулся в кресло. Некоторое время сидел неподвижно, вытянув ноги, обмякнув и глядя на огонь. Вспомнил про объявление в кармане комбинезона, достал его и прочел еще раз. Если пойти в армию, то, может, повидаешь немного мир. Он ведь никогда нигде не бывал, разве что в Морекамбе, куда ездили автобусом в сентябре на уик-энд. Кроме того, он мог бы получить в армии какую-нибудь специальность. Мама была бы рада, а то она иногда такую ворчню поднимает. Если брату удалось получить приличную работу, почему не сделать то же самое, чтобы не вкалывать, как отец.

Отец Шагги почти всю жизнь гнул спину на складах. Многие годы он был разнорабочим у Харланда. Каждый день по дороге домой Шагги проходит это место. Склад давно закрыли, строения снесли, осталась только проволочная ограда и огромная цементная площадка, уже поросшая кое-где травой, да кучи бесформенного лома.

Шагги поднялся из кресла и пошел поставить кастрюлю с водой на огонь, чтобы помыться. Он посмотрел в окно. Многоэтажные бараки, стоявшие по другую сторону двора, уже начали сносить. Окна на всех этажах черны, а там, где стены уже разрушены, вырисовываются неровные края кладки.

Скоро очередь дойдет до их дома. И тогда Шагги с матерью переселят. Но ему совсем не светило оказаться в каком-нибудь окраинном районе вроде Кастлмилка или Нитсхилла. Там просто нечего делать. Слишком уж далеко от всего.

Он посмотрел вниз. Какая-то паршивая дворняжка рылась в мусорной куче, что-то вынюхивая и выискивая среди пустых консервных банок и отбросов. Шагги вспомнил, что он где-то читал о новом районе, то ли Истерхауз, то ли Драмчэнел, так там своры одичавших собак носились по улицам, устраивая драки, гонки и даже нападая на людей. В газете ругали тех, кто, обзаведясь собакой, через некоторое время, уставши ухаживать за ней, выгоняет ее на улицу. И вот теперь эти бездомные собаки собираются в стаи и рыщут по городу.

Вода закипела, но прежде, чем помыться, Шагги нашарил в кармане тупой огрызок карандаша и вписал свое имя и адрес в бланк объявления.

Помывшись и надев костюм, Шагги направился на угол, где его уже поджидал Эдди, вышагивая вдоль стены, ссутулившись и засунув руки в карманы. Поглядывая по сторонам, он сплевывал время от времени сквозь зубы на тротуар. Подойдя к нему, Шагги изобразил сильный удар правой, а Эдди сделал нырок и, приподняв ногу, прикинулся, что хочет ударить, но пронес ботинок мимо. Набычившись, они пошли друг на друга, но, резко остановись, рассмеялись.

– Твое счастье, я сейчас добрый, – сказал Шагги.

– Ну-ну, не зли меня, мальчик.

– Куда двинем вечером?

– Не знаю, – ответил Эдди. – Может, кто из наших появится, подождем. Неплохо бы пивка, а потом на танцы.

– А что в кино?

– Одна мура. Мюзиклы и все такое.

– А может, фильм ужасов?

– Только с воскресенья.

На углу, где они обычно встречались, была старая сыроварня. Уже несколько лет, как она закрылась. На деревянной обшивке дверей и окон ребята вырезали свои имена и распылителем изобразили свои любимые выражения.

– Видал, что сделал малютка Рэб? – сказал Шагги, кивнув на стену. – Классная работа, верно?

Рэб нарисовал масляной краской огромную эмблему из трех букв: КГК. Классная Говэн-команда. Буквы сплелись друг с другом, образуя замысловатый узор, и были они в пять футов высотой, ярко-красные, вычерченные широкими небрежными мазками.

– Да, клево смотрится, – сказал Эдди. – И гляди, отсюда будто по-китайски написано.

– Мао Цзэдун, – сказал Шагги.

– Пук Фук-бздум, – подхватил Эдди.

– Эй, смотри, кого сюда несет.

По другой стороне улицы шли, взявшись за руки, Бетти и Хеллен, каблучки так и выстукивали по асфальту. У них были одинаковые прически, одинаковые пальто и клипсы. Бетти немного выше и тоньше, с остреньким личиком. Хеллен поменьше, покруглее и темноволосая.

– Как жизнь? – крикнул Эдди.

– Нормально, – крикнула Бетти и что-то шепнула Хеллен. Обе засмеялись.

– Будете на танцах вечером? – заорал им Эдди.

– Приглашаешь?

– Встретимся прямо там.

– Какой прыткий! – И пошли дальше.

– Может, увидимся после?

– Нет, если успею тебя разглядеть раньше! – выкрикнула Бетти.

Хеллен снова засмеялась и посмотрела на них через плечо.

– Что будем делать с этими телками? – спросил Эдди.

– Что делают настоящие мужчины, то и будем, – ответил Шагги.

– Вот это верно, – сказал Эдди.

Они могли бы встретить на этом углу всех своих знакомых, если постоять подольше. Только исчезли из виду девчонки, как появился из-за угла Алек. Он дружил с Шагги в начальной школе, а потом пошел учиться в лучшую среднюю школу города, Шагги же остался в близлежащей и покончил с учебой, когда ему было пятнадцать.

На Алеке школьная форма, набитая книгами сумка через плечо, под мышкой длинный черный футляр с флейтой. Проходя мимо, он кивнул и сказал:

– Как дела, Шаг?

Шагги пожал плечами и спросил:

– Ты что, только еще из школы тащишься?

– Да, задержался, чтобы поиграть с нашей группой. А потом были еще дела в городе.

Он почему-то не мог произнести в разговоре с Шагги «оркестр». Слово «группа» как-то легче пришло на язык.

– Флейта твоя? – спросил Шагги.

– Да.

– Можешь уже изобразить «Раму»?

– Ага, – ответил Алек. – И еще «Иди-иди за мной». – Тут он смущенно хмыкнул.

– А я на той неделе видел тебя на танцах. Часто ходишь?

– О нет. Тогда в первый раз.

– А те парни, что были с тобой, из твоей школы?

– Ага.

– Пойдешь сегодня вечером?

– Не.

– Значит, будешь дома пыхтеть над уроками? – сказал Шагги.

Эдди прыснул. Алек ничего не ответил, лишь опять смущенно засмеялся и пошел дальше. Уже на ходу сказал:

– Ну пока!

– Пока! – ответил Шагги.

– Чего ты с этим плюгавым так долго трепался? – спросил Эдди.

– У него башка знаешь как варит. Парень что надо.

– Ну и бес с ним, – сказал Эдди. – Ты только подумай, он ведь до восемнадцати лет будет все в школу таскаться! А там какая-нибудь козявка-учительница за разговоры ему наподдает. «Выйди-ка сюда, Кларенс, негодный мальчишка, подставь свои руки».

– Да ладно тебе, – засмеялся Шагги. – Зато выйдет он из школы, и пожалуйста тебе – хорошая работа. И никаких сверхурочных. – Тут Шагги вспомнил про объявление в газете. – Я вот думаю, не податься ли в армию, – сказал он.

– Ты что!

– Да-да.

– А вообще-то, идея, – согласился Эдди.

– Еще бы! Вырвусь отсюда хоть ненадолго, глядишь, и специальность какую получу. Да и мир посмотреть охота.

– А вдруг тебя пошлют в Ирландию? И будешь ты там драться с этими ирлашками.

– Я, может, всю жизнь мечтал об этом. Представь, настоящая война с этими проклятыми католиками. Прямо как в старые времена, король Вилли, и все такое. Были мы тут как-то с Алеком на стадионе, вонючие эти паписты накинулись на одного нашего. Я и говорю Алеку, вот бы устроить им в Ирландии такую же бойню, как когда-то на реке Бойн.

– А он что на это?

– Не понравилось.

– Ну видишь!

– Знаю, он всегда такой: чуть дойдет до драки, сразу в кусты.

Эдди вдруг замаршировал по тротуару, вскинув руки вверх и размахивая ими, будто неся епитрахиль, и запел:

 
Если папа нам откажет,
Мы еще раз нападем,
Будет это утром ранним
Все на той же речке Бойн.
 

– А вот и Пухляк с Вошкой.

– Пухляк католик, – сказал Эдди. – Давай устроим небольшую разминку.

Пухляк и Вошка – давние прозвища этих ребят. Почти все уже забыли их имена, а некоторые и вовсе не знают, как обоих по-настоящему зовут. Пухляк приземистый и широкий; ребенком он был всегда очень толстый. Отсюда и Пухляк. А когда Вошка ходил в начальную школу, у него часто находили в волосах гниды. Потому-то и Вошка. Время от времени его брили наголо в нашем школьном медпункте, оставляя только челку на лбу, и вся голова, покрытая щетиной, была в ярких фиолетовых пятнах антисептика. Вошка постоянно затевал драки и всегда выходил из них победителем. (Однажды, когда ему было лет девять, он столкнул на свалке какого-то мальчишку с высоченной кучи, и тот сломал себе ногу. Директор выдал Вошке восемь ударов ремнем и вызвал полицию. Вошку осудили, правда, условно.) Сначала Вошка злился на свое прозвище. Но потом решил, что оно похоже на имя американского гангстера. И примирился, даже сам стал называть себя так. К тому же прозвища хорошо писать на стенах. Вошка – сила! Вошка – супер!

Эдди первый схватил Пухляка, сказав Вошке:

– А ты не суйся. Шагги собирается расправиться со всеми католиками и решил начать вот с этого папского ублюдка.

Они с хохотом прижали Пухляка к стене.

– Вы что? – застонал Пухляк. – Отвалите!

Шагги принялся мять ему бока, но не очень сильно.

Пухляк изворачивался и вопил. А Шагги тузил и лупил его по животу, потом вынул металлическую расческу с длинной остроконечной рукояткой и сделал вид, что собирается заколоть Пухляка.

И тут же они отпустили его. Пухляк пихнул их и выругался:

– Свора гадов.

– Брось ты, Пухляк, – сказал Эдди, похлопав его дружески по плечу. Пухляк двинул его локтем, а ногой замахнулся на Шагги, после этого Вошка как будто почувствовал себя легче, хотя все продолжали над ним смеяться.

Тут вскоре показался Фрэнки, младший брат Пухляка. Он шел не спеша, вразвалочку, под одной рукой мяч, а под другой – комиксы.

– Эй, подойди сюда, малыш, – позвал его Пухляк. – Дай-ка покидать мяч своему братцу.

– Еще чего! – буркнул Фрэнки, все еще злясь на того после недавней драки дома.

– Ах вот что! – воскликнул Пухляк. – Такой маленький, а такая зараза.

Он пропустил Фрэнки вперед, а потом набросился на него сзади, обхватив за шею. Вошка выбил у него из-под рук мяч и убежал с ним. Фрэнки вырвался и, бросив комиксы на тротуар, кинулся следом, попытался перехватить мяч, но Вошка перебросил его Пухляку. Они начали кидать мяч друг другу, а Фрэнки все никак не мог его достать. Шагги подобрал комиксы и начал их перелистывать. «Жуткие миры», «ФБР», «Супермен», «Сержант Рок». Шагги задержался на «Жутких мирах», но оказалось, что он уже читал этот выпуск. Тогда он принялся за страницы с объявлениями. «Обучение игре на гитаре. Гипноз вам поможет». Шагги не раз думал, не научиться ли играть на гитаре, но, сколько ни пробовал, толку не получалось, и он бросал, испытывая лишь раздражение и досаду. А что, если гипноз действительно поможет? Стоит, наверно, попробовать. Он показал объявление Эдди.

– Что, в гипнотизеры захотел? – сказал тот и, захохотав, принялся водить руками перед лицом Шагги. Глухим, дрожащим голосом начал завывать: – Ты пойдешь за мной в заднюю комнату и сбросишь там свои туфлишки. – И уже нормальным голосом добавил: – Да, гипнотизером чертовски здорово. – Он взглянул на объявления еще раз и ткнул пальцем в фотографию, рекламирующую культуризм. – А вот таким ты бы не хотел стать?

– Ну к дьяволу! Тарзан какой-то…

Другие объявления были те же, что они видели еще в детстве. Каждая реклама помещалась в отдельной рамочке, к ней обязательно прилагался или рисунок, или фотография и цена в долларах. Тальк. Мыло. Дымовые бомбы. И еще что-то вроде бинокля, через который можно смотреть назад.

Вошке и Пухляку надоело мучить Фрэнки, и они отдали ему мяч. Он подошел к Шагги и выхватил у него комиксы. Отбежав, крикнул Пухляку:

– Все расскажу матери. И ты еще поплатишься!

На это Пухляк лишь расхохотался и, повернувшись к остальным, спросил:

– Куда вечером?

– На танцы, – сказал Эдди.

– А не вдарить ли нам сначала по стаканчику? – предложил Вошка, раскуривая окурок, который он нашарил у себя в кармане.

– Идет! – поддержал Шагги.

– Дай затянуться, Вошка, – сказал Эдди.

– У меня самого ни фига не осталось, – возразил тот.

– Ну дай, – просил Эдди.

– Да иди ты знаешь куда… – выругался Вошка. – Гляди, совсем ведь ничего нет.

– Ну ладно, – сказал Эдди, – я тебе это еще припомню.

И тут он увидел на другой стороне Дана и помахал ему. Дан был немного их старше, то есть лет девятнадцати-двадцати, и тоже входил когда-то в их команду, но теперь женился и утихомирился.

– Работал сверхурочно?

– Все верно, – ответил Дан.

– Видел старину Рэба? – спросил Эдди.

– Да, в пабе около часа назад. Наверное, еще там.

– Ладно, – сказал Эдди. – Пока.

– Пока, – сказал Дан.

– Он, наверное, и дома работает сверхурочно… со своей женушкой, – сострил Пухляк.

– Я бы от такой работы не отказался, – сказал Шагги. – Здорово, наверное, заниматься этим у себя каждую ночь. В маленьком уютном домишке. Чертовски сладко должно быть.

– Да, дело хорошее, – согласился Вошка.

Они притихли, представляя себе это. И тут вдруг Шагги ощутил какую-то внезапную пустоту, будто ему чего-то страшно недоставало. У Эдди глаза заблестели, и, ухмыльнувшись, он произнес:

– Так да растак – в полное удовольствие. – Повернувшись к Шагги, сказал: – Ну ничего, Шаг. Пойдешь в армию, там с этим делом никаких проблем.

– Ты что, в армию собрался? – спросил Пухляк.

– Может быть, – сказал Шагги.

Вошка закашлялся, поперхнувшись дымом от последней затяжки, которую ему удалось вытянуть из окурка.

– Так тебе и надо, поганец, – сказал Эдди. – Хорошо бы, задохнулся совсем.

– А я знаешь что вспомнил? – проговорил Пухляк. – Ту книгу, которую приносил Дан на той неделе.

– Да, классная книжонка, – ответил Эдди. – Тебя тогда не было, Шагги. Дан приносил «Кама Сутра». О всяких способах заниматься этим делом. Оборжешься.

– Я слыхал о ней, – сказал Шагги. – Есть еще одна такая же. «Пахучий сад» или что-то в этом роде.

– Говорят, делают картину по «Кама Сутре», – сообщил Пухляк.

– Надо будет сходить, когда выйдет – сказал Вошка.

– Так что, – нетерпеливо сказал Эдди, – мы идем или нет?

Проходя мимо паба, Эдди и Шагги завернули туда посмотреть, нет ли там Рэба. Он сразу же заорал им через весь зал и начал пробираться навстречу.

– Мы тут собрались на танцы, – сказал Эдди. – Вошка и Пухляк на улице.

– Прекрасно! – воскликнул Рэб. – Я сейчас выйду.

Он допил свою кружку и пошел за ними.

В ближайшем магазине, где продавали спиртное на вынос, они купили несколько банок пива, вино и бутылку сидра. Зашли с черного хода на лестницу какого-то дома, выпили там по банке и, пустив бутылку по кругу, прикончили вино и сидр.

– А я видел тебя вчера, Шаг, – сказал Рэб. – Ты ехал в кузове грузовика.

– Верно. Нас подбросил до центра один шофер.

– До чего здорово, – сказал Эдди, – прокатиться на каком-нибудь мощном грузовике. Нас иногда подвозят на таком до города. Восторг! (Стоишь наверху грузовика и несешься в потоке других машин, ты выше всех, хохочешь, поплевываешь сверху вниз, окрикиваешь девчонок и, сев верхом на борт, раскачиваешься, держась одной рукой. Представляешь, что вторгся в город вместе с наступающей армией. То же самое испытываешь, когда едешь в автобусе, набитом болельщиками, все прохожие останавливаются, чтобы поглядеть на флаги и плакаты, которые развеваются в окнах, а в автобусе дружно горланят песни и стучат в такт ногами.)

– Чертовски здорово! – сказал Рэб.

– Во какой блеск! – подтвердил Шагги.

Да, так оно и есть. Так оно и должно быть. Сила. Высший класс. Блеск! Только так и надо. Несмотря ни на что, веселиться, жить. Во все горло. Мы – люди. Мы – вместе, одна команда. Мы покажем им всем. Пусть знают.

Бросили пустые бутылки и банки в заднем дворе и пошли дальше.

Они выскочили из автобуса у светофора, потому что оттуда до танцевальной площадки было ближе, чем от следующей остановки.

У входа стояла небольшая очередь, ведь надо пройти через пропускной пункт, прежде чем пустят в зал. Там их обыскали, чтобы не пронесли какого-нибудь оружия. Шагги и Вошке пришлось отдать металлические расчески, а Эдди ремень с тяжелой пряжкой.

– Ээ… да как же так? – сказал Эдди, расстегивая ремень. – У меня же брюки спадут.

– Ну тогда тебе придется их снять, – сказал дежурный.

– Ничего, Эдди, – успокоил его Рэб, – хорошо еще, что они не нашли в кармане у тебя ножичка. А ведь у тебя их там целых два, да еще штык, топорик и автомат.

– Давай отсюда, – сказал дежурный, лишь легкая тень пробежала по его насупленному лицу.

Но Рэб не унимался:

– Просто не понимаю, как они проглядели у тебя еще и эту чертову водородную бомбу.

– Ну-ка валите отсюда по-хорошему, – подтолкнул их дежурный.

Как только они вошли в зал, Шагги сразу же почувствовал себя в своей стихии. Выпивка ударила в голову, а музыка была громкой и привычной. Что-то всколыхнулось в нем и с радостным узнаванием поднялось навстречу знакомой мелодии, слившись с ее четким пульсирующим ритмом. Песня, которую играли, была довольно старая, но все еще любили ее.

 
Мое бедное сердце,
Сколько раз оно было разбито…
 

По краям круглой танцплощадки тянулись столы и сиденья. Наверху проходил балкон. Музыка гремела вовсю, и Эдди пришлось кричать, чтобы его расслышали. Он предложил подняться на балкон, Шагги кивнул, и все вместе стали пробираться к лестнице.

Оперевшись на перила, они принялись рассматривать толпу, двигавшуюся внизу по площадке. Маленькая сцена, на которой играла группа, была залита светом, а зал погружен в темноту. Лишь центр освещался цветными вращающимися прожекторами, и темная танцующая масса расцвечивалась то красным, то зеленым. Шагги увидел там с краю несколько танцующих вместе девушек. Они двигались к центру, а когда пересекали освещенный пятачок, Шагги среди них заметил Бетти и Хеллен. Толкнув Эдди, показал на девчонок. В этот момент Рэб сказал, что пора бы потанцевать, и все пошли вниз. Пробрались вдоль стены к столу, где сидели несколько ребят из их команды.

– Не будем их сейчас приглашать, – сказал Эдди, оглядываясь на девушек. – Потом, попозже.

Не было ничего, чтобы действовало бы на Шагги так же сильно, как песни. Он знал их в неимоверном количестве. Стоило только услышать первый такт, как он тут же мог подхватить, изобразив любой инструмент, любой голос. Музыка – чудо. Музыка сердца. Она пробуждала Шагги. Давала радость, которая переполняет, и хочешь выплеснуть ее из себя, размахивать руками, петь, смеяться, и чтоб с другими было то же самое. Но Шагги просто стоял и смотрел, покачивая головой, и выстукивал ногой такт, поглядывал то на танцующих, то на группу, трудящуюся со своими инструментами.

 
Ну вот… опять та старая песня.
Но теперь у ней смысл другой,
Ведь ты не со мной…
 

Может, научиться играть на барабане вместо гитары?

Взглянув на площадку, Шагги увидел, что какие-то двое парней разбили девчоночий круг и танцевали теперь с Бетти и Хеллен.

– Вот гадство! – сказал он тогда Эдди.

– Пусть их, – ответил тот. – А мы потом.

Но девушки остались танцевать с этими парнями и следующий танец, и еще один, а потом пошли и сели с ними за один столик.

– У этих двоих молоко на губах не обсохло, а туда же, – сказал Шагги.

Он чувствовал себя раздраженным, выбитым из равновесия. А вот Эдди казался вполне довольным тем, что просто сидит здесь, и это еще больше злило Шагги. Рэб танцевал с большой рыжеволосой девицей по имени Рита. Вошка и Пухляк стояли, прислонившись к колонне. Невдалеке Шагги заметил маленькую блондинку, которая одиноко сидела у стены. Он пробрался к ней и пригласил на танец.

– Я тут не одна, – сказала девушка.

Шагги отошел. Увидев двух других, танцующих вместе, он решил их разбить и встал между ними.

– А что, если со мной? – спросил он одну из них, повернувшись спиной к другой.

– Да нет, – сказала девушка, покачав головой.

– Нам неохота разбиваться, – добавила ее подруга.

Шагги вернулся к столику и хмуро сел рядом с Эдди.

– Да брось ты, Шаг, – сказал ему Эдди. – Нестоящие они девки. Пошли их всех.

Тут Шагги увидел через зал, как Бетти и Хеллен вошли в туалет, а те двое парнишек остались поджидать их в коридоре.

– Мне надо в уборную, – сказал Шагги и направился в тот конец зала.

– И я с тобой, – вскочил следом Эдди.

Выйдя в коридор, Шагги направился прямо к тем парням. Он выбрал себе того, кто танцевал с Хеллен, и, проходя мимо, нарочно задел его и сам же заорал:

– Ты чего пихаешься! – И снова его толкнул.

– Ты что? – вскрикнул парень.

– Думаешь, испугался тебя? Тоже мне силач нашелся, – сказал Шагги и ударил его головой под подбородок, коленкой двинул между ног. Второй хотел было вступиться, но Эдди преградил ему дорогу.

– Осторожней, парень, мы из Говэн-команды, – сказал он.

Несколько девчонок завизжали, поднялась суматоха. Кто был в коридоре, все заспешили ретироваться в зал, а трое дежурных уже шли выяснять, в чем дело.

– Айда, – сказал Эдди, – не стоит с ними тут связываться. Наши сейчас в другом конце зала.