Текст книги "Факт или вымысел? Антология: эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 84 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]
1 января
Я веду дневник с 20 ноября 1825 года, то есть уже два года и два месяца. Не скажу, чтобы стал от этого умнее или лучше, но я убедился, что способен держаться однажды принятого решения. Пожалуй, радоваться тут нечему; пожалуй, это лишь показывает, что я скорее человек методический, нежели оригинальный; у меня уже нет той живости фантазии, которая несовместима с регулярным трудом. Однако даже если дело обстоит так, мне следует радоваться тому, что, потеряв одно, я хоть приобрел другое.
14 января
Прочел новый роман Купера «Красный корсар» {337}; действие его развертывается почти исключительно в океане. Некоторое излишество мореходных терминов; по сути дела они подавляют все остальное. Но если только читатели заинтересуются описаниями, они проглотят и многое такое, чего не понимают.
<…> Купер обладает могучим талантом, глубоким пониманием человеческой души и силой исполнения. Но, как видно, ему приходят в голову те же мысли, что и другим людям. Изящная форма рангоута и узор такелажа на фоне неба встречаются слишком часто.
28 января
…Прочел «Прерию» Купера, которая, по-моему, лучше его «Красного корсара», где ни разу не выходишь на берег, а для полного понимания событий необходимо слишком обширное знание мореходных терминов. Правда, это очень умный роман.
24 февраля
…Последние два-три дня я уперся в то, что «Критик» называет мертвой точкой {338}: все события и персонажи в моей истории перепутались, образовав такой гордиев узел, что прямо не знаю, как его распутать. Несколько дней я обдумывал это положение с чувством, близким к тому отчаянию, которое охватило прекрасную принцессу, когда гнусная мачеха велела ей разобрать полный чердак перепутанных шелковых ниток всех цветов и размеров: но вот входит принц Персине, взмахивает волшебной палочкой над всей этой мешаниной – и глядь! – все нитки аккуратно разложены, как в мастерской белошвейки. Мне часто случалось ложиться спать, когда моя голова знала не больше, чем плечи, что мне писать дальше, а утром я просыпался с ясным и точным пониманием того, каким образом можно – хорошо ли, плохо ли – распутать сюжет. Думается, что работу ума в подобных случаях можно несколько оживить возбуждением, придаваемым нашему организму стаканом вина. Конечно, ни о каком излишестве не может быть и речи. Пожалуй, следующее мое утверждение может показаться странным, но это истинная правда: написав уже половину какого-нибудь романа, я действительно обычно не имею ни малейшего представления о том, как его окончить, короче говоря, работаю в стиле тяп-ляп, как попало…
3 марта
Принялся очищать стол от писем, на которые я не ответил; их, по моему нерадению, накопилась целая авгиева куча. Я написал не менее двадцати ответов, а ведь их можно было настрочить сразу, не теряя ни минуты. Делай все вовремя – и тогда работа будет спориться. Но когда тебя вечно отрывают по пустякам, поток твоего ума мелеет и ты теряешь то величавое течение мыслей, которое одно лишь может нести с собой глубокие и величественные планы. Иногда мне хочется стать одним из тех педантов, которые могут назначить себе определенные занятия на любой час дня и не отступать от своего расписания. Но я всегда вспоминаю, что у меня лучше получается à la débandade [150]150
Беспорядочно (фр.).
[Закрыть], чем при правильных и систематических занятиях. Начатая работа – для меня это камень, который я качу, чтобы сбросить его с горы. Первые обороты требуют больших усилий, но я подобен тому, кто vires acquirit eundo [151]151
Движением набирает силы (лат.).
[Закрыть]. Так вот, если камень остановить, то всю работу придется начинать сызнова. Возьмем менее лестное для меня сравнение: я как лошадь, больная шпатом: трогаясь с места, она хромает и спотыкается, но когда ее суставы разогреются, скачет весьма изрядно, так что лучше пускать ее по возможности на больший перегон. К тому же большинство известных мне педантов не были ни деловыми людьми, ни чиновниками, которым их обязанности предписывают работать в определенное время, нет, они добровольно становились
Рабами времени, вассалами звонка
и были весьма жалкими, на мой взгляд, существами… {339}
5 апреля
Мы посетили могилу могучего чародея. Надгробие сделано в дурном вкусе времен Якова I, но какое очарование царит в этом месте! Вокруг стоят величавые памятники забытых ныне родов; но как только видишь памятник Шекспиру, что тебе за дело до прочего? Все вокруг принадлежит Шекспиру…
9 мая
…Позировал Норткоту {340}, который, подобно художникам венецианской школы, хочет изобразить на той же картине и себя, пишущего мой портрет. Он уже стар, небольшого роста, согбен годами – ему не меньше восьмидесяти. Но у него быстрый глаз и благородное лицо. Приятный собеседник, хорошо помнящий сэра Джошуа, Сэмюэля Джонсона, Берка, Голдсмита и др. Рассказ его о последнем подтверждает все, что мы слышали о чудачествах этого человека…
10 мая
Второй долгий сеанс у старого чародея Норткота. Он действительно похож: на живую мумию. Под влиянием его рассказов я изменил свое мнение о сэре Джошуа Рейнолдсе, которого со слов Голдсмита, Джонсона и других привык считать человеком добродушным и благожелательным. А он, хотя и обладал некоторым великодушием, был холоден, бесчувствен и равнодушен к своему семейству настолько, что его сестра, мисс Рейнолдс, выразила однажды удивление по поводу приема, который ему всегда оказывали в обществе, и добавила: «Для меня он только мрачный и угрюмый тиран». Признаюсь, такое мнение о нем меня покоробило: оно отняло у меня приятное представление о возможном сочетании высочайшего таланта с прелестнейшим характером. Но Норткот сказал, что его дурные черты были скорее негативными, нежели позитивными, они объяснялись скорее недостатком чувствительности, чем действительным желанием уязвить кого-то или тиранствовать. Они проистекали из его исключительной приверженности искусству…
29 мая
…Развлекался сегодня чтением книги Локарта «Жизнь Бернса», которая превосходно написана. Просто отличная вещь. Он поступил благоразумно, умолчав о пороках и безрассудствах Бернса, потому что, хотя Карри, я сам и другие не сказали ни слова неправды {341} на этот счет, но подобно тому, как тело покойника распрямляют, обряжают в саван и придают ему пристойный вид, точно так же бережно надо обращаться после смерти с репутацией столь неподражаемого гения, как Бернс. Рассказ о его пороках или хотя бы о порочных наклонностях только огорчит расположенного к нему человека, а развратника обрадует.
30 мая
…Не могу никак понять причины нашего пристрастия к женской красоте, которая вызывает своего рода сдержанное преклонение пожилых, равно как и исступленный восторг юнцов; но совершенно очевидно, что даже избыток любых других достоинств в женщине не в состоянии уравновесить полное отсутствие этого качества. Я, для кого красота ныне и впредь – лишь картина, все еще смотрю на нее с тихой преданностью старого почитателя, который уже не станет воскурять фимиам перед святыней, но смиренно затеплит свой огарок, опасаясь притом, как бы не обжечь пальцы. Нет ничего на свете более нелепого и жалкого, чем старик, подражающий страстям своей юности…
182915 февраля
…Мне крайне редко удается обдумать что-нибудь, если я лежу в совершенной праздности. Но когда я беру пустую книжку или гуляю, ум мой, как бы из противоречия, бредет назад к своему делу; то, о чем я читаю, смешивается с тем, о чем я писал, и в голове что-то заваривается. Этот умственный процесс я могу сравнить лишь с тем, что происходит с прядильщицей, для которой механическая работа служит своего рода аккомпанементом к ее песням или течению мыслей. Выражение «hoc age» [152]152
«Поступай так» (лат.).
[Закрыть], которое часто повторял отец, не согласуется с моим нравом. Я не в силах приковать свой ум к одному предмету, и, только поддерживая два потока мыслей, могу привести в порядок один из них…
29 апреля
…По правде сказать, я испытываю весьма мало уважения к дорогой publicum [153]153
Публике (лат.).
[Закрыть], которую обречен ублажать, как ханжа Трэш в «Варфоломеевской ярмарке» {342}, трещотками и имбирными пряниками, и я был бы весьма неискренним перед теми, кому, быть может, случится прочесть мои признания, если бы написал, что публика, на мой взгляд, заслуживает внимания или что она способна оценить утонченные красоты произведения. Она взвешивает достоинства и недостатки фунтами. У тебя хорошая репутация – можешь писать любой вздор. У тебя плохая репутация – можешь писать как Гомер, ты все равно не понравишься ни одному читателю. Я, пожалуй, l'enfant gâté de succès [154]154
Ребенок, испорченный успехом (фр.).
[Закрыть], но я прикован к столбу и должен волей-неволей стоять до конца…
30 апреля
…Нет, никто не может сказать, что я ем хлеб праздности. Да и с чего бы? Тот, кто работает не по необходимости, добровольно обрекает себя изнурительному труду, и не будь у меня этой необходимости, я бы добровольно занимался такого же рода литературным трудом – правда, без того напряжения…
1831
23–25 февраля
…Если бы кто-нибудь спросил меня, сколько времени у меня уходит на обдумывание произведения, я ответил бы, что, с одной стороны, вряд ли найдется в течение дня пять минут, чтобы я о нем не думал. Но, с другой стороны, оно никогда не бывает серьезным предметом размышления, ибо никогда не занимает мои мысли полностью хотя бы пять минут подряд, кроме тех случаев, когда я диктую мистеру Ледлоу {343}.
16 марта
Поскольку дела с мистером Кэделлом улажены, мне только остается распределить свои занятия так, чтобы не переутомляться. Думается, что мой нынешний распорядок позволяет мне посвящать работе достаточно времени, учитывая мои силы, и если даже мне суждено достичь семидесяти, до которых осталось трижды три года или, точнее – почти десять лет, то я проведу это время с честью, пользой и выгодой для себя и других. Мой день протекает так: встаю без четверти семь; в четверть десятого завтракаю; на завтрак получаю яйца или по крайней мере одно яйцо, до завтрака пишу – письма и т. п.; после завтрака в десять часов приходит мистер Ледлоу, и мы вместе пишем до часу. Это прекрасный человек; он изо всех сил старается писать красиво, очень мне помогает, заменяя, по возможности, мои собственные отказавшие мне пальцы. {344} Мы серьезно трудимся над дневным уроком до часу, после чего я иногда гуляю пешком, однако не часто, потому что я ослабел, и к тому же даже небольшая прогулка причиняет мне сильную боль. Чаще всего беру пони и час или два езжу верхом вблизи дома; это довольно жалкое зрелище, потому что двум слугам приходится сажать меня на лошадь, а затем один из них идет рядом и следит, чтобы я не упал и не разбился насмерть, что легко может случиться. Моя гордая promenade à pied [155]155
Прогулка пешком (фр.).
[Закрыть] или à cheval [156]156
Верхом (фр.).
[Закрыть], как придется, заканчивается к трем часам. Час до обеда посвящается дневнику и прочим легким занятиям. В четыре подают обед – тарелка бульона или супа, столь порицаемого докторами, кусок простого мяса, никаких напитков крепче слабого пива, после чего сидя отдыхаю до шести, когда снова приходит мистер Ладлоу; он остается со мною до девяти, а иной раз и до без четверти десять. Затем я получаю миску овсянки и молоко и поглощаю их с детским аппетитом. Забыл сказать, что после обеда мне разрешается выпить полстакана слабого грога из разведенного джина или виски. Выпить больше мне никогда не хочется, и даже в глубине души я не тоскую по сигарам, хотя так их любил когда-то. Около шести часов работы ежедневно – это хорошо, если смогу так продолжать и впредь
Сэмюэль Тейлор Кольридж {345}
Из записных книжек
1795―1798
Людей приманивают войной: на призывном пункте в Бристоле к потолку подвешены четверть ягненка и кусок говядины.
Грабитель спрятался и слышит, как за стеной веселятся и танцуют. Что он об этом думает.
Несчастная любовь нередко приводит к женоненавистничеству – точно так же, как невыносимая жажда становится причиной водобоязни.
Ограниченность умственной деятельности у художника…
Для некоторых наша конституция сродни сыру: то, что с гнильцой, самое лакомое.
Наши причудливые размышления в час страданий подобны игрушкам, разбросанным у постели смертельно больного ребенка.
Сны иногда полезны: нашим страхам и надеждам они придают живой смысл.
Истово молящийся: набожное опьянение, духовное вожделение, бесцеремонное самообожание.
В Генуе слово «свобода» выбито на цепях у галерных рабов и на дверях тюрем.
Плагиаторы боятся, что их обокрадут – но ведь и карманные воры ходят, засунув руки в карманы.
Улитки интеллекта видят только своими щупальцами…
… Немцы за картами. Длинная трубка одного дымится, лежа на столе, подле тарелки с рыбой, в полуярде от него. Другой держит трубку в зубах, и она свисает ниже колен…
1799
Мы воспеваем подвиги наших прадедов – потомству же оставляем такое, отчего впору выть, а не петь.
Снилось, будто некий великий посулил мне великое будущее; я проснулся и обнаружил, что это был обман, обман столь постыдный, будто все это произошло наяву.
Голос звучал в моем сердце – но то было лишь эхо сказанного…
Сатира подобна хорошему салату: масла больше, чем уксуса. Впрочем, довольно должно быть и того и другого.
Менять старых друзей на новых – давать фрукты в обмен на цветы.
Неверно, что путь от хорошего до плохого и от плохого к хорошему долог. Бывает, магнитные полюса меняются от одной вспышки молнии.
О вреде плохих поэтов, что крадут и опошляют прекрасные образы.
Подумать, отчего смешное ослабляет память. Трудно запомнить историю, вызвавшую безудержный смех.
Чем человек скромней и незаметней, тем несноснее и тщеславнее он как автор.
Слепец не более отдает себе отчет в том, что есть мрак, чем человек невежественный – в своем невежестве.
1799―1801
Прокомментировать фразу «отправиться на тот свет».
Нес несусветный вздор о справедливости, привел совершенно идиотский пример о родительской любви к никчемному младенцу – с тем же успехом мог говорить о любви к сырому мясу.
Почитав Шекспира, темные люди рассуждают о сложности человеческого характера.
В поэзии метафизическое решение – великий порок.
Многое можно было бы написать о сочувствии индивидуальной морали национальному краху.
Двое пьяных идут под руку, один старательно изображает из себя трезвого, другой, наоборот, – более пьяного, чем на самом деле; первый заботлив и предупредителен. 2 июня 1800 года.
Старик лет восьмидесяти: «Уповаю на милость Божью, что не приберет Он меня к Себе в расцвете лет».
Ребенок, что бранит цветок словами, какими бранили его самого, – это и есть поэзия.
Неистов, как калека. Или как Крест.
Он не знал, что делать, однако чувствовал – что-то должно быть сделано; он встал, рывком пододвинул к себе письменный стол, сел, взял перо – и обнаружил, что не знает, что делать.
Один из тех задумчивых людей, у кого, когда он ест, тарелка с пудингом плывет перед глазами.
Дитя, к которому «несправедлива» судьба: жестокосердная мать отрывает его от груди, чтобы поцеловать.
Написать о том, должен ли великий критик быть одновременно великим поэтом или художником.
Обществу нанесен немалый ущерб утверждением истин, что повторялись до тех пор, пока не стали восприниматься устаревшими парадоксами.
Надпись на гробе: «Умер в возрасте 208 лет». Боже всемогущий! Я навел справки: покойному было двадцать восемь.
При цветении коричное дерево издает запах человеческих экскрементов – хороший сочинитель плохих стихов.
У каждой страсти, утверждают врачи, свой собственный пульс. Страх порождает нежданное влечение к творчеству.
Чтобы ум не развивался в дурную сторону, не следует шнуровать его слишком туго.
Католики доказывают истину чудесами вместо того, чтобы доказать чудеса истиной.
1801―1802
Немногие трагедии умирают достойно.
Героическое коварство ирландца – отправить сообщника на виселицу, чтобы тот, не дай Бог, его не предал.
Не презирайте сочинителей – Капитолий был спасен гомоном гусей.
Учителей среди нас ничуть не меньше, чем лягушек в Ниле… Стоит только пошевелиться, как они облепят вас со всех сторон.
Пародии на новые стихи – насмешка, на старые – похвала…
Любовь в сравнении со всеми страстями и дарованиями то же, что музыка – со всеми разновидностями звука.
Мать прислушивается к мертворожденному ребенку – слепой араб прислушивается к тишине пустыни.
Ладонь, что до сих пор верна безлюдным пустыням, – символ надежды.
Я откладываю слишком много яиц в горячие пески пустыни (то бишь, этого мира) со страусиной беззаботностью и рассеянностью.
Во всех животных есть что-то смешное: ягнята с рожками, кусающиеся собаки, женщины, что с бранью накидываются на своих детей.
Человек, помешанный на себе. Вглядывается в лица: все до одного искажены, все до одного отвратительно уродливы. Мы воображаем себя первооткрывателями, думаем, что дали миру свет, тогда как сняли нагар со свечи, и только. Автор новой пьесы. Чем он не мальчишка, что пускает по пруду собственными руками сделанный парусник, – а потом уверяет одноклассников, что парусник не должен был перевернуться?
1803
Будь я Ахиллом, я бы отрубил себе ногу, чтобы избавиться от своей уязвимой пятки…
Страх забыть длит память; записывая то, что следовало запомнить, мы напрочь забываем записанное.
Мужчина, что женится по любви, сродни лягушке, прыгнувшей в колодец: воды у нее сколько угодно, но выбраться наружу ей не по силам. Отчего мы, созданные для того, чтобы доставлять друг другу радость, столько лет ввергаем друг друга в тоску?.. Да, но ведь тоска и есть радость!..
«Тот, кто не силах дождаться награды, в действительности ее не заслужил». Эти слова я произнес во сне; мне снилось, будто я читаю лекцию, очень серьезную, но меня не слушают и даже высмеивают. Ночь. Пятница, 8 июня 1803 года.
Не думаю, что преступления, причина, природа и последствия софистики подвергались прежде тщательному исследованию. Дело за тобой, дружище Кольридж!
Двигаясь, червь расправляет хвост, дабы он в точности походил на голову ядовитой змеи…
Истина слепа еще больше справедливости – без мудрости в качестве поводыря ей не обойтись.
О людях лучше всего судить по тем удовольствиям, каким они предаются. Все мы знаем людей, что проводили свои дни в честных и достойных трудах – ночью же искали самые постыдные наслаждения в самом постыдном обществе…
В моих писаниях – грусть, всегда одна грусть; вы заподозрите, что это мой природный изъян. Увы, нет! По своей природе я создан для радости, моя природа побуждает меня радоваться жизни – я же не в силах ей поддаться… Я истинный Тантал…
Писать так вяло и небрежно – расточительство.
Мрак при избытке света.
Анекдот о себе. В Кембридже Фрир лицемерно пытался меня уверить {346} , что премию обязательно получу я. Я убеждал его в обратном, а именно в том, что получит ее либо он, либо кто-то из Королевского колледжа. «Но почему?» – «И вы еще спрашиваете меня, почему? Этот сапог по ноге вам, сэр! Мне же он маловат».
Монарх не считает титулов и званий – плохой писатель не считает страниц.
Простейшее поэтическое испытание. На глаз – мог бы этот стих написать слепой от рождения? На звук – мог ли его написать глухой Если же речь идет о чувствах – мог ли его написать человек совершенно бессердечный?
Иные нации, подобно гусеницам, продолжают жить, хотя их сердце и легкие давно уже съедены. Декабрь 1803 года.
В этой стране книга великого человека подобна свече в Лапландии: стоит ее зажечь, как комары и мухи тут же ее облепят и потушат.
О бездушии здоровых людей.
Существенное различие между памятью чувств, каковая у детей развита столь плохо, что они постоянно хотят, чтобы им еще и еще раз перечитали сказку, и памятью слов и образов, каковой тот же самый младенец обладает в невероятной степени…
1804
Не забыть применить свои высокопарные теории к кошкам, собакам, лошадям и пр.
Честность – это спокойная жизнь человека без нанесения вреда другому человеку. От честного человека требуется, чтобы к другим людям он относился так же, как он хотел бы, чтобы относились к нему; и чтобы он не причинял другим того, чего не хотел бы испытать в отношении себя, – ибо суть честности в том и состоит, чтобы воздерживаться от дурных деяний. Подобно тому, как целомудрие это честность женщины, честность – это целомудрие мужчины. <…>
Одинаково неверно хвалить плохой совет, воспользовавшись которым вы преуспели, и ругать совет хороший, если в результате вы потерпели неудачу, – ведь тогда одни с воодушевлением воспримут легкомысленные советы, а другие испытают разочарование от советов вдумчивых.
Крайности сходятся. Капитаны самого быстрого парусника и самого неповоротливого, если только они идут в одном конвое, досадуют и тревожатся одинаково…
Паруса колыхались в ожидании ветра, судорожно, точно издыхающая рыба, вбирали в себя воздух.
Войти в комнату, громким голосом обратиться к хозяину и хранить заносчивое молчание с незнакомцем – признак примитивного ума.
Факты. – Неустанно изобличать их лживость; каждый человек в той или иной мере соучастник. (Чего стоят наши заверения!)
Английская спесь – horror carnis humanae [157]157
Страх плоти человеческой (лат.).
[Закрыть] – отсутствие улыбок; все это блекнет в сравнении с их /сицилийцев. – А.Л./ гордостью, презрением и истинным отчуждением – а те alienum [158]158
Мне чуждо (лат.); сокращенный вариант афоризма Теренция «Ничто человеческое мне не чуждо» («Nil humani a me alienum puto»).
[Закрыть].
Только детские умы – я в этом убежден – привязываются к (так называемой) «старине». Философия для избранных и религия для многих – вот истинные друзья поэзии; благодаря им поэзия доставляет нам удовольствие своей надмирностью и стремлением любовного чувства к обобщениям.
Парламент поэтов никогда бы не написал «Потерянный рай».
Народному духу, что нетерпим к вооруженному правлению и стремится к правлению законами, можно доверить свободу.
Сицилийцев с раннего возраста учат бояться смерти от священников; это мне рассказал один молодой сицилийский дворянин – тот еще ханжа.
Когда я шел зеленой лужайкой в театр (ноябрь, понедельник), преследуемый самыми разными мыслями, из сада по левую от меня руку донесся до меня нежнейший запах тополей! Он навеял воспоминания, коих я не достоин.
Звери и дети помнят, человек лишь вспоминает. На эту разницу указал еще Аристотель.
Одна из наиболее отталкивающих привычек и искушений людей во власти – использовать себе подобных; стоит им только найти человека честного и одаренного, как они, вместо того чтобы любить и чтить его, станут им пользоваться. <…>
Как же похожи наши грешки наутро после того, как мы их совершили, на селедку с луком! От них исходит запах харчевни, куда мы, выйдя ненадолго, воротились.
Женщины не в пример больше мужчин любят касаться печальных, мучительных, несносных тем, они то и дело возвращаются к ним и весьма неохотно от них отвлекаются.
Верх утонченности – не в том, чтобы ценить некие качества или стремиться к ним, например, к благородству, чистому чувству и пр., а в том, чтобы сделать вид, будто ими обладаешь, тогда как в действительности головой владеет самомнение, сердцем – тщеславие, а половыми органами – вожделение. 7 декабря 1804 года.
Правда или нет, что моралист аморален?<…>
Самый поучительный факт моей жизни состоит в том, что меня всегда преследовал страх, и, быть может, все мои ошибки и вызваны страхом – страхом боли или стыда, а никак не предвкушением радости. <…>
1805
О нечистоплотности скромных женщин, которые вызывают нечистые мысли. Каждый брошенный на них взгляд они воспринимают как похотливый, себя же ведут так, словно обвиняют вас, что вы с ними согрешили. <…>
Этот шепот, когда только заснул или засыпаешь… Что он такое? Откуда берется?
Сокровищница вздора! Выродились не люди, а чувства.
… О стране – в моем случае Великобритании. Никакой романтики! Почему вообще следует любить свою страну? – Это аксиома. – Пусть так! Но ведь и аксиома предполагает определение, которое ей предшествует. Что ты понимаешь под «своей страной»? Ком глины под ногами? Или место, где ты родился? А что если я родился на сицилийском судне, где мою мать, англичанку, затащили в постель?' – Нет, это страна, где родились мои родители. – А что если и мой отец появился на свет на корабле? И т. д., и т. д. Субботняя ночь.
Когда негров в Америке или в Вест-Индии безжалостно секут плетьми, они утешают себя тем, что раны станут белыми…
О той легкости, с какой лжецы верят в собственную ложь. Пояснить это на примере французов, сицилийцев, вообще католиков…
Битва книг {347} . Точно так же и битва чудес – католических, мусульманских, языческих. <… >
Современная поэзия – стремление поэтов непременно произвести впечатление. <…>
1806
Развалины Европы подобны треснувшему зеркалу, которое воспроизводит ее собственный лик, многократно его преумножая, и в котором отражаются стыд и отчаяние.
В самом деле, в любом зле можно разглядеть добро; так, пламя, которым объят загоревшийся дом, осветит его хозяину путь к бегству.
Тот опыт, что подобен молнии, от удара которой глаза спящего раскрываются, чтобы никогда больше не закрыться, а глаза бодрствующего закрываются, чтобы никогда больше не открыться.
1807
Тот, кто защищен успехом своих преступлений, полагает, что делает доброе дело.
Нет большего преступления против высокой морали и благородного душевного склада, чем вообразить, будто добро и закон, с одной стороны, и человеческая жизнь, с другой, – вещи несовместные! Это все равно, как если бы человек вслед за медведями, тиграми, волками и прочими дикими зверями притворился овцой! (Отличная речь для негодяя вроде Бонапарте.)
Стоит человека возненавидеть, как его добрые дела начинают вредить ему больше, чем дурные; за добрыми делами будут усматривать дурные намерения – порок же под маской добродетели вызывает куда большее отвращение, чем порок в собственном обличье.
Многие партийные деятели рассуждают так, будто ненавидят свою страну, не радуются ее успехам и торжествуют, когда она терпит неудачу. На самом же деле они всего лишь ненавидят соперничающую партию, и, окажись они за границей, они выступили бы как истинные патриоты. Настоящее же чудовище тот (а это, увы, в наши чудовищные дни vollendeter Sündhäftigkeit [159]159
Здесь: общий грех (нем.).
[Закрыть] ), кто порочит свою страну, находясь за ее пределами.
Мой путь с каждым днем становится все более тернист, облако застит глаза, сердце ноет и надежда мертва. Не умирает лишь глубокая тоска, она живет и полнится, точно в склепе, и все существо мое отравлено ядом, от коего нет противоядия.
Часами лежать в вялой, но отупляющей, бездумной тревоге, боясь, как бы нежданная горькая мысль острой болью не пронзила все тело. <…>
1808
Желание и стремление добиться того, чтобы другой жил не хуже тебя, есть дружба. Чтобы другой – в случае если возникнет проблема выбора – жил лучше тебя, есть высшая дружба. Добиться этого и вдобавок ощутить себя совершенно счастливым, есть любовь! Когда же мы обретаем, давая, и даем счастье, обретая его, то это – взаимная любовь, высшая радость и милость небес. <…>
Легковерная безучастность и легковерная злоба лживы одинаково; они стоят друг друга.
Школьникам, ожидающим, когда их вызовут к доске, внушается вялость и промедление…
Эссе: «Влияние имущества на семейные чувства».
Рецепт проповеди: «Нарежьте на мелкие кусочки размером с рубленую телятину любые шесть страниц из Посланий Святого Павла, добавьте несколько отрывков, взятых наугад из любой хорошей книжки, размешайте все это в жидкой овсянке, затем проглотите восемь зерен ипекакуаны – и смело поднимайтесь на кафедру…»
1809
…спокойное, сытое ощущение здоровья и удачи – внутри же тоска и усталость от жизни.
Подобному реформатору я готов довериться не более, чем мартышке в посудной лавке.
Поэзия – это просто, чувственно, страстно…
Он был так горячо любим, что многие стали притворяться его злейшими врагами.
1810
Сцена из комедии. Дворянин берет в долг тысячу фунтов у врача-шарлатана на том условии, что тот сможет на него ссылаться.
Религия. Этот утешитель и ангел-хранитель всех обездоленных сам теперь ищет от них защиты. <…>
Ныне рецензенты неотличимы от английских присяжных и итальянского конклава: у них отсутствует аппетит до тех пор, пока они не вынесли приговор или не увенчали славой…
Задавить природное чутье книгами.
Сохрани меня Господь от современной эпидемии напыщенного невежества!
Скряга и мот. Один продает небеса, чтобы купить землю; другой продает землю, чтобы купить преисподнюю.
Самая отвратительная форма самомнения – бездушная, когда самомнение кичится собственным невежеством, словно невежество – это свобода от заблуждений: «Мы открыто заявляем, что не понимаем…», «Мы счастливы, что совершенно не отдаем себе отчет, чем примечателен этот автор».
О Боже, неужто Хьюм был прав, говоря, что в основе нашей любви и ненависти, уважения или осуждения лежат единственно приемлемость-неприемлемость?!
Наши добродетели, сознание того, что они у нас есть, – постоянный источник нашего несчастья. <…>
Давящая и удушающая тоска, состоящая из любви, негодования и печали, протестующая против всякого будущего и отказывающаяся утешиться прошлым…
Мыслительная болезнь, в которой чувства, вместо того чтобы найти свое выражение в действии, возносятся и становятся материалом для отвлеченных рассуждений и интеллектуальной гордыни… Ужасные последствия этого извращения в Германии. <…>
1811
Все сильные страсти хранят веру в свою собственную вечность и, стало быть, в вечность своего предмета…
Больной, измученный бессонницей старик смотрит на рассвете из окна своей спальни на дымящиеся городские трубы; он словно хочет позаимствовать у других то ощущение нового дня, тот разрыв между днем вчерашним и сегодняшним, на что его собственных чувств не хватает…
В каждом человеческом лице скрывается либо некая история, либо некое пророчество, которые должны повергнуть в печаль или, по крайней мере, смягчить всякого способного мыслить наблюдателя. Как мало нужно человеку, чтобы быть счастливым, и еще меньше – чтобы отчаяться…
Поэзия, строго говоря, – антитеза не прозе, а науке. Поэзия противопоставляет себя науке, проза же – ритму и размеру. Прямая и непосредственная цель науки – достижение истины; прямая и непосредственная цель поэзии – достижение мгновенного удовольствия…
Неожиданным образом ложь может оказаться полезной для притесняемой истины. Так, язык собаки оказался полезен для слабого и больного Лазаря{348}.
1814–1815
Было время, когда я знал его недостаточно; было время, когда я знал его слишком хорошо. Теперь же, слава Богу, я не знаю его совсем.
Будь люди честными, и им бы понадобилось совсем немного благоразумия. Хитрость – плохая замена мудрости. Хитры женщины.
У женщин есть чувство человеческого – и хорошего и плохого, но нет того божественного или, быть может, дьявольского, что есть в мужчине; они с легкостью читают его мысли, но в их суть проникают с трудом; они точнее судят о его внешности, чем о замыслах и складе ума…
Столь сильны мои чувства и столь властно они мною управляют (не так властно, как раньше, но куда больше, чем хотелось бы), что я был бы несчастнейшим из смертных, если б мои любовные чувства пережили чувство дружеской преданности. Но, слава Всевышнему, здесь есть противоядие! Чем горше слеза от ясного осознания безответного чувства, тем спокойнее мне становится впоследствии: эта похоронная слеза той, кого больше нет.
Если бы человек мог попасть во сне в рай и получить цветок – свидетельство того, что его душа там побывала! И если б он обнаружил этот цветок в руке, когда проснулся. – Ах, и что с того?!
Чем изысканней и утонченнее цветок радости, тем нежней должна быть рука, что сорвет его…
1817
NB. Забавно, что призраки, привидения и пр. являются именно тем, кого никак не заподозришь в легковерии… И многие из них – отъявленные насмешники.
Но человек – благородное животное, несравненное в прахе своем, великолепное в могиле, с равным блеском торжествующее при рождении и смерти.
1818
Брак – худосочный прозаический комментарий к ослепительной, пленяющей поэзии ухаживания.
Смерть только и делает, что подливает масло в негасимую лампу жизни.
Гневные ссоры, что кончаются слезами, благоприятствуют бурному приступу любви, – ведь и растения начинают бурно цвести после проливного дождя.
1819
Суеверие: гигантская тень человечества, стоящая спиной к заходящему солнцу истинной религии.
Дон Кихот превозносит не себя, а некое вымышленное существо. Он действует… Контраст между безумием воображения и безумием страсти. <…>
