Текст книги "Факт или вымысел? Антология: эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 84 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]
Женщину принято считать слабым полом; однако в этой стране мужчины, на мой взгляд, более мелочны и ничтожны, чем женщины, от них всегда приходится ждать неприятностей. Из всех прохвостов на земле французский petit maître – самый беззастенчивый, да они все petits maîtres, от маркиза, разодетого в шелка и кружева, до garçon barbier [123]123
Щеголь… щеголи… подмастерье цирюльника (фр.).
[Закрыть]! Измазанный едой с ног до головы, он с важным видом расхаживает по улице, высоко задрав голову в парике с длинной косицей и держа шляпу под мышкой. Я уже замечал, что тщеславие – великая и всеобщая движущая сила во всех сословиях этого народа, и коль скоро французы не дают себе труда ни скрывать своего тщеславия, ни управлять им, оно побуждает их совершать поступки самые вздорные, даже непотребные. <…>
Французам, не стану этого отрицать, никак не откажешь в природных способностях, однако в то же самое время они отличаются прирожденной ветреностью, которая мешает им в молодости эти способности развить. Ветреность усугубляется негодным образованием, а также тем примером, который француз берет с легкомысленных людей, живущих фривольной, пустой жизнью. Какой-нибудь иезуит или любой другой монах учит француза читать на его родном языке и молиться на языке, который он не понимает. Учителя танцев и фехтования, сих благородных наук, учат его танцевать и фехтовать. Под присмотром своего парикмахера и valet de chambre [124]124
Камердинера (фр.).
[Закрыть] он в совершенстве овладевает искусством причесываться и наряжаться. Если в придачу француз еще научается играть на флейте или на скрипке, то он и вовсе неотразим. Однако более всего гордится наш француз тем, что он, как никто другой, умеет вести беседу с прекрасным полом. В процессе этого общения, к коему он привык с молодых ногтей, он, точно попугай, механически заучивает весь набор французских комплиментов, которые, как Вы знаете, есть пустые фразы, и ничего больше. И этими комплиментами он безо всякого разбора забрасывает всех женщин, упражняясь в искусстве, известном под названием «волокитство»; попросту же говоря, он признается в любви всякой женщине, что станет его слушать. Бессчетным повторением сих пошлых комплиментов он добивается того лишь, что становится очень дерзок, очень фамильярен и очень нагл. Скромность или робость, как я уже говорил, в кругу этих людей совершенно не известны – не уверен даже, что на их языке подобные слова существуют.
Если бы меня обязали определить, что такое учтивость, я бы сказал, что это искусство нравиться. Мне представляется, что искусство это непременно подразумевает наличие благопристойности и тонкости чувства. Так вот, эти качества (насколько я мог заметить) у француза напрочь отсутствуют. А потому назвать его учтивым могут лишь те, кто этих качеств точно так же лишен. Его главная цель – украсить свою собственную персону тем, что он называет «красивой одеждой», иными словами – одеться по последней моде. И ничего удивительного, что сердце женщины, не преуспевшей в науках и лишенной даже начатков здравого смысла, трепещет от одного вида сего разодетого вертопраха, когда тот появляется в кругу ее поклонников. Это столь радужное впечатление подкрепляется отпускаемыми им напыщенными комплиментами, каковые ее тщеславие воспринимает совершенно буквально, а также усердными ухаживаниями ее галантного кавалера, который, впрочем, волочится за своей дамой исключительно от нечего делать. Оттого, что француз вращается в женском обществе с юных лет, он не только знаком со всеми привычками и причудами слабого пола, но и научается оказывать женщинам тысячи мелких услуг, коими пренебрегают другие, занятые делами более важными. Безо всяких церемоний входит он в спальню дамы, когда та еще в постели, подает ей все, что она просит, проветривает ее ночную сорочку и помогает ей ее снять. Он присутствует при совершении туалета, помогает выбирать наряды и дает советы относительно того, как наложить на лицо румяна. Если же он наведается к ней, когда она уже одета, и замечает малейший недочет в ее coiffure, то обязательно настоит на том, чтобы исправить оплошность собственными руками; если он увидит хоть один выбившийся из прически волосок, то извлечет расческу, ножницы и помаду и возьмется за дело с ловкостью профессионального friseur [125]125
Прическе… парикмахера (фр.).
[Закрыть]. Он сопровождает ее повсюду, куда бы она ни ехала, по делам или развлекаться, и оттого, что посвящает ей все свое время, становится вскоре незаменим. И это еще самая приятная сторона его характера; взглянем теперь на него с другой, неприглядной стороны. Француз вмешивается в ваши дела с самым наглым и назойливым любопытством, а затем, проведав все ваши тайны, судачит о них направо и налево. Если вы нездоровы, он выспросит вас о симптомах вашего заболевания с большим любопытством, чем мог бы позволить себе ваш собственный врач, и часто при этом пользуясь языком самым вульгарным. Затем он предложит вам снадобье собственного изготовленья (ибо все они шарлатаны) и обязательно будет требовать, чтобы вы уделили ему время, не обращая ни малейшего внимания на мнение тех, кого вы сами назначили заботиться о вашем здоровье. Даже если вам очень нездоровится и никого не хочется видеть, он в любое время проникнет к вам в спальню, а если вы ему в посещении откажете, он не на шутку разобидится. Я знал одного такого petit maître: он добился того, чтобы дважды в день наносить визиты одному несчастному джентльмену, находившемуся в бреду, и беседовал с ним на самые различные темы, покуда тот не отправился на тот свет. И подобное участие – не следствие привязанности или уважения, а исключительно тщеславия, чтобы потом можно было похвастаться своим благородством и человеколюбием. А между тем, из всех людей, мне известных, французы, на мой взгляд, менее всего расположены к сочувствию и состраданию себе подобным. Их сердца черствы и невосприимчивы, легкомыслие же таково, что неприятным мыслям и чувствам они не станут предаваться слишком долго. Французы – известные дамские угодники и этим кичатся; вместе с тем, стоит французу завоевать женское сердце, как он, дабы польстить своему тщеславию, выставит напоказ все тайны своей дамы. Если же он потерпел неудачу, то станет подделывать письма и выдумывать истории, порочащие имя ему отказавшей. Казалось бы, подобное коварство должно вызвать к нему ненависть и отвращение всего прекрасного пола, однако происходит обратное. Прошу прощения, сударыня, но женщины более всего на свете любят, когда их знакомых и подруг изобличают или выставляют в дурном свете, и каждая женщина настолько уверена в своих неотразимых чарах и в своей осмотрительности, что полагает, будто в ее силах удержать при себе самого непостоянного и исправить самого коварного ухажера.
Если француз вхож в вашу семью, и к нему отнеслись дружески и с уважением, за вашу дружбу он «воздаст» вам тем, что будет домогаться вашей жены, если она хороша собой; если же нет, – то сестры, или дочери, или племянницы. В случае если ваша жена даст ему отпор, иди же все его попытки совратить вашу сестру, или дочь, или племянницу окончатся ничем, он, вместо того чтобы честно признать свое поражение, станет волочиться за вашей бабушкой, и, бьюсь об заклад, тем или иным образом изыщет возможность разрушить мир в семье, где ему был оказан столь теплый прием. То, чего француз не в силах добиться с помощью комплиментов или прислуживаясь, втираясь в доверие, он попытается осуществить посредством любовных писем, песенок или стишков, которые у него на этот случай всегда имеются про запас. Если же его выведут на чистую воду и упрекнут в неблагодарности, он, как ни в чем не бываю, заявит, что за вашей женой всего лишь волочился и что волокитство во Франции считается неотъемлемым долгом всякого, кто претендует на хорошее воспитание. Мало того, он заявит, что его попытки соблазнить вашу жену и лишить невинности вашу дочь явились неопровержимым доказательством особого расположения, какое он питает к вашей семье.
Когда же француз испытывает к нам, англичанам, чувства по-настоящему дружеские, то это оказывается испытанием еще более тяжелым. Вы ведь знаете, сударыня, обычно мы неразговорчивы, дерзость нам быстро надоедает, и разозлить нас ничего не стоит. Ваша французская подруга будет являться к вам в любое время дня и ночи, она вас заговорит, станет задавать вопросы, касающиеся ваших домашних и личных обстоятельств, попытается влезть во все ваши дела и навязывать вам свои советы с неустанной докучливостью. Будет интересоваться, сколько стоит то, что на вас надето, и, получив ответ, не колеблясь заявит, что вы переплатили, что платье ваше, безусловно, дурно скроено и пошито, что на самом деле стоит оно много дешевле и давно вышло из моды, что у маркизы или графини такой-то есть похожий наряд, но гораздо элегантней и bon ton [126]126
В хорошем вкусе, изысканнее (фр.).
[Закрыть], да и обошелся он ей ненамного дороже, чем вы заплатили за вещь, которую никто не стал бы носить.
Если стол будет уставлен пятьюстами блюд, француз обязательно попробует каждое, а потом посетует на отсутствие аппетита. Об этом мне уже писать приходилось. Один мой знакомый выиграл солидную сумму, заключив пари, что petit maître попробует четырнадцать различных блюд, не считая десерта, а затем отругает повара, заявив, что тот не повар, а жалкий marmiton – поваренок.
Французы обожают свои волосы, и любовь эту они, по всей вероятности, унаследовали от дальних предков. Первые французские короли славились длинными волосами, и народ этой страны, естественно, считает их необходимым украшением. Француз скорее расстанется со своей религией, чем с волосами, от которых он не откажется ни за что на свете. Я знаю одного господина, страдавшего постоянными головными болями и оттоком крови от глаз. Врач посоветовал ему коротко постричься и каждый день принимать холодные ванны. «Как (вскричал больной)?! Отрезать волосы?! Слуга покорный!» Он отказал своему врачу, потерял зрение и чуть было не лишился разума, и теперь его водят по улицам, его волосы лежат в мешке, а на глаза надет шелковый платок. Граф Сакс {246} и другие авторы, пишущие о войне, не раз доказывали всю абсурдность ношения солдатами длинных волос. А между тем нет в этой стране ни одного солдата, который бы не носил длинную косицу, оставляющую след на его белом мундире, и сие вздорное фатовство распространяется даже на низшее сословие, на самых неимущих. У decrotteur [127]127
Чистильщика сапог (фр.).
[Закрыть], который чистит обувь на углу рядом с Пон-Неф, свисает до пояса точно такая же косичка, и даже крестьянин, что возит на осле навоз, носит волосы en queue [128]128
Завязанными в хвост (фр.).
[Закрыть], хотя у него может не быть ни рубашки, ни штанов. Свою косичку он считает украшением, чтобы заплести ее, тратит немало времени и сил и, демонстрируя ее миру, тешит тем самым свое самолюбие. Оттого, что у простых людей этой страны грубые черты лица, невысокий рост, оттого, что они постоянно гримасничают, а косички их париков напоминают хвост, у французов имеется некоторое сходство с большими павианами, когда те встают на задние ноги. Очень возможно, именно этим сходством объясняется то, что их выставили на посмешище соседи {247}. <…>
Французов принято считать неискренними и упрекать в отсутствии великодушия. Но упреки эти, мне кажется, не имеют под собой достаточных оснований. В этой стране высоко ценятся и всячески поощряются знаки дружеского участия и привязанности, каковые, впрочем, не следует понимать буквально. И если с их великодушием встречаешься, прямо скажем, не часто, то нехватку эту следует приписать не столько отсутствию благородных побуждений, сколько тщеславию и хвастовству, которые, поглощая французов целиком, лишают их возможности оказывать благодеяния. Тщеславие и в самом деле настолько укоренилось во всех сословиях, что французов можно считать величайшими эгоистами на свете, и самый жалкий нищий будет рассуждать с тем же самомнением и заносчивостью, что и первое лицо в государстве. Сознание своей бедности пли бесчестья ничуть не помешает французу вступить в разговор, сделать сомнительный комплимент самой обворожительной даме, добиться расположения которой у него нет никаких шансов. Ему совершенно безразлично, есть ли жена у него самого, а у дамы, за которой он приударил, – муж; собирается ли она постричься в монахини или обручена с его лучшим другом и благодетелем. Он ни минуты не сомневается в том, что его ухаживанья будут приняты, и если он встретит отпор, то обвинит в этом ее плохой вкус, однако в своих собственных достоинствах не усомнится ни под каким видом.
Следовало бы еще очень много сказать о воинственности французов, а также об их представлении о чести, которое столь же абсурдно и пагубно, однако письмо это и так растянулось на много страниц, в связи с чем оставим эти темы до следующего раза.
Имею честь, сударыня, оставаться
уважающим Вас, преданным Вашим слугою.
Эдмунд Берк {248}
Из ранних эссе
Разрозненные наблюдения
Успех каждого человека в значительной мере зависит от того, что думают о нем другие. Честность, неподкупность более всего котируются в народе, способности – при дворе.
Красноречие имеет огромное влияние в народных государствах, сдержанность и благоразумие – в монархиях.
Политика невозможна без притворства. В республиках выгоднее всего simulatio; при дворе – dissimulatio [129]129
Simulatio (лат.) – сочинять то, чего не существует; dissimulatio (лат.) – говорить неправду о том, что существует.
[Закрыть].
Богатому монарху, если только он не скряга и не стяжатель, опасаться, как правило, нечего; монарх же, который беден, всегда находится в зависимости и почти всегда пользуется дурной славой… Если богатство корыстолюбивого монарха постоянно растет, про его корысть и алчность забывают. Алчность принято считать мудростью, мотовство – глупостью.
Частые военные суды приносят вред. Главнокомандующему следует прибегать к ним как можно реже. Строгость хороша в отношении солдат, но никак не офицеров и генералов. Ведь в результате страдает достоинство воинского звания, к тому же, чем чаше применяется подобное наказание, тем больше людей его заслуживают. Если генерал чего и боится, то только стыда.
Изящные рассуждения под стать запаху тонких вин, которые разрушают мозг и куда менее полезны, чем обычные вина, пусть и более грубые.
Ум, обуреваемый сомнениями, имеет то же действие на наш рассудок, что брожение – на напитки: вначале их невозможно взять в рот, зато потом нельзя от них оторваться.
Тому, кто приходит просить о милости, не пристало ссылаться на свои заслуги и достоинства, ведь это означало бы, что милость проситель требует, словно в уплату долга, – долги же люди, как известно, отдавать не расположены. Справедливость как таковая не является высшей добродетелью для обеих сторон: тот, кто оказывает милость, благодарности не получает; тот же, кто милости удостаивается, вовсе не считает это милостью.
Молодые люди любят превозносить все хорошее и заглаживать все плохое. Вот почему многие из них не оправдывают ожиданий и становятся самыми заурядными людьми, ведь вначале им уделялось слишком много внимания, потом – слишком мало.
Мне приходилось учиться в нескольких школах. Из полусотни учеников, мне запомнившихся, не было ни одного, кто бы проявил минимальную способность к изучавшимся в школе предметам. Многим, однако, отлично удавались другие вещи. Как же мудро распорядилась Природа, что школьные предметы редко пригождаются в жизни. Вот почему те из нас противоречат Природе, кто дает деньги на бесчисленные школы и колледжи, дабы заставить людей учить то, что или им не дается, или же никогда не пригодится.
Очень немногие из тех, кто успевал в школе, преуспел в жизни. В то же время я что-то не припомню ни одного бездарного ученика, который бы прославился. Те, кто хорошо делал свое дело, стал, как принято говорить, дедовым человеком. Par neque supra. [130]130
Par neque supra (лат.) – Сокращение от: Par negotiis neque supra – букв.: соответствующий делам, но не сверх того, то есть, деловой человек.
[Закрыть]
Помню, как лорд Бат {249} встретился в кофейне с простым, скромно одетым человеком, и, когда разговор зашел о школе, человек этот заметил:
– Помните, милорд, как я делал за вас упражнения?
– Еще бы, – сказал Бат, – в классе ты успевал лучше меня. Зато в парламенте, Боб, я успеваю не хуже других.
К чести лорда Бата следует сказать, что и в школе учился он совсем не плохо.
Истинный джентльмен
Людям образованным не по душе, когда в понятии «истинный джентльмен» усматривают нечто вульгарное; поскольку к истинным джентльменам они относятся с безусловным уважением, им не нравится, когда это определение применяется к тем, кого они не одобряют. А потому они решительно исключают из этой категории всех тех, кто, хоть и держится безукоризненно, но ведет легкомысленный образ жизни, и приходят к выводу, что «истинным джентльменом» вправе именоваться лишь человек во всех отношениях добродетельный.
Не будем оспаривать право света на точные характеристики тех или иных людей; меняя или подвергая сомнению общепринятые взгляды, установленные традицией, мы не расширяем границы познания, а лишь попусту тратим слова. Вместо этого попробуем разобраться, что собой представляют люди, которых принято называть «истинными джентльменами», и постараемся установить, что же это понятие означает. Коль скоро слово «характер» слишком расплывчато, рассмотрим эту разновидность с самых разных сторон, – быть может, это даст нам гораздо лучшее о ней представление.
Лучшие свои качества истинный джентльмен проявляет не в сфере практической, не в конкретных делах, а в легкой, непринужденной беседе; качество это весьма редкое, ибо нет более сложной вещи на свете, чем непринужденность в поведении, в беседе и в сочинительстве. Впервые соприкоснувшись с истинным джентльменом в обществе, вы не сразу обратите на него внимание; чтобы нащупать его сильные стороны, вам, быть может, потребуется не одна беседа с ним, а несколько.
Знаниями он, прямо скажем, не обременен; все достоинства, коими он обладает, достались ему от природы. В его суждениях нет ничего заемного; для него высказывать здравые мысли ничуть не сложнее, чем дышать полной грудью. Вместе с тем, невеждой его не назовешь: книги он почитывает, однако к чтению относится пренебрежительно.
Острословие – не его сильная сторона. Впрочем, качество это вызывает у собеседников восхищение, но никак не уважение. Острословие быстро приедается; между ним и обычной, непритязательной беседой – дистанция столь велика, что острый ум мешает общему течению разговора, каковой ценится в обществе более всего и всем его участникам приятен в равной степени.
Точно так же не способен истинный джентльмен вызывать у собеседников смех, хотя некоторые его наблюдения не лишены остроумия. В его репликах сквозит подчас скрытая ирония. В своих высказываниях он избегает крайностей, собеседнику он почти никогда не противоречит, отпускает скептические замечания и сторонится серьезных тем: свое суждение он обязательно выскажет, но вдаваться в суть дела не будет. Вашу точку зрения он не станет оспаривать, но и вы, усомнившись в его правоте, мало чего добьетесь.
Чтобы быть принятым в обществе, человек не должен демонстрировать таланты, могущие вызвать зависть и, как следствие, всеобщую неловкость. Именно по этой причине поведение в обществе истинного джентльмена лишено всякою блеска. Его суждения редко запоминаются, a bons mots пересказываются. Его речь легка и непринужденна, но сильного впечатления не производит. Остроты в его речи нет, зато есть изобилие тончайших штрихов и оттенков, равно незаметных и неподражаемых. Вы, должно быть, обращали внимание, что в жизни какой-нибудь мудрец, ярый спорщик или же человек, кичащийся своим познаниями, всегда окружен большим числом поклонников. Иное дело в свете: там в подобных людях особой нужды нет. Люди знатные, в отличие от простых людей, не терпят, когда перед ними демонстрируют свое превосходство, тем более превосходство общепризнанное. В их представлении человек должен руководствоваться принципом учтивости, каковая нередко оборачивается вялостью и безжизненностью.
С точки зрения людей невзыскательных, синонимом учтивости является вежливость, умение пристойно себя вести. С точки же зрения людей утонченных, учтивость – это нечто совсем иное. В речи истинного джентльмена обращает на себя внимание лишь то, что она свободна и непринужденна. В его поведении есть определенного рода прямота и чистосердечие, каковые требуют от собеседника точно таких же прямоты и чистосердечия. На любезности и комплименты он скуп, ибо ничто так не сбивает с толку собеседника, как искренние заверения в дружбе: к тому же комплимент доставляет удовольствие лишь в том случае, если можешь ответить на него с умом.
Свободен и раскован и язык, и поведение, да и внешний вид истинного джентльмена, чему могут позавидовать люди деловые и занятые, все те, кто относится к жизни всерьез. Подобной свободе он обязан в равной степени немалому достатку, светскому лоску и связям при дворе.
Праздность – основная черта его характера. Прилежание, бережливость, забота о будущем – добродетели людей деловых, основательных; их сдержанность и добропорядочность не имеют ничего общего с отменным настроением и непринужденностью, столь свойственными истинному джентльмену.
Легкомысленный образ жизни также ему присущ. Вместе с тем истинный джентльмен – повеса, но никак не распутник; он человек светский, не больше и не меньше. Доблестным воином или верным возлюбленным его не назовешь; его отличают недобросовестность в делах и приличия на словах. Пьянство ему отвратительно, однако изысканных блюд он не гнушается. Его можно обвинить в чрезмерном увлечении азартными играми, вместе с тем ему никак не откажешь в отменной выдержке при проигрыше.
В его рассуждениях нет и намека на тщеславие, однако собеседник наблюдательный разглядит за его приветливостью и любезностью непомерную гордыню.
Истинный джентльмен никогда не бывает преданным другом; давно уже замечено, что человек добропорядочный и обстоятельный в обществе испытывает стеснение. Напротив, именно в обществе, а не в отношениях с другом, отцом, мужем, родственником или же с близкими людьми истинный джентльмен чувствует себя в своей тарелке. Французы подают всему миру пример светского лоска; и то сказать, нигде так не чтят светских сборищ и так не пренебрегают уединением, как во Франции. Истинному джентльмену не свойственны нежность, а также то, что принято называть добросердечием; сочувствие к ближнему, помощь неудачнику – все это лишь способствует, по мнению истинного джентльмена, развитию хандры и разлитию желчи.
Если человек вы робкий, вам ни за что не стать истинным джентльменом. Однако коль скоро истинный джентльмен более всего боится обвинений в поведении нарочитом, показном, важно не только отличаться дерзостью, но и уметь скрывать ее. Наглости и грубости истинный джентльмен должен противопоставить самообладание, в основе которого лежит уверенность в себе и в своих силах. Вести себя он может по своему усмотрению, но избегать лицемерия, с каким расхваливает картину ушлый перекупщик или же пылкий ценитель живописи, он должен любой ценой. Истинный джентльмен идет по жизни с беспримерной безмятежностью. Он всеми признан и уважаем; его расположения ищут, к нему прекрасно относятся – но по-настоящему не любят.
Тут, впрочем, я, может быть, ошибаюсь, ибо в отношении к истинному джентльмену проявляются все признаки любви, кроме тех, что возникают между близкими людьми, которые не считают нужным сдерживать свои чувства.
Очень может быть, что этого персонажа вы никогда не встретите. Мне же иногда приходилось видеть нечто подобное. Во всяком случае, если вы хотите прослыть безупречным джентльменом, то должны обладать всеми перечисленными качествами. Безупречным джентльменом, а не безупречным человеком, ибо у этого господина немало недостатков. Впрочем, без этих недостатков он не был бы столь неотразим.
Здравомыслящий человек
Тот, кого я задумал описать, – не мудрец времен стоиков и уж тем более не тот, кто в Священном писании «умудрит тебя во спасение» {250}. Это самый обыкновенный здравомыслящий человек, из тех, кто избрал себе цель в жизни и упорно, настойчиво ее добивается. Казалось бы, к вышесказанному прибавить нечего – разве что превознести осмотрительность и усердие. Я, однако, придерживаюсь иной точки зрения. Все то, что на первый взгляд всецело зависит от разума и рассудительности, всегда некоторым образом связано и с нашими чувствами; больше того: сами по себе разум и рассудительность зависят если не по сути, то, по крайней мере, по своим особенностям от наших природных качеств, от нашего склада ума и темперамента. Здравомыслие, иными словами, – это не только здравый смысл, но и – в не меньшей степени – особый способ чувствования и понимания.
У здравомыслящего человека, впрочем, лишь две страсти: корыстолюбие и честолюбие; все остальные поглощаются этими двумя и если и возникают, то лишь для удовлетворения двух основных.
Когда здравомыслящий человек ставит перед собой какую-то цель, он ни на минуту не упускает ее из виду, не жертвует ею ради чего-то незначительного, сулящего сиюминутное удовольствие. Слабые умы не в состоянии сосредоточиться на одном предмете. Занятие это очень скоро приедается, и, хотя полностью отказаться от поставленной задачи им не хочется, они то и дело отвлекаются на что-то другое, вследствие чего оказываются еще дальше от цели, чем в начале пути.
Всю жизнь они живут, лишая себя удовольствий и ущемляя собственные интересы, и в могилу ложатся измученными, недовольными собой, безутешными. Жизнь же человека здравомыслящего целиком посвящена одной цели. Он знает – все иметь невозможно, а потому удовольствия предпочитает спокойные и постоянные. Он никогда не доверяется случаю и готов пожертвовать жизнью, лишь бы не жить, как придется. Всякий день для него – не более чем шаг к следующему, каждый год – следующая ступень идущей вверх лестницы к будущим успехам. Нельзя сказать, впрочем, чтобы успехи и деньги не доставляли ему радости; однако один успех лишь подталкивает его к другому, и удовлетворение, какое он испытывает от очередного успеха, в том и состоит, что успех этот – залог дальнейших удач на жизненном пути.
Ему не откажешь в смелости, и немалой; он уяснил себе, что жизнь без цели – не жизнь, а потому ради цели всегда ставит жизнь на карту, а порой – и саму цель ради цели еще большей. Однако смелость эта не бесшабашна, она всегда продуманна, взвешена. Он не сделает ни одного необдуманного шага, но если уж сделал, назад, вопреки любым опасностям, не повернет. Поступь у него не быстрая, но твердая и уверенная. Жизненное пространство он завоевывает не так быстро, как те, что спешат преуспеть, но, завоевав, не отдаст ни пяди. Его считают удачливым, и он действительно удачлив. Шансы у всех людей примерно равны, но использовать их может лишь тот, кто последователен и целеустремлен. Неожиданности случаются с ним не реже, чем с другими, но он знает, когда они могут произойти, и понимает, как использовать их в своих интересах. Кругозор у него не широк, но на отсутствие сообразительности он не жалуется: больше того, чем уже его кругозор, тем он сообразительней. Богатым воображением, оригинальностью он также не отличается, а потому его действия вызывают скорее одобрение, чем восхищение.
Честолюбие – страсть мелкая, ее легко подавить, но для честолюбца она пагубна; многого страсть эта не добьется, ибо ни от чего не отказывается и живет исключительно сегодняшним днем. Ее аппетит быстро насыщается, но столь же быстро возникает вновь. Нередко досконально продуманный план расстраивается оттого, что честолюбцу необходимо не только добиться цели, но и блеснуть при этом умом; человек же здравомыслящий гораздо выше подобных амбиций, из-за которых он может оказаться во власти последнего дурака: вместе с тем он прекрасно знает себе цену, больше того, он – гордец; гордыня вызывает презрение, только если гордец – человек откровенно слабый, слабые же люди собой гордятся редко. Он делает все от себя зависящее, чтобы не вызывать презрение, однако точно так же сторонится и восхищения; ему требуется не восхищение, а почитание, и он упорно добивается почитания, из коего стремится извлечь выгоду. Сам же он никем не восхищается, мало кого почитает, а те немногие, к кому он относится с почтением, вызывают у него постоянный страх. С наибольшим презрением относится он к людям добропорядочным и не слишком способным, а также к людям утонченным, которые отличаются опрометчивостью и в этом мире не преуспели. Он знает: одна неудача, если с ней смириться, влечет за собой другую: человек гордый, он тяжело переносит неудачи и отличается постоянством, позволяющим не отступать от принятых решений. Вот почему, если он задумал отомстить, месть его будет продуманной, неотвратимой и сокрушительной. Впрочем, он не только безжалостный мститель, но и верный друг: обратитесь к нему с просьбой – и он вас не подведет. Он не забывает добра – а это уже не мало. И друзей тоже – в том, по крайней мере, смысле, что знает, чем они могут ему пригодиться. Выбирая себе друзей, он мало печется об их душевных или моральных качествах; однако, выбрав друга, от него не отступится, какими бы изъянами тот ни страдал. Ему давно и хорошо известно: безупречных людей на свете не бывает. Ему претит не порок, а глупость, но коль скоро к своим друзьям он относится без особого почтения, он готов простить им даже глупость. Если же он все-таки изменит своим дружеским чувствам, бывшему другу несдобровать.
Он не красноречив, но заставить себя слушать умеет – ни один человек на свете ни разу не слышал от него ни одного необдуманного, пустопорожнего слова. Кажется, будто в его словах заключено больше, чем он хотел сказать; говорит он с расстановкой, раздумчиво и в своих рассуждениях больше полагается на жизненный опыт, чем на отвлеченные идеи. Прослыть он стремится не столько человеком приятным, сколько находчивым и дальновидным, человеком дела, а не фразы. Он ничего не принимает на веру, и каждый прожитый им день убеждает его в том, насколько он прав. С людьми вероломными и преданными ведет он себя с равной настороженностью, ибо считает, что и преданный человек преследует свои интересы. Его основное предубеждение в том и состоит, что люди, все без исключения, – себе на уме. По-настоящему он верит только самому себе, и это тоже часто причиняет ему вред.
В нем нет мягкости, податливости человека добродушного; по природе своей он суров, жестокосерд и непреклонен. Человек для него ничего собой не представляет, если его смерть не более способствует ведению дел, чем жизнь. В то же время его не обвинишь в жестокости или кровожадности, ведь он никогда не сделает ничего лишнего. В ярость впадает он редко.
