Текст книги "Знание-сила, 2004 № 01 (919)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Annotation

Ежемесячный научно-популярный и научно-художественный журнал

Знание-сила, 2004 № 01 (919)

Посреди морозного лета

Главная тема

Масс-культ-УРА!

Смысл и назначение масскульта

Автопортрет на фоне голубого экрана

Компромисс

Во всем мире

Эффект телепортации

Споры вокруг Дарвина

Самый, самая, самое

Элвис первый, единственный

В поисках тайны Ленина

Во всем мире

У входа в храм истории науки

Предисловие к публикации эссе Станислава Лема в журнале "Знание-сила"

Моделирование культуры

"Философский параход"

Понемногу о многом

Суд длиною в полтысячелетия

Россия XX век". Конкурс Мемориала"

По кругу?

Шакур Рахимов – король конокрадов?

Донос как способ взаимоотношений человека с властью

Портрет на фоне событий местного значения

Когда приходят пророки?

Книжный магазин

Календарь ЗС: февраль

Мозаика

Знание-сила, 2004 № 01 (919)

Ежемесячный научно-популярный и научно-художественный журнал

Издается с января 1926 года

«ЗНАНИЕ – СИЛА» ЖУРНАЛ. КОТОРЫЙ УМНЫЕ ЛЮДИ ЧИГАЮТ УЖЕ 78 ЛЕТ!

ЗАМЕТКИ ОБОЗРЕВАТЕЛЯ

Александр Волков

Посреди морозного лета

Символ Антарктиды – пингвины

Напрасно ледяные просторы Антарктиды называют «безмолвной стихией». Рассказать они могут многое. Антарктический лед – это необычный архив, летопись климата за сотни тысяч лет. Прочитывая ее в подробностях, мы можем вернее судить о том, как изменится климат.

В глыбах льда зафиксирован точный состав атмосферы в ту эпоху, когда он образовался. В воздушных пузырьках, заключенных в нем, содержатся углекислый газ и метан. Датируют слои льда по имеющимся примесям. Ведь их концентрация меняется в зимнее и летнее время года, в теплые и ледниковые периоды истории Земли.

В поисках ответа ученые регулярно берут пробы льда – так называемые керны. В Антарктиде самые крупные керны извлечены на российской станции «Восток» и французской станции «Конкордия». Они содержат сведения об истории климата почти за полмиллиона лет. Анализируя их, а также два таких же крупных керна, извлеченных в Гренландии, можно отметить следующее.

В последние 400 тысяч лет климат нашей планеты был преимущественно холодным. Однако через каждые 100 тысяч лет ледниковая эпоха сменялась коротким потеплением, продолжавшимся не более десяти-двадцати тысяч лет. Мы живем сейчас в период потепления, которое длится свыше 10 тысяч лет, а значит, через несколько тысячелетий наступит новый ледниковый период.

Замрет Гольфстрим. Его теплые воды перестанут омывать северное и западное побережье Европы. Обширные районы этой части света скует вечная мерзлота. Громадные языки ледника надвинутся с севера на священные камни Европы...

Зато где-нибудь в море Росса – не в пример России – станет заметно теплее. Сравнивая керны, ученые обнаружили любопытный феномен: его назвали «биполярными качелями». Если в Северном полушарии наблюдалось похолодание, то в Южном полушарии – потепление, и наоборот.

Очевидно, когда Гольфстрим прекращал свое движение, все накопленное им тепло оставалось в Южном полушарии. Северная часть планеты остывала Так что климат планеты оказался не таким стабильным, как предполагали ранее. Вместо постепенных перемен регулярно происходят катастрофы. Нам следует признать климат нелинейной системой, говорят ученые.

Сейчас представители L2 стран участвуют в европейском проекте исследования льда в Антарктиде (EPICA). Они задались целью сравнить историю климата Северного и Южного полушарий Земли. Особенно их интересует, что происходило в Антарктиде, когда в Евразии всего за одно поколение, по меркам человека, температура повышалась почти на 10 градусов.

В компьютерной модели, созданной учеными из Бременского университета, хорошо видно, что температура в Северном полушарии зависит от площади, занятой льдами в Антарктике. Там, в море Уэддела – огромном море, лежащем к востоку от Антарктического полуострова, – спрятан тот естественный «движитель» климата, роль которого ученые только начинают понимать: гигантский подводный «насос», поддерживающий всю систему течений на нашей планете. Холодная вода погружается в глубь моря Уэддела со скоростью 4 – 6 миллионов кубических метров в секунду, а затем поворачивает на север. Ежедневно этот «конвейер» переносит до 24 триллионов киловатт-часов энергии. Тщательно описав его работу, можно создать реалистичную схему циркуляции воды в Мировом океане, а значит, и модель климата на нашей планете.

Мир Антарктиды уникален: в нем нет, например, привычных для Арктики песцов

Когда шельфовые льды Антарктиды тают, в море Уэддела становится все больше пресной воды. Она не тонет в соленой морской воде, и подводный «насос» начинает работать с перебоями. Морские течения останавливаются. В Северном полушарии становится холоднее.

Наблюдения за этим подводным «механизмом» ведутся всего десять лет. Однако за это время зафиксировано повышение средней температуры воды на 0,1 градуса, и значит, «конвейер» стал двигаться еще энергичнее. Однако ученые пока не берутся сказать, как это изменение может повлиять на климат в Евразии. Они уверены лишь в одном: наш климат зарождается там, на далеком юге, где трехцветные российские знамена веют над станциями «Восток», «Молодежная», «Мирный», «Беллинсгаузен» и «Новолазаревская» – «островками» России в Южном полушарии.

В наши дни расхожие страхи людей, привыкающих к капризам погоды, нередко сводятся к одной боязливой фразе: «Что если лед в Антарктиде растает?» Тогда Океан поглотит Кирибати, Маршалловы острова, Нидерланды и многие побережья в придачу. Однако страхи напрасны.

По расчетам американского геолога Джона Стоуна, льды в Западной Антарктиде – а именно эта часть континента может остаться без привычного панциря – растают лишь через семь тысяч лет. Это вызовет повышение уровня Мирового океана самое большее на 4,8 метра За последнюю тысячу лет, отмечает Стоун, толщина ледяного панциря ежегодно уменьшалась примерно на 5 сантиметров. Этот процесс никак не связан с «глобальным потеплением», о котором стало модным говорить в последнее время. Постепенное таяние льдов Антарктида представляет собой часть естественного природного процесса, длящегося миллионы лет.

Антарктида – самый холодный, ветреный и сухой континент. Рабочий год здесь короток. Он начинается в декабре и заканчивается в середине февраля,, но и тогда столбик термометра редко поднимается выше «минус двадцати». Затем температура опускается ниже -50 градусов. Начинает дуть ураганный ветер. Его скорость превышает 200 километров в час. Солнце на месяцы скрывается за горизонтом.

Антарктида долго оставалась безлюдной Лишь в конце пятидесятых годов прошлого века ее начали заселять ученые. Открылись научно-исследовательские станции СССР, США и ряда других стран.

Путешествие во времени Антарктиды

250 миллионов лет назад Антарктида была частью Пангеи и лежала севернее, чем теперь.

160 миллионов лет назад в Антарктиде росли леса из цикадофитов, напоминавших пальмы, и древовидных папоротников, а в ручьях плескалась рыба. Это доказывают находки, сделанные на Антарктическом полуострове, где имеются участки, нескованные льдом.

100 миллионов лет назад Антарктида переместилась к Южному полюсу, однако еще миллионы лет она оставалась свободной от льдов.

50 миллионов лет назад температура в Антарктиде заметно понизилась.

33 миллиона лет назад исчез сухопутный перешеек, связывавший Австралию и Антарктиду. Еще ранее Антарктида отделилась от Южной Америки. Теперь Антарктида оказалась изолированной от остальных континентов. Образовалось циркумполярное течение, уносящее теплые воды от берегов Антарктиды.

(2 миллиона лет назад льдами покрылась Арктика.)

Январь 1820 года – российский офицер Фаддей Беллинсгаузен открывает Антарктиду.

Нейтринный телескоп «Аманда» (черными точками обозначены детекторы)

Особый интерес вызывал Антарктический полуостров. Он протянулся почти до оконечности Южной Америки – до границ Аргентины и Чили. Там легче всего было бы добывать полезные ископаемые. Ведь богатства Антарктиды велики. Геологи предполагают, что подо льдом можно найти уголь и железную руду, платину и никель, хром, кобальт, свинец и другие редкие металлы. У берегов Антарктиды встречаются месторождения нефти и природного газа. Так, запасы нефти в море Росса составляют примерно 45 миллиардов баррелей. Однако добыча ее крайне затруднена из-за скопившихся здесь айсбергов. Поэтому крупнейшие страны мира согласились на ближайшие полвека отказаться от любой разработки месторождений южнее 60 градуса южной широты. Шестой континент превратился в естественный заповедник. Это не вызвало споров, ведь

* добыча полезных ископаемых пока экономически невыгодна;

* китобойный промысел запрещен;

* надежды на массовый лов криля не оправдались.

Антарктида превратилась в научный центр. Ее вечные льды стали лабораторией под открытым небом. По данным на январь 2003 года, здесь действуют 44 исследовательские станции. Постоянное население континента составляет около тысячи человек, среди них – выходцы из Бразилии, Польши, ЮАР, Кореи, Китая, Индии.

Сотрудники российской станции «Восток» пробурили скважину глубиной 3630 метров

«Сегодня всем кажется, что никому и в голову не придет сражаться за айсберги и голые скалы, но точно так же никто не предполагал, что возможна серьезная война между Великобританией и Аргентиной из-за голых и пустынных Фолклендских островов»

(П. Дейниченко. «XXI век: история не кончается»)

Около 2,2 миллиона лет назад в море Беллинсгаузена рухнул астероид длиной более километра. Мощность удара была эквивалентна двум миллионам бомб, сброшенных на Хиросиму. Об этом катаклизме напоминают останки древних морских организмов, обнаруженные во льдах Антарктиды.

Шестой континент интересует не только метеорологов, но и медиков. Ведь организмы, населяющие Антарктиду, выдержали самые суровые испытания. Селекционный отбор был особенно строгим, зато и достижения здешних обитателей удивительны.

Так, пингвин в поисках пищи может нырять на глубину до 500 метров, осваивая новый ареал обитания.

А какие причудливые существа встречаются на глубине свыше 5000 метров! Здешние экземпляры губок достигают двухметровой длины, в то время как у берегов Канады их длина не превышает полуметра. Гигантские размеры животных объясняются замедленным обменом веществ в их клетках. При здешних низких температурах животные развиваются медленнее, но зато подолгу не старятся.

Так, одна из губок, выловленных в море Росса, родилась, по оценке немецких ученых, более десяти тысяч лет назад. Вот уж «мафусаил», которых нигде больше не сыскать. Это – самое старое существо, найденное когда-либо на Земле. Оно живет на холоде, но на спасительном холоде.

Жизнь в Антарктиде есть даже под толщей льда, на глубине свыше трех километров. Там, возле российской станции «Восток», скрывается огромное озеро под таким же названием. По глубине оно не уступит Байкалу. Вот уже 20 миллионов лет оно отрезано от внешнего мира. Российские ученые пробурили скважину над озером, но остановились в 120 метрах от воды, чтобы не загрязнить ее микробами. Исследовать озеро можно лишь с помощью абсолютно стерильной техники.

Сейчас в НАСА разрабатывают специальный бурильный агрегат, а через несколько лет его используют и при исследовании океана, раскинувшегося подо льдами Европы – одного из спутников Юпитера. «Ведь если в Солнечной системе есть живые организмы, то они вероятнее всего находятся там, на Европе», – считают многие ученые.

В Антарктиде, в образцах льда, взятых над озером Восток, уже найдены бактерии, грибы и водоросли. По словам российского ученого Сабита Абысова, после длительной «спячки» во льду они остались вполне жизнеспособными. В водах озера биологи рассчитывают найти уникальные популяции микробов, развившиеся в необычных условиях.

Более пятнадцати миллионов лет назад ледяной свод окончательно отгородил озеро от внешнего мира. Большинство его обитателей – черви, тихоходки и мелкие рачки – умерли голодной смертью, но, видимо, некоторые микроорганизмы выжили. Они питались органическим материалом, еще проникавшим сквозь ледяной панцирь, и пожирали останки погибших ранее животных. Впоследствии давление ледяного свода возросло настолько, что кислород из подтаявшего льда перестал растворяться в водах озера. Многие микроорганизмы задохнулись, но остальные научились дышать воздухом, нерастворенным в воде.

Их поисками занялись ученые России и Франции. В 2002 году Сергей Булат и Жан-Робер Пети сообщили, что в ледяной корке над озером обнаружены следы трех штаммов термофильных бактерий. Возможно, на дне озера имеются горячие источники, в которых и обитали эти микробы.

Теперь Антарктида вызывает большой интерес даже у физиков и астрономов. Здесь, на станции Амундсена– Скотта, то есть на Южном полюсе планеты, сооружается необычный телескоп «Аманда». Он предназначен для охоты на нейтрино, а потому нацелен не в небо, а на огромный ледяной куб объемом один кубический километр.

Самый большой в мире нейтринный телескоп будет состоять из 5477 детекторов, погруженных в лед на глубину более двух километров. Его строительство закончится в 2009 году. Для снабжения сотрудников телескопа прокладывают шоссе от побережья, от станции Мак-Мердо, к Южному полюсу. Его протяженность составит 1600 километров. Шоссе намечено построить к 2005 году. Пока что попасть на Южный полюс можно лишь воздушным путем.

Со временем сюда станет добираться все больше туристов, и, может быть, кто-то из читателей через несколько лет предпочтет южному круизу путешествие в Антарктиду. Уже сейчас около 15 тысяч туристов ежегодно прибывают на шестой континент, чтобы полюбоваться здешними красотами. Из нашей теплой зимы они переносятся в морозное лето. Белых пятен не осталось для них даже в этой далекой, снежной стране.

Главная тема

Масс-культ-УРА!

Притягательная и стыдная: ей предаются, как пороку, и все равно предаются.

И предают остракизму, особенно пафосному, когда поучают младших.

Но уже невозможно отрицать, что массовая культура – неотъемлемая часть жизни общества, что она завоевала и продолжает завоевывать миллионы, отвечая на какие-то глубинные и глубокие потребности человека.

Раз от нее просто так не отмахнешься, хорошо бы понять, в чем ее сила...

Ольга Балла

Смысл и назначение масскульта

Массовая культура всеядна, что ни попадет под руку – все в дело годится. Она ни единого предмета не оставляет без ценностных проекций.

Это хорошо видно на примере рекламы, которая превращает сигареты, пиво, жвачку в символы свободы, индивидуальности, освоения нового.

Сознание в эпоху его технической воспроизводимости

Массовая культура родилась, не подозревая, что она массовая (может быть, и не догадалась бы никогда, если бы интеллектуалы не объяснили). Она родилась как восполнение другой, утраченной естественной жизненной среды – традиционного общества и его фольклора. Источники ее на первый взгляд кажутся столь разнородными, что впору удивиться, как они вообще встретились и породили общее детище: «естественный» фольклор с его безымянностью, все– принадлежностью, повсеместной распространенностью – и «искусственное» массовое, стандартизирующее, «машинное» производство товаров и самой жизни, начавшееся в Европе конца XIX века.

Общее у них, как нетрудно догадаться, одно – безличность.

Индустрия больших городов стягивала жителей деревень, которые от корней и фольклора оторвались, а потребность в чем-то, по фольклорному типу организующем жизнь, осталась. Свято место немедленно стало заполняться типовой же культурной продукцией вначале вполне стихийно, с порождением массы промежуточных форм типа анекдотов или городских романсов. Затем, стоило лишь окрепнуть техническим возможностям у средств массовой информации, дело было поставлено на поток, и продукт стал штамповаться профессионалами.

От второго родителя – индустриальной цивилизации – дитя унаследовало фамильные черты: механическую воспроизводимость, серийность и общедоступность, совершенно как у фольклора. Загорелась заря эпохи поп-музыки и сериалов, мыльных опер и ток-шоу, рекламы и лавбургеров... Интеллектуалы довольно долгое время попросту не знали, что е этим делать, кроме как проклинать вслед за Кьеркегором и Ницше, которые еще до всякого настоящего масскульта посылали образцовые проклятия «искусству толпы».

Вскоре критическая масса массовой культуры в общекультурном пространстве оказалась уже настолько превышенной, что стало ясно: пора вырабатывать новые понимания. Традиционная новоевропейская эстетика «индивидуального», «неповторимого» оказалась попросту бессильна: массовая культура вообще «по ту сторону» не только индивидуального и неповторимого, но чуть ли не самого привычно понимаемого эстетического. Вобрав в себя как свои материалы и элементы, и искусство, и производство, и политику, и повседневную жизнь, массовая культура стала всем этим сразу одновременно, без разбора. Она – форма жизни, модус отношения к ней.

Масскульт – прежде всего одна из самых что ни на есть базовых форм повседневности. Воспитанный в напряженном культе новизны, человек модерна скучает и томится в повседневности, в которой десятки и сотни поколений людей превосходно уживались. Вся «высокая» культура существует как исключение из обыденного порядка вещей, но она требует для своего восприятия и специальных усилий, и определенной подготовки. Масскульт – это радикальная попытка разнообразить повседневность, не выходя, однако, в иные измерения бытия: несмотря на все свои эксцессы и излишества, она живет в режиме самосберегания. Даже когда она растрачивает избыток сил своих носителей (как в буйстве фанатов на матчах), она только затем это делает, чтобы они, выорав свой избыток, спокойно вписались потом в ту же повседневность. Массовую культуру сочинили, чтобы примириться с повседневностью без особых затрат ума и духа.

В лице «массовой культуры» интеллектуалы создали себе противника, который нужен им для поддержания собственного тонуса, как повод для постоянного уточнения собственной позиции.

Массовая культура всеядна, что ни попадет под руку – все в дело годится. Она страшно насыщена ценностями и смыслами, ни единого предмета не оставляет без ценностных проекций. Это хорошо видно на примере рекламы, которая превращает какие-нибудь сигареты, пиво, жвачку в символы таких больших вещей, как свобода, индивидуальность, освоение нового, и таким образом реклам ирует-то вовсе не их, а все те же стандартизованные до неузнаваемости новоевропейские ценности. Происходит «гиперсемантизация» мелких, подсобных самих по себе предметов: каждый из них разрастается до знака образа жизни, ценностной позиции. Причем такого, который касается буквально каждого: чего в массовой культуре нет, так это непосвященных.

Массовая культура со всеми «на ты», ведь она возвращает человека в молодость. В особую евро-американскую молодость. Она культивирует ценности, по сути, подросткового типа. Ценности общности – быть «как все», принадлежать к некой группе, иметь то, что имеют «другие», любить то, что любят «другие», делать то, что делают «другие», и одновременно – ценности самоутверждения: быть заметнее других, успешнее других... Ценности экстремального опыта, сильных ощущений, разнообразия: ведь при всей ее только ленивым не помянутой консервативности массовая культура жадно, ненасытно и постоянно требует нового – новых «звезд», новых песен, новых сплетен... Культ новизны, пронизывающий масскульт, выдает в ней законнейшее дитя новоевропейской культуры с ее ценностями постоянного самопревосхождения, динамизма, развития.

Масскульт живет настоящим, даже когда создает некие образы прошлого или будущего: не обремененная рефлексией и критичностью, она и в них видит лишь самое себя и собственные подтверждения. Она простодушно всему верит. Она возвращает своих потребителей в то состояние подростка, когда собственные возможности казались неисчерпаемыми, собственное время – безграничным, рост – главной задачей, развлечения – главным соблазном, чувственность – важнейшим предметом интереса. Да, пожалуй, и в детство, когда времени вообще нет: ребенок, как и че ловек масскульта, живет одним выпуклым настоящим. Ведь массовая культура и сама молода, ей по большому счету и века-то не исполнилось!

Отсюда и ее эклектичность: в точности как ребенку, ей все на свете интересно и значительно. В то время как «взрослая», «высокая» культура, брезгливо или просто не замечая, перешагивает всякие валяющиеся на земле фантики, щепочки, окурки, обломки, культура массовая их радостно подбирает, всматривается в них, в их самоценности, не слишком-то беспокоясь о том, что все эти чудесные вещи значили в тех контекстах, из которых некогда выпали. Она организует их совсем в другой язык, о другом повествующий. Как ни смешно, повествует он, кажется, о тотальной и нерефлектируемой, даром данной осмысленности жизни (только в детстве у человека так бывает), о становлении ее смыслов из решительно любого «случайного» источника. Ведь детство, между прочим, метафизический возраст тем вернее, что ничегошеньки не знает о метафизике...

Индустрия интерпретаций

Примерно к 30-м годам ушедшего века евро-американские интеллектуалы приступили к выработке теорий о том, что такое массовая культура и породившее ее массовое же общество.

Не знаю, скопилось ли вокруг еще чего-нибудь такое количество стереотипов и предрассудков (и контрстереотипов, и контрпредрассудков, которые суть не что иное, как те же стереотипы и предрассудки, вывернутые наизнанку). Массовая культура, разумеется, пуста, поверхностна, вульгарна. Она – область дурного вкуса. Она инфантилизирует своей примитивностью. Она уводит в иллюзорный мир. Она вообще апеллирует преимущественно к чему-то не вполне человеческому в человеке, во всяком случае, не вполне достойному: к сексуальности, страхам, жажде самоутверждения, наконец – к потребности в простых и ясных идеалах: вот, мол, добро в лице полицейских, а вот зло в лице гангстеров, и оно в конце фильма будет наказано. Нажимая на эти действенные рычаги, она манипулирует своей аудиторией. Тиражируя клише и не будучи по определению способной к порождению чего-то по-настоящему нового, она консервативна вплоть до косности.

Собственно, по всем этим признакам – а совсем не по широте распространения – и отличают одиозное «массовое» от «высокого» и «элитарного». Потому она и раздражает интеллектуалов с самого начала и по сей день. Со свойственной нм проницательностью интеллектуалы совершенно верно почувствовали в ней вызов «высоколобому», «высокому», «элитарному». Многие интерпретировали этот вызов как угрозу, хотя угроза – лишь один из возможных аспектов этого вызова.

Масскульт как умысел и вымысел

Все-таки коренное отличие массовой культуры от фольклора, тоже вполне массового, прежде всего в том, что она – продукт профессионального, вполне централизованного, очень тщательно налаженного поточного производства. Масскульт, вообще говоря, – это большой умысел. Это разновидность. и очень продуманная, элитарной культурной продукции.

Принято считать, что это «массовое общество», недифференцированное, породило массовую же культуру как наиболее ему адекватную. Да уж не создали ли и массовое общество самые что ни на есть высоколобые снобы-интеллектуалы? Революции XX века – и социальные, н культурные, – уж если кто и провоцировал, так именно они. Не они ли своими стараниями заменили в результате больших переворотов минувшего столетия сотням тысяч людей «судьбу» на «биографию»: предписанный устоявшимися традициями с рождения жизненный путь на изломанные, часто непредсказуемые траектории метаний по социальному пространству?

«Массовый», он же «одномерный» человек – в некоторой степени результат внешнего неизбежно предвзятого взгляда. В лице «массовой культуры» интеллектуалы создали себе противника, который был нужен им для поддержания их же собственного тонуса, создали его как вечный повод и стимул для воспроизводства, постоянного уточнения собственной позиции. Массовая культура не в большей степени паразитирует на элитарной культуре, чем элитарная на ней. В этом смысле элитарная и массовая культура – близнецы-братья.

И чем вульгарней, тем вернее: машина различии

Казалось бы, замысел удался. Сливающая будто бы все в единую «аморфную» массу, массовая культура действует как механизм, который неустанно поддерживает, все время заново воспроизводит различие между полюсами, различными уровнями культуры. Интеллектуалы не нарадуются: чем она вульгарнее, грубее, одиознее, чем больше противоречит «вкусу», «приличиям», «достоинству», чем большую брезгливость вызывает, тем радикальнее проблематизирует культурное поле в целом.

Канализируя страсти «простой» публики, она вместе с тем задает «нижнюю» планку культурного отсчета. Культура Нового времени, утратив в силу определенных причин «верхние» стимулы (Истину, Добро, Красоту, в конечном счете – Бога) и не будучи в состоянии обходиться без стимулов вовсе, создала себе, значит, стимулы «нижние». Ту самую щуку в водах культурного озера, которая там за тем плавает, чтобы карась-интеллектуал не дремал: все время указывает «высокой» культуре на ее собственные опасности. Пародирует ее пафос, ее идеологизированность. Указывает ей на ее едва ли не бесконечный потенциал «штампообразования», тыча ей в нос те штампы, которые она же и породила. Показывает «высокой» культуре ее же самое в утрированном виде.

Массовую культуру носители культуры «высокой» создали и выпестовали как великий соблазн для самих себя. Они как бы плодотворно осложнили собственную жизнь, получив в качестве задачи постоянную выработку умений этому соблазну противостоять. Но и туг еще не все так просто.

Память забвения, или Новое плодородие

Массовая культура ведь не только массовая, она, как на грех, еще и культура, сколь бы интеллектуалы ей в этом качестве не отказывали. И вот по этому-то поводу она, как и положено всему живому, нисколько не согласна на подчиненную, инструментальную роль. Она начала диктовать свои условия.

Людям, выросшим в «высокой» культуре и долгие годы активно и плодотворно в ней работавшим, «вдруг» с некоторых пор стало страшно интересно экспериментировать с формами и жанрами культуры массовой, которые дотоле иначе как пустышки и не воспринимались. Чхартишвипи-Акунин с его детективами недаром стал фигурой знаковой до нарицательности. Что-то очень симптоматичное стало происходить.

Массовая культура, конечно, перегной, в котором перепревает все, что культура «высокая», отработав, выкидывает за свои пределы как-де уже в ней не актуальное. И вот пришла пора задуматься о плодородности перегноя. В массовой культуре увидели корзину с исписанными бумагами, в которой если еще порыться, попадется что-то упущенное. В культурном пространстве происходит некая естественная циркуляция если не смыслов, то форм уж точно: вначале сверху вниз – банализаиия и вульгаризация высокого, а затем и снизу вверх – новый цикл переработки. Ведь культура, как ни удивительно, ничего не забывает, она только в разных формах запоминает, в том числе и отбрасывая на периферию, она помнит забвением, это такой особый механизм культурной памяти; и если бы надо было изобрести очередное определение культуры, которых и без того довольно, то вполне можно было бы сказать, что она – универсальный механизм запоминания. Поэтому скорее всего подобный «recycling» происходил более-менее всегда, только осознаваться как следует природа этого процесса (особенно второго его звена) стала лишь в XX веке и то ближе к его концу. Процессы осознания в ту пору вообще очень интенсифицировались, аж до болезненного. В этом смысле интерес дедушки Фрейда к бессознательному и внимание нынешних интеллектуалов к «массовому» (вполне бессознательным культурным процессам, ибо массовое не ведает, что творит) – звенья совершенно одной и той же цепи.

Носители «высокой» культуры заинтересовались, например, кичем – самым одиозным, уродливым в массовой культуре, самым «массовым» в ней. За такой интерес к тому, что «под ногами», пришлось заплатить непомерно высокую цену: отказом именно, увы, на обшекультурном уровне от ориентации «по вертикали» на трансцендентные смыслы, утратой общекультурных мускулов «вертикального» тонуса. Но если отвлечься от этой болезненной и сложной темы, приобретение нельзя отрицать. Выяснилось, что из перегноя массовой культуры много чего может вырасти. Вот, например, знающие люди говорят, что клиповая, MTV-шная эстетика очень много дала такому несомненно элитарному режиссеру, как Гринуэй; правда, благодарить за это надо и самого Гринуэя. Сама по себе массовая культура и клиповая эстетика Гринуэев не порождают. Тут необходим именно взгляд извне с присушим оному отстраненностью и остраненностью.

Теперь сетования на губительность масскульта для культуры и человека давно уже выглядят несколько запоздалыми. Сьюзен Зонтаг пишет о кэмпе как о полноценном предмете исследования. Серьезные литераторы работают в таком традиционнейше массовом жанре, как детектив. По Достоевскому снимается сериал, по Виктору Гюго ставится мюзикл. Все это – свидетельство отнюдь не того, что различие между «массовым» и «высоким» будто бы исчезло. Всего– навсего пришло время очередной раз перепродуматъ их соотношения друг с другом, а заодно и с миром, который они оба, каждое на свой лад интерпретируют.

Общество антракта в ожидании третьего звонка

На закате XX столетия интеллектуалы востребовали массовую культуру не только и не столько даже для игр, сколько для изыскивайия новых возможностей жизни культурных смыслов. Пафос-то массовая культура не только пародирует, он ведь там и в самом деле есть, в то время как высокая культура, кажется, напрочь его утратила. Массовая культура убийственно серьезна; развлекает и забавляет она в пределах очень большой серьезности. Она сама себя всерьез принимает. И мир, как он ей в меру ее кругозора дан, тоже воспринимает вполне безусловно. Для нее «все так и есть». Она же доверчива очень. Не тем ли среди прочего она стала интересна недоверчивым умникам? Сами-то они такую серьезность, такую безусловность уже и подзабыли...

Масскульт, конечно, «одноклеточный», но эта клетка непрерывно делится и порождает внутри себя дифференциации. У нее уже сейчас есть «верх» и «низ», центр и периферия, элита и мэйнстрим. Один умный наблюдатель назвал как-то, например, «Битлов», тяжелый рок – и даже то же MTV! – «элитарной массовой культурой» в отличие от «попмэйнстрима», от массово распеваемой попсы. Можно соглашаться или не соглашаться с мыслью, что именно «элитаризирующие» процессы в современном масскульте – самое ценное, что происходит сейчас в культуре вообще; но что это самое в нынешней культуре активное – очень вероятно.