Текст книги "Журнал ''ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ''. Сборник фантастики 1980-1983"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Если они хотят созерцать смерть воочию – это их дело, а не мое. Я не желаю изображать собою Вечность для них. Пусть они не обращаются к деревьям за смертью. Если они хотят увидеть именно ее, пусть вглядятся в себя и ищут ее корни в своих душах.

Перевела с английского Лариса Михайлова

Александр Варакин
ПИСАТЕЛЬ

_{ТМ 1982 № 8}

Уже много-много лет мерещилось ему одно и то же: толпа книголюбов осаждает магазин подписных изданий, где распределяют подписку на… скажем, двадцатитомник Егора Голганова. Тома солидные, тяжелые, буквы золотые, а известность, а слава – баснословные!..

Не подумайте чего такого: славы Голганов жаждал, но славы заслуженной. Ему не хотелось быть «каким-то там» Голгановым, а настоящим, непревзойденным, тонким и неповторимым.

Голганов шел к себе такому долго и настырно.

1

– Ай, какой молодец! – говорили ему с детства. – Писателем станет, – обращались к родителям.

А Егор сидел на корточках среди игрушек и выдавал строчку за строчкой и рифму за рифмой. Немного тщеславия Голгановым-старшим, и Егор прослыл бы вундеркиндом, но этого не произошло, да и слава богу: из вундеркиндов до сих пор ничего путного не выросло.

– Ай, какой молодец! – продолжала чуть позже учительница начальных классов, коей достался талантливый Голганов. – Писателем он у нас будет.

Особенно давались Егору изложения и сочинения на вольную тему.

– Прирожденный литератор! – восклицала через несколько лет учительница русского и литературы. – Гоголь не Гоголь, а Белинский наверняка.

Сочинения Голганова экспонировались на городской выставке в Парке культуры и отдыха.

– Какой стиль! – сказал однажды (из вежливости) известный поэт Тутышкин, когда ему на одном из поэтических вечеров навязали тетрадочку с сочинениями десятиклассника Егора.

Не надо было этого говорить: через несколько зим слово поэта оказалось решающим, и молодой Голганов начал всерьез творить.

Это произошло на третьем курсе. Желая сделать приятное напарнику по лабораторным работам, институтский приятель обратил внимание на неординарность текста и композиционную виртуозность, проявленные Голгановым при оформлении лабораторных работ. Еще, заметил приятель, кажется очевидным, что ты не расстаешься с пером и в часы досуга, а значит, имеешь за душой определенный рукописный материал в смысле художественного творчества.

И вот тут польщенный Голганов соврал. Да, сказал он, стихи и новеллы так и сыплются из-под моего пера. В действительности же он до этого дня ничего в жизни не писал, кроме школьных сочинений. Однако, придя вечером домой, Егор без труда набросал замысловатую новеллу на четырнадцать страниц от руки и на другой день небрежно предъявил ее приятелю.

Приятеля новелла настолько потрясла, что Голганов тут же подарил ему ее насовсем, о чем жалел потом, считая новеллу слабой, каковою она и была.

Больше никогда и никому не делал Егор таких подарков. Даже любимой девушке Маше он предусмотрительно лишь прочитывал вслух стихи собственного сочинения.

– Как ты необыкновенно пишешь! – поражалась она, чем окончательно покоряла его сердце.

После распределения Голганов решил посвятить себя литературе: отработаю три года, поднакоплю материал, издамся – и пойду в писатели. Заслуженная слава, книги, творческие встречи, переводы, инсценировки, да мало ли!.. Работа по специальности – Голганов вообще-то инженер – мало привлекала его, он мечтал лишь о том, как вечером усядется за стол, возьмет шариковую ручку да чистую тетрадь…

Одного страшился Егор: показать свои творения профессионалу. Уж очень не хотелось ему испытать разочарование, ибо за несколько лет выработался у него свой, особый режим, где было место и работе, и отдыху, и творчеству. Копилась под столом гора тетрадей – тоненьких школьных и общих, в клетку и в линейку, – исписанных разборчивым голгановским почерком.

2

Судьба приготовила Голганову сюрприз. Она дала его творчеству новый толчок, имевший серьезные последствия.

Сосед Голганова, инженер Филонов, отличался тем, что не пропускал ни одного жэковского субботника по озеленению. Он регулярно вносил плату тете Клаве за мытье подъезда, а также не было случая, чтобы при встрече не поздоровался первым, за что жильцы его чрезвычайно уважали. Дисциплинированность соседа нравилась и его начальству, а потому оно с удовольствием назначало Филонова на всевозможные ночные дежурства, на картошку и свеклу.

На этот раз Филонов отправлялся на вокзал по случаю встречи делегации славных хлопкоробов Узбекистана. Его любимая супруга отбыла на курорт. А дома оставались два отпрыска младшего школьного возраста, одному из которых только что стукнуло девять. И потому были они в весьма приподнятом настроении, а с минуты на минуту ожидали с визитом компанию себе подобных – для успешного осуществления физической расправы с именинным тортом, приобретенным Филоновым в столе заказов.

Сосед пришел к Егору и принес под мышкой какой-то ящик, напоминающий телевизор «Электроника», черно-белый вариант, с невероятным количеством ручек и кнопочек.

Усы Филонова озабоченно топорщились.

– Сами понимаете, опасно его с ними оставлять.

А это дело всей моей жизни. Зеркало Времени!..

Перейдя на загадочный шепот, сосед поведал Голганову смысл своего изобретения и в награду за его сохранность объяснил, как им пользоваться.

Оказывается, под боком у писателя вот уже несколько лет жил человек, жаждущий заслуженной славы не менее, а то и более, чем Голганов. Если верить его словам (а почему бы им не поверить?), это Зеркало Времени следует считать изобретением века. С помощью аппарата Филонова можно заглянуть в будущее. Можно увидеть своими глазами, что будут носить модницы, например, в двухтысячном году или в какую сторону изменится форма крыла у тамошних модификаций автомобиля «Жигули», а также куда сместятся другие его характеристики.

И не появится ли наконец у людей XXI века личный транспорт на воздушной подушке. И так далее. Филонов мечтательно закатывал глаза.

Хотя в данный момент Голганова оторвали от сочинения стихов, неудивительно, что, едва за соседом захлопнулась дверь, он немедля принялся за эксплуатацию чудом попавшего к нему в руки и еще не запатентованного изобретения века.

Голганов засуетился вокруг ящика. Все было очень сладко и таинственно. Даже дух захватывало. Ведь этот ящик прямо сейчас может ответить на вопросы, которые еще не один год мучили бы Егора, в один миг прояснит его писательское будущее!.. Так заманчиво: без всяких свидетелей – раз и навсегда…

Интересно, на сколько лет вперед он рассчитан? Наверное, не на одну сотню, иначе зачем бы столько кнопок на панели? По крайней мере, две тысячи восьмидесятый он должен запросто взять.

Голганов покрутил вделанный в панель телефонный диск, набирая порядковый номер года. Справа от экрана зажглась лампочка.

На буквенной клавиатуре, над которой было выдавлено «Координаты объекта», Егор уверенно набрал: «Библиотека».

Экран засветился голубым.

«Координат» явно не хватало. И Голганов продолжал: «Имени Пушкина». И добавил: «Саранск».

Действительно, сквозь голубизну проступило неясное изображение. Голганов покрутил резкость… Так и есть: книги! Длинные книжные полки.

Егор заработал ручками «вперед», «влево», «вправо» и т. д.

Горький!

Угадал. Теперь немного влево…

Кажется, проскочил. Сильная машина, наверно, на транзисторах!

Перед его глазами – собрание сочинений Гоголя.

А правее… Еще чуть-чуть…

Вот оно!!!

Раз, два, три, четыре… двадцать два прекрасных тома! «Голганов», академическое издание. Как мечтал! Золотыми буквами…

Писатель (писатель!) забыл все на свете. Он не отрывал взора от экрана, и то ли от напряжения, то ли от счастья по щеке его катилась круглая слезинка.

…Он пришел в себя, когда запахло паленым и погас свет. Из аппарата пошел густой, не позволяющий ни на что надеяться дым.

3

– Плевать! – сказал Филонов, когда вернулся. —

У меня на вокзале такая идея зародилась!.. – Взял испорченный аппарат и ушел.

Как гора с плеч!

Голганов зажил в полную силу. Он так старательно трудился теперь на литературном поприще, что это сказывалось и на его основной работе. Ему повысили зарплату и сделали руководителем группы, хотя это его мало занимало.

За пять лет Егор написал четыре романа (один в стихах!), а уж рассказов и стихов… Письма друзьям, а также матери и жене на курорт, Голганов старался писать художественно – в расчете на последний том сочинений.

Прошло несколько лет, и наконец желанный момент приблизился. Голганов решил войти в литературу. Специально копил Егор в безвестности неимоверное количество талантливых вещей: он придет эффектно! Тотально! Напечатается везде!

Голганов накупил больших конвертов по копейке штука и марок к ним, запаковал и разослал свои шедевры по редакциям. Только романы он оставил пока при себе: пустить их вторым этапом. В наилучшем состоянии духа он приготовился ждать.

4

А вечером инженер Филонов, с которым, как ни крути, Егор чувствовал себя натянуто, явился к писателю и пригласил к себе.

Когда они вошли, Егор сразу же узнал тот аппарат, который когда-то безнадежно погорел в его руках.

– Усовершенствовал! – похвалился сосед.

Действительно, рядом стоял еще один ящичек, соединенный с первым системой трубок и проводов. Ящик был прозрачен и пуст.

– У меня все уже настроено, – подмигнул Филонов и включил аппарат в сеть.

На экране засветилось… то самое собрание сочинений Голганова из двадцать первого века.

– Ух! – разыграл Егор потрясение, ибо никто не знал его тайны. Филонов был очень доволен.

– Это еще не все, – сказал он. – Я сделал приставку. В ней-то главное дело.

Сосед нажал на кнопку…

Раздалось мерное тарахтенье. И… в пустом ящике появилась книга. Та самая?!. Первый том!..

Голганов чуть не упал со стула.

Сосед приоткрыл крышку и извлек том из ящика.

– Мое главное достижение – материализующая приставка, – скромно заметил он.

Дрожащими руками Голганов раскрыл хрусткие корки первого тома.

Предисловие. Здесь-то и дается обыкновенно оценка писателю… Итак…

«Известный советский писатель Евгений Голганов родился…»

Евгений?

«…родился 14 мая 1990 года в семье…»

Перед глазами поплыло.

«Определенное влияние на творчество писателя оказали занятия его отца… ни одно из «произведений»… в кавычках? – …«произведений» которого не увидело свет… Писатель научился у отца трудолюбию…» И все?!

– Вот счастье-то! – смаковал Филонов.

Егор Голганов потерял сознание и все-таки упал со стула.

5

За ужином он долго мялся, наконец вздохнул и произнес:

– Машенька, а не подумать ли нам о ребенке?..

Это была ее мечта. Как хорошо, что он сам заговорил.

А она-то боялась помешать Голганову творить!

Михаил Пухов
ДВА ЛИКА ХРОНОСА

_{Фантастический рассказ-парадокс}

_{ТМ 1982 № 9}

Действительность, как известно, гораздо сложнее, чем можно себе представить. Во вселенной есть области, где многие знакомые нам физические законы не имеют никакой силы. Обитатели этих мест обладают удивительными, непостижимыми для нас свойствами.

В одном из таких районов жил добрый волшебник, единственное свое призвание видевший в том, чтобы искоренять зло во всех его проявлениях. Волшебник всю жизнь боролся с несправедливостью, творя добро, и натворил его столько, что никакого зла в той части космоса, где он родился, не осталось, и волшебнику пришлось перенестись на другой край вселенной, дабы продолжать свое справедливое дело.

В результате волшебник оказался рядом с Землей, и это естественно, ибо в противном случае мы ничего бы о нем не услышали. Волшебник не знал, как называется Земля, для него она была просто планетой, и он двигался над нею по круговой орбите, внимательно приглядываясь к ее поверхности и к разумным существам, ее населявшим.

Не следует забывать, что волшебники не люди. Чтобы перемещаться в космосе, волшебнику не требовались ни летательный аппарат, ни дыхательное устройство. По виду волшебник напоминал человека, но только с первого взгляда. Спереди и сзади он выглядел одинаково, ибо черная оболочка, плотно его облегавшая, была универсальной – она выполняла функции органов зрения, осязания, слуха и других чувств, нам неведомых. Несмотря на эти различия, волшебник сразу признал в людях разумных существ.

На планете, над которой волшебник летел, то погружаясь в космический мрак, то возвращаясь к солнечному теплу, добро и зло распределялись примерно поровну, и это обещало ему много работы. Правда, было какое-то обстоятельство, сильно отличавшее Землю от его родины и других миров в той части вселенной, откуда волшебник прибыл. Но разобраться во всех деталях он не успел, потому что как раз пролетал над одним населенным пунктом, прямо над площадью, пр мыкающей к городскому парку, и его внимание привлекла группа людей, теснящихся у тела мертвого человека.

Волшебник остановился на высоте 100 км над местом происшествия. Он столкнулся со злом в худшем его варианте – ведь и там, откуда он прилетел, не было более тяжкого преступления, чем посягательство на жизнь разумного существа. Вмешательство было необходимо, и волшебник начал спускаться – сначала медленно, потом все быстрее. Там, куда он спускался, было раннее утро (так ему показалось), и багровые лучи восходящего солнца лежали на мостовой и на лице убито о.

Люди внизу расступались, освобождая место вокруг мертвого тела. Они будто чувствовали приближение волшебника, хотя он снижался бесшумно. Потом они подняли лица, увидели его и следили за его спуском. Он затормозил возле самой земли и встал на асфальт рядом с трупом. Валявшийся неподалеку пустотелый металлический прут сильно облегчал его задачу. Окружающие словно оцепенели.

Волшебник тем временем действовал. В мирах, избавленных им от зла, он не раз встречался с убийствами. Он произнес беззвучное заклинание, и металлический прут, внешне оставшись тем же, превратился в магический жезл. Еще одно заклинание – и он задрожал, а потом сам прыгнул в руку волшебника. Потом труп, который был уже не совсем трупом, поднялся пошатываясь, открыл глаза, посмотрел на волшебника с выражением величайшего ужаса, но, повинуясь магической силе беззвучных слов, шагнул вперед, и волшебник коснулся жезлом его головы и сильно отдернул его назад, освобождая человека от вселившейся в него смерти. Процесс исцеления завершился.

Воскрешенный, еще ничего не понимая, смотрел на своего избавителя с тем же страхом в глазах, только теперь более осмысленным и вдруг рванулся в его сторону. Волшебник попятился, а выражение ужаса в глазах человека не исчезало, и было непохоже, что он собирается благодарить своего спасителя.

Поэтому волшебник, продолжая пятиться (если к нему применимо это понятие – ведь спереди он выглядел так же, как сзади), ускорил шаг и скрылся, сжимая в руке магический жезл, в зарослях старого парка, примыкавшего к площади. Он затратил на заклинания много сил, и ему нужно было передохнуть, чтобы продолжать свое справедливое дело.

Волшебник отдыхал в парке несколько часов, пока вдруг не понял, в чем все-таки заключается главное отличие мира, в котором он очутился, от его собственной родины. Поняв это, он пришел в отчаяние, потому что разница, которую он увидел, делала для него невозможным творить добро на Земле и вообще в этой части вселенной.

Особенность, обнаруженная волшебником, заключалась в том, что время в здешней части вселенной текло навстречу его собственному времени. Поэтому его только что совершенный благородный поступок выглядел совсем по-другому в глазах обитателей планеты, на которой он находился. Время людей текло навстречу времени волшебника, и поэтому действие для них происходило не на восходе солнца, а на закате, точнее, как в фильме, пущенном наоборот.

Согласно показаниям многочисленных свидетелей, вышедших в этот вечер гулять на площадь, дело было так. Стояла тихая, теплая погода. Над деревьями городского парка, куда опускалось солнце, висело багровое зарево заката. Вдруг из парка, сжимая в ладони кусок водопроводной трубы, выбежал черный человек, на человека непохожий. Например, у него отсутствовало лицо – его голова спереди выглядела как сзади, представляя собою гладкий шар без всяких отверстий. Черный человек вклинился в толпу гуляющих и остановился перед одним из них. Тот попятился, потому что черный человек был сам по себе очень страшен. Остальных охватило оцепенение, и никто не успел пошевелить пальцем, когда черный человек ударил выбранную жертву по голове водопроводной трубой, и тот, кого он ударил, зашатался и упал навзничь. Черный человек бросил трубу на асфальт, а еще через миг оттолкнулся ногой от земли и взлетел, и быстро исчез в вечернем небе, почему и заподозрили его космическое происхождение. К тому же нашлись свидетели, показавшие, что они собственными глазами видели, как несколько часов назад черный человек с той же трубой в руках опустился прямо с неба в заросли парка, рядом с которым впоследствии совершилось убийство.

В действительности добрый волшебник, спустя несколько часов во всем разобравшись, и пребывая в отчаянии от происшедшего, и понимая, что в обратном времени Земли его благородный поступок является тягчайшим уголовным преступлением, и не в силах что-нибудь изменить, покинул Землю, ибо на встречных потоках времени «дать» означает «отобрать» и все добро, которое он мог здесь сотворить, в наших глазах выглядело бы злом, а творить зло, даже кажущееся добром, он не умел. И волшебник немедленно оставил Землю, прихватив чудотворный жезл с целью выбросить его в Солнце, чтобы он там расплавился и сгорел, и никогда больше не мог служить орудием преступления.

А подобранный кем-то кусок водопроводной трубы лежит сейчас под стеклом в местном краеведческом музее, снабженный соответствующим пояснением.

Геннадий Мельников
ВОЛЧЬЯ ЯМА

_{ТМ 1982 № 10}

В откликах на машу анкету (см. «ТМ» № 7 за 1982 год) представители клубов любителей фантастики нередко выражают пожелания, чтобы журнал печатал лучшие произведения, рекомендованные тем или иным из них. Мы публикуем рассказ Г. Мельникова, отобранный волгоградским клубом «Ветер времени». С творчеством Г. Мельникова читатели журнала уже знакомы. За рассказ «Ясное утро после долгой ночи» (см. «ТМ» № 7 за 1981 год) он получил вторую премию последнего международного конкурса, проведенного совместно с молодежными изданиями HPБ и ПНР в 1980 году.

п. 2.01. – исключается,

п. 2.02. – после слов «…не более 50 м от вездехода» следует: «Передвигаясь по поверхности планеты, астронавт обязан ощупывать грунт впереди себя дюралевым посохом».

(Из «Дополнения к временной инструкции по технике безопасности на Септиме».)

– Посмотри, какой красавец! – сказал Шадрин, подымая голову от микроскопа. – Самый крупный за последние пять дней.

Черных без особого интереса наклонился к окуляру. На предметном столике под прозрачным колпаком сидел темно-красный паук. Как ни странно, он не казался омерзительным, подобно большинству своих соплеменников, даже наоборот – длинные и тонкие членистые ноги придавали ему какое-то изящество.

– Натуральный фрин из группы жгутоногих, – констатировал Шадрин. – Две пары легких на втором и третьем сегментах брюшка, два медиальных и четыре боковых глаза, педипальпы, как у обычных пауков, но в отличие от остальных не имеет ни паутинных, ни ядовитых желез. Фрины – это пауки, отставшие в своем развитии.

– И по вине этого недоросля мы торчим в кратере лишние семьдесят часов? – спросил Черных.

– Ты хотел сказать: по вине биолога Шадрина, который за эти семьдесят часов не нашел промежуточное звено?

– Нет, я хотел сказать то, что сказал.

Черных легонько постучал ногтем по тубусу микроскопа. Фрин подпрыгнул, как плетью, хлестнул передней ногой, которая оказалась раз в пять длиннее туловища, и по-крабьи боком начал кружить по нижней грани ограждающего колпака.

– Послушай, Владимир, – вмешался Янин, – а если этого промежуточного звена вообще нет?

– Исключено. Фрины – хищники, но, кроме них и прыгунчиков, которые по своим размерам никак не могут быть добычей пауков, я ничего пока в кратере не обнаружил: поразительно бедная фауна.

– Выходит, если мы с Георгием снова привезем тебе завтра пустые биоловушки, фринам грозит голодная смерть? – пошутил Черных

– Я могу поехать вместо тебя…

– Ты не обижайся, экстрабиолог, все в норме. Завтра наша очередь осматривать мышеловки.

Черных поднял тяжелую крышку и высунулся из люка вездехода.

– Что там? – раздался в шлемофоне голос Янина.

– Валун тонн на пять, – ответил Черных.

– Откуда он свалился?

Прикатиться ему было абсолютно неоткуда. Они находились в самом центре кратера с идеально ровной поверхностью, покрытой слоем пыли, и до ближайших завалов базальта на склонах было не менее пятнадцати километров.

– Очевидно, шадринские прыгунчики приволокли.

Ни намека на волочение, конечно, не было. Чашу кратера пересекал только след гусениц вездехода двухдневной давности. Позавчера они установили биоловушки, до которых оставалось метров восемьсот, а сегодня след в след, как альпинисты, ехали тем же маршрутом, и вот обломок преградил им путь, придавив отпечаток правой гусеницы.

– Что думаешь делать? – спросил Янин.

– Пойду пощупаю. – Черных выбрался из люка и сразу стал похож на новогоднюю игрушку: задние стоп-сигналы окрасили скафандр красным светом, а боковые габаритные огни – зеленым.

– Подъехать ближе? – подал голос Янин.

– Оставайся на месте, – Черных спрыгнул с гусеницы, подняв зеленоватые клубы пыли, и, обогнув вездеход справа, вошел в яркий конус света.

– Убавь немного, – приказал он.

Янин переключил на ближний свет, и теперь след от гусениц казался таким контрастным, когда с трудом отличаешь впадины от выпуклостей.

До «монумента» было метров двадцать. Черных, сопровождаемый тремя тенями – впереди, самой яркой, от прожектора вездехода, по бокам, едва различимыми, от двух лун, – направился к валуну. Перед ним прыгали в темноту небольшие зверьки, похожие на тушканчиков.

И, может, потому, что его внимание было приковано к треугольной глыбе, он не смог сразу остановить занесенную для следующего шага ногу, когда вдруг заметил, что тень впереди него исчезла. Центр тяжести тела переместился всего лишь на каких-то пятнадцать сантиметров, но этого было достаточно, чтобы следующий шаг стал неизбежным.

Опустив левую ногу, Черных не почувствовал под нею опоры…

Янин только на долю секунды скосил глаза на шкалу топливного бака, как вскрикнул Черных – так непроизвольно кричат люди, падая с высоты. Янин чуть не разбил шлем о лобовое стекло – между вездеходом и валуном никого не было.

– Черных! – крикнул Янин и врубил освещение на полную мощность. В наушниках шлемофона появился свист.

– Черных! – снова закричал он, вращая прожектором по сторонам. Молчание и никакого движения, только на ребрах валуна вспыхивают синие звездочки кристаллов. Свист нарастал, и вдруг на его фоне Янин отчетливо различил вздох.

– Я сейчас! – крикнул Янин. – Я иду!

И стал карабкаться по вертикальной лестнице к люку.

– Стой! – раздалось в шлемофоне.

Янин повис на верхней перекладине.

– Стой! – повторил голос Черных. – Оставайся… на месте! Я… скоро. Подожди… на месте!

Черных говорил с трудом, прерывисто, как сквозь вату.

– Где ты?! – закричал Янин, срывая голосовые связки.

– Падаю… Не выходи… Включаю ранец…

При чем здесь ранец?.. И вдруг все стало на свои места: Черных случайно включил ранцевый двигатель, его подбросило, от неожиданности он выключил двигатель, стал падать, снова включил, чтобы мягче приземлиться…

В первое мгновение Черных от неожиданности вскрикнул, и, инстинктивно сгруппировавшись, ждал удара. Секунда… вторая… третья. Слишком долго. «Трещина!» – мелькнула мысль. Теперь уже группировка не поможет. Если не затормозить – конец!

Выбросил в стороны руки, пытаясь дотянуться до отвесных стен. Руки прошли сквозь пустоту. Встречным потоком воздуха его завертело. Открыл глаза… Яркий свет и больше ничего. Привычным движением рук и ног прекратил кувыркание. Стал падать лицом вниз.

Несколько секунд ускорения – и установившаяся скорость. Плотный поток воздуха извлекал из скафандра свистящую протяжную ноту. Теперь только уловить момент и включить ранец в нужную секунду. Для торможения ему достаточно ста пятидесяти метров… Если хватит топлива.

Пылевой столб снесло в сторону. Черных стоял посреди небольшого «пятачка» обнаженного грунта, приходя в себя после затяжного падения, во время которого у него не было ни секунды для осмысливания происшедшего. Теперь, когда он почувствовал под ногами твердую опору, естественный вопрос – куда это меня угораздило? – встал перед ним.

Самое непонятное – откуда такой мощный свет? Черных поднял голову. Сквозь густую облачность просматривалось светило таких невероятных размеров, каких не было и не могло быть в радиусе двух парсеков от этой планетной системы, роль солнца в которой играла звезда шестой величины – карлик по сравнению с этим гигантом.

Яркий свет заливал обширную серую равнину, такую же, как та, на которой остался вездеход: пыль, каменистый грунт – продукты конечной стадии выветривания, низкорослые колючки, линия горизонта… Стоп! Какой горизонт может быть у внутренней полости планеты?.. «А тебе часто приходилось бывать в этих самых внутренних полостях? – усмехнулся Черных. – Тебе известна геометрия ее пространства? Может быть, горизонт – это всего лишь иллюзия?..»

Ну а это – тоже иллюзия? К нему приближалась красная лодка.

Черных напряг зрение и различил мелькание тонких серебристых весел, загребающих пыль. Только какие-то странные эти весла, какие то непрерывно ломающиеся, членистые…

«Лодка» остановилась метрах в пятнадцати и, опираясь «веслами» о поверхность, стала подыматься, как на домкратах, на глазах превращаясь в огромного паука.

Паук и человек настороженно рассматривали друг друга. Что-то знакомое обнаружил Черных в обличье страшилища: длинные и тонкие членистые ноги, темно-красное туловище, по два глаза на каждом боку… Да это же фрин! Фрин, увеличенный в тысячу раз! Там, под микроскопом, он даже показался изящным, а сейчас… А сейчас под микроскопом находился сам Черных, и фрин изучал его. Вероятно, блеск скафандра показался пауку странным, и он медлил. Но недолго.

Передняя конечность фрина, закрученная ломаной спиралью, стала медленно подыматься и отводиться назад, будто приводимая в действие гидравлическим механизмом.

«Как лассо, – подумал Черных. – Пора кончать». Хлопнул ладонью по бедру и похолодел… Бластер остался в вездеходе.

Янин до боли в глазах всматривался в темноту, надеясь, что Черных подаст сигнал, если был отброшен не очень далеко и остался жив. Мешал свет. Янин спустился в рубку и выключил прожектор.

Внезапно наступившая темнота сломила волю. Черных, не включая фонаря на шлеме, бросился в сторону, но сильный удар по ногам чем-то гибким, как плеть, отбросил его в пыль. Он упал на спину…