Текст книги "Русская жизнь. Человек с рублем (ноябрь 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

VII.

…Самолет задерживают; в зале ожидания немолодой кашемировый человек заводит разговор о ценах на недвижимость – не падают, сволочи! Пытается острить: «Все мрачней и ниже тучи опускаются над Камой…» Вяло обсуждаем дежурное – что почем, на сколько процентов и как скоро обрушится к такой-то матери. Смотрит в черное стекло, улыбается: «Дан приказ ему на запад. Ничего, месяц-другой – и вас накроет…» – и в голосе его слышна тихая, злорадная надежда.

Олег Кашин
Здесь все не так однозначно

Как азербайджанская семья засудила русскую учительницу

I.

9 октября мировой суд судебного участка № 215 Ломоносовского района г. Москвы признал учительницу музыки Светлану Валерьевну Гоголевскую виновной по статьям 116 часть 1 (унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме) и 130 часть 1 (совершение насильственных действий, причинивших физическую боль) УК РФ. В роли потерпевшего в суде выступал ученик девятого (на момент, когда все случилось – восьмого) класса московской школы номер 1264 Камран Тагиев. Судья Рябикина Екатерина Викторовна присудила учительнице Гоголевской 4 тысячи рублей штрафа плюс тысячу рублей компенсации за моральный ущерб потерпевшему.

И это все, что мы достоверно знаем об этой истории.

II.

Статья в «Комсомольской правде» по этому поводу называлась длинно: «Конфликт в московской школе: учительница попала под суд из-за „неправильной“ оценки. А ее сыну отомстили кулаками». Собственно, из «Комсомольской правды» все, и я в том числе, узнали о том, что есть такая Светлана Валерьевна и есть азербайджанская семья, с которой у Светланы Валерьевны вышел конфликт, завершившийся решением суда и штрафом. В «Комсомольской правде» со слов Светланы Валерьевны написали, что все началось в тот день, когда учительница поставила четверку младшей сестре кавказского мальчика, и за это ее брат – будущий потерпевший, – избил сына Светланы Валерьевны Сашу, с которым учился в одном классе. Сашу увезли на «скорой». Это было в конце мая; с нового учебного года учительница поменяла место работы, а ее сын – место учебы. И тогда же, когда казалось, что история окончена, Светлана Валерьевна получила повестку в суд, который, как мы уже знаем, закончился тем, что ее признали виновной.

Имена героев в газетной статье были изменены, но для того и существует гражданское общество – уже через сутки после публикации каждый, кому это было интересно, мог узнать из блогов настоящее имя, фамилию, адрес и телефон членов этой азербайджанской семьи. Кто-то публиковал эту информацию, словно стесняясь: «Надо сходить проверить, а то вдруг ошибка», кто-то прямо писал: «Вот телефон, звоните, травите». Когда кого-то травят – это всегда плохо, поэтому должен признаться, я шел к Тагиевым (как раз по тому адресу, который распространяется в интернете; часть работы активисты сделали за меня, спасибо им), очень надеясь, что мне удастся узнать от них что-нибудь, что противоречит легенде, которая (это вообще увлекательное занятие – наблюдать за рождением легенды в режиме реального времени) коллективными усилиями журналистки «Комсомольской правды» и блоггеров сформировалась в течение нескольких дней, прошедших после публикации. Ну да, я понимаю, что заведомая необъективность – это не то качество, которым стоит хвастаться, но, мне кажется, так будет честнее, чем делать вид, что ты беспристрастен. Я действительно шел к Тагиевым, чтобы их защитить.

Потому что защищать надо всех, кого травят.

III.

У Тагиевых – двухкомнатная (и, вероятно, стоит упомянуть и об этом, достаточно бедно обставленная) квартира на втором этаже хрущевской пятиэтажки по улице Новаторов. Отец – Шукюр Азизович, 45 лет, родился в Бакинской области, в Москве живет с 1981 года, когда приехал поступать в Плехановский институт, по окончании которого остался здесь жить. Работает гендиректором (наемным, владелец у компании другой) ООО «Экватор» – в компании шесть работников, производят кованые изделия. Жена Шукюра, мать Камрана – Наза Рустамовна, уроженка Баку, кандидат геолого-минералогических наук. Дети – Тирана, учится в шестом классе, Камран – в девятом. Оба родились в Москве.

IV.

В изложении Камрана и Шукюра история выглядела так. Сын Светланы Валерьевны Саша учился вместе с Камраном с первого класса. Во втором классе заболел; Камран говорит – «начались проблемы с ногами», отец поясняет – болезнь Петерса, разрушение тазобедренного сустава. Мальчику сделали две операции, потом он вернулся в школу, вначале ездил в инвалидной коляске, потом ходил на костылях (сейчас уже ходит без костылей). Камран рассказывает, что, когда Саша вернулся в школу, «ему все помогали, костыли за ним таскали, за руку держали, когда он поднимался по лестнице». «А потом Саша потихонечку начал со всеми ссориться, – говорит Камран. – Я не знаю, почему, но ни с кем у него хорошие отношения не получались. Мы все пытались с ним подружиться, а он со всеми ссорился, и с мальчиками, и с девочками. Потом детям надоело, и они перестали пытаться с ним дружить и стали все держаться от него на расстоянии и общаться с ним перестали».

Почему– то, когда Камран говорит об одноклассниках, он чаще говорит не «мы», а «дети». Не знаю, о чем может свидетельствовать такая деталь, но мне она почему-то кажется важной.

Я спросил Камрана, как именно ссорился Саша с детьми. «Я даже не знаю, – отвечает мальчик. – Мог исподтишка толкнуть, обзывал словами разными. И самих детей, и их родителей». «Я до сих пор не могу узнать, какими именно словами он меня обзывал, – добавляет Шукюр. – Говорит: делай со мной, что хочешь, я эти слова повторять не буду». Камран кивает.

V.

В классе у Камрана и своего сына Светлана Валерьевна никогда не преподавала – в школу она пришла только прошлой осенью, когда у восьмиклассников уже нет уроков музыки. Но с Тагиевыми Светлана Гоголевская была знакома и раньше – родительские собрания, какие-то школьные мероприятия. Камран говорит, что уже тогда она несколько раз «жестко разговаривала» с ним по поводу того, что он обижает ее сына, и даже дважды давала ему пощечины. «Неоднократно я обращался в администрацию школы, – рассказывает Шукюр Азизович, – они обещали провести с ней работу, но, наверное, у них ничего не получалось. Со мной она разговаривать не хотела». То есть, когда Светлана Валерьевна пришла работать в школу, с Тагиевыми она уже враждовала. А в пятом классе, который ей достался, училась Тирана Тагиева.

В «Комсомольской правде» писали, что в состояние войны конфликт перешел после того, как учительница поставила Тиране четверку за письменную контрольную работу – «на следующий день объяснила девчушке, что стоит чуть больше внимания уделять теории». Тагиевы говорят, что случая с контрольной они не запомнили, а началось все с первого же урока, после которого Тирана пришла домой и стала плакать, а когда родители спросили ее, что случилось, девочка ответила, что учительница сказала ей: «Какой бы талантливой музыканткой ты бы ни была, отличницей у меня ты не будешь, ни одной пятерки я тебе не поставлю». Про талантливую музыкантку – дело в том, что Тирана с первого класса учится в музыкальной школе имени Грига, играет на скрипке и фортепьяно и даже имеет почетные грамоты с каких-то районных мероприятий. Видимо, подозревая, что я не верю ее словам, Наза Рустамовна достает из серванта пачку грамот и дипломов, кладет передо мной – и я читаю, что, например, в прошлом году на конкурсе «Юные таланты московские» Тирана заняла первое место (правда, выступая в составе ансамбля). В пачке оказались и грамоты старшего брата, который, оказывается, в конкурсе «Юный танцор» Юго-Западного округа Москвы занял первое место, а во всероссийской физико-математической олимпиаде (что, очевидно, более существенно) – третье. И еще он круглый отличник, по итогам каждого учебного года получающий похвальные листы. Всего в классе шесть отличников.

VI.

После того случая, когда Тирана плакала, Тагиев-старший позвонил Светлане Валерьевне. «Она разговаривать не захотела, нагрубила, бросила трубку». На родительском собрании подошел к ней, спросил, чего она хочет от его детей. «Она ответила: пусть Камран на коленях извинится перед Сашей, тогда я подумаю, как себя с вами вести», – говорит отец.

После этого разговора Шукюр пошел к завучу, спросил, что ему делать. «Завуч сказала, что я могу написать заявление на имя директора, что Тирана учится музыке в музыкальной школе и поэтому не будет ходить на уроки музыки. Я написал, Тирана перестала ходить, но после этого с Камраном учительница стала себя еще агрессивнее вести».

VII.

В самом конце учебного года – 17 мая, на уроке граждановедения Камран и Саша подрались – по словам Камрана, впервые. «Саша сидел сзади меня, и я так откинулся на стуле, положил локоть ему на парту. Он ткнул меня в руку карандашом, я руку убрал, даже оборачиваться не стал. Когда кончился урок, и я выходил из класса, Саша встал между партами и сказал, что не даст мне пройти. Я толкнул его вот сюда, в плечо. Он упал на четвереньки».

Спрашиваю – как это, на четвереньки? Вперед, что ли? Камран показывает – подгибает ноги и падает на колени, «вот так».

Больше, по словам мальчика, ничего не произошло, но в раздевалке его догнала учительница музыки, дала пощечину и «стала оскорблять, в том числе по национальному признаку». «Она кричала: я продам свой дом, продам машину, найму киллера, и убью тебя и твоего папу», – пересказывает слова учительницы Камран. Дальше, по его словам, было вот что: Светлана Валерьевна пошла к дежурному учителю и попросила его вызвать скорую «от имени школы». Учитель отказался, тогда она вызвала врачей сама. «Вообще-то около школы стояла ее машина, но ей было важно, чтобы была скорая, – поясняет отец Камрана. – И знаете, что интересно? Скорую она вызвала не из ближайшей больницы, а почему-то из той, где Саша всегда лечится. Полтора часа они ехали, с другого конца города».

Врачи зафиксировали у Саши сотрясение мозга, травму головы и ушиб брюшной полости. Со справками об этих травмах Светлана Валерьевна пошла в милицию. Вопрос о Камране вынесли на рассмотрение милицейской комиссии по делам несовершеннолетних, которая сделала ему предупреждение. «Светлана Валерьевна хотела, чтобы его поставили на учет, а когда они не поставили (в „Комсомолке“ написано, что все-таки поставили. – О. К.), говорила, что я комиссию подкупил. А в комиссии сорок человек. Как я могу подкупить сорок человек?» – говорит Шукюр.

VIII.

После этого случая Шукюр Тагиев написал заявление в прокуратуру насчет пощечины и угроз. Свидетели – двое одноклассников Камрана и друг семьи, который забирал мальчика из школы (в «Комсомолке» написали, что это «водитель семьи», Шукюр говорит – именно знакомый, который на своей машине возит Камрана из школы домой). О тех свидетелях, которые мальчики, в газете писали, что они похожи на свиту юного злодея Драко Малфоя из книг о Гарри Поттере – всюду ходят за Камраном, потому что «дружат только за деньги». Спрашиваю Камрана, действительно ли это его ближайшие друзья. Он пожимает плечами – «у нас в классе все друзья».

IX.

Суд шел один месяц и шесть дней. В самом начале судья Рябикина предложила сторонам помириться и объявила пятнадцатиминутный перерыв. В «Комсомольской правде» написано, будто Тагиев сказал, что готов забрать заявление, «если Светлана Валерьевна извинится и выплатит 80 тысяч рублей в детский фонд, который он сам и курирует». «Какой детский фонд, я своих детей еле курирую, – комментирует этот эпизод Шукюр. – Про детский дом я действительно сказал – переведите любую сумму в любой детский дом, извинитесь, и вопрос закрыт. Судья сказала – давайте вообще без денег, все-таки учительница. Я согласился и на это, но Светлана Валерьевна отказалась».

Закончился суд, как мы уже знаем, пятью (четыре плюс одна) тысячами штрафа.

X.

Расследуя обстоятельства дела, активисты в блогах (то ли «пробив по базам» и обнаружив однофамильца, то ли в рамках сознательной лжи) выяснили, что Шукюр Тагиев – владелец компании «Эллада-сервис-фрукт» и, более того, «контролирует все овощные рынки столицы». Кузница с коллективом в шесть человек – это все-таки совсем не овощная монополия, да и внешне (одежда, обстановка в квартире и сама квартира) Тагиев не производит впечатления сколько-нибудь богатого человека. При этом статья в «Комсомолке» буквально наполовину состоит из описания богатств этой семьи – по версии автора статьи, например, Камран поспорил с друзьями на 10 тысяч рублей, что одним ударом свалит Сашу. А когда на другом (на каком – не написано) уроке у Камрана из учебника выпала пятитысячная купюра, которую он, по версии журналистки, использовал в качестве закладки, учительница попросила его поднять деньги, а он ответил, что пускай сама поднимет, потому что ей нужнее. Цитируется анонимный одноклассник Камрана: «Классный пацан (Камран. – О. К.). У него своя квартира рядом. Мы все там тусуемся. Там и выпивки, и сигарет – завались. Он на нас денег не жалеет». Еще написано, что Камран занимается восточными единоборствами «с собственным тренером». Собственный водитель, опять же, детский фонд, курируемый отцом, – классовая составляющая статьи в газете звучит гораздо более яростно, чем национальная (национальную с удовольствием дополнили и мифологизировали блоггеры).

Может быть, странно выглядит, что в этой своей заметке я уделяю столько внимания тексту в «Комсомольской правде». Но, мне кажется, та публикация действительно гораздо более интересна, чем сам конфликт Камрана и Саши. О том, что на самом деле происходит между школьниками, когда их не видят учителя и родители, не знает никто, а сами дети никогда не расскажут правды (собственно, поэтому к рассказу Камрана, конечно, стоит отнестись с известным скепсисом). Сюжет же с «Комсомолкой» – он и более очевиден, и более интересен. Обстоятельства, которые можно проверить (богатство семьи Тагиевых, факт постановки Камрана на учет и т. п.) свидетельствуют о том, что газета врет, нарочно превращая историю из конфликта двух мальчиков в конфликт богатых и бедных, русских и нерусских. Зачем, почему? Шукюр Тагиев говорит, что журналистка Дарья Токарева давно дружит со Светланой Гоголевской и хотела с помощью публикации ей помочь – 17 ноября районный суд должен рассмотреть апелляцию учительницы. Мне кажется, это достаточно наивная версия. «Комсомольская правда» среди всех российских газет – это «Первый канал» (и по охвату аудитории, и по политической составляющей).

На форуме сайта «Комсомолки» до сих пор обсуждают эту историю, а отклики потом публикует бумажная газета; угадайте, что там пишут, если даже колумнист «Комсомолки» Александр Милкус, комментируя случай с учительницей, ненавязчиво подверстывает москвичей Тагиевых к вот этому: «С каждым годом в Москву все больше приезжает гостей из стран СНГ. И в школах все чаще можно услышать легкий акцент». Сейчас, когда у нас в экономике происходит сами знаете что, «Комсомолке» именно как официозному изданию очень нужны сюжеты, которые волновали бы ее читателя сильнее, чем кризис. А когда надо, можно и соврать.

XI.

История Гоголевской между тем уже пополнила список «народных сюжетов» – от «дела Иванниковой» до «новгородского дела», заняв среди них вполне заметное место.

Так получилось, что мне в свое время приходилось писать практически обо всех «народных сюжетах» – и каждый раз, как заклинание, я повторял одно и то же: «Здесь все не так однозначно». Некоторые читатели даже до сих пор думают, что у журналиста Кашина такая склонность к саморекламе за счет того, что он пишет об этих историях «так же, как все, только наоборот»; глупо оправдываться, но нет у меня такой склонности, более того – в какой-то момент я даже сам недоумевал: почему активисты выбирают для каждой своей кампании именно такие истории, в которых «все не так однозначно».

Потом понял. Просто историй, в которых все однозначно, не бывает вообще, в принципе. И, наверное, активисты сами это прекрасно знают. Знают, но стараются об этом не думать, потому что любая кампания (или истерика, как угодно) – в блогах, на площадях, в газетах – возможна только когда «все однозначно», и если факты вступают с этой однозначностью в противоречие, то тем хуже для фактов.

* ВОИНСТВО *
Александр Храмчихин
Есть что вспомнить

Битва за Днепр

О 65– летии битвы за Днепр никто не собирается вспоминать. Причем отнюдь не потому, что для России это теперь иностранная река (ее истоки, правда, находятся в Смоленской области, но ассоциируется она, конечно, с Украиной, по которой, в основном, и протекает), а Украина, расставаясь с «наследием прошлого», мягко говоря, несколько перегибает палку. Фактическое игнорирование периода Великой Отечественной между Курском и Берлином сложилось в советское время, и нынешняя историография просто продолжает эту традицию. Как-то исчезли из «памяти народной» Белорусская, Львовско-Сандомирская, Ясско-Кишиневская, Висло-Одерская операции, блестящие по масштабам и достигнутым результатам.

Впрочем, о 60-летии битвы за Днепр у нас вспомнили, правда, таким образом, что лучше бы этого не делали. Осенью 2004 года Москва поставила на Януковича как на будущего президента Украины и решила поднять его рейтинг, организовав с его участием торжества по случаю 60-летия освобождения Киева в день… 61-й годовщины данного события! Все российские СМИ с позорным послушанием (и позорным незнанием истории) транслировали цифру, спущенную сверху, многократно повторив, что Киев был освобожден в ноябре 1944 года (на самом деле к тому времени советские войска сражались на территории Польши, Венгрии и Югославии). Потом о сражении забыли снова.

Между тем именно этот «выпавший период» между Курской и Берлинской битвами был, пожалуй, лучшим в истории российской армии со времен Суворова. Больше не было не только страшных поражений, как в 1941-1942 годах, но и завал противника трупами перестал быть единственным способом достижения победы. Хотя численное преимущество, то есть «число», никуда не делось, но и «умение», наконец-то, появилось. Впервые это проявилось на Днепре осенью 1943 года.

Под Курском обе стороны понесли потери, многократно превысившие самые худшие ожидания. Мы выиграли эту битву потому, что просто не могли ее проиграть, но был момент, когда это невозможное поражение чуть было не стало реальностью. По результатам Курской битвы Советская армия утратила значительную часть своего наступательного потенциала (особенно много этого потенциала было выбито в сражении под Прохоровкой, которое у нас до сих пор продолжает числиться победой), а Вермахт лишился наступательного потенциала навсегда. Из-за этого советское наступление на Левобережной Украине шло гораздо более низкими темпами, чем планировала Ставка, однако для немцев и такое наступление уже было проблемой, удерживать фронт им становилось все труднее. В итоге среди немецкого генералитета возникла естественная мысль укрыться за «противотанковым рвом шириной 3 км», как они называли Днепр. Главным проводником этой идеи стал Манштейн, который в тот период командовал группой армий «Юг».

Днепр сам по себе является труднейшим препятствием для войск, причем ситуация в данном случае усугублялась для нас тем, что, как положено рекам Северного полушария, он имел крутой правый, то есть западный, берег. Если этот берег еще и хорошо укрепить, то форсирование реки в направлении с востока на запад становится сверхтрудной задачей. Немцам удавалось месяцами и годами удерживать гораздо менее удобные для них в географическом отношении плацдармы (Ржевско-Вяземский, Демянский) против многократно превосходивших сил Красной армии. За Днепром они планировали держаться вечно. При этом надо учитывать, что за счет железной руды криворожского бассейна, марганца, меди и никеля Запорожья и Никополя покрывалось до 30 % потребностей Германии в соответствующих ресурсах. Сдавать их немцы никак не хотели.

Разумеется, вечно просидеть за Днепром немцам бы не удалось. Во-первых, их можно было бы обойти с севера, через Белоруссию, во-вторых, наши, в конце концов, проломились бы «в лоб». Однако оба варианта потребовали бы очень много времени, а второй, к тому же, колоссальных, даже по нашим понятиям, жертв. Второй фронт сокрушить Германию не смог бы. Более того, если бы Советская армия застряла на Днепре, Второй фронт, скорее всего, вообще не был бы открыт, англичане и американцы ограничились бы достаточно безопасным как для них, так и для немцев воздушным наступлением. Что касается Итальянского ТВД, он доставлял больше проблем союзникам, чем немцам.

Проблемой Вермахта было то, что Днепр, два года находившийся в глубоком немецком тылу, никак не был укреплен. Сначала немцам казалось, что им это не нужно, а потом как-то сразу стало уже поздно, особенно в условиях обостряющегося дефицита ресурсов и личного состава. Кроме того, Гитлер считал (возможно, даже не совсем безосновательно), что наличие за спиной мощного укрепленного рубежа провоцирует войска на отход к этому рубежу. Главное командование сухопутных войск только к 12 августа 1943 года завершило проект создания «Восточного вала» (системы укреплений на правом берегу), однако реально не было сделано ничего. Тем не менее, даже чисто географических обстоятельств было достаточно для эффективной обороны правого берега. Впрочем, войск для этой обороны в начале осени 43-го у немцев тоже не было, они находились на левом берегу, пытаясь сдержать советское наступление. Гитлер требовал удерживать каждую пядь земли, невзирая на обстоятельства. Манштейн требовал либо резервов, либо права на отход за Днепр. Гитлер соглашался предоставить резервы, в реальности либо не давал ничего, либо нечто чисто символическое. В середине сентября немецкий фронт начал разваливаться, и Манштейн известил Гитлера, что отдаст приказ отходить за Днепр по собственной инициативе. После этого Гитлер смирился и 15 сентября 1943 года отдал приказ об отходе.

Отступающая немецкая группировка имела почти 1000 км по фронту, включала 4 армии и до миллиона человек. Отход такой массы войск через 6 переправ под давлением превосходящих сил противника был сам по себе сложнейшей задачей, а немцы, кроме того, осуществляли тактику «выжженной земли», пытаясь не оставить Советской армии ни людей, ни промышленности, ни даже скота. Поэтому через Днепр переправлялись не только войска, но и угоняемое население (немцы хотели лишить Советскую армию людских ресурсов), скот, промышленное оборудование, продовольствие и т. д. и т. п. Операция была проведена, в целом, весьма успешно. Вермахт оставался, несмотря на огромные потери, безупречно функционирующим организмом, к тому же солдатам и офицерам очень помогала вера в «светлое будущее». Немецкая пропаганда, говоря современным языком, «отпиарила» «Восточный вал» по полной программе, отступающие войска верили, что теперь они смогут занять хорошо подготовленные позиции или вообще отдохнуть в тылу (то есть, Гитлер был прав, считая, что наличие укреплений в тылу автоматически приводит к тому, что войска стремятся отойти за эти укрепления). Они не знали, что никакого вала нет и что оборонять правый берег должны были они же, поскольку никаких войск там тоже нет. Перед Днепром немецкий фронт «свернулся» к переправам, между ними на левом берегу немецких войск уже не было, а на правом еще не было.

Разумеется, вышедшие к реке советские войска не имели никаких специальных переправочных средств, но упускать момент было нельзя, и его не упустили. Переправа через «трехкилометровый противотанковый ров» началась с ходу на подручных средствах, то есть лодках и плотах. Это было по-суворовски, русский солдат должен был пройти везде. В результате вместо форсирования с запредельными жертвами получилась, по сути, переправа, когда единственным препятствием была сама река. В течение последней недели сентября на западном берегу Днепра было создано 23 плацдарма, причем практически все они были обнаружены немцами только тогда, когда русские, создавшие эти плацдармы, уже выбивали их с позиций. Таким образом, «Восточный вал», даже если считать таковым крутой берег сам по себе, перестал существовать мгновенно. Собственно, он даже и не начинал свое существование.

Основными советскими плацдармами стали Букринский и Лютежский. Букринский плацдарм севернее Канева был создан в ночь на 22 сентября силами одной роты. Лютежский плацдарм к северу от Киева создали утром 27 сентября 22 советских бойца под командованием сержанта Нефедова. Эти несколько десятков солдат и сержантов, имен и фамилий которых ни в Союзе, ни в России никогда никто не знал, уничтожили надежды Гитлера создать «крепость Европа». Вермахт предпринял колоссальные усилия для ликвидации плацдармов, но русские, если уж вцеплялись в землю, стояли до конца. В частности, от группы Нефедова к вечеру 27 сентября из 22 человек в живых осталось 10, но они дождались подкреплений, которые позволили создать полноценный плацдарм. Теперь сам факт наличия плацдармов на правом берегу позволял наращивать на них силы в режиме переправы, а не форсирования, что экономило колоссальное количество жизней и времени.

Изначально, кстати, советское командование возлагало основные надежды не на бойцов, форсировавших Днепр на подручных плавсредствах, а на воздушный десант. Он был сброшен в районе Букрина вечером 24 сентября, однако был быстро разгромлен немцами. Десант был хорошо задуман, но, увы, очень плохо осуществлен. Тем не менее плацдармы у нас теперь были и без этого десанта.

Поначалу главным плацдармом для наступления Ставка считала Букринский, где за две недели были сосредоточены три армии, в том числе одна танковая (3-я танковая армия генерала Рыбалко). Однако в первой половине октября атаки с него оказались безуспешными. Поэтому в Москве чуть ли не впервые за всю войну решили перестать биться головой о стену. 18 октября было принято решение перебросить силы на Лютежский плацдарм. Перегруппировка началась в ночь с 25 на 26 октября. Были переброшены 3-я танковая армия, артиллерийский и стрелковый корпуса, которые должны были переправиться обратно на левый берег, совершить по нему марш и вновь перейти на правый берег, причем скрытно для немцев. Операция была проведена за 7 ночей с соблюдением полной маскировки. Все средства связи перебрасываемых частей и соединений остались на Букринском плацдарме, они продолжали активный радиообмен. Вместо техники оставили макеты (настолько хорошо сделанные, что немцы несколько раз их бомбили). В результате немцы ничего не обнаружили, хотя грандиозная операция проводилась, фактически, в пределах их прямой видимости. Это, пожалуй, стало самой удивительной частью битвы за Днепр. Наверное, вообще за всю войну советское командование не продемонстрировало такой изощренности, особенно учитывая масштаб мероприятия и очень высокий уровень разведки немцев. То, что Вермахт не заметил передвижения такого количества войск у себя «под носом» за столь короткий срок, является фактом беспрецедентным. Точнее, немцы обнаружили, что какие-то советские войска куда-то движутся, но не поняли ни масштаба, ни направления, ни, самое главное, смысла этих передвижений. Незабываемая фраза Бориса Николаевича про «мощную рокировочку», сказанная полувеком позже по совершенно другому поводу, идеально описывает маневр между Букринским и Лютежским плацдармами.

Наступление с Лютежского плацдарма началось 3 ноября, его особенностью стала ночная атака танков генерала Рыбалко с включенными фарами и сиренами. Это оказало на немцев именно то психологическое воздействие, которое и задумывалось. Через 3 дня был взят Киев, советские войска продолжили движение на запад. Несмотря на яростные немецкие контратаки, советский плацдарм за Днепром к середине ноября превышал по площади 15 тыс. кв. км. Ликвидировать его у Вермахта теперь не было никакой возможности. Этот плацдарм далеко выдвинулся на запад, нависая над группировкой Вермахта, которой было приказано до последнего удерживать излучину Днепра. Впоследствии это «нависание» сыграло свою положительную роль.

Взятие столицы Украины к 7 ноября теперь часто рассматривается многими историками и публицистами как некий синоним варварства советского командования, которое ради того, чтобы одержать победу к очередной годовщине «Великого Октября» (или вообще к какой-то другой знаменательной дате), готово было, не задумываясь, жертвовать дополнительными десятками тысяч жизней солдат и офицеров. Действительно, варварства по отношению к своим бойцам и мирным жителям в действиях нашего руководства хватало с первого дня войны до последнего. Однако не факт, что именно случай взятия Киева должен служить его олицетворением. Для проведения операции были созданы все условия, не очень понятно, какую пользу принесла бы отсрочка наступления и на сколько времени нужно было бы его отложить, чтобы жертв со своей стороны было бы меньше. Никаких внятных рассуждений на этот счет встречать не приходилось. Надо ведь понимать, что очень часто затяжка с началом операции оказывается не менее вредна, чем спешка.

Хотя в низовьях Днепра немцы продержались до весны 1944 года, река как оборонительный рубеж свое значение, в основном, утратила, поскольку советские войска могли свободно действовать на ее правом берегу. В январе 1944 года плацдарм, созданный в районе Киева и к тому времени существенно расширенный, стал основой для северной части «клещей», сомкнувшихся вокруг немецкой группировки под Корсунь-Шевченковским. Гитлер требовал стоять насмерть, не сдавать руду, марганец, медь и никель. Разумеется, все это немцы все равно потеряли, только еще больше своих положили из-за этого своего упорства. Впрочем, не нам о них жалеть. Хотя и Гитлера можно понять, без ресурсов ведь много не навоюешь. Просто немцы уже оказались в ситуации, когда надо выбирать между очень плохим и ужасным, причем было уже не очень ясно, что является очень плохим, а что – ужасным.

Итогом Сталинграда и Курска стало понимание того факта, что немцы не смогут выиграть войну. Мгновенный крах днепровского оборонительного рубежа показал, что им не удастся отсрочить свое поражение на хоть сколько-нибудь заметный срок. Именно теперь Германия потеряла всякие перспективы и могла капитулировать «с чистой совестью». Разумеется, немцы этого не сделали, позволив Советской армии одержать еще несколько выдающихся побед, которые, как и Днепровская, были забыты советскими историками.