Текст книги "Русская жизнь. Тираны (апрель 2009)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Михаил Харитонов
Альфа-самцы

Унизить, завиноватить, обидеть

– Я ща умру, – прошептала Ирочка и промокнула декольте мятой распечаткой.

Я тоже не мог. Во мне тогда было около девяноста кеге живого веса при росте в метр семьдесят. А в комнате стояла сущая баня: шли последние дни отопительного сезона. Советская власть тогда уже кончилась, но институт еще жил, и топили по графику, – а потому в институтских батареях урчал крутой кипяток.

Теоретически можно было бы открыть окно. Но тогда Нина Евгеньевна устроила бы истерику, а это было еще хуже.

Нина Евгеньевна была, что называется, мымрой. Такой, знаете ли, типичной – вплоть до заколки в седых волосах. Как и полагается мымре, она мерзла. Мерзла она все время, но особенно почему-то в жару. В таких случаях она самолично закрывала все окна, предупреждая сквозняки, и еще потом долго, с чувством прокашливалась и проперхивалась в своем закутке, зло зыркая окрест.

Нечего и говорить, что Нина Евгеньевна не вызывала у меня добрых чувств. Она их ни у кого не вызывала. Но претензий к ней ни у кого тоже не было – потому что непонятно было, как их предъявить. В самом деле, ну что тут криминального, что человек мерзнет.

Еще запах. Он всегда шел из ее угла – не всегда сильный, но, как бы это сказать, проникающий. Особенно мучилась Ирочка, у нее был хороший нюх. Запах чуяли и другие, но по советской привычке уважали старость.

Я со вздохом придвинул к себе лоток с распечатками, настраиваясь на долгую муторную возню. Тут со стола ящеркой соскользнула ручка и радостно убежала в неудобное место.

Другой у меня не было, и я полез за ней.

Мне никогда не приходило в голову заглядывать под стол Нины Евгеньевны. Но тут, корячась и пытаясь достать упавшее, я волей-неволей кинул взгляд в том направлении.

Я увидел тощие старушечьи ноги в кремовых колготах, болтающиеся в воздухе. И то, из чего они были извлечены, – измызганные женские меховые ботинки, заботливо пододвинутые к самой батарее.

От них– то и воняло.

***

Сапог, раздавливающий человеческое лицо. Дикий крик истязуемого. Хруст французской булки во рту палача, хруст затылочной кости очередной его жертвы. Станицы, пылающие четвертые сутки, и черные тени карателей в языках пламени. Огонь, веревка, пуля и топор. Вот примерный набор образов, который возникает в уме при слове «тоталитаризм». Или «тирания».

Дальше начинаются различия, даже в рамках советского опыта. Человек интеллигентный вспомнит передовицу «Правды», хрипящий приемник с настоящей правдой внутри, заглушаемый проклятым режимом, и недоступность булгаковского зеленого томика. Человек попроще – очереди за колбасой, мокрую авоську, ну и какую-нибудь первомайскую демонстрацию. Старый опер проворчит под нос, что «зато порядок был», а какой-нибудь академик, доживающий свой век на даче с протекающей крышей, встрепенется и скажет, что синхрофазотроны тогда строили отменные и на телескопах не экономили, равно как и на зарплате людей науки, не то что сейчас. А историк достанет какие-нибудь свои бумажки и начнет долго и нудно доказывать, что советский строй по-настоящему тоталитарным не был никогда, и ведь докажет, зараза.

Тем не менее, примем свой опыт за точку отсчета – у нас нет другого. Для человека, сделанного в СССР, «тирания» – это примерно те порядки, которые существовали в его стране «при Сталине», в Германии – «при Гитлере», а также то, что описывается у Замятина и Оруэлла, которых все читали в перестройку и еще помнят. Еще некоторые считают «тиранией» чилийскую пиночетовщину и какие-то африканские режимы, названия которых в памяти обычно не сохраняются, но вот вроде был такой то ли Иди Амин, то ли Бокасса, так он вообще людоедствовал. А, и еще Пол Пот с этим, как его, Иенг Сари – тоже. «Вот как-то так».

Это все, однако, мы знаем из газет и по воспоминаниям. Однако мало кто избежал опыта личного, бытового столкновения с тем, что можно назвать «тирания». Например, на работе или в семье – выражение «офисное рабство» не требует расшифровки, как и эпитет «домашний тиран» в адрес папашки, распускающего руки, или, того лучше, мамаши, регулярно срывающейся на детишек. Или какой-нибудь детский садик, где иной раз творятся вполне ужасные вещи, именно что из той самой серии.

Таким образом, тирания – штука не экзотическая, а очень распространенная, бытовая. И изучать ее нужно хотя бы поэтому.

Обычно «тиранством» и прочими такими словами называют злоупотребление властью, причем не всякое, а вполне определенного свойства. Власть – такая хитрая штука, что ей можно злоупотреблять очень по-разному. Например, большой начальник, продающий государственные секреты или предающий национальные интересы за бочку варенья и корзину печенья, властью, конечно, злоупотребляет, но в тирании не замешан. Взяточник – плохой человек, но не тиран. Просто ленивый правитель, кладущий под сукно жалобы и челобитные, – скверный, конечно, тип, но никак не черный властелин.

С другой стороны, не всякий облеченный властью человек, творящий насилие, – тиран. Даже если он убийца или организатор этого дела. Власть может пропустить через мясокрутку толпы и толпы, при этом не считаясь тиранической. Например, на войне за свободу. Или в ходе борьбы с преступным элементом. Или по требованию широкой общественности, жаждущей расправы, – например, многие процессы над ведьмами шли под давлением народных масс, одержимых суеверием. «Да мало ли».

Если же мы склонимся к тиранству бытовому, то и здесь увидим то же самое. Не всякий жестокий начальник – тиран. Классический пример приводили еще древние греки: врач связывает больного и без наркоза отпиливает ему конечность, тот орет, ему больно – но врач не тиран, он пытается спасти больному жизнь. Или тренер, который орет на мальчишек, а то и раздает подзатыльники, – но он опять же не тиран, он их учит.

Вся штука – в словечке «зло». Не просто употребление власти, сколь угодно жесткое, а злоупотребление. Превышение или извращение – это уж как кому угодно.

Извините, а вот тут придется обратиться к биологии и этологии. Сейчас публику этим добром перекормили – но в данной теме без этого ну просто никак, слишком уж тут вытарчивает зверюшечья часть человеческого естества. Извините за подробности.

Итак. Доминирование – это категория биологическая и к управленческим задачам отношение имеющая малое и незначительное. Доминант в животном мире – это тот, кто первый ест самые сладкие куски и трахает всех самок, какие ему понравятся. Нужно доминирование не для того, чтобы доминант кем-то или чем-то управлял, а для нужд естественного отбора, – он самый крепкий и здоровый, иначе не был бы доминантом.

Подчеркиваем еще раз. Доминирование нужно именно для отбора – чтобы самый крепкий и здоровый, крупный и сильный и вообще «приспособленный» оставил после себя максимальное количество потомства. Другим тоже достается немножко секса – ну чтобы сохранить какое-то количество других генетических наборов в случае резкого изменения условий. Это создает иерархию. Самые худшие потомства не оставляют и выбывают из игры. Все, как говорится, по Дарвину.

Но это нужно не самому доминанту. Это нужно роду как совокупности генов. И не социуму, не популяции. Популяции – то есть совокупности живущих здесь и сейчас живых существ – вся эта борьба нафиг не сдалась. Им лично вся эта система только портит жизнь, причем всем. Низшие страдают от недотраха и побоев тех, кто выше в иерархии. Те, кто выше, вынуждены все время тратить усилия на то, чтобы не скатиться вниз. Самый верхний альфа-самец всю жизнь кладет на то, чтобы отстоять свой статус, – в результате довольно часто на еду, самок и прочие удовольствия у него банально не хватает времени, а все сливки слизывает какой-нибудь второй или третий. И все это – сплошной стресс. Так что если бы не всякие специальные гормоны и рефлексы, отвечающие за стремление к доминированию, никто бы этим не занимался. А жили бы мирно и дружно.

Более того. С точки зрения все той же выживаемости мирный и дружный внутри себя коллектив – ну, стадо, стая, называйте как хотите – имеет куда большие шансы на выживание, чем разрозненные одиночки, сходящиеся только для того, чтобы подраться и выяснить, кто главнее. Так что социальность тоже оправдана эволюционно – до того предела, где уже начинается вырождение.

Таким образом, род (то есть цепь предков и потомков) и социум (единство живущих) имеют прямо противоположные интересы. Род заинтересован в интенсивном отборе удачных генов, то есть в непрестанной грызне их носителей, находящихся вместе только для того, чтобы каждый старательно мешал другим размножаться, а то и жить. Социум же стремится превратиться в стадо, нет, лучше – в рой, слипшийся в единое целое и совместно направляющийся к цели.

Есть живые существа, выбравшие родовой принцип. Самые совершенные хищники на земле – крупные кошки – терпеть не могут друг друга. Сходятся они только для того, чтобы поделить охотничью территорию или предъявить права на самку. По сути это антисоциум.

Есть и другие, выбравшие рой. Летит какая-нибудь саранча, вся в едином порыве, и что можно сделать миллиону кузнечиков? А в некоторых случаях на пересечении интересов рода и социума возникает такое интересное явление как власть.

Власть – это последнее и самое интересное изобретение эволюции. А именно, это механизм разрешения извечного конфликта рода и социума.

Обычно власть понимают как способность вести за собой. Слова типа «вожак» или «вождь» в этом отношении более чем красноречивы. На самом деле, конечно, это еще не власть. Это то, что называют «лидерством». Порождается оно, собственно, не желанием подчиниться лидеру, а напротив, попользоваться его умом и интуицией. Зверюшки бегут за той зверюшкой, которая знает, где есть еда и где спрятаться от опасности. Лидерство начинается там, где зверюшка, за которой бегут, начинает этим пользоваться в своих интересах. Но в любом случае: власть – это не тот, кто впереди, и не тот, кто сверху. Быть властью значит быть центром, серединой.

Объясним, что мы имеем в виду. Цель власти – предотвращение дурных последствий родовых конфликтов, ведущихся из-за доминирования. Власть останавливает «войну всех против всех», которая начинается, как только социальное начало ослабевает и все начинают бросаться друг на друга, выясняя, кто главнее. Властью является тот, кто может прекратить конфликт, растащить уже готовых вцепиться друг в друга, ощетинившихся, набычившихся или ощерившихся доминантов.

Представьте себе: два молодых волка стоят над добычей, вот они припали к земле и готовы вцепиться друг в друга. Подходит вожак стаи. Грозно рычит. И каждый понимает – в случае чего ему достанется. И они расходятся.

Вожак оглядывается вокруг. Он только что доказал стае, что умеет разделять и устанавливать мир. Ну и подтвердил свое право на добычу.

Власть завоевывается силой, а удерживается авторитетом. Авторитет – это как раз и есть та самая способность удерживать мир. В дальнейшем из этой самой способности вырастает понятие справедливости – но это уже очень дальний свет.

Нет, власть не уничтожает иерархию и доминирование совсем. Она просто делает разборки менее кровавыми, и социум от них не страдает. Но внутри – все то же самое: кто-то хорошо ест и оставляет обильное потомство, а кто-то не очень.

Теперь перейдем от вожаков к вождям, а от зверюшек четвероногих – к двуногим.

Человеческое общество отличается от стай и стад своей невероятной сложностью. Какие-нибудь стада могут насчитывать хоть десятки тысяч голов, но устроены они очень просто: впереди бежит бык, за ним все остальные. А вот десять тысяч человек могут, к примеру, построить государство – маленькое, но настоящее.

Эволюция политических систем от примитивных племен до брюссельской бюрократии – увлекательнейшая тема, ей посвящена огромная литература. Но в основе лежит все то же самое: власть связывает, ограничивает родовое желание доминирования. Насколько ей это удается – настолько она и власть.

Из этого следует довольно многое. Например, то, что право господина властвовать упирается в его право судить подвластных, – читай, разрешать их конфликты. Или – что союз правителя и народа против аристократии есть явление практически неизбежное. И много чего еще следует, о чем написано в разнообразных книжках разной толщины и вычурности.

А вот теперь – к тиранству.

Как мы уже говорили, доминирование – вещь неприятная и иногда очень некрасивая. Но она естественна, а значит, безобразие ее умеренное. Власть тоже не всегда красива и не всегда справедлива, что да то да.

Но тиранство же является неестественной формой доминирования и извращением самой идеи власти.

Мы уже сказали, что власть завоевывается силой и удерживается авторитетом. Значит, для того, чтобы ее получить, нужно быть сильным, а также убедительным.

Но есть и другой путь. Не самому быть сильным, а сделать слабыми других.

В дикой природе такое почти невозможно. Но у человека есть, извиняюсь за выражение, разум. Перед которым можно поставить такую задачу.

Самый простой способ лишить людей силы – это начать им гадить, по-мелкому или по-крупному. Систематически и целеустремленно, причем желательно так, чтобы они не могли убежать или возмутиться. Чтобы все их силы уходили в песок. И вот тогда над ними можно доминировать, не имея на это ну никаких данных.

Я начал этот текст с примера мелкого бытового садизма. На самом деле встречаются исключительно изобретательные гниды, умеющие подручными средствами превратить жизнь ближних в ад. И делается это именно ради доминирования: сильные взрослые люди оказываются жертвами какой-нибудь гнусной старухи. Впрочем, такие не брезгуют и куражом над детьми. Сколько садисток работает в детских садах и начальных классах средней школы, и сколько их каждый день тешит свое чувство превосходства, унижая и запугивая мальчиков и девочек, которые не могут даже понять, что с ними делают, а главное, зачем!

Это что касается силы. А есть еще и тема авторитета.

Тут все то же самое. Если человек не может приобрести авторитет, он старается расчесать в ближних его противоположность – а именно, чувство вины.

Про манипуляции этим замечательным чувством написаны, опять же, пухлые тома. Тут тоже есть своя наука и свои приемы. Люди внушаемы, и им всегда можно заморочить голову, завиноватить – что и проделывала та же самая Нина Евгеньевна со своим кашлем и перханьем.

А теперь последнее. Как ни странно, но большая, серьезная тирания – от которой стонут государства и народы – обычно построена на тех же самых принципах. Первое и главное, что делает любой дорвавшийся тиран – это всячески ослабляет народ, делая его жизнь невыносимой, а также разными способами внушая ему чувство вины, долга и прочую сустель и погреботину, неважно, какую именно.

Не буду приводить примеров, за недостатком места. Просто вспомните собственную жизнь – особенно в те моменты, когда вам казалось, что над вами издеваются. Так вот, вам это не показалось – над вами действительно издевались, причем сознательно. Били – и плакать не давали.

***

– Мы не освобождали Европу, а оккупировали ее, и до сих пор не принесли покаяния за танки в Праге… – бубнило из телевизора.

Я пытался подключить к своему компьютеру сетевой кабель, но не мог найти гнездо.

– …последнее убежище негодяев, как сказал Лев Толстой, отлученный от це… – продолжало литься из телика.

– Надя, ну выключи эту дрянь, – попросил я.

– Ну минуточку, – жалобно сказала супруга, – сейчас новости будут.

В этот момент кабель выскочил и змейкой юркнул под стол.

Мне никогда не пришло бы в голову посмотреть на экран телика. Но тут, корячась и пытаясь достать упавшее, я волей-неволей кинул взгляд в том направлении.

В телевизоре вещала старуха, удивительно похожая на Нину Евгеньевну – только одетую в другие тряпки. Старуха самозабвенно вещала что-то о нашей неизбывной вине перед каким-то малым народом.

Я втянул носом воздух и покрутил головой, разгоняя наваждение.

Мне почему-то очень захотелось открыть окно.

Захар Прилепин
Зла не хватает

Получим, что заслужили

Вряд ли русские либералы глупые люди, но ведут они себя, словно изо всех сил желают таковыми казаться.

Речь, естественно, о том, как воспринимается история всякой тирании в России и предпосылки ее появления. А воспринимается тирания как рукотворное деяние некоего конкретного маниака, жаждущего мести, крови, массовых убийств.

В то время как приход деспотии в Россию является нерукотворной, но совершенно понятной реакцией на то, какие мы есть.

Вот живем мы себе, хлеб жуем, смотрим вокруг, беды не ждем.

Страна наша красивая и обильная. Совершает она такое количество зла, что удивительно, как земля еще не разверзлась под нами.

Россия, к примеру, является одним из самых известных экспортеров рабов, детских и взрослых органов. Ежегодно в нашей стране пропадает 15 тысяч детей, и если мы всерьез себе представим хоть на мгновение, что с ними происходит после того, как их воруют, нам прямой путь в психбольницу.

Но мы же не представляем.

Россия последние лет десять выдерживает стабильный показатель – один миллион семьсот тысяч абортов в год; но недавно эти чудесные цифры вновь начали расти.

И это что – женщины делают аборт? Это мужчины все для этого сделали – и в прямом смысле, и в переносном. И делают это один миллион семьсот тысяч раз ежегодно. Постоянство какое!

По сути, нас можно было бы всем народом поместить в одно большое лукошко, а оттуда высыпать в натуральную, огромную, кровавую, вонючую кашу из мертвых эмбрионов, чтоб мы там захлебнулись.

Заварили кашу – жрите теперь ее сами.

А чего, если в течение каждого года мы с легкостью обгоняем пресловутый 1937 год, когда было расстреляно 700 тысяч человек.

Я вообще удивлен, что Бог нас любит. А ведь Он нас любит.

Он же должен нас ненавидеть. Он имеет все основания взять человека за ноги и ударить головой об угол. Сказать при этом: заколебал, слушай.

Плюнуть и уйти.

…Это мы еще не все перечислили.

Большие чины МВД говорят о трех миллионах беспризорных и тут же оговариваются: три или четыре. Они не могут сосчитать! Миллионом больше, миллионом меньше.

И мы как– то научились иронично эти цифры воспринимать, с пожатием плеча: знаем, мол, слышали сто раз, сколько можно уже.

Еще они говорят о том, что каждые пять лет тысяча русских родителей убивает тысячу собственных (не усыновленных, а своих!) детей, хотя мы все вспоминаем только про одну тупую американку.

Брошенным, униженным, физически изуродованным, изнасилованным и проклятым просто нет числа в нашей земле. И мы пока лишь о детях говорим, не беря в расчет презираемых стариков и дивизии девок на панелях половины планеты.

Мы что, всерьез думаем, что вот так и будем блядовать и зверствовать, а нас никто не остановит?

Как бы не так.

Вот только потоп устраивать технологически сложно, и ни у какого вулкана лавы не хватит на всю страну; а утихомирить нас обязательно нужно.

Поэтому придет тиран. Не симулякр со строгими скулами и трехугольными бровями, а натуральный, эсхатологический.

Безусловно, мы жаждем не жестокости, но Отца, который и накажет, и пожалеет.

Да, Отец неизбежно отнимет нашу глупую и злую жизнь, но он и поплачет о нас потом. Мы же знаем, что он очень жалостлив.

Когда у Сталина погибла (вроде бы застрелилась) жена, Надежда Аллилуева, он очень переживал, искренне. По всему дому расставил ее портреты. Ночами поднимал водителя и просил вести его на кладбище, где сидел один по нескольку часов у могилы. Плакал, говорят.

Отец угробит нас, а потом будет сидеть у нашей могилы и верить в то, что мы хорошие.

Ничего нам больше и не надо. Мы же знали, что мы нехорошие, а тут такое незаслуженное отношение.

Это мы при жизни и на людях умеем весело и бурно изображать, какие мы добрые, и деятельные, и щедрые, и обаятельные, и любящие.

На самом деле суки мы последние, трусливые и беспощадные ко всему, кроме себя. И лишь одна потайная вера способна согреть нас: что придет по нашу душу кто-то беспощаднее, чем мы. Но убьет нас не оттого, что он такой же слабый как мы, а оттого, что сильнее, чем мы.

И все наконец станет на свои места. Гармония мира восстановится. Нам же ее предлагали восстановить собственными, человеческими руками. По добру и по здорову. Нет, человеческими не захотели. Человеческими нам неприятно. Человеческие руки мы на другое любим применять. Все теребим себя да поглаживаем. Неистощимый зуд у нас к себе.

В итоге пора уже оправдать русский народ за то, что ему нужен тиран. За то, что он Сталина любит – а он его любит, что бы вы тут ни говорили.

Это не из мазохизма, и не из садизма.

Это он из честности.

Это потому, что мы знаем себе цену и в курсе что, как и сколько раз заслужили.

Пора уже словами «кровь порождает новую кровь» мерить не годы р-р-репрессий, а нашу такую чудесную мирную жизнь. Потому что и льем мы этой крови еще больше, и улыбаемся при этом еще гаже.

Зла на нас не хватает, когда мы так улыбаемся, объясняя себе, что тирания – плохо, потому что ее мерзости – субъективный процесс, дело рук одного, маленького, сухорукого в оспах тирана, а наша действительность – напротив, процесс объективный, вся грязь и гадость которого как бы из ниоткуда появляется.

Знаете, я наконец придумал нехитрые ответы на два главных русских вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?».

Вот они. Во всем виноваты мы сами – ответ первый.

И нужно отдавать себе в этом отчет – ответ второй.

Во всем виноваты мы сами, и нужно отдавать себе в этом отчет.