Текст книги "Русская жизнь. Мораль (май 2009)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Удивительно – никак не могу вспомнить фамилию Надежды Васильевны. Может, оно и к лучшему.

* ЛИЦА *
Олег Кашин
Первый неподпольный

Советский миллионер Артем Тарасов

I.

Статья на двенадцатой полосе номера «Московских новостей» за 26 февраля 1989 года называлась «Процесс о миллионах, или Исповедь советского миллионера». «Пришел в редакцию, поздоровался и сказал: „Я – миллионер“. Сказал обыденно, не гордясь и не пугаясь, как сказал бы, что он член профсоюза», – так описывал своего героя обозреватель главной газеты перестройки Геннадий Жаворонков, и далее, почти оправдываясь: «Нет, он не из тех подпольных бизнесменов эпохи застоя, разворовывавших все, что лежит плохо и даже хорошо. Миллионер – из нашей эпохи. Кандидат наук, кооператор. Абсолютно честный, на мой взгляд, человек, брезгливо относящийся ко всякого рода махинациям». Ни русской версии журнала «Форбс», ни даже газеты «Коммерсантъ» тогда еще не было, а советские журналисты о миллионерах писать не умели, и это сквозило из каждой строки: «Опубликованные выше разъяснения позволяют многое понять в причинах появления советского миллионера, в механизме его функционирования». В наше время, конечно, все проще, и принимающий нас в корпоративной столовой обычного московского бизнес-центра герой «Исповеди советского миллионера» едва ли нуждается в разъяснении «механизма функционирования». Достаточно того, что он дожил до наших дней и работает сегодня советником гендиректора финансовой компании «Метрополь» – и это уже, прямо скажем, неплохо.

О той заметке в «Московских новостях» Артем Тарасов, конечно, вспоминает до сих пор – говорит, что она спасла ему жизнь, потому что, не заяви он сам о своих тогдашних сверхдоходах, очередная кампания по борьбе с хищениями социалистической собственности вполне могла подвести его под расстрельную статью 93 часть 3 Уголовного кодекса СССР. По словам Тарасова, на уголовном деле в отношении руководителей кооператива «Техника» всерьез настаивал министр финансов СССР Борис Гостев; в интервью телепередаче «Взгляд» Тарасов даже заявил, что готов пойти под суд при условии открытого процесса, и если его вина будет доказана, то он готов быть расстрелянным, но если его оправдают – пускай Гостев уходит в отставку с формулировкой «несоответствие занимаемой должности».

– Гостев, кстати, и ушел вскоре, хоть и не из-за меня, – поясняет самый знаменитый миллионер восьмидесятых, о котором двадцать лет назад даже дети знали, что он однажды заплатил партийные взносы с зарплаты в три миллиона рублей. Членом КПСС завлаб Института молекулярной биологии Академии наук СССР Тарасов, однако, не был, партвзносы в размере 90 тысяч рублей заплатил состоявший в партии заместитель Тарасова по кооперативу, который медиаперсоной так и не стал, тихо уехав в Австрию несколько лет спустя.

– Но все почему-то решили, что взносы платил я. Я поначалу это опровергал, а потом понял, что бесполезно, история живет собственной жизнью, уже без меня.

II.

В пересказе 59-летнего Артема Тарасова начало его бизнес-карьеры выглядит так: весной 1987 года к нему пришел некий знакомый, торговавший на черном рынке видеомагнитофонами, и сказал, что пора начинать новую жизнь.

– Он говорил: «Ты себе не представляешь, чего разрешили. Господи, нам же дадут печать и счет в банке, вот ты увидишь, мы миллионерами будем». Убедил меня, и я написал первый в жизни устав кооператива «Прогресс».

Кооператив «Прогресс» просуществовал всего неделю, но о нем у Тарасова едва ли не более нежные воспоминания, чем о знаменитой «Технике», которая придет ему на смену. «Прогресс» – это было брачное агентство. Тарасов говорит, что ни до него, ни после таких брачных агентств ни у кого и нигде не было.

– Это был потрясающий кооператив, который гарантировал браки. У нас была научная методика, как из ста знакомств сделать 80 браков. Была выстроена целая психологическая система, которая базировалась на том, что все брачные бюро сегодня во всем мире работают абсолютно неверно. – до сих пор ничего не изменилось, даже с появлением интернета. Дело в том, что когда ты заранее видишь фотографию человека, а еще хуже – переписываешься с ним, ты уже создал для себя его образ. И когда вы встречаетесь, этот образ рушится. Может быть, человек оказывается даже лучше, чем представлялось, но не тот. Вы пришли не на то свидание. И этот психологический барьер – он не ломается. Люди встречаются, кушают, могут даже куда-то пару раз сходить – и все.

Клиенты «Прогресса» заполняли анкету, в которой рассказывали только о себе, не высказывая никаких пожеланий по поводу партнера. Сотрудники кооператива сравнивали анкеты и выбирали сразу сорок человек – двадцать мужчин и двадцать женщин, которых на двое суток запирали в специально снятой квартире без права выйти из нее в течение всего эксперимента – эдакий «Дом-2». Тарасов называет такую методику «марафоном» – в результате этого марафона, по словам Тарасова, восемьдесят процентов участников игры расходились по домам парами.

– В эти 48 часов они общались, отдыхали, смотрели телевизор, пели песни, и в конце концов понимали, ради кого именно они сюда пришли. Очень хорошая методика. Но на седьмой день кооператив закрыли – Моссовет решил, что мы занимаемся сводничеством.

III.

Кооператив «Техника», в отличие от «Прогресса», занимался гораздо менее легкомысленными вещами, – перечисляя достижения «Техники», Тарасов вспоминает знаменитый текстовый редактор «Лексикон», созданный программистом этого кооператива Евгением Веселовым – тот работал в вычислительном центре Академии наук, получая там 135 рублей, а в «Технике» подрабатывал – вначале у Веселова была зарплата 12 тысяч, потом – 36 тысяч рублей. Я спросил Тарасова, сколько народу работало в «Технике», он ответил – 1 800 человек в десятках разных городов СССР. Когда я понимающе кивнул – мол, программисты на аутсорсинге, – Тарасов даже удивился – при чем здесь программисты?

– Программами – своими и русификацией импортных, – мы занимались в самом начале, а потом ребята мне говорят: чего мы только программы делаем, надо компьютеры завозить, их в стране нет совсем. И мы первыми повезли персональные компьютеры в Россию. А как их везти, когда у нас валюты нет? Тогда создали сеть, которая искала все, что только можно продать за границу или обменять по бартеру. Свои грузчики в портах, свои супервайзеры. Ничего серьезного нам никто не давал – ни лес, ни оружие. Только отходы. Например, Воскресенский химкомбинат поставил нам так называемые кормовые фосфаты, в которых мышьяка было до четырех процентов – если бы корова эти фосфаты съела, ей бы кранты были. Но эти фосфаты у нас купила Австралия, потому что там умели добывать из них фосфор. Потом завод в Рустави поставил нам селитру, которой тогда все было затоварено. Мы ее тоже продавали за границу. Витя Вексельберг у нас в кооперативе работал, он утилизировал кабели, вычищал из них сердцевину медную, которую мы потом переплавляли – Витя даже сам специальный станок для этого изобрел, он очень талантливый человек. Все, что могли, все продавали за границу. На выручку или по бартеру покупали компьютеры, сами их русифицировали и потом продавали здесь.

Тарасов описывает типичную внешнеэкономическую схему из практики своего кооператива: «По три рубля за доллар можно было купить, – ну, не знаю, у проститутки, – 500 долларов. Потом берете эти 500 долларов и покупаете за границей на них один факс. Привозите сюда и продаете за 50 тысяч рублей какому-нибудь предприятию – они покупают с удовольствием, потому что факсы уже в моде, но в стране их при этом нет. Это первая итерация, а потом на 50 тысяч рублей покупаете 50 тонн вторичного алюминия, который потом продаете по 1 200 долларов за тонну. У вас уже 60 тысяч долларов, и на них вы покупаете много факсов и повторяете операцию еще раз», – романтическая история из эпохи первоначального накопления капитала звучит так пасторально, что как бы ни был ты расположен к Тарасову – вряд ли поверишь. Его рассказ выглядит так, будто «Техника» существовала в вакууме, в котором не было ни рэкетиров, ни КГБ.

– Но нам действительно никто не мешал! – говорит Тарасов. – Рэкет только начинался, и рэкетиры занимались в основном спекулянтами и теми кооператорами, которые каким-нибудь шашлыком торговали. А КГБ вначале упустил нас из виду, а потом они с нами начали сотрудничать. Просили, например, перегнать за границу какой-нибудь мазут, и часть выручки оставить там каким-то доверенным людям. Мы это делали.

Весной 1991 года, когда Артема Тарасова вызовут на допрос в изолятор «Лефортово» (но не арестуют, потому что Тарасов уже будет народным депутатом РСФСР от Тимирязевского округа Москвы, а снять с него неприкосновенность депутаты не согласятся) по уголовному делу о контрабанде мазута, он (по крайней мере, так его слова звучат в сегодняшнем пересказе) спасется именно благодаря намекам на причастность к этой контрабанде структур Комитета госбезопасности:

– Контрабанда мазута! Я говорю – ну расскажите хоть приблизительно, как вы себе это представляете. Что я сам ночью подогнал танкер и протащил через границу 30 тысяч тонн? Если не сам – тогда понятно, что порт участвует, пограничники, таможня – это все контрабандисты, что ли? Тогда меня спросили, какая компания нам поставляла мазут. Я говорю – «Совбункер», а это была полностью кагэбэшная структура. Когда они прочухали, с кем мы работали, уголовное дело спустили на тормозах.

IV.

Артем Тарасов говорит, что уголовное дело о контрабанде мазута было заведено по политическим мотивам – в самом деле, весной 1991 года много шуму наделало заявление Тарасова о том, что посетивший с визитом Японию президент СССР Михаил Горбачев пообещал японской стороне признать японский суверенитет над Курильскими островами. Сейчас Тарасов говорит, что это было «чистое предположение».

– Я дружил с экономическим советником посольства Японии – был такой господин Агава-сан. Он ко мне часто приезжал, забирал меня в хороший валютный ресторан, в «Сакуру», мы с ним сидели, ели, и рядом два человека записывали все, что мы говорили. Я говорил: «Агава-сан, я вот хочу по бизнесу выстроить отношения», – а он отвечал: «Я экономический советник, я ничем не занимаюсь, я слушаю мнения людей». Ну, разведчик. И я ему мнение высказывал. И спрашиваю: «А ваше-то мнение как?» И Агава-сан выдал мне такую тираду японскую: «Нельзя дружить с соседом, пока его солдаты в твоем саду». Я тут сразу все сопоставил – вот такое официальное мнение Японии с тем, что Горбачев в заднице и собирается туда ехать. Вот на этом основании я сделал свое предположение.

Выступая с заявлением о том, что Горбачев хочет отдать острова Японии, Тарасов, однако, не имел в виду чего-то вроде «Отчество в опасности», – нет, просто в условиях противостояния российских и союзных властей ему, тогда уже члену «Демократической России», казалось, что президент СССР не имеет права распоряжаться территорией РСФСР без участия ее властей.

Сразу после скандала с Курилами Тарасов стал фигурантом уголовного дела, причем одно из подразделений тарасовской империи (кооператив, предоставлявший пассажирам в аэропорту «Шереметьево-2» знаменитые багажные тележки за любую купюру с цифрой «1» – будь то один рубль или один доллар) стало жертвой первых в истории российского бизнеса «маски-шоу» – автоматчики в камуфляже обыскивали офис этого кооператива, положив всех сотрудников лицом на пол; тогда это было еще в новинку.

– Мы вообще во всем были первыми, – говорит Тарасов. – Все за нами следовали, и им проще было. Только во внешнеэкономических ассоциациях (наша называлась «Исток») мы были вторыми, первым был покойный бедный Юлиан Семенов.

Монополия внешней торговли, в 1989 году еще существовавшая, не позволяла государственным предприятиям напрямую торговать с заграницей – такое право имели только внешнеторговые объединения, и автор «Бриллиантов для диктатуры пролетариата», имевший, по словам Тарасова, прямой выход на Михаила Горбачева, пролоббировал разрешение на создание кооперативных внешнеторговых ассоциаций.

– Семенов сам этим занимался, и одна из самых крутых фирм таких, созданных Юлианом Семеновым, была «Бурда моден» – потому что Раиса Максимовна читала «Бурду». «Бурда» вывозила больше меди, чем любое другое предприятие в СССР. Вот здесь мы первыми не были, последовали за Семеновым, и к нам кто только не вступил – Роснефтепродукт и Министерство минеральных удобрений СССР. Выгодно было и им, и нам. Например, к нам обращалось Министерство минеральных удобрений, и говорило: «Ребята, валюты просто невероятное количество, пожалуйста, купите у нас ее на рубли, нам нечем платить зарплату». Мы покупали валюту у министерства, чтобы они могли выплатить зарплату. Естественно, 60 копеек за доллар. Они не могли продать дороже, не имели права.

V.

Если в начале 1989 года человек, пришедший в редакцию популярной газеты со словами «Я миллионер», мог произвести сенсацию, то уже полгода спустя все изменилось – кооператив «АНТ», возглавляемый Владимиром Ряшенцевым (потом его убьют в Венгрии), пытался продавать за границу даже советские танки.

– Ряшенцева с танками затормозили в Краснодарском крае, в порту при погрузке. Там тогда первым секретарем был Иван Кузьмич Полозков, он по триста кооперативов в день закрывал, жесткий был большевик. Ряшенцев – очень интересный был человек, но с ним я не работал, военной техникой мы не занимались.

Зато Артем Тарасов успел поработать с Германом Стерлиговым – к 1991 году этот человек стал, пожалуй, еще более знаменитым советским миллионером, чем сам Тарасов.

– Он просто меня купил очень смешно. Он был совсем мальчишка, молодой – позвонил мне по телефону и говорит: «Артем Михалыч, на вас готовится покушение. А наша бригада, наш кооператив охранный может вас защитить». Я говорю: «Да ты что», а он: «Вы можете мне не верить, но у меня есть документы, приезжайте, покажу». Я приезжаю, а он мне показывает выписки банковских счетов по нашему кооперативу. Откуда? Он говорит: «Вот мы это выясним, если вы меня наймете». И я его нанял на 5 тысяч рублей, огромные деньги. Дал ему денег, а потом оказалось, что он просто пришел в банк и сказал: «Я из кооператива „Техника“, выдайте мне выписки», и ему выдали. Бред такой был, но ведь время было бредовое. Но он ко мне регулярно приезжал, искал у меня жучки, и даже находил – то там, то там, и я опять ему за это платил. Ну, не жулик – авантюрист по-хорошему. Потом он исчез, занял у меня денег и исчез. Появился через полгода и говорит: «Хочу открыть биржу, помоги». И я позвонил Смоленскому, и тот два с половиной миллиона рублей дал ему, потому что сам давно хотел организовать биржу. И Стерлигов два с половиной миллиона истратил мудро на рекламу на Центральном телевидении, все деньги. И к нему повалил народ, он два с половиной миллиона рублей заработал за первые десять дней.

Когда Герман Стерлигов стал самым знаменитым советским биржевиком, Артема Тарасова в Москве уже не было – уголовные дела против его кооперативов продолжали расследоваться, и Тарасов – опять первым в постсоветской истории, – бежал из Москвы в Лондон. В Лондоне он прожил два с половиной года – в Москву вернулся только в конце 1993 года, заочно победив на выборах в первую Госдуму по Центральному одномандатному округу Москвы.

– Еще когда в Лондоне жил, ко мне приезжали чеченцы, которые работали с Германом Стерлиговым, но хотели от него отсоединиться. Они меня просили – придумай нам какую-нибудь историю. И я придумал «Русское лото», которое стало большим бизнесом практически сразу. Его мы делали вместе с чеченцами, я был гендиректором, чеченцы меня охраняли и помогали мне во всем. Но когда я второй раз уехал в Лондон, чеченцы у меня все отобрали, и я все потерял.

VI.

Второй раз бежать из России Артему Тарасову пришлось в 1997 году – он рассказывает, что однажды ему позвонили какие-то влиятельные милиционеры, которые предложили ему за шесть миллионов долларов выкупить у них его уголовное дело, которое, если Тарасов не заплатит, будет немедленно возбуждено. Сейчас об этой истории Тарасов говорит неохотно: «Все осталось в двадцатом веке»; в Лондоне он тоже пытался заниматься каким-то бизнесом, но ни в чем не преуспел. В Россию вернулся в 2003 году.

– Работал вначале у Вексельберга, пытался устроиться к Ходорковскому. Спасибо Невзлину и Ходорковскому, что спасли мне жизнь, – мы вели переговоры, я должен был стать вице-президентом ЮКОСа, но не сложилось, и слава Богу, а то бы уже был в тюрьме.

VII.

Сейчас Артем Тарасов работает советником гендиректора финансовой компании «Метрополь» Михаила Слипенчука; Слипенчук питает слабость к разного рода экзотическим пиар-проектам (запускал к Северному полюсу воздушный шар «Святая Русь», открывал в Шотландии памятник крейсеру «Варяг» и т. п.), и его советник Тарасов занимается одним из таких проектов – хочет поднять со дна Балтийского моря затонувший в 1771 году корабль Vrouw Maria с грузом картин, которые на этом судне везли в Петербург.

– Все картины в свинцовых ящиках, по швам пропитаны воском – все сохранилось! Финны нашли, где он затонул, стоит корабль на киле и две мачты торчат. Мы готовы его поднять, но это территориальные воды Финляндии, а Финляндия пока не разрешает ничего поднимать. Но мы очень далеко продвинулись – скоро Путин с Тарьей Халонен третий раз будет этот вопрос обсуждать. Сейчас финны выделили денег на исследование корабля под водой, но поднимать не хотят. Зато нам они уже разрешили принять участие в этом исследовании. Ну хоть первый шаг.

Еще у Артема Тарасова есть ООО «Ассоциация национальных викторин» и кабельный телеканал «Где и кто» с круглосуточными викторинами, в которые зрители играют на деньги. То есть хорошо, конечно, но олигархом – как тот же Вексельберг – не стал.

– Но еще собираюсь стать олигархом, и именно сейчас. Кризис – для роста полно условий, если знаешь, что делать. Сегодня я ощущаю себя очень ценным человеком, ко мне тянутся олигархи, спрашивают, что делать, – много лет они со мной не разговаривали, а сейчас поняли, что без меня не обойтись.

Словно в подтверждение его словам, Тарасову в этот момент звонят из приемной Александра Любимова – первый заместитель гендиректора ВГТРК хочет поговорить с Артемом Тарасовым о совместном проекте – какой-то лотерее. Тарасов разговаривает с секретаршей, выясняя, как проехать в офис телерадиокомпании на 5-й улице Ямского поля.

– Старый офис на Ленинградке знаю, а новый нет, – говорит он об офисе, в котором компания сидит уже лет пятнадцать, если не больше. 59 лет, сверхбогатство в прошлом и среднеклассная жизнь в настоящем. Голос на другом конце телефонной линии объясняет дорогу, и черт его знает, куда эта дорога приведет бывшего советского миллионера.

* ГРАЖДАНСТВО *
Евгения Долгинова
После травмы

Город и похабники

I.

Не говорят «оболгали» или, к примеру, «оклеветали». Говорят – «опохабили». «А город-то наш знаете как опохабили?» Так спрашивала официантка, и семислойная шерстяная старуха, продающая на главной площади сигареты «Перекур» из армейского пайка, и молодые призрачные милиционеры, выходящие из мглы и так же тихо в ней исчезающие, и монахини женского монастыря, и детский библиотекарь из поселка Зима, и – само собой – музейные работники, и конный тренер Рома, воспитатель владимирских тяжеловозов, и директор конезавода Лена – прекрасная тонкая женщина, и молодые финансистки Ольга и Ольга, и другие люди в магазинах и на площадях. Говорят – что интересно – кротко и весело, с любопытством и без малейшего негодования, приглашают разделить не возмущение, но удивление, оценить замечательное разнообразие человеческой глупости. Вот приехали, значит, молодые столичные люди кино снимать «про то, как одна женщина сына потеряла», – а в результате вышла чушь собачья, такой, понимаете, срам и порнография, такая жалость и беспомощность, и что за жизнь у этих художников, киноартистов этих, которые почему-то так не берегут себя, тратят деньги, силы, технику на такое, вот понимаете, гэ.

Главное, что похабство вышло бессмысленным, бесцельным, каким-то мучительно неточным, и я вспоминаю, что по Далю «похаб» – не только бесстыжий наглец, но и дурак, несчастный юродивый. К фильму Кирилла Серебренникова «Юрьев день» жители относятся как к темным речениям юродивого.

Химически чистую обиду, впрочем, мы тоже наблюдали, но только однажды. Ночью нас остановили гаишники: не горели фары и проезд под кирпич. Один был довольно пухл, а другой довольно тонок, но оба строги, важны и молоды. Московские номера вызвали у них что-то вроде ядовитой улыбки.

– Тут вот тоже приезжали, – услышали мы традиционный зачин, – снимали кино такое, «Юрьев день» называется…

– Опохабили? – участливо спросили мы.

– Да не то слово… Я в Москве купил диск, посмотрел, плюнул… – и сержант сморщился, будто только что вышел от пьяного дурака-стоматолога.

Тут я догадалась, что только сложное, тонкое чувство нравственного превосходства удерживает молодых ДПС-ников от недорогой, но такой легкой мести. Они вертели в руках водительские права, думали, что делать с нами, идиотами, – и очень белый, известковый свет свежей, только-только восстановленной церкви, около которой мы стояли, заменял уличные фонари.

– Послушайте, ну как же так можно?! – вдруг пылко, взволнованно заговорил старший, почти взорвался, – ну это же невозможно просто, немыслимо, Юрьев наш всего на пять лет моложе Москвы…

– И основан тем же человеком! – добавил второй. – Понимаете?

– Одним и тем же человеком основан, да. И как же так, нет, ну вы скажите, можно такое про нас придумывать? Такую грязь про нас зачем было сочинять?

Они взывали к общему родовому сопереживанию, к солидарности родства и вольного соседства, к общему родителю, наконец.

«Провинций нет, – вспомнился вдруг очень старый, дурацкий стишок Евтушенко, – написан свет на лицах… Есть личности, подобные столицам… Провинция – все то, что жрет и лжет…»

А что. Не такой уж и дурацкий стишок.