Текст книги "Русская жизнь. ВПЗР: Великие писатели земли русской (февраль 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Прошу Вас, Владимир Владимирович, не откажите мне.

13 августа 1927 г.

РГАЛИ. Ф. 336. Оп. 5. Ед. хр. 110. МК

Уважаемый

Владимир Владимирович!

Так хочется Вас послушать и еще больше – поболтать с Вами, но не могу. Сегодня редакционное совещание. Если у Вас есть время и желание – зайдите ко мне, я буду очень рада, напою Вас чаем с вареньем (вкусное). Телефон мой 83-58, а адрес Вам скажет сестричка моя, которая и передаст письмо.

Сжимаю руку

Наташа Кузьмина

Из «Красной» я ушла уже полгода, работаю в «Лен. Правде»

(Без даты)

РГАЛИ. Ф. 336. Оп. 5. Ед. хр. 112. МК.

Отзывы рабочих трамвайного депо, хлебопекарни № 2, 3, государственной мельницы № 5 о стихотворениях Маяковского Владимира Владимировича

[Выписки из библиотечных книг отзывов] рукой неустановленного лица

1930 г.

Депо трамвая

«Стихи о революции» – читали дома и слушали в библиотеке. Нравятся всем, в особенности «Левый марш». «Зажигают», – по выражению одного из слушателей. Хвалят также антирелигиозные.

«Облако в штанах» – почти никто не понял, даже служащие со средним образованием. Отзывы: «Набор слов, галиматья».

«Париж» – малопонятно, нравятся «Нотрдам» и «Версаль». Отдельные читатели отмечают необыкновенную сжатость речи. В двух словах рисует целую картину, создает настроение, но читать трудно, странная расстановка слов – «никак не подделаешься к нему».

Вывод библиотекаря: массовому читателю лучше Маяковского читать вслух, набрав стихотворения последнего времени, но при условии хорошего чтения нужно предварительно побеседовать на ту тему, которая положена в основу стихотворения.

Библиотекарь депо трамвая немного знакома с современной поэзией, владеет техникой чтения стиха, интересуется художественной литературой.

Еще один отзыв из этой библиотеки: «Никакого вывода определенного не нахожу и к книге имею равнодушное отношение» (рабочий, выходец из деревни).

Хлебопекарня № 2

Читают стихи вообще неохотно, предпочитают старых поэтов. Маяковского многие отказываются брать. В результате опроса некоторых активных читателей, читавших Маяковского, собрала следующие отзывы:

1. Пекарь, 17 л. Образование низшее, читатель серьезный. Стихи любит больше всего Кольцова. Любит слушать хорошую декламацию. Маяковский не нравится по форме произведений: «Пиши получше – мы будем читать». Кольцова же любит потому, что стихи жизненные (парень деревенский). «Пусть напишет поэму о революции 1905 года (в это время в библиотеку поступала литература о 1905 г.), да постарается, а то пишет, пишет абы как-нибудь – пусть читает пролетарий»

2. Пекарь, 28 л., образование низшее, стихи любит, больше всего Пушкина и Лермонтова. Маяковский мало понятен, если не знаком с вопросом, о котором он пишет. Вообще его стихи рабочим не понятны. «Красивый стих, а смысл не понятен», «Читать трудно, не знаешь, где остановиться», много слов, которые режут слух.

Из новых нравится Есенин (возможно, что это просто отражение общего увлечения Есениным после его смерти).

3. Пекарь, 19 л. Рапповец. Любит стихи, новую поэзию, Маяковский нравится блестящей техникой – «научиться можно чему».

Вывод библиотекаря: Маяковский массе не доступен. Библиотекарь интересуется новой литературой, по образованию словесница.

Хлебопекарня № 3

Была проведена читка стихотворений Маяковского. Читали «Париж», и из сборника «Маяковская галерея», «Пуанкарэ» и «Муссолини». Присутствовали пекаря. Имеется протокол читки. Высказывания слушателей:

«Это не книга для рабочего, которую без расшифровки сам рабочий не поймет, для рабочего книга должна быть изложена ясно, понятным разговорным языком…»

«Как видно, Маяковский, описывая в юмористическом тоне места и лица, старался подражать Демьяну Бедному, переплетая, как яичницу с луком, прежние народные обороты с модным иностранным языком, но до Демьяна Бедного ему далеко».

«Я не любитель беллетристики вообще и юмористической модной в особенности, – я считаю нужным сказать начальству – к чему эта затея: одно слово писать на одной строчке, портить зря бумагу, ведь существуют знаки препинания, а эти фокусы совершенно лишние».

«Я этой книги не понимаю, совершенно как на китайском языке» (женщина, читательница начинающая).

«Слов нет, что человека, знающего политику, то есть очень хорошо развитого и политически, и литературно, эти книги заинтересуют, а для рядовых читателей подавай стишки только Демьяна Бедного».

Группа читателей, обсуждавших стихотворения Маяковского, решили, что фонд «Передвижная библиотека» заинтересовался вопросом об оценке его произведений в связи с комплектованием передвижки и поэтому вынесли резолюцию: сочинения Маяковского не понравились и среди читателей библиотеки-передвижки хлебопекарни № 3 не пойдут, а потому просил коллектив его стихи не присылать.

Госмельница № 5

Проведена читка стихотворений «Пуанкаре» и «Муссолини». Вначале слушатели были очень заинтересованы темой «…» на вечере в клубе ВСАОХР. К концу читки осталось из 30 – 12 человек.

«Рабочие такой книги читать не будут, т. к. все в ней непонятно. Зачем он бьет словом, словно кошке к хвосту что-нибудь привязывает».

«Это какие-то загадки, над которыми нет никакого времени ни желания рабочему утруждать себя разгадками».

«Ни к чему нам такие книги, нужны ясные, понятные».

На двух последних передвижках библиотекарь, слабо знакомый с литературой.

РГАЛИ. Ф. 336. Оп. 5. Ед. хр. 137. МК

Записки, поданные слушателями на вечере 12 мая 1930 г. в Большом Зале Консерватории памяти Вл. Вл. Маяковского.

Председательствовал Малкин

Выступали: Луначарский, Асеев, Каменский, Кирсанов, Малкин, Шкловский, Безымянский… (далее нрзб.)

1. Почему Маяковский не был членом партии?

2. Маяковский индивидуален. Как можно поэта индивидуального назвать поэтом массы?

* * *

Тов. Ф. Кон! Почему Вы и Луначарский не были на вечере памяти Великого Поэта в клубе КОР, ведь поэт писал для рабочих, а не для любителей литературных вечеров и литературных скандалов, которых в зале большинство.

* * *

Каково отношение Маяковского к революции? Принимает ли он бюрократию в революции или же только ее разрушающий, грозовой период? Ответьте поподробнее, а то не понятно.

* * *

Можно ли считать Маяковского равнодушным в своем решении на смерть?

* * *

Прекратите насмехательство над поэтом, уберите бездарнейшего из чтецов!

* * *

Необходимо ограничить время ораторов, а то прямо скучище невозможное – сегодня не похороны.

* * *

Виктор Шкловский! Если у Вас есть совесть, не пишите книжки о Маяковском!

(в президиум Шкловскому)

* * *

Почему отзывы о Маяковском ДО его смерти так противоречат теперешним отзывам о нем и как прикажете понимать статью Малевича в «Марксистской хрестоматии»? Убедительная просьба ответить на эти вопросы – ими вы рассеете массу вопросов не меня одной.

* * *

Лишите Безымянского слова хотя бы из уважения к покойному. «Саша» – безнадежен.

* * *

С кем можно сравнить Маяковского с прежними писателями по удельному весу?

РГАЛИ. Ф. 336. Оп. 5. Ед. хр. 136. МК

Здравствуйте дорогой дядя -

Корней Чуковский!

Я октябренок Юрий Яковлевич Носков (6 лет) убедительно прошу Вас дядя Корней прислать мне наложенным платежом полное собрание Ваших сказок для детей последнего издания, так как здесь я никак не могу достать Ваших книжек.

Если Вы сами почему-либо не можете выслать просимых сказок, то не сочтите за труд переслать мою просьбу Вашему издательству.

Заранее сердечно Вас благодарю -

Юра Носков

16/I – 36 г.

Адрес мой:

Донбасс, г. Константиновка, ул. Труда, 78 – Юрочке Носкову.

Здравствуйте, товарищ Чуковский!

Почему звери поехали в СССР?

Я прочел Вашу книжку «Доктор Айболит».

Пишу Вам, потому что мне не понятно, почему звери едут в СССР.

Откуда медведь им принес письмо? А кто послал письмо?

Почему доктор Айболит не рассказал зверям: «Почему мы едем в СССР?»

Пришлите, пожалуйста, для моего товарища Вилика в Одессу еще одну книгу «Таничка и Ваничка»

12 сентября.

Юра Ф.

Дорогой Бибигон!

Пришли свою фотографию. Так, как я не слушал 1-й передачи, где ты дрался с индюком и испугался пчелки, то пришли мне ее в письме. Я слушаю детские передачи для дошкольного возраста, хотя я уже в 5-м классе.

Ну до свидания

Ученик 5 класса «А» города Таганрог, 15-й железнодорожной школы

Сергей Щеглов

Детские письма, адресованные Корнею Чуковскому, предоставлены Павлом Михайловичем Крючковым, частным владельцем.

Материал подготовили Наталья Рыбальченко и Евгений Клименко

Елена Чугунова
Как Горький спасал Блока

Неопубликованное письмо жене поэта

В РГАЛИ хранится ответ Горького Любови Дмитриевне Блок на ее просьбу отпустить смертельно больного поэта на лечение за границу. С этой запиской связаны и два других документа: ходатайство Петроградского отдела Всероссийского Профессионального Союза Писателей (ПО ВПСП), адресованное Председателю Совнаркома В. И. Ленину, а также сопроводительная бумага Наркоминдела в Наркомпрос за номером 4786, датированная 26 июля 1921 г. Вот полный текст письма Горького, никогда ранее не публиковавшийся.

[2– 3 августа 1921 г. Петроград]

Г– же Л. Блок. Ваши анкеты и карточки были отправлены мною в Москву на другой день по получении их от Вас. Вчера я спрашивал по телефону -разрешен ли Вам выезд? – отвечено: «Еще не рассматривался Ос. «обым» Отд. «елом», но – без сомнения – будет разрешен на этой неделе». Здесь находятся финны профессора Игельстрем и Миккола, – можно просить их устроить А. А. в лучшей санатории Финляндии.

Привет А. А.

А. Пешков

РГАЛИ. Ф.2833. Оп.1. Ед. хр. 564. Л.3

***

Этот документ позволяет восстановить картину тех усилий, что предпринимались родными и друзьями поэта.

Чтобы прояснить некоторые вопросы, связанные с хронологией тех августовских событий, обратимся к предыстории вопроса, а именно – к некоторой части переписки блоковского окружения с Горьким, который в то время возглавлял Петроградское отделение КУБУ (т. н. Петрокубу) – комиссию по улучшению быта ученых – и в качестве председателя мог помочь в скорейшем продвижении «дела Блока».

Комиссия, образованная в декабре 1919 года, быстро становится одним из центров спасения научной жизни в стране. Здесь вместе с Горьким работали видные ученые, в том числе академики С. Ф. Ольденбург и А. П. Карпинский: хлопотали о хлебе насущном для профессоров, лаборантов, ассистентов, преподавателей; много сил также отдавалось ходатайствам, связанным с участью репрессированных ученых. Усилиями комиссии были спасены десятки жизней тех, кто составлял, по выражению Горького, «мозг народа», интеллектуальное богатство страны.

Итак, впервые Любовь Дмитриевна написала Горькому о тяжелой болезни Блока и затронула вопрос «» о выдаче паспорта с опросным листом», который ей пока «не удалось приготовить», 21 июня 1921 г. – это письмо Л. Д. Блок можно считать отправной точкой в ее переписке с Горьким о выезде Блока в Финляндию. К письму от 21 июня прилагалась копия свидетельства врачей о состоянии здоровья Блока, сделанная рукой Л. Д. Блок и заверенная секретарем редакции «Всемирная литература» Е. П. Струковой. Как удалось установить, первая адресная просьба о помощи поступила от Л. Д. Блок при личной встрече с Горьким, которого она посещала 28 или 29 мая 1921 года. Теперь уже можно считать полностью установленным тот факт, что Горький, зная о болезни Блока и бедственном положении его семьи, впервые начал лично ходатайствовать перед Луначарским и Лениным о выезде поэта в Финляндию на лечение 3 мая 1921 г., т. е. до своей личной встречи с Любовью Дмитриевной.

С 23 июня по 24 июля, т. е. в течение месяца, Горький находился в Москве, где пытался добиться выезда Блока в финский санаторий – сделал доклад Ленину и передал заявление о тяжелом состоянии здоровья Блока члену Президиума ВЧК В. Р. Менжинскому (одновременно с Горьким вопросом выезда Блока на лечение занимались и другие лица).

11 июля 1921 г. к ходатайству Горького за Блока присоединяется в своем письме в ЦК РКП Ленину и народный комиссар просвещения А. В. Луначарский.

На следующий день, а именно 12 июля, состоялось заседание Политбюро ЦК РКП(б), на котором рассматривался вопрос о выезде Блока за границу. В этот день вопрос так и не был решен. Постановление гласило: «Отклонить. Поручить Наркомпроду позаботиться об улучшении продовольственного положения Блока». Есть серьезные основания полагать, что отъезд Блока затягивался умышленно, и даже авторитета Горького не хватало для положительного исхода дела.

По мнению В. Шепелева и В. Любимова, с которым сложно не согласиться, «роковую роль в этом сыграли запрос В. И. Ленина в ВЧК о предоставлении отзыва на Блока и сам отзыв В. Р. Менжинского».

На письме Луначарского от 11 июля Ленин составляет резолюцию члену коллегии ВЧК В. Р. Менжинскому, на что и получает весьма показательный ответ, во многом характеризующий отношение власти, по крайней мере, ВЧК к поэту: «Уважаемый товарищ! За Бальмонта ручался не только Луначарский, но и Бухарин. Блок натура поэтическая; произведет на него дурное впечатление какая-нибудь история, и он совершенно естественно будет писать стихи против нас. По-моему, выпускать не стоит, а устроить Блоку хорошие условия где-нибудь в санатории. С коммунистическим приветом В. Менжинский».

И все– таки, благодаря совокупным усилиям, в том числе Луначарского и Горького, через 11 дней, 23 июля, путем опроса членов Политбюро ЦК Ленина, Троцкого, Зиновьева, Каменева и Молотова, было вынесено постановление за подписью секретаря ЦК В. Молотова, гласившее: «Разрешить выезд А. А. Блоку за границу».

25 июля Горький возвращается в Петроград, где узнает о резком ухудшении здоровья Блока, и 29 июля извещает об этом телеграммой находящегося в Москве Луначарского (текст телеграммы приводим полностью, поскольку она безусловно важна для уяснения датировки исследуемой записки Горького): «Срочно. Москва. Кремль. Луначарскому. У Александра Блока острый эндокардит. Положение крайне опасно. Необходим спешный выезд Финляндию. Решительно необходим провожатый. Прошу вас хлопотать о разрешении выезда жене Блока. Анкеты посылаю. Спешите, иначе погибнет. М. Горький». Именно в этой, значимой для нас телеграмме Горький просит оформить анкеты на выезд уже не только Блоку, но и его провожатому, т. е. жене. 1 августа Луначарский посылает письмо в ЦК РКП(б), на котором начертана резолюция секретаря ЦК Молотова: «Возражений не встречается». О том, что разрешение на выезд было дано, Луначарский сообщает Горькому 6 августа.

Промежуток между 1 и 6 августа 1921 года также насыщен событиями и в блоковском окружении: еще не зная о полученном разрешении, Л. Д. Блок пишет Горькому 1 августа 1921 г. второе письмо. В нем – просьба по возможности ускорить отъезд, т. к. «» положение его очень тяжелое и воспользоваться поездкой нужно бы как можно скорее «». 3 августа Любовь Дмитриевна сама заполняет анкету в Наркоминдел и передает ее в двух экземплярах Е. П. Струковой, которая пересылает ее вместе со своим письмом Горькому 6 августа.

Итак, 6 августа Горький получает информацию о том, что Блоку и его провожатому дано разрешение на выезд и тогда же, 6 августа, он уезжает в Москву, куда ему пересылают письмо Е. П. Струковой. Из всего этого можно предположить, что публикуемая записка Горького к Л. Д. Блок была написана не позднее 2-3 августа.

В самом начале записки Горький говорит о том, что анкеты и карточки были направлены им в Москву практически сразу же («на другой день») по получении их от Л. Д. Блок. Как уже говорилось выше, в своем первом по времени послании к Горькому Любовь Дмитриевна написала, что анкету на выезд Блок тогда заполнить отказался – вследствие «глубокой и мучительной полосы неврастении»; иными словами, в письме от 21 июня, кроме копии медицинского заключения о здоровье поэта, никаких анкет или карточек не было. Но при этом мы знаем, что в своем письме от 1 августа 1921 года Любовь Дмитриевна пишет о том, что ее «пропуск решает все дело; если он опоздает – пропуск Ал. Ал. может оказаться уже бесполезным»; анкеты на выезд были заполнены Л. Д. Блок 3 августа и прикреплены к письму Е. П. Струковой с тем, чтобы сразу же передать их Горькому. Неизбежно возникает следующий вопрос: а не была ли передача этих анкет уже второй – и главной – попыткой оформить спешный выезд? Если предположить, что посланные вместе с письмом Струковой анкеты были составлены Л. Д. Блок вторично, многое проясняется: в телеграмме от 29 июля Луначарскому Горький прямо говорит о высланных анкетах – причем не только самому Блоку, но и его провожатому, т. е. жене. Иными словами, Горький мог получить образцы этих анкет от Любови Дмитриевны сразу же по возвращении из Москвы в Петроград, т. е. 25-26 июля, когда он узнал, что Блоку стало значительно хуже.

Горький, по всей видимости, знает о благоприятном для Блока исходе дела, но не знает о положительной резолюции на выезд самой Любови Дмитриевны, которая, как мы помним, появилась на письме Луначарского только 1 августа за подписью секретаря ЦК РКП(б) Молотова. Об этой резолюции от 1 августа, разрешающей сопровождать Блока в Финляндию, не могла знать и Любовь Дмитриевна, которая тогда же посылает Горькому свое полное отчаяния письмо с просьбой об ускорении выдачи ей пропуска. Таким образом, можно с большой долей уверенности предположить, что горьковская записка – ответ именно на это письмо Любови Дмитриевны от 1 августа.

И, наконец, косвенным подтверждением того, что записка Горьким была написана не ранее, но и не позднее 2-3 августа, является упоминание в ней двух финских профессоров – А. В. Игельстрема и И. Ю. Микколы, членов КУБУ, приехавших в Петроград с делегацией Финского академического комитета. Исследователь Горького Н. А. Дикушина в своей публикации для «Литературного наследства» пишет, что А. В. Игельстрем приехал в Петроград в августе 1921 года (это подтверждается его участием в заседании Петрокубу 2 августа 1921 года), а еще чуть ранее сообщает, что финские ученые «» именно летом 1921 г. деятельно помогали русским ученым «».

Таким образом, публикуемая записка, хотя и оставляет еще некоторые вопросы, все же существенно проясняет и ход дела по помощи Блоку, и роль в этом Горького.

Послесловие редакции

Не только переписка о «финской санатории» поддается датировке. Великие слова тоже имеют свою хронологию.

17 января 1921 года Блок записывает в своем дневнике: «О Пушкине… Подражать ему нельзя; можно только „сбросить с корабля современности“ („сверхбиржевка футуристов“, они же „мировая революция“). И все вздор перед Пушкиным, который ошибался в пятистопном ямбе, прибавляя шестую стопу. Что, студия стихотворчества, как это тебе?»

Через четыре дня, 21 января, он снова возвращается к Пушкину, отмечая самые важные его стихи, начиная со «Слезы» 1815 года, потом еще раз пишет о нем между 2 и 5 февраля; наконец, 6 и 7 февраля в дневнике возникают два больших куска, по которым уже легко опознать знаменитую речь «О назначении поэта», произнесенную 13 февраля 1921 года на вечере в Доме литераторов. Оттуда такие слова: «Но „для мальчиков не умирают Позы“, сказал Шиллер. И Пушкина тоже убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха. С ним умирала его культура».

Меньше чем за год до этого Блок, очевидно, так не считал. В статье «О Мережковском», написанной 21 марта 1920 года, он, как в таких случаях говорят, еще полон оптимизма: «Культура есть культура – ее, как „обветшалое“ или „вовсе не нужное сегодня“, не выкинешь. Культуру убить нельзя; она есть лишь мыслимая линия, лишь звучащая – не осязаемая. Она – есть ритм». Однако за год ситуация изменилась: отсутствие воздуха стало мучительным. «Мне трудно дышать. Сердце заняло полгруди» – эта запись, сделанная 18 июня 1921 года, одна из последних в его дневнике.

С пушкинской речи начинается прощание Блока. Он уходит; и этот процесс неостановим. Горький не в силах его задержать, а Менжинский – ускорить; их усилия одинаково параллельны тому, что на самом деле происходит; пуля Дантеса ищет свою траекторию, но поэт идет к смерти независимо от этого.

Одновременно с речью «О назначении поэта» Блок пишет свое последнее великое стихотворение. Черновик датирован 5 февраля, беловой текст – 11 февраля. Стихи называются «Пушкинскому дому»:

 
Вот зачем такой знакомый
И родной для сердца звук -
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук.
Вот зачем в часы заката
Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
Тихо кланяюсь ему.
 

Последнее законченное стихотворение написано 15 марта в альбом Чуковского. Оно было вызвано случайной встречей с дочерью революционера кн. Кропоткина:

 
Как всегда были смешаны чувства,
Таял снег и Кронштадт палил,
Мы из лавки Дома искусства
На Дворцовую площадь брели…
Вдруг – среди приемной советской,
Где «все могут быть сожжены», -
Смех и брови, и говор светский
Этой древней Рюриковны.
 

К шестой строчке в альбоме Чуковского Блоком сделано такое примечание: «В „Отделе управления Петросовета“ висит объявление „Государственного крематория“, где указано, что всякий гражданин имеет право быть сожженным в бане на речке Смоленке, против Смол «енского» лютер «анского» кладбища».

В мае-июле он последний раз работает над поэмой «Возмездие».

 
Мария, нежная Мария,
Мне жизнь постыла и пуста!
Зачем змеятся молодые
И нежные твои уста?
…
Мария, нежная Мария,
Мне пусто, мне постыло
жить!
Я не свершил того…
Того, что должен был
свершить.
 

26 мая Блок пишет последнее письмо Чуковскому со знаменитым: «слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия «меня», как чушка своего поросенка». Этим словам непосредственно предшествует фраза: «Итак, „здравствуем и посейчас“ сказать уже нельзя». Она отсылает к счастливому, как теперь выяснилось, декабрю 1919 года, когда появились такие стихи:

 
А далекие потомки
И за то похвалят нас,
Что не хрупки мы, не ломки,
Здравствуем и посейчас
(Да-с).
Иль стихи мои не громки?
Или плохо рвет постромки
Романтический Пегас,
Запряженный в тарантас?
 

4 июня помечено последнее письмо матери: «Если нервы несколько поправятся, то можно будет узнать, настоящая ли это сердечная болезнь или только неврозы… Я принимаю водевильное количество лекарств. Ем я хорошо, чтобы мне нравилась еда и что-нибудь вообще, не могу сказать… Спасибо за хлеб и яйца. Хлеб настоящий, русский, почти без примеси, я очень давно не ел такого».

18 июня 1921 года Блок уничтожает часть своего архива, а 3 июля – часть записных книжек. Эпопея с попыткой выехать на лечение в Финляндию, которой посвящена наша публикация, разворачивается почти месяц спустя. Наверное, товарищи из Политбюро умышленно препятствовали отъезду поэта, даже – наверняка; им надо было сбросить его с корабля современности; но и в этом случае нельзя сказать, что их планы шли вразрез с планами Блока. 7 августа он умер – романтический Пегас, запряженный в тарантас, перестал рвать постромки.

Александр Тимофеевский