Текст книги "Смерть и возвращение Юлии Рогаевой"

Автор книги: Авраам Бен Иехошуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава восьмая

На стойке регистрации ему вручают посадочный билет и вместе с ним – конверт от представительницы Министерства абсорбции. К конверту приколота записка: «Начальнику отдела кадров. Я не забыла Вашу просьбу».

С конвертом в руках он отходит в сторону. Странно, его почему-то волнует то, что ему предстоит прочесть. Как будто он узнает сейчас о погибшей женщине что-то такое, чего она сама о себе не знала. Но он тут же видит, что это просто фотокопия медицинского заключения, выданного в Абу-Кабире. К тому же оно написано теми же загадочными буквами, что и книга, которую Старик так тщетно разглядывал тогда в ее комнате. Видимо, это ее родной язык. Это значит, что и он не сможет прочесть ни единого слова. Впрочем, судя по пространности и плотности текста, тут содержится не только клиническое описание самого тела. Похоже, врачи изложили здесь всю историю ее ранения и своих попыток ее спасти. Он скользит глазами по страницам, пытаясь обнаружить какие-нибудь знакомые термины, как вдруг замечает краем глаза сильную вспышку белого света. Какой-то пассажир, стоя к нему спиной, фотографирует регистрационную стойку. Кадровик снова складывает бумаги и с сожалением кладет их обратно в карман.

Полет совершает тамошняя авиакомпания. Пассажиров немного, и разделения на классы нет. Со своего места в носовой части салона он оглядывается по сторонам. Хорошо бы найти какого-нибудь подходящего человека из тамошних, перевести, что все-таки написано в этих загадочных бумагах из Абу-Кабира. Разумеется, без разглашения прочитанного. Судя по количеству сумок и пакетов, большая часть пассажиров тут и впрямь из тамошних – унылого вида люди, приехали, надо думать, в Израиль на заработки, а теперь возвращаются обратно, то ли на побывку, то ли окончательно разочаровавшись в своих надеждах. А может, это репатрианты, которые всё еще не уверены, что отыскали свое настоящее место? Вряд ли у них хватит терпения прочесть такой пространный документ. А если и хватит терпения, то уж наверняка не хватит знания иврита, чтобы объяснить.

Внезапно он ощущает на себе чей-то взгляд. В проходе рядом с его креслом стоит давешний фотограф с регистрации, он узнаёт его по висящему на груди фотоаппарату. За ним топчется еще кто-то. Почему-то он кажется ему смутно знакомым, еще по Иерусалиму, – низенький, полноватый, кто бы это мог быть? Оба почему-то улыбаются ему, как старому приятелю. Черт, он совершенно не может вспомнить, где он их видел. На всякий случай он коротко кивает и отворачивается к окну. Сам виноват, нечего было глазеть по сторонам, выискивать, кто бы прочел ему эти бумаги. Вот и доискался.

А ведь если вдуматься – к чему это? Что ему так приспичило прочесть это заключение? Что там может быть такого интересного для него лично? Указание, сколько можно держать труп в гробу до захоронения? Так это уже не его проблема, похоронами будет заниматься Консульша. Во всяком случае, так сказал Старик. Нет, Бог с ними, с бумагами, займемся лучше собой. Он решительно сует конверт с медицинским заключением в сумку, какое-то время бесплодно ковыряется в скудной, безвкусной пище, которой потчует своих пассажиров чужая авиакомпания, потом возвращает поднос стюардессе, откидывается в кресле и гасит лампочку над головой. Все-таки его гложет какое-то смутное беспокойство. А вдруг Консульша его не встретит – что тогда? Конечно, наличие у него медицинского документа, пусть даже фотокопии, придает ему некоторый статус. Такой документ дают только тому, кто в какой-то степени отвечает за гроб. Но вот вопрос – можно ли показывать этот документ любому постороннему человеку?

Он вдруг задумывается: интересно, где сейчас та, за которую он отвечает? Багажный отсек находится в брюхе самолета. Может, она сейчас прямо под ним, под его ногами? Как странно… Его опять охватывает непонятное, томительное волнение, которое он ощутил в ту первую ночь в ее комнатушке. «Эх, Юлия Рогаева, – шепчет он с грустным состраданием. – Что я могу теперь для тебя сделать?»

В салоне темно, большая часть пассажиров дремлет, укрывшись одеялами. Кое-кто поначалу надел наушники да так и уснул под музыку. Как Старик тогда на концерте, под Брукнера. Ему не спится, он встает, чтобы пройти в туалет, прокладывает себе путь по узкому проходу, но, дойдя до середины салона, вдруг оказывается в чьих-то жарких объятьях. Это тот невысокий толстяк, что улыбался ему вместе с давешним фотографом.

– Приветствую в воздухе! – сладко шепчет толстяк, не выпуская Кадровика из своих объятий. Кажется, старый приятель говорил по телефону что-то о змие, да еще подколодном? Так вот ему этот змий собственной персоной, от хвоста до пасти. Не правда ли, какая неожиданная встреча! Высоковато немного, но зато в какой непринужденной обстановке! В небесах над землей, несясь в темноте, расправив, как говорится, крылья! А это наш фотограф, из редакции. Большой мастер, прошу любить и жаловать. Да, вот именно, фотограф, какая же история без фотографий, вот их двоих и послали сопровождать эту вашу миссию искупления грехов – они ведь, кажется, так ее у себя в пекарне называют, верно? Ну, вот, теперь, стало быть, они тут втроем связаны одной веревочкой. Но старому приятелю нечего беспокоиться. На сей раз между ними всё будет совершенно по-дружески. Как у коллеги с коллегой. И змий не обнажит своих ядовитых клыков! Честное змеиное слово!

Сидящий рядом пассажир приоткрывает глаза, скользит по стоящим над ним людям мутным, сонным взглядом, тяжело вздыхает и снова погружается в неспокойный самолетный сон. Кадровик почему-то не ощущает удивления от неожиданной встречи. Он всё время ожидал от Змия какой-то новой каверзы. Высвободившись из объятий Журналиста, он сухо цедит:

– Не обнажишь? Ну-ну, посмотрим, надолго ли тебя хватит. На всякий случай советую тебе всё же держаться от меня подальше. И тебе, и твоему попутчику.

И проходит в конец салона. К счастью, туалет свободен. Он запирается в тесной кабинке и долго, пристально изучает в зеркале свое лицо. Если бы в полете разрешалось пользоваться телефоном, он непременно позвонил бы сейчас Старику. Это бесчестно с его стороны. Как он мог скрыть от своего «специального посланника» это «газетное приложение» к его миссии?! Вот почему он так усиленно демонстрировал свое дружелюбие и заботу! Видно, хотел заранее искупить и этот маленький грешок. Впрочем, его можно понять. Человек так заботится о своей репутации, что похвал господина редактора ему недостаточно, ему нужно, чтобы газета опубликовала еще и описание его «искупления». Не исключено, что он сам и заплатил за этих газетчиков. Он же сказал, что денег у него много. Не важно, во сколько ему обойдется поездка этой пары пройдох. Главное – чтобы доказательства его человечности были запечатлены и обнародованы. И притом не только в виде газетной статьи, но и с помощью фотоаппарата. Пусть даже в жалкой, никем не читаемой третьестепенной местной газетенке.

Он раскладывает бритвенный прибор, густо взбивает пену и приступает к бритью. На сверхсрочной у него образовалась привычка бриться задолго до рассвета, хотелось появиться перед подчиненными в надлежащем виде. Сейчас ему тоже предстоит вскоре появиться перед посторонними, так что лучше заранее приготовиться, пока все еще спят…

Ну, вот, опять гроб с покойником прибыл! Надо бы разбудить дежурного офицера, пусть поскорей решит, пока не поздно, что с этим гробом делать – то ли проверить, встречает ли его кто, то ли обратно отослать, если никто за ним не явился, а может, и на склад пока поставить – вдруг да кто-нибудь еще придет за своим покойником. Что ж это такое, однако, у них там происходит, на той Святой земле, что нам то и дело шлют да шлют оттуда покойников! Прям будто бизнес у них там какой-нибудь такой!

Вот и пассажиры появились, бегут, бедняги, уши на бегу растирают. А ну как кого-то из них как раз и прислали с покойником, какого-нибудь сопровождающего?! Или, может, он среди других пассажиров затесался и уже в город с ними намылился, чтобы с гробом этим не возиться на морозе. У нас уже один раз так было – гроб вроде сам по себе прибыл, ни тебе встречающих, ни сопровождающих, поставили его на склад в ожидании, так он там цельный месяц пролежал, никем не востребованный, ни одна собака не объявилась, и пришлось нам его самим хоронить, тут же на летном поле, только подальше от взлетной полосы, понятно…

А если с другой стороны поглядеть, так оно даже и веселей, когда что-нибудь такое необычное появляется, гроб с покойником или еще чего. Всё лучше, чем скука наша здешняя, тощища. Кругом, не считая города, пустота, леса да степи, сколько глаз видит, да и городишко-то тоже плевый – никто сюда важный не приезжает, ни тебе бизнесмен какой, богатей, ни известный политик, сплошь простой народ, да больше свои же, кто на заработки ездил, а кто с заработков сбежал, хлебнул чужой жизни, сладко не показалось. Да и рейсов-то этих всего каких-нибудь пяток в день – сядут, вроде размяться, и тут же снова на взлетную полосу, летят себе дальше. А пассажиров, тех и вообще по пальцам пересчитать можно, да и они, глядишь, уже растворились, подались в город на автобусе. И беспошлинных магазинов здесь не держат, всей торговли – одна маленькая кафушка, открывается перед вылетом, закрывается еще до взлета, официантке всей работы – дежурного офицера в койке на себе качать. Да и ему тоже. Ну, сколько, в сам-деле, можно эти документы и чемоданы проверять? И на час не наберется. А дальше что? В такой скуке даже гроб с покойником – и то живое что-то. Если, понятно, его в конце концов забирают.

Ага, вот и офицерик наш. Спрыгнул, значит, все-таки с койки! Идет, бряцает медалишкой – не иначе как на рынке в городе купил, на прошлой-то неделе у него этой медали не было и в помине. Так, садится паспорта у прибывших проверять да скрытные их намерения угадывать. Ну, на эти дела он мастак, ничего не скажешь, – вон, и сейчас, смотри-ка! – чуть глянул, сразу выловил из всех пассажиров того одного, родимого, который с этим гробом прибыл. А ведь этот шустряк и впрямь вроде уже смыться собирался, сопровождающий-то этот, из чужих… Ну, от нашего не скроешься, милок, счас он тебе покажет, где раки зимуют…

Глава девятая

Ну, и что? – успокаивает он себя. Ну, отделили его от всех остальных пассажиров. Ну, попросили, кстати довольно вежливо, пройти в багажное отделение. Стоит ли волноваться? Он ведь сам, по глупости и без всякой на то нужды, назвался сопровождающим. Сейчас появится Консульша и снимет с него это нелепое звание.

Ну а даже если она запоздает – у него есть спутниковый мобильник, который мгновенно свяжет его с любым человеком в мире. Да и вообще, он ведь не один проходил проверку! Фотограф и Журналист видели, как его отделили и увели. Ну и нечего беспокоиться, всё утрясется!

Трусость ему чужда, он не раз демонстрировал это и в армии, и в качестве разъездного агента. Вот и теперь он неторопливо спускается вслед за дежурным офицером в подвал аэропорта, где располагается багажное отделение. Наметанный армейский глаз подсказывает ему, что здание, видно, служило когда-то диспетчерской военного аэродрома – длинные узкие коридоры, зарешеченные окна. Его вводят в тесную мрачную комнату с маленьким окошком под самым потолком. Очень похоже на помещение для допросов, а то даже и на камеру заключения. Он сбрасывает на пол свою дорожную сумку, оглядывается, улыбаясь, и с ощущением глубокой усталости, словно прибыл со Святой земли пешком, опускается на стул, даже не спрашивая разрешения. Он уверен, что этот чужой офицер не имеет права ни допрашивать, ни задерживать его. Это всё сплошное недоразумение. Нужно первым делом получить свой багаж. Он показывает офицеру три багажные квитанции, наклеенные на свой билет. Как видите, уважаемый, кроме испугавшего вас почему-то гроба у меня еще три багажных места. Где они? Ага, вот мои две коробки, вот кожаный чемодан, да, всё в порядке, это мой багаж. Теперь, будьте любезны, ознакомьтесь вот с этими документами. Это медицинское заключение, из нашего патологоанатомического института. Что бы там ни было написано, этого наверняка достаточно, чтобы объяснить вам суть дела. Всё остальное вам объяснит наш консул, в отличие от меня она владеет вашим загадочным местным языком.

Офицер берет у него бумагу и погружается в чтение, то и дело мимолетно трогая пальцами свою новую медаль, словно проверяет, не исчезла ли она случайно с гимнастерки. По его хмурому виду не поймешь, то ли он захвачен содержанием того, что читает, то ли сражается со смыслом невнятных медицинских терминов. Какое-то время в маленькой зарешеченной комнате царит полная тишина. Потом снаружи раздаются тяжелые звуки, как будто по коридору что-то волокут, доносятся сдавленные возгласы и напряженный смех. Наконец дверь распахивается, и четверо дежурных, под руководством опытного грузчика, с грохотом заталкивают внутрь тяжелый металлический гроб. Кадровик закрывает глаза. Только спокойно, говорит он себе. Самое главное в непонятной ситуации – сохранять хладнокровие. Потом, дома, можно будет рассказывать обо всем этом с легким юморком: как я встречал рассвет взаперти с гробом! Дома, в Иерусалиме, сейчас два часа утра. Пабы закрываются. Если какой-то женщине и суждено было провести эту ночь со мною, то теперь она уже наверняка идет по улице с другим мужчиной. Ничего, он еще свое наверстает. Разделается с этим неприятным, но, по счастью, коротким поручением – и назад. Всего только и нужно, что набраться терпения и ждать, пока объявится Консульша. Она непременно придет, как может быть иначе. Он уже дважды назвал офицеру ее имя и должность. И если даже ее имя ему ничего не сказало, то уж слово «консул» он должен был понять. «Консул» – слово не только международное, но и древнее, еще с римских времен.

Офицер кончает читать, медленно складывает документ, явно не зная, что с ним делать, и возвращает его владельцу. Потом что-то коротко говорит, поясняя жестом, что сейчас вернется, выходит, и Кадровик слышит скрежещущий звук поворачиваемого в двери ключа. Он вскакивает, подходит к двери и убеждается, что она действительно закрыта. Он косится на гроб. Ему кажется, что эта металлическая громадина заполняет собой всю комнату. Он достает из кармана свой спутниковый телефон. Нужно поскорее вызвать сюда Консульшу. Что тут происходит? Где она? Забыла свои обязанности, что ли?

Связь устанавливается мгновенно, но ему отвечает не женщина, а какой-то мужчина. Голос глубокий и спокойный, сразу внушающий доверие и ощущение безопасности. Нет, это не Консульша, это ее муж. Да, совершенно верно, он ей помогает. Можно сказать, помощник консула, хотя и неофициальный. А кто говорит? О, это вы?! Наконец-то! А мы тут ждем вашего звонка. Хорошо, журналист, который летел вместе с вами, подтвердил, что вы были в самолете. А то мы бы решили, что вы опоздали и гроб полетел без сопровождающего. Где же вы? Мы? Мы давно уже здесь, в аэропорту! Да, вот именно, и даже успели уже выяснить, почему вас отделили от остальных пассажиров. Нелепая история. Оказывается, у них тут несколько месяцев назад были неприятности с каким-то гробом. Прибыл гроб, но без сопровождающего, и никто его не встретил, так что в конце концов им пришлось закопать его у себя на поле. С тех пор они себя страхуют. Говорят, что не выпустят вас, пока за гробом не явится кто-нибудь из местных. Не стоило говорить им, что вы сопровождающий…

– По-моему, они меня и без того вычислили, хотя я понятия не имею, каким образом. Но какое это сейчас имеет значение! Главное, чтобы вы нас поскорей освободили.

Нас? Что он имеет в виду? Ах, его и гроб? Что, они и гроб зачем-то приволокли вниз? Вот идиоты. Ну, ничего. Всё будет в порядке. Они вот-вот. Им нужно только оформить еще кое-какие документы. Видите ли, этот офицер требует, чтобы мы представили ему справку. Ну да, заявление родственников, что они обязуются забрать этот гроб и похоронить его. С указанием места, даты и времени захоронения.

– Но этот ее бывший муж… разве он не с вами?

О да, он здесь, с ним всё в порядке, он-то готов хоть прямо отсюда отправиться на кладбище и окончить всю эту церемонию еще до полудня. Но тут возникла другая проблема. Этот подросток, ее сын, – он взбунтовался. Хочет во что бы то ни стало дождаться бабушку. Говорит, что не позволит хоронить мать, пока бабушка не приедет на похороны.

– Ну, так в чем же дело? Привезите ее…

Ха! Легко сказать – привезите! Мало того что она живет в какой-то чертовой дыре, так ей даже еще не сообщили о смерти дочери. Нет, не по растяпству. Она, оказывается, несколько дней назад отправилась на паломничество в какой-то монастырь, и никто не знает, в какой именно. Так что теперь нужно ждать, пока она вернется…

– Но это же займет кучу времени! Пока она вернется из этого своего монастыря, пока соберется сюда… А почему он так настаивает, этот парень? И вообще, почему мы обязаны считаться с его капризами?

– Он здесь единственный, кто состоит в кровном родстве с погибшей. По здешним законам расписаться в получении гроба и под обязательством о захоронении имеют право только кровные родственники.

– Ну и порядки! Сколько ему лет, этому полномочному родственнику?

– Тринадцать, четырнадцать, что-то в этом роде… Но на вид намного старше. Не мальчик и даже не подросток. Почти юноша. Беда в том, что у него, как говорят специалисты, сложный характер. Лично мне он показался просто парнем с криминальными наклонностями. Бог знает, что у него в голове и почему он так настаивает на приезде бабушки. Но в любом случае мы целиком в его руках.

– Так что, мне так и сидеть тут, пока вы там разберетесь?!

Где он находится? В багажном отделении, в подвале? Как, его там закрыли? Ну, это уж слишком! Что они себе позволяют, эти таможенники?! Почему он сразу не сказал? Сейчас они постараются его освободить. Если не получится, они пошлют кого-нибудь сменить его в качестве заложника. Нет причин волноваться…

– А я и не волнуюсь. Я человек терпеливый, привык в армии. Просто хочется ускорить дело. Так что давайте освобождайте нас отсюда. И не забывайте держать меня в курсе.

– Да-да, конечно. Кстати, у вас прекрасная связь. Я вас слышу так, будто вы говорите внутри моей головы.

– Это потому, что я говорю по спутниковому телефону. Так сказать, небесная коммуникация…

– Небесная связь, прекрасно! В общем, ждите, мы скоро. Раз уж небеса с нами…

Он отключается. Теперь Кадровик может наконец посмотреть на гроб. Странно, он уже трое суток занимается этой женщиной. С той первой минуты, когда услышал о ее гибели и дал обещание взять это дело на себя. Опрометчивое, конечно, обещание, не исключено, что он слишком поспешил с ним, но сказано – сказано, это дело действительно целиком легло на его плечи. Который уж день он им занимается и только сейчас впервые встречается со своей подопечной, так сказать, лицом к лицу. Не совсем, конечно, «к лицу», в мертвецкой на Сторожевой горе, когда ему предложили взглянуть на ее лицо, он отказался, а сейчас оно, что ни говори, скрыто гробовой доской, но, как бы там ни было, теперь они впервые наедине друг с другом, в одном тесном и закрытом пространстве. Ну, что ж, разрешите представиться, госпожа Рогаева, произносит он с кривой улыбкой. Вот он я, начальник отдела кадров той пекарни, где вы некоторое время работали. То есть это раньше называлось «кадры», а потом Старик переименовал их в пышные «человеческие ресурсы». Ему показалось, что «ресурсы» звучит человечнее, чем «кадры». Короче, я Кадровик. А вы, как я понимаю, – Юлия Рогаева, бывшая работница нашей пекарни, имеющая все права пострадавшего согласно Закону о национальном страховании, не так ли?

Он протягивает руку и прикасается пальцами к холодному металлу крышки. Как это воспарял в своем описании тот лаборант из мертвецкой? «Точно заснувший ангел»? Интересно, только ли потому, что уж очень хотел соблазнить его на опознание, или действительно увидел наметанным глазом какую-то особую красоту в ее мертвом лице? А вот сейчас оно скрыто крышкой гроба, а гроб стоит в багажном подвале чужого аэропорта. Можно сказать, в тамбуре между двумя мирами – ее родиной и его родиной. И ждет освобождения. В сущности, они оба ждут освобождения: она – чтобы вернуться в свою землю, он – чтобы вернуться на свою. Разве что теперь их роли изменились – из ее опекуна он превратился в ее заложника. Да, жаль, что нельзя приоткрыть крышку. Хотя бы сейчас, пока они здесь наедине. Хотя бы на минутку. Тогда бы он попрощался с ней действительно лицом к лицу. И заодно увидел бы наконец, была ли она так уж красива на самом деле. И что это за странная складка была у нее над глазами?

Увы – гроб плотно прижат к стене. И не известно даже, есть ли у него там задвижка или замок. А окно в этой комнатке, кстати, маленькое и расположено чуть не под потолком. Типичное окошко арестантской камеры. Если понадобится проветрить помещение, открывать будет трудно. Что ж, придется проститься с покойницей заочно. Произнесем же и мы нашу надгробную речь: «Прощай, Юлия Рогаева! Чего ты искала в нашей стране? Что ты надеялась найти в нашем Иерусалиме, этом тяжелом, угрюмом городе, который в конце концов убил и тебя? Чем он так удерживал тебя, что ты осталась в нем даже после того, как твой единственный сын бежал оттуда? Почему ты не последовала за ним?»

Странная мысль вдруг приходит ему в голову. Даже если бы гроб сейчас действительно распахнулся – ведь он бы, пожалуй, не знал, как ее встретить! Что, раскрыл бы этот кожаный чемодан, выхватил оттуда ее белое свадебное платье и предложил надеть по случаю воскресения из мертвых? Или угостил ее теми дурацкими пирогами и халами, которые послал с ним Старик? А может, торжественно вручил бы навязанные им нелепые письменные принадлежности? Пусть бы описала, пока не поздно, свои живые впечатления о загробной жизни. Пока они еще не стерлись из ее памяти…

Он пытается представить себе, что бы они сделали дальше, но тут его праздные размышления прерывает резкий телефонный звонок. Опять тот же мужской голос. Ну, как вы там? Не падайте духом. Потерпите еще чуть-чуть. Не волнуйтесь. Мы о вас не забыли. Всем сердцем с вами. Да, уговариваем здесь этого упрямого мальчишку. Если нам и сейчас не удастся его уговорить, я немедленно спущусь к вам на смену. Еще несколько минут…

Ничего страшного, отвечает Кадровик. Он не волнуется. Он вообще никуда не торопится и никого не торопит. Он прилетел специально для этого дела, и он предвидел, что могут возникнуть осложнения. Пусть они там делают всё, что им представляется необходимым, а он будет держаться.

Убрав телефон, он удобней устраивается на стуле, кладет ноги на кожаный чемодан и, не найдя на стене выключатель, закрывает глаза той черной полумаской, которую ему дали в самолете. Пусть они там делают всё, что считают необходимым. Что до него, то он намерен как следует отдохнуть.