Текст книги "Арка в скале (СИ)"

Автор книги: Августин Ангелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Последнюю фразу и расслышал Поликарп Нечаев, проходя мимо по берегу.

* * *

Несмотря на моросящий осенний дождик, Гельмут Руппель выехал на место лично и уже несколько часов, начиная с девяти утра, лазал по скалам, разглядывая местность в бинокль и выбирая наиболее подходящую позицию для полевого лагеря. Наконец, он остановил свой выбор на довольно большой поляне, вытянутой между дорогой и речкой. Поляна находилась чуть ближе к лагерю для военнопленных и немного дальше от того места, где на дороге партизаны подорвали мотоцикл передового дозора фельджандармерии.

Сделав соответствующие распоряжения, гауптштурмфюрер сам принял деятельное участие в развертывании, помогая солдатам устанавливать большие палатки. Место, выбранное для лагеря, казалось ему удобным не только по причине близости к месту происшествия и к дороге с одной стороны, а также из-за наличия речки с другой, но и с точки зрения обороны. С достаточно открытой поляны и прилегающих к ней скал очень хорошо просматривался довольно большой участок местности, что делало затруднительным скрытый подход и накопление сил для неожиданной атаки на лагерь со стороны партизан.

На скалах первым делом разместили пулеметные позиции. И вскоре новое полевое расположение группы Руппеля наполнилось жизнью. Подъехали грузовики с припасами, подтянулись бронетранспортеры с охраной. На прицепах, на всякий случай, даже приволокли две зенитные пушки. Подъехала и специальная машина с мощной радиостанцией. Возле нее тут же завозились связисты, расставляя высокую антенну с растяжками из стальных тросиков и подключая кабели. Подвезли даже полевые кухни с аккуратными поленницами уже наколотых дров, заготовкой которых занимались военнопленные красноармейцы.

По указанию младших офицеров, немецкие солдаты, помимо палаток, устанавливали большие брезентовые навесы на вкопанных столбах, а под этими навесами устанавливали столы и скамейки для полевых столовых. Рядом даже соорудили отдельный навес, под которым устанавливались рукомойники и жерди для просушки полотенец. На краю поляны рыли ямы для нечистот и устанавливали полевые сортиры из жердей и брезента. Одновременно саперы огораживали лагерь изгородью из двух рядов колючей проволоки.

На въезде установили даже распашные ворота с большой фанерной табличкой, на которой красными буквами написали, что проезд запрещен: Аchtung, die Fahrt ist verboten! А за воротами отвели место для стоянки автотранспорта. Там уже заняли места восемь крытых грузовиков и два легковых автомобиля, в которых приехали сам Руппель, его штаб и солдаты. А четыре бронетранспортера охраны, оснащенных пулеметами, рассредоточили по углам периметра. Предчувствуя всю серьезность предстоящего дела, Гельмут Руппель стянул в новый лагерь большую часть ресурсов, находящихся в его непосредственном подчинении.

Дождь прекратился также внезапно, как и начался. Облака разошлись, и из-за них выглянули холодные лучи осеннего солнца, позолотив лес. Раздав все последние необходимые распоряжения по обустройству лагеря, гауптштурмфюрер один вышел на высокий берег. Решив немного прогуляться, он осторожно пробрался по скалам вдоль речного русла вниз по течению, туда, где шумел небольшой водопад. Гельмут стоял на кромке скалы, слушая шум воды и наблюдая за тем, как падают вниз желтые листья с высоких кленов, рощица которых росла в этом месте. Полузакрыв глаза, Руппель сосредоточился и посмотрел на мир под особым углом зрения, так, как его научил наставник из Черного Ордена.

Гельмут всегда помнил установки своего ордена, что материю мира необходимо преобразовывать ради выделения из нее темной энергии, концентрация которой необходима для победы над врагами Третьего Рейха. И все эти ужасы войны, истребление людей, объявленных низшими расами, массовые расстрелы, лагеря смерти и передвижные газовые камеры – всего лишь жертвенники, которые эту темную энергию вырабатывают. Но, использовать ее могут только лишь посвященные, те, кого называли в прежние времена черными магами, способными не только управлять энергией смерти жертв, но и концентрировать ее в своем собственном существе, высвобождая лишь тогда, когда возникает необходимость в этом.

Поймав особым взглядом падающий кленовый листок, Гельмут сосредоточился и силой мысли замедлил его падение. Потом он подвесил его в пространстве, отчего падающий лист застыл в воздухе, поборов силу тяжести. После Гельмут притянул лист к себе еще одним мысленным усилием, поборов налетевший порыв ветра, и, поймав кленовый листок рукой, некоторое время рассматривал на свет прожилки. Потом резко скомкал желтый листик и выбросил в водопад. Лишь увядание и смерть покоились в бесполезной структуре древесного листа, отжившего свое. В нем не было ни жизни, ни энергии.

Глава 16

Когда профессор Игнатов вернулся в импровизированную лабораторию, созданную на новом месте пребывания артефакта, он обнаружил, что за несколько часов многое изменилось. Прислушавшись к указаниям военных, аспирант Дима Матвеев снова мысленно вошел в контакт с хозяйкой скалы и попросил ее выстроить стену, отделяющую нишу от коридора, ведущего сквозь расщелину. Причем, стена эта сперва показалась Игнатову настолько неотличимой от всей остальной структуры камня, что он даже внезапно ужаснулся, что ниша с бесценным артефактом просто исчезла, полностью затянувшись скальной породой. Но, стоило профессору приложить к стене руку, как вбок бесшумно отъехала каменная панель, размером с обычную дверь, пропустив главного ученого в лабораторию, которая сделалась еще более просторной.

Внутри дежурил Дима Матвеев, пялясь на цветные экраны. Когда Игнатов вошел, парень сидел в каменном кресле, которое внешне очень напоминало удобное анатомическое сидение какой-нибудь иномарки, оснащенное боковой и поясничной поддержкой. Вот только, как такое возможно сделать из гранита? Да еще и без всякой механической обработки? Но, как уже Игнатов успел понять со слов Димы и даже зафиксировать происходящее на видео, имела место технология размягчения структуры камня и его быстрой пластичной трансформации. Что позволяло придавать любую форму каменным предметам, просто накладывая мыслеобраз, посылаемый Димой Матвеевым на некое силовое поле, неизвестной природы, генерируемое артефактом, которое и являлось основой всех этих невероятных трансформаций. Игнатов подумал: «Какие странные метаморфозы камня! Причем, процессы трансформации невероятно стремительные и без значительного выделения тепла. И, к тому же, они явно ускорились после того, как в помещение провели электрический кабель».

Вспомнив об этом факте, он перевел взгляд туда, где этот кабель заканчивался и удивился еще больше. Кабель входил внутрь стены без всякого разъема или электрического щитка. Он просто врос в гранит под экранами «видеонаблюдения». Более того, вилки сетевых адаптеров для ноутбуков, принесенных учеными, тоже вросли в гранит намертво вместе с розетками удлинителя. Причем, все по-прежнему прекрасно работало. Да еще и на потолке возникли точечные светильники с мягким светом теплого оттенка, лишенные лампочек и очень похожие на пятна светодиодов, вросших в камень. Происходило нечто странное и трудно поддающееся рациональному объяснению. И, если бы на месте Игнатова находился какой-нибудь другой научный руководитель из Академии Наук, то непременно запаниковал. Видеозаписи, фиксирующие все процессы, демонстрировали развитие структуры камня, напоминающее бурный рост живого организма.

Однако, Игнатов давно занимался альтернативной археологией и хорошо знал, что на некоторых древних объектах иногда попадаются следы подобного загадочного воздействия, которые условно называли «пластичной технологией». Словно бы структура камня в какой-то момент становилась податливой, делаясь сродни мягкой глине и распространяясь в направлениях, нужных строителям. Но, найденный артефакт сильно превосходил даже подобные технологии.

Прежде, чем плотно заняться поисками Гипербореи, Игнатов побывал во многих экспедициях. И он встречал следы чего-то похожего в различных точках планеты. Например, полигональные кладки разных храмовых комплексов древних народов наводили на мысль, что камень в момент строительства был очень податливым. Но, чтобы происходило подобное тому, что сейчас творил артефакт, внутри него должен находиться некто всемогущий, подобный возможностями самому настоящему богу в том понимании, которое придавали этому термину древние народы.

А в древности часто обожествляли то, что просто не способны были понять и объяснить. Сейчас и Игнатов ловил себя на мысли, что объяснить механизм трансформации камня оказался бессилен даже он сам, хотя и обладал степенью доктора технических наук. Вот только он считал, что те самые боги древних людей были какими-то оставшимися представителями еще гораздо более древних доисторических палеоцивилизаций, обладающих высочайшим уровнем технологического развития. Иначе, откуда все эти легенды многих народов о летающих колесницах, о громовержцах, о великанах, размером с горы и об огненных драконах в половину неба? Сопоставив между собой множество древних текстов, Игнатов давно пришел к выводу, что списывать все предания о деяниях богов на пустой мистицизм древних людей нет никаких оснований. Игнатов решил для себя, что древние боги – это не совсем выдуманные персонажи, а имелись некие реальные представители высокоразвитых цивилизаций, существовавших задолго до начала цивилизационного формирования нынешнего человечества, которые делали просто невероятные вещи на глазах у изумленных людей примитивных культурных формаций, отчего и стали прототипами богов из мифологии, о которых народная память сложила красивые и страшные легенды, передавая их в устной традиции многими поколениями.

В древних трактатах разных культур встречались упоминания погибших стран Атлантиды, Лемурии, Гипербореи. Вот только предстояло уточнить, что это были за цивилизации, если существовали на самом деле? Откуда они взялись? В какой временной отрезок развились до значительного уровня прогресса, и почему погибли? На эти вопросы Игнатову и предстояло искать ответы в том научном поиске, который он для себя выбрал. Профессор серьезно задался вопросом: какие есть основания у академической науки не рассматривать возможность одновременного сосуществования двух цивилизаций разного уровня развития в некоем доисторическом прошлом планеты? И почему должно сохраниться достаточное количество материальных следов, если хотя бы учесть, что по поверхности земли прокатились неоднократно волны оледенения, снося на своем пути даже горы? Но, Игнатов верил, что время, ледники и потопы не могли стереть все следы доисторических цивилизаций полностью. Как исследователь, он надеялся, что должно остаться нечто удивительное, и что ему повезет это удивительное найти. И вот, совершенно неожиданно, нашелся удивительный артефакт. Наблюдая уникальные явления, связанные с ним, профессор пока даже не был уверен, имеет ли он земное происхождение, или же попал на планету из глубин космоса? А, может быть, артефакт прибыл из параллельного мира?

Получалось, что набор теорий пока не слишком богат. Но, с обретением древнего артефакта Игнатов получил отличный аргумент для выбора между разными вариантами. Если бы Игнатов опирался на общепринятые подходы академической науки к историческому развитию, то искать какие-то непонятные артефакты было просто бессмысленно. И только уверенность Игнатова в реальности контакта древних людей с еще гораздо более древней и гораздо более развитой палеоцивилизацией, или даже с ее оставшимися единичными очагами, вселяла в него веру, что такие свидетельства непременно должны быть найдены! И Игнатов интенсифицировал поиски.

Он искал очень долго, но безуспешно. Иногда просто отчаивался. В последний год бесплодных поисков он уже решил для себя, что, если никаких убедительных свидетельств палеоконтакта не обнаружится, то ему придется отступить, признав мнение о том, что все эти свидетельства о древних богах не более, чем выдумки примитивного сознания, обладающего иррациональной «мистичностью». Но Игнатова вела вперед надежда на то, что, если все-таки обнаружатся реальные следы контакта двух цивилизаций, то принятая в академических кругах версия объяснения антропоморфных богов утратит смысл, поскольку эти самые боги, отраженные и на тысячелетия запечатленные в «мистическом» восприятии предков, получат вполне логичное объяснение.

Игнатов хорошо знал, что следует учитывать тот факт, что результат исследований порой сильно зависит от субъективного мировосприятия самих исследователей. И если версия палеоконтакта древних людей с другой еще более древней и более развитой цивилизацией не берется академической наукой в расчет с самого начала, то и искать никто из «серьезных ученых» ничего по этому вопросу не просто не станет, а и запретит другим, высмеивая их подобные поиски. Поэтому Игнатов и постарался абстрагироваться от академической науки, приняв для самого себя версию палеоконтакта вполне допустимой.

Кроме того, доктор технических наук Игнатов прекрасно знал, что, в отличие от него, академические археологи и историки, обычно, имеют сугубо гуманитарное образование. Между тем, в вопросах оценки возможностей той или иной цивилизации, важно понять именно те характеристики, которые относятся не к гуманитарным, а к сугубо техническим показателям той или иной древней технологии. А взгляд гуманитария часто проходит мимо того, что является весьма важным для технаря. Тщательно проанализировав имеющиеся труды по альтернативной археологии, Игнатов пришел к выводу, что большинство исследователей грешит небрежным отношением к фактам и не брезгует их подгонкой под собственные теории ради сенсационности своих «открытий», ради денег и популярности.

Вот и остался для Игнатова единственный путь к истине – проверять все лично. Руководствуясь этим принципом, несколько лет назад Игнатов на свои деньги создал небольшую группу единомышленников и профинансировал целую серию экспедиций в Мексику, Перу, Египет, Эфиопию, Израиль, Сирию, Ливан, Иран, Грецию, Турцию, Индию, Непал и в некоторые другие страны с целью поиска различных археологических аномалий. Но, в тех местах ничего нового и существенного, что уже не было бы отмечено, описано и рассмотрено в опубликованных научных работах другими исследователями, обнаружить не удалось. И лишь после неудачных поисков в иных местах, Игнатов сосредоточил усилия на Карелии. Причем, если известные всем места расположения древнейших памятников человечества в «раскрученных» туристических точках власти этих стран уже обследовали настолько, что давно выбрали оттуда все ценное, засекретив самые ценнейшие артефакты, то Карелия выглядела почти нетронутой. Потому Игнатов и решил сделать ее перспективной территорией для собственного научного поиска. И он не ошибся. Найденный артефакт превзошел все самые смелые надежды профессора.

* * *

Огорошил, конечно, майор Синельников партизанского командира. Но, сказать Васильеву правду о будущем страны необходимость назрела, потому что уже была проведена кое-какая предварительная работа. Утром этого дня к майору обратились двое контрактников с просьбой отправить их добровольцами на Великую Отечественную войну. И, если бы не рассказал об обстановке в будущем Васильеву сам Синельников, то могли рассказать эти парни, просьбу которых начальник полигона приказал удовлетворить. То были сержант Роман Ануфриев и ефрейтор Леонид Зимин. Едва они услышали, что начальство ищет двоих добровольцев для операции повышенного риска, то тут же вызвались участвовать. И пришлось майору говорить с ними, объясняя, что риск очень велик на самом деле.

Мотивация обоих парней оказалась очень простой. На полигоне им служилось невероятно скучно, а вот новый мир временного сдвига, в котором они уже успели побывать, внезапно сильно заинтересовал обоих, тем более, что где-то там идет война с немцами, на которой погибли предки. Правда, никакого боевого опыта у этих ребят не имелось. Вот только никто, кроме них, в добровольцы пока почему-то не рвался. Впрочем, боевого опыта и у других не было. И выбора у Синельникова не оставалось, пришлось докладывать Сомову, что нашлись двое добровольцев. А Сомов решение майора утвердил. Он же слово дал Васильеву, что организует пока хоть пару человек в подкрепление партизанам. Так и получилось.

Получив согласие от своего командира, майор оформил официальные бумаги, как положено, но оставил кое-какие графы в документе пустыми, нигде не указав ни причин опасности, ни истинных последствий взрыва в лаборатории. Зато теперь, если бойцы погибнут, либо просто затеряются где-нибудь по другую сторону за аркой в скале, всегда можно будет, на основании этой бумаги, бойцов списать в небоевые потери, как погибших в результате несчастного случая. Что, впрочем, Ануфриеву и Зимину Синельников честно объяснил, прежде, чем они сделали свой осознанный выбор, подтвердив своими подписями, что добровольно отправляются в опасную зону, возникшую после взрыва в лаборатории под скалой.

– Раз уж вы, бойцы, драйва и экстрима захотели, то тогда и не обижайтесь, если что-нибудь пойдет не так, – предупредил Михаил.

– Так, мы же не просто сдуру добровольцами идем. И даже не из-за обещанной премии, товарищ майор. У меня прадед на Невском Пятачке погиб в сорок втором. А у Лени здесь в Карелии несколько мужиков из семьи головы сложили в тех боях. К тому же, уже побывали мы снаружи. С охотниками по лесу шарили и в зверюгу саблезубого стреляли. Еще и немцев потом конвоировали на допрос вместе с прапорщиком Кузьминым. Так что мы готовы, – сказал за двоих Рома Ануфриев, а Леня Зимин кивнул.

– На этот раз задача перед вами будет совсем иная. Нужно влиться в партизанский отряд и выйти в поиск в мире временного сдвига сорок первого года. Не буду скрывать, что там вас ждет постоянный риск, – сказал майор.

– А можно поконкретней, – попросил сержант.

Майор кивнул:

– Можно. Поступаете в распоряжение к майору Станиславу Николаевичу Васильеву в качестве разведчиков. Вместе с ним проведете разведку подходов к лагерю военнопленных. Ваша форма одежды будет из прошлого. Я лично проведу инструктаж и выдам вам аутентичные комплекты обмундирования. И оружие – тоже. При мне пристреляете. А все из нашего времени оставите здесь, это чтобы враги ничего не заподозрили по вашему внешнему виду, если в плен попадете, или, если убьют. Да и в плен вам лучше бы совсем не попадать, конечно.

* * *

После разговора с Синельниковым, командир партизанского отряда воспользовался приглашением посидеть у костра и угоститься вкусной ухой, которую сварила Мария Алексеева в большом котле. Эта смазливая женщина явно симпатизировала ветерану, глядя на него влюбленными глазами и улыбаясь. Она просто радовалась, что он снова вернулся, пусть даже на пару часов, и что с ним все хорошо. Он же поглощал еду из железной миски молча, обдумывая грустные новости о будущем Советского Союза. И ведь даже поделиться ни с кем этой информацией он не мог. Даже вот эта Маша не поймет его, если такое он ей сейчас расскажет. Да и никто из настоящих советских людей не поверит, что они способны победить Германию, но не способны, оказывается, вырастить новое поколение убежденных строителей коммунизма, которые смогут в трудный для страны момент взять в руки оружие, чтобы без всякого сожаления расстрелять толпу предателей, не допустив контрреволюции, развала страны и реставрации капитализма.

Грустные мысли Васильева прервало появление из дыры, ведущей в секретную часть полигона, где, как уже знал Станислав Николаевич, таилось ужасное будущее родной страны, двоих молодых бойцов, одетых по форме пехотинцев РККА, но вооруженных неплохо. Каждый с пистолетом-пулеметом Шпагина, с запасными дисками, с гранатами и с пистолетом «ТТ», да еще и с вещевым мешком. С ними вернулся и сам Михаил Синельников, подойдя к костру и представив партизанскому командиру сержанта Романа Ануфриева и ефрейтора Леонида Зимина. Станислав Николаевич всмотрелся в молодые лица бойцов и сказал им:

– На трудное дело идем, товарищи. Если не уверены в себе, то еще не поздно отказаться.

Вот только оба ответили решительно:

– Мы готовы, товарищ командир!

Глава 17

Вышли в разведку они не сразу. Сначала Станислав Николаевич поработал с новыми бойцами, заставив их несколько часов потренироваться на импровизированном полигоне, который тут же организовали на берегу дальше по течению реки, за поворотом береговой линии. Партизанскому командиру было важно, чтобы оба парня понимали его в бою с полуслова. Да и оценить уровень их подготовки совсем не мешало перед выходом в поиск. Впрочем, Васильев быстро убедился, что бойцов Сомов дал ему неплохо подготовленных, дисциплинированных и смелых, знающих многие премудрости тактики и понимающих науку боя на практике. Стреляли и метали гранаты оба отлично. Умели и залечь, и окопаться, и атаковать, и грамотно отступить, если надо. Владели и премудростями рукопашного боя. Конечно, партизаны Васильева в воинском искусстве с сержантом Ануфриевым и ефрейтором Зиминым даже близко сравниться не могли. Чувствовалась настоящая военная школа. Да и по сравнению с обычными красноармейцами эти умели гораздо больше. Посмотрев на продемонстрированные возможности обоих добровольцев, Васильев убедился, что с такими парнями вполне можно идти в разведку.

После тренировок на жаре очень хотелось полезть в речку, чтобы освежиться. Но, Маша Алексеева предупредила Васильева, еще когда он ел уху, что никто в реке не купается по той причине, что большие рыбы больно кусаются, закусали уже до крови двух маленьких девочек. Мамаши своих дочек еле отбили от наглых рыбин. А на дне сидят огромные раки со здоровенными клешнями, которые одному сорванцу, полезшему в воду в первый же день, откусили палец на ноге. Теперь все боятся купания, а набирают воду в ведра и обливаются на берегу. Потому и Васильев с бойцами поступили подобным образом. Раздевшись, они поплескали друг на друга водой и растерлись полотенцами, которые входили в комплекты, выданные им на дорогу майором Синельниковым.

Закончив с боевым слаживанием своего нового маленького подразделения и немного отдохнув, Станислав Николаевич отдал приказ выступать. Когда прошли через расщелину, снаружи уже вечерело. Присутствия немцев возле скал у водопада пока не наблюдалось. Но в лесу группами патрулировали финские егеря, а возле места, где партизаны выкопали братскую могилу для оккупантов, расположился немецкий опорный пункт.

Васильев вел бойцов по широкой дуге. До темноты удалось уйти достаточно далеко. Они преодолели почти половину расстояния до заброшенного карьера, рядом с которым содержались военнопленные. Заночевали на полпути, в месте, где у предусмотрительного партизанского командира имелась замаскированная маленькая землянка. Там пересидели самые темные часы, охраняя по очереди.

Едва рассвело, подкрепились сухим пайком и начали осторожно продвигаться дальше. Но, когда снова приблизились к дороге, то выяснилось, что немцы затеяли на дороге какое-то нездоровое движение. Мимо проезжали крытые грузовики, легковые автомобили и даже бронетранспортеры. Конечно, Васильев решил выяснить, что за такая движуха пошла. Тем более, что все подходы к лагерю для военнопленных, как выяснилось, патрулировались с собаками. Немцы и финны казались весьма встревоженными. Дальше сейчас продвигаться было опасным. Пришлось ограничиться осмотром подходов к лагерю в бинокль и отложить более тщательную разведку лагеря с военнопленными на потом.

Решили возвращаться и заодно проследить, куда же стягиваются немецкие силы. Через несколько часов, снова сделав приличный крюк по лесу, устроившись на пригорке, разведчики рассматривали в бинокль немцев, которые уже обосновались в большом палаточном лагере. Лагерь враги развернули на достаточно просторной вытянутой поляне. Там уже были расположены полевые кухни, поленницы колотых дров, козлы, на которых двое немцев пилили дополнительные бревна на чурки. Рядом же еще два немца кололи эти чурки на отдельные поленья и укладывали в поленницу. Недалеко располагались четыре брезентовых навеса на вкопанных столбах. Под навесами были сооружены столы и скамьи из тесаных жердей. Недалеко от этих навесов был еще один навес, под которым были установлены ряды рукомойников и жерди, приспособленные для сушки полотенец. Далее с двух сторон были установлены палатки по два ряда. За палатками были видны сооруженные из жердей и брезента сортиры. Чуть поодаль от остальных стояли еще две палатки, рядом с которыми остановился грузовик с высокой антенной радиостанции.

Весь лагерь был обнесен изгородью из колючей проволоки, натянутой на вбитые в землю колья. А за пределами лагеря, на скалах возле дороги, имелись дополнительные пулеметные точки. На выходе из лагеря у немцев был сооружен проход-проезд, перегороженный воротами. Вход в лагерь охраняли часовые. Еще в лагере недалеко от выезда стояли на стоянке крытые грузовики, легковые машины и даже бронетранспортеры. Имелись и две позиции зениток.

За время наблюдения из лагеря несколько раз выходили патрули, отправляясь в окружающий лес. К счастью для партизан, патрули уходили в другую сторону от них. А через некоторое время они рассмотрели немецкого офицера в эсэсовской форме, который прогуливался вдоль речного берега по верху скал. Возле водопада эсэсовец остановился. И партизаны с удивлением наблюдали, как у него над ладонью парил желтоватый кленовый листок. Потом офицер скомкал осенний лист и пошел обратно к лагерю.

После этого странного события началось обсуждение друг с другом шепотом увиденного и высказывание мыслей по плану нападения на этот новый немецкий лагерь. Ведь получалось, что теперь он сильно мешал организовывать запланированное нападение на лагерь для военнопленных, являясь, фактически, сильной передовой вражеской позицией, выдвинутой почти к самой расщелине.

Но, Станислав Николаевич сказал, что сначала надо определиться, сколько точно здесь немцев, узнать, что они тут делают и почему расположились отдельно от остальных немецких войск и довольно близко к секретной скальной расщелине. Поэтому, прежде чем планировать нападение на них, нужно добыть языка и разговорить его. А дальше по полученной информации можно составить план нападения на этот лагерь, определить сколько нужно с нашей стороны бойцов и какое оружие необходимо применить.

Все получилось, как задумали. Разведчики подползли к немецкому лагерю еще ближе и затаились, сильно рискуя. Им повезло, что никаких собак в этом лагере пока не имелось. А люди их не заметили. Пролежав в засаде около часа, удалось улучить момент, когда еще один немец, на этот раз рядовой солдат с корзинкой в руках выбрался через выход из лагеря под громкие шутки и гоготание сослуживцев, охранявших вход-выход. Как потом оказалось, его на спор отправили сослуживцы для сбора грибов, которых в осеннем лесу уродилось довольно много.

Едва солдат скрылся за деревьями, углубившись в чащу, как на него напали из засады. Вокруг его шеи сомкнулись руки сержанта Ануфриева, а ефрейтор Зимин резко ударил немца под дых и тут же навалился спереди, зажав немцу рот заготовленным кляпом. Закричать «язык» не успел. Васильев же быстро стянул руки пленному приготовленной веревкой. Подхватив немца подмышки вместе с пустой корзинкой, бойцы быстро потащили пленного в сторону своей расщелины. Им опять повезло, потому что до тех пор, как они скрылись внутри, тревога в лагере поднята не была.

Пленного немца звали Ганс Гельт. Оказавшись в совершенно незнакомом и мирном месте, где было тепло по-летнему, а босоногая детвора беспечно бегала вдоль реки, стреляя из рогаток в огромных ворон, Ганс не стал отпираться. Он выложил все, что знал, отвечал правдиво и без задержки. Он выдал информацию и о количестве солдат и офицеров в лагере, и о целях их нахождения здесь, и о поставленных задачах, которые они выполняли. Что знал, то и рассказал, включая все слухи и домыслы.

А рассказ Гельта был очень интересен. Оказалось, что бесследной пропажей большой группы русских крестьян, отправленных в лагерь, которых потом планировали использовать для выполнения фортификационных работ, заинтересовался очень важный офицер по имени Гельмут Руппель, имеющий непосредственное отношение к организации Аненербе. Этот гауптштурмфюрер слыл мистиком. Он не скрывал целей, сам говорил солдатам, что их группа послана сюда под Ленинград в экспедицию для сбора и изучения информации по древностям, относящихся к гипотетической стране Гиперборее, которая, якобы, существовала здесь многие тысячи лет назад, и от которой остались лишь каменные свидетельства-артефакты. Их и предстояло найти.

В подчинении Руппеля находилось подразделение численностью около двухсот тридцати человек. По словам Ганса Гельта, этот начальник ожидал момента, когда немецкие войска займут Ленинград, чтобы после прекращения боевых действий заняться поиском каменных артефактов, которые могут иметь отношение к Гиперборее, как в Ленинграде, так и в его пригородах. Но, продвижение войск на передовой неожиданно остановилось. Однако, для них, для простых солдат группы Гельмута Руппеля, все пока складывалось очень неплохо. Снабжение их подразделению поступало усиленное и специальное, палатки давали хорошие, даже оснащенные маленькими печками. Обеспечивали их подразделение всем необходимым, да и служба пока проходила не слишком тяжело. Их группу держали подальше от передовой. И они были рассредоточены на отдельные команды, распределенные по разным местам до того момента, пока им сегодня с самого утра не приказали прибыть в этот новый единый лагерь, который решил организовать Руппель недалеко от места происшествия с исчезновением крестьян.

* * *

Гельмут Руппель и в самом деле придавал большое значение взаимодействию с подчиненными. Ему казалось, что важно проинформировать каждого солдата, ведь любой из них мог помочь заметить нечто важное, упущенное другими. При поиске артефактов наблюдательность среди личного состава требовала развития. Потому Руппель регулярно проводил беседы с подчиненными, в общих чертах рассказывая о предметах их поисков. Гельмут интуитивно чувствовал тесную связь мистического исчезновения местных крестьян с возможным наличием артефактов древней цивилизации в этом районе. Потому он и организовал базовый лагерь близко к месту странного происшествия.

Внезапно гауптштурмфюреру доложили, что пропал рядовой Ганс Гельт. Он был одним из дежурных по кухне, и повара отправили его в лес с заданием набрать грибы для того, чтобы внести в рацион разнообразие. Хотели сначала отправить другого солдата, но Гельт начал спорить, что лучше разбирается в грибах, да и наберет их быстрее. Взяв корзинку, он углубился в лес и пропал там. Этот факт, конечно, был нарушением инструкций. Ведь в одиночку ходить в лес на оккупированной территории военнослужащим запрещалось. Гельмут подумал, что и сам неоправданно подвергал свою жизнь опасности во время прогулки в одиночестве к водопаду. Это, конечно, было мальчишеством, желанием Гельмута доказать самому себе, что он ничего не боится.