Текст книги "Каждый раз, когда мы влюблемся 3 (часть 3)"
Автор книги: Author Unknown
Жанры:
Разное
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Он сделал паузу.
– По мысли Гете, Мефистофель – дух, который отрицает, протестует, а главное, останавливает течение жизни и препятствует свершению, чего бы то ни было. Деятельность Мефистофеля направлена не против Бога, но против Жизни. Мефистофель – «отец всех помех» (der Voter aller Hindernisse) [Фауст, ст. 6209]. У Фауста Мефистофель просит, чтобы тот остановился. «Verweile doch!» (Помедли!) – к этой формуле сводятся, в сущности, мефистофельские подсказки. Мефистофель знает, что в тот миг, когда Фауст остановится, его душа погибнет. Но остановка – не отрицание Создателя, а отрицание Жизни. Мефистофель противопоставляет себя не самому Богу, а его главному творению – Жизни. Вместо движения, вместо Жизни он стремится навязать покой, неподвижность, смерть. Ибо что перестает меняться, трансформироваться, то подвергается распаду и погибает. Такая «прижизненная смерть» выражается в духовном бесплодии; это, в конечном счете, и есть проклятие. Кто дал погибнуть в глубине своей души корням Жизни, тот падает, побежденный мощью Духа отрицания. Гете дает понять, что преступление против Жизни есть преступление против спасения души135…
– Помнишь Пупса – немецкую овчарку Жана? Он сказал мне: «Знаешь, почему немецкая овчарка? Потому, что немецкие овчарки хотят общаться со своим хозяином!».
Элизабет встретила взгляд Лино.
– С ним, что, никто не общался?
– Безумие нашего времени, жена: никто не стремится общаться!
Они гуляли у моря, пенного, бурлящего, лазурного.
Странно это прозвучало для неё «Безумие нашего времени, жена: никто не стремится общаться!»…
Ей захотелось сказать Лино:
– Я тоже не общалась. Не знаю, почему. Просто!
Он улыбнулся.
– Ты очень непосредственная женщина, любимая!
Она рассмеялась.
– Я серьёзно!
– Я тоже.
Элизабет закуталась в накидку для кимоно, которую ей одолжила госпожа Мори – владелица рёкан-отеля. Это была красивая вещь похожая на короткий плащ с рукавами «летучая мышь», удобная и тёплая.
– Ты замёрзла? – Нежно спросил её Лино.
– Прохладно, – Улыбнулась ему она. – Но мне хорошо!
Он остановился, повернулся к ней, посмотрел на неё, – заглянул ей в глаза.
– Ты сегодня очень красивая, Элизабет, девочка моя!
Элизабет засмеялась.
– Ты говоришь мне это каждый день!
– Я могу каждый час…
Ямочки на его щеках…
Мужчина, одетый в шикарную куртку Gucci чёрного цвета, был безумно хорош собой.
– Поцелуй меня, Лино!
Его голубые глаза вспыхнули.
– Если бы ты знала, – Сказал он с тихой нежностью. – Как ты прекрасна!
Когда они возвращались в рёкан, Элизабет сказала Лино:
– Поедем к нему! Если мы не можем его спасти, то, увидеть можем?!
Он вновь остановился, вновь посмотрел на неё.
– Я боюсь.
Она поняла его.
– Я тоже, но… видеть его не самое страшное – самое страшное, это мысль: жизнь продолжается, жизнь продолжится, даже если он уйдёт.
Элизабет заглянула Лино в глаза.
– Это убивает меня изнутри!
Он посмотрел ей в глаза.
– Я боюсь за тебя.
– Я сама себя боюсь! – Смущённо рассмеялась она. – Но он меня зовет. Я слышу: «приди»!
– Даже Бог не знает, зачем ему этот мир, – Внезапно сказал Лино. – А человек – тем более!
Элизабет вспомнила «После ужина, на который я так и не явился, пришел Эрик. Он бросил одну лишь фразу, не излив ни капли яда. „Пора“. Его пустой голос не мог меня обмануть. Он страдал. Я видел, как дрожали эти птичьи руки, державшие последнюю драгоценность его никчемной жизни. Я ничего не ответил, лишь накинул пальто и тенью последовал за ним»136…
Это поразило её «драгоценность жизни», – она никогда не воспринимала жизнь как драгоценность. Это ощущение пришло к ней только с Лино, – она видит его страдания, страдания от мысли: всех не спасти.
– Если бы не ты, – Сказал ей Лино. – Меня бы здесь не было!
Тоска в его глазах, почти омертвение.
Элизабет поняла его.
– Эмилио,/Энрике/и Лоренсо. /Все трое леденели137… Если бы не ты, я бы тоже сюда не пришла!
Его глаза потемнели, стали цвета ночного Океана.
– Страшно?
– Страшно!
Палата Жана была… красивой – большой, обставленной по-домашнему, даже кровать, на которой он лежал, не была похожа на больничную.
Лино взял её за руку, и Элизабет почувствовала тепло его большой – родной, руки. Она осознала, что замёрзла.
– Как ты себя чувствуешь? – Спросил её Лино с беспокойством.
– Замёрзла…
Элизабет захотелось домой – домой, в дом Аки или рёкан-отель, – домой!
Она вспомнила «Наверное, Бог, смотря на человека, думает; как тебя понять?»…
Бальтазар сказал ей «На картине Хуго ван дер Гуса „Грехопадение“ изображены Адам и Ева и некое существо – полуящер (женщина). Она смотрит на них очень внимательно, она хочет их понять – она хочет понять человека».
Элизабет подумала, смотря на Жана, да, как тебя понять?!
Она думала, а может, всё просто; что-то живёт в нас, людях, – вечный предатель Слеза!
О чём она спрашивала их, Лилит? Почему? Почему стремясь друг к другу всем сердцем – всеми внутренностями, вы друг от друга отдаляетесь?!
Дьявол продал свою душу – над Журавлиным озером темно…
Я никогда тебя не забуду,
Я никогда тебя не забуду,
Я никогда не забуду, как однажды мы пообещали,
Любить друг друга вечно,
Мы сказали, что никогда не попрощаемся.
Но это было давно,
Теперь ты позабыла, я знаю,
Не стоит задаваться вопросом почему.
Давай попрощаемся со вздохом,
Пусть любовь умирает.
Но мы будем жить дальше,
Своей собственной жизнью,
Поэтому ты едешь вверх по дороге, а я поеду вниз.
Пора прощаться,
Так гораздо лучше.
Но поцелуй меня, раз уж ты уходишь.
Прощай!
Но это было давно,
Теперь ты позабыла, я знаю,
Не стоит задаваться вопросом почему.
Давай попрощаемся со вздохом,
Пусть любовь умирает.
Но мы будем жить дальше,
Своей собственной жизнью,
Поэтому ты едешь вверх по дороге, а я поеду вниз.
Пора прощаться,
Так гораздо лучше.
Но поцелуй меня, раз уж ты уходишь.
Прощай! Прощай! Прощай!138
Сен-Шарль
Когда он увидел её сидящей в кафе, у него внутри потеплело – она ждала его.
Он остановился, чтобы посмотреть на неё, – полюбоваться; красивая женщина, не только красивая, но и скромная!
Когда он видит её, он вспоминает слова своей матери о том, что мужчины любят сексуальных женщин, но в жёны выбирают – скромных. Это правда. Сексуальные женщины непредсказуемы. Предсказуемы ли скромные? Нет. Но они более разумны.
Он вошёл в кафе – он не торопился; он хотел, чтобы она увидела его словно первой.
Когда она увидела его, она посмотрела на него с такой радостью, что у него сжалось сердце!
Странно, он думал, что относится к ней более спокойно, но оказалось, что нет, – оказалось, что она ему тоже очень нравится!
Он понял, что влюбился.
Фрэнк Синатра пел в кафе «Летний ветерок доносится
Со стороны моря.
Он задержался там,
Чтобы коснуться твоих волос
И пройтись со мной.
Все лето напролет
Мы напевали песню,
А затем блуждали по золотым пескам.
Двое влюбленных и летний ветерок»139…
– Гермес!
Она встала из-за столика, за которым сидела, и ему показалось, что он чувствует, как бьётся её сердце.
– Мэри…
Это произнёс не он, а его губы – они так захотели!
Она была красивой, очень красивой!
Фрэнк пел «Будто разноцветные воздушные змеи,
Пролетели эти дни и ночи…
Весь мир был нов
Под одним лазурным куполом»
Да, мир был юн…
Она подошла, и он вспомнил, как они встретились несколько дней назад, – тогда она тоже подошла первой, и первой заговорила.
Он почувствовал благодарность – он бы не подошёл первым!
Почему?
Страшно – страшно, показаться смешным! С годами он поймёт: лучше показаться смешным, чем так и не сделать первый шаг, – с годами он понял, как много шагов не было сделано!
Он вспомнил смерть Ксавье – страшную смерть! Тогда тоже нужно было… сделать что-то.
– Salut! – Сказала ему Мэри.
Лино почувствовал, как что-то изменилось для него. Что? Если не забыть, то не думать!
– Ciao!
Он заглянул ей в глаза.
– Come stai140?
– Esta bien141!
Она засмеялась.
Лино взял Мэри за руку.
– Пойдем, погуляем?
Она тоже заглянула ему в глаза.
– Ты видел Чёрный жандарм?
– Маяк? Нет.
– Хочешь увидеть?
Он улыбнулся.
– С тобой – да!
Они вышли на улицу – в осень.
– Я люблю осень, – Сказала ему Мэри. – Мир словно надевает маску.
Лино понял её, но спросил:
– «Маску»?
– Этот мир может быть хорошим!
И это ощущение её руки в своей руке… на душе вновь потеплело.
Он вспомнил «Я пришел к черте, за которой/прекращается ностальгия,/за которой слезы становятся/белоснежными, как алебастр»142…
Рядом с ней ему показалось, что – да, этот мир может быть хорошим!
«Я ПРИШЕЛ К ЧЕРТЕ, ЗА КОТОРОЙ/ПРЕКРАЩАЕТСЯ НОСТАЛЬГИЯ,/ЗА КОТОРОЙ СЛЕЗЫ СТАНОВЯТСЯ/БЕЛОСНЕЖНЫМИ, КАК АЛЕБАСТР»…
Понимал ли он эти стихи? Хотел ли понимать?
Мэри остановилась – на мощёной камнем улице старого города, пела женщина. Она была красива, – трогательно, как ангел. Она напомнила ему кого-то, ему даже показалось, что он уже встречал её.
Она пела по-французски, она пела: «Смотри на меня/Смотри на меня глазами нежными, звериными»
Мэри заплакала, смотря на неё. Странный ангел продолжал петь. Собиралась толпа.
– Мэри…
Лино обнял её, прижал к себе.
– Почему ты плачешь?!
– Это моя мать!
Он удивился, вновь посмотрел на «ангела».
Мэри замерла в его объятиях.
– Когда я вижу тебя, мне кажется, что я могу быть счастливой. Но я не могу. Это иллюзия! Иллюзии как проклятие, Гермес; они всегда возвращаются!
– Дурочка, – Нежно сказал ей Лино. – Иллюзии – это дар, а не проклятие! Если бы не иллюзии, мы бы не жили! Ненавидь грех, но люби грешника! Борхес писал: «Прости нас, Господи, за то, что мы не были счастливы». Наверное, он имел в виду; прости нас, Господи, за то, что во всём, что Ты даёшь нам, мы ищем правду…
Сятихоко
– Проблема современного общества в том, что люди не думают.
Лино закурил японскую сигарету.
– Если бы они думали…
– То, что? – Спросила его Элизабет.
– Один человек сказал мне, что Гарри Поттер – шедевр, – Вдруг сказал ей он. – Это сказал взрослый человек, взрослый мужчина!
Лино выдохнул дым сигареты.
– Иногда я не знаю о чём разговаривать с этими людьми.
– Они спят!
– «Спят»?
– Угу, – к Будде пришёл один человек. Он спрашивал его, кто он; святой, мессия, учитель. Будда сказал: я проснулся.
– Так просто? – Улыбнулся очаровательно красивый мужчина в чёрной футболке с Gucci Mane143.
– Да, любимый, просто… «Масонский Бог является олицетворением вселенского равновесия. Бог – это Архитектор, он держит циркуль, уровень, угольник, молоток, все инструменты труда и меры. В области нравственности порядок такого Бога – справедливость. Вот вам и вся масонская теология»144.
Элизабет иронично улыбнулась.
– А мы (люди) заполняем Им пустоту…
– Богом пустоту не заполнишь.
– Нет!
Она очарованно рассмеялась.
Его глаза вспыхнули.
– Ты успокоилась, девочка моя?
– Почти.
– «Почти»?
Они заглянули друг другу в глаза.
– Беспокойство, знаешь ли, самая глупая вещь на свете… когда не можешь ничего изменить!
Лино посмотрел на Элизабет с нежностью.
– Ты права!
Он почти прошептал ей это, Анджолино.
– Как жаль, что я права!
Он смутился.
– Человеку всегда чего-то жаль, Элизабет! Наверное, это из-за Рая, который мы покинули…
– Который мы не хотели покидать!?
– Не хотели!
Элизабет посмотрела на Укиё-э в гостиной рёкан-отеля – сокол на фоне большого красного солнца…
– Ты часто слушаешь «If you go away» в исполнении Хулио Иглесиаса… я не понимала, почему…
– А теперь понимаешь?
Лино взял свой бокал-блюдце с игристым вином «Fontanafredda», отпил.
– Что-то всегда уходит, моя очаровательная любовь, и нам, людям, остаётся только наблюдать… как они уходят.
Он посмотрел на свои элегантные запонки в виде крыльев.
– К вину слетаются ангелы, а к человеку – дьяволы.
– Знаешь, чего я хочу? – Внезапно сказала ему Элизабет. – Сигарету «Gitanes» без фильтра!
– О, эта горечь… – Понял её Лино.
– Да, муж мой, божественная горечь – горечь скорее от Бога, чем от Дьявола!
Он удивился, улыбнулся, почти смущённо.
– Я прочитал: «Ничто не может остановить её танца, дикого цыганского танца, когда её желание и страсть переходят в кольца дыма от её сигареты»… Человека тоже не остановить, да, Элизабет!?
Она поняла, что Лино имеет в виду цыганку, изображённую на пачке этих сигарет.
– Не остановить!
Hell145 рядом с ними – «Decedere»…
– Удача – это шлюха, Элизабет, как правосудие, как законы, – всё продажно, никогда не надейся на удачу!
Элизабет удивилась этой вспышке.
«Постовой на перекрестке» на экране телевизора… Джек Николсон, Анжелика Хьюстон, Дэвид Морс, Робин Райт.
Фредди Гейл.
Фредди Гейл не может успокоиться.
– Когда Ксавье погиб, Жан сказал мне «Удача – это шлюха, нам троим везло, нам троим так долго везло, а потом… потом, нас выгнали из борделя»!
– Почему?
Она посмотрела на запонки Лино, лежащие на столе – крылья, красивые серебряные крылья.
– Потому, что мы были неправы, – мы не верили в смерть!
Странно это прозвучало для неё…
– А в неё нужно верить?
– С ней нужно считаться, малыш!
– А может, не нужно? – Неожиданно для самой себя сказала Элизабет, Лино. – Если начать с ней… сюсюкать, то, признать её власть – власть смерти!
Hell «Decedere»… «Божественная комедия» Данте Алигьери на буклете CD – («Чистилище») гравюра «Подножие горы».
– Смерть собирает долги, смерть объединяет должников. – Сказал ей он.
– Ты прав, – я не хочу, чтобы ты был прав, но ты прав!
Она почувствовала горькое сожаление.
– Однажды Бальтазар сказал мне «У меня сломан нос, но я могу дышать им. Ничего не случилось». Если бы ты знал, как дико это прозвучало для меня тогда!
– А сейчас?
Они посмотрели друг на друга.
– Сейчас у меня тоже сломан нос, Лино!
– Мэри сказала мне, когда мы познакомились «Мою мать зовут Мюзетт, но Жан называет её „Лхаса“. Я спросил её; почему, и она ответила мне: „Лхаса“ – это „место богов“, – она не среди людей»…
– Ты хочешь сказать мне, что Мюзетт тоже жила со сломанным носом?
– Джульетта истекает кровью, только кровь остановится, как нос вновь начинает болеть…
– Душа? – Поняла его Элизабет.
– Душа, любимая – когда она успокаивается, она не успокаивается, она затихает!
Лино нежно прикоснулся к её щеке, и они потянулись друг к другу, встретились телом – губами.
– Ты сказала мне «Бог дал каждому человеку одно крыло, чтобы люди могли летать обнявшись»…
Он заглянул ей в глаза.
– А если мы теряем того, кого мы обнимали… что дальше?!
– Тоска и боль – бесконечная тоска, и бесконечная боль!
– Знаешь, чего я стала бояться с годами? Переживаний!
Элизабет взяла бокал-блюдце Лино, и отпила глоток игристого вина.
– Я не хотела переживать!
– Мне кажется, что ты говоришь «я не хочу переживать». – Улыбнулся он.
– И это тоже!
Она посмотрела на японский сад.
– Когда приближаешь кого-то к себе…
– Начинаешь надеяться?
Лино заглянул ей в глаза.
– Ждать!
– Что тебя поймут? Да!
– Что тебя не предадут, Лино!
Усмешка на его алых губах…
– Предательство – это способ заставить другого человека повзрослеть.
– Ты заставлял?
– Пару раз…
Усмешка стала ласковой.
– А ты думала; я хороший парень?
– Ты – хороший парень!
Он улыбнулся, и что-то трагическое было в этой улыбке.
– Предатели не хотели предавать – они были вынуждены… мне так говорили.
Элизабет попробовала Омурайсу146 – одно из самых любимых японских блюд Лино.
– Предатели всегда оправдываются, Элизабет.
Он взял кусочек Омурайсу из её тарелки.
– Не всегда, мой любимый!
Лино посмотрел на неё с нежностью.
– Не оправдываются совсем уж ублюдки.
– Иногда не оправдаться, Лино!
– «Иногда» это когда?
– Когда хочется отхлестать себя по лицу за… всё.
Они ели Омурайсу из одной тарелки – так было вкуснее.
Джо Кокер пел рядом с ними «Now that the magic has gone».
– Я часто думаю о тебе и Мэри, – Вдруг сказала ему Элизабет. – Я думаю; я люблю его не меньше чем ты – это моё оправдание: я люблю его не меньше!
– «Оправдание» чему?
Лино улыбнулся – он был польщён и смущён.
– Наверное, ты был её… но и мой тоже!
Джо пел так сладостно – о жизни: она хочет уйти, а он не хочет, чтобы она уходила…
– Человек парадоксальное существо, моя очаровательная любовь – «Повесься, и ты пожалеешь об этом, не повесься и ты ещё больше пожалеешь об этом»147!
Лино весело улыбнулся.
– Немного повисеть не получится, да!?
Элизабет лукаво улыбнулась.
– «Утонешь, домой не приходи»148!
Он расхохотался.
Японский сад пахнул цветами – сладко, с горчинкой.
– Мне всегда перед ней… немного больно.
– Почему?
– Если бы не я… ты бы сдался, – однажды ты бы всё равно сдался!
Лино поразили слова Элизабет.
– Я ушёл, потому, что Жан не мог видеть нас вместе.
– Уйти не значит расстаться, Лино. Мы, люди, так устроены; то приходим, то уходим… Мне понравились слова «Есть два типа влюблённых: которые любят друг друга и те, которые вместе, но не знают, как расстаться»149. Наверное, последнее самое грустное в любви, когда и любишь, но хочешь расстаться.
– Да, – Задумчиво сказал он. – Любя, я захотел расстаться.
Джо Кокер начал петь «Night calls».
– Знаешь, что самое глупое в любви? – Внезапно сказала Элизабет, Лино. – Надежда! Если на твои чувства не ответили сразу, то, уже не ответят!
– Всё глупо, – Мягко сказал ей он. – Но мы (люди) этим живём. Душа живёт тем, что глупо – любовью, мечтой, – всё самое прекрасное в этом мире создали влюблённые и мечтатели!
Лино отпил «Fontanafredda».
– Говорят, самое лучшее шампанское делают вдовы. Шампанское – это напиток радости. Всю радость своих воспоминаний они отдают шампанскому.
Джо пел о человеке, который ночью звонит по телефону, – звонит, звонит, звонит, но она не отвечает.
– Знаешь, что самое глупое в этом мире? – Вдруг сказал Лино, Элизабет. – Страх! Страх любить. Я часто думаю о нём, я думаю о том, как он лежит там… ни глотка шампанского, ни поцелуя любимой женщины, ни ощущения младенца на руках, ни дружбы взрослого сына… Мужчина не должен так жить! Когда живёшь без борьбы, перестаёшь быть мужчиной!
Он залпом выпил вино.
– У мужчины должны быть любовницы, жёны, дети, собаки, испанский футбол, машины…
Лукавая усмешка.
– Иначе скучно жить!
Лино накрыл её руку своей рукой.
– С тобой я понял: чем счастливее человек, тем больше он любит своё прошлое! Я считал Мэри проблемой, а ты сказала мне «Мэри – это не проблема, Мэри это женщина, которая тебе дорога». Я ненавидел Алину, а ты сказала мне «Алина – женщина, которой ты ещё станешь дорожить». Ты права.
Он вдруг замолчал.
– Я начинаю любить её как сестру, о которой обязан позаботиться.
Усмешка.
– Мы никогда друг друга не понимали, а когда поняли…
– Стало больно? – Спросила его Элизабет.
– Страшно!
– «Страшно»?
– Я никогда не думал о ней, а теперь думаю, я думаю: все мужчины ублюдки, – все, кроме меня, и я боюсь, что её обидят!
Она засмеялась.
Его глаза вспыхнули.
– С тобой всё так вкусно… с тобой, мне всё доставляет удовольствие – с тобой нет бывших, бывших любовниц, жён, детей… с тобой, они мне все родные!
– Знаешь, о чём я вспомнила?
– О чём, Элизабет, девочка моя?
– Когда-то я смотрела фильм о мужчине, который умирал, и к нему приехали его бывшие женщины, их дети, друзья. Он не хотел, чтобы они оплакивали его – он устроил праздник, он не умирал, он не прощался, он просто говорил «До свидания»!
Элизабет слушала haircuts for men150 сидя в гостиной рёкан-отеля…
Лино ушёл бриться, и она сидела одна в красивой гостиной японского отеля в традиционном стиле.
Это была почти аскетичная комната, в которой не было ничего частного, личного – Элизабет заметила, что в традиционные японские интерьеры не вписываются фотографии любимых/детей, безделушки, ковры, мебель не несущая необходимой функции, здесь мог бы жить монах, солдат.
Она вспомнила дом Сакурая Рюу и его жены госпожи Каору, – они жили почти так же; ничто не выставлялось напоказ, их богатство выдавало только одно – уникальные, эксклюзивные кимоно.
Лино сказал ей после раннего ужина «Вернёмся в дом Аки – я соскучился по детям». Элизабет почувствовала, что ему вновь захотелось окунуться в бурю жизни.
Она вспомнила «Деревянная лошадка спросила мальчика о стратегии»…
Сейчас она поняла, о чём демон спрашивал Кацутиё151 – расскажи, как это, жить человеческой жизнью!
– Как? – Подумала Элизабет. – Видеть светлое будущее в тёмном настоящем!
Она вспомнила, как Жан сказал ей в Сен-Шарле «У нас было светлое будущее»…
Simple Minds в его «Hummer’е» – «Woman», Джим Керр пел о планете, которую люди назвали любовью, на которой почти все одиноки.
– Но ему было не суждено сбыться. – Закончил он, иронично усмехнувшись.
Она почувствовала боль – боль, от его иронии, он ранил себя.
Она вспомнила, как Бальтазар сказал ей «Брут ударил себя первым, потом был только Цезарь, – Цезарь, лежащий в луже крови».
И когда он сказал ей это… ей показалось, что – да, больше ничего не будет… только Цезарь, весь в крови!
Джим Керр пел об аде, которого мы не ожидали – об аде одиночества в любви.
Лино сказал ей в Блэк Оак «Никто не может всё время проигрывать, – когда всё время проигрываешь, тебе начинает казаться, что ты проклят!».
Он тоже любил Simple Minds, но в его шестиколёсном «Mercedes» Brabus» звучала песня «African skies».
– Ты слышала о греческом культе бога-дельфина? – Спросил её Лино, закурив сигару с ароматом арабских пряностей. – Легенда рассказывает: смертная влюбилась в бессмертного, – всю свою жизнь она слышала его зов. Она рождалась на этой земле, умирала – земля отдавала её жизни, и забирала, но он был бессмертен – бог рыба. Он пел ей – то был его зов, нежнее, чем колыбель, и прекраснее, чем сияние звёзд в глазах влюблённых. Где бы она ни была, она слышала его зов. Однажды они встретились…
Он улыбнулся, насмешливо и ласково.
– К сожалению, для неё.
– «К сожалению»? – Смутилась Элизабет.
– Ага – чем больше она любила его, тем быстрее теряла память – она забыла всех, кого любила на земле, она забыла землю!
– Какая странная легенда…
Она растерялась.
– Очень странная…
Его лазурно-голубые глаза вспыхнули.
– Но на этой земле всё странно, дорогая!
И эти ритмы африканских барабанов…
Джим Керр пел «земля обнажена как желанная женщина/и тебе страшно»…
Аромат пряностей опьянил, такой обманчивый…
Элизабет посмотрела на руки Лино – они были красивы, – они были прекрасны в жёлтом золоте и белоснежных бриллиантах!
– Эмилио,/Энрике/и Лоренсо… – Вдруг сказал он, мрачно усмехнувшись. – Федерико Гарсиа играет:
Соло о лунном свете;
Федерико еще не знает,
Что уже знает ветер.
Равнодушные курят солдаты,
Говорят про вино и награды;
А над всем – бесконечное небо,
Беззащитное небо Гранады.
Приближаются медные тени,
Всадники едут. «Кто вы?» —
«Мы твои не рожденные дети,
Призраки сонной Кордовы,
С нами пойдем, Федерико,
В волны Гвадалквивира,
Снами пройдем, тихо-тихо,
По обочинам жизни и мира.
Тополями взойдут твои руки,
Слезы – росою мака,
Не вернется лишь скомканный голос
Из паутины мрака»…
Рассветает. Заря над Гранадой,
Догорают солдат папиросы;
Исчезает в бессмертии белом
Синеглазая, черная лошадь152
– У нас есть… Ami153, – Сказал ей Жан. – Он – священник, святоши римской католической церкви сделали его охотником – охотником за «чёрными» книгами.
Он посмотрел на неё ласково, мужчина, одетый в шубу из койота.
– Он сказал нам «Я понял, чем хочу заниматься всю мою жизнь, когда увидел символ власти ассирийских чернокнижников»…
И вновь ирония.
– Странно, не правда ли, человек жил, жил, и вдруг «проснулся»…
– Вы тоже «проснулись»?
– Нет, мадам, мне дождь попал в глаза!
Странная погода была за окном машины – лёд и солнце.
– Вы плакали?
– От жалости!
Элизабет вновь почувствовала боль в сердце.
– Поделитесь со мной, Жан-Юг…
– Плакаться красивой женщине?! – Он весело улыбнулся. – Я не настолько неудачник!
Она печально улыбнулась.
– «Гордые люди сами вскармливают свои злые печали»154…
Она прикоснулась к его руке лежащей на ручке коробки передач.
– Давайте не будем их вскармливать?
– Вы тоже гордячка, Лизетт?
– Хуже – я безумная женщина!
Жан посмотрел на неё задумчиво.
– И в чём же ваше безумие, chéri?
– Между любовью и долгом, я выбрала любовь!
– Это того стоило?
Элизабет внезапно улыбнулась.
– Когда мужчина, которого ты любишь, говорит тебе «Я хочу быть в тебе! Я хочу ласкать тебя долго, долго, долго!» понимаешь, что… ты как фитиль свечи – сгораешь, от жизни, а может, лучше сгореть от любви? Может, в этой жизни только самое неразумное, разумно?!
– В диалоге Платона «Федон», – Федон (из Элиды155) говорит о смерти, Сократа: я видел, как он умирает, но не чувствовал жалости…
Он смотрел на дорогу перед ними.
– А я чувствую жалость – я люблю зря!
– Разве можно любить зря, Жан-Юг?
– Миллион раз в этой жизни, мы любим зря, и только один раз нас спасает!
– Склоняя лоб, отодвигает он
всё, что его теснит и принуждает;
он, пропустив сквозь сердце, выпрямляет
извечные круги времен.
Пред ним свод неба, лики дней вознесший,
и каждый вопиет: познай, я тут.
Ты легких рук его своею ношей
не отягчай. Не то они придут
тебя в борьбе испытывать издали,
дом всполошат, дабы, в ночи трубя,
как если бы они тебя создали,
из грубой плоти выломать тебя156.
Лино читал, а Элизабет слушала.
– Чьи это стихи?
– Рильке – Райнера Рильке.
– Я начинаю любить поэзию, Лино…
Он посмотрел на неё, Анджолино…
– С тобой жизнь прекрасна, – Сказала ему она. – С тобой всё прекрасно!
Он был так очарователен, Ερμής157 – Элизабет наслаждалась этим мужчиной!
Она погладила его, – его плечи были прохладными, а грудь тёплой.
– Ты слушаешь?
– Конечно!
Ямочки на его щеках… он знал правду, – он всегда её знает!
– Если бы ты знал, как мне страшно! – Вдруг сказала Элизабет, Лино.
– Perché158?
Он посмотрел на неё, его волосы были так прекрасно черны!
– Я наслаждаюсь жизнью с тобой, Лино, – я не знаю, что будет дальше, но я счастлива!
Странно он посмотрел на неё…
– Никто не знает, что будет дальше, Элизабет!
Ost Final Fantasy 13—2 рядом с ними – «Noel’s theme»
– Я верю, что ты знаешь! Ты же знаешь, да!?
– Всё будет хорошо, жена.
Лино отложил книгу.
– А если не будет, мы будем жить дальше, всё просто – жизнь дьявольски проста, любимая!
– Ты прав – дьявольски!
Он прикоснулся к её обнажённому плечу, погладил – его рука была тяжела и горяча.
– Я говорил тебе; когда они умирают, я чувствую провал – фиаско, но я понимаю: это не мой провал-фиаско, а их! Ты понимаешь? Их!
Лино привлёк её к себе, и она прижалась к его груди.
– Я понял: если ты хочешь жить, ты живёшь, а если не хочешь жить, умираешь!
Элизабет поняла его.
– Всё из-за себя, да!? Всегда из-за себя…
– Да, дорогая, да!
Пришла ночь – запели цикады, по радио звучала Enigma – «Callas went away»…
Лино уснул, и Элизабет смотрела на него, смотрела…
Он спал так спокойно – он почти всегда спокоен!
Элизабет вспомнила, как сказала ему «Чем старше ты становишься, тем больше я люблю тебя!»…
В юности Лино был смелым молодым человеком, – смелым разумно, без дерзости, а в молодости стал мужественным мужчиной, настоящим Мужчиной!
Такого мужчину невозможно не любить!
Элизабет лукаво улыбнулась, вспомнив стихи Гаспары Стампа: «Нередко господина моего
Я сравниваю с небом дня и ночи,
Где солнце – лик его, а звезды – очи,
Где в высоте вещает божество
Делийское, где страшен гнев его,
Страшней, чем гром, и град, и снег, и прочий
Укор небес, о нет, мой страх жесточе,
Но небо после бури не мертво!
Весну торопит зелень луговая
В моей душе, когда, лучом дразня,
Росткам велит пробиться он наружу
Но вновь зима вселяет в сердце стужу,
Когда грозит покинуть он меня,
Листву надежд последних обрывая»
Цикады пели, – это был странный звук; металлический.
Она вспомнила «Провал, – когда они умирают, я чувствую провал!»…
Она тоже – сейчас!
Из-за Жана.
Элизабет подумала, как я могла… ничего не почувствовать?!
Она думала, каждый раз, когда мы любим, мы безумны – мы слепы, глухи!
Голос Джима Керра в её iPod – «Woman»…
Тони Люн Чи Вэй на экране телевизора – «Двойная рокировка»…
Элизабет вспомнила «Квантовое самоубийство
Квантовое самоубийство – мысленный эксперимент в квантовой механике, который был предложен независимо друг от друга Гансом Моравеком в 1987 и Бруно Маршалом в 1988 году. В 1998 году был расширен Максом Тегмарком. Этот мысленный эксперимент, являясь модификацией мысленного эксперимента с котом Шрёдингера, наглядно показывает разницу между двумя интерпретациями квантовой механики: копенгагенской интерпретацией и многомировой интерпретацией Эверетта. Фактически эксперимент представляет собой эксперимент с котом Шрёдингера с точки зрения кота»159…
В двадцатом веке стало известно, что существует субъективное расщепление реальности в мультиверсе. Его пример был предложен Максом Тегмарком под названием «квантовое бессмертие». Эксперимент проходит так. Человек садится перед ружьем, которое направлено в его голову. Это необычное ружье; оно подсоединено к механизму, который измеряет спин квантовой частицы. Каждый раз, когда дергают спусковой механизм, измеряется спин квантовой частицы, или кварка. В зависимости от результата измерения оружие либо выстреливает, либо нет. Если квантовая частица при измерении имела спин, вращающийся по часовой стрелке, оружие выстреливает. Если кварк двигался против часовой стрелки, выстрела не будет. Тогда произойдет только щелчок.
Нервничая, человек вздыхает и дергает спусковой механизм. Оружие лишь щелкает. Он тянет спусковой механизм снова. Щелкает. И снова щелкает. Человек продолжает нажимать спусковой механизм снова и снова с тем же самым результатом: оружие не выстреливает. Хотя все функционирует должным образом и ружье заряжено, независимо от того, сколько раз участник эксперимента активирует спусковой механизм, оружие никогда его не ранит. Этот процесс будет продолжаться вечно, а результат – повторяться сколько угодно раз.
Возвратитесь на время к началу эксперимента. Человек нажимает на спусковой механизм в первый раз, и измерение показывает, что кварк вращается по часовой стрелке. Огонь от выстрела. Человек мертв.
Но подождите! Человек уже тянул спусковой механизм первый раз, и бесконечное количество раз после того! И мы уже знаем, что оружие не стреляло. Как человек может быть мертв? Человек не осознает, но он одновременно жив и мертв. Каждый раз, когда он нажимает на спусковой механизм, вселенная дробится на две. Она продолжает разделяться снова и снова каждый раз, когда активируют спусковой механизм.
Этот мысленный эксперимент называется квантовым суицидом. Он был впервые изложен теоретиком из Принстонского Университета Максом Тегмарком в 1997. Ученый утверждает, что экспериментатор, играющий в русскую рулетку при помощи квантового револьвера, будет всегда оставаться жив. В то же время сторонний наблюдатель с высокой вероятностью зарегистрирует смерть экспериментатора»160
– Мы даже не можем себя убить, – Сказал ей Жан. – Мы не можем просто исчезнуть. Смерть бесполезна. Возможно, это и есть шокирующая тайна жизни; – смерть бесполезна!
