Текст книги "Каждый раз, когда мы влюблемся 3 (часть 3)"
Автор книги: Author Unknown
Жанры:
Разное
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
– Жизнь… – Сказал ей он. – Смерть, – как сиамские близнецы; неразделимы и страшны.
Он посмотрел на звёздное небо над ними.
– Как, как под этим волшебным небом, может быть ещё что-то кроме любви?!
– Да, – Вновь поняла его Элизабет. – Войны, потери, одиночество!
– Мир без мира. – Согласился Лино. – Человек без Человека.
Они ужинали на террасе, рядом с их спальней.
– Мне не терпелось отпустить её руку. – Сказал ей Лино, закурив японскую сигарету. – Она умирала, а я думал о тебе; мне хотелось домой!
Это прозвучало для Элизабет почти странно «я думал о тебе; мне хотелось домой»…
– Дом, – Подумала она. – Это не место, это Человек!
Она вспомнила «Мир без мира. Человек без Человека»…
– Дом, – Подумала Элизабет. – Это родина Души, у Души тоже есть Родина!
– Они меня мучают, убивают, насилуют, – Вдруг сказал ей Лино. – Эти больные!
– Но? – Почувствовала его она.
– Я не могу без них жить.
Элизабет посмотрела на него.
– Пока не проникнешь, не залезешь, не копнёшь… не станешь Человеком!
Нежность в его глазах цвета ночного Океана…
– Как глубоко ты копаешь, Учитель!
Mea Culpa77 рядом с ними – «En Mémoire»…
– Хорошо, когда нас (людей) ещё что-то убивает, – Сказала ему она. – Это хорошо! Это значит, что мы всё делаем правильно.
– «Правильно»?
– Это значит, что мы чувствуем!
Лино долго молчал, доел рыбу, отпил вина.
– Я боялся жить, – Внезапно сказал ей он. – Жить по-своему.
Он вновь закурил сигарету.
– Я боялся этого Дьявола внутри – любви!
Лино вдруг с нежностью улыбнулся.
– Однажды к шейхуль-Исляму ибн Теймийе привели человека, пораженного джинном. Шейхуль-Ислям начал читать ему Коран и говорить, обращаясь к джинну, а джинн был женского пола: «Бойся Аллаха! Выходи!» Она ответила: «Я не выйду, так как люблю этого мужчину»78… Мой Дьявол тоже не желал выходить!
Элизабет задумчиво улыбнулась.
– А может, это был ангел? Всепрощения… Ангел Всепрощения!
– «Ангел»?
– Кто много любит, тому многое прощается!
– Объясни! – Смутился он.
– Любовь – это осознание, не зря говорят, что любовь чувствуют, чувствуя мы, люди, осознаём.
Ты сказал мне «Мой Дьявол тоже не желал выходить» – ты чувствовал в себе любовь, чувствуя в себе любовь, ты осознавал это чувство.
Осознавая любовь, ты осознавал себя – ты с собой знакомился, ты себя узнавал!
Осознавая себя, начинаешь думать о своей жизни, о чём-то жалеть – приходит способность покаяться… кто много любит (кается), тому, многое прощается!
– Я боялся жить, – Вновь сказал ей Лино. – Судьбой; Душой (Сердцем).
Говорят, нужно жить душой, сердцем. Я не понимал, что это значит. А это значит: жить Судьбой – Призванием.
Элизабет вспомнила «Не ведают люди,
какие невзгоды
у ясеня Иггдрасиль:
корни ест Нидхёгг,
макушку – олень,
ствол гибнет от гнили»79…
Бальтазар добавил:
– Иггдрасиль покоится на трех корнях, из которых один простирается к людям (в Мидгард), другой к великанам-ётунам (в Ётунхейм), третий в Нифльхейм, то есть преисподнюю. Под ветвями его правят асы, а под первым из корней находится колодец Урд’ар, у которого живут три норны. Их зовут Урд (прошлое), Верданди (настоящее) и Скульд (будущее).
Их называют еще и Урд (судьба), Верданди (становление) и Скульд (долг) … Подумай об этом, дочь, Урд – Прошлое-Судьба, Верданди – Настоящее-Становление, Скульд – Будущее-Долг…
– Я увидел как погиб мой сослуживец, – Продолжал он. – Как ему оторвало половину туловища, и он ещё был жив.
Ты сказала мне «ужасание»… Да, я испытал ужасание – ужасание жизнью!
Other Mountains80 рядом с ними – «Mare’s Nest»…
Лино вдруг сказал:
– «Раз к Смерти я не шёл – она/Ко мне явилась в дом —/в ее Коляску сели мы/С Бессмертием втроем»81.
Элизабет встретила его взгляд.
– Знаешь, в чём моё ужасание смертью?
– В чём?
– Она смела его. Его словно не было. Никогда! Но я знаю, что он был!
Она заглянула ему в глаза.
– У меня ком в горле, Лино.
– У меня тоже!
Элизабет подумала, Бальтазар был прав, и судьба начинается в прошлом?
«у колодца Урд’ар живут три норны. Их зовут Урд (прошлое), Верданди (настоящее) и Скульд (будущее)…
Лино сказал:
– Одно дуновение уничтожает огни очагов…
У виноградника, поставив ногу на желоб, я забираюсь в
карету, чей возраст легко узнается по выпуклым стеклам, по
изогнутым дверцам, по искривленным виденьям. Катафалк моих
сновидений, пастушеский домик моего простодушия, карета
кружит по стертой дороге, и на изъяне стекла наверху
вращаются бледные лунные лица, груди и листья.
Зеленое и темно-синее наводняет картину. Остановка там, где
пятном растекается гравий.
Не собираются ль здесь вызвать свистом грозу, и Содом, и
Солим, и диких зверей, и движение армий?
(Ямщики и животные из сновиденья не подхватят ли свист,
чтобы до самых глаз меня погрузить в шелковистый родник?)
Исхлестанных плеском воды и напитков, не хотят ли заставить
нас мчаться по лаю бульдогов?
Одно дуновение уничтожает огни очагов82.
– Ты прав, – Поняла его Элизабет. – Одно дуновение!
Они легли в постель, ночь была чёрной и тихой, ласково плескалось море.
Элизабет смотрела на Лино, смотрела – его чёрные волосы, смуглое лицо, тёмные от щетины щёки… Она наслаждалась тем, что он рядом – ей было хорошо!
Moby – «Long Ambients 1: Calm. Sleep»83; ambient drone electronic atmospheric.
– Я стараюсь не думать о прошлом, – Сказал ей Лино. – Но, оно думает обо мне!
Элизабет улыбнулась.
– И обо мне, обо всех нас.
Она вдруг спросила его:
– Почему Мэри следует за тобой? Куда бы ты ни поехал, она едет за тобой!
– Она не может забыть – счастье!
Лино заглянул ей в глаза.
– В любви мы не можем забыть не любовь, а счастье – счастье этой любви!
Он улыбнулся её зелёным глазам.
– Я тоже не мог забыть счастье, которое испытал с тобой!
Он сделал паузу.
– Сказали: «Время лечит».
Не лечит никогда.
Страданье, как и мышцы,
Лишь укрепят года.
Но время – как проверка
Для тех, кто уцелел.
С годами стало легче?
Ну, значит, не болел.84
Элизабет почувствовала, как сильно она любит этого человека!
– Я проболел двадцать лет – у меня не было радости, всё было, а радости не было!
Лино вновь улыбнулся ей.
– Я был счастлив – по-своему, – быть счастливым по-своему, это значит; быть почти счастливым.
– Я тоже была счастлива по-своему.
Его глаза вспыхнули – он посмотрел на неё очарованно.
– Я знаю! Ты – женщина, которая никогда не потеряет себя из-за мужчины!
Она удивилась.
– Разве я настолько сильна?
– Если сила это всегда иметь повод, чтобы жить, то, да, ты сильна!
Они заглянули друг другу в глаза.
– «Всегда иметь повод, чтобы жить»… – Сказала Элизабет.
– Да, дорогая, – всегда!
Странно Лино посмотрел на неё…
– Я говорил тебе о смерти Ксавье…
Он сказал мне: «Я не хочу возвращаться». Он имел в виду; домой, – его там ждали, всё то же самое. И он не вернулся. Он не находил повод, чтобы жить…
Он сардонически усмехнулся.
– Но я понял это годы спустя!
Печально Элизабет посмотрела на Лино.
– Он покончил с собой, да?
– Косвенно.
– Я смотрю «Watashi wo Hanasanaide»85, – Вдруг сказала ему она. – Уже досмотрела. И знаешь, что меня поразило? Кёко и Томо – клоны, пара; они любят друг друга и очень хотят жить. Они надеются на отсрочку (выемки органов), они надеются, что люди их поймут…
Элизабет больно усмехнулась.
– Но люди не намерены их понимать!
– Знаешь, когда человек понимает человека? – Сказал ей Лино. – Когда ему это нужно!
– А когда не нужно?
– Человек пройдет мимо, он тебя даже не заметит!
– Я не хочу жить в таком мире. – Сказала она.
– Поэтому я купил этот остров; я тоже не хотел жить в этом мире! – Понял её он.
Элизабет удивилась.
– Тебе принадлежит Сятихоко?
– Мне, Сакураю, и одному арабскому принцу.
Лино посмотрел на неё сияющими глазами.
– Завтра мы едем в гости – Сакурай хочет с тобой познакомиться!
– Со мной? – Очень удивилась она.
– Мы дружим целую жизнь! Когда так долго дружишь, хочется поделиться.
Он загадочно не договорил.
– «Поделиться»? – Лукаво улыбнулась Элизабет.
– Своим счастьем!
Когда Элизабет уснула, Лино встал проверить детей…
Рик спал в своей комнате, обнажённый по пояс, такой… полнокровно красивый!
С Джулио была Элен.
Он удивился.
– Почему ты не спишь? Что-то случилось?
Она улыбнулась.
– Ночь хороша!
Лино сел в кресло, рядом с ней.
– Как ты? Как твои дела? Как родители?
– Вы никогда ни о чём не забываете, хадж.
Молодая женщина посмотрела на него с симпатией.
– Моя проблема в том, что я ничего не забываю. – Сказал ей он.
– Вы – мужчина, вы не должны забывать!
Элен посмотрела на Джулио, спящего у неё на руках.
– Вы помните «Nowhere man»86? Историю перепрограммированного человека…
Личность Тома Уэйла была заменена другой – эксперимент по созданию идеального Агента.
Она перевела взгляд на него.
– Скорее всего, Тома Уэйла никогда не существовало, – Том Уэйл был… личностью внушённой.
– Кем же был… носитель, личности по имени Том Уэйл?
Лино посмотрел на сына.
Элен иронично усмехнулась.
– Дисковым пространством, месье.
Она вдруг спросила его:
– Элизабет успокоилась?
– «Успокоилась»? – Не понял её он.
Элен смущённо рассмеялась.
– Она не сказала вам, да!?
– Что «не сказала»?
– Днём, в овощной лавке, мы встретили одну женщину…
Лино нахмурился.
– Она сказала мадам что вы – отец её ребёнка.
– Как она выглядела, Элен?
– Красивая, черноволосая, с татуировкой в виде молнии на руке.
Он понял о ком идёт речь.
Лино посчитал нужным объяснить Элен:
– Когда-то у нас был роман, но она полюбила другого человека – она была беременна от меня, но влюбилась в другого мужчину.
– Почему же она одна? – Удивилась женщина. – Мне показалось, что она одна…
– Он погиб…
У него заболело сердце.
– Он был одним из ликвидаторов аварии на АЭС Накадзима-2.
Он вспомнил, как Элизабет сказала ему «Норна Урд стара. Она все помнит. Урд помнит то, что забыла Верданди, и то, что забудет Скульд»…
Позже Лино сидел в комнате Джулио и наблюдал, как сын спит.
Малыш такой соня!
Он смотрел на его пухленькие ручки, на маленькие пальчики, – торчащее ушко, длинные реснички…
Он вспомнил «В Аду у меня есть маленький садик»…
Да, у него тоже!
Лино подумал, почему ты мне не сказала?
Он даже не почувствовал, что что-то произошло!
Она была такой спокойной, Элизабет, – иногда он… не постигает её, а может, даже не иногда!
Она слишком долго прожила одна, для того, чтобы… быть проще. Но он любит её не простоту, её… усложнения, её глубокое внутреннее «я» – Элизабет сильная личность!
Лино вернулся в спальню, лёг – Элизабет спала.
Он улыбнулся, смотря на неё, ему стало интересно; на кого Джулио похож больше, на неё или на него?
Малышу исполнился год и месяц.
Сакурай сказал ему «Я видел твою жену, интересная женщина, у неё взгляд человека, который может понять».
Лино подумал, ты в ней разобрался, Рюу!
Он вспомнил, как Элизабет сказала ему «Без любви я бы стала жестокой»…
Он подумал о Монике, – он подумал, поэтому ты подошла к моей жене, захотелось погреться?
Он тоже греется рядом с Элизабет, он тоже!
Лино вспомнил «Почему Мэри следует за тобой? Куда бы ты ни поехал, она едет за тобой!»…
Он подумал, иногда, чтобы забыть человека, нужна целая жизнь, а иногда – несколько жизней, поэтому мы (люди) следуем друг за другом из жизни в смерть, и вновь в жизнь, вновь в смерть!
Он сказал Элизабет «Каждый раз, когда мы влюбляемся, нам кажется, что на этот раз нас поймут!».
– Да, – Сказала ему она. – Когда мы любим, нам кажется, что нас должны понять!
– Но нам ничего не должны, дорогая, мы должны, а они – нет!
– Почему? Почему «мы должны, а они – нет»?
– Потому, что не нужно ожидать от них того же, что и от себя.
Лино сказал Элизабет:
– Я люблю книгу «Вечер у Клэр» Гайто Газданова: «И, может быть, то, что я всегда недолго жалел о людях и странах, которые покидал, – может быть, это чувство лишь кратковременного сожаления было таким призрачным потому, что всё, что я видел и любил, – солдаты офицеры, женщины, снег и война, всё это уже никогда не оставит меня – до тех пор, пока не наступит время моего последнего, смертельного путешествия, медленного падения в чёрную глубину, в миллион раз более длительного, чем моё земное существование, такого долгого, что, пока я буду падать, я буду забывать это всё, что видел, и помнил, и чувствовал, и любил; и, когда я забуду всё, что я любил, тогда я умру».
– Всё это не оставит нас, – Поняла его она. – Люди и чувства, чувства и люди…
– Никогда, Элизабет, НИКОГДА!
Глава 5
Лино познакомил Элизабет с Сакураем Рюу и его женой Каору…
Это была интересная пара – высокий мужчина, с грузной, но мощной фигурой, и маленькая, миловидная женщина.
Госпожа Каору показала Элизабет их дом, похожий на средневековый замок.
– Этот дом – мужчина; в нём живёт дух мужчины, которому десять тысяч лет!
Элизабет дружелюбно улыбнулась.
– Дофуку сказал: «По-моему, истина находится вне утверждения или отрицания, так как это лишь путь, по которому она движется».
Каору-сан улыбнулась, с интересом в глазах.
– У вас растерянный вид.
Элизабет смущённо заулыбалась.
– Вы правы; я боюсь!
– Чего же?
– Шокировать вас!
Женщина посмотрела на неё с симпатией.
– После смерти сына, меня уже ничто не шокирует.
Она словно погасла, такая красивая в кимоно цвета фуксии, – грустный цветок!
– После смерти сына, я… успокоилась.
– Успокоились?
– Больше не за кого воевать!
Элизабет вспомнила «И, может быть, то, что я всегда недолго жалел о людях и странах, которые покидал, – может быть, это чувство лишь кратковременного сожаления было таким призрачным потому, что всё, что я видел и любил, – солдаты офицеры, женщины, снег и война, всё это уже никогда не оставит меня – до тех пор, пока не наступит время моего последнего, смертельного путешествия, медленного падения в чёрную глубину, в миллион раз более длительного, чем моё земное существование, такого долгого, что, пока я буду падать, я буду забывать это всё, что видел, и помнил, и чувствовал, и любил; и, когда я забуду всё, что я любил, тогда я умру».
– Вы за него воевали?
– Всегда!
– Почему? Почему война, а не мир?
– Потому, что дети умирают легко – от смерти, а мы, родители – страшно, от сожалений!
Позже госпожа Каору показывала Элизабет свою коллекцию Бонсай…
– Это – Фукинагаси (ствол на ветру), – Сказала ей она. – Дерево моего сына.
Деревце «стояло» в небольшом красном горшке, и росло, сильно клонясь к земле, словно уносимое ветром, – зелёное, и сильное, оно было красиво!
– Я никогда не видела Бонсай вблизи, – Сказала Элизабет, госпоже Каору. – Теперь я понимаю, что многое потеряла.
Женщина посмотрела на неё очень внимательно.
Элизабет обратила внимание на другое дерево стоящее рядом с Фукинагаси.
– Это дерево мужа, – Сказала ей госпожа Каору. – Сокан. Два ствола растут от одного корня, один ствол зовется «родитель», другой – «дитя». «Родитель должен быть толще и выше…
Элизабет встретила её задумчивый взгляд.
– Из одного корня могут расти 3—5 стволов «детей».
Сокан был другим, – «родитель» был высоким, его ствол расширялся у корней «давал жизнь», а рядом с ним «стоял» ребёнок, корешок, словно вырвавшийся из земли.
– А это я, – Смущённо улыбнулась хозяйка дома. – Таримики; ствол лишен коры по типу мертвого дерева. В природе можно увидеть дерево, в которое попала молния, и его одна часть обгорела, а другая остается живой…
Они вернулись к мужчинам, в гостиную…
Сакурай и Лино сидели на диване рядом друг с другом, – они выглядели довольными и расслабленными.
– Я показала Элизабет мою коллекцию Бонсай. – Сказала госпожа Каору.
Сакурай посмотрел на неё с удивлением.
Элизабет встретила его взгляд.
– Вам понравилось?
– Очень.
– Бонсай похожи на людей; они почти вечны.
– Это хорошо, или плохо? – Спросила его Элизабет.
Он мягко улыбнулся.
– Вечность прекрасна только для влюблённых, для всех остальных она – напоминание.
– О чём?
– Ничто не вечно!
Они сели за стол в саду, рядом с японским клёном. Стол был рассчитан на шесть персон, деревянный, покрытый тёмным лаком.
Они сели – неожиданно для Элизабет, Лино рядом с госпожой Каору, и Сакурай рядом с ней.
Он немного тяжело дышал, хозяин дома, одетый в синее кимоно и чёрную куртку хаори.
– Какой салат вы предпочитаете? – Спросил её Сакурай. – Тёплый или холодный?
Элизабет смущённо улыбнулась.
– А чем один отличается от другого?
Он понимающе улыбнулся.
– Тёплые салаты сочетают в себе овощи и морепродукты, слегка подогретые на огне. Обычно такие салаты заправляют специальными соусами, а холодные салаты состоят из овощей: капусты, имбиря, редиса или огурцов, приправленных соевым соусом.
Он тепло посмотрел на неё.
– Если у вас нет аллергии на морепродукты, я советую вам выбрать тёплый салат.
– Спасибо, я прислушаюсь к вашему совету.
Сакурай поставил перед ней чашу из глины с тёплым салатом.
– Попробуйте.
Он спохватился.
– Вы пользуетесь палочками или предпочитаете европейские столовые приборы?
Элизабет понравилась его тактичность.
– Я воспользуюсь палочками, спасибо.
Сакурай передал ей палочки и подставку для них – хасиоки.
Она поняла, почему они сели именно так: Лино с госпожой Каору, а Сакурай с ней – ей оказывали поддержку.
– Ваш муж рассказывал нам, что вы – художница, – Сказала госпожа Каору. – Он сказал, что у вас прекрасный талант!
Элизабет посмотрела на Лино – их глаза встретились.
Лазурно-голубые глаза её любви вспыхнули, он посмотрел на неё с нежностью, взволнованно.
– Я очень стараюсь…
Она перевела взгляд на хозяйку дома.
– Мне кажется, что талант – это постоянная работа над собой, над своим менталитетом.
– Наш сын думал так же, – Раздался рядом с ней уравновешенный голос Сакурая. – Маленький худенький мальчик мечтал стать военным. Казалось, у него нет таких физических данных – казалось, что это несбыточная мечта, но однажды он поступил в Королевскую военную академию…
Элизабет посмотрела на него.
– Это была Судьба!?
– Вы правы, госпожа Гаравани, это была Судьба, и маленький худенький мальчик это чувствовал!
Его глаза покраснели – он опустил голову.
За столом стало тихо – госпожа Каору тоже опустила голову.
– Можно взять вас за руку? – Неожиданно для себя, спросила Элизабет, Сакурая.
Он посмотрел на неё – он плакал.
Сакурай Рюу предложил ей свою руку.
– Малышка толкается…
Элизабет положила его руку на свой живот.
Ребёнок внутри неё – этот энергичный ребёнок, сначала замер, а потом зашевелился под рукой Сакурая.
– Вы видите? – Сказала ему она. – Смерти нет!
Море шумело – море шумело так страшно, что живые и мертвые смешались друг с другом…
– «Я никогда не знал, как выигрывать от начала и до конца, но знал лишь о том, как не оказаться последним в любой ситуации»87…
Японский сад потемнел, поменялся – он был прекрасен, но сейчас как демон.
Лино расслаблялся в бане Фурако.
– Я понял: никто ничего не выигрывает и не проигрывает – каждый остаётся с тем, что заслужил!
Элизабет хотелось сказать ему, что он не прав, но он был прав.
– Мы тоже? – Спросила его она.
Он посмотрел на неё, великолепный мужчина в татуировке Гаман.
– Мы все умираем одинаково, и живём – тоже.
Она удивилась.
– Я, конечно же, не имею в виду падальщиков. – Заметив её удивление, сказал ей Лино.
– «Падальщиков»?
– Воров, убийц, насильников, ненормальных!
– Когда-то я тоже потерял ребёнка, и я спрашивал себя: я это заслужил?! Я страдал, и страдания мои были нечеловеческими!
Лино надел чёрное хлопковое кимоно юката, и начал завязывать пояс оби – белый, с чёрным геометрическим рисунком.
Элизабет завороженно наблюдала за ним – он завязывал оби так, словно делал это всю жизнь!
– В Китае однажды жил человек, которому нравились драконы, и вся его одежда и обстановка в доме были украшены их изображениями. О его глубоком увлечении этими существами стало известно драконьему богу, и в один прекрасный день, перед окном этого человека появился настоящий дракон. Говорят, что человек умер от страха88.
Лино улыбнулся.
Элизабет почувствовала себя очарованной.
– Это был ты? Драконий бог…
– Я?
Его глаза вспыхнули.
– Да, Ты…
Его руки замерли.
Он сел в сэйдза – традиционную японскую позу сидения на коленях.
– Никто не смотрел на меня, так как ты! За это можно всё отдать!
– «Всё»?
Они заглянули друг другу в глаза.
– Да, – даже последнее.
Элизабет удивилась.
– Знаешь, когда человек понимает человека? – Вдруг сказал ей Лино. – Когда переживает трагедию, когда нет выхода – только понять!
Она поняла.
– Ты страдал…
– От одиночества! Поэтому я могу отдать… всё, кроме времени!
Элизабет вновь была заворожена.
– Я хочу провести с тобой всё время, которое у меня есть в этой жизни, на этой земле!
Они прижались друг к другу безумные от счастья, и земля была прекрасна!
– «Я – нож, проливший кровь, и рана,/Удар в лицо и боль щеки,/Орудье пытки, тел куски;/Я – жертвы стон и смех тирана!»89…
Лино с сожалением улыбнулся.
– Да, всё это я, – всё это мы, люди!
Он отдыхал сидя в плетёном кресле, стоящем у входа во внутренний дворик.
– Знаешь, чему я научился у японцев? – Вдруг сказал ей он. – Замечать жизнь!
Элизабет сидела рядом с ним закутанная в плед.
– Я её не замечал, жизнь – вечная спешка: учёба, работа, семья!
Лино посмотрел на неё с мягкой улыбкой.
– Мне всё время хотелось работать – я чувствовал в себе огромный потенциал!
Улыбка стала лукавой.
– Я так отдыхал.
Она понимающе рассмеялась.
– А потом, – Сказал ей он. – Смерть вдруг перестала быть объяснимой, а может не вдруг…
– Ты прав – смерть должна быть понятна!
– Это предрассудок о смерти, Элизабет – предрассудок о Боге звучит так: «То есть мы знаем, например, что предрассудок о Боге произошел от грома и молнии, – вдруг рванулась опять студентка, чуть не вскакивая глазами на Ставрогина; – слишком известно, что первоначальное человечество, пугаясь грома и молнии, обоготворило невидимого врага, чувствуя пред ним свою слабость»90, а предрассудок о смерти звучит так: «Святой Августин был уверен: Бог не говорит ему неправду»…
Лино не договорил, весело улыбнувшись.
– «СВЯТОЙ АВГУСТИН БЫЛ УВЕРЕН: БОГ НЕ ГОВОРИТ ЕМУ НЕПРАВДУ, ПО ЕГО, АВГУСТИНА, МНЕНИЮ»!
Элизабет задумчиво заулыбалась – она поняла.
– Мы ничего не знаем, ни о Боге, ни о смерти, – мы только измышляем!
– Да, любимая – «И все же истинная трагедия Фауста заключается не в том, что он продал душу дьяволу. Настоящая трагедия в том, что нет никакого дьявола, чтобы купить вашу душу»91!
Началась гроза.
Лино закрыл стеклянные двери, и они ушли вглубь гостиной рёкан-отеля.
Обслуга принесла полдник: Торо92 – жирное брюшко голубого тунца, виноград римский рубиновый93, и зелёный чай… в винной бутылке.
Они сели за стол – обычный европейский стол.
– «Смерть сообщает новую форму любви – а равно и жизни, она превращает любовь в Судьбу»94!
Он заглянул ей в глаза, очаровательно красивый мужчина в чёрном кимоно с тремя гербами камон.
– «Маленький худенький мальчик мечтал стать военным. Казалось, у него нет таких физических данных – казалось, что это несбыточная мечта, но однажды он поступил в Королевскую военную академию»…
Элизабет тоже заглянула ему в глаза.
– Когда он сказал мне это, я вспомнила «Visita Interiorem Terrae Rectificando Operae Lapidem» («Посети внутренность земли, и, исправившись, ты найдешь спрятанный камень»)…
– Ты боишься…
– Называть его по имени? Да!
– Это значит, что тебе больно.
– Мне всегда больно! С тобой я поняла, что терять нельзя – можно не вернуть!
Грустно Лино посмотрел на неё.
– Такова жизнь, девочка моя; одних убиваем мы, а другие – нас!
– Это слишком жестоко!
Она взяла палочки хаси, ролл Торо…
И вновь боги Джаза – Херби Хэнкок и «Maiden voyage»…
– «Maiden voyage», – Сказал ей он. – «Путешествие в неизведанное». Эта пластинка вышла в 1965 году, с поэмой Норы Келли на обложке: «Перед рассветом вода чиста и спокойна, тихие и плавные движения волн ритмичны и безмятежны. Птицы ещё молчат, пляжи пустынны как небо, если не считать нескольких малюток-крабов, которые снуют между камнями в поисках пищи ещё более мелкой, чем они сами. В тот миг, когда первый отблеск солнца приподнимет горизонт и незаметно осветит темноту глубоких вод, лёгкий ветерок начнёт дразнить ленивые волны, убеляя их гребни игривыми барашками пены. Пески пляжей начинают медленно оживать, бархатистость ночи приобретает золотистый оттенок, предвестник слепящей белизны дня.
В этот беззаботный час деловой мир земли окутан одиночеством. Полузатопленные банки из-под пива слабо мерцают в рассеянном свете, и по мере того, как день разгорается всё ярче, всё чётче видится ещё неясная линия берега, шрам его скучной непорочности, бескрайний и безмолвный – край человечества. Металлические корзины для бумаг, осколки бутылок, как осколки цивилизации, усеивают твёрдое пространство, куда ни кинь взгляд, унылые и страшные, бесполезные, как могильные плиты, отделяющие живых от мёртвых.
Лишь одинокий кораблик, возможно, в первом плавании в Неизвестное, виднеется на фоне неба, у самого горизонта, со своими мачтами, теряющимися среди звёзд и прибитыми к небу чёрными гвоздями. Песок еще мерцает и переливается в первом свете дня, но очень скоро море распушит свою львиную гриву и набросится на берег людей, и растает громадная, таинственная тишина, когда толпы устремятся из города на побережье, суетясь, как спятившие лемминги на покорно ожидающем их берегу.
Но если земля может и покориться, то море непримиримо, неизменно, и хотя люди, гордые своей храбростью, покидают на цыпочках землю и шлепают по отмели, пробуют солёную морскую воду, они могут только трепетать на краю его тайны. Его безграничность остаётся тёмной и таинственной, туманный мир мистической тишины, красоты и струящейся грации. Из медлительных вод моря черепахи скользят в медленном движении, из глубин вверх, вверх, к быстрым и игривым дельфинам, – они и клоуны, и интеллигенция его королевства.
Всё в море постоянно или в полете, или в преследовании. Площадка для забав или символ мира для нас, для своих детей море – это водные джунгли, дикий мир стремительной жизни и ещё более стремительной смерти, где молчание глубин скрывает притаившуюся опасность. Киты-убийцы, жестокие короли моря, медленно крушащие все на своем пути, убивающие из любви к крови и битве. Морские анемоны, прекрасные до смерти, волнуют своими яркими щупальцами, подзывая рыбок и убивая их ядом в поцелуе. Как и земля, море – это мир, где маленький и пугливый должен быть быстрым и умным в постоянной гонке, когда сильный ловит слабого, слабый – ещё более слабого. Это мир, где выживает самый приспособленный.
Древние сказания говорят о его завораживающей красоте и подстерегающей опасности, о безымянном ужасе, который прячется в тени глубин, поджидая неосторожных, о фантастических монстрах, внезапно возносящих огромные и страшные головы из воды, одним движением челюстей разгрызающих суда пополам.
Они рассказывают также о чудесных городах, построенных людьми в старину на дне моря, что появляются раз в столетие, чтобы снова исчезнуть под водой, не оставляя и следа. На самом же деле нет под водой городов, и погибшая Атлантида – только сказка для женщин и детей. Море хранит свои тайны, и пройдёт еще много лет, прежде чем человек измерит все его глубины, разорит его красоту, заточит его детей и захватит его трон жестокой рукой»…
Анджолино Гаравани улыбнулся нежно и лукаво.
– Нужно быть спокойнее, Элизабет, – жизнь – это путешествие в неизведанное. Все человеческие трагедии от не спокойствия, от непонимания: всё возвращается… на круги своя.
– Ты прав – человек не может быть всё время счастлив или несчастлив, ему не может только хорошо, или только плохо! – Поняла его Элизабет.
– Да, жена моя, этим она и прекрасна, Жизнь!
– Вы мой ангел, Анджолино!
Она посмотрела на него с нежностью.
– «Ангел»?
Блеск в его лазурно-голубых глазах…
– Мне говорили «дьявол», «ангел» – никогда!
– Они вас не поняли, – Влюблённо сказала ему Элизабет. – Они не поняли, что вы справедливый, а не добрый!
Лино удивился.
– «Справедливый, а не добрый»?
– Доброта не спасает, спасает вера.
– «Вера»?
– Самая беспощадная из всех земных богов!
Он посмотрел на неё со смятением.
– Земному – смертное, Лино!
– Вера смертна, жена?
– Поэтому и беспощадна – всё, что смертно, беспощадно!
Он погладил её по щеке – он протянул к ней руку, и погладил её по щеке.
«Maiden voyage» всё ещё звучал.
– Быть добрым человеком, Лино, это значит: встреть ты хорошего и плохого человека, заговорить только с хорошим, а быть справедливым человеком, это значит, заговорить с обоими.
– Знаешь, чего мне не хватает? – Сказала Элизабет, Лино.
– Скажи мне, любимая!
– Нашего сына! Я соскучилась!
Он заулыбался, не открывая глаз – он лежал рядом с ней, в постели, нагой, кудрявый, шоколадно-смуглый.
– Лино, он такой хорошенький и толстенький – не надышаться!
Ямочки на его щеках…
– Ты права – сокровище!
В его красивом голосе прозвучало мужское наслаждение.
Гроза ещё гремела, шёл дождь.
– Я всегда хотел детей, – Сказал ей Лино. – Я хотел, чтобы это было просто и прекрасно.
Он сделал паузу.
– С годами я понял: супружество должно начинаться просто и чисто, если брак начинается с причин или обстоятельств, такой брак не будет счастливым.
– Ты прав, – Поняла его Элизабет. – Это правда, тяжёлая, правда.
Лино ласково погладил её обнажённое плечо.
– Я не хотел жениться на Алине, я не чувствовал в ней Своё, родное, как с тобой!
– Я не рассказала тебе, – Задумчиво начала она. – Когда мы жили в Сан-Ремо, Паоло приезжал, он спросил меня; уверена ли я.
– В чём?
– В том, что я понимаю, что делаю.
Он удивился.
– Я сказала ему; как никогда!
Лино смятенно улыбнулся.
– Я была в себе как никогда!
И вновь это очарование – женщиной, женщиной как Женщиной, и женщиной как человеком, личностью…
– Ты сказал мне «Я хочу провести с тобой всё время, которое у меня есть в этой жизни, на этой земле», я тоже, Лино, я тоже – с тобой!
Элизабет сделала паузу, а потом:
– Любовь к тебе сильнее жизни.
Ночью Элизабет приснился сон – сначала она увидела себя маленькой девочкой, чья мать была больна и умерла, – её удочерил молодой мужчина, который был знаком с её матерью. Потом она увидела себя девушкой влюблённой в этого человека. Он был не свободен; у него была женщина, он не любил её, но они были вместе.
Это был очень странный сон: Элизабет поняла, что это был Лино, и она любила его в своей (их?) прошлой жизни (одной из прошлых жизней).
Элизабет посмотрела на Лино спящего рядом с ней – она поняла это чувство, это безумное чувство: он всегда был ей дороже всех!
Элизабет вспомнила, как Лино сказал ей «Алина спросила меня «Ты думаешь обо мне? Хотя бы иногда? Хотя бы чуть-чуть?».
Я понял, что я о ней не думаю. Я не хочу о ней думать – я не хочу её ненавидеть!
Оказалось, что об одних людях я не хочу думать, потому, что не хочу их ненавидеть, а о других, потому, что не хочу их любить. Странно, не правда ли, моя зеленоглазая любовь?».
