Текст книги "Золотая скрижаль (СИ)"

Автор книги: Асия Караева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Золотая скрижаль

1

Часть первая

Вокруг пустыня. Жаждою томим,

Я словно разлучен с собой самим.

Мой рот молчит, душа моя нема,

Но боль горит и говорит сама.

* * *

И мироздание вместить смогло

Все, что во мне сверкало, билось, жгло —

И тайное мое открылось вдруг,

Собравшись в солнца раскаленный круг.

Как будто кто-то развернул в тиши

Священный свиток – тайнопись души.

Его никто не смог бы прочитать,

Когда б любовь не сорвала печать.

Был запечатан плотью тайный свет,

Но тает плоть – и тайн у духа нет.

Все мирозданье – говорящий дух,

И книга жизни льется миру вслух.

Ибн аль-Фарид[1]«Большая касыда»

На площади казнили семерых узников бухарского зиндана[2]. Их привели со связанными руками, босых, полунагих, на них были надеты только доходящие до колен шаровары. Палач перерезал каждому горло длинным искривленным ножом, который используют для заклания баранов. Когда заключенный падал на землю и из его шеи лилась кровь, остальные ждали своей участи. Один из осужденных умер не сразу, и еще несколько минут, хрипя, бился в судорогах. Как сказали в толпе, родственники ничего не заплатили палачу, и поэтому вместо мгновенной смерти он получил долгую и мучительную.

В толпе говорили, что кто-то из преступников совершил убийство, кто-то преступил заповеди Корана, а кто-то впал в немилость эмира. Среди узников был и бедный таджик, чья красавица-дочь понравилась одному из влиятельных чиновников Бухары. Когда чиновник сообщил отцу девушки, что хотел бы поместить ее в гарем эмира, отец взмолился: «О, поверь, благороднейший из благородных, она недостойна эмира». А на следующий день жители кишлака узнали, что прекрасная дочь бедного таджика сбежала. И тогда отца красавицы и всё его многочисленное семейство бросили в зиндан.

Толпе сообщили, что на днях будет совершена торжественная казнь бека. Как знатному лицу ему будет отрублена голова. По слухам, бек не смог принести эмиру достаточно податей.

Трупы казненных, которых не успели выкупить родственники, еще долго лежали в лужах крови на центральной площади священного города.

А потом и самого Еркина бросили в страшный зиндан. Как он, маленький мальчик-кочевник из далеких северных степей, оказался в смрадном душном подземелье, прикованный тяжелой цепью к другим заключенным?

[1] Ибн аль-Фарид – арабский поэт-суфий (1181–1235 гг.), перевод с арабского З. Миркиной

[2] Зиндан – подземная тюрьма в Средней Азии.

Глава 1. В лабиринте событий и бухарских улиц

После нескольких дней, проведенных в жару и бреду, немного оправившись от болезни, Еркин начал вспоминать, как попал в Бухару и за что его заточили в зиндан. Мальчику было поручено доставить мудрецу по имени Чистый сердцем старинную скрижаль.

Перед еще воспаленными болезнью глазами Еркина пронеслись первые дни, которые он провел в Бухаре. Как шёл по городу с широко раскрытыми глазами. И казалось, что находился в волшебном сне, так потрясла его красота и величие Бухары. За ним терпеливо семенил манул. Мальчик пообещал животному, что вечером тот получит полную до краев чашу изюма.

Медресе, в котором Еркин должен был найти мудреца, находилось у большого водоема. Мальчик долго плутал по лабиринту узких улиц, пока не вышел на площадь большую и просторную, как сама степь. У грязной лужи сидел нищий в пестром халате, сшитым из тысячи разноцветных лоскутков. Его черную бороду немного тронула седина, а ясные глаза улыбались.

– Ас-саляму алейкум, – приветствовал его Еркин.

– Ва-алейкум ас-салям, – ответил нищий.

– Я ищу медресе, которое находится недалеко от водоема.

– Это наверное там, где стоят сразу два медресе и древняя ханака[1], – медленно произнес нищий, почесывая голову. – Недалеко отсюда. Иди все время прямо, пока не увидишь большой пруд – хауз[2]. А рядом отражаясь в воде стоит медресе.

– Благодарю, – сказал Еркин. – У меня две лепешки, могу вам отдать.

– Давай лучше позавтракаем вместе, – ответил нищий. – Тебе одна лепешка, а мне вторая.

Отведав лепешку, нищий стал рассказывать Еркину про Бухару:

– Ты, судя по всему, пришел издалека. В этом городе всегда встречаешь много путешественников. Одни приезжают сюда в поисках обогащения, другие в поисках знаний. А были и такие, кто приходил в Бухару, чтобы разрушать и грабить. Но зло недолговечно, и, как видишь, город, сумев сохранить величие древности, до сих пор живет и процветает. Здесь творили великие поэты и мудрецы, и, кажется, воздух наполнен дыханием и мудростью и согрет благочестивым огнем их душ. Но, увы, в стенах города, впрочем, как и за их пределами, царствуют несправедливость и жадность чиновников и правителей.

Еркин внимательно слушал нищего, подивившись его мудрости.

– Вы еще не старый. Почему не работаете?

Нищий улыбнулся и ответил не сразу:

– Жизнь – уже работа. А на кусок хлеба всегда подадут добрые люди. Большего мне не нужно.

Мальчик удивился словам нищего. А тот продолжал:

– Если желаешь, могу проводить тебя до медресе. Может, и я найду что-то для себя в тени тутовых деревьев – и мне из милости вынесут крепкий бодрящий чай из ближайшей чайханы.

Доведя Еркина до глубокого пруда, рядом с которым возвышались два медресе и ханака, нищий сказал:

– Не знаю, надолго ли ты задержишься в этом городе. Я сам когда-то много путешествовал и понял, что все города похожи один на другой. И если ищешь истину, обходи их стороной. В городах только суета.

Еркин попрощался с нищим. У входа в медресе мальчик спросил у старца в белой чалме с серебристой длинной бородой:

– Я ищу мудреца по имени Чистый Сердцем. Скажите, пожалуйста, как к нему пройти.

Старец задумался, а потом сказал:

– О юный ученик, мудреца здесь давно нет. Около полгода назад он отправился в далекие земли. А куда именно тебе может сказать только мудрый Рустам ибн Джалил. Но он будет через три дня.

Еркин опечалился. Что же ему теперь делать? Ведь он обещал отдать скрижаль лично в руки мудреца. Выходит, теперь придется искать мудреца в других краях.

Погруженный в свои мысли, мальчик бродил по городу, пока не набрел на базарную площадь. Такого обилия красок Еркин никогда не видел, а ароматы сладких фруктов и пряностей сводили с ума. Здесь были товары из самых далеких краев: белый, как снежные вершины, хрупкий фарфор и переливающийся на солнце шелк из Китая, золотая парча и ситец из Индии, разноцветные шерстяные шали из Кашмира, пестрые ковры из Персии, мечи из крепчайшей стали из Дамаска.

Не только богатыми товарами поразил Еркина рынок Бухары, здесь были и индийские фокусники, совершающие невообразимые чудеса. Один сухощавый старик с черным, как уголь, лицом глотал огненные шары, а другой индус прокалывал себе щеки длинными иглами.

От впечатлений у мальчика закружилась голова, и он решил отдохнуть под тенью высокого карагача[3], возможно, такого же древнего, как сама мечеть Калян[4]. Манул сел рядом, щуря глаза от горячего солнца, жалобно мурлыча, что давно уже во рту не было ни изюминки.

– Не хнычь, – успокаивал его Еркин.

Сжалившись над манулом, мальчик решил купить немного изюма. Он полез за пазуху и с ужасом понял, что кошелек, который дал ему карлик из крепости, пропал. Еркин побежал на базар, спрашивая у суетящихся рядом с прилавками людей, не видели ли они его кошелька. Те с удивлением смотрели на него, отрицательно качая головами.

Тут к мальчику подошел музыкант, который играл на рубабе[5]в чайхане.

– Что у тебя за странный кот? – спросил он Еркина. – Продай его мне.

– Это мой друг. Он не продается.

Вдруг у мальчика промелькнула мысль.

– Скажи, а много ли ты можешь заработать игрой на рубабе? – спросил Еркин музыканта.

– Немного, но мне хватает.

– А не знаешь, можно ли на базаре купить домбру?

– Шутишь, на бухарском базаре можно купить все, что только пожелаешь, – усмехнулся музыкант.

Мальчик лихорадочно думал. Без денег он ничего не сможет. Неизвестно, когда вернется мудрец по имени Чистый сердцем из своего путешествия и вернется ли. Быть может ему, Еркину, придется отправиться на поиски мудреца в другую страну. А на это нужны деньги. Но кроме прекрасной Амиры помощи просить не у кого. Надо сейчас же разыскать ее дом и попроситься в работники. А если ей не нужен работник, то, возможно, она будет добра и одолжит ему на домбру. Ведь играя на домбре, он заработает себе на хлеб и скопит на путешествие… Так размышлял Еркин.

– Надо найти дом Амиры, – решил мальчик и свистнул манула.

Однако найти ее дом было не просто. Еркин расспрашивал местных жителей, и те указывали на лабиринт узких улиц, на которых с трудом могли разъехаться две арбы, запряженные ослами. И хотя мечети древнего города возведены на огромных площадях, жилые дома строились так близко один к другому, что Еркину казалось, что в этой части города он задохнется. Привыкший к просторам степей мальчик недоумевал, как люди могли жить в такой тесноте.

Наконец один старик помог найти дом прекрасной арабки:

– Прямо за углом. Вижу, ты сам не из Бухары. Не знаю, что тебе нужно в этом доме, но хочу предупредить, что живет здесь женщина, которая служит самому шайтану. Ты еще мальчик, не губи себя и остерегайся ее.

Еркин не знал, верить ли словам старика. Долго простояв перед домом Амиры, он наконец решил отдаться воле судьбы и громко постучал в резную дверь хорошо начищенным, сияющим на солнце, дверным кольцом-халькой[6]. Ему открыла пожилая женщина.

– Ас-саляму алейкум, – поздоровался с ней Еркин. – Я пришел сюда по приглашению госпожи Амиры.

– Хозяйки нет, – сухо ответила женщина, внимательно оглядев его с головы до ног. После небольшого колебания она впустила мальчика и манула в дом.

– Проходи во двор и подожди там госпожу. Она должна скоро прийти.

Неприглядный снаружи глинобитный дом оказался внутри роскошным уютным жилищем. Женщина указала Еркину на скамейку, стоящую в тени виноградной лозы, обвивавшей крытую часть внутреннего дворика. Часть дворика была украшена колоннами и небольшим айваном[7], искусно отделанным разноцветным резным ганчем[8].

Когда Амира вернулась, она приветливо встретила Еркина, пригласив его в часть дома, отведенную для приема гостей. Мальчика и манула накормили. Амира не нуждалась в работнике, но она благосклонно одолжила ему несколько монет, а также предложила ночлег.

Уже на следующий день Еркин побежал на рынок за домброй. Понимая, что он не единственный музыкант в городе, мальчик знал, что для хорошего заработка надо показать что-то уникальное. Он вынашивал план, родившийся в его голове сразу же после разговора с музыкантом, игравшем на рубабе. Для осуществления плана оставалось всего несколько дней, пока эликсир откровения еще действовал. За короткое время Еркину надо научить манула танцевать под домбру.

– Дорогой манул, если научишься хотя бы нескольким движениям в такт музыке, обещаю, что ты каждый день будешь есть изюм.

Манул долго сидел под тенью дерева, пристально смотря на мальчика немигающими круглыми глазами. Потом встал на задние лапы, и, простояв несколько секунд, грузно упал на песок.

– Ты изволишь надо мной издеваться, маленький человек, – промурлыкал манул. – Где же видано, чтобы звери так добывали пищу? Мы – охотники, а не танцоры.

Как не бился Еркин, у манула ничего не получалось. Прошло еще два дня, и мальчик уже с трудом понимал манула. И хотя у него еще оставалось немного золотого песка, Еркин боялся готовить эликсир откровения в доме Амиры. Он помнил слова бухарского старика о том, что прекрасная арабка якобы служит шайтану. Вдруг мальчик заметил, как ловко подпрыгивает манул, чтобы поймать надоевшую муху. Тогда Еркин поманил манула за собой. Зверь неохотно засеменил за мальчиком. Они пришли на базар, когда торговцы складывали товар. Там, где убирали лотки со сладчайшими дынями, Еркин остановился. Мух было видимо-невидимо. Проголодавшийся манул беспрестанно подпрыгивал, ловя мух, и тут же их съедал.

– Манул, тебе надо так же прыгать под музыку, когда я заиграю на домбре. И попробуй еще сделать несколько движений передними лапами. Если у тебя получится, ты сейчас же получишь чашу изюма.

Еркин заиграл на домбре. Манул пытался танцевать. Вокруг мальчика и манула собралась толпа. Люди с любопытством наблюдали за ними и смеялись, когда у манула не получалось стоять на задних лапах и он неуклюже валился на землю. Когда же мальчик закончил играть на домбре, их осыпали монетами. После чего счастливый Еркин купил манулу наполненную до краев пиалу изюма.

– Видишь, дорогой манул, мы теперь каждый день будем устраивать представление великодушным жителям Бухары. И я обещаю, у тебя всегда будет изюм.

Манул облизнулся, но промолчал.

– А теперь надо снова посетить ханаку. Рустам ибн Джалил уже наверное вернулся и сможет рассказать, куда уехал мудрец по имени Чистый сердцем.

Они направились в ханаку. Там их встретил худощавый старик с тонкими красивыми чертами лица – Рустам ибн Джалил.

– О отважный маленький странник, мне уже рассказали, что ты ищешь мудреца по имени Чистый сердцем. Мудрец уехал из Бухары около полугода назад. Он отправился в далекий город Карши. Поживи в ханаке, пока здесь не появятся паломники, которые сопроводят тебя в Карши. В любом случае, знай, что сможешь найти мудреца в медресе Бикей.

Поблагодарив благородного старца, Еркин поспешил в дом Амиры, чтобы отдать долг. Прекрасная арабка собиралась в Самарканд.

– Поживи в моем доме, пока я со служанкой не вернусь из Самарканда. Дому нужен сторож, – попросила она мальчика.

Оставшись один в доме Амиры, Еркин спрятал сверток со скрижалью в огромном пустом кувшине и стал готовить эликсир откровения. Вечерами он тренировал манула, который танцевал все лучше и лучше. По утрам они ходили на базар, где показывали свое представление. Каждый раз зрителей становилось все больше, и их заработок рос.

А в один солнечный сентябрьский день во время исполнения песни к Еркину подошли сарбазы[9] эмира:

– Сиятельный эмир желает видеть тебя в своем дворце. Иди с нами, мы отведем тебя в священный Арк.

Ошеломленный мальчик безропотно повиновался. Он позвал манула, и они в сопровождении сабразов медленно пошли по пыльным немощеным улицам Бухары, пока не показались высокие стены древней цитадели. Сарбазы провели Еркина во внутренний двор, по которому важно прогуливались павлины и фазаны, а оттуда во дворец эмира. Такую роскошь мальчик никогда еще не видел. Витиеватая мозаика сияла и переливалось разными красками. На полу были постелены мягкие ковры. Еркина отвели в небольшое помещение, где они вместе манулом прождали около двух часов. Потом за ними пришли люди эмира.

Один из них обратился к Еркину:

– Мальчик, благодари великого Аллаха за удачу и милость светлейшего эмира. Он услышал о танцующем коте и выразил желание увидеть твое представление. Эмир сейчас трапезничает. Самое время усладить его лицезрением твоего фокуса.

И Еркина привели в зал, украшенный лазурью и золотом, еще более великолепный, чем предыдущие залы дворца, которые до этого проходил Еркин.

На ярких шелковых подушках полулежал эмир – полный человек с черной, но уже седеющей бородой, в атласном расшитом драгоценными камнями халате и белоснежной чалме. Его лицо было необыкновенно бледно, а по равнодушному и тусклому взгляду маленьких глаз можно было догадаться, что этому пресытившемуся всеми благами жизни человеку уже давно все опостылело.

– Не стесняйся, маленький кочевник, – ласково обратился эмир к Еркину на узбекском. – Сыграй на своем инструменте и покажи, на что способно твое животное.

Еркин сел на пол и начал играть на домбре. Манул встал рядом, покачивая головой в такт музыке и готовясь к танцу. Сначала он медленно приподнялся на задние лапы, а потом, полностью отдавшись музыке, закружился в танце, подпрыгивая и изредка грациозно покачивая всем своим грузным телом и ловко вертя передними лапами в такт музыке.

Эмир смеялся от души.

– Твой танцующий кот напомнил мне придворного льстеца. Тот так же ловко подпрыгивает и извивает свое жирное тело в надежде получить мою благосклонность.

– А теперь ответь, мальчик, сколько ты хочешь за своего кота? Я щедро заплачу.

У Еркина екнуло сердце, и он побледнел.

– О великий эмир, – сказал он дрожащим голосом. – Увы, я не могу продать моего кота. Он – мой единственный друг и утешение в этой далекой от моей родины земле.

Улыбка сошла с лица эмира, капризно выпятив нижнюю губу, он пробормотал сквозь зубы:

– Ну что ж, не хочешь продавать, так и не надо. Моя челядь проводит тебя до выхода. И кстати, в Бухаре запрещено играть на музыкальных инструментах на площадях, это разрешается только в чайхане, – сухо добавил эмир.

Еркин низко ему поклонился. Затем слуги привели мальчика и манула во внутренний двор цитадели. Тут выбежал еще один слуга, шепнув что-то остальным. После чего Еркина вместе с манулом выпроводили из Арка.

Только у мальчика вырвался вздох облегчения, как перед ним появились стражники. Предчувствуя недоброе, Еркин крикнул манулу: «Беги во всю прыть, иначе тебя здесь заточат! Беги в дом к Амире».

Манул стрелой вырвался из ворот Арка и опрометью помчался через многолюдную площадь Регистан, оставляя после себя клубы пыли. Двое стражников бросились за ним, но им было не угнаться за ловким манулом, рожденным в степях и привыкшим бегать за прыткими полевыми мышами.

В это время другие стражники крепко держали Еркина.

– Бросьте его в зиндан. Пусть посидит и подумает, потом он быстро поймает своего кота, – приказал начальник стражи.

И бедного Еркина бросили в подземелье. Узников в нем было почти так же много, как людей на бухарском базаре, а теснота еще хуже, чем у прилавков с самым ходовым товаром. Люди сидели на земле, изредка почесываясь. Кроме клопов и вшей, осужденных терзали клещи, которых специально разводили, чтобы сделать пребывание в темнице еще мучительнее. Было холодно, сыро и смрадно. При свете свечи, непонятно как здесь оказавшейся, Еркин смог оглядеть сотоварищей по несчастью. Заключенные были самые разные: от одетых в лохмотья крестьян до зажиточных купцов в дорогих, расшитых золотом халатах.

– У чиновников эмира совсем не осталось стыда! Мало им обирать и наказывать взрослых, уже и за детей принялись, – пробормотал пожилой бухарский гончар. – За что тебя заточили, бедный мальчик? – обратился он к Еркину.

– Я не захотел продать эмиру своего кота, – ответил Еркин.

– О, горе тебе, несчастный! – воскликнул толстый купец. – В Бухаре уже давно такие порядки, что ничего тебе не принадлежит, даже собственная жизнь. Все, на что положит глаз эмир или его чиновники больше не является твоим.

– Увы, это верно, – согласился с ним гончар. – Думаю, что пока мы сидим в зиндане, алчные чиновники эмира ввели подать на солнце, дождь и воздух. А за несоблюдение нелепых, придуманных ими норм, они карают так же жестоко и несправедливо, как за совершение самых страшных грехов.

– О да, – прошептал седовласый старик. – Я прожил на этой земле целый век, и никогда еще здесь так ревностно не пеклись о внешней святости, как при нынешнем эмире. Никогда так безжалостно не обирали и не наказывали народ. Раисы[10] велят хлестать несчастных жителей плетьми за самую ничтожную провинность. Простые люди обнищали, в то время как знать и чиновники эмира роскошествуют. Но раз аисты не покинули свои гнезда на высоких башнях и минаретах Бухары, есть еще надежда, что Всевышний не оставил наш древний город.

Так говорили узники зиндана.

[1] Ханака – комплексное сооружение, включающее в себя мечеть, трапезную, больницу, гостиницу, где останавливались паломники, дервиши и даже правители.

[2] Хауз – искусственный водоем в Средней Азии, источник водоснабжения, обычно сооружавшийся на центральной площади рядом с мечетью.

[3] Карагач – наименование вяза в Средней Азии и в других местах расселения тюркских народов. Это дерево иногда доживает до 400 лет.

[4] Мечеть Калян – главная соборная мечеть Бухары, построенная в начале XVI века.

[5] Рубаб – смычковый музыкальный инструмент на Востоке, в том числе и в Средней Азии. Музыканты играют на рубабе смычком, держа сам инструмент на коленях.

[6] Халька – название металлического кольца, имеющего функцию дверной ручки на входной двери зажиточных бухарских домов.

[7] Айван – сводчатое помещение в виде ниши, также навес.

[8] Ганч – древнейший строительный материал в Средней Азии, получаемый обжигом камневидной породы, содержащей гипс и глину.

[9] Сарбаз – солдат регулярного бухарского войска.

[10] Раис наблюдал в Бухарском эмирате за нравственностью и выполнением обязательных предписаний религии, а также наказывал за их невыполнение.