Текст книги "Призмы"

Автор книги: Ашер Лод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Хотя нетрудно было сразу заметить даже в потемках, что государство тут все-таки думает о том, может ли семья машинистки свести концы с концами и что подают на обед у сторожа. В Израиле, например, пытается разрешить эти острые вопросы специальное ведомство – Министерство труда и социального обеспечения. А также еще одно мощное специальное учреждение – Институт национального страхования. Что касается сытых классов общества, то они успокаивают свою совесть с помощью бездны благотворительных фондов и касс. Но что бы ни делало в этом направлении наше нищее государство и наши богатые классы, им не позволят почивать на лаврах средства массовой информации. Пресса, радио и телевидение без устали ранят чувствительные сердца и колят равнодушные глаза изображением человеческого горя и нужды. Но есть, как мы уже знаем, еще и политическая оппозиция. Она заступится за всех униженных и оскорбленных. Отхлестать правительство ей всегда с руки.

Результаты такие. Во-первых, те, кому живется нелегко, всегда на виду у публики. Во-вторых, их положение всегда предмет общественной борьбы. В-третьих, эта борьба, как и всякая другая, всегда полна перегибов. Например, и в самые тучные годы в истории Израиля репортеры телевидения продолжали подстерегать в продуктовых магазинах покупательниц с виду попроще и подносить им под нос микрофон: "Как при вашем семейном бюджете вы можете прокормить семью?" А покупательницы, даром что с виду попроще, прекрасно понимали наводящий вопрос. Покажут по телевидению – как же не услужить репортеру за такую честь. Тем более, что только что опять разорились – на видеомагнитофон. И жертва от чистого сердца: "Как можно свести концы с концами? Конечно, не свожу".

Я тоже не сводил. Потому что купил автомобиль. Но теперь, когда вся манна небесная иссякла, у меня тоже сердце упало от сообщения, что число людей, оказавшихся за так называемой "чертой бедности", достигло в Израиле полумиллиона.

"Черта бедности" и цифра полмиллиона вычислены Институтом национального страхования и переданы в печать его генеральным директором. Директор института – один из лидеров маленькой коалиционной партии ТАМИ. Шеф директора – министр труда и социального обеспечения – главный лидер той же партии. Партия ТАМИ претендует на защиту интересов восточных евреев, особенно малоимущих. Ее лидеры держат правительство в постоянном страхе, то и дело угрожая выйти из коалиции и вызвать тем самым правительственный кризис, если не будут удовлетворены их новые и новые требования. Теперь ТАМИ предъявила очередной ультиматум: в эпоху сокращения всех бюджетов потребовала ассигнования своей вотчине – Министерству труда и социального обеспечения. Правительство не поторопилось раскошелиться, и тогда лидеры ТАМИ предали огласке подготовленную ими сенсационную цифру бедняков.

Ухватившись за эту цифру, оппозиция немедленно потребовала вотума недоверия правительству. Пресса запестрела материалами о бедственном положении трудящихся. Тут-то Шмуэль Шницер и лишился хладнокровия во второй раз.

Прежде всего, от взволнованного сознания публики и публицистов, как заметил, пожалуй, только Шницер, ускользнуло, что опубликованная институтом цифра была трехгодичной давности. То есть относилась к тому счастливому времени, когда в Израиле пир шел горой и когда посильное участие в этом пире принимали все, сверху донизу.

Таким образом, по данным института, выходило, что в те благополучнейшие времена в Израиле бедствовал каждый восьмой гражданин.

Шницер сел выяснять, каким образом мог получиться такой статистический кунштюк. Результаты своего исследования он опубликовал в статье с язвительным заголовком "Новоявленные нищие".

Шницер рассказывает, каким методом Институт национального страхования определяет ту самую черту, именуемую "чертой бедности". Население Израиля разделено на десять групп по величине дохода. Доходы двух средних групп, иначе говоря, среднего класса, и принимаются за критерий для определения "черты бедности", а именно: бедняк тот, чей доход не превышает 40 процентов от дохода среднего класса.

При росте благосостояния населения, как это имело место в упомянутые годы, прежде всего растут доходы богачей и среднего класса. И получается, что если доход его представителей вчера равнялся, допустим, десяти шекелям, то, зарабатывая лишь пять шекелей, вчера вы не попадали в бедняки: пять шекелей составляют более 40 процентов от десяти. Сегодня же, когда доход среднего класса повысился, допустим, до двадцати шекелей, вы, по критериям института, оказываетесь в нищих, даже если зарабатываете уже не пять шекелей, а восемь: ваши восемь шекелей – 40 процентов от двадцати.

Другими словами, вчера вы не попадали под "черту бедности", хотя зарабатывали меньше, а сегодня, хотя вы зарабатываете больше, вас под эту черту подвели.

Откуда же такая нелепица? А вот откуда: мерят не ваш прожиточный минимум, а то, на сколько вы отстали от богачей. Шницер гневно пишет, что таким методом получается не "черта бедности", а "черта зависти".

В народном Китае, пишет Шницер, достигнуто полное материальное равенство. У всех равно мало пищи, все живут равно скученно. Никто не зарабатывает сорока процентов от дохода среднего класса, которого не существует, а посему никого нельзя зачислить в бедняки. Таким же образом нет никакой нищеты и в Африке: голод из-за многолетней засухи повальный, у всех одинаково пал скот. Зато нет проходу от нищих в Америке: один зарабатывает меньше восьмисот долларов в месяц, а другие заколачивают и по восемь тысяч!

Каждый восьмой израильтянин – бедняк? Когда вам сообщат об этом под рубрикой "В темном мире капитала" со ссылкой на солидные источники, вспомните Шницера или Козьму Пруткова: "Если на клетке слона увидишь надпись "буйвол", не верь глазам своим".

Проклятая задача

Амос Оз, пожалуй, самый глубокий и крупный современный израильский писатель, говорит об извечных еврейских метаниях между пропастью и звездами. Евреи, пишет он в одной из своих статей, всегда были готовы, уж если к гибели, то окончательной, а если к избавлению, то полному. Справедливость – так абсолютная, совершенство – так идеальное. Все или ничего.

Одна из целей классиков сионизма, как их понимает Оз, заключалась в том, чтобы освободить еврейскую душу от гипертрофированных эмоций и стремлений, неведомых никакому нормальному народу. Коли такая была цель, дело обстоит из рук вон плохо: Израилю пошел четвертый десяток, но евреи в нем нисколько не угомонились. Как раз наоборот. Если в галуте максималистские мысли позволяет себе далеко не всякий еврей, а уж если позволяет, так доверяет их главным образом подушке, то в Израиле любой и каждый трубит о них, точно библейский пророк. И, как пророк, не стесняется в выражениях.

Один из моих соседей, пенсионер-юрист, например, выскакивает по утрам из дому и кричит на весь переулок: "Я – антисемит!" Сделав это провокационное заявление, старик остывает и преспокойно возвращается домой пить кофе и подрезать розы.

А дело, оказывается, в том, что старик категорически недоволен своим правительством, а также своим народом, особенно молодежью. Можно себе представить, что какой-нибудь сварливый папаша в Париже тоже категорически недоволен правительством, а также народом и особенно молодежью, но при всем французском темпераменте трудно вообразить, чтобы там кто-нибудь регулярно выбегал на улицу объявлять: "Я – антифранцуз!"

Мой сосед, разумеется, никакой не антисемит. Просто подавай звезды, а до них ему и самому, возможно, еще ой, как далеко!

Говорят, израильтян захлестывает погоня за материальными благами. Что ж, послушаем тех, кто с утра до вечера говорит о деньгах. Утомительно, правда, но очень любопытно. Если выдержать часика четыре в обществе, скажем, наших биржевых маклеров, то окажется, что время от времени они отводят душу на рассуждениях о том, как бы они исцелили пороки государства и общества. Не знать, кто выступает – можно подумать, что присутствуешь на заседании идеалистов-утопистов.

Наймите маляра, из тех неприкаянных работяг, что сидят с ведерками и щеткой напротив тель-авивского рынка Кармель. Это не лучший способ сделать в квартире ремонт, но зато лучший способ заполучить специалиста по всем актуальным общественно-политическим вопросам. И пусть ваша штукатурка отвалится, если вы получили рецепт, как правильно отштукатурить страну. На меньшее не соглашаются ни безвестные маляры, ни известные публицисты.

В день, когда выступил Амос Оз, появилась и статья публициста Аарона Бахара, написанная в форме дискуссии, которую автор ведет с самим собой. Недовольная половина раздвоившегося Бахара возражает его довольной половине. "Но послушай, – восклицает она, – страна у нас ничем не лучше других!"

Представляете, какой позор?.. Мы ничем не лучше других!

На телевидении делают документальный фильм о ночном Тель-Авиве. Участник драки, забранный в полицию. Проститутка на трудовой вахте. Бездомный алкаш в подземном переходе. Словом, безжалостная ночь, которую можно заснять в любом большом городе мира на километрах пленки. Но мы-то уже знаем, что подворотни Тель-Авива обязаны отличаться от нью-йоркских или московских! И не думайте, что авторами этого обличительного фильма руководило только сочувствие к человеческому горю.

Нет, не за горе евреи казнят еврейскую действительность, а за то, что не доросла до еврейских утопий.

Смешно?.. Смешно, хотя стоит лишь почитать величайшее творение нашего народа – Библию, и сразу станет ясно, что у нас только повторяют задачу, которую евреи поставили себе три с лишним тысячи лет тому назад. И с тех пор мучаются невозможностью ее разрешить.

От маляра до драматурга, от биржевика до старика-юриста евреи Израиля – чистые и нечистые – несут в себе заряд тоски по несбыточному, или, как принято говорить, по идеалу. Амос Оз утверждает, что такой накал вреден для национального здоровья. При всем уважении к Озу, он может и ошибаться.

Что будет?

Наши правые и левые экстремисты бряцают оружием, пока что, слава Богу, только на бумаге. Одна их карликовая газетка авансом поддержала мятеж против правительства, буде последнее уступит арабам часть Иудеи и Самарии. Другая – пообещала в таком случае гражданскую войну. За оба боевых листка ухватились с радостным ужасом наши штатные прорицатели. Они давно предсказывают междоусобицу и смуту, споря между собой лишь о том, какие из несметных наших антиподов набросятся друг на друга не позднее, чем завтра утром: правые на левых или ортодоксы на атеистов, сефарды на ашкеназов, или, может быть, "купат холим"^[*] на Министерство финансов.

Иногда страх берет читать и слушать. Тем более, что все антиподы служат в армии и едут из части на побывку домой, кто с автоматом, а кто и с автоматической винтовкой. А если хорошо поискать у вернувшихся с войны, то можно найти и такой сувенирчик, как осколочная граната. Широко распространено ношение пистолетов с разрешения полиции – в целях самообороны. Могут спросить, почему в таком случае, на улицах и в домах не наблюдается массовой стрельбы. Хотя бы от нечего делать или по пьянке. Отвечу: пьяных нет, а бездельники у нас такие, что им лень даже пострелять. Отсутствие массовой стрельбы обязано, как видно, дефекту национального характера.

Даже экстремисты правые и левые, как только их пожурил юридический советник правительства, печатно отказались от своих огнестрельных намерений и заюлили: мол, их неправильно поняли. Никогда, ни по какому поводу не станут они стрелять ни в еврейское правительство, ни просто в своих евреев.

Дай-то Бог, или "Алевай", как говорят у нас. Ведь нашелся все-таки одержимый, швырнувший гранату в демонстрацию сторонников движения "Шалом ахшав" и убивший одного из ее участников.

Пророки с тех пор не умолкают. Так хочется им возразить, а нечего. Разве что напомнить о последних парламентских выборах, когда обстановка в стране накалилась настолько, что полиция села планировать специальную операцию по охране общественного порядка.

Тридцать один избирательный список, в том числе две дюжины крохотных. Маарах с Ликудом в одинаковых выражениях призывают не голосовать за мелкоту, а затем уже, как могут, поносят друг друга. Мелкота свирепо дерется между собой, а затем в одинаковых выражениях поносит Маарах с Ликудом.

Пахнет порохом. В полиции отменяются отпуска. Мобилизуются пятнадцать тысяч полицейских и солдат. Развертывается центральный пульт управления операцией. Генеральный комиссар полиции будет лично следить за обстановкой в разных избирательных округах. Для него заправляют вертолет. Поздно вечером в штаб Маараха звонит неизвестный и предлагает немедленно очистить помещение: в штаб заложена бомба. Ликуд не отстает: сообщает, что и у него в штабе раздался звонок с предупреждением о бомбе. Полиция кидается искать бомбы. Ищет долго и напрасно.

Репортеры прессы, радио и телевидения возбужденно заряжают камеры и кассеты, словно собираются на гражданскую войну. Проходит ночь. Занимается день выборов.

Репортеры немножко разочарованы: утро обещает лишь дикий зной – на дикие происшествия и намека нет. Даже нелегальное оживление в кустах возле избирательных участков – в день выборов агитировать воспрещается – носит скорее благодушный и слегка торжественный характер. Как и полагается по случаю праздника демократии. Куда делись грозовые тучи? Куда делась публика, наэлектризованная до отказа тридцать одним непримиримым избирательным списком?

Репортеры бросаются выяснять. Оказывается, публика уехала купаться. И это вместо того, чтобы взорваться!

Как докладывает радио, которое ведет непрерывный полуторасуточный репортаж, более ста тысяч голосов образовали хор на берегах одного только озера Кинерет. А ведь есть у нас еще пляжи двух морей! Вместо того, чтобы четвертовать друг друга, избиратели разделись до трусов. А в таком виде нет никакой возможности отличить единомышленников от противников. Все либо сидят в воде, либо жарят на берегу кебаб. До спада большой жары, во всяком случае. А на поле боя, естественно, тишь да гладь. Примерный до отвращения порядок.

Полиция и пресса на простое.

За полным отсутствием мордобоя, радио пытается всучить слушателям два безобидных происшествия. В Иерусалиме некий старик, выйдя из кабины тайного голосования, раздраженно объявил комиссии, что при таком количестве списков он вынужден додумать дома, стоит ли вообще голосовать. В отличие от него, в Негеве, на одном из бедуинских станов некая избирательница в чадре пыталась проголосовать пять раз, пользуясь чужими удостоверениями личности. Дело в том, что ислам запрещает женщинам показывать свое лицо представителям противоположного пола не только в натуре, но и на фотографии. Уважая чужую веру, министерство внутренних дел Израиля сделало для бедуинок исключение. В их удостоверениях фотокарточку заменяет отпечаток большого пальца. Но бедуинам не надо ни заглядывать под чадру, ни звать криминалиста с лупой: они без труда различают соплеменниц по деталям их гардероба, что и позволило пресечь вопиющее избирательное мошенничество.

Бедуинская экзотика, однако, не может заменить еврейского скандала. Радиосообщениям с мест долго грозила перспектива остаться совсем без перцу, да спасибо, нашелся-таки еврей. В Беер-Шеве. У него, по-видимому, был повод сильно подозревать жену в том, что она проголосует против его любимой партии. Поэтому он побежал следом за женой в кабину, чтобы лично проконтролировать ее выбор. Когда комиссия попыталась извлечь из кабины незаконного контролера, он применил к ней грубую физическую силу. Тут-то перед одним из пятнадцати тысяч мобилизованных блюстителей общественного порядка открылась, наконец, возможность приступить к исполнению обязанностей. Буян, как сообщило радио, успешно изолирован от общества, а главное – от жены, которая исполнила свой гражданский долг без всякого нажима со стороны группы лиц или отдельной личности.

Этот большой скандал окрасил скуку до вечера, когда на участки потекли медные от загара избиратели и проголосовали так мирно, словно со вчерашнего дня, когда они готовы были выйти на баррикады, их подменили.

Любопытно, что на это обстоятельство никто не обратил особого внимания. Лишь бывший министр юстиции, комментируя итоги голосования, заметил, что день выборов прошел так, что сама родина парламентской демократии Англия может позавидовать.

А что же со списками? А то, что от большинства из них остались рожки да ножки. Свой голос, почти целиком, избиратель отдал двум крупнейшим политическим блокам. Тем самым он зачеркнул все множество остальных наших антиподов, а мандаты Маараху и Ликуду отвесил поровну, да еще с такой аптекарской точностью, что у двух этих исторических врагов не осталось другого выхода, кроме вражды в правительстве национального единства.

Сено-солома

Телевидение показало прелюбопытнейший сеанс вольной борьбы между командой еврейских интернационалистов из Аргентины и командой еврейских националистов из Союза.

Схватка состоялась на ковре программы под мирным, даже лирическим названием "Встречи". "Мифгашим". Судил ведущий программы Дан Маргалит. Прежде чем остановиться на выкручивании суставов, ударах в солнечное сплетение и других болевых приемах, которые мы наблюдали в этой встрече, надо признать, что судейство Маргалита оставляло желать лучшего.

Израильская журналистика превосходная, но по моде времени и весьма жестокая. Среди ее ведущих представителей Маргалит, пожалуй, единственный, кто не смотрит на интервьюируемых, как матерый волк на овец. Хотя и он не совсем вегетарианец. Не кто иной, как Маргалит в свое время съел Ицхака Рабина. Выследил несколько долларов, оставшихся у жены Рабина в американском банке, с тех пор, когда ее муж был послом Израиля в Вашингтоне. Можно ли не тиснуть такую грандиозную новость? Израильским гражданам воспрещается держать деньги за границей. Простым смертным нельзя, а власть имущие себе позволяют?! Муж нарушительницы финансовых законов – глава правительства! Публика вправе знать! Публика узнала, и Рабин подал в отставку. Счел невозможным оставаться на посту премьера, коль скоро жена, как он выяснил, действительно забыла закрыть заграничный счет.

При разоблачении политиков журналисты часто показывают высочайшую профессиональную этику, однако бывает, хотя и довольно редко, что этика разоблаченного политика оказывается много выше.

Рабин, кстати, не перестал давать Маргалиту телевизионные интервью, в которых нельзя заметить никакой враждебности с его стороны. А со стороны Маргалита – ровно никакой неловкости. Мягко стелет, как ни в чем не бывало.

Дело, конечно, вкуса, но мне его неизменный вид сестры милосердия симпатичней, чем шерсть дыбом у его коллег. Однако в программе "Встречи" его задушевный вид превращается в недостаток. Чтобы совладать с евреями, когда они выясняют между собой отношения, нужны не перчатки, а ежовые рукавицы.

Огнеопасный национальный темперамент моментально воспламеняется и сжигает нить дискуссии, которую пытается удержать ведущий. Маргалит со своей судебной кафедры выглядит уже не судьей, а погорельцем на пожаре. Огонь раздувается еще и тем, что кто бы с кем не сшибался: киббуцники ли с поселенцами по вопросу Иудеи и Самарии, тель-авивцы ли с жителями Кирьят-Шмона по вопросу вывода наших войск из Ливана, – в любом случае дает себя знать тяжелая злость двух лагерей, образовавшихся в израильском обществе из всех партий, движений и течений.

Из двух сторон лишь одна считается у нас оплотом мира, дружбы и прогресса. Какая – говорить не надо. Две стороны левая и правая отличаются, как медаль от палки, еще со времен светлой памяти самодержца императора Павла. Павел высочайше указал вязать новобранцам на левую руку сено, на правую солому, и каждого, кто не отличит один пук от другого и повернется не туда, бить шпицрутенами нещадно.

С тех пор на родине императора наломали много палок, а его наследники даже совершили всемирно-историческую революцию, чтобы распространять условный рефлекс на сено и солому по почте и по радио туда, куда шпицрутены покамест не доходят.

Теперь уже все человечество категорически отличает левую сторону от правой.

Вот и у нас, в глубокой нашей провинции, каждый новобранец знает: хорош тот лагерь, который утверждает, что он с левой стороны. А на тот лагерь, который поневоле торчит на неприличном месте, просто жалко смотреть. Как ни хорохорится он, сам себя стесняется – ничего не может поделать с условным рефлексом.

Но, стесняйся – не стесняйся, все поместиться слева не могут: Израиль – страна маленькая. Может, если присоединят Иудею с Самарией, положение исправится, но пока и справа довольно тесно. Трения дошли до того, что молодые люди двух наших лагерей уже и любовь между собой не крутят без учета сена и соломы.

Подобная обстановка, по-видимому, и надоумила Маргалита организовать турнир двух команд, прибывших из заграницы недавно, но немедленно разбежавшихся налево и направо. Ведь это же в самом деле любопытно: еще не успев составить себе никакого представления об израильских делах, репатриант сразу же встревает в политику да еще занимает в ней самые крайние позиции.

И вот квартет милых молодых репатриантов из Аргентины и квартет милых молодых репатриантов из Союза скрещивают свои шпаги на экране. Как всегда в таких случаях, Маргалит теряет вожжи. Противники беспрепятственно исторгают из себя негодующие вопли. И тут выясняется, что негодуют они друг на друга по причинам, никакого отношения к Израилю не имеющим.

Интернационалисты из Аргентины клеймят националистов из Союза. Как могут интеллигентные люди в наши дни придерживаться махровой правой идеологии? Правые в Аргентине убили без следствия и суда

– тысячи – вы слышите! – тысячи своих политических противников. А тайная полиция, а режим слежки и стукачей, заведенный аргентинской военной хунтой? А обыски с изъятием запрещенной литературы в Буэнос-Айресе? Знаете ли вы, что вам может быть там за одну-единственную статью Троцкого?

Превозмогая отвращение к Троцкому, националисты из Союза разражаются ядовитым смехом. Как можно терпеть дурь западных социалистов? Нашли кому рассказывать о тысячах! А замученные миллионы? Это у них тайная полиция? Подумаешь, полтора стукача! А за самиздат в лагерь не хотите? Короче, выяснилось (правда, не для самих борцов, которые ушли с ковра несгибаемыми, как и пришли), что одни стали интернационалистами потому, что в их стране расстреливали националисты. А другие стали националистами потому, что в их стране расстреливали интернационалисты.

Команды с тем и приехали в Израиль.

А в Израиле, где никто никого не расстреливает, вопрос национализма и интернационализма стоит, как мы видели, остро.

Кусочек немецкого сала

Израильское телевидение показало фильм своего корреспондента в Западной Германии Михаэля Карпина под названием "Евреи и немцы". Двадцать минут отличной кинопублицистики. Два центральных эпизода: монолог Гельмута Шмидта на встрече с руководителями еврейской общины и монолог Михаэля Карпина на кладбище в Вормсе, старейшем еврейском кладбище Европы.

Канцлера пригласили в синагогу по случаю очередной годовщины нацистской "хрустальной ночи". Ермолка на голове канцлера Западной Германии смотрится хуже, чем на других высокопоставленных головах, в число которых не входит голова Брежнева, избавленного от необходимости отмечать годовщины избиения еврейской интеллигенции визитом в Большую московскую синагогу. Евреи во все века жаждали аудиенций у разных великих калифов, и атмосферу встречи со Шмидтом создают не ермолка или другие ритуальные аксессуары, а сам факт свидания спецменьшинства с его высокопревосходительством.

В каждой черточке самоуверенного канцлера, в каждой нотке его менторского голоса проступает вельможа, не сомневающийся в непререкаемости своих суждений. Большинство его нынешних соотечественников, говорит канцлер, не запятнаны преступлениями нацистов, но в качестве народа и они не свободны от ответственности за эти преступления; с другой стороны, имена от Мендельсона до Эйнштейна не оставляют сомнения в том, что немецкие евреи всегда чувствовали себя в Германии немцами.

Это свое резюме канцлер роняет в почтительную тишину, которая услышала именно то, что и надеялась услышать.

Кадр меняется, перенося зрителя на луг, поросший немецкими маргаритками. Но нет, это не луг, маргаритки цветут вокруг замшелых надгробных плит со стертыми надписями на древнем языке евреев. Михаэль Карпин выбирает эту съемочную площадку, чтобы вежливо поспорить с успокоительными словами канцлера.

Карпин замечает, что канцлер не случайно начал перечисление плеяды знаменитых немецких евреев с Мендельсона – духовного отца еврейской эмансипации: Мендельсону в Германии предшествовало шестнадцать веков зверских гонений на евреев, о чем Шмидт деликатно умолчал. Я нахожусь в Вормсе, говорит Карпин, стою на древнейшем еврейском кладбище Европы и кое-что вам расскажу о нем.

Он обращается к своим сверстникам и соотечественникам сабрам, которые, по его словам, сладко дремлют на уроках еврейской истории.

А что знаем о своей истории мы – бывшие и настоящие советские евреи? Скажем, о той же Германии. Что нам известно, кроме того, что был Гитлер, а "теперь это уже не та Германия"? В Вормсе поработали крестоносцы, и, чтобы не принимать смерти от их меча, евреи сами накладывали на себя руки. Но чернь надругалась даже над трупами, давно истлевшими под ковром немецких маргариток. Однако почитаем страничку из счастливой эпохи Мендельсона. В Дрездене в 1882 году был созван международный конгресс антисемитов, потребовавший изгнания евреев из Европы. В Берлине Марр организовал антисемитскую лигу; его брошюра "Победа еврейства над Германией" выдержала несколько изданий. Трейчке, известный историк, рекомендовал возврат к временам бесправия евреев.

Дюринг призывал к вытеснению евреев из государственной и общественной жизни и предостерегал от смешанных браков, могущих привести к "ожидовлению крови". Евреев выталкивали из ресторанов, били на улице и в вагонах. В Нейштетине, Гаммер-штейне, Конице, Бублице, Ястрове начались погромы. В Скурце, в Ксантене, Сконице шли процессы по обвинению евреев в ритуальных убийствах. Придворный пастор Штеккер основал партию юдофобов. Правительству подавались петиции с требованием ограничить переселение евреев из других стран, убрать евреев с государственных должностей, не допускать к преподаванию в немецких школах.

Эту страничку я выписал из книги молодого философа Марка Вайнтроба об антисемитизме, изданной в Риге в 1927 году. Четыреста страниц этой книги, проникнутой идеей ухода евреев из галута как единственного средства спасения, убеждают, что французы, испанцы, итальянцы, англичане обращались с нами не лучше немцев. Автор, однако, не мог предвидеть, что ему самому уготована судьба евреев Вормса, и ровно через пятнадцать лет после выхода его книги он, Вайнтроб, проглотит цианистый калий, чтобы не унизить себя смертью от руки палачей.

Михаэль Карпин, израильтянин, отрекшийся от диаспоры, и потому довольно безучастный к ней и слегка ее презирающий, внезапно вспыхивает, когда видит – и показывает нам – кадры чествования немцами их любимого юмориста – еврея Кишона. Книги Кишона расходятся в Германии миллионными тиражами; Кишон приезжает в Германию и участвует в карнавальном банкете с шутовской короной на голове, увеселяя присутствующих остроумным спичем на отличном немецком языке. Кишон – израильтянин, Кишон – бывший венгерский еврей, спасшийся из немецкого концлагеря.

Так что фильм Михаэля Карпина не о немцах, а о евреях. О нас, чьи предки после изгнания из Испании, наложили на нее "херем"^[*], оставшийся в силе четыре столетия. Нашего же уважения к своим мертвым и к самим себе не хватило и на одно поколение.

Карпин показывает аэропорт в Кельне, превратившийся в главную плодоовощную базу Израиля в Европе. Не называя жертву жертвой, а преступника – преступником, он изучает их противоестественную тягу друг к другу. Немецкие города стали побратимами израильских городов. Израильские школьники регулярно ездят в гости к немецким школьникам и принимают их у себя. Коммерция процветает. Я разъезжаю на немецком "фольксвагене", а мой сосед, бывший польский еврей, отказавшийся от репарационных немецких марок, по мнению одних, – чудак, а по мнению других, – и вовсе дурак.

Коренной израильтянин Карпин судит коренных израильтян. Он не говорит о нас, о репатриантах, пытающихся ущипнуть кусочек немецкого сала. Мы – нет, не все, разумеется, не все! – беремся доказывать свое знание немецких колыбельных песен, чтобы выколотить немножко германского пособия на спокойную еврейскую старость. И мы – не все, разумеется, не все! – меняем Тель-Авив и Хайфу на Берлин и Аахен, не догадавшись, кажется, освоить заново только Вормс. Послушать таких новоявленных немцев из СССР через Израиль – не надо слушать канцлера Шмидта: они вам поклянутся памятью родной матери, погибшей от руки нацистов, что в Германии ныне пошел иной немец, только и мечтающий о том, как бы услужить еврею.

Кажется, так оно и есть, если поглядеть на физиономии немецких поклонников Кишона на банкете. Мы обрели свое государство, но еще не скоро обретем достоинство средневековых вормских евреев.

Театр профессора органической химии

К приезду Миттерана наше телевидение показало французский фильм. Фильм посвящен жизни и творчеству Жака Бреля, страдальца-поэта. Брель больше всего известен как эстрадник, потому что о своих муках в этом мире, который живет не по правде, он кричал с эстрады.

Воспаленная совесть роднит далеких и абсолютно непохожих людей. Поэтому фильм о рано умершем певце-бельгийце из Парижа напомнил мне о документальной ленте израильского телевидения, посвященной благополучно здравствующему в Иерусалиме старику-еврею, профессору органической химии и нейрофизиологии Йешаягу Лейбовичу.

В Израиле профессор знаменит не работами по энзимам, снискавшими ему известность в научном мире, а криком о том, как жить по правде.

Авторы фильма замечают, что многие считают старого биолога интереснейшим современным израильским мыслителем, а многие другие решительно отказывают ему в этой чести. Есть еще и такие, кто вообще записывает Лейбовича в еретики. Дело в том, что речь идет о человеке верующем, неукоснительно выполняющем предписания религии, тогда как его религиозное мировоззрение поражает вызывающей непокорностью. Его интеллектуальное бесстрашие не уступает мужеству, которое Лейбович доказал в Войну за Независимость, когда командовал ротой защитников осажденного Иерусалима.