Текст книги "Зона проклятых"

Автор книги: Артемий Ульянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

ПОВЕСТВОВАНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ

«Псы государевы» гуляли в бывших владениях Сатина на широкую ногу. Головорезы Орна не отказывали себе в удалом веселье, благо еды и ягодного вина было вдоволь. Упившись вусмерть, носились они дикими ордами по селу, наводя животный ужас на тех крепостных, что не подались в бега. Рубили скот, походя насиловали баб, жгли сено стогами. И лишь когда спалили избу на окраине села вместе с тремя крестьянами, что не выказали им должного почтения, Орн быстро и жестко образумил их, собственноручно повесив зачинщика пожара на воротах боярского дома. Пирушки продолжались, но прежней дьявольской удали в них уже не было.

Сам немец не кутил с ними до утра, не играл в кости и не бесчинствовал над людьми. Он был непривычно сдержан, холоден и чуть заметно возвышен. Колдун жил в предвкушении следующего полнолуния. Перстень мироздания, что показал ему демон в пляске заколдованных искр, неотвратимо приближался к чернокнижнику. Орн чуял его своим звериным нюхом, но знал, что тот еще не близко.

Он был готов встретить купцов в любую минуту. Лучшие его бойцы, самые смышленые и дисциплинированные, посменно стояли в карауле на всех подступах к дороге, что вела прочь из Осташкова и по которой можно было добраться до Москвы. Рядом с отдаленными постами стояли стога сухого сена, обильно политые смолой. Дозорные, увидевшие купеческие повозки, должны были тотчас запалить их. По черному дыму дозорный на подворье сразу определил бы, что пожаловали гости.

Спустя неделю после черной мессы Перстень, дарующий его обладателю нечеловеческую власть над людьми, от грязного холопа до заносчивого спесивого монарха, стал сниться немцу почти каждую ночь. Размах той небывалой власти, что он сулил, пьянил колдуна, временами приводя на грань помешательства. Во сне, да и наяву, опричник запускал в эту власть пальцы, словно в сундуки, полные жемчуга. Он страстно желал обладать ею, будто законной женой. Изо дня в день он примеривал ее на себя, воображая, как сметет он с лица земли Европу, бросив на нее орды диких и преданных северных рыцарей. Но кроме власти, которая неизбежно обрывается с последним вдохом того, кто ею облачен, Перстень мог наградить хозяина самым бесценным даром, который только может представить себе человек. В умелых и безжалостных руках, не гнушающихся людскими жертвами, он способен сделать человека бессмертным. Орн знал это и был готов на все, чтобы завладеть сокровищем.

Но полнолуние близилось, а сигнальные стога так и стояли нетронутыми. Немец заметно нервничал, срываясь на первых попавшихся живых существах. Но в тот день командир опричников был спокоен и нетороплив. Пройдясь по боярскому саду, он уже было направился на подворье, как краем глаза увидел старуху, одетую в черное рубище с глубоким капюшоном. Она стояла, вытянув руку в его сторону, будто прося милостыни.

– Эй, кто дозволил тебе быти на дворе моем?! – прошипел Орн, мгновенно закипая. Старуха промолчала, лишь подав вперед себя посох. Опричник чуть отпрянул, увидев, что он увенчан искусно вырезанным крестом.

– Господь всемогущий дозволил. Он мой Владыка, а другого дозволения мне и не надобно.

– Мне твой Бог не указ. Сгинь с очей моих! Не зови свою погибель! – грозно ответил немец и презрительно сплюнул ей под ноги.

– Твоя воля, боярин, – послушно согласилась из-под капюшона Пелагея, но так и не сдвинулась с места. – А прежде услышь слово Божье, что я тебе помолвлю.

– С Богом себя равняешь? Сие великая ересь есть, а ересь мне люба, – со злобной улыбкой сказал колдун. – Молви, юродивая.

– Сгинуть мне велишь, а сам сгинешь в геенне огненной, в муках великих вечность свою коротать станешь, коли не покаешься в грехах да не почнешь молиться за все души невинные, что загубил.

– Да что ты мелешь, старая дура? Али не ведаешь, что я пес государев? По его велению казню изменников, что против царской власти восстают. А власть сия на земле – от Бога, коему ты служишь.

– Дочь стряпухину рогатому в жертву принести – на то воля государева была? – спросила богомолица, гордо подняв голову, отчего стало видно ее лицо. Оно было спокойно и исполнено силы, которая светилась в белесых глазах, что были одного цвета с весенними небесами. Когда опричник заглянул в них, ему стало не по себе так внезапно, что он искренне испугался своего смятения перед сгорбленной старухой.

– Почто напраслину возводишь? – сдавленно прошипел он, отступая на шаг назад.

– Истина в устах моих. Не будет тебе прощения на этом свете! Но душу свою спасешь, коли с покаянием примешь веру православную.

– Да как ты смеешь указывать мне, боярину? На колени, тварь! На колени, коли жизнь мила!

– Жизнь моя во служении Господу! – выкрикнула Пелагея, задохнувшись от праведного гнева и воздев посох над головою. – Покайся! Моли о прощении Господа нашего и Богоматерь Пречистую, ирод!

– Ирод? Великое избиение младенцев сотворил он, а я тебя изничтожу за твой поганый язык, что скормлю я псам на дворе! – прогрохотал опричник, не решаясь приблизиться к зловещей вещунье. Страх перед ней необъяснимо рос внутри колдуна, потому что в эти минуты он не чувствовал над собой защиты дьявола, впервые за многие годы.

– Нечестивец! Дьяволово порождение! Нет тебе прощения и места нет среди люда, что Господа Всевышнего славит! Будь же ты проклят до скончания веков!

Орн вздрогнул, похолодев. Тысячи раз слышал он проклятия из уст тех, кого истязал. И лишь смеялся над ними, веря, что проклятия эти делают его лишь сильнее. Но сейчас… Слова старухи отзывались липким ужасом в его темной жестокой душе. Словно видя это, старуха вскричала, зажав нательный берестяной крест в сухих костлявых пальцах:

– Да укрепится проклятие мое стонами и муками невинно убиенных мучеников, коих погубил ты, безбожник! Да станут они проклинать тебя из райских пределов, моля Господа и Архангелов Его сокрушить бесовскую плоть твою! Истинно, быть тебе в адовом пекле до новой луны!

Голос ее, доселе старческий и дребезжащий, теперь уверенно вздымался над колдуном, усугубляя первобытный страх, сковавший волю опричника.

Если бы был он христианином, пусть и безмерно падшим, то рухнул бы на колени перед юродивой, молясь и каясь. Каждый из его отряда поступил бы так, услышь он такие проклятия из уст богомолицы. И страх Орна перед пророчеством вещуньи, необъяснимый для него самого, достиг высшего предела. Да только родил он в сатанинской душе не покаяние, а новый грех.

Перепуганный опричник рванулся к Пелагее. Вырвав из ее рук посох, он перевернул его крестом вниз и неистово ударил оземь, воткнув в молодую траву. Сорвав капюшон со старухи, читающей молитвы, он схватил ее за волосы и потащил на подворье, хрипло бранясь на немецком и брызжа слюной.

Когда Орн ворвался на двор боярского дома, волоча за собой вещунью, сонный хромой опричник Семен, дремавший на крыльце дома в утреннем пьяном забытьи, проворно вскочил. Потерев заспанные глаза, он поначалу озорно глянул на своего командира, предчувствуя кровавое веселье. Но приглядевшись, понял, что боярин тащит на расправу Божьего человека. От крепостных он слышал рассказы про старую отшельницу, что изредка появляется в селе, помогая его жителям травами и молитвою. Да и сам надумал разыскать ее, чтобы просить избавить его от болей в ноге, что частенько не давали ему спать. Оторопело открыв рот, он с испугом пялился на Пелагею, крестившую Орна.

Бросив ее посреди двора, чернокнижник вперил злобный взгляд в растерянного Семена, торопливо осенявшего себя крестным знамением.

– Кличь Порфирия! Сыскал я ему работенку! – гаркнул Орн и расхохотался.

– Помилуй, боярин! Негоже Божью отшельницу-то… Великий гнев Господень покарает, – тихо пролепетал он, не глядя на своего командира.

– Ослушаться мя дерзнул, опричник? Запамятовал, чью волю вершим? Государя Иоанна Васильевича от измены оберегаем! А сия тварь грязная в измене повинна! Али подле нее на колу издохнуть желаешь?

Ни жив ни мертв, бросился Семен в избу, зовя Порфирия. Тот вскоре показался на дворе. Тощий, беззубый верзила, жилистый и проворный, он был умельцем по части пыток, способный подарить немало страданий всякому, кто попадется в его опытные руки, омытые потоками людской крови и слез. Помилованный разбойник, он и сам немало вытерпел под кнутом и раскаленным железом, а потому был с болью накоротке, зная все ее повадки. Его умением восхищались даже бывалые живодеры. Искусно лавируя между несносными муками и смертью, дающей несчастному избавление, он мог так долго пытать жертву, как того требовал опричный суд. Но и Порфирий, глянув на Пелагею, беспомощно лежавшую в пыли двора, заметно помрачнел.

– Чего изволишь, боярин? – тяжело спросил он, еще надеясь, что дело кончится обычной поркой.

– Повсюду измена государева! – взревел Орн, заметив смятение на лице бывалого палача. – Сия ведьма проклинала слуг государевых. А посему – и дело государево придала проклятию!

Порфирий удовлетворенно кивнул. Хоть он и не поверил немцу, но посчитал, что теперь это чужой грех. А он, человек служивый, не может ослушаться приказа, что есть сама царская воля.

– Повелеваю! – зычно протянул Орн, пинком опрокинув старуху, поднявшуюся на колени. – За колдовской навет супротив самодержца всея Руси Великой Иоанна Васильевича высечь ведьму кнутом!

Семен украдкой облегченно перекрестился, благодаря Бога за то, что не допустил убийства праведницы.

– А после сего наказания – придать смерти, посадив изменницу на кол.

Теперь Семен еле слышно охнул. Порфирий же, в душе переложив груз ответственности за страшное злодеяние на своего командира, молча направился в избу за кнутом.

Опричники начали стягиваться к месту казни прямо напротив просторного терема, на совесть выстроенного прежним хозяином. В их толпе гулял приглушенный шепот, в котором слышался страх перед карой Господней, что неминуемо последует за убийством богомолицы. Заслышав его, Орн окриком велел своим молодчикам убираться прочь. И те с готовностью повиновались. Не желая быть свидетелями страшного греха, потянулись они вон со двора, крестясь и бормоча под нос молитвы.

– Проклинаю тебя, нечестивый безбожник! Гореть тебе вечно в адском пламени! – вещала старуха, когда Порфирий тащил ее, связанную и нагую, к бревну, лежащему на козлах. – Да явит Господь тебе свой праведный гнев и укрепит мя в муке, что приму я за ве… – она не успела закончить, получив от Орна удар сапогом по лицу; заставивший ее подавиться выбитыми редкими зубами и хлынувшей кровью.

– Прости мя, грешного. Не своею волею, видит Бог, – прошептал Порфирий, привязывая вещунью.

В первые же удары кнута, плотоядно засвистевшего над телом несчастной Пелагеи, палач вложил все силы. Порфирий решил закончить дело одной лишь поркой, быстро вышибив дух из немощного тела старухи. Весеннюю благость, разлившуюся по Осташкову, вспорол вой вещуньи.

– Пороть, чтоб живой ей быти, покуда на колу не издохнет! – взревел Орн, подскочив к Прохору и отвесив ему подзатыльник. Подняв слетевшую шапку, опричник повиновался, ослабив удары.

Умерла Пелагея на колу, как и приказал Орн. Широко расставив ноги, немец стоял напротив крохотного тельца старухи, читая сатанинские молитвы на неведанном языке, который звучал из его уст на черной мессе. То был арамейский, на котором говорили на Земле обетованной во времена Иисуса, но произнесенный задом наперед. Окатывая несчастную ледяной водой, когда та теряла сознание, чернокнижник просил своего черного покровителя помочь ему завладеть Перстнем мироздания, клятвенно обещал вечно верно служить Люциферу, если тот дарует ему власть и бессмертие. Когда окровавленное острие кола проткнуло горло мученицы, пройдя ее тело насквозь, Орн наклонился к старухе вплотную, заглядывая в мертвые пустые глаза. Напоив свой медальон кровью, стекающей изо рта жертвы, он ухмыльнулся и плюнул ей в лицо. Повернувшись к Порфирию, сказал:

– Хоронить не сметь. Снести в лес, в болото. Пусть в смраде зловонном покоится, как и подобает изменникам, что на государя осмелятся проклятия насылать.

Тот лишь коротко кивнул и принялся снимать старуху с кола.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ

Небольшой районный кинотеатр, построенный при большевиках, которые свято помнили, какое из искусств является важнейшим, доживал свои последние деньки. Как он уцелел среди многозальных монстров американского образца, оснащенных игровыми автоматами, барами с попкорном и туалетами с музыкой, было загадкой. Но скоро и ему суждено было пережить чудесное перерождение из скромного культмассового учреждения для пролетариата в прогрессивный киноцентр для представителей среднего класса. Эти стены еще помнили председателя райкома, резавшего красную ленточку перед его фасадом в окружении пионеров, а потому тосковали по «Фитилю» и стеснялись прыщавой американской комедии про заокеанских подростков, напичканную пошлыми ужимками в исполнении смазливых мордашек.

В будний день на дневном сеансе народу почти не было. Спящий пьяный мужичок, скучающий хиппи, мамаша с вертлявым подростком да две влюбленные парочки, совершенно не интересующиеся тем, что происходит на экране. Через пять минут после начала фильма, когда мужичок уснул, а влюбленные принялись за петтинг, в зале показалась крепкая мужская фигура. Педантично отыскав среди пустых рядов кресло, указанное в билете, он сел. Спустя несколько минут скучающий хиппи поднялся со своего места. Решив забраться повыше, он прошел в верхнюю часть зала и плюхнулся на крайнее в ряду сиденье. Скептически поглядев в экран пару минут, он наклонился вперед, опираясь о спинку впереди стоящего кресла, рядом с которым сидел опоздавший мужчина. Тот, поморщась от глупой и несмешной шутки главного героя, откинулся в кресле. Заложив ногу на ногу, он развернулся в нем боком, словно хотел пожаловаться скучающему хиппи на паршивое кино. А так как факт этот был очевиден, разговор потек в другом русле.

– Ну, что у тебя? – спросил хиппи.

– Пока ничего. А ты чем удивишь? – ответил мужик.

– ФСБ на ушах. Работают круглосуточно.

– Очевидное-невероятное? То есть все версии трясут, от очевидных до невероятных?

– Очевидных-то нет, Кирюха. Есть тропинка, но, правда, ведет она неизвестно куда.

– Ты про свидетеля, Федь?

– Слушай, Кирюха… Ты такой информированный… на хрена я тебе нужен, а?

– Так я больше ничего и не знаю. Так что давай сдавай своих.

– Не дави на совесть, а то ампулу разжую. В общем, мужик хотел зайти в магаз на Звездном, но ему с работы позвонили и сказали, что надо срочно ехать. Он не зашел, а был в нескольких метрах. Вернулся с работы – магаза нет.

– А что за магаз? – спросил Васютин, глянув на Малаева.

– Говорит, что-то вроде «Все для дома». Маленький такой, синенький. Названия на фасаде не было. Зато была реклама в витрине. Все электроинструменты по триста рублей. И дрель нарисована.

– Федь, я бы обязательно зашел! Даже если у тебя дома склад с дрелями, очень любопытно глянуть на такое чудо.

– Любой бы зашел, – согласился хиппи. – Вот и он сразу, как освободился, туда и ломанулся за дрелью. А вместо халявы – газон.

– Это, часом, не палатка была?

– Клянется, что нормальный магазин – стены, двери, витрины. Причем проверялся на датчиках. Он смекнул, что это странно, – и в ментовку. Занимались им наши.

– Где экспертизу делали?

– Кирюха, даже две экспертизы делали. В Сербского и в Институте психиатрии. Здоров. И кровь чистая.

– И чего дальше, Федя? След взяли?

– Не, сплошной газон. Собаки никак не отреагировали. Никто не видел там магазина. И во всем Останкино такого нет. И ни в одной торговой точке Москвы дрели за триста рэ не отдают. Вот так, Кирюха.

– Жаль, что не отдают.

– Эт да!

– Получается, Федя, что тема с магазином – единственная. А чтоб ты меня за нахлебника не держал, я тебе вот что скажу. Моя клиентка вспомнила, что когда последний раз с мужем говорила, тот сказал дочери, что они сейчас обязательно в магазин зайдут. Она уверена, что ребенок просил сока. И было это на Звездном. Вот так, Федя.

Малаев поправил волосы, очки и огладил бороду, словно собирался фотографироваться на паспорт.

– Значит, товарищ подполковник, можно теоретически предположить, что все пропавшие заходили в какие-то магазины.

– Так, Федя, можно что угодно предполагать. А что твои колдуны?

– Тут интересно, хоть ты до сих пор и скептик.

– Не, я тем не верю, которые кремы заряжают. А твоим приходится верить.

– Ну, тогда слушай. Двое моих хлопцев, я тебе о них уже говорил, в районе ничего не почуяли. Вообще ничего. Но оба они были в квартире одной из пропавших, где она прожила последние четырнадцать лет. Ей тридцать семь, домохозяйка. Работали с ее фотками и личными вещами. Так вот, один сразу и однозначно ее похоронил. А другой очень долго щупал и сказал, что Ци ее чувствуется.

– Федя, Ци – это жизненная энергия, да?

– Абсолютно верно. То есть она жива. Но он убежден, что связи с этим миром, с вибрациями планеты, у нее нет. Понял?

– Нет конечно.

– Объясняю на примере. Компьютер работает, но выхода в онлайн у него нет. Вроде бы она жива, но как будто в далеком космосе. Говорит, впервые с таким сталкивается. Я им дал вещи и фото двух других. Результат абсолютно идентичный. Один говорит, что они в могиле, другой – что живые, но не на земле.

– Федь, и как нам эта мистика поможет?

– Не знаю… Мне размышлять помогает.

– Могут твои хлопцы ошибаться?

– А как же… Конечно, могут.

– Ну, Федя, давай развивать.

– Развивай. Ты же у нас мент.

– Сыщик, – поправил его Васютин. – Картина такая. Пропадают граждане, которые не должны пропадать. Очень положительные, без дерьма в биографиях и головах. Семейные, то есть нагруженные социальными обязательствами и человеческими привязанностями. Граждане отборные, а не кто попало. То, что все они в момент исчезновения были не за рулем, хотя тачки имеют, говорит об отборе. Иначе бы они метили место исчезновения брошенной машиной. А кто-то этого не хочет.

– И среди них нет силовиков. Пока, во всяком случае, не было, – встрял хиппи.

– Да, Федя. И это тоже. Или этот «кто-то» не любит мундиры, или совпадение. Если исключить совпадение, то это еще одно доказательство отбора. Итак, сам механизм. Есть вероятность, что пропавшие видят какой-то объект, который не видят другие. Некий фантом, так? Так. Муляж чего-то обыденного, но с какой-то притягательной особенностью. Они вступают в контакт, и с ними что-то происходит в чисто физическом смысле. В наших координатах от них ничего не остается, даже одежды или вещей.

– Ну, или мы не можем их найти, – задумчиво добавил Малаев.

– Ну, или так. И как тебе картинка? – ехидно спросил Васютин и отвернулся к экрану.

– Для меня, товарищ подполковник, очевидно то, что все это – результат осознанных, разумных, спланированных действий, – невозмутимо ответил Малаев. – Ты, Кирилл Андреевич, очень правильно заметил, что те, кто пропадает, в нормальных условиях пропадать не должны.

– Хочешь сказать, что это делается для привлечения внимания? – с произнес Кирилл.

– Для скорейшего привлечения внимания. И еще для того, чтобы сразу была видна сверхъестественность всего этого. Если бы маргиналы пропадали – тысяча реальных объяснений бы нашлась. А так – необъяснимо, мистика. Я уж про полное отсутствие следов и не говорю. Нам, товарищ подполковник, силу демонстрируют.

– Допустим. А цель? Кто-то понтануться хочет?

– Цель есть. Должна быть. Кирюха, а ты в инопланетян веришь?

– Не-а. Только в МКС. А в конторе верят?

– Да черт их знает…

– Ну что, Федя. Мы прогрессируем.

– Ты прогрессируешь. Я, товарищ милиционер, знал, что здесь замешан иной разум, еще когда мы на баскетбол ходили.

– И что с того? Пока мы цель и механизм не объясним, это все схоластика и самолюбование, друг мой.

Несколько минут они сидели молча, погруженные в свои мысли, не замечая американских подростков, которые отчаянно ломали дешевую комедию. Первым очнулся Васютин.

– Коллега, вам не кажется, что фильм – редкое дерьмо?

– Да, дерьмо. Так и планировалось. Если б мы с тобой на «Белое солнце пустыни» пошли, ты бы за Сухова переживал – думал бы через раз.

– Где теперь?

– Бассейн, Кирилл Андреевич. Очень уж любопытно на вас, коллега, в резиновой шапочке посмотреть.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ДВАДЦАТОЕ

Васютин вышел из кинотеатра первым. Федя – через десять минут. Лил мерзкий апрельский дождь, быстро превративший весну в осень. Юркнув в машину, Кирилл отправился по разным незначительным делам, которые накопились за прошедшую неделю. Настроение было паршивое, ведь он отчетливо понимал, что сможет вернуть своей клиентке мужа и дочь, только если произойдет невероятное чудо, к которому он не будет иметь ни малейшего отношения. Ощущение беспомощности усугублялось чувством ответственности перед Марией и Матвеевым. Вместе они образовывали отвратительную парочку, способную растоптать любые позитивные чувства. Да еще этот дождь, будь он неладен!

«А ведь я варюсь в самой гуще эпохального события. Такого в истории человечества еще не было. А мне вот – повезло», – пытался он настроить себя на нужный лад. Но вскоре оставил эти попытки как совершенно бесполезные. Беспомощность и ответственность были здесь и сейчас и покидать его не собирались.

Закрутившись в беспокойной пляске мелких дел, он не заметил, как пришло время возвращаться домой. «Семью потискаю и жрать сяду, – решил он, тронувшись в сторону дома. По дороге пытался понять, какие именно люди могли бы посодействовать ему. Дождь усилился, а вместе с ним выросла и тревога. – Нервишки стали пошаливать. Мне уж давно не двадцать», – поставил он себе диагноз, пытаясь задорно улыбнуться. Получилось натужно. Смертельно захотелось обнять жену и сынишку. Прибавив газу, он стремительно близился к дому.

Когда палец лег на кнопку дверного звонка, ему показалось, что он забыл телефон в машине. Порывшись по карманам, Кирилл нашел трубку и позвонил в дверь. Сейчас за порогом начнется трогательная возня, а потом будет счастье.

Секунды летели, а возни слышно не было. Он нажал на звонок еще раз. И еще. «Нету дома, – констатировал Васютин, вынимая ключи. – Странно… Олюнька вроде никуда не собиралась вечером, – думал он, переступая порог квартиры. – Днем они к стоматологу ездили. Давно должны быть дома».

Вызвав с сотового номер жены, он разулся, скинул куртку и двинулся на кухню, как и велел ему желудок. Взявшись за дверцу холодильника, потянул ее на себя. Трубка сообщила, что вызываемый абонент недоступен.

Кирилл замер. В первые секунды он просто не мог пошевелиться, словно его парализовало. Придя в себя, громко выругался и набрал номер вручную. Снова услышав автоматическую мантру про абонента, который находится вне зоны действия сети, он тяжело опустился на стул. «Кирюха! Надо бы менять род занятий. Телефон у нее разрядился, а ты в панику впадаешь. Жри давай, они скоро приедут», – успокаивал он себя.

Вновь подойдя к холодильнику, сыщик понял, что поесть он не сможет. Нервный приступ надежно избавил его от аппетита на несколько часов.

– Хавать не стану, а вот со стрессом бороться буду, – пробубнил он себе под нос, вынимая из бара початую бутылку «Гленмаранжи». Крутанув колпачок, он открыл ее, выпустив наружу тончайший букет аромата, насыщенный множеством оттенков. Потянувшись за стаканом, он вдруг передумал. Запрокинув бутылку редкого виски, Кирилл сделал большой глоток прямо из горла.

Когда теплая волна, рожденная от страсти шотландских гор к португальским бочкам из-под портвейна, покатилась по пищеводу, домашний телефон призывно заклокотал. «Это Оля. К подружке какой-нибудь заскочила. К Ленке скорее всего. От нее и звонит», – пронеслось в его голове, когда он шел к телефону, так и не расставшись с бутылкой.

– Слушаю, – сказал Кирилл, поделив всю свою жизнь на две части.

До этого «слушаю» и после.