355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Артемий Троицкий » Рок в Союзе: 60-е, 70-е, 80-е... » Текст книги (страница 10)
Рок в Союзе: 60-е, 70-е, 80-е...
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 19:14

Текст книги "Рок в Союзе: 60-е, 70-е, 80-е..."


Автор книги: Артемий Троицкий


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Надо сразу оговориться: вопрос об иностранных гостях всерьез так и не встал. Здесь, в отличие от наших внутренних дел, мы могли действовать только по официальным каналам – через Министерство иностранных дел и Госконцерт. А это очень долго. Фактор времени играл решающую роль, и мы назначили концерт на ближайший возможный срок – 30 мая. Место – самый большой в Москве крытый стадион спорткомплекса "Олимпийский" на тридцать тысяч мест. То есть на все дела у нас было ровно две недели.

В тот же день мы начали звонить группам. Никто не задавал дежурных капризных вопросов типа: "А кто еще будет играть?", или: "А какими мы будем по счету?" Все отвечали: "Да, конечно" – и без комментариев. "Автограф", "Браво", "Круиз", Александр Градский, Владимир Кузьмин и, конечно, Алла и ее "Рецитал". На следующий день в "штаб концерта" (квартиру Пугачевой") начали звонить другие группы, тоже желавшие участвовать в "Счете № 904" [81]81
  На счет № 904 Госбанка принимались добровольные пожертвования населения в фонд Чернобыля. Так мы назвали нашу акцию.


[Закрыть]
, но мы вынуждены были отказывать. Для одного вечера и исполнения без фонограммы исполнителей было и так достаточно. «Организуйте свои благотворительные концерты – теперь это можно. Или договаривайтесь с администрацией, чтобы часть выручки от обычных концертов шла на счет». Последнее сделали многие, в частности «Машина времени».

У нас были и споры. Пугачева любит помпу в голливудском духе, и она хотела, чтобы на концерте выступили артисты цирка, балет и трюкачи-каскадеры. "Мы не должны устраивать из этого панихиду. Пусть все видят, что мы не падаем духом!" Я был за "строгость" – без похоронных маршей, но и без карнавала. Мы сошлись на компромиссе: остался один балет.

Я успел съездить на несколько дней в Вильнюс на рок-фестиваль, где со сцены было зачитано обращение Аллы Борисовны с призывом присоединиться к движению "Рок на счет № 904", что и было сделано местными организаторами. Фестиваль был хорош – выступили "Аквариум", "Сиполи", "Браво", "Ария", группа Гуннара Грапса и парочка интересных новых групп, о которых я расскажу потом. Я не мог наслаждаться любимым городом и ансамблями в полной мере, поскольку голова была занята совсем другими вещами. "Браво" стали лауреатами: сейчас это было важно, поскольку для многих участие этой "самодеятельности" в концерте знаменитостей представлялось загадкой, а отгадка виделась только в том, что я "по блату" протаскиваю свою клиентуру. Строго говоря, так и было, если не считать того, что Жанна и без блата была очень хороша.

Приближался день концерта, и напряжение нарастало. Я хотел бы назвать некоторых людей, которые мало спали в эти две недели: Евгений Болдин (администратор), Анатолий Исаенко (сценограф), Матвей Аничкин (помощник режиссера, то есть Аллы, он же – руководитель "Круиза"). Ночь перед операцией мы провели в "штабе". Алле было страшно: "Я никогда в жизни так не боялась". У нас даже не было времени провести репетицию – аппаратура могла быть установлена лишь за несколько часов до начала концерта. Я предложил успокоительный тост: "Даже если завтра будет полный провал, мы соберем деньги. Это благородное дело, и народ нас простит". Билетов было продано на сто тысяч рублей. Пугачева просила, чтобы их передали в помощь эвакуированным детям. В проекте был выпуск двойного альбома и видеокассеты с записью концерта, что могло дать миллионов десять.


За шесть часов до начала концерта произошло то, чего мы давно ждали. В спорткомплекс явилась мощная делегация чиновников из Министерства культуры, различных управлений и концертных организаций. Все те бюрократы, которых мы обошли и благодаря этому сделали дело. Они были возмущены и испуганы: где официальная программа? тексты песен? разрешение? утверждение? подписи и печати? Ничего этого не было. «Мы против Градского, и кто такие „Браво“? Мы не можем разрешить этот концерт!» Мы выслушали все это и дали понять, что никакого разрешения нам и не требуется и концерт будет. Пятясь, эти мрачные мужчины и женщины скрылись в дверях, продолжая бормотать: «Имейте в виду, что мы против. Вы делаете это на свою ответственность…»

Это был потрясающий эпизод, редчайший в нашей печальной музыкальной практике случай триумфа инициативы над бюрократией. И вставал горький вопрос: неужели только страшная трагедия могла сделать это возможным?..

Концерт прошел нормально. Его снимали больше дюжины иностранных компаний и даже Центральное телевидение. Был налажен прямой телемост с Киевом, и несколько десятков рабочих и солдат из Чернобыля могли видеть его из студии, а мы – их на мониторах, которые стояли вдоль стены. Честно говоря, видеть их изможденные лица посреди нашего красочного зрелища было очень неловко. С Жанной случилась маленькая истерика, но она выступила хорошо. Градский спел прочувствованную песню о Высоцком и сорвал максимум аплодисментов. Гаина потряс западных телеоператоров своими гитарными трюками. Балет был некстати. Под конец все поднялись на сцену и спели песню о дружбе; под высокой крышей летали белые голуби.

Концерт закончен, излучение продолжается

В музыкальном отношении все могло быть гораздо более интересно, но это не было самоцелью. Мы собрали довольно много полезных денег. Мы утвердили рок как позитивную социальную силу и доказали, что рокеры – не отщепенцы, а настоящие граждане своей страны. Мы дали знать миру, что советский рок существует.

Алла выступила на пределе своих сил: ей в этот день было труднее всех. После концерта она сидела совершенно белая в своей гримерной и едва реагировала на комплименты. У служебного выхода собралась колоссальная толпа фанов. Мы попрощались. Алла с эскортом разместилась в своем старом черном "Мерседесе", я пошел пешком – мне было в другую сторону. Темный переулок, сумка на плече, массы за спиной скандируют "Алла!", и я, абсолютно один, шагаю прочь в сторону проспекта Мира. Это был патетический момент. Кстати, я направлялся на Ленинградский вокзал. В городе уже начался IV рок-фестиваль.

На этот раз в Ленинграде было весело. Фестиваль впервые проходил не в тесном рок-клубе, а в огромном Дворце культуры "Невский" на рабочей окраине города. Тусовка из всех городов была в полном сборе. Я успел скорректировать свое сознание после недавних событий и чувствовал себя прекрасно, несмотря на легкие претензии ленинградцев по поводу того, что их группы не пригласили участвовать в "Счете № 904". "Спрингстина и Гэбриэла тоже не было – так что вы в хорошей компании…".

Наташа Веселова, очаровательный куратор рок-клуба, сказала: "У нас все вдруг стали такие смелые…" Я пропустил выступление "Алисы", которые пели песни вроде "Атеист-твист" и "Мое поколение" [82]82
"Мое поколение смотрит вниз.Мое поколение боится петь.Мое поколение чувствует боль,Но снова ставит себя под плеть".

[Закрыть]
, но программа «Кино» доказала, что она права. Они начали с песни «Мы ждем перемен» и продолжали в том же боевом духе:

 
"Мы родились в тесных квартирах
новых районов,
Мы потеряли невинность
в борьбе за любовь.
 

«Алиса»


«Игры»


 
Нам уже стали тесны надежды,
Сшитые вами для нас одежды,
И вот мы пришли сказать вам
о том, что дальше:
Дальше действовать будем мы!"
 

«Кино» не только играли лучше, чем когда-либо, в песнях Виктора Цоя появился неожиданный оптимизм и социальная позитивность, далекие от недавних деклараций отчуждения:

 
"…А те, кто слаб, живут
из запоя в запой,
Кричат: «Нам не дали петь!»
Кричат: «Попробуй тут спой!»
А мы идем, мы сильны и бодры,
Замерзшие пальцы ломают спички,
От которых зажгутся костры".
 

Может быть, эти рок-марши были слишком безапелляционны и плакатны, но они точно соответствовали всеобщему состоянию ожидания, обновления, «праздника на нашей улице». Никогда я не видел в Ленинграде столько улыбок: типичный образ рокера – сумрачная отстраненность – был больше не адекватен действительности.

Настоящим шоком даже для этого фестиваля и событием в истории всего нашего рока стало выступление "Телевизора". Группа изменила состав и играла теперь синкопированный электронный фанк – идеальный фон для нервных выпадов Михаила Борзыкина.


«АВИА»: шансонье-особист Марат, идеолог Гусев

Он выбрал самую опасную дорогу: беспощадный критический анализ действительности.

 
"Каскадеры на панели играют в Запад,
Им можно пошуметь —
не все же плакать…
А только там за колонной
все тот же дядя
В сером костюме с бетонным взглядом.
…Мертвая среда, живые организмы
И тусовка как высшая форма жизни.
Авангард на коленях, скупые меценаты,
И снова унижение как зарплата.
 

«Аукцион»


 
А мы идем, мы идем —
И все это похоже на ходьбу на месте".
 

Это «а мы идем» перекликалось с песней Цоя. В первом случае, правда, фраза звучала как пламенный призыв, во втором – как сердитый вопрос. Однако здесь не было большого противоречия. Это были две стороны одной медали, две черты одного явления – того, что началось настоящее движение. Новый общественный климат, импульс обновления придали музыкантам силы и чувство моральной ответственности. Те, кому было что сказать, не боялись теперь говорить откровенно. Рокеры были одними из первых, кто это сделал, не дожидаясь указаний и прямых разрешений. Песни Борзыкина, особенно одна, испугали многих чиновников – «это уж слишком…». Ему приходилось отстаивать свое право на бескомпромиссность – и тогда он просто доставал из своего бумажника вырезки из речей М. С. Горбачева. «Там были его высказывания об инициативе масс, критике и самокритике, гласности и так далее… Но чиновники реагировали насмешливо – мало ли что там лидер говорит… Я чувствовал себя идиотом, который всем старается доказать, что дважды два – четыре…». Песня, потрясшая фестиваль и заставившая говорить о «Телевизоре» как о самой острой и значительной группе в Ленинграде, называется «Выйти из-под контроля».

 
"За нами следят, начиная с детсада,
Добрые тети, добрые дяди.
По больным местам, в упор не глядя,
Нас бьют, как домашний скот.
Мы растем послушным стадом,
Поем, что надо, живем, как надо.
Снизу вверх затравленным взглядом
Смотрим на тех, кто бьет.
Выйти из-под контроля,
Выйти из-под контроля.
И петь о том, что видишь,
А не то, что позволят —
Мы имеем право на стон.
Скажите нам – кому это надо?
Кто мы такие? Кто провокатор
Наших недобрых снов?..
Выйти из-под контроля…".
 

На этом фоне недавние «властители дум» выглядели как пророки вчерашнего дня. «Аквариум» исповедовал ностальгический фолк-рок и созерцательную «духовность» («Любовь – это все, что мы есть»), «Зоопарк» выступил с вокальным трио, продемонстрировав обычную смесь мягкой (теперь она уже казалась такой) сатиры и классного ритм-энд-блюза. «Странные игры» распались на две половины: «Игры» (братья Соллогуб с новым отличным гитаристом) играли интенсивный и довольно мелодичный постпанк, а «АВИА» (клавишник, саксофонист и перкуссионист) показали уникальный синтез поп-китча, киномузыки, рока и музыкальной клоунады. Обе группы были хороши. Из новых понравились панковые «Объект насмешек» и шоу «Аукциона», где гротескный лидер по кличке Слюнь разматывал на сцене рулоны туалетной бумаги с криками: «Деньги – это бумага!» Надежды москвичей, что они оставили рок-Ленинград позади, не оправдались. Согласен, что лучшие столичные группы – «Звуки Му», «Коперник», «Центр» – звучали более оригинально и «по-русски», но их было немного… (Что подтвердил летний фестиваль «Рок-лаборатории»). Кстати, «Браво» тем временем уже перешли в профессионалы.

«Объект насмешек»


М. Борзыкин: «Мы имеем право на стон…»

У ленинградского фестиваля случился замечательный «аппендикс». На следующий день после окончания в город приехал Билли Брэгг. Панк-бард выступал на полит-рок-фестивале в Хельсинки, и финны устроили ему и менеджеру Питеру Дженнеру туристский визит в Ленинград [83]83
  Надо сказать, что это не был первый неформальный рок-контакт. В декабре 1985 года в Ленинграде был Крисс Кросс из "Ультравоко, и он сыграл вместе с «Поп-механикой» на их концерте в рок-клубе.


[Закрыть]
. Три дня разговоров, встреч с музыкантами и душевных «джемов» во время белых ночей. Более того, удалось организовать настоящий концерт, и не где-нибудь, а в городском комитете комсомола, куда впервые в жизни пришла вся компания из рок-клуба. Билли пел, дискутировал и отвечал на вопросы типа: «Неужели вы на самом деле верите в профсоюзы?» Его неожиданной миссией оказалось утверждение идеалов рабочего класса среди скептически настроенных «красных рокеров». Он показал публике английские майки с портретом Юрия Гагарина и рисунками Маяковского, сделав при этом следующее заявление: «Многие артисты и молодые люди на Западе сейчас обращаются к советскому революционному искусству в поисках нового стиля и выхода из тупика. Вам не стоит смотреть на Запад и искать вдохновенья там – у нас самих нет ответов. Вы имеете потрясающие культурные традиции и должны расти из собственных корней…» Я был очень рад все это перевести; рок-клуб призадумался.


«Красная волна»

Не знаю, что заставило Брэгга столь истово говорить о национальных истоках, возможно, так сильно повлияла на него встреча с Сашей Башлачевым. Мы просидели ночь напролет у Бориса Гребенщикова, и все три барда пели свои песни. Башлачев был фантастичен, как всегда. Он уже стал знаменит, уехал из Череповца и жил жизнью странника-менестреля, скитаясь по просторам России и Сибири, с заездами в Эстонию и Казахстан, и зарабатывал себе на пропитание квартирными концертами. Он оставался одним из немногих «нелегалов» рока: все попытки как-то протащить его песни в эфир или напечатать стихи в прессе оканчивались ничем. Боязнь редакторов можно было понять: Башлачев писал абсолютно бескомпромиссно и беспощадно – иначе не мог. Кажется, никто сильнее его не сказал об отчаянии и распаде России («Лихо», «Некому березу заломати», «Посошок»), и вместе с тем именно он написал удивительные по мощи песни о духовном возрождении страны («Ванюша», «Имя имен», «Вечный пост»). Творчество его по сути было глубоко религиозным, хотя и далеким от формальных православных канонов. Вообще, дар Башлачева не вписывался ни в какие рамки, он одним махом бесконечно раздвинул границы нашего рока, соединив его со стихией вольной языческой песни. Он творил невероятные штуки с русским языком, обнаружив в себе едва ли не лучшего поэта своего поколения. Нельзя сказать, что никто из наших рокеров до Башлачева не пытался проецировать традиции «большой» русской культуры на свое творчество, но Саша стал первым, у кого это получилось совершенно органично, убедительно и на том уровне, каким можно мерить классику… Поэтому мне всегда было не очень ловко причислять его к клану рок-бардов: номинально, «телесно» принадлежа к рок-тусовке, душой он был где-то еще выше, дальше, глубже… Впрочем, я почти уверен: родись А. С. Пушкин на полтора столетия позже, он тоже писал бы рок-песни.

…Еще одно важное событие июня: в США вышел двойной альбом "Красная волна", скомпилированный молодой энергичной калифорнийкой Джоанной Стингрей и представляющий по шесть песен "Аквариума", "Алисы", "Кино" и "Странных игр". Пластинке предшествовала долгая история. Мисс Стингрей, сама начинающая рок-певица, впервые оказалась в Ленинграде осенью 1984 года и после этого приезжала каждые несколько месяцев. Очень активная и амбициозная особа, она подружилась со многими группами и оказалась в центре тусовки. Казалось, что богатое дитя из Беверли-Хиллз нашло для себя новый экзотический Диснейленд. Однако дальнейшее показало, что ее намерения были более серьезными. Джоанна Стингрей записала несколько английских версий ленинградских рок-песен и наконец реализовала проект "Красной волны".

Для нас ничего нового на диске не было: там свели известные (и, кстати, все "разрешенные") записи с "пленочных альбомов" 1982–1985 годов. Но для Запада это стало первой реальной возможностью близко познакомиться с настоящим советским роком [84]84
  Пара «лонг-плеев» – «Машина времени» и латвийская компиляция – были выпущены раньше, но на крошечных эмигрантских фирмах и без малейшего резонанса в рок-мире. Кроме легких неприятностей для музыкантов (которые, естественно, не несли никакой ответственности за выпуск), эти пластинки, ничего не дали.


[Закрыть]
. Удивительно, что для этого пришлось провозить пленки контрабандой и обходить законы об авторских правах… Когда я спросил Джоанну, почему она не пошла по «легальному» пути и поставила в рискованную ситуацию и группы и себя, она поинтересовалась: «Ты думаешь, они бы разрешили?» Что ж, правда, оснований для таких сомнений было предостаточно.

Наши официальные организации никогда не делали ничего в плане экспорта советского рока. Более того, они препятствовали, вопреки всякой логике и даже коммерческой выгоде, инициативам, исходившим с Запада. Весной 1985 года, например, в Москву приехали представители лондонского "Кэпитал рэдио", жаждавшие заполучить два советских рок-ансамбля на свой ежегодный фестиваль в Лондоне. Англичане слышали о двух группах – "Машине времени" и "Арсенале" и попросили Госконцерт познакомить их с ними. Ответом было: "Машина времени" давно распалась, а "Арсенал" – вне досягаемости, в турне по Монголии. Взамен им предложили несколько допотопных ВИА, безнадежных даже для нашей аудитории. В действительности, "Машина" никогда не распадалась, а "Арсенал" был даже не в Киеве или Новосибирске, а именно в Москве… Мне пришлось взять на себя функции гида; рассуждая реалистически, я порекомендовал "Автограф" и "Рок-ателье" – две вполне признанные группы с некоторым международным опытом. Но даже их "оформление за границу" в конце концов погрязло в бюрократической волоките. Позже "Автограф" сыграл две песни в московской телестудии, и этим был ограничен наш вклад в знаменитый концерт для Эфиопии…

Вся эта конспирация и "заговор молчания", устроенные официальными инстанциями, только подогревали любопытство западных журналистов. "Запретный плод" советского рока привлекал все большее внимание. В 1985–1986 годах во Франции, США, Англии и других странах вышло множество публикаций на эту тему и было снято несколько телефильмов. Самыми заметными из них были французский "Рок вокруг Кремля" и эпизод о Сергее Курехине в сериале Би-Би-Си "Товарищи". Статьи и видеосюжеты были самыми разными, претендующими на объективный анализ и сенсационно-спекулятивны-ми, ироничными и сочувствующими, достоверными и высосанными из пальца.

Почти во всех случаях информация была довольно однобокой. Повсюду фигурировали одни и те же персонажи, и картина получилась странной. Скажем, обаятельный юный тусовщик по кличке Африка занимал больше места, чем все московские любительские группы, вместе взятые. Стас Намин, Борис Гребенщиков и даже Алла Пугачева оказывались отцами-основателями советского рока, "Поп. механика" – духовным молодежным движением, интегрирующим весь ленинградский рок во главе с гуру Курехиным… Я далек от злорадства в отношении западных коллег и их смешных интерпретаций нашей рок-сцены. Все эти удивительные открытия объясняются просто: в статьи и фильмы попадали те, кто этого очень хотел и имел нужные контакты. Другие, заслужившие паблисити в не меньшей степени, но не стремящиеся к нему – в их числе "Зоопарк", "Телевизор", "Машина времени", "Звуки Му", – оставались в тени.

В 1986 году занавес начал приподниматься. "Группа Стаса Намина" поехала в США и Японию, "Автограф" – на MIDEM в Канны и вместе с "Диалогом" – в Лондон… Отклик в местной прессе был в целом доброжелательным, однако вопрос о реальной конкурентоспособности наших групп на мировой сцене оставался открытым: настоящих коммерческих туров пока не было, все визиты "мира и дружбы" имели, скорее, контактный характер.

Легко догадаться, что свежие ветры не могли не сдуть пыли и с фирмы "Мелодия". Наконец увидели свет первые альбомы "Автографа" (на седьмом году существования группы), "Аквариума" (на пятнадцатом году) и "Машины времени" (на девятнадцатом). С переходом на самофинансирование "Мелодия" уже не могла чувствовать себя в безопасности, выпуская десятки миллионов непродающихся пластинок, от Брежнева до Хренникова. Теперь нужно было не только производить, но и реализовывать продукцию, и рок стал в этом смысле подлинным спасением для тонущей фирмы. Тем более когда выяснилось, что "подпольные" продюсеры (в частности, А. Тропилло) готовы практически задаром предоставить ей накопленные за годы знаменитые записи.

Впрочем, хватит казенной информации. Главное, что жизнь забила ключом, даже фонтаном и всеобщая тусовка приобрела грандиозные масштабы. На улицах объявилось множество экстравагантно одетых молодых людей, которые теперь не рисковали быть задержанными за свои крашеные волосы, цепи на шее или балахоны из мешковины. Все они принадлежали к различным модным кланам и гордо выставляли напоказ свою стильную атрибутику. "Металлисты" пугали прохожих черной кожей, браслетами и кучей железных заклепок. "Брейкеры" фланировали пружинящей походкой во всем спортивном и американском. Возродились былые хиппи – теперь они называют себя просто "система", – с веревками на лбу, в драных джинсах и бусах. Они слушали музыку 60-х, а также "Аквариум" и их московский аналог "Крематорий". То, что "неохиппи" ничем не отличаются от такой же "системы" пятнадцатилетней давности, их нисколько не смущает: они отстаивают "вечные идеалы". По внешнему виду хиппи мало отличаются от молодых русофилов, которые не испытывают влечения к року, зато проявляют социальную активность, участвуя в реставрации церквей и других памятников старины… Кто там еще? Да, новые стиляги в костюмах и штиблетах ломятся на концерты "Браво" и рокабилли-квартета "Мистер Твистер", в то время как "новые романтики", увешанные бижутерией, томно внимают "Николаю Копернику". Радикальная богема носит солдатские сапоги и туалеты противоположного пола, у них долго не было своей группы, пока не появилась "Среднерусская возвышенность", состоящая из едва умеющих играть, но неистовых художников-концептуалистов, взрывающих в своем кураже древние табу политики и секса.

Наконец, у всей модной молодежи появился и "неформальный" враг – движение "люберов". "Люберы" – молодежь из индустриальных городов под Москвой, малообеспеченная и малоинформированная, а потому терзаемая комплексами перед лицом расфуфыренной столичной прослойки. Эти подростки из рабочих семей решили преодолеть свою провинциальную неполноценность, занимаясь культуризмом, объединяясь в шайки и избивая всех, кто вызывающе одет. Их агрессия замешана не только на бедности, но и на русском национализме – так что параллель с западными "скинхэдс" и "национальным фронтом" представляется очевидной. Зимой 1987 года конфликт "люберов" со всеми остальными (в первую очередь "металлистами") достиг внушительных масштабов вплоть до организованных побоищ с участием сотен человек с обеих сторон.

В отличие от старых недобрых времен все (ну, почти все) эти события широко освещались и толковались прессой. Теперь от журналистов стали требовать остроты, проблемности и сенсационности, поэтому "неформальные молодежные группировки" оказались одной из излюбленных тем наряду с частным предпринимательством и разоблачением бюрократов. Обычно статья начиналась с возмущенного письма представителей старшего поколения или описания мрачного бункера "металлистов" (инфернальной дискотеки, притона балдеющих хиппи). Затем следовало интервью с несколькими молодыми аутсайдерами, где выяснялось, что не такие уж они порочные, а просто хотят отличаться от других. В конце обязательная мораль: нет, мы не можем запрещать это движение, надо в нем разобраться, надо организовать ребят… Это было схематично, не очень глубоко, но все равно приятно. Впервые я стал наблюдать "альтернативную" молодежь за чтением нашей прессы [85]85
  После гастролей UB-40, когда стражи порядка запрещали публике танцевать в зале, несколько газет опубликовало сердитые статьи, осуждающие милицию и задающие вопрос: разве танцевать на концерте так опасно?!
  Такого раньше тоже не было.


[Закрыть]
.


«Вежливый отказ»

О самом роке тоже стали писать все и одинаково. Пожилые композиторы, комсомольские руководители и культур-функционеры, все били себя в грудь и восклицали: «Да! Это интересно! Это нужно молодежи!» Наиболее самокритичные признавались: «Недооценили вовремя… Действовали не теми методами…» Те, кто еще недавно квалифицировали рок как «музыкальный алкоголизм», креатуру западных разведслужб, наверное, чувствовали себя неловко.

Особая помпа развернулась вокруг "Аквариума". У компании Боба было все, чтобы стать героями дня: талант, интеллект, популярность, мученическое прошлое и спокойное настоящее. После показа полуторачасовой программы "Аквариума" в субботу вечером по Центральному ТВ все были в восторге: какие милые, интеллигентные молодые люди! Борис Гребенщиков, того ли ты ждал? "Я не хочу идти по пути Макаревича, но что же мне делать? И чего не делать?" – отвечал лидер "Аквариума", едва отдышавшись после очередного интервью корреспонденту центральной газеты. "Я готов быть сердитым – разозли меня чем-нибудь".

Причины для того, чтобы быть сердитым, разумеется, оставались. Даже в шумной про-роковой кампании были видны черты показухи и неискренности, старая болезнь громких слов и боязни сделать что-то реальное… Конформисты, монстры – все за рок! Вышли две статьи по поводу альбома "Красная волна" (обе написаны неким М. Сигаловым), выдержанные в типично "зубодробительном" стиле – но за рок! Раньше бы обвинили в "предательстве" отщепенцев-музыкантов, теперь же лицемерный гнев обрушивался на подлую американскую "пиратку" [86]86
  К тому времени Дж. Стингрей уладила вопрос о правах, заплатила советскому агентству штраф и начала новый «официальный проект».


[Закрыть]
.

Старый казенный дух активно мимикрировал под новые веяния, и это было опасно.

Что до давно загнившей так называемой "советской песни" [87]87
  Устоявшийся термин, до сих пор противопоставляемый и року, и даже танц-шлягерам. Под «советской» здесь понимается, скорее, нечто напыщенно-ходульное, мало изменившееся со сталинских времен.


[Закрыть]
, то она вовсе не собиралась легко капитулировать и уступать суверенное место «наверху», – громкие имена, титулы и большие деньги продолжали играть немаловажную роль. В ноябре 1986-го по телевидению была показана великолепная сатирическая рок-программа «Веселые ребята», главный посыл которой: молодежи нужна собственная музыка (и она у нее есть!), поэтому не надо навязывать ей казарменные стандарты [88]88
  Одна из шуток передачи: в помпезном концертном зале на сцену выходит огромного роста, до потолка, конферансье и объявляет: «Музыка Союза композиторов, слова Союза писателей: „Песня“!»


[Закрыть]
. Программа была подвергнута суровой критике за «вбивание клина между поколениями…». Во время другой съемки «Центр» исполнил «Бесполезную песню» – приговор нашей «массовой продукции»:

 
"Бесполезная песня – не болит голова.
Бесполезная песня – доходчивые слова.
Бесполезная песня – но можно потанцевать.
Бесполезная песня – не мешает спать.
Бесполезная песня – мрачное событие.
Бесполезная песня – остановка в развитии.
Бесполезная песня – творческая разновидность
Бесполезная песня – духовная инвалидность".
 

Подготовка обуви («Звуки Му»)


Джоанна Стингрей на концерте с «Кино»

Этот номер не был включен в передачу… Так что противоборство подспудно продолжалось.

Хитом сезона в Москве стала песня "Звуков Му" под названием "Союзпечать":

 
Я часто сижу и грущу.
Я умею плакать без слез.
Я делаю пустые глаза
И на каждый вопрос отвечаю «за».
Но утром по пути в киоск
Я часто хочу чего нет.
Меня научила мечтать
Свежая краска газет, «Союзпечать»…
Когда идешь мимо меня,
Не делай такое лицо,
Будто тебе наплевать,
Что скажет о нас страна, «Союзпечать»?
 

Один из главных постулатов социалистического реализма – показать, как в классическом романе Горького «Мать», героя в его диалектическом революционном развитии. Вот, пожалуйста.

Я сыграл со "Звуками Му" на гитаре в концерте, посвященном первой годовщине "Рок-лаборатории". Шоу закончилось невиданной оргией: Петр Мамонов лежал, свесив ноги со сцены, а девушки из публики лизали его черные лакированные ботинки. Перед ними выступала истеричная блюзовая группа "Вежливый отказ", разбросавшая по сцене куски сырого мяса… Открытие сезона в Ленинградском рок-клубе (в присутствии некоторых членов "UB-40"): "Аукцион" показал новую программу "В Багдаде все спокойно", включающую танец живота и откровенные намеки на афганскую войну; "Игры" долго тянули припев со словами "Ничего родного, ничего святого"; "Телевизор" закончил свое отделение "Революцией" Джона Леннона и обещанием осуществить ее на деле; "Аквариум" начал выступление с требования очистить зал от дружинников и спел реггей "Вавилон", во время которого вся публика встала на сиденья кресел и пела хором. Дисциплинированная рок-община начала входить во вкус раскрепощенности.

Один из концертов "Кино" состоялся на следующий день после встречи в верхах. "К сожалению, в Рейкьявике руководители наших двух стран не смогли договориться. Но здесь на сцене мы, русские и американцы, можем достичь полного взаимопонимания", – объявил Виктор Цой и представил публике Джоанну Стингрей. Они исполнили двуязычную песню. Американка пела что-то вроде:

 
"Поцелуй меня раз,
Поцелуй меня два,
Чувствую себя так здорово,
Чувствую себя так в кайф,
Мне нужно больше твоей любви…" и т. д.
 

Русский текст был менее прямолинеен:

 
"Ты чувствуешь волны,
мягкие волны за спиной,
Вставай, а то потом никто
не сможет тебя спасти.
Линии жизни на твоих руках
почти до плеч.
Смотри, все реки встают на дыбы,
им некуда течь…"
 

Блестящий рок-Вавилон Москвы и Ленинграда страдал единственным недостатком: из большого шума появлялось очень немного хороших новых групп. Тем более обещающим выглядело оживление провинции. После того, как опыт первых рок-клубов официально был признан полезным и конструктивным, аналогичные объединения стали расти повсюду, как грибы после дождя: Свердловск, Новосибирск, Одесса, Вильнюс, Минск, Ярославль, Владивосток и т. д. (Только в Средней Азии все было по-прежнему тихо.) Я ездил с одного местного рок-фестиваля на другой, и из сотни прослушанных групп несколько было хороших.


Альгис Каушпедас

Во-первых, «Антис» («Утка» в переводе с литовского) – фантастическая группа, настоящее открытие 1986 года. Они играли на открытии вильнюсского рок-клуба вместе со «Звуками Му» и оставили мало шансов главному московскому экспонату. «Антис» соединяет интеллект и воображение своих лидеров, нескольких молодых архитекторов, с классной игрой сайдменов, полупрофессиональных джазовых музыкантов. В фокусе – певец Альгис Каушпедас, двухметровый монстр-обольститель, похожий на утонченного графа Дракулу. Его ввозят на сцену в гробу, откуда он начинает говорить по телефону, и сюрреалистическое шоу продолжается… Затем «003» – диковатая постпанковая группа из Калининграда, подкупающая какой-то странной нервозной пластичностью. «Ироникс» (Горький) – молодая поэтесса Марина Кулакова читает стихи в стиле рэп под компьютерный ритм. «Калинов мост» из Сибири: размашистый блюз, неожиданно обнаруживающий черты сходства с русскими песнями. Интересные пленки приходили из Свердловска, Владивостока, Поволжья. Желанные «признаки жизни»: ведь Москва и Ленинград – это еще не Россия… Меня всегда гипнотизировали размеры моей страны: казалось, эта огромная территория таит множество открытий. Если там есть электричество, то должен быть и рок! С детства я знаю известную картину – «Ленин у плана электрификации»: вождь революции смотрит на гигантскую карту со светящимися на ней точками… Почему-то я об этом вспомнил.

А "Аквариум" тем временем уже собрался в Америку. В преддверии этого была написана новая песня со словами:

 
"Зачем, бабушки, вам такие уши?
Зачем, бабушки, вам такие зубы?
Спасибо, бабушки, что пришли
нас слушать…
Прощайте, бабушки, —
ваш прицел был верен.
Прощайте, бабушки, —
ваш взгляд гасил пламя,
Но кто сказал вам, что вы вправе
править нами?
…Стая бабушек, лети в ночном небе,
Летите, милые, летите!"
 

Было похоже, что «улетающие бабушки» никогда не вернутся; мы делали шаг в чудный новый мир.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю