Текст книги "Раскаты"

Автор книги: Артем Приморский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

«А если оставить на вырост… Нет»,– мужчина отбросил эту глупую затею. Откуда ему знать, какой будет мода через десять, через двадцать лет? Ника должна ходить в новых нарядах, а не в платьях своей сумасшедшей матери. «Вот он, воистину плохой знак, не то, что кровать… А ведь как будет похожа. Лицо уже обретает ее черты… Лишь бы характер не передался…»

Нет, твердо решил Арцыбашев, этого не будет. Он всегда уделял ей внимание, был ласков и добр. А теперь, с помощью своей матери, он окружит ее двойной заботой.

После душа Арцыбашеву предстояло сделать самое неприятное – позвонить отцу Анны. Он дозвонился до главной конторы, но вместо Прокофия ответил какой-то приказчик:

– Компания Антонов и партнеры, слушаем вас.

Это все облегчало.

– Передайте, что звонил Арцыбашев. Его дочь завтра привезут в Питер.

– Подождите, чью дочь?

– Прокофий знает, чью!

Арцыбашев положил трубку. Пусть сам звонит и узнает, что случилось. Возможно, уже знает – пунктуальные доктора из Москвы могли позвонить и ему тоже.

…Когда мысли в голове начали вести себя расслабленно и слишком нагло, Арцыбашев перестал пить коньяк.

– Иван, ужинать!– крикнул он управляющему, и для пущей строгости хлопнул по столу.

Ужин подали в седьмом часу. Едва он направился в столовую, фойе наполнилось шумом голосов.

– Софья Петровна и ваша дочь вернулись!– громко доложил управляющий.

Ника влетела в столовую, подбежала к Арцыбашеву и быстро чмокнула его в щеку.

– Папочка, мы были в цирке!– ее серые глаза сияли восторгом.– Мы там такое увидели!

Доктор, улыбнувшись, понимающе кивнул.

– Там были тигры, и львы, и собачки такие маленькие, смешно постриженные…

– Пудели?– подсказал он.

Дочка кивнула.

– А потом…– Ника, изумленно расширив глаза, уставилась на потолок.– Там была девушка – наверху, под куполом. Она танцевала в воздухе, и всем казалось, что она сейчас упадет, а она в последний миг делала какое-то движение, и поднималось все выше…

– Да, очень красивое представление,– сказала Софья Петровна. Она медленно и неторопливо вошла в столовую.– Девушке досталось столько аплодисментов.

– Красивее, чем в балете?– усмехнулся Арцыбашев.

– Она принцесса цирка!– восторженно воскликнула Ника.– Ее так и представили – Эльза, принцесса цирка!

– Принцесса цирка… Ну-ну. Умывайся и садись ужинать, принцесса,– ласково сказал он.

– И переодеться тоже!– напомнила Софья Петровна.– Она теперь самостоятельная.

– В смысле?– удивленно спросил Арцыбашев.– Где Варвара?

Только сейчас он понял, что все еще не видел старую няньку.

– Уехала в свою деревню. Где она там живет, не знаю…

– Почему? Ты ее надоумила?

– Вовсе нет,– женщина подсела рядом с сыном.– Во-первых, она слышала, как ты сам решил ее уволить. Помнишь?

– Может быть,– уклончиво ответил он.

– Ну а во-вторых, после всего, что здесь произошло, она сама попросилась. Она устала.

– Ну и ладно,– Арцыбашев, пожав плечами, продолжил есть. Софья Петровна помолчала, глядя на него, а потом подметила:

– Ты выпил, Саша.

– Немного,– признал Арцыбашев.– Есть повод. Провел удачную операцию – и для кошелька, и для репутации клиники. Была там, правда, одна соплячка… но ее быстро поставили на место.

– Что за операция?

– Дугин. Помнишь, я как-то рассказывал?

– И?

– Парализован ниже пояса.

– О боже,– женщина вздрогнула.– Ты сделал все, что мог?

– И даже больше,– Арцыбашев отложил вилку в сторону, придвинулся к матери.– Это я его обездвижил, специально. Порез там, порез здесь… Так ловко и удачно – никогда не признаешь, что орудовал скальпель,– он гордо улыбнулся.– Можно было по-другому – пластины, потом реабилитация. Но зачем? Скажи, зачем этому жирному, полуграмотному деляге ноги? У него и так есть все, что душа попросит – водка, бабы…

– Какая пошлость…– брезгливо прошептала Софья Петровна.

– Это не пошлость – это требование его простой деревенской души. Не спорь, я знаю, что прав. Он ворочает миллионы за год, ну так пускай поворочает, сидя в каталке…

Мать быстро взмахнула рукой – на лице Арцыбашева заалел отпечаток пощечины.

– Ты чудовище, Саша. Устроить такую ужасную пакость человеку, который пришел к тебе за помощью!

– В третий раз…

– Да хоть в десятый!– гневно вскричала женщина.– Ты должен помогать, Сашенька, а не калечить!

– Тише, мама,– строго попросил Арцыбашев.– Этого даже Маслов не знает.

– Нет, я молчать не стану,– женщина поднялась, нависла над сыном мрачной тучей.– Я вот что тебе скажу…

– Заткнись!– Арцыбашев ударил по столу.– Я наслушался бабских причитаний в больнице; теперь и здесь слушать?!

Софья Петровна осторожно отошла, словно переступала помои, а потом сдержанно ответила:

– Хорошо, сынок, я помолчу.

– Она еще не знает?– спокойно спросил Арцыбашев.

– Нет. Ведь ты просил не говорить.

– Хорошо. Но сказать ей надо.

– Ты хочешь сам?

– Да,– Арцыбашев обтер губы салфеткой, поднялся из-за стола.– Только не сегодня.

Мать укоряющим взглядом посмотрела на него:

– Пойдешь по гостям?

– А что еще остается делать?

– Побыть со своей дочерью, например?

Арцыбашев поморщился. Софья Петровна так некстати напомнила об обещании, уже забытом…

– Меня пригласили к Павлову, посмотреть его Нобелевскую медаль,– солгал Арцыбашев.– Разве я могу отказаться от такого? Может, когда-нибудь и ко мне будут приходить, смотреть на мои регалии?

Арцыбашев вернулся в спальню. Открыв шкаф, он пробежался глазами по костюмам. Выбрал траурно-черный, с темно-серой жилеткой.

– Папа, ты уезжаешь?– робко спросила Ника.

– Да, милая моя. Ложись спать.

– Сейчас восьмой час,– ответила она.

– Тогда поиграй,– в голосе Арцыбашева появилось раздражение.– Словом, займи себя чем-нибудь.

Девочка тихо ушла.

«Зря я так,– отрезвляюще подумал Арцыбашев.– Ради нее стараюсь. Это все – для нее…»

– Ника!– позвал он. Девочка отозвалась из столовой – она ужинала.

– Так что ты хотела, Ника?– спросил он.

– Мы… может, мы сходим в цирк снова? С тобой?– предложила она.– Я очень хочу, чтобы ты посмотрел на ту девушку – она такая ловкая и изящная. Она как… фея…

– Хорошо,– Арцыбашев тепло улыбнулся, глядя, как дочь оживилась.– Когда?

– Завтра, в час.

– Я согласен.

– Здорово!– девочка хлопнула в ладоши.– Ты просто обязан увидеть ее! Она такой прекрасный номер исполнила, и музыка…

– Ника, ты сейчас суп опрокинешь,– сердито заметила Софья Петровна. Впрочем, когда Арцыбашев посмотрел на нее, женщина ему легко кивнула, полностью одобряя решение.

11

Машина Арцыбашева неторопливо ехала в сторону Мариинского театра. Он был виден издалека – громадный и ослепляюще-яркий, манивший на свет всех любителей нестареющей классики.

На подъезде к театру образовалось плотное движение – вереница пролеток лениво ползла вдоль тротуара. Перед самым входом она останавливалась – ровно настолько, чтобы пассажиры успели расплатиться и выйти, и после этого двигалась дальше, уступая место новым экипажам.

Арцыбашев не стал ждать – выскочив из машины на медленном ходу, он просочился через вялый поток и вошел в огромное, залитое светом фойе.

Из распахнутых дверей зала играла музыка – оркестр настраивался. Яркий свет и бархат кресел манил в сказочный, закрытый для простых людей мир. Обилие черных фраков и разноцветных пышных платьев поначалу сбил Арцыбашева но, постояв пару минут в стороне, понаблюдав за толпой и поняв, что среди них нет ни одного знакомого лица, он спокойно вздохнул и направился в боковую галерею.

Его излюбленное место – второй балкон с правой стороны, был пока пуст.

– Ваш билет, пожалуйста?– попросил молодой контролер.

– Пожалуйста,– Арцыбашев достал бумажник.– У меня их предостаточно.

Короткая сделка увенчалась успехом. Арцыбашев уже хотел пройти под полог и занять свое любимое, крайнее кресло, но тут его окликнули.

– Александр Николаевич!– молодой темноволосый парень в слегка потертом клетчатом костюме шагнул к нему, протянул руку.– Ба, я вижу, не признали?

– В общем-то, нет,– холодно ответил доктор. Он не любил, когда его одергивали и нагло лезли с рукопожатиями.

– Антон Марков, репортер из газеты Белая ночь. Мы встречались на собрании, в Университете, помните? Павлов представил свою Нобелевскую медаль и прочел доклад.

– Вот как?– Арцыбашев напряг память, и вспомнил. Действительно, на собрании хирургов и физиотерапевтов были журналисты, и среди них – этот странный паренек.– Вы, кажется, что-то спрашивали у меня?

– Верно!– парень улыбнулся еще шире.– Ваша цитата вошла в мою статью.

– Господа, до начала оперы пять минут,– напомнил между тем контролер.

– Вы на оперу?– Марков огляделся по сторонам.– Хотел вам представить еще одного моего, так сказать, коллегу. Он писатель и поэт, печатается во всевозможных газетах. Не только у нас, в Петербурге и Москве, но и за границей. Ах, вот он!

– Что такое?– притворно удивляясь, к Маркову подошел невысокий мужчина в белом костюме.

– Александр Николаевич Арцыбашев – а вот Иван Алексеевич Ильин.

– Приятно познакомиться,– незнакомец протянул руку. На безымянном пальце доктор заметил золотую печатку.

На вид Ильину было под сорок. Темные длинные волосы, расчесанные пробором направо, аккуратно подстриженные, короткие усы. Лицо довольно широкое, доверительное, но глаза – черные, быстрые и юркие, портили общий добродушный вид. Ильин не понравился Арцыбашеву; и тот, похоже, понял это.

– Вы не представляете, как много сейчас редактор требует с нас военной тематики,– продолжал болтать Марков.– Военные стихи, военные песни, военные рассказы. Издательство даже подняло цену – на прозе можно неплохо заработать.

– Да, и товарищ Марков, тем не менее, продолжает писать статьи,– немного насмешливо подметил Ильин.

«Товарищ…»– Арцыбашев немного напрягся. Это старое, дружелюбное слово за последние годы обрело другой, зловещий и заговорщицкий оттенок. Тех, кого называли «товарищами», официальная власть чаще всего величала «смутьянами». Для Арцыбашева это было плохое, опасное слово.

– А товарищ Ильин, тем временем, сейчас сочиняет что-то масштабное, эпическое. Представьте себе битву – самую Последнюю битву на Земле, и в ней сойдутся все силы Добра и Зла,– сказал Марков.

– Это будет нелегкая битва, полагаю,– прохладно отметил Арцыбашев. Ильин улыбнулся, снисходительно посмотрел на Маркова.

– Товарищ Марков немного преувеличивает. Но книгу я действительно пишу. Насчет Последней битвы не уверен, но Русско-японской войне в ней найдется место.

– И вице-адмиралу Дуболому тоже,– добавил Марков.– Ведь война неизбежно проиграна. Порт-Артур рано или поздно сдастся – у него нет ни кораблей, ни толкового начальства. Дуболом ведет эскадру навстречу неизвестности.

– Навстречу гибели,– поправил Ильин.

«Я и без тебя знаю»,– зло подумал Арцыбашев.

– А настроения среди рабочих – сами знаете, какие,– сказал Марков.– Почитайте нашу газету – там все сказано, и про Путиловский завод, и…

– Господа, опера начнется через минуту,– напомнил контролер.

– Мне пора,– Арцыбашев, кивнув обоим, быстро вошел в ложу. Его любимое кресло пустовало – словно специально ждало его. Отсюда он видел, как нарядные посетители наполняют зал.

«Что им до войны на другом конце империи,– пронеслось в голове Арцыбашева.– Когда грянет здесь, тогда и задумаются».

Императорская ложа пуста. Доктор вспомнил, что совсем недавно у царя родился сын. «Хорошее наследство ему достанется,– раздраженно подумал он.– Истощенная страна, повальная безграмотность, и вот такие «товарищи», как Ильин».

Развивать тему он дальше не стал. Прозвенел третий звонок, и в зале притушили свет. Занавес поднялся, грянул оркестр…

12

«Серый Петербург… родной и опостылевший… как бы хотелось покинуть тебя навсегда,– с щемящей в груди тоской думал Арцыбашев, возвращаясь после оперы домой. Закутавшись в пальто, он застегнул пуговицы до самой шеи, сжался от промозглой стужи, как застывшая пружина.– Как бы я хотел забыть тебя и твоих разношерстных жителей; забыть твой нервный, пасмурный нрав, твои леденящие дожди, твой медленно кружащий снег».

Пустеющие улицы, облитые светом фонарей, придавали дороге унылую сентиментальность. Арцыбашев видел это столько раз, и столько раз при этом мучился безответными вопросами – что дальше? Работать, пока позволяют? Пачкаться чужой кровью, смывать ее теплым душем и алкоголем? Крутить романы с молоденькими актрисками и танцовщицами? Копить деньги на безбедную старость? Жить степенно и неторопливо, заплывая жиром? Помогать людям, но при этом быть абсолютно пустым?..

– Останови,– сказал он, когда машина переезжала мост. Арцыбашев вышел и подошел к самому краю перил, наклонился.

– Александр Николаевич?– взволнованно спросил водитель. Доктор отмахнулся. Внизу – черная, холодная вода. Кинь в нее что угодно – проглотит и растворит в своей жадной, бездонной темноте. Арцыбашев представил, как он прыгает в нее – черную, словно нефть, и такую же вязкую; захлебываясь, идет ко дну… Ужасная и глупая смерть. Она далеко не мгновенная. Пуля в висок или петля на шею гораздо милосерднее.

Арцыбашев дослал портсигар и закурил. Его труп отнесет ниже по течению. Там его, с помощью крюков и сетей, вытащат – посиневшего, раздувшегося, едва узнаваемого. Похоронят в закрытом гробу, рядом с Анной… Арцыбашев сделал последнюю затяжку и отбросил окурок как можно дальше. Он потонул с легким, едва слышным пшиком.

– Поехали к Тарасовой,– сказал он, вернувшись в машину.

Любовник-банкир снял для нее трехкомнатную квартиру в одном из новых особняков. Арцыбашев стучался в дверь подъезда несколько минут, пока за ней не зажегся свет.

– Что надо?– рассерженно бросил вахтер.

– К Тарасовой,– Арцыбашев сунул ему помятую купюру и прошел в фойе.– Провожать не надо.

– Да тише вы, уже полночь!– вахтер, которому это место досталось по блату, очень дорожил им.

Тарасова жила на самом верху. Топая как можно громче, назло другим квартирантам, Арцыбашев добрался до нужной двери и нажал на звонок.

– Вика, открой,– попросил он, услышав за дверью мягкие шаги.

Щелкнув, дверь отворилась. Молодая, светловолосая девушка в легком цветастом халатике (не иначе, собиралась спать) состроила удивленное лицо:

– Александр Николаевич?

– А кого ты ждала?– улыбнулся он.

– Никого. Проходите, я одна.

– Твой банкир все еще в Москве?

– В ней самой, с семьей возится. Обещал приехать на следующей неделе.

Арцыбашев снял плащ и пиджак, хозяином прошел в гостиную:

– Хорошее место он тебе нашел. И мебель обставил хорошую.

– Рада, что вам нравится,– девушка, гремя посудой, возилась на кухне.– Хотите чаю?

– Можно.

Арцыбашев сел в кресло. Напротив стоял большой, явно раздвижной диван. Возле него – изящный металлический столик. На стене книжные полки с юридической литературой – похоже, банкир бывал здесь довольно часто. У самого входа висел плакат Мариинского театра с постановкой Лебединого озера. Среди фамилий актрис числится и ее.

– Как нога, не беспокоит?– спросил Арцыбашев.

– Все просто чудесно,– девушка вошла с подносом, на котором стояли чашки и сахарница. Поднос отправился на столик.– Репетиция прошла замечательно,– девушка, сохраняя на лице вежливо-кокетливую улыбку, села на край дивана. Он указал на плакат:

– Премьеру больше не перенесут?

– Пусть только попробуют. Отыграем здесь, и в Москву. Мой мне обещал.

– Любишь его?

– А что такое?– Виктория хитро улыбнулась.– Хотите отбить?

– Хитрая ты вертихвостка, и молодая,– улыбнувшись, ответил Арцыбашев.

Девушка обиженно надула губки:

– Александр Николаевич, я вас не оскорбляла…

– Да ладно, я пошутил.

– Ох, и шуточки у вас…

– И все-таки? Любишь или нет?

– Ну,– она томно потянулась, демонстрируя свою исключительную гибкость.– С не любимым в одну постель не ляжешь.

– Со мной же легла,– напомнил Арцыбашев.

– Причем здесь вы?– удивленно спросила девушка.– Вы мне тоже очень нравитесь.

– А если мужа заведешь, детей? Что тогда?

Виктория задумалась.

– Странные вы разговоры разговариваете, Александр Николаевич. Мне рано думать о муже.

«Верно,– мысленно согласился Арцыбашев.– Такая прилипала будет только к чужим приставать. Своего никогда не заведет».

Он не любил Викторию, какие бы слухи вокруг них не ходили. Она была милой, но флиртуя, начинала просто по-детски дурачиться. Глупенькая и легкомысленная – словно птичка, она была готова броситься на грудь к любому, кто посулит золотую клетку и шелковую постель.

Как бы невзначай, девушка спустила край халата, обнажая розовое плечико. Арцыбашеву вспомнилось, как он целовал его – такое милое, нежно-бархатистое, как и все остальное ее тело. Виктория, как хорошая балерина или гимнастка, обладала удивительно хрупким и красивым телосложением. На вид ей было не больше шестнадцати, а реальный возраст – двадцать три, был указан только в ее паспорте и медицинской карточке.

– Александр Николаевич,– томно прошептала она.– Вы пришли в такое позднее время, задаете такие странные вопросы…– ее голубые глаза смотрели игриво, узкие губы стянулись в предвкушающей улыбке.– Вы хотели провести осмотр?

«Красивая и наглая девчонка, готовая взять от жизни все. Даже случайно подвернувшееся»,– Арцыбашев понял, что не зря шальная мысль велела ему отправиться к Тарасовой.

– Лодыжка находится ниже,– сказал он.

Виктория закинула ногу на ногу. Край халата скользнул, обнажая бедро и край кружевного белья…

В этот раз им никто не мешал. Медленно раздевшись, одаривая друг друга поцелуями и ласками, они переместились в спальню, на большую шелковую постель. Виктория оказалась сверху. Нависнув над Арцыбашевым, она схватила рукой его мощный возбужденный орган и пыталась втиснуть в узкий и горячий проход. Громко охнув – наконец ей это удалось, она было двинулась вниз, но мужчина крепко держал ее за плечи. Его губы и язык скользнули по крохотной груди девушки, подразнивая торчащие розовые сосочки.

– Ты мне за прошлый раз должен!– хрипло и зло бросила девушка. Она схватила его за руки, переместила их на пояс, и выпрямилась.

– А-а-а-а…– ее глаза закатились. Вздрогнув с непривычки, она медленно двинулась вперед, потом назад. Арцыбашев вцепился в ее талию, помогая скользить быстрее. Его член, сдавленный тугой и не растянутой плотью девушки, сладко ныл, посылая в низ живота жгучий импульс наслаждения. Но девушка кончила первой. Выгнувшись, она простонала и содрогнулась, а потом, тихо скуля, припала к мускулистой груди Арцыбашева. «Так не годится»,– он перевернулся, сгреб девушку под себя – ее тонкие ножки едва сомкнулись вокруг его поясницы, и принялся быстро накачивать ее.

Несчастная Виктория сжалась под ним. Ее голубые глаза наполнились страхом. Большой и очень мощный Арцыбашев мог запросто раздавить ее! Она чувствовала, как он долбит ее внутренности, посылая в глубину ее живота искрящие сигналы возбуждения. После некоторого сопротивления, Виктория отдалась им – ее искаженный муками наслаждения ротик выкрикивал стоны.

Арцыбашев задвигался быстрее – он сейчас кончит, зальет ее полностью! Поняв это, девушка несколько раз двинулась ему навстречу, пока не ощутила мелкую дрожь во всем его теле. Мужчина глухо застонал, вжал девушку в постель (у нее свело дыхание и потемнело в глазах), и в несколько мощных толчков излился в нее.

Медленно приходя в себя, Виктория поняла, что все еще жива и, кажется, невредима. Она лежала как брошенная кукла – руки и ноги в стороны, внизу живота сладко и болезненно саднило. Между ног медленно текло. Одетый Арцыбашев сидел на краю постели и курил.

– Саша…– тихо прошептала она. Он не ответил. Девушка позвала погромче. Арцыбашев поднялся, посмотрел на нее сверху донизу, покачал головой – «чуть не искалечил».

Краем простыни он вытер у нее между ног и укрыл ее тело легким покрывалом.

– Прощай, Виктория.

Девушка закрыла глаза и тихо всхлипнула. Она только что поняла, что разлюбила банкира.

Арцыбашев допил остывший чай, отнес посуду на кухню, помыл ее и расставил по местам. Накинув пиджак и плащ, он вышел в подъезд и так хлопнул дверью, что гул эха отозвался на улице.

13

– А сейчас, дамы и господа, перед вами выступит несравненная акробатка и гимнастка!..– конферансье, и по совместительству директор цирковой труппы, господин Самсонов выдержал важную паузу.– Принцесса нашего цирка, госпожа Эльза!!..

Весь свет в зале погас. Лишь прожектор, поставленный у оркестра, одиноким лучом реет под сводчатым куполом.

– Сейчас ты сам увидишь, папа!– восторженно прошептала Ника. Арцыбашев, вслед за остальными зрителями, следит за движением луча.

Где же она? Где же принцесса?

– Вот!– показала и ахнула Ника, и вместе с ней ахнул весь зал.

Под куполом, из ниоткуда, появился канат. За его размочаленный кончик, схватившись зубками, висит маленькая фигурка в пестром обтягивающем трико. Уловив ее, луч остановился.

– Это Эльза!– воскликнула Ника.

– Тише, милая моя…– прошептал Арцыбашев.

Девушка разводит руками. Оркестр начинает играть – он ждал этого знака. По залу полилась ритмичная, немного грустная мелодия. Луч уходит чуть выше. Эльза плавно взмахивает руками, словно птица, стремящаяся за один мах добраться до его света, но вместо этого падает вниз…

Толпа издала единый вздох ужаса, а вслед за ним и облегчения. Птичка в пестром трико приземлилась на канат. Сидя на нем в полном шпагате, Эльза жалостливо тянет руки вверх. Луч опускается ближе, а слева и справа летят блестящие обручи. Девушка ловит их изящными, закрученными движениями, медленно поднимается.

– Смотри папа, смотри!– шепчет пораженная Ника. Снова и снова летят обручи – Эльза ловит их; раскручивая вокруг рук и талии, встает на носки. Луч медленно, по диагонали скользит вдоль нее, опускаясь чуть ниже. Он уходит все дальше и дальше. Эльза вздрагивает – она вспомнила о его существовании. Едва уловимым движением обручи улетают в стороны, а девушка, делая прыжок, тянет руки к лучу…

Но вместо него ей навстречу летит узкая трапеция. Цепляясь за ее перекладину, девушка раскачивается из стороны в сторону. И снова дразнящий луч, тут как тут. Он сверху – Эльза, сильно качнувшись, летит к нему. Но луч исчезает, а вместо него ее руки встречает новая трапеция. Каждый раз он появляется в новом углу, дразня своим светом, и каждый раз вместо него появляется новое препятствие, мешающее добраться до него.

Музыка становится все тише и грустней. Девушка, повиснув на перекладине, стыдливо спрятала лицо в ладошки. Ей никогда не достичь этого луча, не коснуться его света.

Купол цирка озаряется ярко синим цветом, знаменуя нечто особенное.

Внезапно начинает играть скрипка. Она берет немного дерганный, динамичный, яркий мотив. К ней присоединяется пианино. Их угрожающий унисон говорит, что еще не все кончено.

С вершины купола к девушке спускается темно-синяя, толстая лента. Самый конец касается ее пальцев, и девушка нащупывает ее. Она отпускает трапецию, карабкается по ленте до середины, а потом начинает обматывать ее вокруг тоненькой талии. В это время купол краснеет.

Эльза отпускает руки. Раскручиваясь вокруг своей оси, она цепляется ногами, и теперь кружится в странном, сказочно-гротескном танце. Скрипка с новой мощью рвется над оркестром, диктуя свою, агрессивную и отчаянную музыку. Она поддерживает Эльзу между куполом и ареной – не давая упасть, но и не позволяя взлететь. В дело вступает пианино, его быстрые аккорды подбадривают девушку – двигайся вперед, к задуманной цели! Эльза стремительными взмахами добирается почти до вершины, и так же внезапно, кружась всевозможными пируэтами, цепляясь руками и ногами, словно имитируя падение, опускается все ниже, и ниже…

По мере того, как успокаивается и затихает музыка, девушка касается пальчиками руки покрытой песком арены. Наклон через спину – она уже крепко стоит на ножках. Скромная усталая улыбка – единственное, что она может дать взамен на бурные овации.

– Что скажешь, папа?– слышит она звонкий голос светловолосой девочки в первом ряду.

– Да…– протягивает ее отец, хмурый с виду мужчина в дорогом костюме.– Неплохо, Ника.

«Неплохо?– Эльза делает поклон и спешно уходит за кулисы.– Неплохо?»

Знал бы этот умник, как тяжело ей давался этот номер! Сколько синяков она набила на локтях и ребрах, пока не зазубрила момент появления и захвата трапеции. А музыка?! Она доводила дирижера и оркестр до бешенства; но добилась, нужной мелодии в нужных местах ее номера.

И все это ради того, чтобы какой-то напыщенный чурбан сказал «Неплохо!»

«А ведь его дочери понравилось»,– вспомнила она. Но даже этот комплимент не помог вернуть девушке хорошего настроения.

Самсонов выскочил на сцену сразу после нее, представлять следующий номер. Девушка не заметила, что он, пробегая мимо, бросил в нее очень злой взгляд.

Эльза вернулась в гримерку – подальше от удушливо-натопленного зала, подальше от дикой смеси из разномастных духов и запахов разношерстных зрителей. Смыв блестки и грим с лица, девушка вытащила из волос заколки и распустила пепельно-белокурые, с серебристым оттенком, короткие пряди. Затем, скинув аляпистое, душное трико, переоделась в обычное простенькое платье. Закончив, она отправилась обратно за кулисы, искать Самсонова. Впрочем, он нашел ее раньше.

– Где ты шляешься?– недовольно бросил он.– Я разве не велел тебе ждать возле выхода? Иди туда и жди.

– Хорошо, Игорь Николаевич,– покорно ответила девушка. Самсонов процедил сквозь зубы что-то грязное и направился к авансцене – программа еще не закончилась.

Самсонову шел пятьдесят второй год. В молодости он сам был простым циркачом – играючи сгибал железные пруты, поднимал сорокапудовые гири, боролся с медведями. Потом у него развилась грыжа – ее вырезали, но выступать запретили. Самсонов не отчаялся – из силача он переквалифицировался в конферансье, собрал свою собственную труппу и начал гастролировать с ней по всей Российской империи. Шли годы, и дела у Самсонова ладились – он обрел заметный вес и известность, стал заниматься продвижением других трупп и даже отдельных артистов. Самсонов поважнел, стал носить дорогие костюмы с жилетками, непременно с золотой цепью. Он аккуратно стриг бороду на крутом подбородке и подкрашивал волосы черной краской, маскируя густую седину.

Его и Эльзу связывали не совсем обычные отношения. Юную и талантливую гимнастку Самсонов заметил в одном из коллективов; но, поскольку сам коллектив его не интересовал, он просто взял и отбил гимнастку к себе, пообещав хороший, денежный контракт.

Вскоре она стала его любовницей. Самсонов наслаждался ее свежестью и тратил ее молодость не только в ресторанах и номерах, но и на сцене. Он дал ей полную свободу действий на арене, но непременно указывал на контракт – выступи столько раз, если хочешь заработать. И она работала, не щадя своих мускул и костей; набивала синяки и ссадины; падала, сдерживая слезы боли; ломала голову над номерами, которые должны неизменно покорять привыкших ко всему зрителей.

А Самсонов постепенно старился, богател и подыскивал себе новую любовницу. Вскоре он нашел ее – госпожу Элеонору, дрессировщицу пуделей, чей номер присутствовал в сегодняшней программе. И пока Эльза тренировалась и репетировала он, в компании с новой пассией ездил по ресторанам и гостиницам, все больше убеждаясь, что нашел подходящую замену. Пренебрегая Эльзой все сильнее, он стал покрикивать на нее, делать едкие замечания на репетициях и после выступлений. Это сильно задевало девушку, но она искренне не понимала, чем вызвана его враждебность. Теряясь в догадках, она решила, что Самсонову просто не нравятся ее номера.

Эльза стояла у выходной двери, за кулисами. Послышались тяжелые шаги Самсонова.

– Пора нам расходиться,– бесстрастно бросил он.– Я больше не люблю тебя, да и контракт твой скоро истекает.

– Что?..– растерянно спросила девушка. Ее темно-карие, блестящие глаза непонимающим взором смотрели на него.

– Ты все слышала,– процедил сквозь зубы Самсонов.– Собирай свои вещи и проваливай.

– Я…

– Ты мне больше не нужна!– рявкнул он и толкнул ее. Девушка упала.

– Не нужна…– прошептала она.– Ты другую завел, что ли?

– Какая ты догадливая,– насмешливо сказал Самсонов.

Девушка зажмурилась – как на тренировках, когда от боли были готовы потечь слезы.

– Я же слышала слухи… и не верила… Я считала, что все вранье…– две жгучие дорожки заблестели на ее щеках.

– Почти год здесь работаешь, а все еще веришь в сказки?– издевательски весело спросил Самсонов.– Короче, собирай свои шмотки, освобождай гримерку, и убирайся к чертовой матери!

– Нет… не уйду…

– Что?

– Не уйду!– упрямо крикнула она. Ее глаза, наполненные слезами, потемнели от гнева, стали практически черными.– Контракт пока в силе, сам сказал!

– Ну, тогда оставайся и работай, тварь, если сможешь!– Самсонов ткнул ее сапогом в голову, повалил навзничь.– Принцесса цирка…

Эльза медленно поднялась. Дернув за дверную ручку, вышла из закулисья на улицу. Ветер гнал по серому небу оборванные тучи. От холода кожа девушки покрылась мурашками, но она даже не заметила. И когда с неба начали падать – сначала робко, потом все смелее, стылые капли дождя, она не пошевелилась.

14

– Чертов дождь…– Арцыбашев глянул на небо. На лоб упало несколько капель.– Крышу подними, Григорий.

– Уже исполняем,– ответил водитель.

Красный «форд» накрыло черным зигзагом козырька. Машина снизила скорость, прижалась к краю дороги.

– Зонт забыл взять, черт…– когда машина заехала на небольшой дворик перед моргом, Арцыбашев черной молнией метнулся к его входу.

– Мне нужен доктор Навалов,– сказал он у стойки регистратуры.– Я Арцыбашев.

Через пару минут подошел полный мужчина в грязно-сером халате. Он кивнул лысеющей головой – линзы его очков тускло блеснули:

– Навалов. Пойдемте со мной. Я позвонил, как только ее привезли.

– Ее отец приезжал?– спросил Арцыбашев.

– Пока нет. Ждем с минуты на минуту.

– А Яковлев, помощник полицеймейстера?

– Уже здесь. Пойдемте,– с нетерпением повторил он.

Навалов провел Арцыбашева по длинному, обшарпанному, мрачному коридору, завел в одну из комнат – холодную, отделанную кафелем. «Точь-в-точь операционная»,– подумал Арцыбашев. В центре стоял тяжелый железный стол, покрытый грубой мешковиной. Под ним угадывался силуэт человеческого тела.

– Здравствуйте,– вошел Яковлев. Увидев стол, его лицо изменилось.– Ох, Господь милосердный,– он перекрестился.

– Прокофия Захаровича пока нет…– сказал Навалов.

– Да и плевать на него,– Арцыбашев подошел к столу и откинул мешковину до плеч.

– Господь милосердный… Господь милосердный…– Яковлев побледнел, но взгляда от лица Анны не отвел.

Арцыбашев с каменным выражением рассматривал синюю исковерканную маску, в которое превратилось лицо жены: сжатые веки, губы, скривившиеся в мучительной агонии, высунутый прикушенный язык. На шее Анны темнел кривой неглубокий рубец.

– Асфиксия…– задумчиво протянул Навалов. Арцыбашев понял и без его подсказки.