Текст книги "Раскаты"

Автор книги: Артем Приморский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

«Вот как. А ведь Арцыбашев об этом, скорее всего, и не догадывается!»– понял Маслов.

–…дело, соответственно, закроется; а каждый участник сделки получит причитающееся ему вознаграждение.

– Значит, девчонка и впрямь застукала его с новой любовницей и выбросилась из окна?– прямо спросил изумленный Маслов.– Газета не врала?

– Мы ушли от темы,– вежливо напомнил Астафьев.– Вы, как заведующий клиникой, можете дать справку?

– Конечно, ведь это я проводил осмотр,– горделиво солгал Маслов и, пододвинув ему наполненный бокал, принялся искать нужный бланк.

– Не забудьте поставить ту самую дату,– напомнил Астафьев.

– Непременно. Ну а вы?– Маслов ожидающе посмотрел на него. Астафьев положил на стол портфель, нежно погладил его:

– Господин Самсонов отблагодарит вас от всей души.

– Вот и отлично,– прошептал Маслов. Быстро и аккуратно он заполнил бланк, поставил печать. Астафьев придвинул ему опустевший бокал, на котором возвышалось четыре пачки свежих купюр.

Маслов искренне засмеялся, передал ему справку. Астафьев спрятал ее в портфель и сразу засобирался уходить.

– У меня еще столько дел сегодня, вы просто не поверите,– весело заговорил он.– Иной раз завидуешь вам, врачам – сидите на одном месте, никуда не надо дергаться.

Маслов проводил его до двери кабинета.

– Удачного путешествия,– сказал он напоследок и бросился к столу, пересчитывать деньги. Сумма оказалась поистине внушительной, но Маслов решил, что Самсонов мог быть и пощедрее.

«Впрочем, мне и этого хватит сполна,– пихая деньги в портфель, размышлял Маслов.– А эта соплячка… лежит, лечится за счет… за счет кого? Больницы? Значит, Арцыбашева. Ну и пусть. А мне семью кормить надо, а не благодетельствовать…»

Едва он спрятал деньги, в кабинет вошел свежий, выспавшийся Арцыбашев:

– Привет, Петр Геннадьевич. Только приехал, как видишь… Вахтер сказал, меня кто-то спрашивал?

– А?– Маслов непонимающе посмотрел на него.– Да так, пустяки, газетчик какой-то. Я его спровадил отсюда.

Из клиники Астафьев отправился прямиком на квартиру Самсонова. Грозный и сердитый с похмелья, он мгновенно повеселел, узнав об удачной сделке. Через пару часов, с помощью парочки других подложных документов, Самсонов официально расторг контракт, лишив девушку всего заработка. А через неделю, как положено, Самсонов и его труппа уехали на европейские гастроли. Номер госпожи Эльзы убрали из программы, заменив его дрессированными пуделями не менее молодой и прекрасной госпожи Элеоноры.

7

Сегодня Маркову не везло с самого утра. Проспал на работу – начальник строго требовал появляться в редакции к девяти.

Это первое.

На лестнице столкнулся с домохозяйкой, вредной крикливой старухой, которая во всех грязных деталях напомнила ему, что за комнату не плачено уже месяц.

Это второе.

– Собирай вещи и уходи,– сказал Гаврилов, едва увидел Маркова в коридоре редакции.– Ты уволен.

Это третье.

– Почему, Марк Олегович?– возмущенно и растерянно спросил Марков.

– Я говорил тебе – не трогай эту историю?! Говорил?!

– Какую историю?

– Про гимнастку, мать твою!– рыкнул Гаврилов.

– Она циркачка,– поправил Марков. Редактор покраснел и топнул ногой:

– Тем более уволен! Приходили в Хроники какие-то мордовороты, перевернули всю редакцию. Трясли главреда, как мешок с яблоками.

– Так я тут причем? Вы сказали статью не печатать – все, баста. Я не печатал.

– А это что?!– Гаврилов ткнул ему в лицо номер «Хроник Петербурга».– Принцесса мертва, да здравствует Принцесса! Название такое похабное выдумали, черт возьми…

– Это не я,– сказал Марков.

– А вот здесь? А здесь?– злобно улыбаясь, редактор водил пальцем по статье.– Слово в слово, абзац в абзац! Только автор другой приписан.

Марков всколыхнулся:

– Так ведь…

– Никаких «ведь»!– вскричал редактор.– Я знаю, что ты работаешь на всех подряд. Здесь работы нет – так ты в Революционной России³ статейки пишешь, про угнетенный рабочий народ и крестьянство. Не оправдывайся, Антон, я знаю. Многие здесь знают, и молчат. В отличие от тебя, болвана крикливого, который каждого второго на улице «товарищем» кличет…– редактор тяжело вздохнул, перевел дух.– Если ты на каторгу загреметь торопишься, то без меня, пожалуйста. Просто уходи, и все. Здесь я тебя видеть не желаю.

– Дадите рублей десять?– спросил Марков.– У меня совсем денег нет. А на вас я работал долго, всегда уважал…

– Пошел вон,– кратко бросил Гаврилов.

Это был первый раз, когда атмосфера пивной «Журавля» не заразила Маркова весельем. Как всегда, он заказал кружку пива и, получив ее, пошел в глубину зала, занял свободное место. Сделав пару глотков, погрузился в мрачные раздумья…

В карманах брюк он нашел три с половиной рубля – последние деньги. «Срочно нужна работа»,– Марков посмотрел вокруг себя. Здесь столько мелких журналистов, готовых удавиться за сенсацию. «Вроде Журова»,– вспомнив о нем, Марков слабо улыбнулся. А остальные? Неудачники-комедианты, как Волчков? Ненужные критики, типа Филева? Кто еще – всякие забулдыги, мастеровые, мелкие лоточники, побирушки и просто горькие пьяницы? Разношерстный коллектив с одной общей проблемой – нетрезвым взглядом на жизнь. «Нет»,– Марков гордо выпрямился, будто с его спины упал непосильный груз. Среди этого грязного, оборванного, вонючего, немытого или мытого так давно, что и не вспомнить, сброда было одно светлое, белое пятно – Иван Алексеевич Ильин. Вечно трезвый, аккуратный, холеный, он сидел в углу этого крысятника – всегда один, не считая кипы листков на столе. Что-то записывает, изредка бегает черными глазками по залу. «Попытаю счастья»,– решил Марков. Кружка осталась без него – впрочем, ей быстро нашелся новый «хозяин».

«Даже если не поможет, он мне кое-что должен»,– парень уверенно и решительно подошел к Ильину, указал на свободный стул:

– Позволите?

– Садитесь, товарищ Марков,– Ильин перевернул рабочий лист, накрыл его карандашом. «Что вам надо?»– кивнул он.

– Я поговорил с Арцыбашевым тогда, в Астории. Помните?

– Я помню, Антон. А вот ты, похоже, забыл. Ты ведь приходил сюда тем вечером. Ты видел меня, но так и не подошел.

Марков нервно улыбнулся. Строгий взгляд Ильина ползал по нему, сбивал с мысли.

– Я тогда статью хотел продать… про девушку-самоубийцу… как-то не до этого было,– неуверенно оправдывался Марков.

– Понимаю,– Ильин кивнул, но его взгляд стал только строже.

– Но я пришел,– добавил Марков.– Я ведь всегда откликался на ваши просьбы, Иван Алексеевич.

– И что ты можешь сказать про Арцыбашева?

– Ему плевать на все. На войну, на рабочих. Он живет в каком-то своем, далеком от простых людей, мирке. Ему там удобно и хорошо.

– Это называется «зоной комфорта»,– объяснил Ильин.– Любой обеспеченный человек стремиться создать такую зону. В ней все знакомо, все под рукой,– сказал он и добавил с презрением.– Жаль.

– Что именно?

– Что ты пришел так поздно. И что Арцыбашеву плевать – тоже жаль,– Ильин облокотился на стол. Его ладонь легла на щеку, взгляд сделался хитрым и задумчивым.– Ты хочешь денег?

– Иван Алексеевич, я буду рад любой финансовой помощи, как временно безработный,– Марков неловко улыбнулся.– За статью, что я перепродал, меня уволили.

– Тридцать,– Ильин сунул свободную руку внутрь пиджака, достал сложенные банкноты, протянул Маркову. Эти движения проделывались неохотно – так господин награждает своего нерасторопного слугу.– А со статьей надо было идти ко мне – я бы нашел, кому отдать. Глядишь, тебя бы и не уволили.

– Иван Алексеевич, спасибо,– Марков спрятал деньги.– А работы у ваших знакомых не найдется?

– У знакомых, или все-таки у меня?– уточнил Ильин.

– Ну, может, и я вам сгожусь. Я ведь столько статей написал… Я тоже за рабочих…

«Ты писал их по нашему заказу,– подумал Ильин.– И за рабочих такой, как ты, никогда не будет. Хоть ты и набрался много нашего, но сделать тебя одним из нас вряд ли получится».

– Вы ведь тоже пишете?– чуть посмелев, указал Марков на кипу бумаг.

– Делаю заметки. У меня работа другого характера. Но ты для нее можешь сгодиться,– Ильин взял карандаш, начеркал что-то в самом уголке бумаги и оторвал.– Даю адрес, запомни его хорошенько. Бумажку уничтожь.

– Мне туда прийти?

– Завтра, к десяти утра. И вот еще,– Ильин достал две сторублевых купюры.– Выкинь свой гадкий пиджак и оденься поприличнее.

8

Утро выдалось пасмурным, туманным. До этого, ночью, выпал первый, очень робкий снежок. Петербург покрылся тонкой индевелой пленкой, которая к полудню полностью испарилась.

Марков пришел по указанному адресу на пятнадцать минут раньше. Одет он был богато, с иголочки – синий костюм с черной жилеткой, утепленный коричневый плащ, ботинки под цвет плаща и шляпа нового, модного фасона, в которой ходили все нынешние щеголи.

Дом, к которому привел адрес, находился у набережной. Отсюда, через туман, угадывались смутные очертания Васильевского острова. А где-то справа, в ясную и солнечную погоду, можно увидеть золотистые блики на крыше Зимнего дворца.

– Вы здесь, товарищ Марков. Замечательно,– Ильин в белом пальто и легкой меховой шапке подошел к нему, протянул руку. Они поздоровались.

– Как вам мой наряд?– слегка волнуясь, спросил Марков. Ильин, пробежал по нему своим цепким взглядом, довольно кивнул.

– Неплохо, очень неплохо. Там, куда мы пойдем, вас бы и в пиджаке пустили – ведь вы со мной. Но выглядеть надо соответствующе,– Ильин, поманив его за собой, бодрым шагом пошел вдоль набережной.– К тому же, вам часто придется ходить без меня.

– Куда?– Марков заволновался еще сильнее.

Они свернули в переулок между домами, пошли через дворы.

– Я отвечу лишь на некоторые вопросы,– предупредил Ильин.– Старайтесь запомнить дорогу. В следующий раз она может вывести… в другое место.

Ильин достал часы, мельком глянул на циферблат:

– Хорошо, что вы пришли пораньше. Может, мы и не опоздаем.

– Куда, Иван Алексеевич?– нетерпеливо спросил Марков.– Вы говорите какими-то загадками.

– Вы слышали о Собрании русских фабрично-заводских рабочих?⁴

– Разумеется,– ответил Марков.– И не просто слышал, а писал статьи для них.

– Как вы к ним относитесь?

Марков, почуяв в этом вопросе подвох, задумался.

– У них благие намерения,– ответил он затем.– Пока я работал над статьями, я замечал их быт. Такое не пожелаешь даже врагу.

– Верно, товарищ Марков,– согласился Ильин.– Сейчас обычный рабочий – бесправная, тупая скотина с нищенским заработком и драконовской системой смен. В Журавле много рабочих,– «невзначай» подметил он.– Вы обращали внимание на них?

– Много пьют, ходят в латаном.

– Да. Их жены гнут спины от непосильной работы, а дети растут безграмотными, полуголодными. Пареньку едва стукнет десять – его уже определяют на завод, тягать чугунные тачки. Ну а девочка, в перешитом платье… Сами знаете, где работает…– Ильин остановился, обернулся к Маркову.– Так вот, Собрание не намерено это терпеть. Его численность велика, и с каждым днем только увеличивается. Это очень хорошо – чем больше простых людей примкнет к Собранию, тем легче будет требовать ослабления у власти.

– Однако, не шибко слышны их требования.

– Это пока,– ответил Ильин.– Пойдемте дальше, а то опоздаем к началу… Со временем, людей станет так много, и они заговорят так громко, что игнорировать их станет невозможно. Правительство пойдет на уступки, вот увидите.

– А если нет?

– Тогда – кровь, война и Революция. Вы правильно говорили про Русско-японскую – это крах системы. Огромная и неповоротливая, увязшая в бюрократии и царских замашках система рухнет, когда война будет проиграна. Перемены настолько необходимы, что надвигаются сами. Ваш друг Арцыбашев знает, видит и чувствует это.

– Он мне не друг…– поспешил заметить Марков.

– Многие толстосумы ощущают – там пощипывает, тут сжимает,– пропустив его замечание, продолжал Ильин.– Приступ непонятного страха – почему? Что не так? Шевелят усиками, пробуют воздух на вкус – вроде все в порядке. Тогда почему так страшно?

Ильин и Марков остановились перед небольшим двухэтажным особняком. Двор с облетевшими к осени голыми деревьями, покрытый инеем, казался опустевшим. Несколько пожелтевших листьев замело на террасу.

– Вы неплохой газетчик, товарищ Марков,– сказал Ильин.– Я буду рекомендовать вас в помощь Собранию, по части всякой письменной деятельности. Сейчас мы войдем внутрь, и вы будете просто смотреть и слушать. Вопросы не задавайте. Что будет неясно – я объясню потом. Пойдемте.

Они поднялись на террасу, Ильин постучал в дверь. Почти сразу молодой, взволнованный женский голос спросил:

– Кто там?

– Иван Алексеевич Ильин.

Дверь отворилась. Темноволосая девушка в бежевом платье и серых вязаных чулках мило улыбнулась, демонстрируя маленькие белые зубки:

– Здравствуйте, Иван Алексеевич. Я вижу, вы не одни?– ее зеленые глаза вопросительным взглядом застыли на Маркове.

– Мой друг, товарищ Марков,– ответил Ильин. Парень кивнул:

– Антон Марков.

– Екатерина Андреева. Что ж, проходите,– девушка сделала поклон и отошла в сторону.– Холодно сегодня на улице, дует-то как!

– Обещали к вечеру дождь,– Ильин вошел последним, закрыл дверь.

Гости оказались в неосвещенной маленькой прихожей. Ее пол был заставлен чужими туфлями и ботинками, а стены завешаны плащами и тулупами. Отсюда, круто поднимаясь, шла лестница – на второй этаж; возле нее был проход в гостиную, из которой доносился мужской, сильный и требовательный, голос.

– Батюшка уже читает?– спросил Ильин.

Девушка кивнула.

– Разувайтесь быстрее,– прошептал Ильин Маркову.– Идите и смотрите.

Марков, снимая на ходу обувь и плащ, на цыпочках подошел к гостиной. Небольшая комната – под потолком мягко светит люстра, вдоль стен расставлены диваны и кресла. Все они заняты зрителями. Их лица – и мужские, и женские, ему совершенно незнакомы. Не знает он и докладчика – худого, смуглолицего, с аккуратной смоляной бородой и длинными волосами, одетого в черную поповскую рясу, с обычным деревянным крестом на груди. Вытянув перед собой распечатанный лист, священник с выражением читал:

–…до тех пор, товарищи, пока нас не слышат, мы будем прозябать в оковах рабства. Фабриканты зарабатывают миллионы, а простой рабочий человек вынужден, недоедая и недосыпая, приумножать чужие богатства…

– Позвольте ваше пальто…– Катя тронула Маркова за плечо, улыбнулась неказистой детской улыбкой. Ее ясные зеленые глаза, доверчивые и кроткие, очаровали Маркова. Он отпустил плащ; перекладывая его в свои руки, пальцы девушки ненадолго соприкоснулись с его пальцами.– Я найду, где повесить.

–…рад сообщить, что сейчас в нашей организации состоит почти десять тысяч человек,– докладчик поднял темные глаза на слушателей. Те сдержанно зааплодировали.– И это число продолжает расти.

– Перед вами – священник Георгий Гапон, руководитель Собрания,– тихо зашептал Ильин.– Это его идея – бороться за свободы рабочих. Не только в Петербурге, но и по всей России. Но пока все, что они могут делать – устраивать стачки и забастовки.

Речь как раз пошла о забастовках. С блеском в темно-ореховых глазах, Гапон зачитывал список городов, в которых встали заводы – Баку, Рига, Ростов, Москва…

– В июне был убит министр Плеве,– продолжал шептать Ильин.– Вместо него поставили другого, поумнее. Он пошел было навстречу рабочему настроению, но его резко остановили… Да еще, как назло, в самом Собрании назревает раскол. Гапона хотят сместить,– Ильин тихо засмеялся.– Кто же тогда будет руководить рабочими?

Марков уже не следил за выступлением Гапона – все его внимание приковал Ильин. Его ядовитый шепот описывал все события, предшествующие созданию «Собрания», его структуру и связи с Правительством.

– Гапон получает деньги от полицеймейстера, продолжая творить иллюзию, что Собрание – мирный профсоюз.

– А от вас, эсеров, он тоже получает?– тихо спросил Марков.

– Я просил вас не задавать вопросов, а только слушать,– мягко, но требовательно напомнил Ильин.– Социал-революционеры, включая меня, целиком и полностью доверяют Гапону. Вы, товарищ Марков, тоже отчасти эсер. Не забывайте – ваши статьи об «угнетаемых рабочих», в которых вы так яростно прошлись по власти и царю, печатались в Революционной России.

«А Катя тоже принадлежит партии?»– хотел спросить Марков, но вспомнил о предупреждении. Тем временем Гапон закончил с докладом и чинно сел в кресло. Слушатели снова зааплодировали, гораздо ярче и громче, чем до этого.

Собрание продолжалось еще полтора часа. Выступило несколько человек, но после Гапона они казались блеклыми и скучными. Потом люди стали расходится. Гапон поднялся с кресла, скрылся за дверью позади него, ведущей в столовую. «Подождем»,– сказал Ильин. Когда гостиная полностью опустела, они прошли в нее и сели на диван.

В Маркове за это время родилась тысяча вопросов. Оказалось, что он, «знаток рабочей жизни», ничего толком о ней не знал. Ильин прекрасно понимал это – поглядывая на парня, на его губах то и дело появлялась тонкая усмешка.

– Георгий Аполлонович,– Ильин поднялся и подтолкнул Маркова, когда Гапон снова появился в гостиной.– Ваша речь, как всегда, пробирает до самого сердца.

– Иван Алексеевич,– Гапон скромно кивнул.– Я вас не заметил. Вы нечасто бываете на наших собраниях.

– Партийные дела, сами понимаете…– Ильин загадочно пожал плечами.– Я привел к вам нового сподвижника.

– Антон Марков,– парень смело посмотрел ему в глаза.– Мне несколько раз заказывали статьи для Собрания.

– Получается, мы уже знакомы,– скромно улыбнувшись, сказал Гапон.

– Получается, так.

– Товарища Маркова недавно уволили,– сказал Ильин.– Он осмелился написать сильную и смелую статью, которая не понравилась власть имущим. Почему бы вам не взять его к себе?

Гапон понимающе кивнул.

– По вашей рекомендации, Иван Алексеевич, могу поставить вашего друга хоть своим телохранителем,– Марков уловил очень смутную, туманную иронию в его приятном голосе. Ильин остался невозмутимым.– Но можно и по профессиональной деятельности. Рабочим нужны перепечатки моих речей – только так они смогут проникаться духом свободы.

– Я довольно быстро печатаю,– сказал Марков.

– Это хорошо. Вы живете далеко?

– Совсем поблизости,– ответил за Маркова Ильин.

– Тогда приходите сюда, по средам, часам к двенадцати. Катя даст вам бумагу и текст, и вы сможете действовать. У вас есть печатная машинка?

– Он обеспечен всем, чем необходимо,– заверил Ильин.

– Замечательно. Полагаю, на этом все?

Мужчины распрощались. Гапон вернулся в столовую, а Ильин и Марков собирались в прихожей.

– Отличное было собрание!– с наигранной веселостью сказал Ильин. Девушка благодарно улыбнулась.– Мой товарищ Марков будет брать у вас работу по распечаткам.

Катя понимающе кивнула, обратилась к нему:

– Вы можете приходить в среду, к двенадцати. Георгий Аполлонович платит десять рублей за пачку. У вас есть печатная машинка?

– Есть,– Марков задумался – что бы такое сказать этой невзрачной, не особо красивой, но все равно милой, домашней девушке в скромном платье и серых чулках?

– А собрания еще будут?– растерянно ляпнул он.– Так послушать хочется.

– Собрания у нас по разным дням,– вежливо улыбаясь, ответила Катя.– Приходите в среду, и я скажу, когда будет следующее.

– Спасибо. Обязательно приду.

Марков выскочил на улицу, вслед за Ильиным. Хлопок закрывшейся двери отозвался в нем сильным стуком сердца.

«Миленькая…»– растерянно подумал он.

Прошагав с полсотни метров (как раз, чтобы особняк скрылся с глаз), Ильин остановился:

– Не перестаю поражаться, как хитер и честолюбив этот поп. Негоже быть таким, когда носишь рясу. И какие намеки…

– Не понимаю,– неуверенно произнес Марков.– Вы же сказали, что ваша партия верит в него?..

– Верить надо с умом, с оглядкой,– поучительно заметил Ильин.– Гапон искренен в своей цели – это несомненно. Он хочет, чтобы рабочим дали нормированный день и повысили зарплату, но что дальше?– Ильин смотрел на Маркова, ожидая ответа.– Что делать дальше?

– Я не знаю.

– Зато я знаю, Антон,– сказал Ильин. Его тусклые, черные глаза заблестели.– Надо двигаться дальше, и ни в коем случае не останавливаться. Допустим, Гапон добьется своего. Ну а что делать с крестьянами? Их гораздо больше рабочих, в сотни тысяч раз… И спины они гнут круглосуточно, и работают бесплатно, и безграмотны – все, как один! Цель нашей партии и цель Гапона одна и та же, пока что. Но, в отличие от него, рабочими мы не ограничиваемся. Да и программа Собрания какова? Сменить железные цепи на деревянные?! Нет, Антон, это не дело! Цепи надо ломать – все, без исключения! А ждать, пока «хозяин» сам догадается до этого – гиблое дело! За свободу надо драться – до крови, до смерти! А почему? Потому, что только в борьбе обретешь ты право свое!⁵

Ильин стал страшен. Он горячился, будто внутри него заработал тяжелый топливный двигатель. Очень быстро, от рассуждений об освобождении всего народа, он перешел к описанию расправы над всеми власть имущими, над неизбежной казнью Императора и его семьи, над переделом имущества всех, кто богаче простого работяги и крестьянина… И вдруг – будто топливо кончилось – Ильин присмирел и затих. Сунув руку в пальто, он достал серебряный портсигар и закурил.

– Возьми, здесь триста рублей,– устало сказал он, доставая из другого кармана деньги.– Сними нормальную комнату с мебелью, желательно в этом районе; купи машинку… А Гапон чувствует, что мы ему в спину холодно дышим,– веселым голосом сказал Ильин.– Ты ведь понял его намеки?.. Неважно. Печатай воззвания и получай деньги – вот все, что от тебя требуется. Ах, и вот еще что – обязательно ходи на собрания! Следи за ним, старайся запоминать, что он говорит и как предлагает действовать. По возможности, записывай. Потом в Журавле мне будешь рассказывать, что на собрании творилось.

– Хорошо, я понял,– Маркову, который за эти краткие минуты стал откровенно бояться Ильина, хотелось избавиться от него как можно быстрее.

– Подожди!– Ильин сердито посмотрел на него.– Ты теперь один из нас, Антон. Ты – социалист-революционер, член партии. И с тебя, как с партийного работника, всегда будет спрос. Помни об этом.

9

К вечеру, медленно накрапывая, пошел дождь. Мало-помалу он становился все сильнее, пока не превратился в настоящий ливень. Снаружи стало так темно, что в апартаментах Арцыбашева зажгли свет. Доктор сидел в кабинете, медленно потягивал коньяк и листал свежий медицинский журнал. Но вместо статей и фотографий он видел красное, заплаканное лицо дочери.

Софья Петровна сказала ей. Более того, ослушавшись его совета, отправилась вместе с девочкой на похороны. И все это – тайком, пока Арцыбашев, отоспавшись и освежившись, решил провести день в больнице.

Он все понял, едва вернулся домой. Мрачные слуги, в комнатах гробовая тишина. Такое чувство, будто Анну похоронили не на кладбище, а прямо здесь – посреди квартиры. Софья Петровна, сделавшая свое дело, терпеливо ждала его в гостиной, как смиренная жертва ждет палача. Арцыбашев прошел мимо нее, даже не взглянув. Тайком заглянул в детскую, посмотрел на дочь. По ее глазам было видно все, что она думает о нем.

Восьмой час вечера. Дождь за окном и не думает затихать. Арцыбашев, медленно потягивая коньяк, откладывает журнал и берет предыдущий номер. В дверь постучались. Не дождавшись ответа, в кабинет заглянул управляющий.

– Александр Николаевич, ужин готов,– робко сказал он.

– Пошел вон,– отрывисто бросил Арцыбашев, перелистывая страницу.

Дверь тихо закрылась. Он прикончил бокал и налил снова – до краев.

Два часа спустя, без стука, Софья Петровна вошла в прокуренный и душный кабинет, молча села напротив сына.

– Вероника спит,– сказала она.

Арцыбашев, игнорируя ее, приложился к стакану. Женщина грустно вздохнула:

– Ну почему ты такой непробиваемый?

– Зачем ты ей рассказала?– хрипло спросил он.– Я ведь ясно дал понять, что Нике нельзя знать. А ты…– Арцыбашев скривил лицо в презрительной улыбке,-…еще и потащила Нику туда…

– Она ее мать!– резко возразила Софья Петровна.– И сегодня она могла видеть Анну последний раз в жизни…– ее голос затих, срываясь на плач.

– Прокофий был там?– спросил Арцыбашев. Лживые слезы матери для него ничего не значили.– Конечно, был… Но ты об этом не подумала… Могу представить, что он устроил на чертовых похоронах…

Арцыбашев закурил и поднялся, пошел кругами по кабинету:

– А вот если бы на ее месте оказался я, вам бы стало спокойнее? Клинику бы продали… Машину бы продали…

– Что ты говоришь?..

– Нику, разумеется, в одну из этих мерзких гимназий – ведь Антонине она не нужна, а Прокофий занят своими делами… Скромное платье с черными чулками, уроки французского от бездушной дамы, которая Францию видела только на картинках в учебнике…

– Саша, что с тобой происходит?!– плачущим голосом, испуганно воскликнула Софья Петровна. Арцыбашев остановился. Его жесткий, тяжелый взгляд вцепился в мать:

– Я просто представляю, как сложилась бы жизнь без меня, но с Анной. От тебя только слышно – Анна, Анна… ох, Анна… несчастная Анна…

Софья Петровна, собрав всю свою смелость, подрагивающим голосом заявила:

– Я не хотела говорить об этом, но, похоже, придется.

– Что еще?

– Ты рассыпаешься. Ты перестал замечать дочь, ты постоянно пьешь, ты ушел… Не знаю куда, и когда вернешься…

– И что дальше?

– Я хочу забрать Нику с собой в Москву. Мы поживем у меня до Нового года.

– О, теперь и ты решила меня помучить?!

– Нет, я хочу дать тебе время подумать хорошенько и все взвесить…

– Да мне плевать, что ты хочешь!!!– бешено вскричал Арцыбашев.– Плевать на вас!!! Вы все что-то хотите, требуете, берете, а я?! Кому-нибудь интересно, чего хочу я?! Вон отсюда, проститутка!– он швырнул окурком в горничную, показавшуюся в проеме.– С завтрашнего дня ты уволена!

Арцыбашев выскочил в коридор. Ксения, глотая слезы, быстрым шагом удалялась прочь.

– К черту всех вас!– он спустился в фойе, обулся в первые попавшиеся туфли и схватил плащ.– И запомни – если ты попробуешь забрать Нику, я возьму скальпель и срежу твое лицо подчистую, без наркоза!

– Пошел с дороги, баран!– это относилось к управляющему, который, замешкавшись, не успел вовремя приоткрыть хозяину дверь.

Холодный ливень обрушился на Арцыбашева. Постояв под ним, доктор медленно остывал, и даже немного протрезвел. «Дать бы тебе клиникой поуправлять – через неделю бы закрылась!»– подумал он о матери, но уже без явной злобы.

Он хотел закурить, но в плаще не оказалось сигарет. Арцыбашев посмотрел на пустую улицу, освещенную тусклыми фонарями, на соседние дома, свет которых был поярче. Они смотрели на него осуждающим, укоризненным взглядом.

Перед глазами снова встало лицо дочери. Сердце мужчины невольно сжалось, когда он вспомнил ее взгляд – сердитый, обиженный… и ненавидящий.

«Она ненавидит меня»,– подумал Арцыбашев, и ему стало страшно. «Мой ребенок ненавидит меня…»– эта мысль билась в одном ритме с пульсом. Арцыбашев, слепо смотревший куда-то на мостовую, несколько минут свыкался с болезненной правдой. И ведь есть за что. Врал, что с матерью все хорошо. Даже когда она умерла, делал вид, что все в порядке.

– Такого быть не должно…– прошептал Арцыбашев и вернулся в дом.

– Александр Николаевич!– сухо сказал ему управляющий.– Ксения согласна покинуть ваш дом. Она просит расчет.

– Будет.

– Я тоже прошу,– продолжил он.– А так же повар и его помощник.

– Вы все уходите?– озадаченно посмотрел на него Арцыбашев.

– Завтра. Если вы позволите, Александр Николаевич…

– Позволяю,– он скинул насквозь промокшее пальто и разулся.– Расчет получите к полудню, но хороших рекомендаций от меня не ждите.

Он вошел в кабинет – пусто. «Куда ты подевалась?»– раздраженно подумал доктор. Он нашел мать в гостевой спальне. Софья Петровна аккуратно укладывала свои скромные вещи в чемодан.

– Et tu, Sophia?⁶– мрачно улыбнувшись, спросил Арцыбашев. Мать не ответила.– Ладно, я согласен. Забирай ее, но к Новому году верни.

– Ты поговоришь с ней?– тихо спросила женщина.

– Хоть сейчас.

– Нет, сначала проспись. А утром выйди к ней, выбритый и чистый, и тогда говори.

10

К утру дождь прекратился. Чистое, ясное небо и яркое солнце, отражающее свой озорной свет в каждой луже – Петербург снова преобразился и посвежел.

Арцыбашев проснулся в восемь. Он принял душ, побрился и оделся в один из лучших костюмов. В оставшееся время он позвонил в агентство по найму, договорился о новой прислуге.

К половине девятого вошел в столовую. Хмурая, не выспавшаяся мать сидела за столом, разбавляла сонливость горячим кофе.

– Доброе утро, сынок,– Софья Петровна, забыв о вчерашнем, ласково поцеловала его в щеку.– Какой приятный одеколон…

– Как ты просила,– весело сказал он и сел рядом с ней.– Не спалось?

– Едва глаза сомкнула,– пожаловалась она, склонившись к Арцыбашеву.– В пять утра проснулась – и все. Никакого сна.

– Во сколько поезд?

– В одиннадцать.

– Купе первого класса?

– Да, как ты любишь.

– Не «как я люблю», а как тебе и Нике будет удобно,– поправил Арцыбашев.– Она еще спит?

Мать пожала плечами:

– Я сказала, чтобы она собиралась, но… она сломлена, Саша. Ты сломал ее…

– Как сломал, так и починю,– Арцыбашев огляделся.– Завтрака, так полагаю, не будет?

– Они ушли рано утром – отпросились у меня. Вот, только кофе сварили, и все.

– Ясно,– Арцыбашев встал. Сняв пиджак, повесил его на спинку стула. К нему отправилась жилетка и галстук; затем он отстегнул запонки и закатал рукава до самых локтей.– Значит, я сегодня вместо повара. Ты поможешь?

Мать удивленно посмотрела на него:

– А что готовить?

– Предлагаю сделать нашей девочке простой омлет с зеленью. Ну что, пошли?– Арцыбашев весело поманил ее за собой.

Просторная и светлая кухня была для женщины местом непривычным, неизведанным – Софья Петровна ни разу не бывала здесь с тех пор, как поселилась у сына.

– С чего нам начать?– боязливо спросила она, рассматривая духовки, жаровни и разделочные столы.– Затопить печку? Да у нас времени не хватит разжечь ее.

– Ну, уж нет,– Арцыбашев подошел к одной из плит, пощелкал выключателями, и на маленькой конфорке появился синий огонек!

– О боже!– женщина подошла ближе, присматриваясь к необычному чуду.

– Газовая печь,– пояснил Арцыбашев.

Софья Петровна зачарованно наблюдала, как ее сын орудует на кухне. Он взял два яйца и разбил их над миской, добавил щепотку соли, чуть-чуть молока…

– Взбивай, мама,– кинув в миску венчик, отдал ее Софии Петровне.– Яйца и молоко должны хорошо смешаться.

– Ясно,– женщина поставила миску на стол и быстро заработала. Краем глаз она поглядывала на сына. Арцыбашев взял небольшую сковородку, поставил на огонь. Раздобыв сливочное масло, огромным тесаком отрезал маленький кусочек и бросил в сковородку. «О боже!»– Софья Петровна услышала, как масло зашипело. По воздуху растекался аромат топленого молока. Арцыбашев водил сковородкой над огнем – масло должно было не просто растаять, но и полностью покрыть ее горячую поверхность.