Текст книги "Японский городовой"

Автор книги: Артем Мандров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Как оказалось, артиллерийские нижние чины собрались именно там, в более просторной кормовой части батареи3. Офицеры были заняты в других местах, а матросам удалось залучить к себе пару гребцов с «Азова» и «Мономаха», повествовавших сейчас обо всех перипетиях состоявшихся сражений. Матросы расселись на палубе, рассказчики сидели на каких-то деревянных ящиках, слегка возвышаясь над слушателями. Не замеченный никем Николай, войдя, не стал закрывать за собой открытый и прежде люк, а просто притулился в сторонке, прислушиваясь. Рассказ, впрочем, уже подходил к концу:

– … и тут государь наследник воззвал к Господу Богу и Богородице, скомандовал «Пали!», и как х.ранёт из пушки, ну а все остальные дружно и кучно вместе с ним. Известное дело, супротив государевой руки и православной молитвы не токмо самурайский лоб, но и аглицкая броня не стоит… Все пять снарядов вместе как ударили, «Чиёде» чуть не четверть борта и сорвало, водичка внутрь так и полилась. Генерал-майор князь Барятинский, уж на что бывалый человек, а увидев такое, помянули и Господа, и Богородицу також, и взаимопроникновение их, аж послушать приятственно было, ну а желтопузые выкинули белый флаг, и минуты не прошло. На том бой и кончился, стало быть…

– Чтож, благодарствуем, Акинфей, за дельный рассказ, – отозвался совершенно седой унтер-офицер с роскошными, спускающимися к подбородку усами, сидевший в первом ряду слушателей: – Прими ещё чарку, не побрезгуй.

Рассказчику тут же поднесли оловянный стаканчик, он выдохнул, выпил, крякнул и занюхал рукавом. Унтер же между тем продолжал, и судя по царившей тишине и вниманию слушателей, авторитет его граничил с божественным:

– Отрадно было послушать о столь славном деле. Со времён Великого Петра не случалось, чтобы Государь Всероссийский шёл в бой на Своих кораблях, а тем более наводил лично пушки, паля по неприятелю. Стало быть, Николай Александрович есть истинно наш, флотской, – унтер прибавил какое-то ещё слово, незнакомое Николаю: – солёный человек. Вижу в том великий знак. В своё время Грозный Царь, сражаясь с половиной Европы, перетряхнул Святую Русь до основания, и учредил русский флот на Балтике. Запалу того хватило на две сотни лет, однако ж Балтика была наследниками Грозного потеряна, и государю Петру Алексеевичу пришлось сызнова Русь перетряхнуть для новой войны, и флот создавать заново. С тех пор минуло ещё две сотни лет без малого, и думается мне, что пора вновь Русь перетряхнуть и флот пересоздать, чтобы когда Европа к нам вдругорядь придёт с войной, вернуть сию войну им назад, и забить им в глотку, чтобы подавились. И так на полсотни лет с этим запоздали… Буду впредь молиться, чтобы государю Николаю Александровичу это дело оказалось по силам, как государям Грозному и Великому до него.

Унтер помолчал немного, прочие нижние чины не смели нарушить его раздумий, а Николай продолжал тихонько стоять в тени. Описание его собственных «подвигов» изрядно его позабавило, а экскурс в прошлое глубоко поразил. Басаргин на своих уроках никогда не упоминал о кораблях Иоанна Грозного, начиная существование российского флота с ботика Петра. Народная память, похоже, сохранила куда больше, чем официальная история. Наконец седой моряк продолжил:

– Все мы, братцы, пушкари, и кто из вас не дурной – тот понял, как наводить и как стрелять. Что там офицера решат – дело десятое, ну а мы и сами разбе… – в этот момент за спиной Николая раздался лязг металла, прервавший ход мысли старика. Цесаревич обернулся, и споткнувшийся о комингс офицер, увидев его лицо, завопил внезапно:

– Смирно стоять! Государь наследник на палубе!

Вместо расслабления нервов и развлечения могла получиться новая нелепая сцена, и Николай, призвав на помощь свой лейб-гусарский опыт, скомандовал:

– Вольно! Отставить! Господин лейтенант, окажите любезность, покажите мне восьмидюймовую башню и дайте сопутствующие пояснения… и давайте предоставим матросов их собственным развлечениям, у них, кажется, что-то вроде военного совета, – прибавил Николай уже тише.

«Адмирал Нахимов» представлял собой корабль совсем иной формации, чем хорошо известные цесаревичу «Память Азова» и «Владимир Мономах». Те были выстроены по идеям адмирала Попова, высказанным ещё тридцать лет назад, и представляли собой идеальный при существовавших технологиях дальний океанский рейдер – достаточно быстроходный, весьма тяжело вооружённый, с высокой боевой устойчивостью благодаря полному поясу по ватерлинии, и почти неограниченной дальностью плавания благодаря развитой парусной оснастке. Единственный их недостаток вытекал как раз из неограниченной дальности – паруса заставляли располагать артиллерию строго побортно, в становящихся уже архаичными батареях. Это были именно фрегаты, шагнувшие из парусной эпохи в новый век железа, брони и пара, доведённые до крайнего предела совершенства… и стоило ещё немного увеличить их размеры и мощь, как совершенство начало бы превращаться в абсурд.

«Адмирал Нахимов» представлял собой попытку этого избежать. От идей адмирала Попова не осталось ничего, кроме притащенной за уши ретроградами парусной оснастки – и она только мешалась, оказавшись почти совершенно бесполезной для столь крупного корабля. Вместо них правила бал возведённая в абсолют огневая мощь. Если фрегаты «поповской школы» были грозой дальних морей, то «Нахимова» можно было смело выпускать в европейские воды: противостоять шести восьмидюймовкам в бортовом залпе смогли бы лишь немногие британские и французские броненосцы, сами неспособные за ним угнаться. На Тихом же океане он являл собой воплощённый ужас любого вражеского флотоводца. Это было орудие уже не крейсерской борьбы на коммуникациях, а тотального доминирования на театре военных действий.

Образцом для проектировщиков «Нахимова» послужил британский «Имперьюз», однако к изумлению кораблестроителей всего мира, русский проект оказался лучше, корабль был выстроен качественней чем британский, и оставлял его далеко позади по всем статьям. Широчайшим по меркам 1880-х годов образом использовалось электричество, инициативные офицеры и экипаж неустанно занимались совершенствованием корабельных систем, и без того представлявших собой последнее слово военной техники. Показывавший башню лейтенант обратил внимание Николая на новейшую, изготовленную минёрами фрегата4 под руководством лейтенанта Колокольцова, уникальную систему целеуказания: при её использовании все данные для верной наводки передавались из боевой рубки в башни и батарею на установленные там указатели, и от башнёров и канониров требовалось лишь следовать полученным командам.

Эти сведения чрезвычайно заинтересовали Николая, после второго боя при Кобе погружённого в тяжкие раздумья о том, как нейтрализовать пагубное действие неграмотности и необученности артиллерийской обслуги на результат стрельбы. Идея автоматизированной системы глубоко его впечатлила, а поразмыслив немного, он задал логично вытекавшие из этого вопросы: нельзя ли создать механизм, где из рубки управлялось бы непосредственно орудие или башня, без участия команды? А можно ли учесть и влияние качки, чтобы выстрел мог произойти только в момент остановки в крайнем положении борта? А рассчитать упреждение, необходимое при стрельбе по удалённой движущейся цели? Артиллерийские офицеры и сам Колокольцов, собравшиеся к этому моменту в башне, обещали подумать…

Воодушевлённый Николай вернулся в адмиральские апартаменты, чтобы отдохнуть, и обнаружил в салоне вместо тишины и покоя весьма жаркий капитанский спор на артиллерийские темы. Командиры всё ещё обсуждали доклад Цывинского. Цесаревич жестом усадил их, поднявшихся при его появлении, назад, и опустился во всё то же кресло за кофейным столиком:

– Продолжайте, господа, не буду вам мешать…

Капитанский вестовой уже нёс следом стакан с чаем. Федотов5 и правда продолжил:

– Вообразите, Генрих Фаддеевич, вот у нас в линии три фрегата, и мы начинаем пристреливаться по неприятельскому флагману, используя каждый хоть три, хоть пять шестидюймовок в залпе… как сможем мы понять, где чьи следы падения снарядов?

– Используя хронометр, можно легко вычислить…

– Отнюдь, милостивый государь, с учётом разницы в положении судов, могут одновременно упасть снаряды, выпущенные в разное время, и получится обратно чехарда и гадание на кофейной гуще!

– Значит, надо заранее договориться об очерёдности и интервалах стрельбы…

– И в бою всё обязательно перепутается, и никто интервалов соблюдать не будет, а каждый станет палить как заведённый, со всею возможной скоростью.

– Тогда пристреливаться надлежит флагману, а остальным он сообщит дистанцию, когда установит её доподлинно.

– А я, имея одиннадцать орудий в бортовом залпе, из них шесть восьмидюймовых, буду ждать невесть сколько, и потом штурман голову сломает, пересчитывая дистанцию с учётом положения, скорости сближения и прочего, и не гарантировано, что посчитает верно.

Стороны исчерпали запас аргументов, на несколько секунд повисла тишина. Николай, порядком утомившийся и раздражённый этим «птичьим базаром», прихлёбывал чай, и уловивший его недовольство Дубасов резюмировал:

– Ваша идея отрядной стрельбы по общей цели, Генрих Фаддеевич, весьма любопытна, и заслуживает быть проверенной на следующих больших эскадренных учениях. В бою же, буде таковой случится, будем вести огонь каждый по наиболее удобной цели, а пристреливаться бортовыми или плутонговыми залпами.

Николай тем временем отставил стакан и заявил внезапно:

– Александр Владимирович, у вас шесть восьмидюймовок в залпе, так пристреливайтесь из них – одна башня, вторая, третья, вот дистанция уже и найдена. Согласовать наводку и залп двух орудий в башне будет куда проще, чем пяти в батарее. К тому, и всплеск от восьмидюймового снаряда куда заметнее и стоит куда дольше, как я успел заметить. Тут уж не перепутаешь…

– Расход для казны, Ваше Высочество…

– Это вы мне говорите, Александр Владимирович, и всерьёз?..

Федотов заметно смутился, а цесаревич от усталости дал волю раздражению:

– Расход для казны – это когда фрегат не мог добиться попаданий, получая неприятельские, и четверть его выгорела дотла. А если вы найдёте дистанцию быстрей врага и потопите его, пока он не нанёс вам повреждений, то будет прямая для казны экономия, ну а для вражеской сущее разорение – четверть миллиона фунтов одним махом на дно пойдёт. На сколько мы, Фёдор Васильевич, при таком счёте японскую казну облегчили?

– Считая только семь кораблей, не меньше чем на полмиллиона, государь, про береговые разрушения судить не берусь, ну а вместе с ростом страховок и фрахтов общий японский убыток будет не менее миллиона фунтов стерлингов за ближайшие полгода.

– Считай, целый броненосец могли бы выстроить на эти деньги, а всё булькнулось в два дня, только пузыри пошли… – Николай рассмеялся.

Дубасов, пока цесаревич вроде бы снова пришёл в хорошее расположение духа, свернул совещание, и капитаны удалились, оставив наконец адмиральские апартаменты в распоряжении Николая. Тот допил чай, устроился на диване и задремал, даже не разуваясь. Усталость в последние дни накатывала стремительно и необоримо.

Офицеры же прошли в капитанскую каюту «Нахимова» – обсуждено было ещё не всё. Дубасов принялся отдавать распоряжения. До утра кораблям предстояло оставаться на месте: механикам «Мономаха» предстояло поколдовать с порядочно изношенными котлами, на «Азове» ремонтные работы были далеки от завершения и требовалось пополнение боекомплекта6, а «Нахимову» и канонеркам новый командующий Эскадрой дал время для подготовки к неизбежному по его мнению следующему бою. Цывинский опять-таки блеснул, описав основные повреждения «Памяти Азова» и предложив, что можно сделать, чтобы уменьшить ущерб. Его слушали вновь с максимальным вниманием, и на этот раз без споров: «Память Азова» был первым русским крупным кораблём, участвовавшим в бою и повреждённым в нём, со времён Крымской войны. Русские паровые крейсера и броненосцы в бою до событий в Кобе не были ни разу.

Кадровый вопрос также представлял изрядную проблему. Оспаривать право Дубасова на командование Эскадрой никто не рискнул, но были и другие обстоятельства. Прежде всего, Бауэр как капитан первого ранга имел полное право получить под своё начало «Память Азова», уступавшему же ему в чине Цывинскому надлежало быть низложенным обратно в старшие офицеры «Мономаха». Так и поступили. Цывинский, кажется, несколько обиделся, Дубасовым же двигали, как всегда, соображения боевой эффективности.

«Адмирал Нахимов» был грозен на бумаге, но на деле мог оказаться не лучше «Азова» по эффективности в бою. «Азов» показал, что немало стоит при надлежащем управлении – но просить цесаревича в случае ещё одного боя вновь принять команду над его батареей было, конечно, немыслимо. Цывинский за сутки или двое наладить на нём службу и выучить экипаж не смог бы при всём желании. Отсутствие же Генриха Фаддеевича на «Мономахе» всерьёз угрожало эффективности последнего. Хотя после двух сражений контакт между Дубасовым и офицерами его фрегата и начал потихоньку налаживаться7, однако старший офицер был незаменим в управлении единственным кораблём Эскадры, чья боеспособность была вне всяких сомнений. Рисковать её снижением Дубасов попросту не мог, а Цывинского, чтобы тот не обижался, назначил исполняющим обязанности капитана «Мономаха», оставив за собой лишь функции командующего. Теперь и овцы были целы, и волки сыты.

1 В настоящее время широко известно, что защита главного калибра «Нахимова» представляла собой не настоящие башни, а барбетные установки с башенноподобным прикрытием. Однако в конце XIX века все, включая командование крейсера и отвечавших за эти установки артиллерийских офицеров, упорно именовали их башнями – то ли от технической неграмотности, то ли чтобы запутать своих потомков. Нам представляется, что не след считать себя умнее и просвещённее предков в том, как нужно называть оборудование, с которым они непосредственно имели дело, а мы можем о нём только читать

2 Барбет – неподвижная броня корабельной артиллерийской установки (обычно главного калибра), защищающая пороховые и снарядные погреба, подачные механизмы и основание башен. В случае ранних установок, как на «Нахимове», выступающий над палубой верхний край барбета также защищал вращающийся стол с установленными на нём орудиями, образуя своего рода броневой бруствер

3 В носовой части батареи проходил кожух дымовой трубы и прочие выгородки, оставляя место лишь для поворотных кругов орудий, а в кормовой, несмотря на машинный люк и световой люк кают-компании, было посвободнее

4 Электрооборудование проходило по минно-торпедной части и обслуживалось, соответственно, минёрами

5 Капитан I ранга А. В. Федотов 1-й, капитан крейсера «Адмирал Нахимов». К сожалению, на этом информация о нём в общедоступных источниках заканчивается, и даже имя и отчество его нам неизвестны, и в настоящем произведении использованы вымышленные

6 «Память Азова» имел оптимальные (с точки зрения комфорта пассажиров) параметры качки лишь при некотором недогрузе, и в плавание с цесаревичем отправился, загрузив лишь треть боекомплекта

7 Антагонизм между капитаном «Мономаха» и его офицерами за несколько месяцев до того дошёл почти до грани бунта, хотя впоследствии благодаря посредничеству Цывинского и общему налаживанию службы и несколько смягчился. Тем не менее, капитана ни при каких обстоятельствах не приглашали в кают-компанию, и столовался он отдельно. Парадокс в том, что матросы к Дубасову относились скорее положительно, и об их недовольстве им никто никогда не упоминает

Наутро русские корабли пришли в движение. Мысль о том, чтобы попытаться избежать возможного боя, не могла бы прийти Дубасову и в страшном сне. Если японцы в своём безумии решатся вновь преградить Эскадре путь – тем хуже для них, живым не уйдёт никто. Внутренне Дубасов даже надеялся на это: вторая одержанная под его командованием победа поставила бы его выше всех ныне живущих русских адмиралов и большинства покойных, наравне разве с Синявиным и Апраксиным. Фактически, это привело бы его в высший разряд флотоводцев мира1. Сравняться же с Ушаковым, имевшим пять выигранных сражений, можно было только мечтать.

Контр-адмирал Иноуэ, как и подобает самураю, тоже мечтал о сражении, а ещё – о том, чтобы русский командующий Назимов избавил его от Дубасова. Выиграть бой у Назимова он считал вполне возможным, у Дубасова – чрезвычайно сложным. От рождения обладая специфически самурайским мировоззрением и образом мысли, Иноуэ интуитивно чувствовал исходящую от того опасность. Офицеры адмиральского штаба довели себя до нервного истощения, но, кажется, наши способ победить русских… однако безумный капитан с репутацией колдуна мог всё испортить. Оставалось надеяться, что энергичный, властный и не терпящий самовольства подчинённых Назимов оправдает ожидания.

Едва рассвело, русские корабли пришли в движение. Дубасов вёл эскадру к Симоносеки, чтобы через пролив Канмон выйти к Цусиме и направиться во Владивосток. Внутреннее море, всегда кишевшее сновавшими туда-сюда судами и лодками, казалось вымершим, и это усиливало настороженность русского командующего. Лишь после полудня встретился британский грузовой пароход, однако на заданный в рупор вопрос о новостях с его мостика проорали с сильным шотландским акцентом:

– Вы мне скажите, я иду от Сингапура без захода в порты… Море как вымерло, что за хрень тут творится?

– Сами хотели бы знать! – ответил Дубасов, исполнившись самых чёрных подозрений, и корабли разошлись в разные стороны.

Наконец впереди показались сходящиеся берега Кюсю и Хонсю, заросшие густым лесом. Правее, на рейде расположенного к северо-востоку от пролива порта Оцуки, густо дымили несколько стоящих под полными парами кораблей. Дубасов отдал приказ пароходам и канонеркам развернуться и лечь в дрейф, а сам провел фрегаты чуть дальше, и тоже остановился. Фёдор Васильевич, безусловно, был маньяк, получавший наибольшее удовольствие, пуская ко дну чужие корабли и убивая врагов сотнями, однако он был не идиот. Между жаждой боя и тем, чтобы лезть очертя голову в явную ловушку, под прицел береговых батарей, оставляя позади, и наверняка имея впереди, значительные силы потенциально вражеского флота, отнюдь не было для него знака равенства. Капитан ждал… и не прошло и получаса, как с рейда Оцуки вытянулась колонна японских боевых кораблей. Приблизившись, японцы положили лево на борт и остановились, не дойдя до русского флагмана два десятка кабельтов. Головным у них шёл пресловутый «Фусо»2, за ним «Ямато» и «Мусаси», позади японского «фальшивого антиквариата»3 пыхтел эльсвикский недоделок «Цукуси»4, за ним виднелось нечто, после некоторых усилий распознанное как «Котака»5. На мостиках русских кораблей при виде этой эскадры, не сговариваясь, рассмеялись – все «японцы» вместе взятые не дотягивали даже до одного «Нахимова» ни по водоизмещению, ни по вооружению. Хуже того, ни один из них, кроме «Фусо», не имел шансов пережить попадание хотя бы одного залпа с любого из русских фрегатов. Дубасов, поразмыслив минуту, приказал поднять сигнал «Прошу выслать лоцмана для прохода проливом». На «Фусо», нёсшем брейд-вымпел начальника отряда, подняли ответный сигнал: «Ожидайте». Подождать, действительно, стоило – через полчаса со стороны Симоносеки показались дымы ещё нескольких кораблей, а затем из пролива вышли «Такачихо» и «Нанива»6. Позади крейсеров скользили низкие тени нескольких прячущихся за их корпусами миноносцев. На русских кораблях подобрались и прекратили шуточки – это уже было серьёзно. Пять лет назад эти корабли считались сильнейшими бронепалубными крейсерами мира, а в отчётах русских адмиралов они неизменно именовались броненосцами, хотя бортовой брони и не несли. «Такачихо», шедший головным, свернул вдоль берега Кюсю и, поравнявшись с «Мономахом», остановился. От его борта отвалил баркас, на корме которого помимо адмиральского знамени развернули белый флаг. Дубасов приказал тоже подать баркас, и сам спустился в него, направляясь на переговоры.

Хотя японская шлюпка отвалила первой, на середину расстояния между флагманами первыми выгребли русские. Японцы подошли на пару минут позже, имея весьма утомлённый вид – впрочем, им пришлось грести против течения, шедшего в проливе в это время суток на запад. Дубасов, будучи младше по званию, первым приветствовал своего японского визави. Сидевший в японской шлюпке офицер перевёл его слова, а затем на довольно недурном русском – и предельно вежливый ответ своего адмирала. Вслед за тем адмирал вытащил пакет и передал его через переводчика; Дубасов дал знак управлявшему баркасом мичману принять его. Переводчик вновь передал слова своего адмирала:

– Поскольку вы замещаете адмирала Назимова в командовании эскадрой, прошу вас вскрыть пакет немедленно.

Внутри оказались два листа самой дорогой рисовой бумаги, один с каллиграфически выполненными японскими иероглифами, другой с рукописным текстом на русском языке:

« Командующему Эскадрой Тихого океана Российского Императорского флота вице-адмиралу Павлу Николаевичу Назимову.

Прошу Вас принять уверения в совершеннейшем к Вам почтении и…» – Дубасов совершенно механически пропустил глазами несколько строчек положенных в официальной переписке вежливостей, перескочив сразу к сути:

«Также настоящим уведомляю Вас, что Японская и Российская империи находятся в состоянии войны с 6:00 по Токийскому времени 13 мая 1891 года (1 мая по русскому стилю), о чём надлежащее сообщение было сделано послом Божественного Императора Ёсихито в Санкт-Петербурге незамедлительно.

В связи с вышеизложенным, я буду иметь честь атаковать Вашу Эскадру и уничтожить её всеми доступными мне средствами.

За сим остаюсь Вашим искренним и почтительнейшим слугой,

Командующий Флотом Готовности Японского Императорского флота, контр-адмирал барон Иноуэ.»

– Благодарю вас, господин контр-адмирал, – Дубасов, непроизвольно чуть прищурившись, с улыбкой взглянул в глаза своего оппонента: – В таком случае я буду иметь удовольствиепустить ваш флот ко дну. Однако прошу вас дать мне двадцать минут, чтобы я мог сообщить новости об изменении политической обстановки Его Высочеству государю наследнику.

Щелчок крышки открывшегося хронометра завершил речь русского капитана. Японский адмирал ответил одним словом:

– Конечно, – и тоже извлёк карманные часы, засекая время. Командующие отдали честь, и баркасы разошлись.

Контр-адмирал Иноуэ наблюдал за уходящим русским баркасом, не прибегая к подзорной трубе или биноклю. Иногда важно разглядеть частности, но командующий должен видеть ситуацию в целом – особенно в таком сражении, как это. Слишком многое поставлено на карту, слишком силён противник, слишком опасен вражеский командир. Аматэрасу не смилостивилась к своим потомкам, врагов по непонятному капризу судьбы возглавил проклятый Дубасов, и заглянувший ему в глаза бывалый самурай понял, что без демонов тут всё-таки не обошлось, хотя и в ином смысле: ему противостоял Воитель. Иноуэ в определённом смысле повезло, он застал ещё старые времена, и видел людей, способных идти с мечом на артиллерийские батареи… и победить и выжить при этом. Против некоторых из них он сражался, с некоторыми дружил, и видел в их глазах то же самое безумие, что и во взгляде Дубасова – жажду смерти и разрушения, позволяющую без колебания убивать и посылать людей на гибель. Теперь Иноуэ понимал, почему никто не смог противостоять русским в предыдущих схватках, и насколько сложная задача выпала ему самому.

Вышедшего на поле боя Воителя можно остановить. Его можно задавить огневым превосходством, смешав с землёй издалека – и это стало бы возможным, войди Дубасов в пролив… но он не вошёл. Воителя можно завалить трупами, послав на смерть сотни и тысячи бойцов – так одолели великого Сайго. Но вот выйти на бой с ним равными силами, и одержать победу в схватке грудь на грудь… на это способен только другой Воитель. Иноуэ знал свои возможности, и не считал себя таковым – но судьба всё равно предложила ему проверить себя. Ну что же, остаётся только победить, или умереть… умереть тяжело, но достойно.

Поднявшись на борт «Такачихо», адмирал первым делом прошёл в свою каюту. Через несколько минут он появился на мостике, держа в руке простую старую катану в потёртых, с вышарканным лаком ножнах. Некоторое время он стоял, просто опираясь на меч и глядя на русские корабли. Наконец внутреннее чувство заставило его взглянуть на хронометр. До конца отведённого Дубасову времени оставалась минута. Отдав приказ подготовить боевой флаг к подъёму и предупредить машинное отделение, что скоро будет дан полный ход, Иноуэ поднял свой старый меч на уровень глаз. Когда-то он шёл с ним в атаку на британцев при Кагосиме; потом долгие годы клинок хранился у него дома. Собираясь в этот поход, адмирал почему-то ощутил потребность взять старый меч с собой – ну что же, как видно, не зря. С едва слышным щелчком ножны выпустили из себя лезвие на три пальца, лучи клонящегося к земле Солнца отразились и заискрили на гранях ничуть не потускневшего клинка. Подчинённые замерли, боясь даже вдохом нарушить ритуал любования мечом. На их глазах живая легенда японского флота, любимый и бесконечно почитаемый адмирал готовился повести их на смертный бой против чудовищно сильного и страшного врага, и этот момент был достоин быть навеки запечатлённым в памяти. Оставшиеся секунды истекли, Иноуэ послал последний солнечный зайчик с клинка в небо, вдвинул меч в ножны, снова опёрся на него, и произнёс:

– К бою!

Боевые флаги взвились на обоих флагманах одновременно, и кильватерные колонны тронулись с места. Орудийные стволы зашевелились, ловя цели, однако открывать огонь пока было преждевременно: между русской боевой линией и крейсерами Иноуэ было чуть более двадцати кабельтов, а между нею и японским «старым» отрядом – чуть менее того же. «Старый» отряд двинулся вперёд, следуя за «Фусо», намереваясь разойтись с русскими контркурсом, подвергая их последовательному обстрелу со всех кораблей – скоротечность боевого контакта дала бы шанс пожить подольше устаревшим корветам. Иноуэ начал левый поворот, намереваясь обрушиться на «Нахимова» комбинированным артиллерийско-торпедным ударом крейсеров и миноносцев, и по возможности быстро утопить его. Русские же немедленно начали разворот последовательно «через правое плечо», удаляясь от японских крейсеров и миноносцев, сближаясь со «старой» линией и ложась с ней на параллельный курс. Теперь Иноуэ предстояло пройти лишние полторы мили или даже больше, чтобы настичь «Нахимова». Впрочем, расстояние пока ещё было слишком велико, чтобы тот пустил в ход свою многочисленную артиллерию главного калибра, или хотя бы начал пристрелку. Башни русского крейсера, однако же, уже пришли в движение, и адмирал Иноуэ почувствовал себя неуютно: против шести крупнокалиберных орудий у него было только два, и то на разных кораблях. В паре миль дальше в море русские пароходы уходили прочь, а канонерские лодки начали какой-то маневр.

Открыл огонь «Фусо», с которым русские сближались, и вдруг, с расстояния в пятнадцать кабельтов, выплюнула пламя из обоих стволов левая башня «Нахимова». Два высоченных всплеска поднялись слева по борту «Такачихо» с небольшим недолётом. Прошло ещё порядка тридцати секунд, и дала залп кормовая башня ложащегося в поворот фрегата. Снаряды на чудовищной скорости пронеслись над мостиком, сорвав с офицеров фуражки и заставив их пошатнуться; прожектор на поднятой выше на полтора человеческих роста левой прожекторной площадке вырвало ударом воздушной волны и швырнуло за борт.

1 Крупное морское сражение – событие чрезвычайно редкое, случающееся не в каждую войну между морскими державами, и почти никогда – больше одного-двух раз за войну. Сравните это с количеством адмиралов в любом приличном флоте… Тот же Нельсон имел всего два выигранных под его командованием сражения, и то второе – посмертно

2 Единственный японский броненосец на 1891 год, 3800 тонн, до 13 уз., 4х240мм Крупп в бронированном каземате, 2х170мм, полный пояс сталежелезной брони по ватерлинии

3 Винтовые корветы типа «Кацураги» были выстроены на японских верфях и переданы флоту всего три-четыре года назад, однако по всем параметрам соответствовали кораблям третьего сорта, строившимся в Европе лет за двадцать до того. 1500 тонн, до 13 уз., 2х170мм, 5х120мм

4 Канонерская лодка с претензией на малый крейсер, 1500 тонн, до 16 уз., 2х254мм, 4х120мм Армстронг

5 Уникальное порождение японской кораблестроительной мысли, бронированный «протоэсминец» с мощным торпедным вооружением, но безнадёжно тихоходный для корабля этого класса (19 узлов по проекту, которые ни разу не смог развить на практике)

6 4000 тонн, до 19 уз., бронированная палуба до 76 мм, 2х260мм Крупп в небронированых барбетных установках, 6х150мм побортно. Экспериментальные защитные коффердамы с целлюлозой вместо бортовой брони.

Честь первыми открыть огонь в этом сражении досталась японцам. «Фусо», проходя мимо разворачивающегося «Мономаха», выстрелил последовательно из обоих своих 24-сантиметровок правого борта1. Впечатляющей высоты столбы воды поднялись перед носом русского флагмана, а тот пока не открывал огня, заканчивая разворот и сближаясь с шедшим вторым «Ямато». Обе японских «фальшивых древности» открыли огонь из всего, чего могли, поскольку расстояние сократилось уже до восьми кабельтов, однако попаданий им добиться пока не удавалось. Наконец и «Память Азова» закончил разворот и лёг в кильватер «Мономаху», оказавшись на траверзе «Мусаси». «Нахимов» уже несколько минут как вёл огонь, и с «Мономаха» было видно, что «Такачихо» находится под близким накрытием: вздымаемые падением восьмидюймовых снарядов всплески заливали мостик и баковый барбет японского флагмана, мешая управлению и прицеливанию. Идея о пристрелке башенными залпами как будто работала неплохо. Дубасов перешёл на левое крыло мостика и бросил взгляд на ожидавшего команды Цывинского, тот отрапортовал:

– «Ямато» на прицеле у левого борта, готовы к открытию огня.

– Огонь!

Фрегат окутался дымом бортового залпа, вслед за ним открыл огонь и «Память Азова». Если для них всё было просто, как удар молотком по гвоздю, то старший артиллерийский офицер «Нахимова» сходил с ума, переназначая цели для многочисленных башен крейсера и обеих бортовых шестидюймовых батарей по мере разворота корабля. К моменту открытия огня флагманом, носовая башня наводилась на «Цукуси», левая бортовая и левая батарея – на вылезший из-за него с намерением пойти в торпедную атаку «Котака», а кормовая и правая бортовая башни продолжали долбить по «Такачихо», не достигнув пока попаданий, но уже до крайности осложняя жизнь японскому адмиралу и комендорам 26-сантиметрового орудия.