Текст книги "На воре шапка горит"

Автор книги: Артем Кораблев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– О, господи! – вздрогнула женщина. – Да что же ты так кричишь – то?

– Прости, я не знал, что ты рядом. Тамара, принеси, пожалуйста, фонарик.

Через минуту Митя и Петрович направлялись к тому месту, где в последний раз скрылся Дантес.

– Понимаете, я нашел его логово, – по ходу короткого пути пояснял Митя.

Петрович шел молча, только сопел.

Там, где исчез Дантес, за серым исполинским кустом духовитой полыни, они обнаружили в основании крылечка сторожки чернеющий пролом. Кто – то оторвал здесь сразу две доски. Присев на корточки, фермер светанул в дыру фонариком.

– Гав! Гав! Гав! – выстрелила злобным лаем дыра и захлебнулась страшным ревом со свирепым бульканьем.

– Я же говорил, – нагнулся Митя и заглянул в щель рядом с головой Петровича.

В желтом электрическом свете блеснула ненавистью пара разгневанных глаз, страшной местью сверкнул оскал белых клыков, дыхнула яростью алая разверстая пасть.

– А ну вылезай, паскудник! Ко мне, Дантес! Ко мне! – скомандовал Петрович.

Уговаривать ризена пришлось довольно долго. Лишь минут через пять, опомнившийся и пристыженный, с униженно прижатыми ушами, с поджатым хвостом, выполз из дыры провинившийся пес и сразу завалился на спину, задрав все лапы возле ног хозяина.

– После будешь просить прощения, – сурово отодвинул его по земле Петрович, оторвал еще одну доску и полез внутрь. Митя просунулся за ним.

Да, это было настоящее воровское пристанище. Кладовая. Здесь Дантес собирал, копил и прятал от мира свое несметное богатство. По всей площади темного пространства под крылечком, образуя сплошную лежку, было разложено и утрамбовано украденное и подобранное. Чего тут только не было – старые и новые примятые черным боком ботинки, сапоги и валенки, летние босоножки и домашние тапочки, две сумки Тамары Ивановны, ушанка военного образца, чей – то потерянный кошелек с пятьюдесятью рублями и много еще всего, что утешало, грело, развлекало и наполняло гордостью душу этой необычной собаки. В самом дальнем углу особняком стояла прислоненная к внутренней ~то – роне ступеньки лесенки старая покрышка от колеса «Запорожца».

– Да, – сказал Петрович, – он и Панкратова обокрал

– Он умный. Такой любого обманет, не то что этого.

– Как он только протащил колесо в щель. Это ж надо было боком поставить. Вот бестия.

– Вы уж его не ругайте, – заступился за Дантеса Митя. – Знаете что, и вещи у него все не отбирайте. Возьмите то, что вам действительно нужно. А остальное ему отдайте. Это ведь все его игрушки. Должно же и у пса быть свое хозяйство. Я ему еще игрушек принесу*

– Пожалуй, ты прав, – второй раз на день вынужден был признать Митину правоту Петрович.

Собачий лаз под лесенку фермер зашил новыми досками. Вещи, пригодные к употреблению, унес в дом, а весь остальной хлам свалил в кучу возле своего крыльца.

– Пропали мои дела на сегодня, – сетовал он, прощаясь с Митей. – Буду сейчас этому обалдую будку сколачивать. Пусть там склад устраивает. Вон сколько ему оставил.

– Но список я вам все равно принесу, – пообещал Митя.

Петрович только крякнул.

Митя вошел в Дубки через проходную и двинулся по главной линии с шиной в руках. Он специально старался идти по самой середине улочки. И вовсе не потому, что был так горд содеянным. Только полный дурак может гордиться разоблачением собаки, пусть даже такой умной, как Дантес. Просто Мите хотелось, чтобы как можно больше дачников увидели и узнали, что первая из краж оказалась недоразумением. И что Митины друзья из Зараева не имеют к этому никакого отношения.

За воротами участка с хромым «Запорожцем» никого не было. И хотя не было также собаки, Митя не стал туда заходить.

– Хозяин! Хозяин! – заколотил он по одной из досок маленькой калиточки.

Панкратов вышел из двери дома.

– Ты что шумишь? Опять за шинами пришел? А ну давай отсюда!

– Вот вам ваша шина, – Митя перекинул гигантский резиновый бублик через калиточку, и тот плюхнулся с другой стороны, подняв с земли бурое облако пыли.

Старик надолго онемел и остолбенел от изумления.

Когда ж пришел в себя, бесцветные губы сложились в тонкую ехидную улыбочку.

– Вот так, значит. Значит, нашлось колесо. Вернул, значит. Испугался, что я все папе – маме твоим доложу. А я все равно им все расскажу. Я это так не оставлю. Пусть тебя выдерут, поганца! Будешь знать, как воровать.

Чуть – чуть Митя не назвал Панкратова дураком и еще чем – нибудь похуже. Еле – еле сдержал рвущиеся наружу эпитеты. Наверное, поэтому всю оставшуюся дорогу домой он отдувался, как после тяжелой работы, и время от времени покачивал головой.

Глава VI
СУД

Своему первому успеху Митя радовался до самого вечера. Ведь это был не только первый шаг к оправданию его друзей, но и шаг к обретению былой личной свободы. Которая ему так нужна. Но он опять не спешил. Он себя сдерживал. Единственное, что Митя сообщил за обедом Любови Андреевне, так это то, что он выходил за пределы поселка и был в гостях у Петровича. А про то, как первое колесо разыскал, ничего не сказал. Так даже лучше. Пусть все это сами узнают. От других. Пусть даже припрется Панкратов, если у него хватит смелости. Сто раз на это плевать. Теперь у Мити свидетели есть. Тот же Петрович и Тамара Ивановна. И это даже лучше, если его сначала будут ругать, а потом поймут свое заблуждение. Тут – то им станет стыдно и они задумаются – кто прав, а кто виноват.

– Ба, – попросился он, дожевывая последний кусок, – можно я сегодня еще к Петровичу схожу?

– Митяй, – тщетно стараясь скрыть улыбку, ответила бабушка, – разве я когда – нибудь запрещала тебе ходить в гости к Николаю Петровичу? Да вообще ты волен гулять где угодно, если только обходится без эксцессов, – для пущей важности Любовь Андреевна порой любила ввернуть умное словцо. – Гуляй себе, где захочешь. Но в Зараево без нужды и еще на речку до приезда родителей я тебе не разрешаю. В твоих же интересах. Вот приедут они в субботу, пусть и решают тогда все по своему усмотрению. Как они скажут, так и будет. А пока туда ни ногой.

В общем – то Митя получил даже больше, чем рассчитывал. Все – таки он не был до конца уверен в бабушке, что она не станет возмущаться нарушением обещания не выходить из поселка.

Чтобы не тратить времени попусту, Митя решил облегчить себе повторный сбор информации, пользуясь имеющимся под рукой транспортным средством. Он оседлал велосипед и отправился в объезд владельцев «Лад» и «Москвичей» уже с блокнотом и карандашиком.

«4—я линия» – надписал он на первой страничке блокнотика и покрутил педали до первых ворот, за которыми, как ему помнилось, он видел нужную ему машину. Остановившись перед этими воротами, он занес в блокнот номер участка и сразу поехал дальше. Так дело действительно двигалось много быстрее, а Митя даже получал удовольствие от езды на велосипеде. На этой самой четвертой линии оказалось как – то особенно много «Лад» и «Москвичей», да еще, для верности, он проехал ее дважды из конца в конец, от ворот до тупика, по одной и по другой стороне улочки.

Чтобы избежать путаницы, он решил оставить поперечные линии «на потом», проезжая их отрезки между продольными без остановок и записей, и с четвертой линии помчался сразу на третью. Дело у него, что называется, спорилось. Через какие – то полчаса он уже объездил почти все Дубки. Список его пополнялся, «Лад» и «Москвичей» он отыскал даже больше, чем когда бродил в «пешем порядке» и без блокнотика.

«Последнюю шестую линию добью, – радовался Митя, – потом две поперечные, и к Петровичу».

На шестой линии ему оставалось объехать лишь последний пяток ворот до тупика. На третьем по счету участке Митя обнаружил еще одну «Ладу», кстати, тоже пропущенную при утреннем обходе. Удерживая велосипед между ног, он внес номер участка на шестую страничку списочка с дополнительной пометкой «Л», то есть «Лада», а не «Москвич», и, взбираясь в седло, обернулся на перекресток, с которого собирался начать объезд 7—й поперечной линии. Со стороны перекрестка, на котором вот еще только что никого не было, бодрым шагом, чуть ли не по – военному, вышагивали два мужика, держась по разным сторонам улочки. Митю это немного удивило, но не более. Идут себе и идут.

Проехав вдоль заборов и ворот двух последних дач на линии и не обнаружив там вообще никаких автомобилей, Митя стал медленно разворачиваться, стараясь вписаться в ширину асфальта узкой улочки. На завершении этого маневра он услышал носорожий топот. Поднял голову и вздрогнул. Прямо на него со всей возможной скоростью неслись те самые мужики, и в одном из них он узнал Виктора. «Собьют», – испугался Митя и на уровне инстинкта крутанул педали, стараясь проскочить между странными людьми, устроившими забег в тупике. Да не тут – то было.

– Держи его! – крикнул второй.

И сразу оба метнулись к велосипедисту наперерез с обеих сторон. Да он и сам с перепугу притормозил, в тот же миг две лапищи вцепились в руль и две ухватили его за руки.

– Все, попался, – радостно выдохнул запыхавшийся второй мужик, в котором Митя теперь узнал Кобзаря.

– Да что такое? – подал голос задержанный.

– Это я тебя спрошу, – ответил Кобзарь. – Потом. А сейчас слезай с велика, если не хочешь по шее получить.

– Да в чем дело?

– А ну, слезай! – И мужики выдернули его из седла, подняв в воздух и опустив уже за велосипедом.

– Да что вам от меня надо?! – завопил Митя, пытаясь вырваться.

– А ну не рыпайся! – крикнул Кобзарь. – Ты откуда такой?

– Что значит, откуда?

– Это наш, – сказал Виктор, – с четвертой линии.

– От – лично, – отчеканил Кобзарь. – Ты знаешь, где он живет?

– Да, – ответил сторож. – Последний дом на другом конце.

– От – лично, пошли.

– Да не хочу я домой! – вскричал Митя. – Я гуляю!

– Гуляет он, – усмехнулся Кобзарь. – Родители дома?

– Нет, только бабушка.

– Сойдет, пошли к бабушке.

– Ну дайте я хоть на велосипеде поеду. – Митя решил больше не спорить с этими идиотами.

– Э – э, нет, – засмеялся Кобзарь. – Велосипед вот он поведет, а мы с тобою за ручку пойдем.

– Ну идемте, – вздохнул Митя. – Если уж вам так хочется.

– Мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой санитары, – решил пошутить Кобзарь, перехватывая Митину руку повыше локтя более удобным для себя образом.

– Я думал, его Виктором зовут, – поддержал шутку Митя.

– От коз – зел, – взорвался Кобзарь и сильно тряхнул Митю за руку. – Иди давай. Шутить он мне тут будет.

Задержанный больше не сопротивлялся и даже не возражал, когда его вели под тревожными взглядами дачников по линиям поселка. Однажды малознакомая Мите женщина, которую он помнил в лицо, но не знал ее имени, крикнула вслед конвоирам.

– Что натворил – то? За что вы его тащите?

– Есть за что, – обернулся Кобзарь, но больше ничего не добавил.

Так что о причине своего странного пленения Мите приходилось только догадываться.

Очутившись перед входом на Митин участок. Кобзарь сразу стал дергать калитку, не отпуская пленного.

– Щеколду с другой стороны поверните через верх, – посоветовал Митя.

Кобзарь молча, хоть и недовольно засопев, послушался совета.

Любовь Андреевна пропалывала морковку. На шум она обернулась, еще не вставая с низенькой скамеечки, и с пыльной от рыхления сухой почвы тяпочкой в руке. Так с этой тяпочкой она и встала и пошла навстречу, когда заметила, что какой – то мужик волочет за руку ее внука.

– Вот, – Кобзарь выхватил из кармана Митин блокнотик и потряс им в воздухе, – здесь все! Для милиции этого хватит.

– Ба, да не слушай ты его, нет там ничего, – спокойно сказал Митя.

– Так, я хочу знать, в чем вы обвиняете моего внука? – решительно выпрямившись и держа тяпочку у пояса, словно боевой тамагавк, потребовала Любовь Андреевна. – Виктор, Виктор, в чем дело?

– Любовь Андреевна, он вам лучше объяснит, – кивнул на Кобзаря сторож.

– Я объясню, я объясню, – напористо закивал Кобзарь. – Я вам объясню, что ваш внук наводчик. Здесь все, – и он опять помахал в воздухе Митиным блокнотиком.

– Ну так покажите, что там у вас «все», что вы все машете? – повысила голос Любовь Андреевна и сделала шаг к Кобзарю.

– Э – э, нет, – отскочил на два шага тот. – Этого я вам в руки не дам. Потому что здесь все.

– Да нет там ничего! – крикнул Митя даже с насмешкой.

– Е – эсть, е – эсть, – подмигнул ему Кобзарь, – это ты сейчас хорохоришься.

– Либо вы сейчас же покажете мне, что там у вас за бумажка, – вскипела Любовь Андреевна, – либо выметайтесь отсюда! Это частная собственность! Участок приватизирован!

При этом тяпочка поднялась уже до уровня плеча.

– Хорошо, хорошо, я читаю, – сбавил напор Кобзарь. – Вот первая страница, здесь написано: «4—я линия, десять – эл, восемь – эл, четырнадцать – эл, одиннадцать – эм»…

– Что за бред? – прервала Любовь Андреевна.

– Вы не поняли? – улыбнулся Кобзарь. – Ваш внук – наводчик, числа – это номера дач, он намечал их для своих сообщников.

– Что за бред? – повторила Любовь Андреевна. – Митяй, это твое творчество?

– Мое, – кивнул Митя.

– Видите, даже не отказывается, – обрадовался Кобзарь.

– Митя, зачем? – удивилась бабушка, – Что это за шифр? Десять, восемь, эл, эм?

– Это не шифр. Числа – действительно номера дач. Буква «эл» – значит «Лада», а «эм» – «Москвич».

– Он и у меня покрышку украл с «Запорожца», – раздался от ворот скрипучий голос.

При наступившей после этого тишине в калитку просочился Панкратов. Боевая тяпочка в руке Любови Андреевны медленно опустилась.

– Попался, голубчик, – злорадствовал старикан, на котором по такому торжественному случаю даже появился пиджак с орденской планочкой над левым нагрудным карманом. – Только в сарай за маслом на минутку зашел, а он уже у меня колесо свистнул. На ходу подметки режет, орелик.

– Вот! Вот! – чуть не запрыгал Кобзарь. – Вот слово истины.

– Митяй, как это все понимать? – не спросила, а взмолилась бабушка.

– Да не воровал я у него колесо! – возмутился Митя. – Наоборот, Дантес его стащил, а я нашел и вернул.

– Ты б еще Пушкина приплел, – посоветовал Кобзарь.

– Какой Дантес? Ничего не понимаю, – растерянно бормотала Любовь Андреевна.

– Собака Дантес!

– Ну ясно, – не унимался Кобзарь. – Дантес – собака, а он ни при чем.

– Да при чем тут я?!

– Ни при че – ом, ни при че – ом, – нараспев издевался главный обвинитель. – Ты Пушкина не убивал, ты только покрышки воруешь.

– Полный маразм! – не выдержал Митя и от огорчения не сел, а плюхнулся на ступеньку крылечка, обхватив ладонями голову, благо его уже никто не держал.

Видимо, решив, что обвинение наконец победило, Кобзарь поставил вопрос о мере наказания.

– Ну что будем делать? – спросил он.

И поначалу никто ему не ответил, но уже через несколько мгновений Панкратов предложил:

– Выдрать его надо, поганца. Митя криво усмехнулся и напомнил:

– Телесные наказания в России запрещены законом.

– Митя, что еще за Дантес? – ухватилась за соломинку защита в лице Любови Андреевны.

– Ризен Петровича, – опять усмехнулся обвиняемый. – Этой весной приблудился. Умный, как черт.

В этот момент Виктор начал чесать себе темя.

– Какой еще ризен, что ты плетешь? – не давал увести в сторону следствие Кобзарь.

– Вот спросите у него, – Митя указал на Виктора. – Мы сегодня с Петровичем под крылечком сторожки нашли логово этой псины.

– Нашли, нашли, – вынужден был согласиться под недоумевающими взглядами сторож.

– Ну вот, – сам взял дело защиты в свои руки обвиняемый. – А в этом логове я нашел шину от его «Запорожца», – теперь Митя указал на Панкратова. – Лежала в углу под лесенкой. Я ему эту шину вернул, а он за это хочет меня выдрать.

– Виктор, – вновь подняла тяпочку Любовь Андреевна, – почему вы не сказали об этом раньше?

– А я что? – пожимая плечами, сразу сдал на полшага назад Виктор. – Я не знал. То есть про логово, что они нашли, знал. А там про шину какую – то… Я и не смотрел, и не видел. Что, мне больше всех надо?

– Но вот это… – потряс блокнотиком, хотя уже не так уверенно, обвинитель.

– А что это? – отмахнулся Митя. – Это мое дело, вот что это.

– Э – э, нет, – не сдавался Кобзарь. – Это тоже надо объяснить. Одно колесо, это правда, никто воровать не будет, кроме глупой собаки.

– Поумнее вас.

– Митя! – строго глянула на внука Любовь Андреевна.

– Ишь, как хамит, – покачал головой Панкратов. – Я б его все – таки выдрал.

– Тебя самого недодрали в детстве, – вдруг разозлилась бабушка. – Что вы там говорили насчет колеса? – обернулась она опять к Кобзарю.

– То, что одно колесо и вправду никто воровать не будет, а у меня украли все четыре. Четыре! Виктор подтвердит, что я говорю правду.

– Ну, – подтвердил сторож. – Так и было. Взяли их прямо из сарая, ночью в среду на прошлой неделе.

– Ну и что? Он тут при чем? – напирала бабушка.

– Как при чем. Он же даже не возражает, что дачи с машинами переписывал. Зачем?

– Да, зачем? – вякнул и Панкратов.

– Опять, что ли, что – нибудь сперли? – послышался от ворот еще один мужской голос.

Митя вскочил, он узнал Петровича.

– Пока нет, – обернулся Кобзарь. – Наводчика поймали.

Николай Петрович вошел на участок, имея вид чрезвычайно серьезный. Подошел и встал рядом с Митей.

– Кто ж наводчик? – спросил он.

– Вот, – указал на Митю блокнотиком Кобзарь.

Петрович даже глаза прикрыл на вздохе.

– Знаешь, Игорь, – сказал он, – иди домой, ладно?

– Это почему?

– Потому что я его знаю, никакой он не наводчик. Балбес он, вот это правда.

– Да, а это что? – Кобзарь опять сунул чуть ли не в нос Петровичу блокнотик.

– Что?

– Наводка и есть. Здесь все дачи переписаны с машинами. И юн даже…

– Ну – ка дай, – Петрович выхватил блокнотик из руки Кобзаря одним движением прежде, чем тот успел что – либо сделать. – Ерунда, – сказал он, рассматривая Митину писульку. – Никакая это не наводка, это мы с ним поспорили. Он говорил, что «Москвичей» в поселке больше, а я говорил, что «Лад». Вот он и проверял это. Верно? – Петрович глянул на Митю.

– Ну верно, – согласился тот.

– Так что ж ты молчишь? – взъярился Кобзарь.

– Так вы ж слова сказать не даете.

Конец препирательствам положила Любовь Андреевна. Тяпочка взметнулась так, что Кобзарь сразу посчитал инцидент исчерпанным. Виктор быстро попятился, а Панкратов, как молодой, первым выскочил за ворота.

– Все, – сказала бабушка, – еще раз его так приведете, добра от меня не ждите.

Никто вроде бы в этом уже и не сомневался. Петрович ушел последним, выдержав шквал упреков за дурацкие споры.

– А я ему еще сегодня говорила, – сокрушалась Любовь Андреевна, – к Николаю Петровичу можешь идти без спроса. Все, до родителей никуда больше не пущу. Будет сидеть дома. Вот приедут, тогда пусть решают.

Петрович подмигнул Мите от калитки, но тот не смог даже улыбнуться. Ему никак нельзя было теперь сидеть взаперти. Только выхода вроде бы не было, ни с участка, ни с территории Дубков, а вместе с тем и из создавшейся ситуации.

«Скорее бы ночь, – подумал Митя. – Сбегу».

Глава VII
ЗАБЕГИ В НОЧИ

– Митяй, огород поливать будешь? Бабушка оттаяла еще за ужином, который в этот нелегкий день, несмотря на все приключения и скандалы, оказался относительно ранним. Сев за стол и глянув на часы, Митя с удивлением заметил, что еще всего полвосьмого. Столько всего с утра успело случиться, что ему казалось, будто уже часов десять, если не больше.

После ужина он ушел в свою комнату и собирался по обычаю последних дней бухнуться на кровать, но тут его и позвала поливать огород бабушка. В принципе он не прочь. Даже охотно. Потому что все равно надо убить время. А так и польза, и бабушка будет довольна.

Вскоре Митя уже шумел струей из черной резиновой кишки по листьям малины. С другой стороны этой живой изгороди, да еще за разделяющей участки сеткой кто – то тоже был в огороде, но его почти не было видно. «Наверное, на корточках*, – догадался Митя. Он тоже пригнулся немного, чтобы посмотреть сквозь малину снизу, там, где нет листьев. Так и есть, в соседском огороде сидела Таська и прямо с кустиков на грядке объедала садовую землянику. Она обернулась. Митя, застигнутый врасплох, в тот же миг выпрямился да еще отвернулся, переведя поливочную струю на длинные зеленые полосы укропа и другой зелени. Под живительной, но тяжелой водой тонкие стебли растений склонялись и плющились в плоскую, спутанную единую кляксу. Все равно к утру они снова встанут, да еще полные сил.

– Ты что не здороваешься?

Теперь Митя обернулся на оклик. Таська подошла к самой сетке и смотрела на него поверх подвязанных малиновых кустов благодаря своему гулливерскому росту.

– Здрасьте, – исправился Митя.

– Да нет, серьезно, встретились сегодня на линии, ты так гордо мимо прошел. Сейчас опять подглядываешь и молчишь.

– Виноват. Впредь такого не повторится.

– Да нет, ну серьезно, – заладила Таська. – Ты что, думаешь, будто мы на тебя думаем?

– Я не думаю, что и на кого вы думаете.

– Мы на зараевских думаем, – тут же выложила соседка, не обращая внимания на подколку, – а на тебя – нет.

– Спасибо и на этом.

– Нет, ну серьезно, а кто еще? Кто еще?

– Да не знаю я, кто еще. Кто угодно.

– А мы думаем, что зараевские. И в милиции так же считают. Папа сегодня туда ходил, ему так и сказали – зараевские, больше некому.

Митя до того разозлился, что скрипнул зубами, ему пришлось их сжать, чтобы чего – нибудь не брякнуть. Но эта долговязая дурында продолжала как ни в чем не бывало:

– Мы на карьер сегодня ездили, ну, с той стороны реки, за Зараево, около кладбища. Там часто на мотобайках гоняют, место удобное. Думали, может, и на нашем кто – нибудь… Никого там не было, только следы, но один след – как от нашего. Очень похож. Ну очень – очень.

– Тась, – не выдержал Митя, – ты думай, что говоришь. Какой след, когда в этом карьере все вдоль и поперек этими мотобайками изъезжено.

– Ну и что, там все другие следы и только один на наш похож. Очень – очень. А мы с Васькой там не катались.

– Только у вас такие шины, да?

– Нет, ну не только у нас, конечно. Но все равно. Может, и наш, потому что очень – очень.

Митя положил шланг под яблоньку и повернулся к Таське, несколько секунд смотрел на нее молча, потом сказал тихо и спокойно:

– Ладно, Тась, может, и ваш. Только его не зараевские увели, а если и зараевские, то все равно не те, на которых вы думаете. Не мои друзья, и я это докажу. Все, спокойной ночи.

Он отвернулся и пошел отключать воду, а когда вернулся, сматывая шланг, Таськи уже за малиной не было.

„Зато я ей спокойной ночи пожелал, а она мне нет, – подумал Митя, – с ее стороны тоже невежливо“.

На самом деле спокойной ночи для себя он не ждал. Скорее, наоборот, Митя готовился провести ее с пользой и вне постели. Правда, планы его после разговора с Таськой несколько поменялись, но все равно ночи еще надо было дождаться. И даже не просто дождаться, а опять „перележать“ бабушку.

Да, у него уже намечено серьезное дело. Только и это еще не все. Он снова надеялся увидеть Алену. Для этого необходимо, чтобы бабушка угомонилась поскорее.

Как назло, Любовь Андреевна в этот вечер, даже несмотря на новое потрясение от Митиного пленения, была просто в отличной форме. Она убирала со стола, напевая не самым сильным голосом какие – то песни из забытого прошлого. Потом долго смотрела телевизор и одновременно читала. Заводила с Митей разговоры о завтрашнем приезде родителей. Собственно говоря, этим будущим фактом и объяснялся душевный подъем и прилив физических сил Любови Андреевны. Конечно, она всегда радовалась приезду дочери, а тут еще и близилась помощь в решении новых проблем – снятие с плеч груза ответственности за беспокойного внука.

Митя ушел к себе в комнату в половине одиннадцатого, а бабушка, похоже, не собиралась ложиться. Телевизор бормотал по – прежнему, свет пробивался в щелочку двери, и только за окошком желанная Митей темнота ночи полностью вступила во владение миром, Митины мысли вертелись вокруг событий прошедшего дня, он считал его на редкость удачным. На такое быстрое продвижение по пути расследования преступлений он еще с утра даже и не рассчитывал. Но если так пойдет, глядишь, и вправду он сумеет доказать невиновность своих друзей до предстоящего дня рождения. Хотя вряд ли. Остался ему всего один день и две ночи, эта и следующая. В любом случае он уже не мог не спешить.

Митя опять глянул на светящуюся у косяка щелочку, мысленно чертыхнулся и, отвернувшись к стенке, вперился в тьму. Глаза нельзя закрывать – уснешь, а темнота и так помогает видеть все, о чем думаешь. И он сразу увидел Алену. Увидел такой, какой она была, когда они прощались прошлой ночью. Он вдруг вспомнил, как ее ладонь взъерошила ему волосы на макушке, и сердце сжалось, захватило дух. „Господи, когда же она ляжет!“

Бабушка легла далеко за полночь. Так казалось Мите, но до конца он все же не был в этом уверен, потому что, лежа во тьме, потерял чувство времени. Еще какое – то время он дожидался ее протяжного храпа и повторил все в точности, как и прошлой ночью.

Он знал, что уже опоздал. Что с Аленой ему нынче не встретиться, и все равно не мог заставить себя не спешить, не бежать через поле в мокрых кроссовках после перехода через реку, задыхаясь, спотыкаясь, но не останавливаясь ни на мгновение.

Остановился Митя только на краю карьера. Так и есть, никаких отблесков костра. И все же он опять побежал прямо через песчаную яму и так до самой воронки. Нет, к сожалению, он не ошибся. Костер погас, только под одной из головешек алеет полоска, как воспоминание о пламени – тлеют последние угольки.

Митя вернулся в карьер, оставалось лишь сделать задуманное. Глупость, конечно. Наверное, не стоило тащиться сюда из – за этого. Вот только если он это не сделает, то не сможет вообще заснуть ни сегодня, ни завтра. Дура Таська, все из – за нее. Сам бы он никогда так не подумал, вот натарахтела!

Митя чувствовал себя неловко, даже стыдно за свои намерения. „И все же так будет лучше, – уверял он себя. – Появится еще один аргумент“. Об ином исходе предприятия Митя запрещал себе мыслить. Вот же дура эта Таська!

Он опять не взял фонарик, а тот бы очень пригодился ему сейчас в заваленной хламом части карьера. Приходилось двигаться чуть ли не на четвереньках, ощупывая дорогу руками, как назло, и луна низко, не видать ее за высокой отвесной стенкой. Лист шифера он тоже искал на ощупь, с трудом оттащил его в сторону. „Прикопали они его, что ли? Зачем?“

Перед Митей открылась пустота входа в пещеру, которую он пронзил вытянутой рукой. Так он двинулся дальше, ничего не видя и маленькими шажочками. „Как Ленин с огорода“, – невольно подумалось ему, и стало смешно. Митя даже хихикнул. Все равно он споткнулся, как всегда случается в полной темноте, сколько ни щупай дорогу руками или ногами. И больно споткнулся голенью о край ящика. Но эта боль отдалась в его душе радостью, потому что он понял, что дошел уже до стола.

– А по – другому и быть не могло, – произнес Митя вслух, усаживаясь на стол – ящик.

Он в это верил, он это знал, он не сомневался, но не мог не проверить после последнего разговора в огороде. Вот дура – Таська.

Зато теперь Мите стало почти хорошо, вот только Алены он так и не увидел. „А вдруг она еще не спит?“ – неожиданно подумал он. И тут же решил, что спешить в постель ему ни к чему. Бабушка легла поздно, проснется не скоро. Сам спать он абсолютно не хочет, значит, можно и прогуляться. И тут же он направился к выходу, смутно светлевшему в черноте мрака пещеры. С полпути он вернулся и обошел вокруг ящика – стола, еще два раза споткнулся о ящики – стулья. Все, теперь он на все сто уверен, что мотобайка здесь нет. Со спокойным сердцем Митя покинул „логово“.

До Зараева от карьера около полутора километров. Из них метров пятьсот по проселку мимо забора зверофермы, остальное шоссейкой. На этом пути Митя не встретил ни единого человека. И это в пятницу, когда многие уже выезжают за город. Неужели так поздно? Он по – прежнему не ориентировался во времени.

Зараево встретило его темными окнами. Действительно все спят. Только в большом, по сравнению с другими домишками, пятиэтажном доме светилось одно – единственное окно. И вообще освещения было маловато. Фонари на улицах стоят, но не горят, только вдали за домами какое – то неясное сияние в районе центральной зараевской площади, скорее всего это витрина магазина. Туда Митя еще придет, но сначала он хотел отыскать дом Алены.

В темноте это оказалось не таким уж простым делом. Глаза у Мити привыкли, да и Луна таращилась всем ликом на Землю, но мир удивительно изменился под ее холодным приглядом. Митя с трудом узнавал улицу, отыскивая знакомые детали – колонка, пожарный ящик с песком, „дорожный полицейский“ асфальтовой волной поперек улочки. Значит, уже где – то близко.

Нужный дом Митя узнал по скамеечке у неотличимого от других в ночи безликого забора. Здесь их компания обычно задерживалась на пару минут, прежде чем Алена, попрощавшись, заходила в маленький дворик. Сейчас дом тоже спал. „А может, она – то и не спит“, – вопреки очевидному, продолжал противиться Митя.

Оглядевшись и никого так и не увидев, он расхрабрился настолько, что осторожно отворил калитку и проскользнул во двор тихой тенью. По едва заметной в лунном свете дорожке прокрался до крылечка и пошел все так же крадучись вокруг дома. „Хорошо, что у нее нет собаки“. Скоро он оказался под первым окошком с закрытыми створками, но открытой форточкой, оттуда вырывались приглушенные рокочущие трели, вроде тех, что он слушал ночами из комнаты бабушки, только у нее все – таки позабористей.

„Не она, – решил Митя, – не может быть, чтобы она“. И пошел дальше.

Еще окно. Одна створка приоткрыта, так что можно, не задев раму, просунуть руку вовнутрь. Здесь храпа не слыхать. Вообще ничего не слыхать. Тишина. Митя тожг затаился и впервые подумал, зачем он сюда пришел'/ Ясно ведь, что в окно он не полезет. Разбудить Алену? По какому праву? Или попробовать? А вдруг за этим окошком тоже спит не она? Надо хотя бы проверить.

Очень осторожно Митя пошире отодвинул створку окна. Вцепившись пальцами в выступающий над подоконником край оконной рамы, отыскал ногой приступочку на стене дома, другой ногой оттолкнулся от земли, подтянулся и выпрямился. Его голова оказалась прямо напротив открытого окошка, вот только все равно ничего не видать через занавеску. Удерживаясь на носочках, судорожно цепляясь дрожащими пальцами за раму, одной рукой он постарался приподнять занавеску, и это удалось, потому что она оказалась короткой. Сразу же увидел кровать, и на ней кто – то лежит. Темный холмик – и все. Может быть, и Алена, холмик – то небольшой, А может, и не она, может, у нее в семье еще есть другие некрупные.

Обе ноги сорвались с приступочки одновременно и очень быстро коснулись земли, вот только Митя уже успел ободрать колени и треснуться подбородком о карниз, лязгнув зубами. Открытая створка, которую он задел – таки при падении, стукнула по стене дома, задребезжав невыбитым стеклом. Опустившись на карачки, Митя тут же пополз от окна к углу дома. Холодящий нервы звук скольжения колечек или подвесок для занавески по металлической струне заставил его броситься ничком на землю и замереть.