Текст книги "Гуль (СИ)"

Автор книги: Артем Кочеровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Спасибо, – прошептала Маша, которую Вишневская уже тащила к выходу.

… … …

Жизнь шла своим чередом. У меня собрался приличный запас желез: если не перерасходовать и в тоже время не сильно голодать, то их спокойно хватит на три месяца. Три месяца – это уже срок. Три месяца можно назвать даже долгосрочным планированием, а значит у меня появилось время, чтобы заняться фундаментальными вопросами.

Наша первая встреча с Мохнатым прошла удачнее, чем могла бы пройти любая другая встреча зародыша с альгулем. Позднее я много раз вспоминал об этой встрече и понимал, что мне сильно повезло. Даже старый альгуль имел предостаточно сил, чтобы порвать меня на куски. К тому же он имел полное моральное право так поступить. В мире, где иерархия определяется генетическими изменениями и напрямую увеличивает силу и влияние, подобное просто недопустимо. Зародыш угрожал альгулю. Вероятно, именно столь сильный диссонанс в восприятии Мохнатого меня и спас. Зародыш угрожал альгулю. Он посчитал это достаточно сумасшедшим поступком, чтобы подарить мне несколько лишних минут жизни. А услышав имя Эгон, он и вовсе передумал убивать.

С тех пор я побывал у Мохнатого ещё один раз. Я принёс ему железу в знак благодарности. Он не только сохранил мне жизнь, но и поделился информацией. Именно благодаря ему я нашел способ, как отсрочить своё обращение. Железу Мохнатый не взял. Он боялся зависимости. Он говорил мне об этом и в первый раз, но тогда передо мной стояла проблема куда более острая. Сейчас же я внимал его словам. Зависимость могла стать настоящей угрозой гулю и его сородичам.

– Это тебе не беситься, что утром сигаретки не нашлось. И даже не мечтать о бутылке пива после большой пьянки, гуль тебя дери! – сказал Мохнатый. – Тут всё на клеточном уровне, как и с плотью. Если в тебе есть Кабловская основа, то никуда не денешься! Гулем мне не быть! Так же, как голод мучит, так тебя будет мучить жажда сожрать железу. Рано или поздно придётся достать ещё. Так что, малой, эту дрянь, ты от меня подальше убери и больше не показывай! Не хватало мне ещё на старости лет в этого гулево проклятье вмазаться!

– А как понять, что стал зависимым? – спросил я, опасаясь, не проиграл ли я в эту чудовищную лотерею.

– Ты бы уже понял, – успокоил меня Мохнатый. – У нас всё прямолинейно и доходчиво. Если ты чего-то хочешь, то ты этого хочешь. Не только мозг решает, что ему нужно. У нас каждая клетка, как отдельный организм. Если мы чего-то хотим, то хотим этого всем своим естеством… Ну а ты, малой, конечно даёшь! Железы раздобыл! Это же надо!

Когда я уходил, Мохнатый сказал, чтобы я заходил ещё, если захочется поболтать. Он бросил это через плечо, по локти залезая в свиную тушу. Тогда мне показалось, что это был сарказм, и старый гуль наоборот не желал меня видеть, но я ошибался. Я пришел в третий раз. Мохнатый с удовольствием меня принял.

Он усадил меня за стол, ушел куда-то, а потом вернулся с упаковкой пива. Выпучив глаза, я смотрел, как старый гуль усаживается на ящиках и выковыривает зубами пробку. Отказываться я, конечно, не стал, хоть и понимал, что есть в этом что-то неправильное, что-то уже свершившееся, с чем я ничего не мог поделать. Дело в том, что, оставаясь зародышем, я чувствовал вкус еды и мог ей наслаждаться на протяжении довольно долгого времени после приёма железы. Также, как я мог испытывать и другие человеческие чувства в полной мере, пока голод не набрал своё. С гулями всё было иначе, а с альгулями – подавно. Я знал, что они могут почувствовать себя хорошо и приблизиться к забытым человеческим ощущением только в первые часы после кормежки. Избавляясь от чувства голода, они на короткий миг воспаряли над своим бренным бытием и могли снова чувствовать. Получалось, что сидящий передо мной альгуль, потягивающий пиво из горла, совсем недавно полакомился. Это было странно и неправильно. Передо мной сидел убийца. Да, на самом деле не он умертвлял свою еду, но сути это не меняло. Мохнатый был заказчиком, а значит и вина за смерти лежала на нём. И вот передо мной сидел этот убийца и пожиратель человеческой плоти. Такой же мерзкий, кровожадный и бесчеловечный, как те гули, которых я прикончил. Получалось, что и Мохнатый заслуживал смерти. Я имел право убить его. Не имел сил, но имел право. Вот только хотел ли я этого? Ещё месяц назад я бы однозначно ответил: да. А теперь уже и не знал. Многое изменилось.

Мохнатый наслаждался вкусом прохладного пенного. Он чуть похрюкивал, шевелил носом, будто водил усами, только там не было ни одного волоска. Я пришел с вопросом. Я всегда приходил с вопросами. Но внутреннее ощущение подсказывало мне, что сейчас я должен помолчать. Я должен уважить старика, дать ему насладиться тем немногим, что у него ещё осталось. И в то же время злость и ненависть к его наслаждению после того, что он сделал совсем не давно, рвались наружу. Я не выдержал и задал вопрос. Но не тот вопрос, с которым пришел.

– И тебе совсем не совестно убивать и жрать людей?!

Мохнатый в этот момент опрокинул бутылку высоко вверх. Он медленно глотал с закрытыми глазами, а услышав вопрос, глаза открыл. Тут я вжал голову в плечи и подтянул колени поближе. Наверное, зря я так грубо. Вспомнилось и несколько моментов из наших прошлых бесед. Когда Мохнатый увлекался рассказом, его могли захлестнуть эмоции. Он мог сделаться злым, агрессивным. В такие моменты я побаивался, как бы его на старости лет не замкнуло. Альгуль мог прикончить меня чисто случайно. Переборщил с подзатыльником – и всё! «Зря я спросил», – подумал я искосился на дверь. Да ещё так грубо. Жрать людей…

Мохнатый опустошил бутылку, вытер плечом губы и с наслаждением выдохнул.

– Нет.

– Что?

– Совсем не жалко и не совестно. Мне нейтрально, – спокойно ответил Мохнатый.

– Но как?!

– А вот так, – Мохнатый потянулся за второй бутылкой. – И тебе станет. Рано или поздно ты пой… хотя, – мохнатый улыбнулся. – Конкретно на счет тебя, гуляка, я не уверен. Хе-хе! Уж слишком ты чудной зародыш получился! Хотя, всякие бывали. Как и людские детёныши рано или поздно начинают ходить, так и мы. Рано или поздно, все понимают.

– Что понимают?

– Свою исключительность.

– Опять ты про свой дар, – я повертел бутылку в руке. – А что, если это и не дар вовсе, а?..

– Сейчас я не про дар, – сказал Мохнатый.

– А про что?

– Про исключительность на клеточном уровне. Или на эволюционном, если хочешь. Вот представь, например… корову!

– Зачем её представлять?

– Большое, красивое животное. С чувствами и инстинктами? Да. Соображает? Конечно. Имеет память и ощущает родственную близость к потомству? Ещё как. Коровы – не хищники. Хотя, гуль меня побери, так их обозвали люди. Они почему-то свято верят, что косить траву и обгладывать кустарники – это более гуманно, чем есть мясо. Я вот, например, так не считаю. И то, и другое живое. Веганы просто слишком ссыкливые по своей натуре, чтобы принять на себя ответственность за геноцид огурцов, помидоров, пшеницы и, гуль ещё пойми, как дохера других культур.

– Ну, трава и огурцы хотя бы не чувствуют боли.

– И это даёт тебе право без угрызений совести убивать и жрать другие живые организмы? – Мохнатый посмотрел мне в глаза. – Но раз уж мы об этом заговорили, то вернёмся к нашим коровам. Тебе нормально спится по ночам? Плачущие телята не приходят? Не жалуются, что у них больше нет мамы, ведь это ты её сожрал?

– Но ведь!.. Да как можно вообще сравнивать людей с коровами?! В конце концов это же каннибализм! Ты ведь пожираешь особей своего вида!

– Вот! – крикнул Мохнатый и вскинул вверх кривой палец. – Вот тут-то и кроется разгадка!

– В смысле?

– Это ты пожираешь свой вид, – он показал в меня пальцем, – а я пожираю особей, стоящий на предыдущей ступеньке эволюции.

– Это же!.. Но как?.., – я развел руками. – То есть ты на самом деле смотришь на людей, как на коров?!

– Точно, – Мохнатый утвердительно кивнул. – Также, как ты на коров.

– Но это же п*здец!

– Только на первый взгляд, – Мохнатый пожал плечами и поднёс бутылку ко рту. – Перестройка собственного восприятия – это лишь вопрос времени. И я говорю не про самообман. Конечно, гулем мне не быть, на первых этапах и он сойдет. Чтобы сохранить дар и продолжение рода. Но позже придёт настоящее осознание. Хочешь ты этого или нет, но рано или поздно понимают все. Гуль – это следующая ступенька эволюции человека.

Мохнатый был тем ещё ублюдком. Каннибалом, пожирающим плоть монстром, мразью, грязным вурдалаком. Я ненавидел его всеми фибрами души, потому что осознавал: в словах, льющихся из его грязного рта, есть доля истинны. Они граничили с безумием. Если бы у меня хватило сил, я бы прикончил его за эти слова. Но они звучали. Лучше бы я их не слышал. Старый, отупевший альгуль…

Вторую бутылку пива Мохнатый выпил в тишине. Я тоже пригубил и помалкивал. Не хотел развивать тему. Все человеческие детеныши планеты рано или поздно встают и начинают ходить. К черту! Значит я стану тем, кто сразу начнёт летать! Вот об этом, кстати, и стоило поговорить. За этим я и пришел.

– В первый раз ты говорил про переломку или голодовку? Был какой-то гуль, который ставил эксперименты.

– Грач.

– Точно. Он жив? Я могу его найти?

– Ты барахтаешься сильнее остальных, – Мохнатый улыбнулся, поднял руку и сделал кистью волновое движение, будто изображал плывущую рыбу. – Держишься на поверхности, плывёшь против течения и, используя все силы, выныриваешь. Ты делаешь это всё усерднее и усерднее и, надо сказать, что у тебя получается неплохо. Ты захватываешь больше кислорода. Получаешь новые силы и надежды. Мне нравится наблюдать за тем, как ты барахтаешься, малец! Гуль меня побери, я скажу, где ты можешь найти Грача, хоть он и не будет этому рад. Беда лишь в том, что ты попросту тратишь силы. Пора уже принять тот факт, что ты рыба. Перестань выныривать! Опустись наконец на глубину и насладись возможностями этого неизведанного мира.

… … …

Витальевну я нашел в семидесяти километрах от города, куда меня привезла электричка. Бабка почти ослепла, но на удивление хорошо управлялась с хозяйством и домом. Я представился троюродным племянником её постояльца и попросил на него посмотреть. Она сказала, что до вечера он будет спать, потому что всегда спит до вечера, ну а раз уж я приехал, то должен помочь по хозяйству. Разобравшись с дровами, сорняками и огромным пнем, корни которого расползлись по всему огороду, я попил воды из колодца.

– Пойдём, – высунулась из дома Витальевна и приложил палец к губам. – Только тихо.

Ступая следом за бабушкой, я вошел в дом. Мы прошли сквозную комнату с тремя окнами и попали в небольшую пристройку, где было холодно и сыро. Комната была голая. Без цветастых обоев и ковров, как в других комнатах. Окна были плотно завешены тёмными шторами и не было мебели. Там вообще ничего не было, кроме прохудившегося матраса в дальнем углу. На этом матрасе и лежал он – получеловек-полуживотное, ссохшееся до размеров обезьяны. Он кутался в грязные простыни и вздрагивал от каждого моего шага. Я спросил: может ли он со мной поговорить, но в ответ услышал лишь хрипы и стук зубов. Витальевна тут же меня увела, сказав, что я ему не понравился.

– Разговаривать, он всё равно не разговаривает, – сказала она и попыталась лучше меня разглядеть. Подвинулась так близко, что едва не касалась носом. – Если зубами стучит, то лучше уходить – ему не нравится. А если посапывает, то можно еды дать.

– Ясно.

– Аспирант, тоже каждый год ездил, но теперь уже давно не было. Долго с ним сидел. Даже когда тот зубами стучал. Что-то говорил и говорил ему, но тот не отвечал. Вот аспирант и перестал приезжать.

– Аспирант?

– Ага, – Витальевна кивнула. – Работали они что ль вместе.

– А вы не знаете, как его можно найти?

– Чего же не знаю, знаю! Телефон у меня его есть.

Глава 12. Аспирант

– Заказывать будете?

– А?!

– Заказывать что-нибудь будете?!

– Я?! Эм…, – Кирилл опустил глаза в меню, а затем посмотрел на официантку. – Нет. Пока нет. Я жду!

Нечего не ответив, официантка развернулась и ушла. Кирилл подумал, что она подумала, что он непочтительно на неё посмотрел. Но это ведь было не так? Он же просто смотрел в окно и задумался, а она… Чёрт возьми, почему он вообще об этом беспокоится?! Где Катя? Он посмотрел на часы. Впрочем, понятно, почему он беспокоился. Как бы чувствовал себя любой другой человек, если бы за последние двое суток поспал от силы четыре часа? Хотя эти жалкие отрезки в кровати и сном-то не назовешь. В первый год его научной деятельности он работал с доктором Битковым. Это был величайший проект, в котором ему доводилось принимать участие. Тогда он спал ещё меньше, но это было другое. Одно дело не спать, погрузившись с головой в работу, и совсем другое – не сомкнуть глаз из-за страха. Кирилл помассировал рукой лицо, чтобы отогнать сон, а заодно – сделать уставшую морду чуть более живой.

Во всём был виноват этот гу… Грачев! Надо же было им встретиться на том семинаре! Да и ладно бы только встретились, почему он пообещал Грачеву, что приедет? А потом ещё взял и выполнил обещание, идиот! Хотя теперь-то хорошо об этом говорить. Задним числом всем мы умные, а тогда? Кандидат биологических наук, умный, и без всей этой присущей ученым кругам мишуры. Да ещё и в доказательства сразу мордой ткнул! Кирилл как сейчас помнил, как тот ошеломил его. Драсте, драсте, проходи, садись (Кирилл тогда ещё очень удивился привычке Грачева говорить на ты). Хотите чашечку кофе? Нет, тогда может я разрежу себе руку скальпелем, вырежу кусок мяса, и мы вместе посмотрим на него под микроскопом?! Увиденное навсегда изменило представление Кирилла о анатомии, клеточных связях, регенерации. В книжках такого не было, а и в жизни – и подавно. И в тоже время оно было! И вот он сидел в дрянной комнатушке, переоборудованной в лабораторию, пропахшей насквозь химикатами. Она скорее напоминала кустарную нарко-лабораторию. Сидел, косился на руку Грачева (та за десять минут полностью зажила) и пощипывал себя правой рукой за ногу. Какие, к черту, гули?! Лучше бы он тогда посчитал Грачева сумасшедшим, принял заживление руки за фокус и быстренько свалил. Но тогда он не свалил. Он не свалил бы и, если бы Грачев разыскивался за убийство пяти человек, а на кухне у него был припрятан тайник с героином, ушами африканских девственниц и контейнер с сибирской язвой. Чертово любопытство искалечило всю его жизнь!

Почему Грачев тогда вообще выбрал именно его? Кирилл задумался, посмотрел в окно и увидел, как Катя вышла из автобуса на противоположной стороне дороги. Смуглая от природы, в красном платье, с длинными ровными ногами. Кирилл до сих пор удивлялся, как она могла клюнуть на обычного аспиранта. Хотя в этом крылся и ответ на вопрос: почему Грачев выбрал именно его. Тогда в клубе над ним смеялись. Леха советовал склеить «медичку», потому что: «не сильно страшная и верняк даст». Кирилл послал его в задницу. Он пошел к столику, за которым сидели девять девчонок. Это был девичник одной из подруг Кати. Затея была заведомо проигрышная. Во-первых, до этого они отшили два десятка парней, а во-вторых, Кириллу и подойти к ним было не с чем. Остатков аспирантской зарплаты хватало всего на три бокала пива. Ну и что?! Кто смеётся теперь? Самая стройная, красивая, улыбчивая и милая девчонка из всей той компании дожидается зеленого сигнала на переходе, чтобы прийти и сесть к нему за столик. Как тогда Кирилл целился в самое лучше и то, чего ему действительно хотелось, так и на семинаре. Кирилл посчитал, что вполне может подискутировать с директором генетической лаборатории, потому как тот изливал слишком много вранья, прикрываясь, что хочет рассказать о своих достижениях поверхностно, а не вдаваясь в подробности. Кирилл утроил знатный разнос этому лицемеру. Жаль никто этого не оценил, кроме Грачева…

– Привет!

– Привет, – он поцеловал её в губы.

Катя села напротив. Как всегда прекрасная, жизнерадостная и улыбающаяся. Она принесла с собой аромат дорогих духов и приличную порцию секса. Кирилл оценил прелесть своей девушки и улыбнулся, осознавая, что в данный момент она – вся его. Но затем вдруг улыбка исчезла. Его-то она его, вот только желание – пользоваться – куда-то делось.

– Ты какой-то уставший, Кирилл.

– Да…, – он почесал затылок и посмотрел в меню.

– По работе?

– Ну…, – Кирилл никогда не обманывал Катю. Да и не только её. Кирилл вообще предпочитал не врать, потому что не видел в этом никакого смысла. – Можно и так сказать. Ты что будешь?

Катя поджала губы и уставилась в меню. Её загорелая ручка с тонкими пальчиками заскользила по глянцевым листам. Кирилл поглядывал в своё меню, но чаще следил за рукой Кати. Только бы она не заказала опять креветки и «красное, полусухое, идеально подходящее для креветок. Вы не пожалеете. Вам бокал или сразу бутылку?». Хорошо хоть тогда обошлись бокалом.

– Киря, я не видела тебя таким уставшим с тех пор, как ты писал диплом тому студенту. У тебя точно всё в порядке?

Кирилл промолчал и улыбнулся. Нет, всё было не в порядке. Однажды по собственной глупости и любопытству он вляпался в историю с Грачевым. Три года прошло с тех пор. Кирилл предполагал, что всё это не пройдет бесследно. Рано или поздно их дела должны были всплыть. Вот только он думал, что однажды ему позвонят в дверь и предъявят корочку. Потом будет разбирательство, следствие, суд и так далее. Полиции пока не было до него дела. Зато объявился этот…

Кирилл подскочил за столом и перевернул подставку с приборами.

– Ты чего?! – уставилась на него Катя.

– Устал, – неопределённо промямлил Кирилл. – Ты выбирай, ладно? А я пойду в туалет схожу.

– Ладно, – Катя посмотрела на него с жалостью. – Может, домой поедем?

– Выбирай, милая. Я скоро подойду.

Кирилл поднялся и пошел к туалету. Там, за полкой с цветами стоял тот, из-за кого Кирилл не спал уже двое суток. Тот, кто теперь постоянно его преследовал. Тот, кого он боялся…

… … …

В кафе пахло хот-догами и ванилью. Я стоял возле туалета рядом с полкой с цветами. Место было хорошим. Отсюда меня не видела девушка в красном платье, а ему я на глаза попался быстро. И вот я стоял и смотрел, как он идет ко мне. Ефимов Кирилл. Аспирант, завсегдатай университетской лаборатории, человек науки и, пожалуй, единственный человек, кто мог знать о случившемся с Грачом. Кирилл торопился. Едва не сбил официантку и вертел головой по сторонам, будто боялся, что его заметят. В этот раз он выглядел рассерженным и даже злым, хотя все предыдущие разы был напуганным.

Он свернул за барной стойкой и пошел по указателю «туалет». Вблизи я рассмотрел его лицо. Оно было бледным, с синяками под глазами. Да и вообще он выглядел очень уставшим. Оно и понятно… Так мало спать. Мне было жалко Кирилла. Он показался мне неплохим парнем. Умным и верным своему делу. Беда в том, что он не захотел со мной говорить, а не было ну о-о-очень нужно…

Я позвонил ему и представился журналистом. Наплел какой-то ерунды, что готовлю репортаж про молодых ученых и так далее. Кирилл долго сомневался, пытался узнать, какой именно проект меня интересует, но я всё же уболтал его встретиться. Я не ходил вокруг да около и сразу заговорил о деле, тем более, что времени у меня было немного. Журналист со внешностью школьника не мог долго прикрываться легендой. Едва он услышал кличку Грач, как тут же со мной распрощался.

Я хотел убедить его по-хорошему, но ничего не вышло. Пришлось действовать грубо. Порой – слишком грубо.

– Сколько можно повторять?! Я не хочу тебя видеть! – подскочил Кирилл и даже осмелился толкнуть меня в плечо. – Я уже пятьдесят раз сказал. Я ничего не знаю, ничего не слышал и ничего не видел. Хватит меня преследовать!

Кирилл повернулся к своему столику, заметил, что девушка в красном разыскивает его, и оттолкнул меня дальше в проход.

– Что за ночные стояния под дверью и заглядывания в окна?! – взвыл он. – Я живу на седьмом этаже! Увидеть твою улыбающуюся морду в полночь, да я… Если бы у меня остановилось сердце – это было бы на твоей совести! И вообще. В следующий раз я вызову полицию!

– Это лишь подтверждает, что ты знаешь, но не хочешь говорить, – сказал я. – Увидев меня висящим головой вниз в окне седьмого этажа, ты испугался. Но не так, как испугался бы другой, ничего не знающий о таких, как я, человек.

– Слушай! Ты… То, что случилось с тобой, меня совершенно не касается. Если у тебя были какие-то дела с Доктором Грачевым, то решай их с ним. Я его не видел уже по меньшей мере год. Да и наше общение продлилось всего пару месяцев, поэтому… Куда ты пялишься?!

Кирилл проследил за моим взглядом, а затем одернул меня за плечи.

– Даже не думай на неё смотреть, понял?!

Мне было чертовски стыдно делать всё то, что я делал, но что оставалось? Запугивать человека ради собственной выгоды – это было слишком низко, но это было бесконечно выше, чем осознание того, что рано или поздно я буду не запугивать таких, а пожирать.

– Кирилл, мне нужно лишь знать: что пробовал сделать Грач. Я знаю, что ты ему в этом помогал. Я не собираюсь впутывать тебя ни в какие историю, а лишь хочу получить информацию.

– Ты ничего от меня не услышишь!

Он не оставил мне выбора.

– Доктор Грачев был человеком, вероятно, умным, начитанным и, как настоящий слуга науке, едва ли углублялся в бытовые хлопоты жизни гулей. Тебе ведь знакомо это название, не так ли?

Кирилл промолчал.

– Думаю, что такие, как Грач, – исключение. Изменившись, он быстро понял – что к чему – и принялся искать выход. Насколько я понимаю, его ученая степень была весьма кстати. Он с головой погряз в размышлениях и придумал решение. Вероятно, не самое идеальное, но всё-такие решение. Ты с ним работал или просто ему помогал. Он рассказывал тебе о том, что чувствуют гули.

– Не знаю никаких гулей, – бросил Кирилл и отвернулся.

– Голод. Худшее чувство из всех, которые я когда-либо испытывал. Голод доканывает тебя настолько, что ты перестаешь видеть людей такими, какими видел их раньше. Здоровому человеку такое даже вообразить сложно, но я попробую объяснить. Представь, что ты выходишь на улицу, проходишь знакомый квартал, переходишь по пешеходному переходу и оказываешься кафешке, где ужинаешь каждую пятницу.

Кирилл вздернул губу.

– Ты заходишь туда и видишь людей. Среди них могут быть твои знакомые, приятели или те, кого ты просто частенько здесь видишь. И вдруг они перестают быть людьми. Становятся едой. Да, едой. Ходячими кусками мяса, завлекающими своим запахом. Запах различает качество блюд. Пожилые люди – засохшая второсортная пища, неухоженные мужчины и женщины среднего возраста – еда из дешевой столовки; опрятные – бизнес-ланч, молодые – ужин в ресторане. Но самое-самое вкусное и желанное, словно нежнейший десерт, который тает во рту и кружит голову – это молодые девушки. Чистые, вкусно пахнущие, с длинными ровными ногами и загорелыми телами. Ты так и хочешь их…

– Хватит! – крикнул Кирилл и продолжил тихо. – Я знаю, что вы чувствуете. Думаешь, я согласился бы участвовать во всём этом, если бы не знал, как он страдает?

– Прости, что мне пришлось это говорить, Кирилл, – я положил руку ему на плечо. – Но мне правда нужно знать. Я был у него и видел, что с ним стало. Это очень далеко до излечения и, вряд ли его жизнь стала лучше, но одно можно сказать точно, голод он не испытывает. Не живет. Но и не охотится.

Кирилл постоял некоторое время в раздумье, затем сказал мне подождать и пошел к своей девушке. Там он поговорил с ней пару минут, пожал плечами, развел руками и пошел к выходу. Я последовал за ним. Вскоре мы сидели на лавке рядом с детской площадкой в незнакомом мне дворе.

– Даже не знаю, с чего и начать, – Кирилл сунул руки в карманы. – Он не сказал, кто его обратил и… Черт, голова идет кругом. Уже несколько лет я пытаюсь обо всём этом забыть и иногда даже получалось, а тут… В общем ему нужен был человек, который поможет с исследованиями и голодовкой.

– Тут подробнее, пожалуйста.

– Думаю, ему рассказали об этом другие г…, – Кирилл выдержал паузу. – Когда гули на протяжении долгого времени не получают пищу, они меняются.

– Голод.

– Нет, – Кирилл покачал головой. – Дольше. Намного дольше. Голод – это лишь первый симптом. По сути, он ничем не отличается от симптомов и сигналов, которые получает обычный человек. Сонливость – сигнал к отдыху; сухость во рту – обезвоживание; пустота в животе – голод; повышенная температура, насморк – борьба с инфекцией. Всё это лишь сигналы. Они подсказывают нам, чего хочет тело. В случае с гулями один из сигналов – превалирующий. Оно и понятно – почему. Другие опасности, о которых мозг сигнализирует людям, гулям не чужды. Жажда, болезни, сонливость, насморк, раздражение… Тело гуля более совершено. Оно более приспособлено к агрессивной среде, а потому мозг, который независимо от рождающихся в нашей голове идей, всегда думает лишь о том, как получить как можно больше энергии и при этом меньше потратить. Он не переживает по поводу малозначимых рисков.

Кирилл сложил из пальцев какую-то фигуру:

– Ваши тело и ваш мозг знают, что для продолжения жизни, причем жизни комфортной во всех её областях, нужно лишь одно – утолить голод. Вот почему это чувство так обострено. Мозг не распыляется на кучу разных желаний, а вместо этого твёрдо напирает на одно единственное.

– Ясно. И ты сказал, что если гули долго голодают, то они меняются.

– Да, – кивнул Кирилл, а потом добавил. – Наверное… Так думал Грачев. Ему об этом кто-то рассказал.

– И как они меняются?

– Они умирают.

– Не слишком удивительно, – сказал я. – Гуль не ест – гуль умирает.

– Дело в том, что процесс это длится довольно долго. Человек без пищи едва ли протянет больше недели, а гуль может обходиться без неё несколько месяцев. Из собственных наблюдений Грачев пришел к выводу, что изменения начинаются примерно через месяц. Тело перестраивается. Гуль продолжает испытывать голод, но его организм понимает, что, возможно, утолить его уже никогда и не получится. Он начинает приспосабливаться и входит в экономный режим. Гуль умирает, – Кирилл помотал головой. – С ним происходят страшные вещи. И в какой-то миг, когда смерть уже совсем близка, он перестаёт чувствовать голод. Это похоже на предсмертную агонию. Мозг сдается и хочет получить хоть немного удовольствия перед тем, как его не станет.

– И Грач довел себя до такого состояния, но не умер?

– Да. Он надеялся, что восстановится, но… Ты сам видел.

– Расскажи, как всё было.

И Кирилл рассказал. Хоть ему и давалось это нелегко. Недалеко от деревни, где сейчас живет Грачев, он построил бункер. Выкопал в лесу яму и залил в неё бетонный короб с внутренними размерами четыре на четыре метра и толщиной стен – полтора метра. Стены он сделал из бетона со слоями плетеной арматуры. Он провел туда вентиляцию. Верхняя стенка короба находилась на отметке пяти метров под землей. В ней был люк.

– Мы провели несколько предварительных экспериментов. Грачев залезал в короб, я его закрывал. Он сидел там месяц, отмечал начало изменений и сидел ещё неделю. Раз в три дня во время первого месяца и каждый день – после, я приходил к нему, включал камеру и связь в одностороннем приеме. Я видел и слышал, что происходит в коробе, а он меня – нет. По его поведению я должен был понять – насколько далеко он может зайти, – Кирилл опустил голову. – Увиденное останется со мной на всю жизнь…

Кириллу понадобилось время, а потом он продолжил.

– Когда я решал, что дальше продолжать эксперимент невозможно, потому что дальше наступят необратимые последствия, я прекращал эксперимент. Подавал ему через лоток еду, и он выбирался. Таких экспериментов было два. Первый длительностью месяц и неделя, второй – полтора месяца. Мы посчитали, что этого достаточно. Да и доктор Грачев натерпелся столько, что ещё несколько опытов мог не пережить.

– И в чем заключался основной этап?

– Почти всё тоже, только… Наблюдая за ним с помощью камеры и слушая происходящее, я должен был понять, когда наступит критический момент голодовки. Пик, когда гуль максимально приблизится к смерти и перестанет чувствовать голод.

– Почему ты должен был это понять? Разве доктор Грачев не мог сам тебе об этом сказать?

– Нет, – Кирилл помотал головой. – Поэтому мы и сделали связь односторонней. Примерно через три недели голодовки он становился совершенно неадекватным. Голод сводил его с ума. Он мог обещать, умолять, плакать, угрожать расправой и всякой прочее. В нём говорили инстинкты и больше ничего. Он думал только о том, как утолить пожирающий его голод и готов был на всё. Поэтому именно я, полагаясь на опыт предыдущих экспериментов, должен был решить, когда наступил момент.

– И что ты должен был сделать?

– Я должен был продлить его жизнь, но при этом – не утолить голод.

– Как такое возможно?

Игорь сложил руки в замок, закрыл глаза и некоторое время посидел молча.

– Доктор Грачев придумал субстанцию. Жидкость на основе белковых соединений, в которой присутствовал генетический код гулей. Эту субстанцию можно сравнить с адреналином или чем-то похожим. Приняв её, гуль продлевал свою жизнь на несколько дней, но при этом он не получал пищу. В теории Грачева это выглядело так: тело, находясь в непосредственной близости к смерти, принимало решение об изменении, пропадал голод, тело использовало последние ресурсы, чтобы умереть не в муках. В этот момент я продлял его жизнь. Бросал в бункер капсулу, и доктор Грачев её ел. Так мы затянули процесс изменения в его теле, оставляя его в живых. Это сработало. Во всяком случае, он прожил намного больше, чем должен был. Каждые два дня я закидывал ему в бункер капсулу, а через неделю начал бросать вместе с ней обычную человеческую еду. Процесс излечения продлился ещё месяц и закончился, когда доктор Грачев потерял всякий интерес к капсулам. Он продолжил есть человеческую еду, а на капсулы больше не обращал никакого внимания.

– И тогда он стал таким?

– Да. Грачев предполагал, что изменения приведут к необратимым последствиям, но он предполагал, что субстанция его восстановит. Может быть, не полностью, но… Когда я вытащил его из бункера, он не мог говорить, не вспомнил меня, да и вообще едва ли соображал: где он, кто он и что он. С тех пор прошло три года. Он остался прежним.

– И…, – начал было я, но потом задумался и только спустя минуту отвис. – И ты разбирался, ну?.. Что пошло не так? Где он ошибся или?..

– Разумеется, – Кирилл грустно улыбнулся. – Эксперимент, ради которого человек, пожертвовал своей жизнью, однозначно стоит того, чтобы его проанализировать. Я много думал, хотя, признаться, экспериментальных данных было мало. В одном единственном экземпляре. Строить свои предположения о допущенных ошибках лишь на одной попытке – не самая простая задача. Тем не менее, с моей точки зрения ответ тут достаточно очевиден, чтобы не посчитать его основной версией.