Текст книги "Пьяный призрак и другие истории (ЛП)"
Автор книги: Arlo Bates
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Наконец, она увидела Джорджа Саутера, в одиночестве возвращавшегося по тропинке. Его лицо потемнело, губы сурово сжались.
– Она снова прогнала его, – сказала Ханна Уэст сама себе.
Ей показалось, что Вселенная вновь возвращается к порядку. Какое-то чудовищное затмение на мгновение нашло на мисс Грейман, но скорее может быть нарушен бег звезд по небу, чем принципы крови. При виде вытянутого лица племянника, Ханна вздохнула свободнее. Она не желала ему зла, но не могла рассматривать его надежды иначе, чем надежды сумасшедшего, возжелавшего луну с неба. Она инстинктивно приняла его очевидную неудачу как доказательство того, что здравомыслие в мире существует по-прежнему, а моральные устои общества остаются непоколебимыми.
– Где мама? – резко спросил Джордж, всходя на крыльцо.
– Она еще не спустилась, – ответила Ханна, снова принимаясь вязать.
– Не думаю, что дождусь ее, – просто сказал он. – Она все поймет.
Но та, в этот момент, появилась на лестнице. Она вышла на крыльцо: сгорбленная, серая, съежившаяся. Однако, как только ее взгляд остановился на лице сына, она выпрямилась, ее взгляд оживился.
– А где мисс Эдит? – резко спросила она.
Джордж подошел к ней и нежно взял за руку.
– Мама, – сказал он, – ты не должна винить ее. Она не может разбить сердце своего отца. Она снова отвергла меня.
Мать спокойно посмотрела на него, ее глаза блеснули.
– Тебе не нужно уезжать, – спокойно сказала она. – Он умер.
– Умер! – повторил ее сын.
– Умер! – пронзительно воскликнула Ханна.
– Да, – спокойно ответила Сара. – У него был приступ. Доктор предупреждал, что это когда-нибудь случится. Тебе лучше пойти к мисс Эдит и сообщить ей об этом.
Ханна внезапно поднялась.
– Доктор сказал, что ему не следует волноваться, – сказала она. – Он узнал, что Джордж здесь?
Джордж, уже собиравшийся идти, резко повернулся.
– Это то, что его убило? – прямо спросил он.
Старая Сара выпрямилась, с величайшим усилием. Тяжесть лжи и страшная тайна, которая должна была омрачать ее душу в течение оставшихся ей дней, придали ее словам искренность.
– Он этого не знал, – сказала она. – Он ушел спокойно, как ребенок.
Джордж больше не стал задерживаться и поспешил по тропе на берег. Ханна стояла, словно зачарованная.
– Но, Сара, – сказала она, – я слышала...
Сара строго взглянула на нее. На мгновение воцарилась тишина.
– Нет, – ответила она. – Ты ничего не слышала. Он этого не говорил!
Она прислонилась к дверному косяку и бросила странный взгляд на свою правую руку, будто ожидала увидеть на ней кровь. Затем снова выпрямилась, расправив плечи, словно поправляя тяжкую ношу.
– Успокойся, – сказала она. – Они идут.
Старая Ханна, сбитая с толку, снова села и продолжила вязать.
– Кажется, становится холодно, – пробормотала она.
ТРАГИКОМЕДИЯ В ЧЕРНОМ
– Что касается меня, – решительно заметила миссис Стернс, проверяя шов фланелевой рубашки, которую она шила для какого-то неизвестного солдата, – то я не верю, чтобы хоть одна из них была когда-нибудь помолвлена с Арчи Лоуэллом. Он, конечно, встречался с ними, но ничего кроме.
Шепот присутствующих свидетельствовал, по крайней мере, о том, что ее точку зрения разделяют, а с замечанием, которым миссис Смолл продолжила разговор, были согласны все.
– Девушке ничего не стоит надеть траур, когда мужчина умер, и сказать, что она была помолвлена с ним; но если бы хоть одна из них и в самом деле была помолвлена с Арчи Лоуэллом, когда тот был жив, она непременно похвасталась бы этим.
Шум одобрения раздался более отчетливо; одна или две дамы, участницы Общества помощи солдатам, выразили вслух свое полное согласие с этим мнением. Женщины, составлявшие Общество, обычно использовали возможности, предоставляемые собраниями, чтобы обсудить все сплетни Таскамака, а вопрос, обсуждаемый ими сейчас в углу гостиной доктора Вентворта, вызвал большое волнение в маленькой общине. Дело происходило во времена Гражданской войны и все, связанное с солдатами, вызывало интерес, а сочетание романтики и сплетен, связанных с трагедией, случившейся на поле боя, приятно щекотало нервы. После сражения при Чикамауге пришло известие о смерти Арчи Лоуэлла, и хотя вслед за этим появились смутные слухи, что он, возможно, числится среди пропавших без вести, а не убитых, последнее никогда так и не было опровергнуто. Время шло, вести о пропавшем без вести не поступали, все смирились с его смертью, и даже его тетя, старая леди Эндрюс, чьим кумиром он был, цеплявшаяся за крохотную надежду, пока это было возможно, в конце концов, рассталась с ней. Она заказала памятник, чтобы установить его на деревенском погосте, внешний вид которого лишал последних сомнений в том, что Арчи Лоуэлл, с сияющим лицом и обаятельной улыбкой, никогда более не появится на улицах Таскамака, и не станет предметом сплетен, флиртуя на грани дозволенного с десятком девушек, так, что ни одна из них не сможет решить, ей ли он отдает предпочтение перед остальными, или – увы! – нет.
И вскоре после получения известия сразу три девушки, одна за другой, объявили о своей помолвке с погибшим героем, и надели траур. Поскольку вниманием Арчи, в той или иной степени, пользовались почти все девушки Таскамака, любая из них, с некоторой долей вероятности, могла бы заявить о своей помолвке с ним; но, к сожалению, к концу 1863 года это сделали слишком многие девушки, так что подобное посмертное оглашение уже не воспринималось с первоначальной торжественностью и доверием. Траур по погибшим солдатам стал в некотором роде модой, и, вне всякого сомнения, многие одинокие девушки, благодаря своей выдумке, в своих фантазиях получали то, что не смогли получить в реальности. Циник мог бы сказать, что это делает смерть солдата еще более ужасным событием, поскольку погибший не мог ни подтвердить, ни опровергнуть факта обручения; но когда, как в данном случае, три безутешных невесты надели траур по одному и тому же герою, ситуация показалась абсурдной даже для военного времени.
– Дело обстоит так, – заметила миссис Дрю, суровая женщина с тяжелым взглядом. – Мужчин убивают, и единственное удовлетворение, которое может получить девушка, – это скорбь по некоторым из них; и я не виню их за то, что они это делают.
Это замечание очевидно не понравилось ее слушательницам, которые не желали слышать об облегчении страданий, говоря о трагедии, постигшей людей.
– Если это и была кто-то из них троих, – после короткого молчания объявила миссис Каммингс, – то это наверняка была Делия Баррейдж. Он постоянно увивался вокруг нее.
– Не более чем вокруг Мэтти Ситон, – заметила другая леди. – Большую часть зимы, перед тем как отправиться в армию, он провожал Мэтти домой из музыкальной школы.
– Ну, во всяком случае, когда Делия подарила флаг новобранцам накануне их отъезда, он гулял с ней весь вечер. Разве ты не помнишь, как мы ужинали во дворе Академии и...
– Конечно, помню. Да, тогда он был с ней, но он также частенько встречался с Мэтти.
– Он прислал Мэри Фостер то деревянное кресло, которое вырезал в лагере, – вступила в разговор еще одна леди, явив собой защитницу третьей из девушек, носивших траур, демонстрируя свое горе всему миру.
– Ну, в нее он был разве что чуть-чуть влюблен, так что она не считается. Она сама мне так говорила.
Проблема обсуждалась со всем рвением и тщательностью, присущим всем дискуссиями в Обществе помощи солдатам Таскамака, и, наконец, когда все остальные начали выказывать признаки усталости, слово взяла тетушка Наоми Декстер. До сих пор она сидела, слушая спорящих, время от времени вставляя сухие комментарии, болтая ногой и по своему обыкновению теребя зеленый платок, но выглядела при этом так, словно могла бы сказать многое, если бы была к этому расположена. Тетушка Наоми ненавидела шить, и была единственной женщиной, которой посчастливилось сидеть, сложа руки, пока все остальные были заняты. В подобных случаях она никогда не снимала шляпку и выглядела так, словно не принадлежала к обществу и только-только заглянула на минутку; но сплетни были важны для тетушки Наоми почти как воздух, и она предпочла бы умереть, чем отсутствовать в компании, где шло их обсуждение.
– Не знаю, со сколькими девушками был помолвлен Арчи Лоуэлл, – сухо заметила она. – Но осмелюсь предположить, что – ни с одной из трех гусынь, нацепивших на себя траур после его смерти. А еще могу сказать вам, что девушка, на которой он и в самом деле хотел жениться, не вырядилась в черное.
Присутствующие дамы взглянули на нее с живым интересом и приступили с расспросами, но она не торопилась и, видимо, наслаждалась общим вниманием.
– Кто же это? – наконец потребовала миссис Каммингс, тоном, свидетельствовавшим, что терпение дам кончилось.
Тетушка Наоми облизнула губы, подобно кошке, которая увидела пухленького молоденького воробышка.
– Не вижу никакой другой девушки, которая была бы достойна быть помолвлена с ним, кроме Мэтти, – воинственно произнесла дама, выдвигавшая ее кандидатуру.
– Он скорее женился бы на мне, чем на ней, – презрительно заявила тетушка Наоми.
– Тогда кто же это? – с нетерпением спросила миссис Смит.
Тетушка Наоми оглядела лица, на которых было написано нетерпение, и почувствовала, что интерес достиг своего пика, и настало время заговорить.
– Нэнси Тернер, – коротко произнесла она.
Это имя было встречено разным выражением на лицах, но мало кто из дам имел какие-либо комментарии, чтобы изложить их в словах. Некоторые эту идею отвергли, сторонницы трех уже названных девушек остались при своем мнении; но новое мнение явно имело в себе какую-то притягательную силу, поскольку все женщины были, очевидно, впечатлены тем, что в этом предположении может лежать реальная отгадка на загадку о многочисленных пассиях Арчи Лоуэлла. Однако, как сказала миссис Каммингс, Нэнси Тернер была девушкой себе на уме, и если бы она действительно была помолвлена с погибшим солдатом, никто бы никогда об этом не узнал. Леди было неприятно сталкиваться с тайной, раскрыть которую когда-либо надежды почти не было, а потому разговор постепенно перешел на другие темы, а данная тема была отложена до того случая, когда иные окажутся исчерпанными.
Воскресенье, после этого собрания Общества помощи солдатам, выдалось по-весеннему теплым и прекрасным, приглашавшим провести его на открытом воздухе. Но общественная мораль в Таскамаке была тесной в своих рамках, и среди прочих ограничений, налагаемых ею, была неуместность воскресных прогулок, за исключением посещения деревенского кладбища. Теория этого, если провести тщательные исследования, по всей вероятности, коренилась в каком-нибудь пуританском представлении о том, что молодежь, отринув бездумное веселье, будет чинно прохаживаться среди могильных холмиков, читая неуклюже-торжественные надписи на памятниках и благоговейно размышляя о смерти. На практике, факты совершенно не подтверждали теорию, ибо молодые люди инстинктивно стремились скорее к развлечениям, чем к духовному просветлению; они болтали и смеялись так громко, как только могли; читали эпитафии, которые, при соответствующем истолковании их первоначального смысла могли оказаться очень веселыми, и обменивались шутками, самым антипуританским образом. Они бездумно предавались, – среди мрачных напоминаний о жизни и смерти, в месте, где нет любви и брака, – обычному деревенскому флирту, давая повод для сплетен обладателям острых глаз, наблюдавших за прогуливающимися между могил молодыми парами, не обращавшими на этих наблюдателей никакого внимания.
Сегодня желание увидеть только что установленный камень над пустым могильным холмиком, который должен был увековечить память об Арчи Лоуэлле, привлек необычайно большое количество деревенских жителей, отправившихся после полуденной службы на кладбище, причем пронесся взволнованный шепоток о том, что все три безутешные невесты пришли в церковь с цветами. Небольшие группки медленно направлялись к потрепанным ветром воротам позади церкви, но уже первая из них остановилась, увидев фигуру в черном, склонившуюся над могилой. Делия Бэррейдж, певшая в хоре, как потом передавалось из уст в уста по всей деревне, первая спустилась по ступенькам хоров, не дождавшись благословения, и первая оказалась на кладбище.
Собравшиеся группки едва успели заметить, с какой нежной заботой осиротевшая Делия разложила у подножия мраморной плиты принесенные алые цветы, и сразу же были охвачены радостным возбуждением, завидев вторую фигуру, закутанную крепом, направлявшуюся к тому же месту с цветами в руках. Мэри Фостер несла в руках, скрытых черными перчатками, букет белых пиретрумов, очень любимых в Таскамаке. Мисс Фостер подошла к холмику и смиренно положила свое подношение рядом с красной геранью; и хотя она была вынуждена положить свои цветы дальше от камня, чем первые, она, очевидно, решила не отстать в проявлениях траура. Она опустилась на колени и поднесла к лицу носовой платок таким жестом отчаяния, что превзошла выражением горя мисс Бэррейдж, у которой не оказалось иного выхода, кроме как тоже встать на колени, в слабой попытке подражать сопернице.
Удовлетворенные зрители к этому времени взволнованно перешептывались, обменивались многозначительными взглядами и приглушенными комментариями. Те, кто осмелился подойти поближе к месту действия, с любопытством прислушивались, не обмениваются ли замечаниями скорбящие дамы. Волнение достигло своего апогея, когда по тропе медленно прошествовала Мэтти Ситон, с более пышным букетом, чем два предыдущих. Она несла венок из английского плюща, и по зрителям пробежала какая-то дрожь восхищения, когда они увидели, что мисс Ситон пожертвовала для могильного венка многолетними растениями, за которыми тщательно ухаживала.
– Боже мой! Она срезала свой плющ! – ахнула одна из зрительниц.
– Она так и сделала! Ради всего святого! – отозвалась другая, слишком потрясенная, чтобы говорить связно.
– Можете мне поверить, Мэтти Ситон никому не позволит опередить себя! – с восхищением прокомментировала увиденное третья.
В такой момент человеческое любопытство не могло остаться в стороне, и когда Мэтти двинулась к памятнику Лоуэлла, соседи последовали за ней, словно подчиняясь непреодолимому влечению. Когда она добралась до места, они окружили его кольцом, смотрели и слушали с таким вниманием, что оно было почти простительно. Они могли видеть, как пришедшие ранее зрители наблюдали за вновь прибывшей из-под прижатых к глазам платочков, и с одобрением к замечательному драматическому представлению отметили то безразличие, с каким мисс Ситон игнорировала их, пока не встала рядом с поникшей парой. После чего, широким жестом откинула вуаль из крепа и царственным взглядом черных цыганских глаз окинула сначала их, а затем принесенные ими цветы.
– О, спасибо вам за цветы, – произнесла она голосом, громким настолько, чтобы слова ее были отчетливо слышны зрителям. – Арчи так любил их!
Слова эти не предполагали ответа, и из толпы зрителей донесся отчетливо различимый смешок, поскольку ее тон и манера поведения как бы отодвинули других плакальщиц в сторону. Когда Мэтти медленно и значительно обошла надгробие, остановилась позади него, повесила венок на его закругленную верхушку, склонила голову и прикрыла глаза платком, – она полностью овладела ситуацией. Как заметил один из молодых людей, это она «была хозяйкой могилы, остальные – не в счет». Она стояла, воплощение скорби на тщательно продуманной картине жизни, в то время как две остальные, стоявшие на коленях, казались просто не необходимым придатком.
– Черт меня побери, если это не полная победа! – усмехнулся старый Икабод Мансон, и его лицо превратилось в маску, состоящую сплошь из морщин. – Как бы мне хотелось, чтобы Арчи сейчас видел это. Если он хотел надеть кольцо на палец какой-то из этих девушек, то, вне всякого сомнения, это была Ситон.
– Он бы подумал, что он мормон или турок, – заметила мисс Шарлотта Кендалл с глубоким гортанным смешком, который не могла сдержать даже торжественная обстановка кладбища. – Для него это выглядело бы забавным. Бедный Арчи! Он в самом деле любил пошутить.
Ситуация возле надгробия была из тех, в которых, – чтобы она выглядела эффектно, – необходимо было удалиться как можно быстрее. Мэтти Ситон, по-видимому, была единственной, кто это оценил. На некоторое время она задержалась, прижавшись лбом к плите; затем пылко поцеловала холодный мрамор; после чего прерывистым голосом, по-прежнему хорошо слышным наблюдающим, сказала, обращаясь к коленопреклоненным девушкам:
– Большое вам спасибо за сочувствие, – и, прежде чем они успели произнести хоть слово, снова опустила на лицо траурный креп и быстро двинулась по тропинке к воротам.
Это было эффектно. Пара, оставшаяся у плиты, обменялась сердитыми взглядами, затем вскочила на ноги и постаралась как можно быстрее скрыться с глаз зрителей. Может, они и были глупы, но не настолько, чтобы не понять, как нелепо выглядели они в тот день.
Всего через несколько дней после этого деревня была потрясена известием о том, что старая леди Эндрюс, так оплакивавшая Арчи, обожавшая этого красивого, добродушного, эгоистического, кокетливого похитителя женских сердец, отправилась на юг, в надежде найти его останки и вернуть домой, чтобы положить под возведенное надгробие. Деревня в целом с пониманием отнеслась к этому желанию, но полагала, что шансы на успех в этих поисках делают их безнадежными. После известия о гибели Арчи прошло значительное время, его судьба с самого начала была неопределенной, вероятность отыскать его могилу казалась призрачной.
– Полагаю, старой леди Эндрюс лучше было бы остаться, – сказала миссис Эпплби. – Она не узнает ничего определенного, разве что обнаружит, – Арчи просто зарыли в траншее вместе с другими бедными парнями, и нет никакой возможности разобраться, кто есть кто, до самого Судного дня. Она поставила ему памятник, и, на мой взгляд, ей было бы лучше этим ограничиться.
Чувства, связанные с этим поступком, вызвали отклик у многих, но годы войны принесли так много горя и страданий, что они быстро улеглись, поскольку горе это не было личным и не стало известным только-только. Соседи сочувствовали старой леди Эндрюс, но слишком много мужей и братьев, сыновей, отцов и возлюбленных остались лежать в безвестных могилах, чтобы это сочувствие длилось долго. В первые годы войны было бы невыносимо думать, что кто-то лежит в безымянной могиле на юге; сейчас это казалось необходимой частью неизбежных страданий, приносимых войной.
«Три вдовы», как недоброжелательно окрестили девушек жители деревни, стали менее заметны после сцены на кладбище. Они избегали друг друга, насколько это было возможно, и, очевидно, не понимали, что никто не воспринимает их всерьез. Они, впрочем, могли знать, что по их поводу шутят, поскольку наверняка слышали мрачное замечание священника Дэниэля Ричардса, что никакая из них не может претендовать на нечто большее, чем «треть вдовы». По крайней мере, они молчали; время шло, никаких происшествий не происходило, пока отъезд старой леди Эндрюс снова не привлек внимание к этой истории.
Старая леди уехала, и от нее не поступало никаких известий относительно того, как протекают ее поиски. Теперь, когда ее племянник пропал, у нее не осталось близких родственников, а никому из соседей она не писала. Весна сменилась летом, как бутон – цветком, жизнь в Таскамаке шла своим чередом, но никто не мог сказать, – только предположить, – насколько успешны ее поиски.
Однажды, июньским днем, Общество помощи солдатам собралось на еженедельную встречу в ризнице. Она должна была состояться в доме вдовы Тернер, но Нэнси Тернер внезапно уехала, а ее мать, в некотором роде инвалид, не чувствовала себя в состоянии принимать гостей без нее. Голая комната с красной кафедрой и желтыми скамьями выглядела уныло, несмотря на сидевших в ней девушек и женщин; но даже этот унылый вид не мог остановить оживленную беседу.
– Вы не знаете, почему уехала Нэнси? – спросила одна из женщин. – Она уехала так неожиданно.
– Наверное, кто-нибудь заболел, – предположила другая.
– Возможно, ее тетка, живущая в Уайтнивилле, – сказала третья. – Миссис Тернер говорила мне весной, что она очень слаба.
– Да и сама миссис Тернер очень слаба. Она даже не чувствовала себя сегодня достаточно хорошо, чтобы прийти на собрание.
– А где тетушка Наоми? – поинтересовалась миссис Каммингс. – Уже почти пять часов, а она почти всегда приходит около трех.
– О, – ответила миссис Райт и улыбнулась. – Могу поручиться, что она где-то узнала какие-то новости. Она придет до того, как нам расходиться, и расскажет что-нибудь замечательное.
И, словно подтверждая эти слова, в дверях появилась тетушка Наоми. Ее хитрое старое лицо сияло каждой морщинкой, глаза горели, что не могла скрыть неизменная зеленая вуаль, накинутая на левую верхнюю часть ее шляпки. Она окинула комнату внимательным взглядом, после чего странной покачивающейся походкой двинулась к группе, обсуждавшей причину ее отсутствия.
– Добрый день, тетушка Наоми, – приветствовала ее миссис Каммингс. – Мы беспокоились твоим отсутствием.
– А я сказала, – дерзко добавила миссис Райт, – что вы, должно быть, услышали какие-то необыкновенные новости.
Тетушка Наоми приподняла вуаль движением рук, так что они на мгновение стали подобны ногам кузнечика, и, широко улыбаясь, села.
– В этот раз ты не ошиблась, – сказала она. – Я слушала рассказ старой леди Эндрюс о ее путешествии.
– Старой леди Эндрюс? – эхом отозвались дамы. – Она вернулась?
– Да, она приехала сегодня днем.
– И никто, кроме вас, этого не знал! – воскликнула миссис Каммингс.
Все посмотрели на тетушку Наоми с нескрываемым восхищением, признавая ее сообразительность в обнаружении того, что осталось скрытым от остальных жителей деревни. Она широко улыбалась и, казалось, впитывала сладкий нектар этого восхищения, окружавшего ее, подобно тому, как испарения ладана окутывают идола.
– Она привезла тело? – спросила миссис Каммингс через мгновение, понизив голос.
– Почти, – ответила тетушка Наоми с легким смешком, показавшимся почти неприличным. – Она ужасно долго что-то выясняла, но у нее нашлись друзья в Вашингтоне, – у ее мужа там остались двоюродные братья и сестры, – и, наконец, взяла след.
– Где же он был похоронен?
Тетушка Наоми взяла паузу, чтобы поболтать ногой и взять в рот уголок зеленой вуали, как поступала обычно в минуты возбуждения. Затем огляделась, явно наслаждаясь ситуацией.
– Он нигде не был похоронен, – ответила она с усмешкой.
– Почему? – взволнованно спросила миссис Райт.
– Потому что он не умер.
– Не умер?
– Нет, он в плену. Был ранен, и находился в Либби.
– И как он себя чувствует?
– О, с ним все в порядке. Он собирается прийти сюда, показаться и повидать своих друзей.
Едва прозвучали эти слова, в дверях появилась хорошо знакомая всем фигура Арчи Лоуэлла. На нем была форма лейтенанта, он был бледен, осунулся, но по-прежнему красив. Под руку его держала раскрасневшаяся девушка в шляпке с белым пером, на ее лице сияла улыбка. В комнате ахнули.
– Это Арчи Лоуэлл!
И затем сразу же:
– И с ним – Нэнси Тернер!
– Нет, это Нэнси Лоуэлл, – объявила тетушка Наоми так, что ее услышали все присутствующие. – Они поженились в Бостоне.
Новобрачные вошли. Дамы встали, но вместо того, чтобы поприветствовать вновь прибывших, уставились на «трех вдов», словно бы давая им возможность поговорить с их второй половинкой, вернувшейся из могилы, причем так некстати приведя с собой еще одну другую половинку. Мисс Бэррейдж и мисс Фостер исчезли за спинами стоявших к ним ближе прочих дам, но Мэтти Ситон импульсивно шагнула вперед, сердечно протянув руку. Ее черные волосы свисали на ее виски, глаза сияли, зубки сверкали между алых губ.
– Арчи, дорогой, – произнесла она чистым, звучным голосом, – мы думали, что потеряли тебя навсегда. Мы думали, ты убит, а ты всего-навсего женился. Позволь поздравить тебя, хотя после помолвки со столькими девушками, должно быть, очень странно, – быть женатым на одной! А ты, Нэнси, – продолжала она, прежде чем Арчи, пожав ей руку, успел произнести хоть слово, – подумать только, все-таки поймала его. Поздравляю от всего сердца, но только тебе придется очень беречь его. Иначе он снова станет волочиться за каждой девушкой, какую только увидит.
Она наклонилась и поцеловала невесту, прежде чем миссис Лоуэлл догадалась о ее намерении, и быстро обернулась.
– Идем, Делия, – громко сказала она, – идем, Мэри! Нам ничего не остается, кроме как вернуться домой и снять траур. В следующий раз нам повезет больше!
С этим двусмысленным замечанием, которое могло быть истолковано как огорчение по поводу возвращения лейтенанта живым, она величественно покинула ризницу полной хозяйкой положения, и хотя Арчи Лоуэлл всегда отрицал, что встречался с серьезными намерениями только с одной девушкой, в Таскамаке победило мнение, что ни одна девушка не смогла бы вынести сложившуюся ситуацию так, как это сделала Мэтти, если бы у нее не было чего-то, что могло служить ей в качестве поддержки. Дыма без огня не бывает.
Но никогда более, пока продолжалась Гражданская война, ни одна девушка не надевала траур по погибшему, если помолвка не состоялась официально до его смерти.
ЗАСЕДАНИЕ ОБЩЕСТВА ИЗУЧЕНИЯ ОККУЛЬТИЗМА
I
Заседание Общества изучения оккультизма было довольно скучным, и как раз в тот момент, когда члены его с нетерпением ожидали перерыва, наконец-то произошло нечто интересное. Газеты, как обычно, были пресными, и, – как прошептал один из присутствующих другому, – не содержали и тени намека на возможность существования заброшенных домов, посещаемых бесплотными существами. Однако, в последний момент, президент, доктор Тонтон, сделал заявление, вызвавшее некоторое оживление.
– Перед тем, как мы разойдемся, – сказал он, улыбаясь с видом человека, который хочет, чтобы никто не усомнился: он полностью снимает с себя ответственность за истинность сказанного, – мой долг представить обществу уникальное предложение, переданное мне. Джентльмен, которого я не имею права назвать, но который известен многим, – возможно даже, большинству из вас, – предлагает ознакомить членов общества с оккультными явлениями.
Члены общества немного воспрянули духом, но слишком много предложений подобного характера закончились ничем, чтобы воспринимать его с энтузиазмом.
– Какого рода эти явления? – спросил кто-то.
– Я даже представить себе не мог, что он с ними сталкивался, – ответил доктор Тонтон с улыбкой. – На самом деле, для меня это самое интересное. Я никогда не подозревал, что он имеет понятие об оккультизме, ни даже, что интересуется им, тем более – претендует на связь с потусторонним миром. Тот факт, что он занимает высокое положение и обладает незаурядным умом, делает маловероятным, чтобы он просто так выставил себя на посмешище, – и это является единственным основанием, по которому его предложение, как мне кажется, заслуживает внимания.
– В чем суть его предложения?
– Он ничего об этом не сказал.
– Но должен же он был сказать об этом, хотя бы намекнуть?
– Он сказал только, что способен выполнять какие-то трюки... эксперименты... так, кажется, он сказал; или нет, – демонстрации. Он подумал, что они заинтересуют членов общества.
– Он сказал, почему сделал такое предложение?
– Вежливо заметил, что устал от ерунды, распространяемой обществом, и берет на себя смелость научить их кое-чему.
Присутствующие улыбнулись, но некоторые при этом покраснели, словно слова эти задели их за живое.
– Очень любезно с его стороны, – сухо заметил один пожилой джентльмен.
– Он четко сформулировал свои условия, – добавил президент.
Члены общества, казалось, наконец, проснулись по-настоящему, и судья Хобарт быстро спросил, в чем они заключаются.
– Во-первых, – ответил президент, – его личность не должна быть раскрыта. Я не должен называть его имени, он полагается на честь каждого члена общества, который его узнает. Встреча состоится тогда и там, где мы ее назначим. Он не должен знать ничего, кроме времени. Я должен выслать за ним экипаж, передать ему некоторые вещи, список которых он мне дал, организовать комнату в соответствии с его указаниями и дать ему слово, что в газетах не появится никаких материалов о встрече.
– Трудно ли достать то, что он хочет?
– Вот список, – сказал доктор Тонтон, вынимая из кармана бумагу. – Вы увидите, что все вещи очень простые. Два железных кольца диаметром четыре или пять дюймов, сцепленные или сваренные. Десятидюймовый куб из твердой древесины. Шестидюймовый кубик из железа. Запечатанное письмо, написанное кем-нибудь из членов общества. Плотницкая пила. Золотая сфера дюймов десять в поперечнике. Три маленьких шарика, один наполненный красной, другой – синей, а третий – бесцветной жидкостью. Весы, на которых можно взвесить человека. Палочка сургуча. Цветочный горшок, наполненный землей. Зернышко апельсина.
– Предметы очень простые, – заметил судья Хобарт. – Потребуются ли длительные приготовления?
– Нет. Он просит представителей общества осмотреть его в гримерной; платформу, изолированную стеклом и каким-то веществом, которое он предоставит, а также разместить освещение так, как он просит, – это достаточно просто.
Члены общества некоторое время молча раздумывали, затем профессор Грей заговорил.
– Мне кажется, все зависит от того, каким человеком является ваш таинственный маг. Если ему можно доверять, я скажу: согласен.
– Он – джентльмен, – ответил президент, – человек из высшего общества, с деньгами, образован, и имеет репутацию в той области знаний, которой занимается, как здесь, так и в Европе. Если я назову его имя, это, я уверен, снимет все вопросы.
– В чем же он специализируется? – спросил один из членов.
– Не думаю, что это будет честно с моей стороны. Возможно, это было бы прекрасным ключом к разгадке тайны его личности.
– Позволено ли будет спросить, его деятельность как-то связана с изучением оккультных явлений?
– Ни в малейшей степени. Мне кажется, я сразу сказал, что никогда не подозревал в нем интереса к подобным предметам. Его просили вступить в общество, но он отказался.
