Текст книги "Операция 'Кеннеди'"

Автор книги: Аркан Карив

Соавторы: Антон Носик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

XXV

Остров Чунг Чау, очертаниями на карте напоминающий вешалку, (вблизи оказался прелестным, живописнейшим уголком, вовсе не похожим на «традиционную картинку Средиземноморья», которой пытаются завлечь туристов наивные составители брошюры Гонконгской туристической ассоциации. Во-первых, Тихий океан с его неповторимым лазурно-сизым оттенком и гладкой, почти мраморной поверхностью вод, никаким боком не похож на сине-бурое Средиземное море в хронической двухбалльной лихорадке. Во-вторых, пестрое скопление рыбацких джонок с парусами в форме веера, облепивших подветренную бухту Длинного острова, даже отдаленно не напомнило мне ни тель-авивскую, ни ларнакскую пристань. Да и поднимающийся над гаванью остроконечный купол даосского храма тоже не вызвал у меня никаких ассоциаций ни с луковками православных церквей на греческих островах, ни с колокольнями Старого Яффо. Об Александрийской гавани с ее пакгаузами мне и вспоминать не захотелось.

– Вон там, – господин Хонг указал рукой на длинный ряд прилепившихся к воде обветшалых деревянных сараев, от каждого из которых метров на пять-шесть выдавались в бухту широкие мостки, – средняя верфь, с желтой вывеской. Там мы вас и высадим. Позади верфи есть деревянная лестница, она ведет прямо к храму. Когда подниметесь до главной улицы поселка, сразу налево. После встречи с вашим человеком не задерживайтесь ни на минуту. Сразу звоните нам. Вот телефон. Пользоваться умеете?

Хонг вложил мне в руку небольшой, но увесистый аппарат «Эрикссон» с короткой негнущейся антенной. Я набрал свой иерусалимский номер и спустя несколько секунд услышал собственный голос на автоответчике. Я прервал связь.

– Умею. А какой телефон полиции?

– 999, но это коммутатор. Спросите полицию.

– А ваш телефон?

– Он запрограммирован под #1. Звоните сразу, как только закончите. Мы будем ждать, – заверил Хонг.

Я нажал на кнопку со значком #, затем на единицу, затем на SEND. Тотчас же из кармана у мистера Хонга послышалась мелодичная трель телефонного звонка. Я нажал на клавишу разъединения. Трель из кармана прекратилась не сразу.

– Вы будете ждать здесь, у верфи?

– Нет, мы будем держаться на расстоянии от берега – где-нибудь вокруг гавани. Там, где джонки, или чуть дальше... Это отсюда в нескольких минутах плавания. Удачи вам, мистер Маттуэй.

Катер подошел к старой верфи, и я по трапу спустился на мостки. Один из матросов подал мне сумку, которую я набросил на плечо, поверх халата. Солнце жгло уже совершенно нещадно. Катер, вспенив воду за кормой, стал быстро удаляться по направлению к гавани. Я отвернулся и зашагал в сторону лестницы, о которой говорил мне господин Хонг – лестницы, ведущей к храму...

В храме Императора Темных Небес было сумрачно и прохладно. На многоярусном алтаре, в самой глубине центрального зала, горели тысячи огней – восковых свечей, бронзовых и глиняных светильников, расставленных со всех сторон вокруг медного изваяния Будды. Монах у входа продал мне за пять долларов пачку ароматических палочек, и я не торопясь обошел по периметру храма, расставляя их попарно в медных чашках и подпаливая зажигалкой. Только закончив свой обход, я вспомнил вдруг, что две палочки благовоний в горшке символизируют смерть и траур. Везет мне сегодня с китайскими суевериями, подумал я, вышел из храма и отправился на поиски вегетарианской столовой.

Я нашел ее довольно легко: двор с десятком дубовых столов находился прямо позади храмового здания. Двое наголо обритых юношей британского вида пили чай за ближайшим ко входу столом. Чуть поодаль старый монах, низко наклонившись со своей скамьи, вырезал ножом какой-то предмет из деревянной чушки. На столе перед монахом лежала рыжеватая тыква с причудливыми выростами, нетронутая и скорее напоминающая культовый предмет, чем продукт питания. В дальнем конце двора за дверью, скрытой бамбуковым занавесом, угадывалась кухня. Когда я увидел угловой стол под галереей, о котором говорил мне Хонг, то сразу понял, почему мой загадочный незнакомец облюбовал именно это место. Возле стола в огромном глиняном кувшине росла карликовая сосна, превращавшая угол столовой почти в отдельное помещение наподобие кабинета в дорогом ресторане. Если мой человек действительно ценит дискретность, лучшего места ему в этой столовой не найти... Я уселся за угловой стол, разложил на нем сигареты, путеводитель и «Дао дэ цзин» (чтобы не слишком бросалась в глаза камера, которую я также выложил на стол), заказал у подошедшего монаха тарелку рисового чоумейна с жасминным чаем и стал ждать. Часы «свотч», не слишком органично сочетавшиеся с моей монашеской рясой, показывали половину одиннадцатого.

Я старался не думать о том, кого я здесь встречу. Замысел, который привел меня в этот дальний уголок земли, до сих пор реализовывался вполне безупречно, с точностью до минут. Я уже полностью свыкся с мыслью о том, что все идет по плану. Если бы в тот день никто не пришел со мной встретиться в вегетарианской столовой Императора Темных Небес, то я, наверное, был бы очень удивлен.

Впрочем, удивиться мне все равно предстояло, и довольно скоро. Я не успел еще облизать палочки и запить чаем последнюю щепоть чоумейна, когда во двор неторопливым шагом вошел высокий мужчина, одетый в тренировочный костюм. Несмотря на зеркальные очки, скрывавшие глаза вошедшего, и на стриженую седую бороду, которой при жизни он никогда не носил, не узнать покойного премьер-министра Израиля было просто невозможно.

XXVI

Я тихо выматерился, не веря собственным глазам. Гамлету в аналогичной ситуации было легче: суеверный датский принц жил в такой реальности, где назойливые призраки еженощно тревожили сон живых обитателей Эльсинора. А мне, видавшему на своем веку виртуальную реальность и прочую компьютерную чертовщину, поверить в призрака оказалось просто слабо. Но человек направлялся прямо к моему столу, так что на рефлексию времени не оставалось. Я едва успел три раза нажать на сенсорную кнопку диктофона, когда покойный глава правительства возник над ветвями карликовой сосны и по-английски попросил разрешения сесть за мой стол. Голос его звучал попроще, чем с телеэкрана, без привычного драматизма, но опять же был узнаваем до боли в висках.

Сердце мое бешено колотилось, в голове все поплыло. Я быстро кивнул, не сообразив даже, на каком языке стоит начинать наш разговор. Без дальнейших предисловий глава правительства занял место на деревянной скамье напротив и внимательно меня осмотрел. Не знаю, какое впечатление произвело на него увиденное, но я чувствовал себя как в дурном сне, в котором хочешь бежать, но не можешь даже пошевелиться...

Подошедшему прислужнику премьер-министр заказал чашку чая с цветами пизанга, плоды личи и тарелку вафель. Информация у господина Хонга поставлена неплохо, механически отметил я про себя.

– Куришь? – спросил премьер-министр, протягивая мне раскрытую пачку 100-миллиметрового «Кента». Дрожащими пальцами я выудил сигарету, он взял другую, и я дал ему прикурить от своей зажигалки. Он, возможно, не заметил, что на зажигалке было золотыми ивритскими буквами написано «Тайм» (никогда еще Штирлиц не был так близко к провалу...), но дрожание моей руки от его пристального взгляда явно не ускользнуло.

– Ты живешь здесь? Каникулы? Отпуск?

Я промолчал. Мне просто не пришло в голову никакого ответа, даже самого очевидного.

– Я не слишком тебе докучаю вопросами? – спросил покойный премьер-министр.

– Нет, напротив... Приятно с вами встретиться.

Эта фраза, выдавленная мной по-английски, потребовала такого чудовищного душевного напряжения, что я понял: придется все же перейти на иврит.

– А вы, значит, здесь живете, господин премьер-министр? – спросил я, пристально глядя в зеркальные стекла его очков и весьма добросовестно там отражаясь.

– Бывший премьер-министр, – поправил он, подумав с минуту. – Да, я здесь теперь живу.

Ответ, как и мой вопрос, был на иврите.

– С четвертого октября?

– Нет, с пятого.

– А ваша вдова?

– Ты что, приехал поговорить о моей вдове? – спросил он резко. – Оставь ее в покое. Она здесь не при чем. Ты, кстати, журналист или сотрудник ЯМа?

– Что такое ЯМ?..

– Служба такая. Особый отдел. Очень не хотела меня сюда отпускать. Так, значит, ты журналист? Из какой газеты?

– «Вестник». Русская версия «Мевасера».

– Эх, Шайке, Шайке... Докопался-таки. Раздолбайское все-таки у нас государство. Нет такого секрета, о котором назавтра не знала бы пресса. А почему, кстати, русская версия?

– Господин Алон ничего не знает о моем визите, – сказал я, – у меня тут самостоятельное журналистское расследование...

– Какие поразительные суки, – задумчиво произнес премьер-министр, – значит, тебя все-таки наняли ребята из ЯМа... Особый отдел обращается в прессу, чтобы расправиться с БАМАДом. Да еще и в русскую прессу... Дожили.

– По правде сказать, я совершенно ничего не понимаю, – признался я. – Меньше всего я понимаю, почему вы тут пьете чай, когда вам уже соорудили такое красивое надгробие на горе Герцля... Какой-то неизвестный мне ЯМ хочет разделаться с БАМАДом, а в результате вы оказываетесь целы и невредимы на острове Чунг Чау, хотя у нас полстраны с пеной у рта обвиняет другую половину в вашем убийстве...

– И тебе приспичило выяснить, что же на самом деле случилось?

– Я думаю, что буквально пяти миллионам наших соотечественников тоже бы приспичило на моем месте.

– И вот ты здесь. Представитель общественности. «Общество имеет право знать...» – последнюю фразу бывший глава правительства произнес с такой неподражаемой издевкой, что мне сразу вспомнились все его выступления против прессы, правозащитных организаций, конституционного суда и других институтов, оскорбляющих его представления военного человека о дисциплине власти. – Давай, представитель, спрашивай, авось я отвечу.

Он усмехнулся и посмотрел на меня с какой-то странной смесью жалости и доброжелательства во взгляде.

– Вы знали, что вас должны убить?

– Не задавай глупых вопросов. Задавай умные.

Я, кажется, понял, куда он клонит. Я должен составить свою теорию заговора, а он, может быть, ее завизирует. Глава правительства предлагает мне экзамен, к которому я не Бог весть как подготовился. Если б знать заранее... Но заранее они мне, конечно, ничего сказать не могли. Я бы с ума сошел, наверное, если бы меня предупредили, кого я тут встречу. Или проболтался бы. Ладно, будем импровизировать.

– Ваш убийца знал, что вы останетесь в живых?

– Я не нанимал своего убийцу.

– А организацию, в которой он состоял, разве не по вашему указанию создали?

– Это разные вещи. Одно дело, что я в свое время дал принципиальное согласие на создание еврейского подполья, контролируемого БАМАДом. Это было мое решение как министра обороны и главы правительства. А другое дело – кадровая политика этого подполья. Как они вербовали туда людей, кто вступал, из каких побуждений, – этим я не занимался. Итая Амита я тоже не нанимал. Это сделали те, кому положено. Я думаю, что они дали ему достаточно четкие инструкции.

– Они, конечно, обещали ему жизнь, свободу и массу денег за участие в этом спектакле?

– Честно тебе говорю, я не знаю, – сказал он, затушив сигарету в фарфоровом блюдце, – может быть, обещали. А может, он действительно думает по сей день, что он меня убил и спас Отечество от предателя. Есть люди, которые знают точно, что он думает, однако я с них доклада не требую. Главное, что этот студент свое дело сделал.

Я ненадолго задумался.

– Зная то, что мы с вами знаем, приходится делить всех людей, причастных к событиям: врачей, полицейских, охранников, политиков – на две категории: те, кто понимал, и те, кто не понимал, что на самом деле произошло в ту ночь...

– Логично, – подбодрил меня бывший премьер-министр.

– Ваш якобы раненный телохранитель, конечно, знал. И шофер тоже знал. Врачи на площади не знали, поэтому так важно было уехать оттуда, чтобы они не успели заняться спасением вашей жизни...

– Нет комментариев.

Я истолковал этот ответ как подтверждение своей догадки.

– И в больницу не сообщали, что вас везут, чтобы не вызывать там суматоху в приемном покое. В больнице должно было быть несколько человек, которые уже ждали вашу машину, готовые выдать медицинское заключение о смерти, кого бы им под видом вас ни привезли.

– Под видом меня?!

– Но вы же не были в больнице, господин премьер-министр, – сказал я, – ни в живом, ни в мертвом виде. Ваше свидетельство о смерти было выдано in absentia.

– А это откуда следует?

– Ваш шофер не сообщил полицейским патрулям, куда он направляется. Как я теперь понимаю, это было сделано специально для того, чтобы лимузин никто не сопровождал до больницы. По дороге ваша машина остановилась, и вы пересели в другую, чтобы ехать сразу в аэропорт. А лимузин доставил в больницу либо живого двойника, либо куклу.

– Как ты понимаешь, всего, что было после моего выхода из лимузина, я уже не видел. Может, двойника, может, куклу, а может, и вообще никого. Дело техники.

– Понимаю... Хотя вам могли и доложить, как все было сделано.

– Могли, но я не спрашивал. Я теперь частное лицо, и никто мне ничего докладывать не обязан.

– Нынешний глава правительства знает о том, что вы здесь?

– Нет комментариев.

– Помилуйте, господин премьер-министр, после того, как моя статья будет опубликована, все равно все выйдет наружу...

– Если она будет опубликована, – поправил он.

XXVII

Покойный премьер закурил новую сигарету, глубоко затянулся и продолжал:

– Кроме того, если все выйдет наружу, очень многие попадут по суд. Не могу сказать, по какой статье, но привлекут обязательно. А я не собираюсь давать показаний. Ни следствию, ни тебе здесь сейчас. В этой игре каждый отвечает за себя.

– Очень благородно с вашей стороны, – заметил я. – А как вы, кстати, полагаете: мою статью опубликуют или нет?

– Это зависит от многих обстоятельств, – ответил он, – в частности, от тебя самого. Я понимаю, что это интервью тебя прославит, принесет деньги и успех. Но подумай сам, будет ли оно полезно для общества?

– Я как-то привык думать, что правдивая информация полезнее для общества, чем ложь и подтасовки. Особенно такие подтасовки, после которых в стране начинает работать святая инквизиция, создается министерство госбезопасности, поощряется доносительство и политическая травля...

– Знаешь, эту часть истории мы как-то не предусмотрели. Я не предусмотрел. Из тех известий, которые я получаю из Израиля, это – самое неприятное: что моей смертью многие воспользовались не для ускорения мирного процесса, а для развязывания гражданской войны.

– Ну, войны пока нет, но все счеты сводятся от вашего имени. Недавно съели министра религий, сослались на то, что вы его собирались съесть. На днях начали сирийцам обязательства давать, тоже на вас ссылаются.

– Насчет министра религий знаю, это возмутительно. А насчет сирийцев все правда, я действительно давал Клинтону обязательства.

– А как же референдум? Вы что, не собирались его проводить?

– Собирался, конечно. Я подозреваю, что меня из-за этого и убили.

– Я, кажется, совсем уже ничего не понимаю. Эта инсценировка была вашей или не вашей идеей? Если не вашей, то зачем вы в ней участвовали?!

– Да, ты действительно ничего не понимаешь, – согласился премьер-министр. – Хорошо, я тебе кое-что объясню. Моя идея была – просто уйти в отставку по личным обстоятельствам. У меня уже просто не было ни сил, ни здоровья на все это. Я знал, конечно, что плакат с мундиром СС изготовили наши люди, мне доложили, чтобы я не слишком расстраивался. Но все равно три года у власти, в обстановке нарастающей ненависти и сумасшествия на улицах, крики «Предатель!», «Убийца!», постоянные склоки в партии, в коалиции, интриги... При этом по всем опросам мы теряли очки. Муниципальные выборы мы проиграли, профсоюзные тоже... Мы делали дело, ради которого полвека гибли наши солдаты на полях боев, впервые в истории страны добились успеха – а популярность падала. Дожили до того, что я стал по опросам проигрывать этому брехуну Диди, который за три года ни одного слова осмысленного не сказал... Я понял, что больше не вынесу. Я собрал своих ближайших товарищей и объявил им, что собираюсь подать в отставку. Хватит.

Мой собеседник замолчал, и я заметил, что он тяжело дышит. Видимо, за три месяца на этом богоспасаемом острове он успел капитально отдохнуть от воспоминаний о последних днях своего правления и теперь мысленно возвращаться к тем временам было для него тяжело. Он отпил чаю из прозрачной фарфоровой чашки с изображением храма Императора Темных Небес.

– Так почему же вы не подали в отставку? – спросил я, когда мне показалось, что он успокоился и чай в чашках у нас обоих был уже допит.

– Они сказали мне, что это совершенно невозможно. Абсолютно невозможно, сказали они. Это самоубийство для тебя, для партии, для мирного процесса, сказали они. Не было в Государстве Израиль отставок по собственному желанию. Все отставки у нас были формой импичмента – и Старика, и Старухи, и твоя собственная 20 лет назад... Если ты сейчас идешь в отставку, сказали они, то мы можем сворачивать лавочку и отправляться в оппозицию еще на 15 лет, в которые нам будут припоминать всех убитых со времени осло-вашингтонского соглашения. А правые прижмут Арафату яйца, и все наши достижения перепишут на себя. Это будет триумф, реставрация для них и полная гибель для нас. Наших избирателей поделят МАДАД и «Золотая середина», марокканцы уйдут к Королю Причесок, а молодежь поддержит Манора на выборах главы правительства. Полмиллиона русских отберут у нас те пять мандатов, которые они нам принесли в 1992, и передадут Щаранскому... Рабочая партия повторит судьбу английских либералов в 20-е годы, и все из-за того, что ты устал. Потерпи, сказали они мне. У тебя нет выбора. Единственный способ оставить твой пост – это ногами вперед.

– Кажется, я догадываюсь, кто подал идею насчет «ногами вперед», – заметил я. Он усмехнулся.

– Ты знаешь, на самом деле все эти наши знаменитые раздоры уже очень давно закончились, – сказал он, – Шмулик действительно меня страшно ненавидел, потому что я обошел его, когда первый раз стал премьером. Он мне лет пятнадцать не мог этого простить. Даже когда победил меня на внутренних выборах и стал сам премьер-министром на ротации. Ну и я ему, конечно, платил взаимностью, потому что желание мне навредить у него превратилось просто в сверхценную идею... Я думаю, я ему отплатил в своей книге. Но мы с ним помирились еще до последних выборов. Не так, как мирились в прошлые разы: для публики, с объятиями на пленуме ЦК и ненавистью в душе – а действительно, сели вдвоем и договорились, что будем работать вместе. И кто старое помянет – тому глаз вон. Только на этот раз мы не делали по этому поводу никаких официальных заявлений... Просто работали вместе, и все.

– Насчет вашей с ним дружбы есть уже посмертный анекдот...

– Про камень на моем надгробии? Хороший анекдот. Мы со Шмуликом очень над ним смеялись.

Тут бывший глава правительства запнулся, вспомнив, что до сих пор он выгораживал своего наследника. Я заметил его замешательство и заверил, что оставлю эту фразу off the record [22]22
  off the record – не для печати (англ.)


[Закрыть] . Обманул, конечно. Мне просто важно было, чтобы собеседник не начал осторожничать после этого прокола. Конечно же, каждое его слово записывалось магнитофоном, лежащим на столе под брошюрой об островах.

– Я все равно знаю, кто это предложил, насчет ногами вперед, – упрямо сказал я. Глава правительства посмотрел на меня вопросительно.

– Ваша шестерка Эли Шерец.

– Нет, не он, – последовал быстрый ответ. – А почему ты подумал на него? – лицо премьер-министра было непроницаемо. Он явно не понимал, что самим этим вопросом выдал Шереца с потрохами.

– Да ничего особенного, – сказал я небрежно, – просто он законченный негодяй и при этом ваш ближайший фаворит. Я, кстати, не думал ни одной минуты на Шмулика (называть так нынешнего главу правительства в присутствии его предшественника было забавным ощущением). Шмулик, при всех своих интригах, человек вашего поколения. А вы идеалисты. Вы не воспитывались на книгах Маккиавелли. Вы даже когда предаете близких товарищей, испытываете угрызения совести, закрываете лицо руками, отводите глаза. Я не говорю, что вы от этого лучше, но вы определенно наивнее. Так что среди вас, геронтократов, придумать эту схему мог только Шерец.

– Нет комментариев, – отозвался премьер-министр. На протяжении всей моей тирады он внимательно всматривался мне в лицо. Я догадывался, что многие мои слова ему неприятны. Ему, наверное, понадобилась масса внутренних усилий, чтобы не потерять контроль над собой. Но это ему, на мое счастье, удалось. А я тем временем решил наступить на горло своим морализаторским песням.

– Они сказали мне, что выйти я могу только ногами вперед, и тут же кто-то вспомнил, что глава БАМАДа на днях рассказывал о готовом плане покушения на меня. Этот план разработал один их агент, возглавляющий террористическую организацию «Эйтан».

– Ну да, конечно же, Авигдор Хавив. По кличке «Коктейль».

– Правильно, это ведь все уже опубликовано... Так вот, этот самый Хавив уже собрал ударную группу из людей, готовых в меня стрелять, взрывать, бомбить и душить. Одному Богу ведомо, почему БAMАД никого из них до того момента не арестовал: я-то лично думал, что людей привлекают к заговору, чтобы получить достаточно улик и посадить... Но тут почему-то БAMАД предпочитал держать руку на пульсе, а заговорщиков на свободе. Они изгалялись как могли: один пытался даже заложить динамит в водопровод моего дома. Странно, что у него не получилось.

– Он же в вас и стрелял.