Текст книги "Операция 'Кеннеди'"

Автор книги: Аркан Карив

Соавторы: Антон Носик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МАТВЕЙ

XVI

В приемную Шайке Алона я вошел около девяти часов утра. Главный редактор «Мевасера» был уже на месте: из-за притворенной двери кабинета доносился его приглушенный голос. Судя по интонациям, он основательно вставлял своему собеседнику, но ответов слышно не было. Перечить Алону в здании «Мевасера» было как-то не принято... Бессменная секретарша Алона, пожилая очкастая Ривка, сперва даже не узнала меня – в полевой форме и с М-16. Она, возможно, приняла меня за кого-нибудь из племянников Шайке или, хуже того, за одного из его многочисленных новых протеже, штампованных ювенилов из армейской пресс-службы.

– Чем могу помочь? – ее вопрос прозвучал сухо, как слова признательности из аппарата по продаже сигарет.

– Ривка, доброе утро, – поздоровался я.

– Боже мой, Илья! – она всплеснула руками, – тебя и не узнать в этой форме... А я думала, что русские не служат... Ты две ложки кладешь в растворимый? Мой повелитель занят, важный разговор, освободится минут через пять. А лимон положить? Я так давно тебя не видела...

Произнеся это все на одном дыхании, Ривка принялась делать мне кофе. Я присел в одно из кожаных кресел возле ее стола.

– Я слышала о том, что случилось с твоим другом Моти. Трагедия, ужасная трагедия. Как такое могло произойти, совершенно невероятная вещь. И молодой же парень, тридцать лет всего, – Ривка протянула мне чашку кофе с плавающим на поверхности лимоном, – Шайке говорит, что он успел прислать какой-то репортаж... Журналист гибнет на работе...

Я глотал горячий кофе, ничего ей не отвечая. Ривкины монологи этого и не требовали.

– А почему ты больше ничего для нас не пишешь, – продолжала Ривка, – я уже не оформляла тебе чеков почти полгода. Другие дела, наверное, поинтереснее, – в ее голосе промелькнула нотка обиды, – но Шайке мне несколько раз говорил, что хочет заказать тебе материал... Судя по чекам, он этого так и не сделал, он такой забывчивый, такой забывчивый, ему все время надо обо всем напоминать...

Голос Шайке за дверью стал громче. Теперь можно было различить не только грозовые интонации, но и отдельные слова – нелестные для собеседника. Наконец, раздался заключительный аккорд – видимо, удар кулака по столу, и в дверях кабинета возник, затравленно озираясь, заведующий международным отделом "Мевасера". Имени его я не вспомнил бы под пыткой. Он выбежал из приемной, даже не взглянув на нас.

– Сейчас тебя позовет, – заверила Ривка. – Он быстро остывает, просто утро такое, неудачное. Надо кофе ему сделать, он с сукразитом пьет... Сейчас столько разного сукразита стали продавать в магазинах, что не разберешь, какой стоит покупать...

– Молодой господин Соболь уже прибыл? – раздался голос Шайке Алона из селектора на ривкином столе. – Давай его сюда.

Я вошел. Шайке сидел в высоком кожаном кресле, спиной к окну, за которым грузовики сновали по мосту Мозеса, в стороне от улицы Петах-Тиквы; рекламный щит на крыше здания библиотеки "Мевасера" призывал граждан страховаться только в больничной кассе "Маккаби". Небо над Тель-Авивом висело серое, пасмурное, да и в кабинете было довольно сумрачно, так что Шайке виднелся темным силуэтом на фоне черной кожи своего трона.

– Заходи, солдат, – пригласил меня Шайке, указав жестом на кресло у стола, – как служба идет?

– Шхем эвакуируем, – доложил я обстановку. – Как ваши дела?

– Да плохо наши дела, – Шайке махнул рукой. – Идиоты, лентяи, работать никто не хочет. Охотятся за дешевыми сенсациями, о деле не думают. Вот Одед у меня сейчас был...

Ах да, заведующего международным отделом звали Одед. Его всегда так звали, сколько себя помню в этом здании, но я за это время двух слов с ним не сказал.

– Представляешь, его ребята нарыли в Нью-Йорке какого-то анонимного типа из ФБР, который готов подтвердить, что весь план убийства премьер-министра был им известен еще летом. И они якобы пытались сообщить об этом нашим, а наши проигнорировали. Он говорит, что там масса доказательств. А я ему пытаюсь объяснить, что анонимно любой дурак может такую сенсацию родить. Вот если бы этот американец назвался, оказался бы какой-нибудь крупной шишкой в ближневосточном отделе...

– А что за доказательства? – спросил я, скорее из вежливости, чем из интереса. Шайке завелся.

– Ну какие, к черту, могут быть доказательства! Меморандум какой-нибудь, докладная записка, письмо. Я таких доказательств могу испечь вагон и маленькую тележку, не сходя с этого места. Они же нотариально не заверены! Ладно, сколько я могу тебе на жизнь жаловаться. Давай, рассказывай, что тут там у тебя.

– У меня репортаж, – сказал я. – Отправлен из Гонконга по электронной почте в прошлую среду.

– Ах да, Георгий мне говорил, что это бомба, что-то историческое... Какая, впрочем, разница. Читай, разберемся.

Я сел поближе к окну, достал из сумки распечатку своего перевода, разложил ее перед собой на столе и начал читать. Шайке слушал, откинувшись на спинку кресла, жадно втягивая зловонный дым своего "Тайма" и изредка стряхивая пепел в здоровенную стеклянную пепельницу, в которой с утра уже скопилась пирамидка основательно – до самого фильтра – прогоревших окурков.

XVII

«Боинг» авиакомпании Cathay Pacific начал снижаться, нагнув тупое рыло, прямо в океан. Десятки раз я слышал и читал о том, что взлетно-посадочная полоса гонконгского аэропорта Кай-Так вдается на километр в тихоокеанскую бухту. Но одно дело услышать, а совсем другое, когда твой собственный самолет пикирует, как машина покойника Гастелло, в изумрудные воды, где полоска бетона неразличима, а видны лишь солнечные блики на ряби морской. Мой сосед, откормленный китайский бизнесмен в костюме из серого твида, явно не новичок на этом рейсе, тоже забеспокоился, даже вспотел. Трудно привыкнуть к цивилизации нашим желтым братьям, подумал я, глядя в иллюминатор на неумолимо приближающийся снизу океан и чувствуя себя внуком Марко Поло. Но вот легкий толчок, и наш «Боинг» уже покатил по серому асфальту в сторону черной клетчатой стеклобетонной глыбы – зала прилета самого крупного в мире терминала гражданской авиации. Так, во всяком случае, определен Кай-Так в брошюре гонконгской туристической ассоциации. И я, хоть не много видал в своей жизни аэропортов, склонен в это поверить.

Пограничный контроль оказался делом нескорым. Бесчисленных пакистанцев, индусов, корейцев и жителей континентального Китая британская погранслужба допрашивала нещадно, с дотошностью, на которую, по мнению многих израильтян, способны лишь наши собственные прыщавые ищейки в аэропорту имени старика Б.Г. Пестрая и шумная очередь к будкам пограничного контроля напоминала свежие кадры руандийской хроники или лучшие времена на Красной площади... На стойках в зале прилета всем не гражданам Британской империи предлагалось заполнить медицинский формуляр на желтой картонке, где я законопослушно указал все данные о поносах, головных болях и резях в животе, постигших меня за последние трое суток. О вчерашнем похмелье я решил не упоминать. Пограничник в синем мундире поспешно отложил мой формуляр в сторону и возвратил мне паспорт со свежим штампом Immigration Service HONG KONG и профилем односпального британского левы. Здравствуй, Ее Императорского Величества колония. Привет тебе из наших Палестин.

Человека, приехавшего меня встречать и ожидавшего прямо за таможенной стойкой, звали Хонг By, что, вероятно, означает по-китайски «само гостеприимство», или «добро пожаловать в Гонконг, дорогой израильский гость». Во всяком случае, именно с таким выражением господин Хонг мне представился, сияя крепкозубой улыбкой на смуглом лице. Как я успел заметить еще в самолете, южная ветвь ханьской нации отличается от своих северных собратьев темной кожей и несколько выступающими угловатыми скулами. Господин Хонг не составлял исключения. Кроме того, – и здесь мой сопровождающий также оказался в струе – жители Гонконга почти поголовно носят очки и изъясняются на вполне сносном диалекте английского языка. Что неудивительно, пока они остаются подданными британской короны. Интересно, что ждет их дальше?.. Возможно, через пару лет носителей очков и английского языка здесь поубавится, но кожа у населения вряд ли посветлеет до привычного нашему глазу бледножелтого оттенка.

– Забавно излагает твой приятель, – заметил в этом месте Шайке Алон, который до сих пор слушал меня, не отрываясь. – Конечно, это не журналистика. Это какой-то Алеф-Бет Иегошуа с Даррелом вперемежку. Придется править, когда будем печатать...

– Да, репортаж действительно не об этом, – согласился я, а про себя подумал, что Матвей, скорее всего, писал эту часть еще до главных событий, в уютном спокойствии своего гостиничного номера в отеле "Пенинсула". Он не знал еще в тот момент, будет ли у него более интересный предмет повествования, чем путевые заметки о посещении Колонии – вот и лил воду, заранее отчитываясь перед Гариком о проделанной налево работе... Шайке Алон кивнул, и я продолжал читать.

XVIII

Господин Хонг усадил меня на переднее сиденье своего просторного «воксхолла» стального цвета. Я сперва решил, что он из ложно понятого китайского гостеприимства предлагает мне вести машину, но потом сообразил, что просто руль у «воксхолла» находится справа – как и у всех остальных автомобилей на дорогах Ее Величества. Хонг завел мотор, и в салоне раздалась сладкая, как сахарный сироп, китайская музыка: ария из тайваньского сериала «Летящая лиса над серебряной горой», как он объяснил мне с гордостью. Покуда в потоке красно-черных такси мы выезжали с многоэтажной аэро-портовской стоянки, я успел выучить все аккорды, используемые тайваньскими композиторами для услаждения слуха своих соотечественников во всем мире. Я подумал, что смог бы, наверное, сам неплохо зарабатывать сочинением китайских шлягеров, если газета «Вестник» почему-либо перестанет меня кормить. Своему провожатому я этого не сказал, а вежливо улыбнулся и отвесил тайваньской эстраде какой-то неуклюжий комплимент, от которого тот просиял, как неоновая вывеска над супермаркетом 7-11.

– Очень популярная серия, – сказал господин Хонг убежденно. – В Китае продано сто миллионов таких кассет. В Гонконге – первое место в хит-параде с января.

«Сто миллионов кассет... Пиратских, конечно», – подумал я, а вслух спросил:

– Разве в Китае разрешается продавать тайваньскую продукцию?

– Конечно, нет, – поспешно ответил Хонг, пожав плечами, словно досадуя на мою непонятливость, – Там эти кассеты продаются как китайские народные песни. А выпускает их какая-нибудь шанхайская фирма, которая принадлежит хозяевам в Гонконге...

– А жителям Гонконга разрешается владеть китайскими фирмами? – спросил я, окончательно доказав собеседнику своею дремучую неосведомленность в дальневосточных делах.

– Тридцать процентов предприятий в Большом Китае принадлежит гонконгскому капиталу, – ответил он. – И наоборот.

После этой фразы он надолго ушел в свои мысли. Я не стал прерывать их ход нелепым вопросом о том, откуда капиталисты Большого Китая взяли денег на покупку третьей части Гонконга – нам ли прихватизации не знать...

– Не понимаю, – прервал меня Шайке Алон. – Что такое прихватизация?

– Это когда русское партийное начальство распихало акции государственных предприятий по своим карманам в начале перестройки, – объяснил я. – Непереводимая игра слов...

– А, ну да, – быстро согласился Алон. – Это, конечно, тоже придется выбросить. Но цифра интересная. Надо рассказать об этом Либману. Мы совсем ничего про Гонконг не пишем, а стоило бы...

Либмана я немного знал по пресс-конференциям и служебному буфету. Этот шарообразный бородатый старик доживал свой век в "Мевасере" редактором скучнейшего экономического приложения "Деловая жизнь". За четыре года работы редактором в газете, принадлежащей к группе "Мевасер", я ни разу не видел в этом приложении ни одного материала, достойного перепечатки в "Вестнике". Говорят, что в свое время Либман был подающим надежды активистом правящей партии, но вынужден был уйти из политики после какой-то темной истории, и его отставка спасла честь вышестоящего начальства. За выслугу лет товарищи пристроили верного Давида редактором в экономическое приложение, которое он не мог загубить, ибо и до него "Деловая жизнь" была пресней мацы. Но и поднять издание было превыше его сил.

Мы меж тем выехали со стоянки аэропорта, спустились в громадный многоуровневый тоннель и понеслись, если верить указателю над его прямоугольным горлом, в сторону Каулуна, до которого оставалось семь километров. Разглядывая в самолете карту Гонконга, я заключил, что Каулуном называется полуостров, где расположена вся континентальная часть колонии. Однако другая карта, прихваченная мною уже на аэропортовской стойке, внесла коррективы, в справедливости которых я убеждался теперь на местности. Помимо всего полуострова, в жилом массиве колонии Каулуном, как выяснилось, называется лишь прибрежный район, растянувшийся полукругом вдоль океана, прямо напротив делового и административного центра на острове Гонконг. Именно туда направлялись мы с мистером Хонгом, вынырнув на свет из недр скоростного тоннеля и въехав на запруженную машинами центральную улицу старой части колонии – Натан Роуд. Та же подробная карта сообщала, что Натан Роуд, начавшись от окраины Новых Территорий, рассекает надвое районы с орнитологическими названиями Лай Чи Кок и Сам Шуй По, заканчиваясь у самого моря в туристической мекке Цим Ша Цуя, где и расположен знаменитый отель «Пенинсула».

XIX

– Он что, решил тут всю карту пересказать? – пробурчал Алон, но я оставил его комментарий без внимания. Можно подумать, что авторы самого «Мевасера» никогда не растекаются мыслью по древу, чтобы покрыть пустующую газетную площадь. Я, впрочем, был согласен с редактором, что предисловие затянулось, но знал, что до начала основного действия Шайке придется потерпеть еще пару страниц дорожной лирики.

– Хорошая гостиница «Пенинсула», – словно отгадав ход моих картографических изысканий, заметил господин Хонг. – Немного с колониальным уклоном, конечно. Сегодня многие любят другие гостиницы, чтоб сто пятьдесят этажей и чтоб кругом пластик и стеклобетон. У нас тоже таких понастроили на острове. «Кемпинский», «Хилтон», «Шератон», «Холидей Инн»... Но я не понимаю, в чем удовольствие, они же все одинаковые, от Акапулько до Сингапура, эти небоскребы. А «Пенинсула» – это старая добрая Британия, это хороший стиль, мягкие ковры, бронзовые лампы, европейская кухня. В Большом Китае нет таких гостиниц. И на Тайване нет. Вот в Макао есть «Король Эдуард»...

– Каковы ваши инструкции, господин Хонг? – перебил я рассуждения своего спутника. Мы миновали пару станций метро с трехчленными китайскими названиями, и впереди, за лесом громадных кондоминиумов, обступивших Натан Роуд с обеих сторон на всем протяжении, вдали виднелся уже парапет городской набережной. Где-то там, у самого берега, находится моя гостиница, мой заранее заказанный номер, в котором я приму, наконец, горячий душ и посплю пару часов перед тем, как отправляться на задание. Хотелось бы приступить к этим процедурам безотлагательно, а не выслушивать вместо этого в номере рассуждения гостеприимного китайца о многообразии гостиничной архитектуры.

– Инструкции? Я снял вам гостиницу на три дня и арендовал с завтрашнего утра прогулочный катер. С рассветом мы отправляемся на Длинный остров. Я дам вам мобильный телефон и все время буду поблизости, пока вы там закончите свои дела. Потом я заберу вас и отвезу в аэропорт. Кстати, сколько времени вы собираетесь пробыть у вашего друга на острове?

– Спросите что-нибудь полегче, мистер Хонг, – ответил я, – ведь я даже не знаю, что это за человек и зачем он хочет со мной встречаться.

– А он вовсе даже этого не хочет, – сказал мой собеседник, и в выражении его глаз мне почудилась какая-то ленинская хитринка, как писали в свое время жополизные биографы вождя. Впрочем, от желтой расы ленинский прищур не требует никаких дополнительных мимических усилий... Как бы то ни было, мистер Хонг явно знал о цели моего приезда в Гонконг больше меня. Что неудивительно, ибо я не знал о ней ничего ровным счетом. Люди, оплатившие мне командировку, сказали лишь, что интервью с одним человеком на Длинном острове в Гонконге перевернет мир, а попутно сделает меня богатым и знаменитым. Если, конечно, я выйду из этой истории живым... Но на это они только намекали. И еще они сказали, что в аэропорту меня будет ждать господин Хонг, который надлежащим образом проинструктирован о целях моего визита. До сих пор их информация оказывалась верной, а главное – они действительно оплатили мой билет и выдали командировочные авансом. А уж насчет выжить – эту задачу я как-нибудь решу, с Божьей помощью. Уже четвертый десяток лет я с ней справляюсь, и, вроде бы, успешно...

– Стриптиз какой-то, – Шайке Алон, недовольно поморщился. Ему явно не нравился ни ритм повествования, ни обилие деталей личного свойства. – У вас что, в русской прессе, так принято? Писать обо всем, что съел в командировке и на чьи деньги это было оплачено?.. Не удивлюсь, если дальше он подробно опишет визит в гонконгский публичный дом или курение опиума в притоне перед роковым свиданием...

– Ничем тебя, Шайке, не удивишь, – усмехнулся я, – даже это ты угадал. А насчет того, что мы про себя все пишем и подробностей не пропускаем, так это правда. Потому что мы из голодного края, и читатель наш оттуда же. Мира мы не видели, с главами государств не обедали. Если наш человек попал на прием или, скажем, в Гонконг, то он находится там за всех, кому это никогда не будет по чину и по карману. Наш читатель нас туда делегировал и ждет от нас подробного отчета...

– Читай дальше, – перебил Шайке весьма нелюбезно. Видимо, напоминание об этническом неравенстве в обществе победившего сионизма ранило его патриотический слух. А может быть, его просто заинтриговало, что дальше по ходу текста его ждет репортаж о посещении злачных мест... Я продолжил чтение.

XX

– Значит, ваши друзья в Тель-Авиве не рассказали вам, что это за человек? – переспросил господин Хонг с недоверием. – Вы в самом деле не знаете?

– Я был бы очень признателен, если бы вы мне рассказали, – ответил я.

– Сожалею, – Хонг By сделал некий жест, который, видимо, подразумевал разведенные руки, насколько может развести руками человек, управляющий здоровенным двухлитровым «воксхоллом» посреди плотного транспортного потока в конце Натан Роуд, – это не входит в мои инструкции. Впрочем, вы этого человека знаете.

Мы остановились на светофоре у станции метро Цим Ша Цуй – той самой, возле которой, согласно путеводителю, находится знаменитый отель в британском колониальном стиле. Хонг и в самом деле перестроился в левый ряд и включил мигалку. На угловом дорожном указателе я прочитал «Солсбери Роуд» – название улицы, где расположена «Пенинсула». Времени у меня оставалось совсем немного, но я все же решил сыграть со своим спутником в «горячо-холодно».

– Этот человек мой друг? Родственник? Близкий знакомый?

Хонг усмехнулся.

– Если мистер Би не счел нужным рассказать вам, кто этот человек, то он, видимо, хотел, чтобы ваша встреча была для обоих сюрпризом. И она будет сюрпризом, держу пари...

– Но кто же он? Знаменитость? Политик? Кинозвезда? Торговец оружием? Арафат? Как я вообще попаду к нему, если он меня не ждет, а я его не знаю?

На какое-то мгновение мне показалось, что Хонг готов сжалиться надо мной и приоткрыть завесу тайны. Может быть, потому что одна из догадок оказалась слишком близкой к истине... Вот только бы знать, какая. Но откровений я не дождался: мой спутник явно не был расположен превышать полномочия. Насколько я понял, к пожеланиям своего клиента, «мистера Би», он относился со всей серьезностью.

– Вам придется подкараулить этого человека, мистер Маттуэй, – Хонг впервые назвал меня по имени, которое он, видимо, исходя из китайского синтаксиса, счел фамилией. – Я доставлю вас к месту, где ваш человек каждый день бывает, и вы там будете его ждать. Если вам повезет, вы сможете его даже сфотографировать... Да, кстати, вот ваш аппарат.

Хонг извлек из-под приборной панели «Воксхолла» кожаный чехол прямоугольной формы, похожий на футляр для банальной туристической «мыльницы», и протянул его мне. Шестое чувство подсказывало, что в этой неброской упаковке я найду нечто поизощренней простого корейского фотоаппарата со встроенной вспышкой – если не брикет пластиковой взрывчатки с дистанционным управлением, то хотя бы видеокамеру для ночных съемок... Я угадал: это была действительно камера, размером чуть побольше коробки советских хозяйственных спичек, со вставленной полуторачасовой кассетой Видео-8 и множеством разноцветных кнопок на боковой панели. Повертев это чудо техники в руках, я обнаружил на нижней поверхности еще одну откидную панель, из-под которой при нажатии кнопки Eject мне на ладонь вывалилась диктофонная кассета на 240 минут.

– Превосходный комбайн, – сказал Хонг By с такой гордостью, как будто сам он был разработчиком этой затейливой модели. – Литиевая батарейка с двухнедельной гарантией. Дистанционный сигнал. Программируемые сенсорные клавиши. Никаких голосовых активаций и прочих глупостей для любителей дешевых эффектов. Кнопки, чистая сенсорика. Нажал аудиозапись – идет аудиозапись. Нажал видео – пошло видео.

– А чем плоха голосовая активация? – поинтересовался я.

– Похоже, вы не злоупотребляли в своей жизни диктофонами, – сказал господин Хонг тоном пятикратного лауреата Пулицеровской премии, поучающего членов школьного литкружка, – система голосовой активации включается и выключается помимо вашего желания. Представьте себе, завтра в джунглях Длинного острова, каждый тукан и каждая обезьяна будут врубать вам голосовую активацию своими дурацкими криками. А когда придет время разговаривать, у вас пленки не останется.

«Подождите, партайгеноссе, я перемотаю пленку», вспомнилось мне, но вслух я этого не сказал. Вряд ли имя Штирлица знакомо поклонникам тайваньского сериала «Летящая лиса над серебряной горой». Хотя в мире у штурмбанфюрера, наверное, не меньше фанатов, чем у сладкоголосой певицы на языке мандарин...

– Штурмбанфюрер? Партайгеноссе? Поклонники Штирлица? Он что, неонацист, этот ваш Матвей? – настороженно спросил Шайке Алон и, поняв по выражению моего лица, каким именно идиотом он в этот момент выглядит, быстро догадался. – Это, наверное какой-нибудь знаменитый советский разведчик?..

– Да, это полковник Исаев М.М., – сказал я голосом Копеляна, – любимый герой антифашистской литературы всех времен и народов. Среди выходцев из Советского Союза он гораздо популярнее нашего покойного премьер-министра.