Текст книги "Воздушные путешествия. Очерки истории выдающихся перелетов"
Автор книги: Аркадий Беляков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
ДВЕ ЖИЗНИ ПАНА НАГУРСКОГО
Это похоже на чудо: ходить по Гатчине с Петром Николаевичем Нестеровым и быть свидетелем полета в космос Юрия Гагарина, читать в газетах о буднях в Арктике научной станции СП-23 и разыскивать экспедицию Седова – слова эти принадлежат Яну Иосифовичу Нагурскому, русскому летчику, человеку непростой, но интереснейшей судьбы.
В 1912 году в Северном Ледовитом океане оказались сразу три русские экспедиции: экспедиция В. А. Русанова на боте «Геркулес», имевшая целью изучение Новой Земли, экспедиция Г. Я. Седова на судне «Святой Фока», направившаяся к Северному полюсу, и экспедиция Г. Л. Брусилова на «Святой Анне», решившая пройти Северным морским путем. И все три экспедиции пропали бесследно. Необходимо было как можно быстрее и эффективнее организовать их поиски.
Идея использовать для поиска самолет родилась в Петербурге в Главном Гидрографическом управлении. Подбор летчика не явился проблемой. Возглавлявший Главное Гидрографическое управление генерал-лейтенант М. Е. Жданко предложил лететь своему подчиненному – морскому инженеру и одновременно летчику Я. И. Нагурскому.
Ян Иосифович родился в 1888 году в польском городке Вроцлавеке. В 1909 году он закончил Одесское военное училище и, произведенный в подпоручики, направлен был для прохождения службы на Дальний Восток. Прослужил он там недолго. Уже в 1911 году он приезжает в Петербург и поступает в Морское инженерное училище. Одновременно юноша учится летать во Всероссийском аэроклубе. Завершив учебу в последнем, Нагурский становится слушателем Авиационного отдела Офицерской воздухоплавательной школы. Здесь и произошла его встреча с П. Н. Нестеровым. Они вместе осваивали теоретический курс в здании школы на Волковом поле, что за Московской заставой, и вместе учились практике полетов в Гатчине. В 1913 году Нагурский получает звание военного летчика, заканчивает механическое отделение Морского инженерного училища и назначается в Главное Гидрографическое управление в подчинение упомянутому выше М. Е. Жданко. Ясно, что более подходящей кандидатуры для поисков пропавших моряков подобрать было просто нельзя: летчик и одновременно морской инженер-механик мог не только найти исчезнувшие суда, но в случае необходимости оказать им техническую помощь.
Нагурский горячо взялся за подготовку к выполнению поставленной задачи. Он изучает географию Новой Земли (именно здесь предполагалось вести поиски, погодные условия этого района). С просьбой о консультациях он обращается даже к великому Амундсену. Патриарх Севера не оставляет его просьбу без внимания.
С Вашими полетами связываются большие надежды. Если они осуществятся, Север будет наш; льды не будут препятствием для человека, вооруженного техникой. Жажду познакомиться с Вами и надеюсь встретиться. Нам надо поговорить о многом. Это мое письмо не последнее. В следующем пополню сведения, изложенные в этом. Желаю успеха в Вашем начинании, – писал Амундсен Нагурскому.
Самолет – «Морис Фарман» с мотором «Рено» в 70 л. с. – заказан и строится во Франции. 24 мая 1914 года поручик по Адмиралтейству Нагурский приезжает в Париж. Здесь он внимательно следит за изготовлением своего самолета и совершает на аэродроме в Бюке около двух десятков тренировочных полетов на самолете, подобном его будущей машине.
В середине июня «Фарман» готов, а 31 июля пароход «Печора» сгрузил его в Крестовой губе Новой Земли. Здесь вместе с механиком – матросом Е. В. Кузнецовым – Нагурский собирает машину и, сделав два небольших пробных полета и взяв Кузнецова в качестве наблюдателя, вылетает 7 августа в первый поисковый полет на север, вдоль западного берега Новой Земли. У летчика была договоренность с капитаном судна: проведя поиск, самолет не будет возвращаться к судну, а сядет у острова Панкратьева, куда затем подойдет судно, снабжавшее экипаж и самолет всем необходимым для их последующей работы.
Первый полет длился 4 часа 20 минут. Экипаж пролетел 420 километров на высоте 800-1000 метров. Туман принудил сесть у мыса Борисова, что несколько южнее оговоренной с капитаном судна точки посадки. Скалистый обрывистый берег, к которому трудно подойти. Волна бросила машину на камни. Поврежден левый поплавок. Экипаж с трудом выбрался на берег, подтянули самолет. Уставшие и промокшие, едва перекусив у наспех разведенного костра, оба молодых человека тут же уснули.
Когда подошло время прибытия парохода, экипаж стал пускать ракеты, чтобы моряки смогли их обнаружить. Ракеты с парохода заметили, и он подошел к месту посадки. В первом полете никаких следов экспедиций экипаж «Фармана» не обнаружил.
О том, как события развивались дальше, Ян Иосифович вспоминал:
Второй раз я вылетел с нашей базы у острова Панкратьева в направлении Земли Франца-Иосифа, держа курс на остров Рудольфа, и возвратился к месту вылета. Этот полет был особенно тяжелым. Четыре часа мне пришлось находиться в машине одному (Кузнецов после ледяной «ванны» и сна у костра заболел и остался в лазарете на судне. – А. Б.), причем большая часть пути прошла в густом непроницаемом тумане или при сильном снегопаде... Я боялся обледенения машины, явления, известного мне из описаний экспедиции Андре на воздушном шаре. И без того перегруженный самолет мог не выдержать добавочного веса и потерять свои аэродинамические свойства... Хотелось отогнать от себя эти тревожные мысли, но они упорно возвращались... Никогда еще я не считал время полета так скрупулезно, на минуты. А они тянулись очень медленно, заполненные обыкновенным человеческим страхом за жизнь.
Третий полет я выполнил по, направлению к Русской Гавани вдоль западного берега Новой Земли с возвращением к острову Панкратьева. Я летел в хороших метеорологических условиях при отличной видимости. В течение 4 часов смог провести ряд наблюдений. Таким образом я довольно подробно обследовал северную часть Новой Земли, ее топографию и распределение льда в прибрежной зоне моря. Оказалось, что очень много топографических деталей в районе острова расходятся по сравнению с имевшейся у меня картой.
Четвертый раз я полетел на восток от базы на острове Панкратьева, пересек Новую Землю, затем направился вдоль восточного берега к северу. Условия полета менялись, но в общем были сносными. Ширина острова достигает в этом месте 100 километров. Это был один из самых длительных полетов – он продолжался 4,5 часа.
Трасса пятого полета шла от острова Панкратьева в Крестовую губу, где мы должны были встретиться с пароходом «Печора». Пришлось лететь 3 часа 40 минут при боковом ветре и очень плохой видимости. Во время одного из прояснений я заметил, что самолет снесло с курса. Я залетел почти на середину острова. Исправив ошибку, повернул к Крестовой губе.
Читатель заметил, что в описании последних четырех полетов нет ни слова об их главной цели – поисках экспедиций. Это объясняется тем обстоятельством, что всего через пять дней после первого полета, 12 августа, почти сразу после взлета на самолете отказал мотор. Поломка оказалась серьезной. На доставку запчастей из губы Крестовой и переборку мотора ушло много времени. Самолет снова был готов к полету только 29 августа, а десятью днями ранее, 19 августа, стала известна судьба экспедиций Седова и Брусилова. Еще 5 марта умер Седов. «Святой Фока» стал пробиваться сквозь льды назад, к Архангельску. У мыса Флора экипаж судна случайно подобрал штурмана В. И. Альбанова и матроса А. Э. Конрада – единственных, кто остался в живых из 13 человек, покинувших «Святую Анну». Сам Брусилов с остатками команды погиб вместе со своим судном где-то севернее Земли Франца-Иосифа. Очевидно, раздавленная льдами «Святая Анна» затонула вместе с умирающими членами экипажа. Поэтому, когда самолет Нагурского был готов к новым полетам, «Святой Фока» шел уже своим ходом по Карскому морю. Экспедиция Русанова пропала бесследно. Только в 1934 году на островах у западного побережья Таймыра был обнаружен столб с надписью «Геркулес 1913» и несколько предметов, принадлежащих экспедиции Русанова. Как и при каких обстоятельствах погибли члены этой экспедиции, не ясно до сих пор.
Естественно, дальнейшие полеты Нагурского уже не преследовали поисковые цели, а были направлены на уточнение топографии Новой Земли.
Справедливости ради внесем небольшие коррективы в общепринятое представление о том, что Нагурский был первым русским летчиком, летавшим над Северным Ледовитым океаном (впрочем, совершенно не опровергая это представление). Бесспорно, он был первым пилотом, который совершил несколько длительных полетов в полярном небе. Но в этом же августе 1914 года еще один русский летчик – Д. Н. Александров – летал над бухтой Провидения на гидросамолете «Фарман» поплавкового типа. Его самолет был приобретен морским министерством весной 1914 года для ведения ледовой разведки Северного Ледовитого океана.
Начальник гидрографической экспедиции, работавшей на ледоколах «Таймыр» и «Вайгач», известный полярный исследователь Б. А. Вилькицкий, анализируя результаты своей работы в навигацию 1913 года, пришел к выводу, что экспедиция могла бы работать со значительно большим эффектом, если бы ледоколы выбирали себе путь во льдах, используя рекомендации летчика, оценившего с высоты полета ледовую обстановку на больших пространствах. Эта идея Вилькицкого нашла отклик в морском министерстве, и самолет был приобретен, доставлен во Владивосток, собран, облетан и установлен на ледокол «Таймыр». 1 августа ледокол прибыл в бухту Провидения, а на следующий день Александров поднял машину в воздух. Летчику не повезло. После второго полета на посадке поломалась хвостовая ферма машины. Самолет решили чинить при заходе ледокола в Ном, на Аляске. Но началась первая мировая война. Многие куда более серьезные планы были пересмотрены, решение многих задач было снято с повестки дня. Забыли и о самолете Александрова.
Естественно, начавшаяся война скорректировала и судьбу теперь уже кавалера ордена Святого Станислава лейтенанта русского флота Я. И. Нагурского. В составе частей авиации Балтийского флота он сражается во фронтовом небе Балтики. Он летает на разведку, бомбардировку кораблей и береговых объектов противника, участвует в воздушных боях с немецкими «Альбатросами». 17 сентября 1916 года с летчиком приключилось необычайное происшествие.
В статье о Нагурском, помещенной в Военном энциклопедическом словаре (Москва, Воениздат, 1983), читателям сообщается, что он первым в мире выполнил на гидросамолете петлю Нестерова (1916 г.). В литературе последних лет можно найти даже подробности этого события. Некоторые авторы утверждают, что летчик собрал своих подчиненных и товарищей по службе, заинтриговал их грядущей сенсацией и, набрав высоту, выполнил у всех на глазах одну за другой две мертвых петли. Сообщают и другие подробности.
Однако обратимся к документам. Вот какие сведения по этому поводу содержит докладная «Обстановка на Балтийском море в сентябре 1916 года»: В 9 часов 30 минут летчик лейтенант Нагурский при перелете из Ревеля в Папенгольм на летающей лодке «М-9» (условный номер 40) попал в шквал. Из-за шквала самолет сделал две мертвые петли. Механика выбросило из гондолы, и он застрял в моторной раме. Весь инструмент вылетел. Был поврежден винт. Нагурский посадил самолет. Механик получил незначительные ушибы головы, летчик не пострадал. В 11 часов 30 минут самолет прибыл в Папенгольм.
Думается, то обстоятельство, что уникальный эпизод произошел по воле разбушевавшейся стихии, не умаляет героизма и мастерства летчика, спасшего машину и жизнь экипажа в условиях грозного природного явления.
Романтическая версия событий, очевидно, ведет свое происхождение от документа, направленного 20 января 1917 года председателем правления Императорского Всероссийского аэроклуба в Воздухоплавательный отдел Морского Генерального штаба:
В видах спортивной регламентации Правление Всероссийского аэроклуба сообщает, что лейтенантом Я. И. Нагурским 17 сентября 1916 года впервые в истории авиации были сделаны на военной станции для гидроаэропланов на острове Эзель мертвые петли на гидросамолете «М-9» при полной нагрузке в 27 пудов с пассажиром. Председатель Правления В. Корн. Спортивный Комиссар К. Вейгелин.
Можно было бы и не акцентировать внимание читателя на этих исторических неточностях, если бы все остальное в биографии Нагурского было однозначно. К сожалению, это далеко не так. Прежде всего, в этом повинен сам Ян Иосифович, который в разное время и разным людям излагал одни и те же эпизоды своей летной жизни, скажем мягко, не строго одинаково. Тот, кто захочет в этом убедиться, легко найдет противоречия, например между докладной Нагурского на имя Жданко о полетах у Новой Земли (мы цитировали ее выше) и воспоминаниями об этих полетах, с которыми он выступал в конце жизни, в том числе и при посещении Советского Союза.
Остается также неясным, при каких обстоятельствах Нагурский оказался демобилизованным из армии и в 1918 году объявился в Польше. По архивным материалам хорошо отслеживается его участие в боевых действиях в небе Балтики до июля 1917 года. В начале августа 1917 года лейтенант Нагурский, судя по документам, откомандирован для прохождения службы в Петроград, в Управление Морской авиации. Документ об этом откомандировании – последний, в котором упоминается фамилия Нагурского, в архивах Балтийского флота.
По воспоминаниям самого Яна Иосифовича, его самолет был сбит при выполнении боевого задания. Это утверждение позволяет сделать вывод, что в Петроград он не уехал и продолжал боевые полеты. В то же время в числе летчиков, принявших участие в последней крупной операции первой мировой войны на Балтийском море – Моонзундской, фамилия Нагурского не встречается. Нет этой фамилии и в документах, сообщающих о боевых потерях авиации Балтийского флота за 1917 год.
Далее летчик вспоминает, что он на подбитом самолете приводнился, машина утонула, а Нагурский с механиком, летавшим с ним, оказались в ледяной воде. События разворачивались как в приключенческих романах. Недалеко от места вынужденной посадки самолета всплыла подводная лодка, и после двух часов, проведенных в воде, оба члена экипажа были взяты на борт этой лодки. Поправив свое здоровье в военном госпитале, Нагурский, если верить его рассказу, едет в Польшу навестить мать. Это уже 1918 год. Над Советской Республикой нависли тучи контрреволюции и интервенции. Подняла голову и панская Польша. Для борьбы с русской революцией американцы и французы снабжают ее боевой техникой. Нужны летчики. Нагурский не желает более воевать и записывается на призывном пункте нижним чином, уволенным из армии по ранению. Друзья устраивают его работать инженером на сахарный завод. Затем следует переезд в Варшаву, женитьба, работа во время немецкой оккупации в антикварной лавочке, малоприметная жизнь стареющего инженера конструкторского бюро в послевоенные годы.
Так, мирно и неприметно, и дожил бы бывший балтийский летчик в кругу семьи отпущенные судьбой годы (он умер в 1976 году), не попадись ему в руки книга польского полярного путешественника Центкевича. Из этой книги Ян Иосифович узнал, что первого в мире полярного летчика Нагурского нет в живых еще с 1917 года. Нагурский нашел автора книги и выяснил причину того, что его числили в мертвых. Оказывается, после его исчезновения в конце 1917 года пани Анеля Нагурская, мать летчика, получила «похоронку» на своего сына. Эта печальная новость добила старую и больную женщину – она вскоре умерла. Появившийся в Польше уже в 1918 году Нагурский не застал в живых свою мать. Так «похоронили» первого полярного летчика мира. Даже в Большой Советской Энциклопедии, изданной в послевоенные годы, рядом с его фамилией напечатаны в скобочках две даты: 1888-1917.
После встречи с Центкевичем «воскресший» летчик мгновенно обрел огромную популярность. В 1956 году по приглашению Главсевморпути СССР он посетил Москву, был гостем Дома авиации, встречался с ветеранами русской авиации, посетил и Веру Валериановну Седову – жену знаменитого полярника, следы экспедиции которого в 1914 году искал, бороздя арктическое небо, Ян Иосифович Нагурский.
ГУЛ МОТОРОВ НАД СЕВЕРНОЙ АТЛАНТИКОЙ
Еще перед первой мировой войной, в 1913 году, английская газета «Дейли Мейл» объявила конкурс для летчиков. Приз в 10 тысяч фунтов стерлингов предназначался тому, кто совершит беспосадочный перелет из Северной Америки в Европу за время, не превышающее 72 часа. Вспыхнувшая война прервала начавшуюся подготовку к перелету. В конце 1918 года газета возобновила конкурс на тех же условиях, и вскоре Ньюфаундленд превратился прямо-таки в авиационный остров. Туда доставлялись самолеты, ехали летчики. Строились ангары, готовились взлетные полосы. Приз был очень заманчив. Ньюфаундленд был выбран в качестве стартовой площадки совсем не случайно. Все готовились лететь именно отсюда, а не наоборот, из Европы, потому что в этом районе Земли дуют преимущественно с запада на восток достаточно сильные и ровные ветры. Из-за этих ветров даже сегодня, когда десятки мощных авиалайнеров ежедневно пересекают Атлантический океан и в том и в другом направлении, путешествие по небу из Европы в США занимает больше времени, чем из США в Европу.
Из всех собравшихся на Ньюфаундленде летчиков наиболее интенсивно готовились к перелету четыре экипажа: австралийцы Гарри Хаукер и Кеннет Маккинзи-Грив на биплане «Сопвич», капитан Фред Райнхам со штурманом К. В. Морганом на биплане «Мартинсайд», капитан британских ВВС Джон Алькок со штурманом лейтенантом Артуром Витте Брауном на биплане «Виккерс-Вими» и команда во главе с адмиралом Марком Керром на тяжелом четырехмоторном биплане «Хейдли-Пейдж». Подготовка к перелету шла в высоком темпе. Обстановка накалялась день ото дня.
Солидную порцию масла в огонь подлил в какой-то степени неожиданный для соискателей приза газеты «Дейли Мейл» перелет трех американских летающих лодок через Северную Атлантику. Командиры экипажей этих машин совершенно не претендовали на приз газеты, более того, их план перелета исключал возможность получения этого приза: они предполагали долететь от военно-морской базы Рокуэл-Бич, что на восточном побережье США, до Португалии, делая посадки на Ньюфаундленде и на Азорских островах для дозаправки машин. В их распоряжении были военные четырехмоторные летающие лодки «Кертисс» с моторами «Либерти-12» по 400 лошадиных сил каждый. Перелей возглавил лейтенант Джон Тоуверс, командир лодки NC-3. Машиной NC-1 командовал лейтенант Патрик Берлингер, a NC-4 – лейтенант Альберт Рид. 8 мая все три самолета взлетели со своей базы и, пройдя Лонг-Айленд и Галифакс, благополучно достигли Трипасси-Бей на Ньюфаундленде. После осмотра и подготовки машин три лейтенанта стартовали с Ньюфаундленда и взяли курс на восток. Это произошло 16 мая. Первая половина перелета протекала вполне благополучно. Затем довольно круто ухудшилась погода. Экипаж NC-1 вынужден посадить машину в открытом океане и после шестичасового дрейфа по воле волн оставить ее, чтобы перебраться на подошедший корабль. NC-3 постигла почти аналогичная судьба: самолет сел в океане, однако Джон Тоуверс смог за двое суток достичь Азорских островов «вплавь»: он при работающих моторах самолета рулил по штормовому океану 200 с лишним миль.
Семнадцатого мая благополучно достиг Азорских островов экипаж А. Рида, пролетев без посадки 1380 миль за 15 часов. Таким образом, этот экипаж стал первым, перелетевшим Северную Атлантику в направлении из Америки в Европу.
Удача NC-4 подхлестнула и без того лихорадочную подготовку «ньюфаундлендцев». Всем стало ясно, что дальше медлить нельзя, и 18 мая, через два дня после отлета американцев, срочно завершив подготовку своего «Сопвича», ушли в воздух Хаукер и Маккинзи-Грив. Они хорошо прошли половину пути, однако в центре Атлантики из-за отказа системы охлаждения мотора совершили вынужденную посадку в 1000 милях от Ньюфаундленда. Только счастливая случайность спасла их жизни: датский пароход через неделю после их посадки в океане подобрал потерявших всякую надежду, измученных летчиков и доставил их в Лондон.
Буквально часом позже после старта «Сопвича», пренебрегая сильным ветром, пошли на взлет Райнхам и Морган. Они смогли долететь лишь до ближайшего... оврага. При этом Морган довольно сильно пострадал.
Пока адмирал Керр со всей флотской обстоятельностью готовил к полету своего гиганта, не дремали и хозяева двухмоторного «Виккерса» Алькок и Браун. Их машина имела моторы «Роллс-Ройс Игл 8» по 360 лошадиных сил каждый. Запас горючего на борту (3932 литра) был вполне достаточным для беспосадочного полета на расстояние порядка 4000 километров, в то время как от Ньюфаундленда до Ирландии – 3040 километров.
Четырнадцатого июня в 16 часов 10 минут самолет Алькока и Брауна не без труда оторвался от земли и, почти цепляя колесами верхушки деревьев, медленно стал набирать высоту. Почти сразу после взлета ухудшились метеоусловия: над самолетом – облачность, тяжелая, мощная, под самолетом – густой туман. Однако сильный ветер, мешавший летчикам на взлете, став попутным на курсе, увеличил скорость машины до 160-170 километров в час. Через час после старта вышла из строя рация. Дело в том, что генератор, питающий рацию, приводился в движение маленьким четырехлопастным пропеллером (крыльчаткой), установленным на носу фюзеляжа самолета и вращающимся под напором встречной струи воздуха. По характеру отказа рации можно было предположить, что сломался именно генератор. Но из кабины его не было видно. Браун вылез на крыло, лег вдоль фюзеляжа, решив выяснить, в чем дело. На крыльчатке вместо четырех лопастей была всего лишь одна. Стало ясно, что предстоит лететь без связи.
А к вечеру приключилась уже более серьезная неприятность: откололся и улетел в океан большой кусок выхлопной трубы правого мотора. Резко возрос шум в кабине, мотор стал работать неустойчиво. Экипаж продолжал полет.
Ночью в разрыве облаков удалось по звездам определить местонахождение. Пришла усталость, хотелось спать. Ближе к утру самолет вошел в грозовые облака. Началось обледенение, вынудившее снизиться почти до самой воды, а потом замерз индикатор подачи горючего из бака в моторы. Некоторое время летчики ожидали, что вот-вот заглохнут оба мотора. Брауну пришлось еще раз вылезти на крыло, чтобы убедиться, что с подачей горючего все в порядке.
В субботу 15 июня, в 8 часов 15 минут, после шестнадцатичасового полета экипаж «Виккерса» увидел землю и установил, что это побережье Ирландии. Хотя в баках оставалось еще довольно много горючего – почти на 8 часов полета, – летчики приняли решение не лететь в Лондон, а идти на посадку вблизи Клиффдена, этому способствовали плохая погода и опасения, что им «наступает на пятки» адмирал Керр.
Выбранное для посадки поле выглядело сверху ровным и зеленым, но когда самолет коснулся земли, Алькок понял, что они сели в болото. Пробежав около 30 метров, машина стала на нос, сильно поломав крылья и фюзеляж. Браун не пострадал, а Алькок основательно разбил лицо. Но это уже были мелочи по сравнению с главным – они выиграли приз газеты «Дейли Мейл». Самолет отремонтировали и определили на вечную стоянку в Лондонский музей науки. Браун после триумфального перелета сыграл свадьбу и вполне благополучно прожил до 62 лет, а вот Алькок через полгода погиб в авиационной катастрофе.
Менее чем через месяц после перелета Алькока и Брауна Атлантический океан дважды (из Европы в Америку и обратно) пересек по воздуху английский дирижабль R-34. Авиационная техника в то время была еще настолько несовершенна, что желающих рисковать своей жизнью в столь сложном перелете находилось не так уж много. Многие хорошо понимали, что Рид и Алькок преуспели не только за счет безграничной отваги и мужества, но и благодаря счастливому стечению обстоятельств.
Вспоминая те годы, нельзя не упомянуть об интереснейшей работе нашего замечательного соотечественника Игоря Ивановича Сикорского, жившего в то время уже в Америке. Он решил сконструировать специальный самолет, который позволил бы связать Европу с Америкой регулярной и безопасной воздушной линией. И он сделал такую машину. Она именовалась S-35. Три мотора «Гном Рон Юпитер» развивали мощность по 420 лошадиных сил каждый. Полностью заправленный горючим самолет весил почти 11 тонн и мог пролететь без посадки около 6000 километров. Конструктор, зная, что машина будет эксплуатироваться в основном над океаном, позаботился, чтобы при посадке на воду этот сугубо сухопутный самолет не тонул. Машина создавалась не для рекордов, а для будничной, ежедневной работы. Просторная кабина для 12 пассажиров была оборудована электрическим освещением, вентиляцией, отоплением, радиостанцией. На борту имелась даже маленькая кухня. В те времена это все выглядело просто фантастично. Самое же главное – самолет обладал прекрасными летными характеристиками. Он был очень устойчив в полете, прекрасно подчинялся рулям и, что, пожалуй, самое удивительное, при загрузке в 2,5 тонны мог на одном работающем моторе не только устойчиво лететь, но даже набирать высоту. Таков был могучий талант И. И. Сикорского.
Прослышав о столь великолепной машине, французское правительство обратилось к американцам с просьбой предоставить право первого перелета через океан в Европу асу первой мировой войны, лучшему летчику знаменитой эскадрильи «Аисты», Рене Фонку, сбившему во фронтовом небе 75 самолетов противника. В итоге нелегких дебатов экипаж был утвержден в следующем составе: командир – Р. Фонк, помощник командира – лейтенант американского флота Кюртин, механик – в прошлом лейтенант русского флота Ислямов, радиотелеграфист (так тогда называли радистов) – Клавье.
В сентябре 1926 года S-35 был освящен, в соответствии с морской традицией, священниками русской колонии в Америке и представлен для осмотра президенту США Кулиджу. На борту самолета красовалась надпись: «Нью-Йорк – Париж». Экипаж совершил на машине ряд тренировочных полетов, слетал даже по маршруту Нью-Йорк – Вашингтон и обратно при взлетном весе в 9,5 тонн. Все предвещало полный успех, и экипаж стал готовиться к своему главному полету. В процессе испытаний выяснилось, что при полной заправке горючим шасси самолета перегружено. В целях его усиления Сикорский установил под колеса машины дополнительные тележки, которые, по замыслу конструктора, экипаж должен был сбросить после отрыва самолета от земли.
В день старта, 21 сентября 1926 года, на аэродром приехали более 15 тысяч зрителей, почти все на своих автомобилях. Прошел дождь, летное поле было размыто водой, а колеса многочисленных автомобилей, пересекавших его в самых различных направлениях, оставили глубокие борозды в грунте.
Экипаж занял свои места и, прогрев моторы, повел самолет на взлет. Пробежав около полукилометра, самолет начал прыгать на неровностях поверхности и подмял правую дополнительную тележку шасси. Увидев это, механик Ислямов принял решение сбросить поломанную тележку. Отделившаяся тележка ударила самолет по хвосту, и Фонк еле-еле справился с начавшимся разворотом машины. Впереди самолета – обрыв. Для прекращения взлета скорость уже слишком велика, а для нормального отрыва от земли слишком мала. У самой кромки обрыва Фонк «подрывает» самолет. (Этим термином летчики обозначают принудительный отрыв машины от земли на малой, недостаточной для нормального взлета скорости и больших углах атаки.) Тяжелый самолет нехотя проносится над оврагом и снова касается земли. На этот раз шасси полностью разламывается, машина цепляется крылом за землю и встает на нос. В считанные мгновения самолет превращается в гигантский факел. Фонк и Кюртин чудом буквально вылетают из огня. Клавье и Ислямов, очевидно задавленные тяжелыми баками, разделяют судьбу самолета.
Катастрофа явилась серьезным ударом для И. И. Сикорского. Нашлись люди, которые стали обвинять во всем конструктора. К счастью, таких оказалось совсем немного. В Нью-Йорке был создан комитет по сбору денег на постройку новой машины. На эти средства Сикорский делает две новых машины S-35-b. Фонк опять стремится стать командиром нового экипажа. Однако, пока строились новые машины, «трансатлантическая лихорадка» все усиливалась. Появился новый стимул: владелец отелей в Нью-Йорке Р. Ортейг учредил за перелет Атлантического океана приз в 25 тысяч долларов. Фонк пытается ускорить события, лично занявшись приобретением новых моторов. И все же его планам не суждено было сбыться и на этот раз. Над Атлантикой восходила счастливая звезда Чарльза Линдберга. Ну а пока время двигалось к 20 мая – дню вылета Линдберга, попытки перелетов не прекращались, а вместе с ними и неприятности. Разбился трехмоторный «Фоккер» знаменитого покорителя Северного и Южного полюсов, американского адмирала Ричарда Берда, также готовившегося к прыжку через Атлантику. При подготовке к перелету гибнут американские морские летчики Н. Девис и С. Вустер.
В этом же 1927 году приступил к подготовке перелета через Северную Атлантику еще один «аист» – французский ac Шарль Нунжессер, на счету которого было 45 немецких самолетов. Вместе с ним собрался лететь Франсуа Коли. Летчики остановили свой выбор на одномоторном самолете фирмы «Левассер» с мотором «Лоррен Дитрих» в 450 лошадиных сил. Подготовка к перелету носила, мягко выражаясь, странный характер. Стремясь увеличить запас горючего, организаторы перелета снимают с самолета все, на их взгляд, второстепенное, в том числе радиостанцию. Шасси машины переделываются с таким расчетом, чтобы после взлета летчики смогли его сбросить: предполагалось, что сухопутный самолет, прилетев в Америку, совершит посадку на воду. И хотя в результате этих (вероятно, не самых разумных) мер запас горючего удалось довести до 4 тонн (при общем весе машины 5 тонн), его не хватило бы на весь полет. Вызывало удивление, что этого не видит столь опытный летчик, каким был Нунжессер.
Самолет назвали «Белой птицей». На его борту был изображен «счастливый» знак Нунжессера – червовый туз, внутри которого был нарисован гроб с двумя свечами, череп и кости.
В 5 часов 18 минут утра 8 мая 1927 года с аэродрома Ла-Бурже под Парижем «Белая птица» ушла в первый в истории перелет Атлантики с востока на запад, в свой последний полет. Маршрут шел через юг Англии и Ирландии на Ньюфаундленд и оттуда к Нью-Йорку. Более 32 часов о самолете не было никаких сведений, и только в 16 часов 40 минут 9 мая пришло первое сообщение из Бостона: «Белая птица» проследовала в направлении Нью-Йорка. После этого сообщения, еще до посадки самолета, был подготовлен и отпечатан специальный выпуск газеты «Пресса» о посадке и... радостной встрече французов на набережной Нью-Йорка. Однако отпечатанный тираж так и не был продан. Самолет исчез.
