Текст книги "Воздушные путешествия. Очерки истории выдающихся перелетов"
Автор книги: Аркадий Беляков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
НАД ВЕЛИЧАЙШЕЙ ВЕРШИНОЙ МИРА
Джомолунгма. 8848 метров над уровнем моря. Высочайшая точка планеты. Пожалуй, это единственная горная вершина, над которой самолет побывал раньше, чем ее посетил человек.
Мрачные неприступные скалы, уходящие далеко в небо, почти постоянно бушующие над вершиной снежно-ледяные бури, недостаток кислорода, заставляющий человека задыхаться, – все это вынуждало задуматься даже самых смелых и опытных альпинистов.
Гигант, расположившийся в самом сердце огромного горного массива, впервые был нанесен на карты не так уж давно – в 1852 году – англичанами, которые составляли карты Индии. Высочайший пик Гималаев в честь руководителя картографических работ, полковника Джорджа Эвереста, был назван пиком Эвереста.
Первые попытки покорить Эверест были предприняты в 1922 и 1924 годах. И в той и в другой экспедиции достичь пика не удалось. Впервые нога человека ступила на вершину Эвереста лишь в 1953 году. В 1933 году Британское географическое общество на средства богатых меценатов организовало воздушную экспедицию, чтобы она облетела Эверест и сфотографировала его сверху. В феврале 1933 года три самолета экспедиции вылетели из Англии. Два из них – «Вестланд ПВЗ» и «Вестланд РАФ» – предназначались для выполнения основной задачи, а третий (легкий) самолет – для полетов в районе Эвереста с целью метеонаблюдений.
В марте вся тройка прилетела на аэродром Пурнеа, что в 75 километрах от границы Непала. Надо сразу же оговориться, что задача, поставленная перед пилотами «Вестландов», была не из легких. Самолеты тех лет если и набирали высоту 9 километров, то с большим трудом. Экипаж помимо кислородного голодания ожидал большой перепад температур: от +60... 70°С в тени на аэродроме до -60... 65°С у вершины горы.
Третьего апреля оба самолета предприняли первый штурм. Машины повели летчики Клайдсдел и Макинтайр. Их сопровождали фотографы-наблюдатели Блеккер и Бонет. До высоты 6 километров полет проходил в тумане. Когда же клубящийся туман остался внизу, глазам людей открылась ни с чем не сравнимая картина – Гималаи, Эверест в снежной короне. Однако любоваться ею долго не пришлось. Чем ближе машины подходили к горам, тем труднее становился полет.
Блеккер вспоминал: Мы немного расстроились, когда увидели, что с вершины Эвереста на восток, в сторону соседней с ним вершины Макалу, развивается огромный шлейф «ледяных перьев». Это был верный признак того, что над пиком бушует сильная снежная буря. Силой свирепого урагана бесчисленные куски льда срывались с поверхности огромной ледяной шапки горы и поднимались над вершиной. Внезапно у меня возникло ощущение, что мы проваливаемся куда-то вниз, в пропасть. Пол кабины стал стремительно убегать из-под ног. Я схватился за стрингер фюзеляжа и взглянул на стрелку высотомера. Она быстро скользила по шкале вниз, пробежав, к моему удивлению, почти 600 метров. Самолет стремительно падал на огромный утес южной вершины массива, окруженный зубчатыми скалами. Снизу нам угрожало невообразимое нагромождение горных цепей и гребней с черными скалистыми пиками, сквозь которые местами просвечивала характерная для Эвереста желтоватая краснота. Мощный шквал ветра в одно мгновение сбросил нас на 600 метров вниз, и казалось теперь, что на пути к Эвересту, который вздымался в небо прямо перед нами, ни за что не удастся миновать острые скалы его южной вершины.
Около 10 часов утра оба самолета все же набрали высоту, достаточную для пролета над Эверестом. Правда, от вершины их отделяли всего 30-40 метров. Летчики стали кружиться над скалами, а наблюдатели занялись фотосъемками.
Мы пролетели, как мне казалось, всего на волосок от страшно зазубренных скал. То и дело острый зуб скалы вырастал нам навстречу, и, вперив в него напряженный взгляд, я каждую секунду ожидал, что самолет зацепится за камни...
Неожиданно самолеты почти остановились в воздухе. Встречный шквал ветра лишь немного уступал мощи работающих в полную силу моторов. На самолеты обрушился град. У машины Макинтайра лед разбил иллюминатор. Возникла угроза для винтов. Подходили к концу запасы кислорода, да и горючего. Летчики взяли обратный курс. Весь полет занял около трех часов. Было сделано 35 фотоснимков, большинство из которых оказались неудачными: ледяная пыль «размыла» контуры скал. Стало ясно, что надо готовиться к новому полету.
Во второй раз экипажи полетели к Эвересту 19 апреля. Летчики решили изменить тактику. На значительном расстоянии от вершины они набрали высоту около 9,5 километров, а затем уже взяли курс на Эверест. Погода смилостивилась. Воздух был относительно спокоен и чист. Постепенно снижаясь, летчики кружились над вершинами, а наблюдатели делали снимок за снимком. Полсотни великолепнейших фотографий вознаградили экипажи за их упорство. Кстати, во втором полете были попутно открыты два прежде не известных ледника. Были сфотографированы также недоступные, а потому не исследованные до той поры южные склоны Эвереста.
СТАЛИНСКИЙ СОКОЛ
Сталин любил авиацию. И хотя слово «любовь», обозначающее самое высокое и самое благородное чувство, коим природа одарила человека, диссонирует с фамилией палача, дьявольской волей которого были уничтожены десятки миллионов людей, тем не менее повторим: Сталин любил авиацию. Не обошел «вождь всех времен и народов» своим благосклонным вниманием и некоторых летчиков.
Должен признаться, что я люблю летчиков. Если я узнаю, что какого-нибудь летчика обижают, у меня прямо сердце болит. За летчиков мы должны стать горой, – откровенничал он в 1938 году в беседе с депутатами Верховного Совета СССР.
Принято считать, что наиболее близок к Сталину был Чкалов. Это не так. Более всех летчиков Сталину импонировал С. А. Леваневский, многие факты жизни которого были прямым следствием сталинской благосклонности.
Судьбы трех сыновей жившего в России поляка Александра Леваневского оказались во многом схожими. Все трое посвятили свою жизнь авиации.
Старший из братьев – Владислав – начал летать в 1914 году, попал в тяжелую аварию, был основательно изувечен и после этого расстался с авиацией.
Средний – Юзеф – стал летчиком польских военно-воздушных сил, дослужился до звания капитана. Карьера его складывалась вполне благополучно, и в 1933 году он даже добился права установить национальный рекорд дальности и продолжительности беспосадочного перелета на машине польского производства.
Первого сентября 1933 года в советских газетах, в частности в «Известиях», появилось сообщение под заголовком: «Варшава – Красноярск без посадки. Перелет польских летчиков». Из него следовало, что начальник департамента гражданской авиации Польской республики господин Филиппович и известный польский военный летчик Юзеф Леваневский на днях должны выполнить рекордный беспосадочный перелет на двухместном туристском самолете ПЗЛ-19 со 136-сильным мотором по маршруту Варшава – Москва – Свердловск – Омск – Новосибирск – Красноярск.
Однако 17 сентября «Известия» сообщили: 15 сентября гроб с телом погибшего при аварии под Ядрином польского летчика капитана Леваневского отправлен из Москвы в Варшаву. На вокзале был выстроен почетный караул из московской авиабригады.
Что же случилось с польским экипажем?
Вылетев из Варшавы в полдень 11 сентября, в 20 часов машина прошла над Москвой. С наступлением темноты на землю стал опускаться туман. Юзеф Леваневский вел машину, ориентируясь в основном визуально – сличая карту перелета с ориентирами на местности. Делать это в темноте, а тем более в тумане, было непросто. Самолет постепенно терял высоту. Потеряв представление об истинной высоте полета, усталый летчик, очевидно, просто-напросто задел за поверхность земли. Ударом Леваневский был выброшен из кабины. Его тело упало в овраг в полутора десятках метров от разбитого самолета. Филипповичу повезло: оставшись в кабине в момент удара, он отделался многочисленными ушибами, вывихами и сотрясениями.
Так, первым из трех братьев, ушел из жизни Юзеф Леваневский.
Самостоятельная жизнь Сигизмунда Леваневского началась, когда его семья, похоронив в России своего кормильца, уехала на родину, в Польшу. Отказавшись покинуть Россию, 17-летний Сигизмунд остался один. Сначала он вступает в продотряд, а затем в армию и принимает участие в борьбе с Колчаком. Рослого энергичного парня сразу же по прибытии на фронт назначили командиром роты, состоящей из бывших дезертиров. Несмотря на то что он не имел ни малейшего представления о военном деле, Леваневского вскоре повышают в должности: назначают сначала командиром батальона, а затем и помощником командира полка. Однако тут в карьере его произошел поворот.
Однажды нашей задачей было выйти на опушку леса и обстрелять неприятеля... Слышу стрельбу... Я пошел по цепи. Много убитых. Комиссар батальона вместе с нами сидел в яме, вырытой снарядами. Принесли вареное мясо. Комиссар батальона чудный был парень. Съел он свою порцию, облизнулся, покрутил усы и пошел по цепи к опушке леса. Вдруг неприятельская пуля щелк – и убила комиссара батальона. И сразу же с их стороны началась яростная стрельба. Потом неожиданно все стихло. Прохожу по фронту, смотрю: черт возьми, полка-то нет. Оказалось, что полк у меня весь разбежался... Я получил понижение: с помощника командира полка на командира батальона.
Вот так и шла эта война.
Осенью 1923 года Леваневский, выпускник Севастопольской летной школы, стал в ней летчиком-инструктором. Затем он получает назначение в Полтаву на высокую должность начальника Всеукраинской летной школы ОСОАВИАХИМа.
Весной 1933 года Сигизмунд Леваневский, находясь в командировке в Москве, обратился в Главное управление Северного морского пути к генеральному секретарю ОСОАВИАХИМа Малиновскому с просьбой послать его на север и получил очень интересное для себя предложение: перегнать тяжелый морской самолет – летающую лодку «Дорнье Валл» СССР Н-8 – с Черного моря на Дальний Восток, в Хабаровск. Леваневский с радостью принимает это предложение. Именно с этого задания началось восхождение к славе летчика Леваневского, хотя перелет на далеко не новой машине с моторами, требующими капитального ремонта, вроде бы, лавров не сулил. Вдобавок ко всему морской самолет надо было вести поближе к водным участкам маршрута и садиться там, где можно было найти горючее, масло и все прочее, необходимое для самолета и его экипажа.
Пролетев более десяти тысяч километров в открытой кабине, экипаж СССР Н-8 испытал все «прелести» дальнего пути: туманы, холод, ветер, дожди.
Только в Хабаровске на самолет поставили новые моторы. Здесь, в Хабаровске, произошло одно событие, сыгравшее заметную роль в дальнейшей жизни Леваневского: в составе его экипажа появился новый штурман – черноволосый веселый украинец Виктор Иванович Левченко. С этого момента Леваневский и Левченко становятся практически неразлучны вплоть до их гибели во льдах Северного Ледовитого океана. Только один перелет – с Аляски в Ванкарем (во время эвакуации со льдины челюскинцев) – был сделан без Левченко.
В Хабаровске перед экипажем Леваневского совершенно неожиданно поставили новую задачу: вылететь в Анадырь и принять участие в поисках потерпевшего в тех местах аварию американского летчика Джимми Маттерна, осуществляющего попытку кругосветного перелета. Однако пока машина Леваневского добралась до Анадыря, американский пилот уже был найден. Экипажу Сигизмунда Александровича поручают доставить Маттерна на Аляску, в город Ном, с чем летчики и справились вполне успешно, хотя и с одной вынужденной посадкой по пути.
При возвращении домой самолет Леваневского вскоре после взлета попал в туман. Пришлось сесть на озерцо. Когда туман рассеялся, стало ясно, что взлетать будет чрезвычайно трудно: озерцо было не только мелким, но еще и с высокими лесистыми берегами. Положение усложнялось тем, что при посадке было пробито днище машины. Несколько дней ушло на ремонт и ожидание хотя бы небольшого ветерка, который помог бы взлету. В эти дни Леваневский более всего тревожился о том, как бы американцы, обеспокоенные отсутствием сведений об улетевшем экипаже, не занялись его поисками: ведь посадка произошла на их территории.
Озерцо, на которое сел самолет, было невдалеке от моря. Поэтому Леваневский, дождавшись все же легкого ветерка и взяв на борт самолета только первого механика Крутского, взлетел и почти тут же сел на море. Второй пилот Чернявский, штурман Левченко и второй механик Моторин добрались до моря пешком и уже там заняли свои места в самолете.
Итак, свой первый в жизни сложный полет молодой пилот выполнил успешно, показав неплохие профессиональные навыки. Однако за полтора месяца проявились и человеческие свойства Леваневского: гипертрофированная самоуверенность, заносчивость, нежелание прислушиваться к мнению других.
Не слишком ли резко мы характеризуем молодого еще человека? Нет, не слишком. Более того – год от года малоуважаемые качества его характера усугублялись и крепли не без влияния, кстати, высокого покровительства. Читатель, будем надеяться, согласится с нами, познакомившись с летной биографией Сигизмунда Александровича. Гибель летчика, не говоря уже о многочисленных неудавшихся полетах, явилась прямым следствием его моральных свойств.
Во время перелета 1933 года от командирского характера пострадали четыре члена экипажа. В Хабаровске Леваневский списал второго пилота – «он страшно ныл» – и штурмана, которого заменил Левченко. В Анадыре был списан новый второй пилот, так как «он проявил себя как большой лодырь». Третьим по счету правым пилотом, полетевшим в Ном, стал летчик Чернявский, уже упомянутый выше. После возвращения в Уэллен он был тоже списан с борта самолета и оставлен на зимовку.
Таковы результаты первого дальнего перелета Леваневского. За участие в «спасении» Маттерна, а по существу за полет из Анадыря в Ном и обратно, Леваневский получил свою первую награду – орден Красной Звезды.
Следующей заметной страницей в жизни летчика Леваневского стала челюскинская эпопея. Узнав из газет о катастрофе во льдах, Леваневский тут же шлет в Москву телеграмму, предлагая свои услуги в спасении зимовщиков. Его, вместе с летчиком Слепневым и полярником Ушаковым, направляют в США с заданием приобрести пару самолетов и через Аляску добраться до лагеря О. Ю. Шмидта. В Америке Леваневский и Слепнев получили в свое распоряжение новенькие пассажирские самолеты «Консолидейтед Флейстер». Чтобы облегчить летчикам путешествие к «Челюскину», американцы отправили с ними двух механиков, хорошо знавших конструкцию самолета и его мотора, имевших большой опыт эксплуатации этих машин.
«Флейстер» Леваневского с Ушаковым и механиком Клайдом Армистедом на борту 29 марта вылетел из Нома курсом на Ванкарем. Когда до цели путешествия оставалось около 50 километров, Леваневский (как сообщалось, в усложненных метеоусловиях) на посадке разбивает самолет. Вот как рассказывал об этом эпизоде сам летчик:
Вижу, как торосы двигаются прямо на меня. Вытягиваю самолет на себя, и вдруг – толчок. Треск. Понимаю, правой лыжи нет. Вижу внизу полосу, свободную от торосов, и черный берег. Рассчитываю на эту полосу. Чувствую, машина проваливается совершенно... Крепко держу штурвал... Слышу хрипящий звук самолета. Соображаю: это от встречи фюзеляжа со льдом. Самолет бежит. В глазах потемнело...
Второй участник этой аварийной посадки – Ушаков – описал ее так:
Вдоль берега шла узкая полоска сравнительно ровного льда. На этой полоске и произошел первый удар, после которого машина взмыла вверх. Ударом снесло правую лыжу. Пилот выбил обледеневшее стекло своей кабины и привел машину на ту же площадку, вторым ударом снес левую лыжу и после этого, выключив мотор, бросил машину на фюзеляж таким образом, что она скользнула по небольшой ледяной площадке. Раздался треск. В боковое окно я заметил летящие куски и ждал, когда машина ударится в торос. Но этого не случилось. Машина остановилась... Механик и я были невредимы...
Итак, честь и хвала летчику, который «в усложненных метеоусловиях» ценою разбитого самолета спас жизнь экипажу?
Смеем утверждать: метеоусловия были не столь уж усложненными, если пилот видел внизу полосу, свободную от торосов, и черный берег, а самое главное, сумел сделать еще один заход на посадку после первого удара – привел машину на ту же площадку. Да и Ушаков хорошо видел в маленькое боковое окно, что вдоль берега шла узкая полоска сравнительно ровного льда.
Самолет бежит. В глазах потемнело... – почему потемнело, почему разбито лицо о приборную доску, если самолет бежит и не сталкивается ни с каким препятствием? Ведь Ушаков ждал, когда машина ударится в торос. Но этого не случилось. Машина остановилась.
Наконец, по рассказу Леваневского, встреча фюзеляжа со льдом произошла при первой попытке посадки. По словам же Ушакова, после того как ударом снесло правую лыжу, Леваневский привел машину на ту же площадку и вторым ударом снес левую лыжу.
Трудно представить себе, как от бегущего самолета вдруг почему-то полетели куски.
Не надо быть летчиком, чтобы заметить несовпадение впечатлений о посадке двух ее участников.
Наиболее точно охарактеризовал произошедшее член чрезвычайной тройки – была такая создана в Ванкареме решением правительственной комиссии по спасению экипажа «Челюскина» – Д. Небольсин: Прилетает Леваневский на прекрасном, как картинка, самолете и чуть ли не вдребезги расшибается...
Правомерность подобной оценки аварии подтверждает такой факт: самолет даже не пытались восстанавливать. Это в условиях острого дефицита спасательных средств выглядит странным, если у машины действительно были поломаны только лыжи и винт после «пробежки» на фюзеляже по льду. Ясно, что посадка завершилась, как шутят летчики, «мелкой» поломкой: самолет пришлось граблями собирать.
Подлечив разбитое лицо и добравшись через два дня после аварии до Ванкарема, Леваневский шлет в Москву телеграмму: Чувствую себя работоспособным и готов снова к работе. Однако на этом его «работа» по спасению челюскинцев завершилась, если не считать того, что он перегнал пустой самолет из Ванкарема в бухту Провидения. Даже не побывав в лагере Шмидта, не говоря уже о спасении людей, Леваневский становится одним из первых семи Героев Советского Союза. Это выглядело бы не столь диким, если бы звание Героя Советского Союза получили кроме Леваневского летчики Демиров, Бестанжиев, Галышев и Пивенштейн. Люди, далекие от авиации, наверняка даже не слышали их фамилий. Эти летчики тоже не добрались до ледового лагеря и не вывезли ни одного челюскинца непосредственно со льдины, но по своей ли вине? Впрочем, предоставим читателю решать, достойны ли эти люди высшей награды страны, если за свой аварийный полет в Ванкарем ее удостоился Леваневский?
Виктор Галышев. Один из первых советских дальневосточных и северных летчиков – он начал летать в тех краях в 1926 году. Вылетев из Хабаровска 17 марта, Галышев не в усложненных, а в сложнейших метеоусловиях преодолел более пяти тысяч километров, но в Уэллен попал, когда уже все челюскинцы были вывезены из лагеря на льду. Задержал летчика в Анадыре на десять ставших решающими дней отказавший мотор его самолета. Причина отказа была совершенно не связана ни с квалификацией летчика, ни с его человеческими качествами. Как только отказавший мотор починили, Галышев принялся перевозить спасенных челюскинцев в бухту Провидения.
Демиров и Бестанжиев. Два военных летчика из звена Каманина. Вылет из Олюторки, куда самолеты и их экипажи были доставлены пароходом, состоялся 20 марта. Из пяти стартовавших самолетов до Анадыря долетели три. Это были машины Каманина, Молокова и Пивенштейна. Демиров и Бестанжиев не пробились к Анадырю из-за отвратительной погоды. Они предприняли пять попыток сделать это. Все безуспешно: горы и погода заставляли их каждый раз возвращаться назад. При шестой попытке летчики решили долететь до Анадыря во что бы то ни стало. И долетели. Но уже над Анадырем в момент их прилета опустился густой туман и повалил снег. При практически полном отсутствии видимости оба самолета в поисках места посадки «задели», как сообщала потом пресса, за сопки. Произошедшее хорошо описал еще один летчик – участник спасения челюскинцев, М. В. Водопьянов:
Когда в плохую погоду летишь над снегом, линия горизонта пропадает. Сверху бело и снизу бело. Глазу зацепиться не за что. Определить истинную высоту полета на глаз не по чему. Карты не точные. Сопки внизу не мерянные. По карте – долина, а внизу громоздится гора. Демиров и Бестанжиев летели именно в такую погоду, руководствуясь только высотомером и картой. Прибор показывал сто с лишним метров высоты, а карта – долину. Вдруг толчок, треск, грохот, и Демиров очнулся по шею в снегу с ручкой управления мотора, зажатой между пальцами. Оказалось, что под ним была не долина, а покрытый снегом склон сопки. Не заметив склона, летчик на полном ходу врезался в гору. Машина, конечно, в щепки, а сам Демиров остался жив только потому, что мягкий глубокий снег смягчил страшный удар. Бестанжиев разбил свой самолет при точно таких же обстоятельствах, совпадающих в мельчайших деталях...
Самолет Демирова разбился в 15 километрах, а Бестанжиева – в 50 километрах от Анадыря. Бестанжиев и летевшие с ним механик и моторист были выброшены ударом из самолета на многие метры от места аварии. Трое суток голодный полузамерзший экипаж брел по тундре к людям. И дошел. Бестанжиев упал без сознания буквально в двух десятках метров от жилья. Техник-механик Романовский поморозил ноги. Ему пришлось ампутировать два пальца.
Борис Пивенштейн. Этот летчик пережил огромную моральную травму. Как мы уже отметили выше, в звене Каманина после потери самолетов Демирова и Бестанжиева остались сам Каманин, Молоков и Пивенштейн. Перед последним, уже небольшим этапом перелета Каманин при посадке подломил шасси своего самолета. Используя права командира, он приказал Пивенштейну остаться и чинить его машину, а сам полетел дальше на самолете Пивенштейна.
Вряд ли когда-нибудь в жизни я получал более тяжелое приказание, – вспоминал Пивенштейн.
И несмотря на столь дикую несправедливость, летчик не сдается: он на собачьей упряжке, одолженной у местного населения, привозит к самолету за сотню километров 170 килограммов бензина, залитого в четыре моржовых пузыря и две жестяных банки. (Каманин и Молоков, улетая, слили до капли из сломанного каманинского самолета бензин в баки своих машин.) Пока Пивенштейн доставал бензин, механик самолета Анисимов сделал из куска дерева – другого материала найти не удалось – шатун для стойки шасси, сломавшийся при грубой посадке Каманина. Два дня летчик и механик приспосабливали этот деревянный «протез» к самолету, и 10 апреля Пивенштейн с Анисимовым прилетели в бухту Провидения. Летчик мастерски посадил самолет – «протез», обмотанный веревками, не сломался. За три дня самолет привели в полный порядок, но последующие семь дней выла жестокая вьюга, а когда она кончилась, по радио передали, что все челюскинцы спасены. Опоздали! Пивенштейн и тут не упал духом. Шесть раз он летал из Уэллена в бухту Провидения и два раза – из бухты Провидения в бухту Лаврентия, перевозя спасенных челюскинцев к пароходу. Он переправил на своем самолете 22 человека.
Выше мы упомянули, что у самолета Галышева в Анадыре отказал мотор. Галышев, как и Каманин, летел не один: он вел звено из трех самолетов. В состав его звена входили еще двое молодых летчиков – Водопьянов и Доронин. Так же как и звену Каманина, звену Галышева оставался один последний бросок – до Ванкарема. Тут-то и случилась беда с мотором.
Итак, судьба поставила двух командиров звеньев совершенно в одинаковые условия, с той лишь разницей, что один поломал свой самолет сам, а у другого самолет отказал не по его вине. Как поступил в этой ситуации Каманин, мы уже знаем. Виктор Львович Галышев имел даже большие моральные права поступить так же и оставить любого из «мальчишек» возиться с его самолетом и мотором. Однако он решил иначе. Водопьянов и Доронин улетели, напутствуемые добрыми словами своего командира, и стали Героями Советского Союза, людьми, известными всему миру. Это же звание и известность получил и Каманин. Фамилии же Галышева и Пивенштейна известны лишь узкому кругу людей, в основном из среды историков авиации.
Позволим себе поведать читателю и о том, как, подарив славу одним летчикам, советское правительство «позаботилось» о других «крылатых» участниках челюскинской эпопеи, в частности – о В. Л. Галышеве. По доносу, а может быть просто по произволу НКВД, в 1938 году летчик был брошен в застенки ГУЛАГа. Приведем здесь рассказ ветерана якутской авиации В. Протодьяконова, который не нуждается в комментариях:
Неожиданно в феврале 1939 года мне дали указание взять Виктора Львовича из тюрьмы и организовать его отправку в Москву на лечение. Как и все непонятное, эта, я бы сказал, невероятная команда сверху – а таким было внезапное освобождение из тюрьмы Галышева – обрастала легендами. Вот одна, из них. Передавали друг другу шепотом, под большим секретом, что Виктор Львович смог передать из тюрьмы письмо Ворошилову, с которым был лично знаком еще со времен гражданской войны, и тот распорядился выпустить Галышева. Тогда этому верили. Теперь-то мы знаем, что «первый маршал» не торопился выручать не только своих знакомых, но даже близких соратников, безвинно отданных на заклание.
Я на руках вынес неправдоподобно легкого, донельзя истощенного и истерзанного Галышева за пределы страшного учреждения и привез на повозке, запряженной лошадью, в общежитие авиагруппы, где для него подготовили комнату (жена Галышева жила в Иркутске). Два месяца лежал он с отбитыми почками и печенью, переболевший пневмонией. Когда медицина дала разрешение, в автобазе авиагруппы оборудовали на полуторке коробку и отправили Виктора Львовича в сопровождении врача на станцию Невер, что на транссибирской магистрали, а дальше поездом в Москву. Там Галышева поместили в больницу, где он и скончался в скором времени.
...Добравшись до Владивостока пароходом, челюскинцы и их спасители – семь Героев Советского Союза – совершили триумфальную поездку через всю страну на поезде. На каждой станции – митинги, оркестры, подарки, взрывы энтузиазма. Леваневский, чувствуя, что сыграл более чем скромную роль в челюскинской эпопее, старался держаться на втором плане. Вот как он сам вспоминает, например, встречу в Москве с правительством: Я отошел в сторону, чтобы не мешать. Но вдруг слышу, товарищ Сталин зовет: «Леваневский! Чего Вы прячетесь и скромничаете?» Подошел ко мне и пожал руку.
В тот же вечер в стенах Георгиевского зала Кремля прозвучал тост «вождя»: Зачем летал Леваневский? Разве мы обещали ему деньги, когда он спасал Маттерна или когда летел к челюскинцам? Он сам вызвался помочь советским людям, оказавшимся на льдине вдали от берега... За здоровье Леваневского и всех Героев Советского Союза, мужественных, храбрых и достойных сынов нашей великой Родины!
А на следующий день Сталин лично позвонил Леваневскому в гостиницу и предложил ему вместе с Молоковым посетить международную выставку в Лондоне. 27 июня оба летчика с супругами выехали в столицу Великобритании.
«Прятаться и скромничать» теперь уже не было никакого смысла. Этот тезис и определил новый стереотип поведения Сигизмунда Леваневского.
В 1932 году появились первые наброски на ватмане самолета, принесшего в довоенные годы нашей стране наибольшую славу. Именно тогда возникли на бумаге контуры АНТ-25. С этого момента и до полного завершения летных испытаний новый самолет «вел» шеф-пилот конструкторского бюро А. Н. Туполева – М. М. Громов. Нельзя сказать, что летные испытания прошли без сучка и без задоринки – были вынужденные посадки, была реальная опасность взрыва машины в полете, были отказы жизненно важных систем. Но воля и мастерство Громова победили. «Приговор» его был однозначен: «Машина устойчива в полете и проста в управлении». Далеко не каждый новый самолет удостаивался столь лестного отзыва.
И начался трудный, но славный путь красавца АНТ-25. 13 сентября 1934 года машина под управлением Громова, с которым были второй пилот А. И. Филин и штурман И. Т. Спирин, ушла в полет с задачей установить мировой рекорд дальности и продолжительности полета по замкнутому маршруту. Результат – 12411 километров за 75 часов беспосадочного полета. Есть мировой рекорд!
Разумеется, знавший досконально все возможности самолета и «поставивший его на крыло» Громов не мог не думать о перелете на АНТ-25 через Северный полюс. Уже в 1932 году, когда самолет существовал только на бумаге, он мечтал об этом. Зимой 1934-1935 гг., когда АНТ-25 прошел все летные испытания и два экземпляра машины стояли полностью готовыми, желание перелететь Северный полюс созрело окончательно.
Однако весной 1935 года к правительству обращается с просьбой разрешить перелет из Москвы в Америку через Северный полюс на АНТ-25 теперь уже член ВЦИК СССР С. А. Леваневский. Сталин пригласил его и, выслушав, разрешил перелет. Начался новый виток биографии летчика.
Леваневский сформировал экипаж: второй пилот Г. Ф. Байдуков, штурман В. И. Левченко. Началось освоение самолета, тренировки, которые продолжались три месяца. В одной из тренировок экипаж провел в беспосадочном полете 17 часов 20 минут. Вся подготовка к перелету за океан протекала вполне благополучно.
Лето 1935 года выдалось очень дождливым. К тому моменту, когда ранним утром 3 августа 1935 года полностью заправленный, подготовленный к прыжку через Северный Ледовитый океан самолет занял свое место в начале взлетной полосы, дождь почти беспрерывно заливал аэродром уже вторую неделю. Вот что писал ставший впоследствии знаменитым, а в то время никому не известный чешский журналист Юлиус Фучик, находившийся в те дни в Москве: Московские крыши десятые сутки поливал проливной дождь. В эту ночь Москве не спалось. Впрочем, этот перелет взволновал не только москвичей... За приготовлениями Леваневского внимательно следили не только в Советском Союзе, но и во всей Европе и в Америке.
После доклада начальника метеослужбы о погоде по маршруту экипаж прощается с провожающими. Генеральный конструктор машины А. Н. Туполев уходит, не торопясь, к тому месту взлетной полосы, где самолет должен будет оторваться от земли. Так он поступает каждый раз, когда его самолет уходит в небо с важным заданием.
Заработал мотор. Белая ракета. Самолет, медленно набирая скорость, начал разбег, уподобившись глиссеру: из-под колес веерами вырывалась вода. По рассказам провожающих, взлет казался мучительно долгим. Наконец вздох облегчения вырвался из груди тысяч людей. Машина ушла в воздух.
