Текст книги "Личный досмотр. Последний бизнес"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

Как бы угадывая направление Надиных мыслей, Клепикова ворчливо сказала:

– И ни одной души там знакомой нет. Дело это, я тебя спрашиваю?

Почему-то по давно установившейся манере Клепикова, хоть она куда больше зависела от Нади, чем та от нее, все же присвоила себе манеру говорить ей «ты» и вечно предъявлять к ней всякие претензии. А Надя только посмеивалась, тем более что это все нисколько не мешало ей командовать старухой.

– Что верно, то верно, – задумчиво согласилась она, – пока ни одной души там нет. Пока…

Про себя же Надя решила, что все идет к тому, чтобы не выпускать из поля зрения этих двух парней. И полезно и приятно, не так часто совпадают такие две вещи в жизни. Ну, а что касается Юзека…

– Когда теперь Юзек придет?

– Через два дня собирался, в пятницу.

– Вот тогда и поговорим с ним. Ко мне не приводи. Я сама приду. – И, понизив голос, добавила со значением: – А насчет таможни я кое-что, кажется, придумала.

Надя вынула зеркальце, с удовольствием глянула в него, поправила прядку волос, потом достала губную помаду и тщательно покрасила свои пухлые губы.

– Ну, я пошла, Полина Борисовна. Надо кое-что выяснить побыстрее, – деловито сообщила она, легко приподнимаясь со стула, при этом Надя улыбнулась так ласково и беззаботно, что со стороны могло показаться, что приятельницы расстаются после пустяшной болтовни.

– Ладно уж, иди. Я еще кофею, пожалуй, выпью. Надя направилась не к выходу из ресторана, а в противоположную сторону, где находилась дверь, ведущая в вестибюль гостиницы.

Там Надя подошла к комнате дежурного администратора и, постучавшись, приоткрыла дверь. За столом сидела полная женщина и, скучая, перелистывала «Крокодил».

– Елизавета Федоровна, доброе утро. Женщина, увидя Надю, обрадованно заулыбалась:

– Милая, это вы! Подумайте! Я только сегодня видела вас во сне. Ну, думаю, к встрече. Представьте, получила вчера письмо из Москвы. Теперь туфли носят с таким длинным и тонким носом, что просто как шило, смотреть противно. Но это с непривычки. В общем, – глаза Елизаветы Федоровны стали льстивыми, – если к вам придут, то меня уж не забудьте…

– Конечно, конечно. Но я к вам на минуту. У вас, наверно, уйма дел.

– Откуда вы взяли? Ведь зима же. Летом – да. Койки не достанешь. А сейчас – любой номер. Вот с берлинским два молодых человека приехали. И пожалуйста – каждому по номеру на втором этаже.

– Кто такие? – с нескрываемым, даже подчеркнутым любопытством спросила Надя, по опыту зная, что это покажется куда естественнее, чем неожиданная сдержанность по отношению к такому интереснейшему событию, как приезд в город новых людей.

Елизавета Федоровна суетливо полезла в ящик стола.

– У меня ведь их паспорта. Сейчас все узнаем. Правда, один, кажется, женат, а вот другой…

Пока она копалась в ящике с документами, Надя, нахмурившись, задумчиво покусывала губку. И вдруг ей пришла в голову дерзкая мысль. Настолько дерзкая и заманчивая, что все внутри у нее затрепетало от желания действовать, от сладкого ощущения предстоящего риска. Авантюрная душа ее жаждала приключений. Тем более что в случае удачи с таможней, дело будет наполовину сделано.

Надя мягко положила свою ручку на красную, грубоватую руку Елизаветы Федоровны и вкрадчиво сказала:

– Вы меня должны выручить, дорогая.

В середине дня перестал, наконец, падать снег. Серая пелена туч прорвалась бледно-голубыми полыньями, и оттуда засияло солнце. Под его лучами нестерпимо ярко, до рези в глазах, искрились снежные сугробы вдоль тротуаров, заваленные снегом крыши бревенчатых домишек городского предместья и весь громадный, уходящий вдаль снежный откос, за которым виднелись каменные здания центральной части города. Внизу, у подножья откоса, раскинулось запутанное и на первый взгляд бестолково-суетливое хозяйство крупного железнодорожного узла. Воздух то и дело оглашался гудками паровозов, и сами они черными, деятельными жуками торопливо ползли в разные стороны, судорожно работая красными рычагами колес. За ними с перестуком пробегали под мостом бурые товарные вагоны.

Андрей и Семен, щурясь от солнца и снега, прошли по одному мосту, затем по другому и вскоре очутились возле своей гостиницы.

В вестибюле Семен направился к газетному киоску, бросив на ходу:

– Як тебе стукну через десять минут, и пойдем питаться. Вот только ознакомлюсь с печатной продукцией.

Андрей кивнул в ответ и направился к лестнице.

Когда он, дважды щелкнув замком, открыл свой номер, дверь соседнего номера неожиданно тоже открылась и в коридор, к удивлению Андрея, вышла та самая молодая женщина, с которой он утром познакомился в ресторане. Она, в свою очередь удивленная, весело улыбнулась.

– Оказывается, мы с вами соседи.

Ему почему-то было приятно это открытие, и, внутренне стесняясь своего чувства, Андрей улыбнулся ей в ответ. «Какая же она красивая, черт побери!» – не то с восхищением, не то с досадой подумал он, окинув неспокойным взглядом ее лицо и статную фигуру уже в другом, но тоже красивом, по-летнему открытом платье, открытом как-то дерзко, даже чуть вульгарно. «Странное дело, – подумал Андрей, – лица некоторых женщин, вот у Люси, например, как бы освещаются глазами, а у этой Нади на лице главное – это губы. От этих губ, честное слово, глаз не оторвешь, даже неудобно как-то». Андрей вдруг заметил, что его охватывает чувство сладкого ожидания и бесшабашное веселье, но не проходило и чувство неловкости, ощущения неуместности подобного веселья. Теряясь между этими противоречивыми чувствами, Андрей с чуть напряженной улыбкой ответил:

– Вот и прекрасно, что соседи.

– Правда? И вы рады? – быстро переспросила Надя, словно ловя его на слове, и весело добавила, чуть понизив голос: – Мы можем в случае чего даже перестукиваться.

Андрей, поддаваясь ее шутливой таинственности, поднял палец:

– Идея. Только надо изучить Морзе.

– Совсем не надо, – замахала руками Надя и, словно осененная внезапной мыслью, вдруг на секунду умолкла, а потом с прежней интонацией сказала: – Знаете что? Приходите вечером ко мне пить кофе. Я вам постучу. У меня плитка есть и специальная кастрюлька для варки. Знаете? Манган. О, вы такого кофе еще не пили, ручаюсь.

– Сегодня вечером не могу, – с искренним сожалением ответил Андрей. – Приглашены к новому начальству.

– А вы возвращайтесь пораньше.

Андрею была приятна её настойчивость. Он понимал, что нравится, и от этого сама Надя начинала еще больше нравиться ему.

– Мой товарищ, кажется, привез для дегустации слишком много спиртного, чтобы это быстро кончилось, – засмеялся Андрей. – А одному уйти, к сожалению, неудобно.

Они всё стояли в коридоре, каждый у двери своего номера, держась за аляповатые металлические ручки; со стороны этот затянувшийся разговор выглядел, вероятно, смешно и, может быть, даже немного странно. Они оба почувствовали это.

И Надя, тряхнув головой, сказала:

– Ну ладно. На всякий случай, когда кофе будет готов, я постучу. Три раза. Вот так. Тук, тук, тук-тук. Тук, тук, тук-тук, – и она согнутым пальчиком одной руки простучала по ладони другой, потом лукаво улыбнулась и добавила: – Для смелости можете захватить вашего приятеля. Но только для смелости. Мне он не нужен. Договорились? Тогда до вечера.

Она повернулась и, не дожидаясь ответа Андрея, легко побежала к лестнице. Толстая ковровая дорожка заглушила перестук ее каблучков.

Андрей улыбнулся и зашел к себе в номер. Однако боевая же соседка оказалась у него. Даже не то слово. Слишком уж смелая. Совершенно не стесняется. А впрочем, тут же заговорил в нем протестующий голос: что здесь неприличного, если бы часов в восемь или девять он зашел к ней ненадолго и выпил чашечку кофе? Почему надо сразу думать о человеке плохо? Даже если он ей понравился, что ж с того? Другое дело, что он вернется значительно позже и кофе пить не придется. Это ясно. Пить придется водку. Об этом Андрей подумал без всякой радости.

Тем не менее, когда пришел Семен, Андрей ему не рассказал о своей встрече в коридоре. Себе он это объяснил так: Семен начнет глупо острить, при встрече может обидеть Надю, а ведь этот разговор с ней никаких последствий иметь не будет. Андрею сейчас не до романов. Слишком много бед свалилось на него. И потом Люся… Люсю он любит, очень любит. И она его, конечно, любит. Ну, мало ли что бывает? Пройдет. Дойдя в своих размышлениях до этого места, Андрей вздохнул. Что-то слишком горячо убеждает он себя, слишком горячо, как будто сам этому не очень верит.

В тот момент он и не думал о Наде.

Вечером в самой просторной комнате квартиры Жгутина собрались гости. Собственно говоря, из гостей были только Андрей и Семен. Был, правда, еще Филин, но он только спустился с четвертого этажа на третий.

Комната казалась просторной еще и потому, что в ней почти не было мебели, и ощущение было такое, будто люди только что въехали в новую квартиру и из старой обстановки захватили лишь то, без чего абсолютно нельзя обойтись, рассчитывая в дальнейшем обставить комнату заново.

Проходя сюда из передней, Андрей случайно заглянул в приоткрытую дверь другой комнаты, поменьше. Там было тоже просто, но так уютно и красиво, что он с каким-то теплым чувством покоя и радости вошел в большую комнату. Тем резче ощутил он ее небрежное запустение.

Гостей встретили сам Федор Александрович в сером пиджаке и красивой, кирпичного цвета рубашке без галстука и удивительно похожая на него, такая же невысокая, полная, розовощекая, только без очков, его жена, Нина Яковлевна.

– Хирург, между прочим, – отрекомендовал ее гостям Федор Александрович. – Режет. И скальпелем и языком. Последнее куда опаснее.

– И все равно не помогает, – весело отозвалась Нина Яковлевна. – Болезнь очень запушена.

Филин был уже в комнате. Как видно, приход гостей прервал какой-то жаркий его спор с хозяином, потому что Федор Александрович, войдя в комнату, примирительно махнул ему рукой и сказал:

– Ладно, Михаил Григорьевич, оставим пока дела. А то взыскание придется отменить. Вот так.

В последних словах Жгутина внезапно прозвучала властность, которую трудно было ожидать в этом добродушном человеке.

– Авторитет руководства это никак не укрепляет, – сердито проворчал Филин.

Но Жгутин, не обращая уже внимания на его слова, энергично потер руки и, с неодобрением взглянув на портфель, который принес Семен, спросил:

– Ну-с, так как там Москва-матушка? Хорошеет, говорят, с каждым днем?

Разговор зашел о Москве, и Андрей с Семеном, перебивая друг друга, стали рассказывать о новых транспортных тоннелях, линиях метро, жилых кварталах. И на внимательных, подобревших лицах их слушателей застыла довольная, но чуть грустная улыбка, как всегда бывает с людьми, когда им рассказывают об успехах и радостях далекого, но близкого их сердцу человека.

Потом Нина Яковлевна накрыла на стол, но, когда Семен вытащил бутылки с водкой и коньяком, она нахмурилась и, внимательно посмотрев сначала на него, потом на мужа, строго сказала:

– А вот это уже ни к чему. Не тем путем, молодой человек, начинаете служебную карьеру.

Андрей готов был провалиться сквозь землю. Жаркая краска стыда залила его лицо, шею, лоб. Это было так заметно, что Филин при взгляде на него даже улыбнулся хоть и иронически, но с оттенком сочувствия.

Сам Жгутин только развел руки, как бы призывая всех засвидетельствовать чудовищную бестактность супруги.

Только Семен не растерялся и бойко, с улыбкой возразил:

– Сразу видно, Нина Яковлевна, что вы не мужчина. Мужчине в голову не пришли бы такие обидные слова. А карьеру мы начнем, знаете, с чего? Мы такого контрабандиста поймаем, что все ахнут. Верно, Андрей?

Через некоторое время все уже мирно сидели за столом. Мужчины, успев выпить, раскраснелись и говорили возбужденно и громко. Даже Филин расстегнул форменный пиджак. Только Андрей, хоть и у него начинало шуметь в голове, смущенно помалкивал. Больше всех разошелся Федор Александрович. Он говорил громко, отчаянно жестикулируя и успевая при этом почти непрерывно есть.

Разговор вернулся к дисциплинарному взысканию, которое наложил на кого-то вчера Филин.

Жгутин энергично закрутил головой:

– Нет, нет и нет! Я утверждаю, что в худшие времена… Понимаете? При Сталине только так было. За малейшую провинность, даже оплошность, обязательно наказать.

– Между прочим, тогда все-таки был порядок, – внушительно заметил Филин, – и было тихо.

Жгутин побагровел и, переходя почти на шепот, с ненавистью, которой даже нельзя было заподозрить в нем, переспросил:

– Тихо? Вам такая тишина нравится?

– Пожалуйста, не искажайте моих слов, – поморщился Филин. – Некоторые из прежних методов и я не одобряю.

Но Жгутин не унимался. Равнодушно откликнувшись на тост Семена «За здоровье всех присутствующих», он, морщась, выпил и снова обернулся к Филину.

– Значит, методов не одобряете? Ну, а результатом довольны? Так выходит?

– В результате мы социализм построили и Гитлера разбили.

– Нет, не в результате, а вопреки! Нина Яковлевна досадливо махнула рукой и сказала, обращаясь к Андрею:

– Вот так всегда, чуть за стол сядут. Прошлый раз спорили об атомных испытаниях.

Андрей чувствовал, что пьянеет. Все вокруг временами начинало вдруг медленно кружиться, болела голова, появилась противная дрожь в руках. Он напряженно улыбался и старался внимательней слушать то, что ему говорила сидевшая рядом Нина Яковлевна. Для этого ему приходилось все время мучительно нагибаться, потому что низенькая его соседка сидела, как казалось ему, где-то глубоко внизу.

Тем не менее он узнал, что в этом городе Жгутины уже четвертый год, но квартиру они получили недавно, что у них есть дочь, ее зовут Светлана, она учится в институте и сейчас ушла в театр. Потом Нина Яковлевна стала расспрашивать Андрея. Он отвечал односложно, медленно подбирая слова и выговаривая их так старательно, что Нина Яковлевна, улыбаясь, сказала:

– Ну, мы еще успеем поговорить об этом. А пить вы не умеете. И слава богу.

– Нет, умею, – обиженно заявил Андрей.

Нетвердой рукой он взял ближайшую бутылку, поспешно налил вино Нине Яковлевне и себе и, тяжело ворочая языком, объявил:

– За вашу дочку. Она мне нравится. Нина Яковлевна звонко рассмеялась и совсем по-матерински разворошила ему волосы на голове.

– А вы, кажется, славный парень, Андрей. Можно, я буду вас так называть?

Андрей, приложив руку к груди, ответил торжественно:

– П-почту за честь.

Между тем утихший было за столом спор разгорелся вновь.

– А я вам говорю, – возбужденно размахивал вилкой Федор Александрович, – Дубинин прекрасный парень! В коллективе его любят!

– Конъюнктурщик, – убежденно возразил Филин. – Почувствовал новые веяния. Помните, на последнем партсобрании? Райком предлагает кандидатуру. Кажется, можно доверять…

– А у него было свое мнение!

– Вот! У нас всегда так. С перегибами да с перехлестами. Ну, допустим, что на данном этапе критику снизу поощряют…

– Не допустим, а точно! И не на данном этапе, а вообще! Навсегда! Что это за манера, ей-богу! Федор Александрович начал сердиться.

– Мы с вами люди не молодые, – усмехнулся Филин. – К кампаниям привыкли. Поглядим еще. Ну ладно. Допустим. А что делает ваш Дубинин? Ах, надо плевать на авторитеты, надо ниспровергать.

– Да кто вам это сказал? Филин прищурился.

– Я хотел бы знать, кто ему это сказал,

– Бросьте! Дубинин честный парень!

– В райкоме тоже честные люди, кажется, сидят. И поопытней Дубинина. Кто дал право не считаться с их мнением?

Андрей, прислушиваясь к спору, подумал: «А что, разве таких нет, как этот Дубинин? Разве можно с райкомом не считаться?..» Он хотел было вмешаться, но ему вдруг стало неприятно, что придется поддержать Филина. И Андрей промолчал. «Может, я чего-нибудь не улавливаю? Все-таки выпил здорово», – подумал он.

– …И других увлек, неустойчивых, – все тем же раздраженным тоном продолжал между тем Филин. – На собрании многое зависит от того, как сказать. И хороший оратор…

– Не как сказать, а что сказать! – вскипел Жгутин. – И какой Дубинин, к черту, оратор?! Зато таможенник он… Кто вчера у самого Юзека контрабанду нашел? Он! А вы за пять минут опоздания…

Филин недовольным тоном перебил:

– Считаю, Федор Александрович, что при новых сотрудниках мои действия обсуждать не следует.

«Черт возьми, – опасливо подумал он. – Только выпью и не могу удержаться от спора. В конце концов кому это надо?»

– Ну, ну, пожалуйста. Тогда вот что… – Федор Александрович решительно взялся за бутылку с вином. – За начало службы!

– Между прочим, кто такой Юзек? – с интересом спросил Семен. – Просветите.

– Юзек – это целая кулинарная симфония, – иронически ответил Филин. – Она состоит из двух десятков холодных закусок, трех разных супов – для каждого свой бак! – и десятка горячих блюд. Кроме того, это неплохой выбор коньяков, ликеров, ромов и вин. Вот что такое Юзек.

– И добавьте, – Федор Александрович внушительно погрозил вилкой, – это еще симфония из сотни шкафов, ящиков, полок, из которых по крайней мере десяток имеют двойное дно.

– Да что же такое Юзек? – сгорая от любопытства, повторил свой вопрос Семен.

– Это, – внушительно произнес Филин, – вагон-ресторан, и это контрабанда. Вчера мы выудили ее со дна котла, полного супом.

Федор Александрович задумчиво и устало покачал головой.

– Но он, наверное, не только привозит контрабанду. Я думаю, он потом и увозит от нас столько… Помните? – он посмотрел на Филина. – Капроны и автомобильные свечи? Помяните мое слово, он кому-то сдает товар и от кого-то получает. У него есть здесь связи.

– Опасный случай, – подтвердил Филин и, не удержавшись, прибавил: – При нашем теперешнем либерализме не то еще будет.

– А в самом деле! Сажать таких! За чем дело стало? – горячо вмешался Семен. Жгутин покачал головой.

– Дело стало за доказательствами. Это же пока только наши предположения. А Юзек говорит: знать не знаю, кто спрятал. За вчерашний суп, конечно, уволят повара. А капроны те и свечи мы на первый раз просто конфисковали, как бесхозную контрабанду. Что же делать? В помещение ресторана действительно имеют доступ многие.

– Что делать? – проворчал Филин. – Прежде всего не церемониться. Чтобы боялись булавку лишнюю провезти. Так надо дело поставить.

– Не церемониться? – сердито прищурился Жгутин. – Я вашу точку зрения знаю. Но, извините, не разделяю! И по Юзеку требуются доказательства, прямые улики. Вот так!

Нина Яковлевна лукаво посмотрела на Семена, который сидел бледный от выпитого вина, возбужденный, со сбившимся набок галстуком, темная прядь волос прилипла к потному лбу.

– Вот вам случай сделать карьеру. Вы о таком мечтали?

– Ну, пока что Юзек ему не по зубам, – усмехнулся Жгутин. – Но хорошенько запомните, молодые люди, экспресс Москва – Берлин.

– И обратно – тоже, – вставил Филин.

– Да, да, конечно, – согласился Федор Александрович. – Здесь иной раз можно повстречать такого фрукта, что будет уроком бдительности на всю жизнь.

Неожиданно для всех Андрей, покачнувшись, стукнул кулаком по столу и, оглядев сверху вниз присутствующих, тяжело произнес:

– П-поймаем этого фрукта и голову отвернем, как п-пеструшке.

Эти слова почему-то послужили сигналом, чтобы гости посмотрели на часы.

– Ого! Двенадцатый час, – произнес Филин и выразительно посмотрел на Андрея и Семена.

На улице Андрею стало лучше. Он с наслаждением вдыхал прохладный, сырой воздух и подставлял ветру разгоряченное лицо. Семен взял его под руку, но шаг у него был далеко не твердый.

– Неч-чего было напиваться, как свиньям, – с усилием, сердито произнес Андрей. – Перед людьми даже стыдно. Тебе стыдно? Или это только мне стыдно?

– А, подумаешь! – отмахнулся Семен. – Ничего мне не стыдно.

Некоторое время они шли молча.

По середине улицы, прямой и широкой, тянулся бульвар. Высокие деревья таинственно шумели в вышине голыми ветвями.

Прохожих было мало.

– В гостиницу надо прийти абсолютно трезвыми, – проговорил Андрей. – Понял?

– Понял. Если ты на это способен, то и я постараюсь.

Бульвар кончился. Приятели очутились на центральной улице городка, в этот час тоже пустынной.

Все-таки прогулка немного выветрила хмель из головы, и они вошли в гостиницу почти твердой походкой. Правда, Андрей довольно долго не мог попасть ключом в замочную скважину своей двери.

Сбросив пальто и пиджак, он принялся стягивать через голову петлю галстука.

В этот момент ему вдруг почудился какой-то легкий стук. Андрей в недоумении замер с галстуком на голове и прислушался. «Тук, тук, тук-тук», – совершенно ясно услышал он.

– Эт-то что еще такое? – вслух произнес он. – Семен зовет?

Он вернул галстук на прежнее место, досадливо махнул рукой и взялся за ручку двери. В этот момент он услышал вдруг снова легкий, но ясно различимый стук.

И Андрея, наконец, осенило. Ведь это же, наверное, его соседка стучит, Надя. Зовет пить кофе. Как же он забыл о ее приглашении! Андрей даже не взглянул на часы, показывавшие почти час ночи. Он и не подумал о времени. Он вообще ни о чем не думал, кроме одного: как это здорово выпить сейчас чашку кофе!

– Андрей торопливо ополоснул лицо, причесался и, чуть покачиваясь, вышел в пустой полутемный коридор. Дверь соседнего номера оказалась незапертой, и Андрей вошел.

На маленьком письменном столе у окна горела лампа. Никакого кофе не было.

Надя молча пошла ему навстречу.

Андрей остановился в дверях и тяжелым взглядом окинул комнату. Что-то странно тревожило его здесь. Он не понимал, что на него действует пустынная, нежилая чистота этой незнакомой ночной комнаты, словно Надя только за пять минут до него вошла сюда.

В голове еще шумело, чуть подташнивало, и ноги наливались свинцовой тяжестью. Андрей, не решаясь сесть, прислонился плечом к косяку двери.

Надя подошла почти вплотную и шепотом, словно кто-то их мог здесь услышать, спросила:

– Зачем ты столько пил?

Андрей изумленно посмотрел на нее сверху вниз, потом крепко провел ладонью по лицу и неуверенно спросил:

– Это я п-пьяный или вы? Надя тихо засмеялась.

– Это мы оба пьяные, – и, взяв его руку, потянула за собой. – Проходи же, чудачок, проходи.

Но Андрей упрямо покачал головой. Ему вдруг стало холодно и неуютно. Он ведь хотел кофе, горячего, крепкого кофе. А перед ним незнакомая женщина в пустой, затаившейся комнате. Надо о чем-то говорить с этой женщиной, а голова кружится, кружится.

Ему вдруг показалось, что он стоит тут давно, очень давно. Поэтому он так устал и так кружится голова.

– Я, п-пожалуй, пойду…

– Ну, посиди со мной, – шепотом попросила Надя и добавила с укоризной: – Ты ничего не понимаешь, ты слишком много выпил.

– Н-нет, я п-пойду…

Глаза у него неудержимо слипались, и больше всего на свете хотелось остаться одному, повалиться в постель.

– С-спокойной ночи…

Он сделал движение, чтобы выйти, но Надя порывисто обняла его за шею и, прижавшись лицом к его груди, вдруг заплакала горько, безутешно.

Не решаясь сдвинуться с места, он стал гладить ее по голове, участливо бормоча:

– Ну-ну, не надо… Ну-ну, чего вы… ей-богу, не надо…

Он не помнил, сколько они так стояли. Потом Надя, всхлипывая, оторвалась от него, и Андрей, шатаясь, вышел в полутемный, пустынный коридор.

…Нестерпимо яркие солнечные лучи били прямо в лицо, и Андрей, беспокойно заворочавшись на подушке, открыл было глаза, но тут же зажмурился, Однако сон пропал.

Андрей некоторое время оцепенело смотрел в потолок, морщась от головной боли и ощущая отвратительный вкус в пересохшем рту. В первую секунду он даже не сообразил, где находится. По потолку ползла муха. Андрей следил за ней. Муха ползла еле-еле, как пьяная, и, наконец, свалилась на пол. Лететь она не могла. И когда муха свалилась,

Андрей вдруг сразу вспомнил. Он же только вчера приехал в Брест. Это гостиница.

Постепенно перед ним прошли все события минувшего дня. Ну и ну! Что же он наделал? В первый же день напился, чуть не спутался с какой-то бабой. Впрочем, нет, Надя хорошая и очень одинокая. Как она плакала! Андрей невольно провел рукой по груди, словно там могли еще сохраниться Надины слезы.

Но он-то хорош. Ведь в Москве осталась Люся. Пусть у них сейчас осложнились отношения, пусть Люся сердится на него. Но ведь он все равно любит ее, только ее. Зачем же он пошел к этой Наде ночью?.. Он напился, он здорово напился вчера у Жгутина. Что тот подумает о нем? И его жена, такая славная женщина? А Филин? Уж он никогда не забудет Андрею тот вечер.

Горькие размышления Андрея прервал стук в дверь и бодрый, чуть насмешливый голос Семена:

– Шмелев! Выходи строиться! – и тоном их институтского военрука добавил: – Перманентно опаздывать всегда изволите!

– Ладно кричать-то на весь коридор, – проворчал Андрей, нехотя откидывая одеяло.

Но когда он, совсем уже готовый к завтраку, зашел за Семеном, тот сидел еще перед зеркалом голый по пояс и брился.

– Зато шумим, как всегда, больше всех? – с усмешкой спросил Андрей и добавил: – Ладно уж. Я пока что пойду займу столик и сделаю заказ.

– Угу, – промычал Семен, надувая щеку и не отрывая глаз от зеркальца.

Когда Андрей вошел в ресторан, он сразу увидел Надю. Возле нее за столиком сидели двое мужчин, оба пожилые и представительные.

Один из них, высокий, полный, был в отличном черном костюме и белоснежной сорочке с пестрым галстуком-бабочкой. На утином, будто принюхивающемся к чему-то носу его поблескивали очки в тонкой золотой оправе. Густые, с сильной проседью волосы были подстрижены под модный бобрик. Он был похож на крупного западного бизнесмена, каким тот обычно рисовался Андрею.

Второй из мужчин, худощавый, подтянутый, выглядел скромнее. Он был в костюме неопределенного цвета, в темной рубашке с темным галстуком. Черные блестящие волосы были гладко зачесаны назад, открывая большой, с залысинами лоб. Узкое, клиновидное лицо перечеркивали густые лохматые брови, под ними почти не видно было глаз, и поэтому казалось, что худощавый человек все время дремлет. Впечатление это усиливалось оттого, что он больше молчал, говорили только Надя и толстый человек в очках, но при этом они почему-то обращались не друг к другу, а главным образом к нему.

Больше всего на свете Андрей сейчас не хотел встречи с Надей. У него было такое чувство, будто он чем-то унизил ее, и это чувство смешивалось с недовольством самим собой – как мог он так вести себя. Сейчас ему было стыдно даже взглядом встретиться с ней.

Поэтому Андрей постарался отыскать за колонной самый укромный столик и направился к нему.

Но Надя тут же заметила его. Она открыто и безбоязненно улыбнулась и, указав на Андрея, громко сказала:

– А вот и мой новый знакомый. Андрей, идите-ка сюда!

Оба мужчины повернулись в его сторону. Толстый смотрел с нескрываемым интересом. Как смотрел второй, определить было трудно.

Преодолевая неловкость, Андрей подошел к их столику.

Надя весело представила мужчин друг другу.

– Андрей Шмелев, сотрудник нашей таможни. А это… – она с улыбкой посмотрела на худощавого мужчину, – это мой дядя! – Потом Надя сделала жест в сторону полного. – И мой бывший сослуживец. В командировке здесь.

– Приехал поглядеть, как тут Надюша поживает, – улыбнулся худощавый, и Андрей, наконец, увидел его совсем светлые, узенькие, как две льдинки, глаза. – И вот уже второе знакомство. Сначала с ним, теперь с вами. – И, в свою очередь, он спросил Андрея: – Вы, часом, не москвич?

– Почти. Институт там кончал.

– Рад познакомиться, Андрей… не знаю вашего отчества.

– Просто Андрей.

– Великолепно. Будете в Москве, непременно заходите. Вы мне нравитесь. Надюша даст вам адрес. – Он повернулся к Наде: – Не забудь, милая.

Второй собеседник только улыбался, показывая кривые, желтоватые зубы. При этом сходство с западным бизнесменом начисто исчезало.

– Извините, – сказал Андрей. – Спешим на работу. Пойду закажу завтрак.

– Подсаживайтесь, чего там… – предложил толстый.

– Спасибо. Не хочу вас стеснять.

Андрей выбрал столик неподалеку – уходить за колонну было уже неловко – и углубился в изучение меню. Не успел он сделать заказ, как к столику подошел Семен. По пути он церемонно раскланялся с Надей.

Уже к концу завтрака Семен, закурив, самодовольно посмотрел на Андрея и сказал:

– Итак, прошли сутки в гостинице «Буг». Мы неплохо успели за это время, а?

Андрей насупился и сердито ответил:

– Еще как плохо. И все из-за твоего дурацкого желания завязать дружбу с начальством. Карьерист несчастный.

В этот момент до него донеслись обрывки фразы, сказанной за соседним столиком, человека в очках:

– …главная установка… на экспресс Москва – Берлин.

– И обратно, – внятно добавил молчаливый его собеседник. – Особенно обратно.

Андрей при этих словах невольно насторожился. Он сразу вспомнил, что говорилось вчера у Жгутина о берлинском экспрессе.