Текст книги "Личный досмотр. Последний бизнес"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

– Везет! Надо иметь нахальство, чтобы играть с самим товарищем Нискиным и еще на что-то надеяться…

Когда все разместились вокруг стола, Огнев спросил:

– Ну так что вы с этим красным уголком задумали?

За всех ответил Николай:

– Хотим шпану ту найти. Чтоб не повадно было впредь драки устраивать.

– Гм… Искать – это, кажется, в задачу дружин не входит, – покачал головой Огнев.

Василий Таран насмешливо заметил:

– Между прочим, только утюжить улицы тоже радости мало. Девчата, например, смеются.

Огнев улыбнулся.

– Зато надо. Очень даже надо и полезно. А что начальство думает? – обернулся он к Проскурякову.

– Искать – дело не наше, это верно, – подтвердил тот. Но работу в этом уголке наладить, чтоб хлопцы и девчата вечера там спокойно устраивали, это, полагаю, наше дело, кровное, – и строго сказал, обернувшись к Николаю: – Под таким углом и действовать. Ясно?

– Можно и под таким углом, – усмехнулся Николай.

Коля Маленький весело подмигнул товарищам.

– Нам главное – что? Действовать! А угол сам придет.

– Интересно, как драка началась, – вмешался Таран, Очевидцев надо найти, особенно девчат.

Коля Маленький в ответ презрительно сказал:

– Эх, темнота! А правила конспирации? Вон я читал, один шпион провалился из-за того, что женщине доверился.

– Положим, мы не шпионы, – рассудительно возразил Илья Куклев и, что-то сообразив, толкнул стоявшего рядом Степу Шарунина. – Ты ведь рядом живешь. Может, что слышал?

Степа метнул на него испуганный взгляд.

– Что ты! Ничего я не слышал…

– Что ты, что ты! – передразнил его Коля Маленький. Живешь рядом, так надо слышать! – И, обращаясь к остальным, энергично добавил: – Ну как, хлопцы, по коням? Надо хоть взглянуть на этот красный уголок.

Николай сухо подтвердил:

– Надо. Только пойдут не все. Ты, например, с Шаруниным сейчас на занятия отправишься.

– Какие еще занятия в такой момент?!

– Обыкновенные. По техминимуму.

– Нет, вы слышите?! – чуть не плача, воскликнул Коля Маленький. – А мы что, по-твоему, рыжие? Мы уже не люди, да?

Таран невинным тоном заметил:

– Рыжие тоже люди. Иногда даже третий разряд получают, чтобы бригаду не позорить.

Коля Маленький бросил на него уничтожающий взгляд и уже собрался было что-то ответить, но неожиданно передумал и набросился на Степу Шарунина:

– Ты-то чего молчишь, как божья коровка? Над нами тут измываются, власть свою, видишь ли, показать хотят, а ты только глаза таращишь?

– А я что? – растерянно ответил Степа Шарунин и с явным облегчением прибавил: – Раз надо, так что ж…

– Надо, надо, – не унимался Коля Маленький. – А сам небось рад-радешенек! Бочком, бочком – и в сторонку.

Но тут за Шарунина, как всегда, вступился Илья Куклев. Он не любил, когда придирались к этому безответному парню.

– Хватит тебе! – хмуро оборвал он Колю Маленького. Дело бригадир говорит. Резец и тот заточить как положено не умеешь. Красней потом за тебя.

Коля Маленький собрался было ответить, но Николай решительно пресек назревавшую ссору:

– Пойдешь на занятия. Все! В конце концов мы же только, посмотреть идем. Главное еще впереди. Навоюешься.

И Коля Маленький решил в предвидении этого главного подчиниться суровой действительности.

– Хорошо, я пойду, – с угрозой проговорил он. – Я вам подарю этот третий разряд, будь он неладен. И не надо аплодисментов!

Ни на кого не глядя, он направился к двери.

Вслед за ним двинулся и Степа Шарунин.

– Ну, пора и нам, – как можно спокойнее сказал Николай, взглянув на Тарана, Бориса и Илью Куклева. В их глазах он прочел плохо скрытое сочувствие к ушедшим и с теплотой подумал: «Хорошие все-таки собрались хлопцы, дружные».

Вся четверка молча вышла на улицу.

Идти было недалеко. Сразу же за углом начиналась улица Славы, и где-то посередине находился нужный дом.

Неторопливой походкой, словно гуляя, ребята вскоре подошли к новому дому, сложенному из больших желтых плит песчаника.

Пройдя вдоль фасада, они свернули в ворота и оказались в просторном дворе. За стеной высокого кустарника виднелись красные шляпы деревянных грибов на детской площадке. Оттуда неслись ребячьи голоса.

Около одного из подъездов виднелся спуск в подвальное помещение, туда указывала нарисованная на стене красная стрела, а рядом висела небольшая табличка.

– Вон он где, красный уголок, – толкнул Николая Илья Куклев.

– Вижу.

Они не спеша обогнули двор. С другой стороны его ограничивали небольшие деревянные домишки.

У дверей были вкопаны длинные скамьи. На одной из них дремал старик в толстой фуфайке и шапке-ушанке, на другой сидели две девушки, о чем-то оживленно переговариваясь, и с любопытством посматривали на незнакомых парней.

Ребята все так же неторопливо спустились в подвал.

Помещение красного уголка состояло из двух комнат. В первой, большой комнате было сооружено некое подобие сцены, но легкий ситцевый занавес оказался наполовину оборванным. Вдоль стен аккуратно стояли стулья, некоторые с поломанными спинками и сиденьями. На стене висели обрывки плакатов.

В углу, на столике, стояла радиола с отбитой крышкой. Пол был чисто подметен. Видно, кто-то пытался по возможности навести здесь порядок.

Ребята внимательно огляделись, потом прошли во вторую комнату. Она оказалась маленькой, душноватой, без окон. Здесь картина разгрома была еще более разительной. На круглом столе лежала гора разбитых пластинок. В одном углу были свалены поломанные стулья, в другом сметены в кучу истоптанные и изорванные газеты, журналы, брошюры.

Николай чувствовал, как в груди накипает злоба. Кто посмел здесь так бесчинствовать?

Ребята настороженно оглядывались по сторонам.

– Ну, это им так просто не сойдет, – процедил сквозь зубы Илья Куклев.

Они снова перешли в большую комнату.

Николай задумчиво произнес:

– Так… Что же делать будем?..

– Положение… – в тон ему отозвался Борис Нискин.

– Утро вечера мудренее, – махнул рукой Таран. – Завтра это дело обмозгуем. Пошли, хлопцы!

На улице стали прощаться.

Неожиданно за их спиной раздался чей-то веселый возглас:

– Кого я вижу? Товарищ гроссмейстер!

Перед ними стоял, широко улыбаясь, Жора Наседкин, как всегда франтовато и пестро одетый, с тщательно подбритыми усиками.

– Сколько лет, сколько зим! – продолжал он, протягивая Борису руку.

Тот без особой радости пожал ее.

– Всего три дня, если не ошибаюсь.

– Вечностью показались, – тем же тоном, нисколько не смутившись, продолжал Жора. – Привык, как к родному. Оттуда идете? – многозначительно спросил он, кивнув на двор за желтым домом. – Происшествием интересуетесь?

– Каким еще происшествием? – так естественно удивился Борис, что Таран даже поймал себя на мысли, что сам на секунду поверил в его неосведомленность.

– Вот тебе и раз! – воскликнул Жора. – Да об этом весь город уже говорит. Здесь такая драка была, боже ты мой! Одного нашего парня даже подрезали.

– Какого это вашего?

– С нашего курса. Юрку Назарова.

– Об этом деле я слышал, – сказал Борис. – Только не знал, что это здесь было.

– Именно здесь, – подтвердил Жора. – Я как раз сейчас в больницу к Юрке иду, проявлять чуткость.

Николая вдруг осенило.

– А что, хлопцы, – он многозначительно посмотрел на ребят, – может, и нам проведать этого парня от лица, так сказать, общественности? Все-таки геройски себя вел! И потом надо же быть в курсе дела? Как-никак наш район.

– Идея! – подхватил Таран и, не моргнув глазом, прибавил: – Время все равно есть, билеты на девятичасовой сеанс взяли, а сейчас только пять.

Жора от удивления заморгал глазами.

– Вы это серьезно?

– А чего же? – ответил Борис. – Мы тебе тоже, как родному, рады.

– По меньшей мере оригинально, – пожал плечами Жора. А впрочем, в компании даже веселее. Я вас представлю по всей форме. Пошли. Нам на «тройку».

Ребята гурьбой двинулись к остановке троллейбуса.

В просторном и светлом вестибюле больницы ребята заметили невысокого человека в очках и белом халате. Его окружили несколько женщин и наперебой задавали вопросы.

– Дежурный врач, – определил Жора. – Давайте наведем справку.

Всей гурьбой они подошли к человеку в халате, и Жора через головы женщины громко спросил:

– Доктор, как Назаров себя чувствует, из шестнадцатой палаты?

– С переломом ноги?

– Нет, другой, которого ножом ранили.

Женщины испуганно умолкли, а одна жалостливо спросила:

– Как же это его, сердечного?

Доктор осуждающе пожал плечами.

– Жертва собственной неосторожности. Не надо ввязываться в драку с пьяными.

– Пусть делают, что хотят, – совершенно серьезно, в тон ему прибавил Таран. – На то они и пьяные.

Врач сделал вид, что не слышал этой ядовитой реплики, и, обращаясь к Жоре, сказал:

– Ваш Назаров выписывается через два дня.

В гардеробной пожилая нянечка наотрез отказалась выдать халаты.

– У него, милые, уже три человека сидят. А собрания у нас проводить не полагается.

Ребята переглянулись. Первым нашелся Таран.

– Правильно, мамаша! – горячо воскликнул он. – Режим есть режим. Но мы его, между прочим, нарушать и не собираемся.

– А в таком разе куда пришли? – подозрительно спросила нянечка.

– Тоже в шестнадцатую палату, к Назарову. Но к другому. Наш ногу сломал.

Старушка, видно, почувствовала какой-то подвох в словах этого плутоватого парня.

– А от того только что жена с дочкой ушли.

– Именно! – подхватил Таран. – А мы с работы. Страхделегаты.

– Делегаты еще какие-то, – проворчала старушка. – Дам вот тоже три халата, и все. У меня и нет больше.

Таран хотел было продолжать диспут, но Илья Куклев сказал:

– Ладно. Мы тут с Борисом подождем.

На том и порешили.

Жора, Николай и Таран, накинув халаты, двинулись вверх по широкой лестнице.

Хирургическое отделение занимало весь второй этаж, и шестнадцатая палата находилась в самом конце коридора. На высокой белой двери виднелся синий стеклянный квадратик с цифрой «16». Жора, не стучась, уверенно распахнул дверь. За ним вошли Николай и Rаран.

В небольшой, очень светлой, вызолоченной последними лучами солнца комнате стояло четыре кровати. На одной из них, у окна, лежал светловолосый паренек, возле него сидели двое ребят и девушка. Таран бросил на нее восхищенный взгляд.

– Юрка, приготовься, – торжественно объявил Жора. Представители трудящихся Заводского района хотят тебя приветствовать за отвагу и геройство, проявленное…

– Жора Наседкин в своем репертуаре, – насмешливо сказал плотный румяный паренек в сером костюме и красной тенниске, выглядывавших из-под халата, – Андрей Рогов, – просто добавил он, протягивая руку Николаю.

Ребята познакомились.

Второго парня, очень высокого и худого, в сером с черными полосками заграничном джемпере и пестром галстуке, звали Валерий Гельтищев.

– Марина, – с улыбкой представилась девушка.

Она была хороша собой – черноволосая, стройная, с ярким румянцем на нежных щеках и большими темными и ласковыми глазами. Синяя вязаная блузка туго обтягивала ее высокую грудь.

Николай, пожимая руку Назарову, сказал:

– Мы, конечно, никакие не представители. А так, покомсомольски зашли проведать. Хороший вы пример нам дали…

– Ну что вы… – смущенно отозвался больной. – А вообще очень рад.

– Нет, не что вы! – горячо вставил Таран. – Мы еще в нашей заводской многотиражке об этом деле напишем.

– Юра, тебя ждет мировая слава, – иронически заметил Гельтищев.

Андрюша Рогов метнул на него сердитый взгляд.

– У тебя дурацкий тон, – резко сказал он. – Печать большая сила. Сам редактор, понимать должен.

Гельтищев снисходительно усмехнулся:

– У нашей газеты другое предназначение. За это нас, как известно, и преследуют.

– Преследуют? – вскипел Андрюша. – Не публикуйте глупых статей!

– Мыслить оригинально не значит мыслить глупо.

– Иногда значит! Один девиз ваш чего стоит: «Я мыслю, следовательно, я существую!» Сплошной идеализм разводите! Тоже мне Декарты двадцатого века!

– А что за газета такая? – поинтересовался Николай.

Андрюша досадливо махнул рукой.

– Да наша, факультетская. Вот доверили им, – и сердито прибавил: – Ленина читать надо!

– Не меньше тебя читал, – отрезал Гельтищев.

– Ну, об этом мы еще поговорим. И не здесь, а на бюро. Надо в конце концов оргвыводы делать. А то нашли себе, понимаете, трибуну! Воду мутить!

Гельтищев иронически усмехнулся и поправил галстук.

– Полная демократия, значит, и свобода слова? А между прочим, можно было бы с вами поспорить, к примеру, о так называемом идеализме.

– Долго спорить не пришлось бы! Поповщина сейчас не в моде!

– С ней в космос не полетишь, – авторитетно вставил Таран, вспомнив бесконечные рассказы Коли Маленького. – И другие миры не откроешь.

Присутствие хорошенькой девушки явно вдохновляло его.

Андрюша обрадованно подхватил.

– Слыхал? Это тоже не последний аргумент. Они, – он кивнул на Тарана, – умеют спорить. Народ там знающий и зубастый. Я как-то был у них на собрании, отчет в «Ленинскую смену» писал.

– А я в этой газете ваши стихи читал, – улыбнулся Николай. – Про любовь. Здорово написали.

Андрюша покраснел и украдкой бросил взгляд на Марину.

– Это так, первые опыты, – смущенно ответил он.

– Скромность украшает человека, – засмеялся Жора.

Андрюша зло прищурился.

– Много ты в этом понимаешь!

– А я во всем понимаю. Специальность такая.

– Мы твою специальность знаем!

– Андрей, что ты сегодня такой воинственный? – улыбнулась Марина. – Лучше стихи нам почитай.

– Настроения нет.

– Скажи, – обратился Николай к Юре Назарову, – кто тебя ножом-то ударил?

– Не знаю я их. У одного только кличку слышал – Уксус. Вот он и ударил.

– Узнаешь его?

– Еще бы! Длинный такой, в ковбойке.

– А больше никого не запомнил?

– Больше… – Юра задумался, – рыжий такой еще был. Щека дергается. Тоже кличка у него есть, забыл только какая.

Николай и Таран внимательно слушали.

– Всего-то их много было? – спросил Таран.

– Человек пять, один совсем пацан, лет четырнадцати. Все там разгрохали, гады. И еще предупредили: заведете опять шарманку, не такой бенц устроим!

Юра неловко повернулся и сморщился от боли.

Марина сочувственно спросила:

– Болит, да?

– И дернула нелегкая связываться! – беспечно вздохнул Жора. – Вот уж верно про тебя врач сказал: «Жертва собственной неосторожности».

Николай сухо произнес:

– Заяц он, этот врач.

– Верно! – с энтузиазмом подхватил Андрюша.

– А по-моему, всегда надо трезво взвешивать обстановку, – сказал Гельтищев, снова поправляя галстук. – Пять против одного – это много.

Но тут опять вмешался Андрюша, и снова разгорелся спор.

Вскоре начали прощаться.

Спускаясь по лестнице, Таран мечтательно произнес, кивнув на шедшего впереди Гельтищева:

– А мировой свитер на этом парне.

– Могу достать, – охотно отозвался Жора.

– Монета будет, так и сами достанем, – отрезал Таран.

В вестибюле Илья Куклев не спеша говорил Борису:

– …А резец надо затачивать под другой угол. Потому скорость на таких оборотах пульсирует. Опасный момент создается.

– Ну что, заждались? – спросил, подходя к ним, Таран.

– Вы бы еще два часа там сидели, – проворчал Куклев, вставая.

Гельтищев и Жора ушли вперед.

У гардероба Андрюша задержал Марину.

– Ты спешишь?

– Пока нет.

– Почему пока?

– Потому, что уже семь, а в восемь мне надо идти в гости.

– Каждый раз ты куда-нибудь спешишь, – с обидой сказал Андрюша.

Марина мягко взяла его под руку.

– Неправда. Ведь ты сам знаешь, что неправда.

Ее большие темные глаза смотрели на Андрюшу с ласковым упреком, и он честно признался:

– Мне почему-то всегда тебя не хватает.

Марина не ответила.

Они направились к выходу, издали помахав на прощание ребятам.

– Хороша девчонка, – мечтательно произнес, глядя им вслед, Таран и, вздохнув, добавил: – Но есть, конечно, и лучше.

– Он тоже парень свой, – заметил Николай.

Выйдя из больницы, они еще долго гуляли по улицам. Тьма сгустилась. Сквозь плотные кроны деревьев еле пробивался золотыми нитями свет уличных фонарей. Широкие плитчатые тротуары тонули во мраке. А рядом, за черными стволами акаций, проносились освещенные троллейбусы.

Ребята, все четверо, молча, плечо к плечу, шли по тротуару. Лишь огоньки папирос, на секунду разгораясь, освещали их лица.

– Жалко того парня, – сказал Николай. – Чуть двинется, и уже больно.

– И еще грозят, – зло прибавил Таран: – «Только заведите свою шарманку, и не такой бенц устроим».

Внезапно ребята остановились и переглянулись.

Потом никто из них не мог вспомнить, у кого именно вдруг возник необычный и дерзкий план. Но все мгновенно оживились, заговорили, перебивая друг друга, плотной группой стоя в темноте на пустынном тротуаре.

Николай, сдерживая возбуждение, как можно спокойнее предупредил:

– А в штабе объясним. Хотим, мол, жизнь в этом красном уголке наладить. Вечер организовать. Для начала под нашей охраной. Поняли?

– Вот это да! – самозабвенно воскликнул Таран. – Ну, держись, хлопцы!

Илья Куклев довольно кивнул круглой головой.

– Дело будет. Давно я до них добираюсь, душа с них винтом.

Борю Нискина лихорадило, как накануне ответственнейшей турнирной партии.

– Главное – план, – горячо объяснял он. – Это половина успеха, имейте в виду!

Таран вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.

– Братцы, надо девушек пригласить, А то как же?

– Сами придут, – ответил Николай.

– Нет, своих. А то и чужие побоятся, – настаивал Таран.

Его поддержал Борис.

– Ладно, – неохотно согласился Николай. – Предупредим в райкоме Аню.

И вдруг все замолчали. Николай даже в темноте ощутил настороженные, осуждающие взгляды друзей. Ему стало не по себе.

– Ты это брось, Николай, – тихо сказал сразу ставший серьезным Таран. – Машу, значит, жалеешь? А других девчат, выходит, можно звать? За них тебе не страшно, да?

Николай, потупясь, минуту молчал, потом медленно произнес:

– За всех боюсь. И Машу я не позову.

Он вдруг с необыкновенной ясностью ощутил – до боли, до такого испуга, что оборвалось все в груди, – как дорога ему Маша, ее смех, улыбка, крутые локоны на хрупких плечах, теплый, лучистый взгляд больших карих глаз, ее губы, которые он лишь однажды осмелился поцеловать, – вся Маша, необыкновенная, чудесная, как из сказки, девушка. Только бы была счастлива, только бы видеть ее все время рядом или ждать встречи. Да как же можно хоть на миг рисковать всем этим? Как он будет жить, если вдруг… Нет, невозможно. Как они не понимают этого!

Николай провел рукой по разгоряченному лбу и упрямо, с расстановкой, повторил:

– Не позову!

– Хорош… Хорош наш бригадир… – сквозь зубы процедил Таран. – Свое бережешь, а на других наплевать?

– Ну ладно тебе, – вмешался Борис и, взяв Тарана за плечо, попытался увлечь за собой. – Завтра разберемся, когда у вас головы остынут.

– Ну, нет! – Таран в ярости стряхнул его руку и снова повернулся к Николаю. – Я ему все скажу. Он думает, у него одного любовь. Так, что ли? А другие, думаешь, не любят? А у других душа не дрожит? Да если хочешь знать…

Таран захлебнулся от нахлынувших на него чувств и на секунду умолк. И именно в эту секунду он понял, что нельзя говорить то, что собрался сказать сейчас, нельзя потому, что ему придется наврать, выдумать то, чего нет, чего он только хочет, чтоб было, хочет со всей силой, на какую способен, хочет даже тогда, когда убежден в обратном. Но… этого нет. Нет! А Николаю надо бросить в лицо то, что есть, то, что он сам, Василий, может потерять в случае чего. А разве можно потерять то, чего не имеешь?.. И все-таки Николай поступает подло, как трус, как собственник, как куркуль какой-то.

Таран перевел дыхание и глухо, с накипевшей злостью сказал:

– Валяй, бригадир, делай, как знаешь. Но нет тебе моего согласия, попомни это.

– Не пугай, – хмуро ответил Николай. – Не из пугливых мы.

И все-таки ему было не по себе. Он догадывался, почему вдруг взорвался Таран, и в душе не мог не согласиться с ним. Да, вообщето Таран, может быть, и прав, но… но пусть он лучше не касается Маши. Однако Николай видел, что и Борис и Илья Куклев – оба они осуждают его. Так еще не бывало в бригаде, к этому Николай не привык.

– Вот что, – решительно вмешался, наконец, Илья Куклев. – Не время тут ссоры разводить. Звать, не звать. Ладно. Обойдемся. О главном сейчас думать надо.

– Нет, почему же? – с вызовом ответил Таран. – В райком, Ане, мы сообщим. А то…

– Ладно, говорю, – угрожающе перебил его Куклев. – О другом договориться надо.

Они снова двинулись по темному тротуару, попыхивая огоньками папирос, непримиренные, только внешне спокойные, сдержанно и уже без прежнего азарта обсуждая план предстоящего дела. Но Николай, как тесно ни шли они, уже почему-то не ощущал плеча идущего рядом.

Недалеко от заводских ворот ребята остановились. Николай сдержанно сказал:

– Значит, завтра. Объявление Борис пишет сейчас, чтоб с утра уже висело. А я – на завод. Наших введу в курс дела. Занятия у них через полчаса кончатся.

Его выслушали молча, не перебивая.

– Да, вот еще что, – строго прибавил Николай. – Ни одна посторонняя душа знать об этом деле не должна. Ясно?

– Убивать будем на месте, – мрачно откликнулся Таран. Грамотные.

Было уже темно, когда Степа Шарунин подошел к своему дому. У ворот на скамейке, как обычно, сидели женщины.

Во дворе к Степе подбежал паренек, который в прошлый раз так неумело ткнул его в бок по приказу Уксуса.

– Пошли. Ждут тебя.

– Я спешу, – хмуро ответил Степа.

Паренек нерешительно посмотрел на него, и Степе вдруг стало страшно.

В глубине двора, около сарая, их поджидали двое. Длинный кадыкастый Уксус, ни слова не говоря, с размаху ударил Степу по лицу.

– За что бьешь?!

– За дело, вошь матросская! – Уксуса всего трясло от ярости. – Опять твоя секция здесь была. Чего вынюхивала? Ну!

– Я почем знаю?..

– А, темнить вздумал? Вешай ему, братва!..

И снова ударил Стену. Но как только замахнулся второй из парней, Уксус неожиданно скомандовал:

– Стоп! Серьезный разговор сейчас будет.

…В ту ночь Степа так и не смог уснуть, полный бессильной злобы и горького презрения к самому себе. Сухими, воспаленными глазами смотрел он, как заползают в комнату бледные клочья рассвета. Плакать он уже больше не мог – слезы кончились.

Рано утром на фасаде нового дома по улице Славы и во дворе, у входа в красный уголок, появились два больших, написанных от руки красной и синей тушью плаката: «Внимание! Сегодня в красном уголке вечер танцев! Играет музыка! Приглашаются все желающие! Начало в 8 ч. веч.».

А за два часа до начала вечера в штабе заводской дружины собралась вся бригада Вехова. Ребята уже успели побывать дома, побриться, переодеться.

Все были в праздничных костюмах, тщательно отглаженных рубашках, с галстуками. Настроение у всех было приподнятое, боевое.

Словно и не было вчерашнего разговора в темноте, после посещения больницы, и ничего не случилось между Николаем и Тараном. Но Николай чувствовал, что все это лишь отошло куда-то на время, притаилось, спряталось перед лицом того важного, трудного и опасного, что ждало их сегодня.

Только Степа Шарунин казался еще молчаливее, чем обычно. На бледном лице его под глазом растекся большой фиолетово-желтый синяк.

– Где это ты раньше времени схлопотал? – изумился Коля Маленький.

– Упал, – хмуро ответил Степа, смотря в сторону.

Таран сокрушенно вздохнул:

– Эх, и падать-то толком не научился. Тоже мне деятель.

В штаб подходили назначенные в этот день на дежурство дружинники. Старик Проскуряков формировал из них пятерки, назначал старших, выдавал красные нарукавные повязки, ставя галочки в списке, затем указывал по висевшей на стене карте маршруты патрулирования.

В это время зашел Чеходар в сопровождении полного, пожилого человека в очках, оказавшегося инструктором райкома партии.

– Вот наш штаб, – Чеходар широким жестом обвел помещение. – Теперь прошу познакомиться.

Он подвел своего спутника к Проскурякову, потом так же уверенно, по-хозяйски продолжал сказывать:

– Каждый день формируем патрули. Вот книга учета, книга задержаний. А сегодня еще одну операцию готовим, особого рода, – он усмехнулся. – Словом, активности нам не занимать.

При этих словах Проскуряков бросил на Чеходара сердитый взгляд, но промолчал.

В это время Коля Маленький ядовито спросил у Бориса Нискина:

– Надеюсь, ты свои шахматы оставил дома, или обыскать тебя?

Тот смерил его презрительным взглядом.

– Я только и ждал твоих руководящих указаний.

Таран взглянул на часы и повернулся к Николаю.

– Слушайте, начальство, – с вызовом сказал он, – не играйте на моих нервах. Меня ждут. Я опаздываю.

– Время еще есть, – как можно спокойнее ответил Николай, хотя задержка начинала беспокоить и его. – Сейчас поторопим.

Он подошел к Проскурякову.

– Дядя Григорий, нам пора. Где люди-то? Еще человек шесть нужно.

Проскуряков сдвинул очки на лоб и возмущенно развел руками.

– Нету! Такая дисциплина у нас. Назначено на сегодня сорок шесть человек, а явилось вот… – он подсчитал галочки в списке, – четырнадцать! Понял, елки зеленые?! – и посмотрел на Чеходара.

Тот нахмурил густые черные брови и со спокойным упреком произнес:

– Неужели нельзя без паники, Григорий Анисимович? В большом да еще новом деле всегда может случиться неувязка, и, обращаясь к инструктору, добавил: – Самая большая дружина в районе, сотни людей.

– Это должны быть надежные люди, – вежливо заметил тот.

– Совершенно справедливо, – подтвердил Чеходар. – Только таких и выбирали. Правильно я говорю, Вехов? – И, не дожидаясь ответа, снова обернулся к инструктору. – А теперь взгляните на эту карту. Здесь все маршруты наших патрулей. Необходимейшая вещь для каждого штаба.

Когда Чеходар отвел своего спутника к висевшей на стене карте района, Николай сказал Проскурякову:

– Может, мы пока одни пойдем? Начинать-то надо вовремя.

– Сколько вы гостей ждете?

– Говорят, человек пять их.

– Ну вот! – Проскуряков досадливо покрутил между пальцами усы. – На каждого такого гостя надо по два хозяина. Непременно наружные посты выставь, чтоб не разбежались в случае чего. И потом не забудь, ножи у них водятся. Тут, брат, мы и так на риск идем.

– Все понятно, дядя Григорий.

– А раз понятно, то обожди еще чуток. Первых, кто придет, вам отдам.

Прошло еще минут пятнадцать, но ни один дружинник больше не появился. Маленькая стрелка часов перешла на семь.

Чеходар, наконец, проводил инструктора и, облегченно вздохнув, вернулся к столу, за которым сидел Проскуряков. Тем временем ребята начали уже все вместе наседать на старого мастера, требуя отпустить их пока одних.

– Пусть идут и начинают, – распорядился Чеходар. – А мы им ребят подошлем. Не срывать же мероприятие в самом деле.

Николай на всякий случай уточнил:

– Человек пять-шесть надо, Алексей Федорович, не меньше.

– Не робей, больше пришлем.

– Робеть не привык, – сухо возразил Николай.

Чеходар усмехнулся.

– Ну, ну, не бычись. Надо понимать шутки.

– Шутки шутками, – сердито проворчал Проскуряков, – а из-за такой дисциплины мы своих людей под удар ставим, вот что я тебе скажу.

– Мне можешь говорить, что хочешь, – Чеходар уже но сдерживал раздражения. – Думаешь, я доволен такой дисциплиной? По при посторонних иногда можно и помолчать. Этот инструктор уже из твоих слов выводы сделал. «Все, – говорит, хорошо, а вот дисциплина из рук вон. Почему вас партком до сих пор не слушал? В других организациях это дело поставлено строже». Видал? Хорошенькую славу мы по твоей милости получим в районе.

– А это уж какую заслужим, такую и получим.

Ребята между тем торопливо направились к выходу. Таран должен был еще зайти в райком за Аней. Остальные направились прямо в красный уголок. Илья Куклев нес патефон с пластинками. Надо было еще успеть повесить новые лозунги и плакаты.

Уходя, Николай подумал, что в одном, пожалуй, Чеходар все-таки прав. Зачем в самом деле надо было начинать при посторонних такой разговор? Но тут мысли его невольно перескочили на события, которые должны были разыграться в красном уголке, и спор в штабе сразу отодвинулся куда-то.

Николай ускорил шаг, догоняя товарищей.

К восьми часам красный уголок наполнился молодежью. Пришло человек двадцать. Кое-кто сначала боязливо оглядывался на входную дверь. Но заиграл патефон, первые пары закружились в вальсе, и настороженность постепенно пропала.

Обещанные Чеходаром дружинники не появлялись. И Николай чувствовал, как злость накипает у него в душе. «Трепачи! Языком только болтать горазды, а как до дела, то их нет! Кажется, придется надеяться только на себя». Обстановка резко осложнялась.

Николай в который уже раз придирчиво огляделся. Все ребята на своих постах. Илья Куклев не отходит от двери, он якобы дежурит у патефона, меняет пластинки. Борис Нискин подпирает стенку около выключателя, не танцует. Плохо! Вон какая-то девушка даже сама его приглашает, а он… да, отказался. Надо подключить к нему Степку, пусть по очереди танцуют. Впрочем, Степка тоже не танцует, он вообще сегодня какой-то странный.

Николай думал обо всем этом, а помимо его воли в голове вертелся один и тот же вопрос: «Придут или нет?.. Придут или…» И это относилось сразу и к дружинникам, которых он так ждал, и особенно к «гостям», ради которых и был организован этот вечер.

И еще, когда среди собравшихся замечал он Аню, не мог не думать Николай о том, что случилось вчера. И тогда помимо воли смутное недовольство собой овладевало им. Что-то не так он решил, не так сделал. А как бы поступила в этом случае сама Маша?

Пошла бы? Наверно… Испугалась бы, но пошла. Ох, как бы трепетало ее сердечко, как бы волновалась она сейчас! И взгляд его опять отыскивал Аню.

Девушку позвали не только для «обстановки». По сигналу Николая она должна незаметно и быстро увести других девушек, а их здесь человек шесть.

Поэтому надо было со всеми познакомиться, не теряя времени. Аня это делала уверенно, энергично и быстро, со смехом и шутками. Незнакомые люди не пугали, наоборот, притягивали ее. Белое в синюю горошину Анино платье мелькало то в одном, то в другом конце комнаты. Вот что значит комсомольский работник, молодежный заводила и вожак!

И снова Николай мысленно сравнивал ее с Машей. Нет, Маша бы так не могла, она робкая.

И услужливая совесть подсказывала: зачем же тогда рисковать, зачем было звать ее сюда? Но мысль эта, казалось бы, вполне здравая, не успокаивала, наоборот, вызывала почему-то досаду. И Николай гнал ее, гнал все мысли, кроме одной, главной: «Придут или не придут?» Но сейчас это уже относилось только к «гостям». Да, да, главное – это они! И они придут. Должны прийти!

А в это время Таран уже кружился с Аней. У них это получалось так красиво, с таким огнем и азартом, что все невольно залюбовались.

– Приз, приз!.. – закричала какая-то девушка, хлопая в ладоши.

Таран был на вершине блаженства. Он почти забыл, где он и зачем, забыл, что еще впереди то главное, ради чего он и пришел сюда. Рядом с ним была Аня, раскрасневшаяся, вся светившаяся радостью. Золотом отливали ее чудесные волосы, серые глаза смотрели на него ласково и задорно, и Таран чувствовал, что теряет голову, а рука, обнимавшая Аню, начинает предательски дрожать. Нет, так хорошо ему не было ни с одной девушкой на свете!