Текст книги "Вечерний круг"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Через три минуты после телефонного звонка Эдик появился в комнате Виталия, потный, запыхавшийся, и с порога объявил:

– У меня ровно сорок минут. Излагай, чего у тебя там.

– Излагаю, – так же деловито ответил Виталий. – Первое. Прошу записать. В воскресенье, в девятнадцать часов, обязан быть у нас. Светка печёт пирог, Анна Михайловна делает твой любимый салат. Будут мои. И ещё давний мой друг по армии, парашютист и хитрец, он тебе понравится.

– Друзья моих друзей – мои друзья, ты же знаешь. Но… – Эдик сладострастно зажмурился, – будут ещё, полагаю, и пирожки с картошкой и луком. В Елене Георгиевне я уверен.

– Правильно делаешь. Записал?

– Такие приглашения не забываются, дорогой. Вино моё, имей в виду.

– Ладно, – кивнул Виталий и, не переводя дыхания, продолжал: – Теперь второе. В парке есть некие заграничные аттракционы, ты их видел?

– Это, дорогой, не криминогенные объекты, – небрежно махнул рукой Эдик.

– А вот ты послушай.

Виталий сумел всё рассказать, как отметил Эдик, за какие-нибудь восемь минут, и на обсуждение, таким образом, осталось целых полчаса.

– Следили, значит? – с интересом переспросил Эдик. – И за Петром, и за тобой? Так-так-так… Помнится, года два назад было дело, тоже с аттракционами, в другом, правда, парке. Там крутили «вертушку».

– Это что такое?

– Элементарная вещь. Передавали использованные билеты обратно в кассу. И снова их продавали. В конце смены образовывались излишки денег. Их делили.

– Возможно, и тут так.

– Надо посмотреть.

– Так вот, видишь? Не дают посмотреть.

– Ну-ну. Что значит «не дают»? Надо, дорогой, уметь смотреть. А вы же не смотрели, вы просто «лупили зенки», – покровительственным тоном произнёс Эдик.

– Что ж, маэстро, посмотрите сами.

– И посмотрю. Даже любопытно.

– Когда соизволите?

– Когда? – Эдик взглянул на часы. – Сейчас семнадцать двадцать пять. Так-так… – Он что-то подсчитал про себя и объявил важно: – В девятнадцать буду там. Они ещё работают, ты говоришь, эти… «станки»?

– Это не станки, а…

– Знаю, знаю. А вот по-ихнему – «станки», обратил внимание? Причём печатные.

– Обратил, конечно.

– Ну вот. Так в девятнадцать они ещё работают?

– Они, кажется, до ночи работают.

– Ещё бы! Впрочем, поглядим, поглядим, – тоном профессора, которого приглашают на важную консультацию, произнёс Эдик.

– Будем бесконечно признательны, – в тон ему ответил Виталий. – Ждём с нетерпением ваше заключение. И больше я вас не задерживаю.

– Ого! – Эдик взглянул на часы. – Можно и потрепаться семь минут.

Эти приятные минуты промелькнули незаметно, и Эдик исчез.

На следующее утро Виталий приехал на работу, как всегда, к десяти, несмотря на субботний день. И несмотря на этот день, застал на работе следователя, который принял к производству дело Витьки Короткова. Следователем этим был Володя Фролов, давний приятель Виталия.

При звуке раскрываемой двери он поднял голову, узнал Виталия и, улыбаясь, приподнялся, чтобы пожать приятелю руку, потом снова опустился в кресло и, сняв очки, довольным тоном произнёс:

– А ещё говорят, нет телепатии. Я тебя только что мысленно призывал.

– Совершенно явственно уловил, – согласился Виталий. – Что же тебе от меня надо?

Фролов устало вздохнул.

– Поручение хочу тебе дать. Допроси-ка ещё раз этого стервеца Короткова. Ни с кем другим он разговаривать не желает. Как пень, понимаешь, молчит. Час молчит, два. А я уговариваю, я доказываю, я нервы расходую. А ему, видите ли, подавай Лосева. Такой, видите ли, незаменимый, исключительный Лосев объявился.

– Ну, и подай ему Лосева, что тебе стоит!

– Вот я и подаю.

– С одним условием.

– Какое ещё условие?

– Сначала к нему придёт его бывший тренер. Разреши свидание?

– Какой ещё тренер, откуда ты его выкопал?

– Это уже отдельная история. Ты пока разреши. Он скоро придёт.

– Так ведь нельзя пока свидания, ты же знаешь.

– Это тот случай, когда свидание необходимо. Для дела. Веришь мне?

– Верю, конечно. Но…

– Слушай, Фролов, – сердито сказал Виталий. – Я всё равно добьюсь. Только лишнее время отберу у тебя, у себя, у начальства. И всем нервы попорчу. Лучше уж сам разреши.

– Чёрт с тобой, разрешаю. Когда допрос проведёшь?

– Сразу после свидания. Для допроса вызову. Понял ты меня? – улыбнулся Виталий.

– Ну-ну. Даже интересно, как этот пень заговорит человеческим голосом.

– Это, мой милый, не пень, – невольно подражая интонации Кузьмича, возразил Виталий. – Это ещё недавно был вполне хороший парень и футболист, между прочим.

– Ага, вполне хороший парень был, конечно, – саркастически передразнил Фролов. – Если бы на месте Шухмина кто ещё оказался, то вполне возможно, что этот хороший парень стал бы убийцей.

– Я же говорю «недавно был». А потом случилась трагедия, Володя. Обычная человеческая трагедия.

– Ишь ты!

– С Витькой именно так всё и было. Вот я и хочу кое-что исправить.

– Для этого тебе и тренер понадобился?

– Во-во. Он, понимаешь, обещал мне свою ошибку исправить. Серьёзную педагогическую ошибку. Мы уже договорились.

– Поздно он спохватился, – сердито заметил Фролов.

– Такие ошибки исправлять никогда не поздно. Трудно – это да. Но не поздно. Пока человек дышит, думает, чувствует…

Фролов внимательно посмотрел на. Виталия.

– Ты мне потом всё подробно расскажешь, ладно?

– Конечно, расскажу.

На том они и расстались.

Виталий поспешил к себе.

А вскоре пришёл Соколов, сосредоточенный и задумчивый. Он рассеянно поздоровался с Виталием и, опустившись на стул, нетерпеливо спросил:

– Где Коротков?

– Виктор здесь, – подчёркнуто спокойно ответил Виталий. – Сейчас я велю его привести и оставлю вас одних.

Он повернулся к телефону и, набрав короткий номер, отдал распоряжение.

Через несколько минут в дверь постучали, и на пороге в сопровождении конвойного милиционера появился Витька. Виталий не видел его три дня. За это время парень разительно изменился. Тёмные круги под запавшими глазами, тоскливый, затравленный взгляд, щетина на осунувшемся лице, серая куртка на молнии измята, свалявшиеся волосы на голове торчат в разные стороны.

– Здравствуй, Витя, – сказал Виталий. – Садись.

– Здравствуй, Виктор, – как эхо повторил за ним Соколов.

Но ошеломлённый Витька продолжал стоять на пороге, всё ещё заложив руки за спину, уголки рта его нервно подёргивались. Он смотрел на Соколова.

– А вы-то чего тут? – грубо спросил он. – На тренировку звать пришли? Теперь они вон меня тренируют, – и кивнул на Виталия.

– Мне надо с тобой поговорить, Коротков, – деловито и сухо сказал Соколов. – И побыстрей садись, пожалуйста.

Виталий про себя порадовался: кажется, Соколов нашёл верный тон. Очевидно, этот тон был привычен для его подопечных. Потому что Витька смолчал и послушно опустился на стул.

– Я вас оставлю, – сказал Виталий, поднимаясь. – На полчаса, Василий Павлович, больше не могу.

– Нам хватит, – коротко ответил Соколов.

Виталий вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Полчаса он бродил по коридорам, заходил в чужие кабинеты, нервничал и не мог собраться с мыслями, когда его о чём-нибудь спрашивали. Потом он забрёл в буфет и машинально выпил там бутылку кефира.

Ровно через полчаса он вернулся в свою комнату.

На костистом, морщинистом лице Соколова он прочёл усталость и раздражение, на лице Витьки злое упрямство. Видимо, разговор не получился. Расчёт Виталия обернулся просчётом. И Виталий почувствовал вдруг тоже усталость.

– Всё, – как можно спокойнее сказал он. – Спасибо, Василий Павлович.

Тот молча поднялся со своего места, дал Виталию пропуск для отметки и напоследок сухо сказал Витьке:

– До свидания, Коротков. На суд я приду.

«Ага, – подумал Виталий. – Возможно, не всё так уж плохо».

Когда Соколов вышел, он сказал:

– А теперь, Витя, проведём официальный допрос по поручению следователя. Согласен?

– Валяйте, если надо.

– Будешь говорить?

– Это смотря чего.

– Всё, о чём спрошу.

– Во всём только богу исповедуются. А его нет, говорят.

– Вот я на его месте и буду.

– А он ещё и грехи отпускает. И ты тоже? – Витька криво усмехнулся.

– Отпустить не могу. Могу только помочь замолить.

– Я ваши молитвы знаю. Признавайся во всём, и точка.

– А зачем нам твои признания, как думаешь?

– Ну… как зачем? Чтобы дело раскрыть.

– Какое дело? Больше того, что уже раскрыто, за тобой ничего нет. А в том, что раскрыто, признаний твоих не требуется. Сам понимаешь. Сейчас дело в другом, Витя. Сейчас надо думать, как наказание твоё, справедливое наказание, смягчить. И не только в том смысле, чтобы уменьшить. А ещё и в том, чтобы легче тебе его перенести. А переносить его будет тем легче, чем спокойнее, увереннее будет у тебя на душе.

– Ты за мою душу не волнуйся, – хмуро ответил Витька и в свою очередь спросил: – Это ты Василия Павловича сюда зазвал?

– Ну, я.

– А зачем?

– Он мне интересную вещь про тебя сказал. Вот я и попросил, чтобы он тебе её повторил. А то ты мне не поверишь.

– А ему, думаешь, поверю? Да если мне только, скажем, два года просидеть, – при этом голос Витьки невольно дрогнул, – то и тогда из меня потом такой же игрок, как из мартышки. Что я, не знаю?

– Это как сказать, – возразил Виталий. – Если человек без обеих ног мог лётчиком, асом стать, если спортсмен, переломав в аварии руки и ноги, смог – тоже, кстати, через два года – новые рекорды ставить, то чего ты-то скулишь? Сейчас, Витя, не скулить, сейчас чётко понять надо, что следует делать.

– А что делать?

– Я сказал: уменьшать срок и достойно его вынести. А для этого надо не просто о свободе мечтать. Волк, когда его поймают, тоже о свободе мечтает. А тебе надо иметь реальную и светлую цель. Вот так я считаю.

– Нет у меня такой цели, брось крутить, – отрезал Витька и даже отвернулся.

– Нет? – переспросил Виталий. – Давай поглядим. Только для начала условимся: что есть главная цель для каждого человека вообще? Если он, конечно, человек, а не тряпка половая, о которую все ноги вытирают. Вроде, скажем, Володьки-Дачника.

– Ты откуда его…

– Знаю его, знаю, – махнул рукой Виталий. – Я теперь много чего знаю. Увидишь.

– Не всё ты знаешь. Володька-Дачник, чтоб ты ещё знал, – запальчиво произнёс Витька, – тоже человек, хоть и алкаш.

Виталий вздохнул.

– Далеко он от человека ушёл, Витя. У него уже нет главной цели. А главная цель у человека – счастье. И у тебя оно может быть.

– Это слово только в газетах пишут, а я их не читаю, – насмешливо возразил Витька. – И потому слова этого не знаю.

– А я тебя счастливым видел…

– Где ж это, интересно?

– На фотографии. Со всей командой, перед кубком.

– Ты что, – нахмурился Витька, – дома у меня был?

– Был.

– И мать видел?

– Видел, конечно. А ты ту фотографию помнишь?

– Ясное дело, помню.

– Вот что такое счастье, Витя. И заметь, если бы вам этот кубок просто с неба упал, ну, подарил кто-нибудь, а не взяли бы вы его в трудной борьбе, никакого счастья, никакой особой радости не было бы. Ну, упал с неба и упал. Хорошо, что не разбился. Матери можно отдать, чтоб цветы туда ставила. А вот борьба и победа дали счастье. Верно я говорю или нет?

– Похоже. А ещё ты кого дома видел?

– Ляльку.

– Про меня спрашивала?

– Конечно. Но я ей сказал, что не знаю, где ты.

– Как она там?

– Ты лучше меня знаешь это. При мне она твоё варенье лопала. Так мне и доложила: «Это Витька мне купил». Да, Вить, о ней тоже подумать надо.

– Что толку у вас тут думать!

– Самое время. Ведь пока с Гошкой по парку таскался да водку глотал, думать было некогда. Плохо ведь Ляльке дома-то, согласен?

– Что ж я отсюда сделать могу? – сквозь зубы процедил Витька.

– А ты что-нибудь раньше сделал? Ты ведь и не задумывался раньше над Лялькиной жизнью. А сейчас вот задумался. Уже дело. Но за Ляльку бороться надо. Чтобы стало ей хорошо. Бороться побольше, чем за кубок. И победа тут тоже для тебя радостью будет. Разве нет? Если не чужие люди, а ты сам Лялькину судьбу устроишь. Вот тебе и ещё счастье. И тоже не последнее.

– И так больно много, – усмехнулся Витька.

– А всё-таки главная победа будет над самим собой. Очень я верю. Большая эта победа гордость в человека вселяет, много добавляет сил и уверенности. Но это ещё впереди. Сейчас ты это понять до конца не сможешь.

– Что ж, я, по-твоему, чурка?

– Чурка не чурка, а мозги пока в тумане.

Незаметно Виталий втянул Витьку в разговор, который ему сейчас больше всего был нужен, на который он внутренне, подсознательно был уже настроен, к которому страстно тянулся сейчас, после этих дней, проведённых в неволе, первых, отчаянных, страшных дней, когда всё, кажется, с грохотом рушится для тебя, всё, всё вокруг, и впереди только дым и развалины и неизвестно, зачем дальше жить. В этот час разговор о собственной жизни, за которую человек всё равно инстинктивно цепляется, как бы всё безнадёжно и страшно ни было впереди, разговор, в котором мелькает надежда, пусть самая маленькая, самая далёкая, такой разговор в этот тяжкий час необходим человеку.

– Уж какие мозги есть, с теми и жить буду, – чуть заносчиво ответил Витька, неосознанно стремясь вызвать Виталия на спор, заставить его опровергнуть эти слова. Витьке хотелось, чтобы Лосев сказал что-то в его пользу, в утешение ему и тем хоть как-то его ободрил.

И в этот момент Виталий каким-то натянутым до предела нервом уловил эту Витькину надежду, эту немую его просьбу, что ли.

– Мозги-то у тебя неплохие, их только проветрить надо, – сказал он. – Вот ты говоришь, Володька-Дачник не окончательно пропащий человек. Если ты о нём так говоришь, что же тогда о тебе самом сказать?

– Это уж тебе виднее, – усмехнулся Витька, внешне чрезвычайно небрежно.

– И Гошка, по-твоему, не пропащий?

– От этого одна вонь. Стрелять таких надо.

– Стрелять никого не надо, Витя. Никого. Чтобы другим пример не давать и чтобы себя самого в конце концов не изуродовать. Это тебе не война и не защита Родины.

– А я говорю, стрелять его! – со злостью повторил Витька.

– Да что ты против него такого имеешь? – удивился Виталий. – Неужели только за то, что он удрал, когда тебя взяли?

– Мало, да?

– Мало. Для такой злости, как у тебя. Ты ему лучше спасибо скажи. Может, останься он, и не взяли бы тебя. И разговора у нас с тобой такого не было бы. А главное, не задумался бы ты над своей жизнью и над чужой.

– Ну ты даёшь! – даже присвистнул Витька. – Вот выйду, я ему, гаду, спасибо скажу. Увидит тогда.

Теперь уже усмехнулся Виталий.

– Вот тебе, Витя, и ответ на твой вопрос.

– Какой ещё?

– Да насчёт чурки.

– И пусть.

– Нет, не пусть. Я тебе ещё раз повторяю: не чурка ты, но мозги тебе надо непременно проветрить. Хочешь ещё доказательство?

– Ну.

– Помнишь, я тебе сказал, что больше того, что уже раскрыто, за тобой ничего нет? Так вот, больше нет, а меньше есть, Витя. Но это уже других тоже касается, не одного тебя. И я считаю, что во всём должна быть справедливость. Так вот, по справедливости Борода, допустим, должен тоже своё получить. За «станок». Верно?

– Это ты всё откуда же выкопал? – изумился Витька, на миг теряя свою напускную сдержанность, и даже по-мальчишечьи приоткрыл рот.

– На набережной в парке копал, – улыбнулся Виталий. – Ох, богатые там залежи, я тебе скажу. Не поверишь даже.

– Это я-то не поверю? – снисходительно усмехнулся Витька.

– Ты из себя большого деятеля не строй. Ты шавкой был, шестёркой, а они козырные тузы в той игре, что Борода, что Вадим Александрович.

– Ты даёшь! – удивлённо и растерянно повторил Витька.

– Ошибаюсь?

– Допустим, что нет.

– То-то. За мной, между прочим, тоже от аттракционов пошли, когда я там «зенки пялил». Гошка опять пошёл и этот, толстый. Жора, что ли?

– Жопа.

– Ну, по-человечески Жора. Вот тут мы и познакомились. Вот тут мне Гошка и показал Бороду, Вадима Александровича и ещё третьего, как его?

– Гороха?

– Во-во. Бориса Егоровича. Они за своим столиком в тот вечер сидели.

– Да ни хрена Гошка не знает, – пренебрежительно махнул рукой Витька. – Что велят, то и делает. И своё получает, ясное дело. В охране он. Контрнаблюдение, как Горох говорит.

– И ты там числился?

– И я. А как «станок» печатает, это мы не знаем.

– А кто же знает?

– Кто придумал.

– Борода?

– Ну.

– А за что ты его сволочью назвал там, на фотографии?

– За дело.

– И все его так?

– Ага.

– И Гошка?

– Этот больше всех. – Витька недобро усмехнулся.

– Почему?

– У него спроси.

– А всё-таки?

– Гошка всем заливал, что с дочкой Бороды крутит. А Володька-Дачник рассказал, что она его с лестницы спустила, когда полез. И Борода прогнать грозил. Гошка, понятно, хвост поджал, но сам кое-чего задумал.

– Чего же?

– Не знаю. Но при случае продаст он Бороду, точно тебе говорю.

– Так, сам же говоришь, он ничего не знает. Чем же торговать?

– Для такого случая узнает.

– А ты не считаешь, что Борода своё получить должен?

– С меня ему получать нечего…

– Плохо, если так думаешь. Выходит, если он тебе хрусты давал, то уже купил тебя со всеми потрохами, так, что ли?

– А больше он мне ничего не делал.

– А другим? Ведь на каком-то обмане его «станок» работает, верно?

– Кто его знает!

– Кто же знает, кроме тех троих?

– Кто? – Витька посмотрел на потолок. – Ты у Майки спроси, кассирши.

– А кто она такая, чтобы знать?

– Майка-то? – усмехнулся Витька. – Да ты на неё посмотри сначала.

– И что?

– А то. Борода её недавно Вадику, говорят, отдал. В карты проиграл.

– Да ты что?

– У них так, – широко улыбнулся Витька. – Феодализм. И потом, – многозначительно добавил он, – через неё все деньги идут. Касса. Понимать надо.

– Понимаю.

– Слушай, – неожиданно спросил Витька. – А ты все там фотографии у меня разглядел?

– Все.

– И Катьку видел?

– Видел. Чёрной рамке только удивился. Думал, умерла. Но Лялька сказала…

Разговор незаметно ушёл в сторону. И Виталий был даже этому рад. От той опасной темы следовало чуточку передохнуть. И кроме того, Витька вдруг открывался ему новой своей стороной.

– Я почему на ней крест поставил, – говорил он. – Потому что я во всём верность требую до последней точки. Вот у нас в команде так было, у Василия Павловича. Все, как один, друг за друга. И с девчонками я тоже так. Я тебе скажу, между нами, конечно. Любовь я уважаю. Во! – Он зацепил ногтем за передние зубы и громко щёлкнул, потом вдруг неожиданно заключил: – А Гошку за это убить мало.

– Скор ты больно насчёт убить. Я вот полагаю, когда дадим Гошке подумать, он тоже кое-что склеить захочет в своей жизни.

– Жди!

– Думаю, дождусь. Что Гошка! И не такие, как он, задумываться иной раз начинали. Вот, к примеру, возьми… Ну, скажем, тот же Горох разве не задумается, когда время придёт, когда подопрёт его?

– Ему Нинка задуматься не даст.

– Это кто такая?

– Жинка его. Он её тоже в кассирши определил. Ну, зверюга, я тебе скажу, – убеждённо тряхнул головой Витька. – Вообще-то бабы вроде потише мужиков, это факт. Но уж ежели какая из них звереет или бесстыжей становится, то любого мужика перешибёт.

– Так и эта Нинка?

– Во-во. Её даже Борода боится.

– И Вадик?

– И Вадик. Он даже побольше.

– Может, она и имеет больше их?

– Не. Дело в их руках.

– Что же всё-таки за дело, а, Витя?

Вопрос этот вырвался у Виталия невольно.

– Кто его знает! – сухо ответил Витька. – Меня не касается.

– Ну ладно. Хватит, пожалуй, на сегодня, – объявил Виталий и, вздохнув, добавил: – Эх, Витя, ничего ты мне под протокол не сообщил. Ну хотя бы обещай одно: не молчи ты, как пень, когда тебя следователь Фролов допрашивать будет. Не порть ты себе картину.

– Что тебе сказал, ему не скажу, – упрямо мотнул головой Витька.

– Да ты про себя, про одного себя говори. Какие тут секреты?

– Секреты не секреты, а выворачиваться не желаю.

– И не выворачивайся. Только по фактам говори.

– Ладно, – снисходительно кивнул Витька. – Для тебя уж так и быть.

Виталий сухо возразил:

– Ты одолжений не делай. Тебе это нужнее всех, запомни.

– Ладно, ладно, – поспешно и примирительно повторил Витька.

На этом они и расстались. Конвой увёл арестованного.

Виталий задумчиво прошёлся по комнате, на ходу с силой покрутив руками, и даже сделал несколько резких прыжков.

«Чёрт возьми, ну что за работа! – досадливо думал он, снова принимаясь шагать по комнате. – Ведь как у других? Суббота, воскресенье – их. Делай, что хочешь, и поезжай, куда хочешь. В другие дни свои восемь часов отработали – всё, домой до завтра. И спокойная ночь впереди. А тут? Хоть и ничего не случается, всё равно спишь вполуха, ведь в любой час тебя могут вызвать, если что. И ведь никто на аркане сюда не тянул, сам пошёл, дурацких книжек начитался, эдаким романтиком был. Ах, уголовный розыск – бух-бух-бух!.. А ведь мог бы после института вполне солидно распределиться. Ну, допустим…» И Виталий принялся досадливо перебирать в памяти все спокойные, достойные, сытные места, куда бы он мог устроиться, куда его даже звали. А если бы ещё знакомства подключить! У одного только отца какие связи! Кого он только не лечил, не консультировал! Сейчас для врачей чего хочешь сделают. Отцу только словечко бы сказать, кому надо… В конце концов Виталий домечтался до того, что самому стало противно. Устал он, здорово устал, вот и всё.

…Парк уже изрядно надоел Виталию со всеми своими фонтанами, лозунгами, аттракционами, танцплощадками и толпами гуляющих. В потемневшем небе вспыхивали, кружились, сияли разноцветные огни. Отовсюду доносилась музыка, казалось, ею был перенасыщен весь парк. Кругом слышались оживлённые возгласы, смех, чей-то свист. В толпе сновали стайки мальчишек.

Виталий прошёл знакомым путём на набережную.

Неожиданно из толпы выскочил Гошка и, подбежав, торопливо сказал:

– Айн момент – и я тут, понял? Можешь торчать пока спокойно, не тронут.

– А кому я нужен? – пожал плечами Виталий.

– Ха! Не смеши мои ботинки, детка! Ну, привет!

И Гошка снова исчез.

Виталий стал внимательно приглядываться к окружающим. Неужели он не сможет ничего заметить в этой людской круговерти? Ведь некий «станок» продолжает «печатать». И кассы, кстати, ещё работают. В одной из них – красавица Майка, которую даже проигрывают в карты, а в другой – зверюга Нинка. М-да.

А спустя несколько минут перед Виталием снова возник Гошка и возбуждённо спросил, бегая глазами по сторонам:

– Ну что, двинули?

– Слышь, – сказал Виталий. – Хороша тут одна девушка у вас.

– Майка-то? – безошибочно определил Гошка. – Хошь, познакомлю?

– А удобно?

– Ха! С ней чего хошь удобно. Только с собой её сейчас не брать. – Гошка многозначительно поднял палец. – Она с ума сойдёт, если я буду, учти.

– Ладно. Не возьмём.

Гошка огляделся. Кассы уже закрылись, возле них никого не было.

– Айн момент, – бросил Гошка и торопливо направился к одному из аттракционов.

Вернулся он быстро. Рядом с ним шла невысокая девушка в лёгком пальто, чётко обрисовывавшем её стройную фигуру. Тёмные волосы были модно подстрижены, чёлка наползала на глаза. Тонкое лицо выглядело в полумраке бледным и усталым.

– Познакомься, Маечка, – выламываясь, сказал Гошка. – Мой закадычный кореш. Как тебя увидел, так покоя лишился. «Познакомь да познакомь». Ну, я что же… я человек добрый. Для кореша всё. Ты уж меня… это самое…

К своему удивлению, Виталий уловил какие-то заискивающие нотки в его голосе.

Девушка небрежно снизу вверх оглядела Виталия и пожала плечами.

– Ну, длинный. А ещё чего?

– Молодой и красивый, – со смешком добавил Гошка.

– Молодые сейчас на одну зарплату живут. Чего у них, может, и много, а вот тут ещё не хватает. – Она постучала согнутым пальчиком по лбу. – Тебя как зовут?

– Виталий. А тебя?

– Уже знаешь. И где ты трубишь?

– Далеко.

– Шустришь, вроде нашего Гошеньки?

– С первой встречи, Маечка, говорить о работе не принято, – усмехнулся Виталий. – Если подружимся, всё узнаешь.

– Ну и что? Попробуем подружиться. Запиши телефон. А здесь ко мне больше не подходи.

– Это почему?

– Глаз много. А я не люблю на людях. Так что звони. Утром лови, до девяти. Пока я в постельке. – Она коротко рассмеялась.

– Понятно, Маечка. Будь спокойна, поймаю.

– А я пока спокойна, не загорелась. Ты не думай.

– А как сегодня? – на всякий случай выразил нетерпение Виталий.

– Ты, мальчик, не торопи ночь. Сегодня я занята. Гоша, такси мне сейчас найдёшь, – повелительным тоном сказала Майя.

– Сей момент, – обрадованно и по-прежнему чуть заискивающе отозвался Гошка.

– Ну, так пошли, мальчики.

Втроём они направились к выходу из парка.

«Однако эта деловая Маечка быстро пошла на дружбу», – отметил про себя Виталий.

Гошка подогнал такси мгновенно, так что Виталий не успел сказать Майе и двух слов.

Когда девушка уехала, Гошка нетерпеливо спросил:

– А нам куда?

– А нам недалеко.

И они двинулись в сторону большой, залитой огнями площади.

У Виталия уже довольно давно появилось в городе два-три надёжных места, где он мог спокойно встретиться с кем угодно, где его знали и он мог быть уверен, что встречи его пройдут незаметно для окружающих и будут обставлены как надо. Одним из таких мест была скромная «Блинная» возле той самой площади.

Оглядев с презрением её скромный фасад, Гошка насмешливо присвистнул:

– Длинный, куда это ты меня приволок? Здесь одни мыши крупу жуют.

– Не суди, Гоша, по виду. За ним иной раз ой-ой чего прячется. Заходи.

Уже через полчаса, сидя в маленьком закутке возле общего зала и жадно уплетая тонкие, хрустящие блины с различной, вполне приемлемой закуской и проглотив уже третью рюмку водки, Гошка, отдуваясь, сказал:

– Ну, ты, Длинный, тоже даёшь. И место же выбрал, ёшь твою корень.

– А что?

– Знаем что, – хитро подмигнул Гошка. – Не пальцем учены.

– А тебе, Гоша, не приходила мысль поменять работу? – сочувственным тоном поинтересовался Виталий. – Не жарко тебе на ней стало, не припекает зад-то?

Вопрос этот Виталий задал, когда Гошка достиг того состояния, когда потребность излить душу становится уже невыносимой.

– Я тебе так, Длинный, скажу. Всё бы ничего, но братан в печёнку залез. Бросай да бросай. Ко мне на завод иди. А мне его завод во как нужен! – Гошка провёл ребром ладони по горлу. – Ну а вокруг, конечно, палёным запахло.

– Это как понять?

– А так. Первое, значит, это братан, ёшь твою корень, чего-то, видать, дознался. Тюрягой грозит. Второе, парень один пропал. Хрен его знает, где он.

– У Бороды спроси.

– Да пошёл он на хрен, Борода. Я его, жабу, ещё и не так подставлю. Вот он у меня где. – Гошка сжал кулак. – Захочу, так он знаешь куда запылит?

– А Борода-то знает, где он у тебя? – насмешливо осведомился Виталий.

– Раньше времени ему знать про то незачем. Что сделали у него, это так, начало только, – мстительно ухмыльнулся Гошка. – Я его всего закопаю. Погоди.

– Ты зря не свисти, – махнул рукой Виталий. – Про Бороду надо знать только одно, чтобы его закопать: как он «станок» крутит. А это тебе знать не положено.

– Кое-что знаем, – обещающе кивнул Гошка, уплетая блины.

– А сам ты, Гоша, что думаешь делать? Всю жизнь шестёркой не пробегаешь.

– А чего мне думать? За меня вон братан думает. У него думалка знаешь какая!

– Чужим умом жить – всё равно что чужими ногами ходить. Хуже нет.

– Плевать. Мне сейчас во как хорошо, понял?

– А братану за тебя плохо не будет?

– Иди ты на хрен! – обозлился наконец Гошка.

Виталий покачал головой.

– Эх, Гоша! Я тебе одно предложение хотел сделать. Но тут надо своей головой работать. А у тебя, видать, чурка вместо головы.

– Но, ты! Больно длинный. Я тебя покороче сделаю, – Гошка продолжал пьяно злиться. – Ишь! Один с одной стороны, другой с другой. А я не желаю, понял?!

– Значит, работкой доволен? – усмехнулся Виталий. – И дальше шестерить у Бороды будешь? Ну, валяй, валяй, Горшок. Каждому, конечно, своё.

– Да что ты ко мне прицепился?

– Я-то? Да показалось мне, что ты стоишь чего-то.

– Я, брат ты мой, ого сколько стою, не купишь.

– Это пусть тебя Борода покупает или Горох, а то и сам Вадим Саныч. Сколько они за тебя дадут, как думаешь?

– Сколько запрошу. Свобода им, так и так, дороже.

– Ох, куда занёсся! Здоров ты, Гошка, брехать, я смотрю. А, между прочим, с ними пойдёшь, если что. Разве только поменьше спрос будет. Но я тебе так скажу. И пятнадцать суток, допустим, под замком – и то хреново, сам знаешь. А тут суд светит. Тебе отломится двадцать пять по пятнадцать – зачешешься. Да нет. Ещё больше. Столько ты никогда не сидел. А ведь сам говоришь, дымится вокруг. Тогда чего ты ждёшь, скажи, а?

– Слышь, – помедлив, сказал Гошка, и голубые глаза его стали задумчивыми, он даже есть перестал: – Ты чего предлагаешь?

– Беги, Гоша. Без оглядки беги.

– А куда?

– Не ко мне, так к братану.

– А к тебе куда?

– Ко мне далеко, сам не добежишь.

– Эх, был бы Витька! – мечтательно произнёс Гошка.

– Это который пропал?

– Ага.

– Ну и что было бы?

– Вдвоём мы куда хошь закатились бы. Во парень!

– Сидит же твой Витька, сам знаешь.

Гошка насторожённо посмотрел на Виталия, и как будто даже меньше хмеля стало в его пустых глазах.

– А ты почём знаешь?

– Ха! Каждая собака в парке про то брешет. Что-то не к добру тебя к Витьке потянуло.

Закусив, Гошка вздохнул:

– Убегу. Ей-богу, убегу. Увидишь. И где-нибудь башку разобью.

– Это ещё зачем?

– А затем, что не пристану я уже ни к какой другой жизни.

– Не зарекайся. Не такие приставали. Битые-перебитые – и то… А ты ещё свеженький, молодой, необстрелянный, тебе просто.

– Не пристану, точно говорю. – Гошка печально покачал головой. – Ты, ёшь твою корень, парень, видать, стоящий. Вот я почему-то верю тебе, понял? И не потому, что выпил. Я ведро выпью, а никому не поверю. А тебе вот верю. Потому и говорю: убегу. Пусть они тут сами всё своё дерьмо расхлёбывают.

Злость опять переполнила его.

– Захлебнутся, – усмехнулся Виталий.

– Точно, ёшь их корень. Но у них, зараз, всё повыковыривать надо, голенькими чтоб побегали. У Бороды вот уже поковыряли, – злорадно сказал Гошка. – Но много чего ещё осталось. Не хошь ковырнуть? Я и тебе адресок дам. У него всё сверху выставлено, как в музее. А вот у Вадим Саныча нет, у него всё у матери, в Воронеже. А у Гороха – Нинка казначей. Во где ничего не найдёшь, у змеи этой.

– А Горох чем у них ведает?

– Горох людей ищет. Или убирает, если что.

– А как это он убирает?

– Так и убирает. Присылают нам иной раз кого, вкалывать. А не каждый подходит-то. Другой поглядит-поглядит кругом – и жить с нами отказывается. – Гошка пьяно ухмыльнулся. – Хорошо, если сам уйдёт. А то ведь иной нас норовить вытурить. Ну, тут уж извини-подвинься. Горох ему хлебало заткнёт.

– И крови не боится? – недоверчиво спросил Виталий.

– Как дело пойдёт, а то и на нож поставит.

– Ладно тебе брехать-то.

– Брешут псы. А я точно тебе говорю.

– И кого, к примеру, он хоть раз на нож поставил? – насмешливо спросил Виталий, делая вид, что не верит ни одному Гошкиному слову.

– Кого? – азартно переспросил оскорблённый Гошка. – Да хоть этого… Как его?.. Он, говорят, уже бумагу накатал. Но передать не успел. У Гороха нюх собачий. Учуял.