Текст книги "Вечерний круг"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

И Виталий понял, что такой тон она усвоила в отношении вообще всех мужчин, обычных своих поклонников, и это означало, что она своего нового знакомого из этого ряда никак не выделяет.

– Давай, – послушно согласился Виталий.

Как ни странно, в небольшом зале нашёлся свободный столик, один-единственный. Они расположились за ним, и Виталий сделал заказ подбежавшему официанту. Его услужливость показалась даже подозрительной.

– У тебя в Москве кто есть? – спросила Майка.

– Мать, отец.

– А жена?

– Жена тоже, – неохотно признался Виталий.

– Во. Хоть смелости хватило сказать, – одобрительно отозвалась Майка. – А то все, как есть, холостые получаются. Смех просто. А деньги к тебе откуда идут?

– С зарплаты.

– Но-но, не свисти. Для академика ты ещё плешью не вышел. А больше никто на зарплату не живёт. Эх, мне бы хоть какого академика, я бы из него конфетку сделала. Из самого даже завалящего. Они же все жизни не знают.

Виталий рассмеялся.

– Ты одну жизнь знаешь, а они другую.

– А ты третью? – прищурилась Майка.

– Я ещё твоей не знаю, может, у нас и одинаковые.

– Эх, мальчишечка! – вздохнула Майка. – Мою жизнь лучше не знать.

– Это почему?

– Тяжёлая у меня жизнь. А уж работа… хуже, чем в Антарктике, ей-богу. Не поверишь.

– А жизнь-то чем тяжёлая? Небось от мужиков отбоя нет. Чем плохо-то?

– Да какое от вас счастье? Горе от вас одно и волнение. – В тоне Майки прозвучала искренняя горечь.

– Ты, может, влюблена по-серьёзному? – спросил Виталий.

– А что, нам не разрешается? Нахальство – второе счастье.

– Разрешается всем, не у всех получается, – серьёзно ответил Виталий. – Для этого самому преданным надо быть.

– Думаешь, я не могу быть преданной?

– А есть такой человек, кому ты предана?

– Есть-то есть, – вздохнула Майка. – Да тоже женатик. Преданность у него не в том месте. Да и вообще… – Она махнула рукой.

«Она влюблена в Горохова, – подумал Виталий. – Конечно, влюблена. А тот…» И неожиданная догадка мелькнула у него.

– Преданность надо на деле проверять, я считаю, – сказал он.

– За вами углядишь, как же!

– Ну, у тебя глаз намётанный. И от любви небось голову уже не теряешь.

– А раньше, по-твоему, теряла, так, что ли?

– Все раньше теряли.

– Это точно, – снова вздохнула Майка. – И я теряла. Забыла уж, правда, когда.

Очень, видно, неспокойно было у неё на душе, и разговор повернулся вдруг так, что она невольно утеряла напускную весёлость. Странный какой-то парень попался ей, с ним почему-то хотелось быть откровенной. И Майке пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поддаться этому искушению.

– Ну вот, – кивнул Виталий. – А теперь уже гляди, не теряй голову-то. Хоть и влюблена. Пусть докажет сперва свою преданность. Мне вот кажется, он тебя не раз уже предавал.

– Откуда тебе знать? – махнула рукой Майка. – Предавал не предавал…

Но внезапно она ощутила какую-то тревогу и испытующе посмотрела на своего странного знакомого.

И на этот раз Виталий отнюдь не стремился выдать себя за такого же отпетого подонка и уголовника, каким был, допустим, тот же Гошка. У него был другой план, потруднее. И, кстати, ещё одна цель, необычайно его занимавшая.

– Откуда тебе знать? – снова повторила между тем Майка уже требовательно.

– Догадываюсь. Вижу ведь, ты не в себе. Эх, Маечка. А, кроме любви, ещё заботы есть, верно я говорю?

– Самое большое счастье даёт женщине любовь, – вздохнув, убеждённо возразила Майка и потянулась за сигаретой.

– Если она взаимная и честная, – сказал Виталий, подставляя ей огонёк зажигалки.

– Это точно, – согласилась Майка, затягиваясь. – Только где её взять, такую? С тобой, что ли? – Она махнула рукой. – С тобой, мальчишечка, не получится, вижу. Ты какой-то отгороженный, какой-то занятый.

Виталий подивился её чуткости. И в который раз уже он вывел для себя непреложный урок: с женщинами эти номера не проходят. Они иной раз не скажут, но почти всегда уловят фальшь. Об этом его предупреждал ещё Кузьмич. Тут можно жестоко обмануться. А уж если женщина решит отомстить… Да, если она решит отомстить…

– …Не знаю, – задумчиво продолжала между тем Майка, скромно сложив руки на коленях и глядя куда-то в сторону, – что ты ко мне прицепился. Может…

Но Виталий не дал ей договорить.

– Май, а вот скажи, – спросил он. – Женщины прощают предательство?

– Они всё прощают, если любят.

– А мне кажется, не всякая простит. Вот ты простишь?

– Я – нет. Я тут не женщина, я тут мужик. Ничего никому не прощу. Отучилась я прощать, вот что.

– А умела?

– Да пожалуй, что и не умела, – задумчиво усмехнулась Майка.

Появился официант, расставил тарелки с закуской и, мимолётно улыбнувшись, исчез.

– Если ты предательства не прощаешь, разговор у нас может получиться. Интересный, – серьёзно сказал Виталий.

– У нас и так интересный разговор, – снова усмехнулась Майка. – Я вот только никак не пойму, чего тебе от меня надо?

– Честно тебе сказать?

– Это бы лучше всего, если умеешь.

– А ты мне тем же ответишь?

– Ох, не обещаю, мальчишечка, – вздохнула Майка. – Не привыкла.

– Ладно. Рискну. – Виталий махнул рукой. – Так вот. Надо мне от тебя, Майя, доверия. Поняла?

– Не, – покрутила головой Майка, лениво жуя ломтик сыра. – Зачем это тебе понадобилось, интересно знать? Я, к твоему сведению, вообще ни одному человеку не доверяю. Тоже отучилась. Эх, мальчишечка! Я там была, где ты, видать, не был. Всего навидалась.

– А хорошее хоть раз видела?

– Случалось. Только тоже не верила. Доверять – наполовину проиграть.

Она рассеянно огляделась по сторонам, но Виталий уловил в её глазах какое-то скрытое напряжение. Она словно чего-то боялась или кого-то искала.

– Ты знаешь, что у вашего Бороды случилось? – неожиданно спросил Виталий.

Майка даже вздрогнула.

– Ну знаю, – насторожённо ответила она. – А ты откуда знаешь?

– Сначала от Гошки.

– А-а. Тут есть и к тебе один вопросик, – как-то странно произнесла Майка.

– Давай.

– Успеется. Ты кончай. Сперва от Гошки, значит. А потом?

– Потом от Арпана.

– Это кто такой?

– Он у Бороды в доме был.

– Ой, надо же! – всплеснула руками Майка. – И ты его знаешь?

– От него ко мне кое-что перешло.

– Купил? – В глазах у Майки зажглись жадные огоньки.

– Не. Отдал. Это только для тебя цену имеет.

– Ну да? – Майка недоверчиво смотрела на Виталия.

– Только для тебя одной, – подтвердил Виталий. – Вещь эта не Бороды. Арпан в передней её подобрал. Вадик ваш выронил.

– Вадик? – ещё больше изумилась Майка.

– Ага. Бумажник…

Виталий помедлил. Его вдруг охватило сомнение, правильно ли он поступает.

– Говори же, чего там, в бумажнике, было-то, – нетерпеливо потребовала Майка и вдруг, прищурившись, спросила: – А какой из себя бумажник?

«Нет, – решил Виталий, – пока всё правильно».

– Какой из себя? – переспросил он. – А ты его узнаешь?

– Уж как-нибудь.

– Тогда и показать можно.

Виталий приоткрыл борт пиджака и из внутреннего кармана наполовину вытащил бумажник, так, чтобы виден он был только Майке.

– Ой!

Майка приложила ладонь ко рту и, как заворожённая, смотрела на бумажник.

– Он?

– Он, он… Ой, господи…

– Ну вот, – кивнул Виталий, пряча бумажник. – Видишь? Мне доверять можно. Не вру. Но дело не в бумажнике. Главное, там записка одна была.

– Чья?

– Твоя.

– Брешешь, – грубо отрезала Майка. – Не писала я ему никогда.

– Кому не писала?

– Вадику, кому же ещё!

– Это точно. Писала ты другому. И тот её отдал Вадику. В записке и о нём кое-что было сказано.

Лицо у Майки пылало, глаза сузились от еле сдерживаемой ярости. Она, как видно, догадалась, о чём говорит Виталий.

– Отдал… – прошептала она. – Отдал, гадина…

– Отдал, – подтвердил Виталий. – Предал тебя и отдал. А уж Вадик будь здоров как её против тебя использовал бы. Да вот потерял.

– Уж будь здоров, – машинально подтвердила Майка и повторила, словно не в силах была этому поверить: – Отдал… – И вдруг зло и недоверчиво посмотрела на Виталия. – А чем, мальчишечка, докажешь?

– Чем? Да просто отдам тебе эту записку. На кой она мне? А тебе может пригодиться, если ты и в самом деле никому ничего не прощаешь.

Виталий снова сунул руку во внутренний карман пиджака и, достав оттуда записку, незаметно положил её перед Майкой, и она мгновенно смахнула её себе на колени. Она сделала это так поспешно, словно кто-то мог наблюдать за ними в это время и не должен был увидеть записку. Так, по крайней мере, показалось Виталию, и он невольно насторожился. Майка между тем, пробежав глазами записку, покраснела ещё больше и нервно сунула её в сумку.

– Теперь мне веришь? – спросил Виталий.

– Верю, – отрывисто сказала Майка, одним глотком жадно допив кофе из маленькой чашечки. – Ну, он у меня увидит клочок хмурого неба. Все они увидят… Теперь смеётся небось надо мной со своей стервой. Ну ладно. Вот только, – она с новым подозрением посмотрела на Виталия, – не пойму я что-то, тебе какой навар от всего этого требуется. Повозиться со мной хочешь?

– Нет.

– То-то. Хоть не соврал. Тогда чего тебе надо?

– Хочу, Маечка, чтобы ты над своей горькой жизнью задумалась. В двадцать два года можно ещё всё на свете поменять. Ты гляди, вокруг тебя сейчас одно зверьё да предатели. А тебе большой любви хотелось, красивой любви, преданной, честной. Её не там надо искать.

– Где же её искать, по-твоему?

– Могу показать, если пожелаешь. Ты ведь красавица. Тебе бы только чистую душу.

– Откуда её теперь взять, мальчишечка? – вздохнула растроганная Майка и потянулась за сигаретами. – Давно она уже испачкана.

– Нет, – покачал головой Виталий, тоже закуривая. – Душа, Маечка, одним удивительным свойством обладает. Она самоочищаться может. Если сам человек захочет, конечно. Знаешь, как лёгкие. Вот бросим мы с тобой курить – и они у нас сами от копоти очистятся. Понимаешь?

И в этот момент Виталий неожиданно увидел Алексея. Он его не сразу даже узнал в новом чёрном фраке и белоснежной рубашке с галстуком-бабочкой. Видимо, Алексей перешёл сюда с повышением и был теперь метрдотелем. Вид у него был чрезвычайно важный. Этим он, очевидно, хотел компенсировать свою досадную для такого поста молодость. Алексей, судя по всему, заметил Виталия уже давно и, поймав его взгляд, дружески и незаметно ему подмигнул.

Майка с минуту молча курила, потом, словно очнувшись, в упор посмотрела в глаза Виталию.

– Ты, кажись, кроме моей задумчивости, ещё чего-то от меня хотел?

– Точно. Хотел, чтобы ты меня с Горохом свела.

– Это ещё зачем? – подозрительно спросила Майка.

– Дело есть.

Майка с ожесточением размяла в пепельнице окурок и сразу потянулась за новой сигаретой. Она нервничала и не пыталась даже это скрыть.

– Тебе повезло, миленький, – сказала она, щёлкнув зажигалкой и прикуривая. – Боря тоже хочет с тобой познакомиться.

– Со мной?

– С тобой, с тобой, – многозначительно усмехнулась Майка.

– Откуда он меня знает?

– Знает вот.

– Ты сказала?

– Ну я. Сказала, что к тебе на свидание иду. Чего тут такого? У нас с ним как-никак любовь была.

– Была?

– Была, – резко ответила Майка, и глаза её сузились. – Была и вся вышла. Я ему этой записки не прощу.

– А что ты сделаешь?

– Знаю, что сделаю. С ножичком своим он всё расстаться не может, гадина. А на нём кровь.

– Ха! – небрежно махнул рукой Виталий. – Давно её вытер, если и была.

– Зато она у меня в глазах осталась. И у Гошки тоже. Не говорил?

– Как так осталась? – спросил Виталий, даже не заметив её вопроса.

– Вчетвером мы здесь сидели. Я с Гошкой так, для вида. Разговор с Николаем Гавриловичем Боря вёл. Уговаривал отдать бумагу и больше не писать.

– А тот?

– А тот ни в какую. Фронтовик всё-таки. Так он и сказал.

Виталий слушал, изо всех сил стараясь казаться равнодушным.

– Ну и что Горох? – спросил он.

– Заказал ещё бутылку, взял кое-что со стола и увёл его в лес, тут недалеко. «Одни, – говорит, – давай потолкуем». А мы с Гошкой тихонько за ними пошли. Боря даже не видел. Трясло его всего.

– А вы, значит, видели, чего он… сделал?

– Ага. Заболела я после этого. И Борю стала бояться.

– Но записку ту всё-таки написала?

– Я её ещё раньше написала. А сейчас… – Майка сжала кулачок. – Пусть он подохнет со своей старой стервой. Плевать мне.

– А он как после того?

– А никак. Зажигалку вот у Николая Гавриловича забрал. Его инициалы там в рамочку ещё обвёл, скот. Надо же, а? – Майка снова огляделась и вдруг быстро отвела глаза. – Пришёл, – тихо сказала она.

– Горох? – переспросил хрипло Виталий и откашлялся.

– Ага. Он поговорить с тобой хочет.

– Тогда… знаешь что? Зови его к нам за стол. – Виталий огляделся и досадливо щёлкнул пальцами. – Куда это официант задевался? Надо же встретить гостя. Погоди, я сейчас. – Он поднялся с места. – Ты пока зови его.

Виталий, лавируя среди столиков, направился в сторону кухни. Краем глаза он заметил, как из дальнего угла зала к нему не спеша двинулся Алексей.

Через минуту Виталий вернулся. За столиком возле Майки сидел плотный, краснолицый человек лет сорока пяти. Редкие светлые волосы на круглой голове были гладко уложены в тщетной попытке скрыть изрядную лысину. Мелкие, какие-то колючие черты лица были в первый момент неразличимы в отдельности, но потом уже можно было заметить неестественно маленький, острый носик, уткнувшийся в рыжий пучок усов, короткую прорезь рта над широким, тяжёлым подбородком, глубоко упрятанные, живые насмешливые глазки под нависшим высоким лбом, продольные морщины на щеках и грубые, как рубцы, складки на толстой шее.

«Пожил дядя», – враждебно подумал Виталий. И сообщил, подходя к столику:

– Сейчас сам метр обслужит. – Потом посмотрел на Горохова и сухо спросил: – Как величать прикажете?

– Борис Егорович, – с ударением, внушительно произнёс Горохов и пригласил, словно за свой столик. – Садись.

– Благодарствую, – насмешливо ответил Виталий, усаживаясь на свой стул, и с той же насмешливой учтивостью осведомился: – Чем обязан такому обществу?

Горохов несколько секунд, не отвечая, пристально рассматривал его и, как будто оставшись недовольным этим осмотром, сердито буркнул:

– Кто сам будешь?

– Вы не тыкайте, Борис Егорович, – с издёвкой ответил Виталий. – Мы с вами ещё ни разу не выпили. Вот как раз…

К столику приблизился Алексей, неся на вытянутой руке поднос.

– Минуточку, – вежливо сказал он. – Потревожу вас.

Он поставил ближе к Горохову бутылку водки, расставил рюмки, стаканы, рядом с водкой поставил бутылку с фруктовой водой, разместил на столике тарелки с закуской и, пожелав приятного аппетита, с достоинством удалился.

– Прошу, Борис Егорович, – довольным тоном произнёс Виталий. – Хозяйничайте за старшего, руководите, так сказать. Прошу.

– Давай, – согласился Горохов, вытирая со лба пот.

Он разлил по рюмкам водку, плеснул в стаканы фруктовой воды и, подцепив на вилку ломтик колбасы, поднял свою рюмку.

– Ну, со свиданьицем, – объявил он.

Они выпили, и Горохов немедленно наполнил снова рюмки и разлил по стаканам фруктовую воду. Он всё больше входил в роль хозяина.

– За даму, – весело провозгласил он.

Постепенно завязался разговор. Для начала Горохов пожаловался на жару и вытер платком красную, могучую шею.

– Хорошо, что жара, – рассеянно ответил Виталий.

– Это почему же? – не понял Горохов.

Виталий весело махнул рукой.

– Да так. Мысли вслух.

Они закурили. Горохов щёлкнул массивной зажигалкой и тут же спрятал её в карман. Виталий ни на секунду не задержал на ней взгляд.

Появился Алексей, поставил новую бутылку фруктовой воды и аккуратно, за кончик горлышка, прихватил пустую. Когда он ушёл, Горохов, вздохнув, хмуро и твёрдо спросил у Виталия:

– Ты вот что. Скажи, где Гошка?

– А я откуда знаю?

– Знаешь. Последним его видел. Выпить звал его?

– И что?

– А то. После этого его никто здесь не видел.

– А я-то при чём? – усмехнулся Виталий. – Интересное дело.

– Лучше не крути, – угрожающе предупредил Горохов. – Со мной такие номера не проходят.

– А какие с тобой проходят?

– До таких ты ещё не дорос. Говори, где Гошка?

– Вот пристал…

Виталий вздохнул и равнодушно обвёл глазами зал. Из дальнего его конца ему подал знак Алексей. И тогда Виталий зло сказал Горохову:

– Пошёл ты знаешь куда? Пока я тебе по роже не смазал.

– Чего-о?.. – опешил от неожиданности Горохов. – Ах ты, сучья тварь…

Он уже успел изрядно выпить. К тому же и появился в ресторане, как смог заметить Виталий, немало хлебнув ещё до этого. И вот сейчас всё выпитое ударило ему в голову. Толстые щёки, лоб, шея побурели от прилившей крови, носик, наоборот, побледнел и казался приклеенным, тёмные глаза налились яростью. Горохов приподнялся, наклонился через стол к Виталию и прошипел:

– А ну, повтори, чего сказал!

– Что, дядя, туг на ухо стал? – издевательски усмехнулся Виталий. – Очки надень.

– А-а, пад…

Горохов развернулся, и кулак его мелькнул перед самым носом Виталия, успевшего, однако, уклониться от этого сокрушительного удара. В тот же миг длинной своей ногой Виталий зацепил под столом ногу поднявшегося Горохова и рванул её к себе. Горохов потерял равновесие. С грохотом, ломая стулья, опрокинулся он на сидевших позади него за соседним столиком людей.

Раздались крики, женский визг. Разъярённый Горохов кого-то ударил, кто-то ударил его. Но драка не успела разгореться.

В зал вбежали два милиционера во главе с Филипенко, и Горохов опомнился, только когда его крепко схватили и вырвали из толпы.

У входа в ресторан стояла милицейская машина. Горохова и двух мужчин, на которых Горохов упал и одного из которых ударил, а также двух их спутниц увезли.

Ещё когда только возникла драка и подоспевшие милиционеры схватили Горохова, Виталий увлёк Майку в сторону, и они незаметно выскользнули из ресторана. Теперь они из-за кустов наблюдали, как уехала машина.

– Сгорел Горох, – сказал Виталий. – Не жалко тебе его?

– Пусть они все сгорят, – устало махнула рукой Майка. – И я с ними. Жить больно тошно мне, мальчишечка.

– Остальным-то за что гореть?

– За дело. Я-то знаю. Сама небось билеты на три части рву.

– Какие билеты?

– А, господи! Не видеть бы мне их больше. Каждое утро выхожу из дому и не знаю, куда попаду: на работу или в тюрьму. Это жизнь, по-твоему?

– Сама выбирала.

– Во-во. Сама и плакать буду. Никто другой обо мне не поплачет. Некому.

– Зато я тебя, Маечка, не оставлю.

– Нужен ты мне!

– Нужен, – убеждённо ответил Виталий. – Увидишь.

Майка с удивлением посмотрела на него и сказала:

– Чудной ты какой-то. Ну ладно. Я пошла. Ты меня не провожай.

Она ушла.

Виталий ещё постоял некоторое время возле кустов, из-за которых они с Майкой смотрели только что на милицейскую машину, потом медленно направился в сторону ближайшей аллеи, которая вела к выходу из парка.

Филипенко уже знал, как поступить с задержанным Гороховым. Убийство можно было считать раскрытым.

Совещание началось информацией Эдика Албаняна. Он говорил, как всегда, азартно, глотая слова и помогая себе выразительными жестами.

– Я всё-таки туда залез, конечно! Отстоял два часа в очереди и залез. Но не зря стоял, не зря! Сначала мне повезло, конечно. Но не каждому везёт! Везёт тому, кто старается, я так всегда говорю.

– Верно, верно, – усмехаясь, кивнул Цветков, по привычке раскладывая перед собой карандаши, это каким-то образом помогало, видимо, ему слушать. – За старание и ценим, – добавил он.

– И за выдающийся талант, – не преминул вставить Лосев.

– Вы мне так работника испортите, – с напускной строгостью сказал полковник Углов, начальник Эдика.

– Ничего, пусть хвалят, – засмеялся тот. – А то вы только ругаете. Но природа, конечно, требует равновесия. Так вот… – Эдик снова стал серьёзен и азартен. – Сначала, я говорю, повезло. Человека за три от меня впереди встал вдруг парень. Просто втёрся в очередь, так, знаете, деловито, спокойно, никто даже внимания не обратил. Я, конечно, стал смотреть. Подходит он к кассе и вместо денег суёт туда, совершенно незаметно, конечно…

– Но ты всё-таки заметил, – снова вставил Лосев.

– Само собой. Я чего-то, конечно, ждал, как вы понимаете. Так вот суёт он, представьте себе, какой-то спичечный коробок. Это вместо денег! А кассирша ему обратно, тоже незаметно, плоский такой свёрточек передала. Парень тут же с людьми смешался и через контроль – раз! Всё. Там он и растворился. Все вокруг суетятся, рассаживаются. И ведь в случае чего, не схватишь его с этим свёртком. Вот что! Контролёр не пустит. Он же рядом с самой кассой стоит. Пока объяснишь ему…

– А что в том свёрточке было, как думаешь? – спросил Володя Фролов.

– Думаю, они каким-то образом накапливают в кассе левые деньги. И чтобы их случайно не накрыли с проверкой, время от времени их кому-то передают.

– Вы пока продолжайте, вопросы потом, – сказал Кузьмич, невольно приняв на себя полномочия председателя, так как совещание проходило в его кабинете. – Очень важная информация.

– Так вот, – увлечённо продолжал Эдик. – Теперь подхожу к кассе я. И тут такой, конечно, фокус разыгрывается. Я даю деньги, так? Кассирша отрывает мне билет, я его беру, но стоящий буквально рядом контролёр тут же его у меня из рук забирает, быстро рвёт, выбрасывает, и я прохожу. Понимаете? Я ни минуты не держу в руке билет! Я почти не вижу его! Это как, нормально?

– Тут, милый мой, всё ненормально.

– Вот! – азартно воскликнул Эдик. – Всё! Но главное тут и совсем новое в таком деле – одна вещь, конечно. Касса! Тут какая-то гениальная находка есть!

– В чём, ты полагаешь? – спросил молчавший до сих пор Откаленко.

– Касса рядом с контролёром! – снова заволновался Эдик. – Рядом, ты понимаешь? Билет изъять невозможно. Никак!

– Билета и нет, – вдруг серьёзно сказал Лосев.

– То есть как это нет? – изумился Эдик. – Я же своими глазами…

Все посмотрели на Лосева.

– Нет билета, – убеждённо повторил тот. – Я теперь понял, что она мне вчера сказала, Майка. Сначала она мне сказала: «Чтоб они все сгорели, и я с ними». Девчонка устала, обозлилась и задумалась. Её вытащить можно.

– Ты о ней погоди, – остановил его Цветков. – Ты давай про билет. Ведь она кассирша.

– Именно. И про билет она мне сказала так: «Сама билеты на три части рву». Она тебе третью часть билета дала! – Виталий обернулся к Эдику.

– Во! – Эдик азартно ударил одной рукой о другую. – Ясен способ! Ну, конечно, умная голова придумала. Касса рядом с контролёром, а? Всё гениальное просто. И контролёр рвёт билет у вас на глазах. «Вертушка», выходит, исключена, так? Других способов мы не знаем, других вроде бы вообще нет.

– Но зачем им тогда контрнаблюдение? – усомнился Фролов.

– А как же! – со злым воодушевлением ответил Эдик. – Допустим, подходит наш человек. На что он прежде всего обратит внимание, если захочет проверить работу этого объекта? Он, конечно, должен засечь время сеанса. И сразу убеждается, что оно в два-три раза меньше нормы. Всё! Значит, это самое слабое место в цепочке, самое опасное для них. А ведь Шухмин этим как раз и занялся, помните? И сразу отправился в милицию. Тут, конечно, и ножом пырнуть можно, я считаю.

– А ты засёк время? – поинтересовался Лосев.

– Конечно! Только незаметно. Эта штука крутится у них ровно три минуты. А по инструкции она должна крутиться семь с половиной! И ещё. Последнее. Это я уже визуально определил, издалека. Специально ещё раз приезжал. Начинают они работать на час раньше, кончают на два часа позже, чем положено, темно уже бывает.

– Это точно, – подтвердил Лосев.

– Вот отсюда и полный план, а в два раза больше – в два раза! – им идёт в карман, – заключил полковник Углов. – Вот вам и не криминогенная область, как мы полагали. Привыкли, что воруют материальные ценности. А тут воруют время.

– Очень интересное дело, конечно! – воскликнул Эдик.

– Да, и механика теперь вроде понятна, – согласился Цветков. – Интересно знать, чья это голова всё придумала. Давай, Лосев, твоя очередь.

– Группа тут действует довольно большая, – сказал Виталий. – А во главе трое. Горохов – это бандит и убийца, – с ожесточением произнёс он. – Вчера мы его взяли. Второй там – Левицкий Вадим Александрович, Вадик, как они его называют.

– О! – вмешался Эдик. – Кое-чего мы о нём уже знаем. Разрешите?

Цветков кивнул, и Эдик продолжил:

– Работал администратором в театре. Красавец. Стареющий, конечно. Сердцеед. Хвастун. Тряпки обожает. Комбинирует со спекулянтами вокруг «Берёзки». Машина, конечно. Разведён. Жена артистка была. Ребёнок у бабушки. Сын. Она его родителям не отдаёт, иностранным языкам учит. Что ещё про Левицкого? Паникёр, между прочим. Краснобай и паникёр. Судимость есть. Одна. Какие-то левые концерты организовывал. Вот такой тип.

Эдик снова уселся на своё место.

– Он второй из той троицы, – заключил Лосев. – Ну а третий – это Потехин.

– Про него давай ты скажи. – Цветков обернулся к Игорю. – Ты беседовал с ним.

– Беседовал, – спокойно согласился Откаленко. – Умный человек, хладнокровный. На пустяке не поймаешь. На серьёзном – тоже непросто. Думаю, его голова тут сработала. Больше некому.

– Вот это настоящий противник, – сказал Фролов. – Тут хоть борьба умов, как говорится. Не то что все эти мальчишки да девчонки – Гошка, Майка…

– Чепуха! – сердито воскликнул Эдик. – Какая тут борьба умов, что ты говоришь! Обыкновенный хитрющий ворюга, вот и всё. Какая тут борьба умов? Она, если хочешь, началась заочно и уже кончилась. Он придумал систему, мы её разгадали. И всё кончено! А после ареста ты его прижмёшь показаниями соучастников.

– Насчёт мальчишек и девчонок ты, кстати, тоже сильно ошибаешься, – добавил Лосев. – Я, например, считаю, что это главный участок борьбы. Потехин или, допустим, Горшков… Ну напугаем мы их. В лучшем случае, в будущем поостерегутся закон нарушать. Да и пожилыми возвратятся. А этим мальчишкам и девчонкам ещё, между прочим, жить да жить. А вот как им жить, за это, я тебе скажу, стоит побороться. И победа тут будет потруднее, чем разоблачить того же Потехина.

– М-да, – кивнул Цветков. – Верно ты говоришь. Ну-с, а с чего же мы всё-таки начнём? – обернулся он к Углову.

– Считаю самым слабым звеном в этой троице Левицкого, – ответил тот. – Надо бы начинать с него. Но он, возможно, меньше всех информирован, вот чего я боюсь. Так, знаете, бывает. Всё-таки заведующий всем комплексом. Его не обойдёшь. В таком случае откупаются. Начнём с него – только распугаем остальных. И тогда все концы в воду. Потехин это в два счёта организует.

– Но и с него начать рискованно, с Потехина этого, – покачал головой Цветков, оставив в покое свои карандаши. Теперь он вертел в руках очки. – Пока у них особой тревоги не должно быть. Горохов арестован за пьяную драку в ресторане, Коротков и Сёмкин – за драку в парке. Это всё им известно. Сам Потехин вообще проходит как пострадавший.

– А что, если начать с Горохова? – предложил Лосев. – Это и вовсе никого из них не напугает. Ведь никто из них не узнает, о чём мы теперь с Гороховым беседуем.

– Не пойдёт, – решительно возразил Эдик. – Он не даст сейчас нужных показаний. На нём же убийство! Шутка? Зачем ему ещё эти дела? Ни слова не скажет, конечно. Так если уж придётся признаться в убийстве, он его объяснит пьяной дракой. Бытовое, мол. А так – умысел уже, да какой! Нет, ни слова, конечно, Горохов не скажет сейчас, ручаюсь.

– Резон тут есть, – кивнул Цветков и обратился к Лосеву: – А что эта самая Майя, даст показания на них?

– Нет-нет. Пока и предлагать нельзя, – забеспокоился Виталий. – Она только-только заколебалась, только засомневалась. Я с ней должен ещё увидеться. Она будет сама решать. А пока рано. Можно всё испортить.

– Ишь психолог! – усмехнулся Цветков одобрительно. – Ладно. Отставим её пока. Пусть переживает и осмысливает. Что же у нас остаётся?

– Кажется, остаётся только Левицкий, – с неудовольствием ответил Углов. – А он, я боюсь, не очень-то может быть в курсе дела.

– Я думаю, он в курсе всех дел, – неожиданно заявил Лосев.

– Почему ты так думаешь?

Цветков даже перестал крутить очки, что-то в тоне Лосева его насторожило.

– Вторую записку вспомнил из того бумажника, – ответил Виталий. – Там Левицкий сам распределил доходы. И себе отвалил двадцать пять процентов. Больше всех, между прочим. Больше даже Потехина. Значит, он в курсе всех дел.

– Гм… Вполне резонно, по-моему, – подумав, сказал Цветков и посмотрел на Углова.

– Да, – ответил тот. – Пожалуй, он в курсе.

– Дайте нам этого Левицкого на двоих с Лосёвым, – азартно предложил Эдик. – Для беседы. Никуда он от нас не денется. Все выходы закроем, точно говорю.

На том и порешили.

Если бы только Эдик знал, какой выход найдёт Левицкий!

Он явился необычайно импозантный, в щегольском, каком-то сверхмодном, бежевом костюме, тёмно-коричневой, заграничного покроя рубашке, с полосатым галстуком, бритый, тщательно подстриженный и слегка даже надушённый. Высокий, статный ещё, лишь недавно начавший полнеть. Породистое, мужественное лицо с орлиным носом, огненные, карие глаза, над ними вразлёт, с красивым изломом соболиные, густые брови, надменный поворот головы, перстень-печатка на большой холёной руке, необыкновенные какие-то часы на толстом дорогом браслете. Словом, такой мужчина мог только присниться в стыдливых девичьих снах, о таком могла мечтать и сходить с ума не одна женщина. Он как будто был специально для этого создан природой. Это подтверждали и какие-то естественно-обольстительные манеры Левицкого, его обаятельная белозубая улыбка, горячий, чуть затуманенный взгляд, какой-то завораживающий, обволакивающий, наконец, его плавные широкие жесты, словно он вот-вот готов был дружески обнять своего собеседника. Виталий почему-то без труда представил, как уверенно и победно ведёт себя Левицкий с женщинами.

Однако на этот раз, возможно, в связи с малоприятной обстановкой, в которую он попал, и ещё менее приятным, кажется, поводом для такой встречи, Левицкий был заметно взвинчен и даже чуточку, самую малость, напуган. Впрочем, это можно было угадать только по его глазам. На лице сияла самая дружеская улыбка, и движения, когда он вошёл в комнату, были свободны и даже несколько развязны.

– Приветствую вас, дорогие товарищи, – произнёс он, глядя на Лосева и Албаняна прямо-таки с братской, хотя и несколько снисходительной, нежностью. – Чем могу быть полезен героям с Петровки, тридцать восемь? – Он посмотрел на свои необыкновенные часы и небрежно осведомился: – Надеюсь, за час управимся? Сегодня генеральная во МХАТе. Кстати, не желаете ли посмотреть? Прелестная вещица. Героиня там бесподобна.

Он был, однако, слишком суетлив, эта суетливость выдавала его состояние.

– Постараемся управиться побыстрее, – охотно откликнулся Лосев. – Многое будет зависеть от вас самого, Вадим Александрович. Присаживайтесь.

– О, за меня не беспокойтесь, не беспокойтесь, – замахал обеими руками Левицкий, опускаясь на стул и свободно закидывая ногу на ногу. – Сделаю всё возможное. А что, – голос его чуть заметно дрогнул, – предстоит серьёзный разговор?