Текст книги "Час ночи"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Ах, Алёша, – вздохнула Ольга Андреевна, вытирая слёзы. – У тебя всё тоже не сразу стало хорошо. Забыл ты…

– Никогда я такой падалью не был!

– И она не падаль. А гулял ты сильно, что уж говорить. Через это всё у тебя тогда и приключилось, помнишь?

– Ну поехала, – с неудовольствием проговорил Алексей Афанасьевич. – Подвели меня тогда. Жулики попались.

– Не подвели, а уговорили. Через пьянку всё, Алёша. Ты и сам знаешь. Много ты тогда пил. И ещё кое-что было, – многозначительно добавила она, запахивая халат.

– А, брось! – досадливо махнул рукой Алексей Афанасьевич. – Вспомнила! Вальке тогда сколько было – года три? Что она понимала!

– Да хоть и три. А было ей, кстати, шесть. Но всё равно понять она ничего не могла. Она тогда только слёзы мои переживала. Коротала со мной одинокие ночи. Много их тогда у меня было, Алёша. Это сейчас ты о сердце моём заботишься.

– Ну-ну, – примирительно прогудел Алексей Афанасьевич. – Ты всё-таки не сгущай. Не так уж всё и страшно было. Да и у кого за двадцать лет жизни ничего такого не случалось? У кого?

– Конечно, – вздохнула Ольга Андреевна. – У других и похуже случается. И вовсе ломается жизнь, и трагедии всякие.

– Ну вот видишь! Не так уж всё плохо у нас. И я не такой уж плохой, оказывается. Верно?

– Верно, верно, – слабо улыбнулась Ольга Андреевна.

Но Алексей Афанасьевич ощутил потребность окончательно самоутвердиться и добавил:

– А чей объект потом три года Красное знамя держал? Кто знак «Отличный строитель» получил? Кто строительный институт потом кончил? Кто этой весной в Москву на слёт ездил? Думаешь, легко всё далось?

– Знаю, знаю, Алёшенька, нелегко.

– Вот именно. И всю жизнь мы с тобой каждую копейку считали. А эта? Ну чего ей не хватает? Училась бы, работала, себя уважала, так и её бы уважали.

У Ольги Андреевны снова навернулись на глаза слёзы.

– То ли кто сбил её в первый раз, – сказала она, – закрутил ей голову, поверила. То ли все теперь такие. Вон девушки в брюках все, курят больше ребят, водку пьют охотнее, чем вино, развязные – хуже, чем парни. Век, что ли, такой? Даже, мне говорили, в газетах об этом пишут.

– Газеты, газеты, – раздражённо произнёс Алексей Афанасьевич. – Чего уж там на век сваливать! Проглядели девчонку, вот что я тебе скажу.

– Да как же за ней углядеть было?

– То-то и оно, что не знаю. И никто не знает. Болтовня одна у нас насчёт воспитания. А надо было, видно, лупить как Сидорову козу, чтоб боялась ослушаться родителей пуще огня. Да насчёт парней предостерегать – по женской линии. А теперь уж что, теперь поздно! Ну куда вот её сейчас понесло?

– К тётке Вере… уже не пойдёт… – всхлипнув, произнесла Ольга Андреевна. – Побоится пойти…

– Ну а куда ж тогда? К парням, что ли?

Ольга Андреевна покачала головой:

– Нет, Алёша, не пойдёт она к ним. Влюбилась она, вот что.

– Ну да! Знаем их любовь.

– Ей-богу, влюбилась. Я же вижу. И блюсти себя стала.

– А-а! Не говори мне об этом. Вон, видела, как она себя соблюла?

– Это с горя, Алёша. Точно, с горя. Что-то между ними случилось небось. Уж я знаю, когда с горя, а когда так. Знаю.

Алексей Афанасьевич недоверчиво посмотрел на жену:

– Ну и в кого же она, по-твоему, влюбилась?

– Уж в кого, не знаю. Знаю только, что жалеть её сейчас надо, Алёша, понимаешь?

– А! – сердито насупился Алексей Афанасьевич. – Тебе бы всех жалеть! А тебя она жалеет? Небось видит, как ты с сердцем-то маешься. Ну ладно, Оля. Ты только не нервничай. Взвинтились мы оба. Пойдём. Тебе лечь надо. Третий час ночи. И мне завтра на работу.

– Ну куда она побежала, господи…

– Идём, идём. Ничего с ней не будет. О себе подумай.

Если из дома надо выехать в два часа ночи, а встать самое позднее в половине второго, то считай, что ночи нет и поспать не удастся, так как заставить себя лечь в девять или десять вечера никому ещё накануне отъезда в командировку не удавалось. И в общем-то Виталий к такому порядку вещей привык за время своей беспокойной службы. Но чтобы при этом весь дом не, спал, этого раньше не бывало. В крайнем случае, мама вставала проверить, успевает ли он как следует поесть перед отъездом и уложил ли тёплые вещи – об этом она беспокоилась вне зависимости от времени года, считая, что у Виталия по-прежнему слабые лёгкие и склонность к простуде, как в раннем детстве.

Но Светке ещё было в новинку провожать мужа в командировку: Виталий впервые после женитьбы собирался в дальний вояж, хотя на Светкиной памяти он ездил в командировки не раз, и не в такие пустяковые, как сейчас, а посерьёзнее, как, например, в Снежинск, где они со Светкой так неожиданно встретились, да ещё при очень неприятных обстоятельствах, или, как недавно, в Одессу, о которой тоже есть что вспомнить.

А теперь это даже не командировка, а так, экскурсия, как выразился вчера Игорь Откаленко.

Но Светка снаряжала его всерьёз и была до невозможности озабочена. Она перебрала весь его гардероб, что-то отложила стирать, что-то – чинить, а в десять вечера ещё затеяла печь ему в дорогу пирожки с мясом и джемом.

– Катись из кухни, – объявила Анна Михайловна. – Много ты умеешь! Я сама испеку. А Витику ещё надо кое-что постирать. Ты решила, сколько он берёт с собой носков?

– Граждане! – взмолился Виталий. – Какие носки, какие стирки? Я же через два дня вернусь! Мне и пирожки не нужны. Идите, ради бога, спать.

– Мама, ты иди, ты устала, – решительно заявила Светка. – Я сама всё сделаю.

– Вы мне все надоели, – рассердилась Анна Михайловна. – Вот ещё! Я ни капельки не устала. Катитесь оба из кухни, живо! – тяжело дыша, заключила она.

Уже в комнате Светка деловито спросила:

– Ты какой чемодан возьмёшь?

Виталий рассмеялся, подхватил её на руки и, прижимая к себе, спросил:

– А ты в какой поместишься?

– Ты с ума сошёл! Пусти! Времени и так мало. Я хочу, чтобы ты поспал хотя бы два часа. Ну пусти же!

И она крепко обхватила его за шею.

Виталий уже давно признался себе: даже не ожидал, что семейная жизнь принесёт ему столько радости. Он так много наслушался анекдотов о ней, иронических шуток, а порой совсем нешуточных жалоб, что, любя Светку и мечтая о женитьбе на ней, к своей дальнейшей жизни относился «со здоровой опаской и трезвым оптимизмом», как пожелали ему в торжественном адресе «от лица службы», преподнесённом в сафьяновой папке на свадебном торжестве.

– Вы учтите, – поучал его и Светку в тот вечер старый друг их семьи профессор Герман Иванович Фридлянд, довольно известный социолог, – в вашем положении трудно будет только первые двадцать пять лет, и то не все. Первый рубеж – это от года до трёх лет супружеской жизни. А второй наступит только через семь – девять лет после свадьбы. Ну и последний – вообще только через двадцать – двадцать пять. Это статистические пики разводов. Вы к ним заранее подготовьтесь, закалитесь, развейте сноровку, запаситесь детьми, а под конец срока – и внуками, и тогда вам ничего не будет страшно. Уж поверьте мне, мы с Маргаритой Георгиевной так прошли благополучно все три этапа. – Герман Иванович приложил к груди пухлую розовую руку с широким обручальным кольцом на безымянном пальце, и узкое ироничное лицо его с рассыпающейся шапкой белых как снег волос стало строгим и торжественным.

– Мы начнём готовиться с сегодняшнего дня, – заверил его сильно подвыпивший Виталий, привлекая к себе Светку.

– По всем параметрам, включая запас детей, – потребовал не меньше его выпивший в тот вечер Петя Шухмин.

Ох, что творилось тогда в квартире его стариков!

А под утро молодёжь пошла провожать Виталия и Светку до «места прописки», как заявил Игорь Откаленко.

На квартире у Светки они повеселились ещё, чуть не до обеда воскресенья.

Ну а потом началась та самая семейная жизнь. «Всё время как пьяный… – думал Виталий. – Так тоже нельзя». Он переводил взгляд на Светку, и каждое её движение, улыбка, самое простое слово делали его счастливым. «Нельзя так, нельзя, – твердил себе Виталий. – Это может в конце концов отразиться на работе». И он с опаской приглядывался к окружающим: не замечают ли они его странного состояния? Однако никто, кажется, ничего не замечал. Кроме, может быть, Кузьмича и, пожалуй, Игоря. Но и они старались не подать виду. Хотя Кузьмич говорил с ним как будто с подчёркнутой требовательностью, а Игорь – с такой же подчёркнутой снисходительностью. Впрочем, может быть, Виталию всё это и казалось.

И ещё Виталий всё время сравнивал Светку с Аллой, бывшей женой Игоря. Сейчас возможностей для этого оказалось куда больше. Раньше Виталий наблюдал обеих женщин в совсем разных ситуациях. К тому времени, когда Виталий познакомился со Светкой и приступил, по выражению Откаленко, «к планомерной осаде», Алла была уже лет пять замужем за Игорем. Виталий знал её в то время даже лучше, чем Светку.

Он знал, как безоглядно и ревниво, даже агрессивно любила Алла, сколько мук причинила эта любовь и ей, и Игорю. Алла не только не собиралась делить его с другими, даже с его работой, но требовала, чтобы и он не смел делить себя и весь целиком каждую минуту принадлежал только ей, их сыну и их дому. Этого домашнего рабства, этой демонстративной, подчёркнутой неприязни к его работе, которая с годами у Аллы всё усиливалась, Игорь простить ей не мог. И уходила любовь – просто на глазах у Виталия. Даже Димку Игорь, кажется, любил сейчас меньше, чем раньше. И, как казалось Виталию, мучился, корил себя и страдал от этого.

Да и Алла вела себя тут неумно и даже непорядочно, настраивая сына против отца. Мальчишке нет и пяти лет, а она уже жалуется ему на «подлость» отца, который их «бросил». Алла просто голову потеряла. Она даже Кузьмичу ходила недавно жаловаться, нагрубила ему и после этого пошла в партбюро. А с месяц назад написала письмо в их газету и копию – в «Комсомольскую правду», где облила грязью уже всех, даже Виталия, как ближайшего друга. Правда, неприятностей из-за всего этого Игорь не имел: всюду нашлись умные люди, которых эти базарные, истеричные письма только убедили, что Игорь, видимо, был прав в своём поступке.

Виталий был совершенно ошарашен – такого он от Аллы всё-таки не ждал! Да и все друзья Игоря были возмущены. Только сам он молчал, угрюмо и упрямо, и даже с Виталием избегал говорить на эту тему.

Да уж, Светка была совсем другим человеком, это точно, это сразу бросалось в глаза. Она вовсе не ревновала Виталия ни к кому и ни к чему, это даже его слегка задевало. Светка очень быстро перезнакомилась со всеми его товарищами по работе, и все в ней теперь души не чаяли, не исключая, кажется, самого Кузьмича. А как она жадно слушала их рассказы, как переживала каждую удачу и каждый промах! К сожалению, рассказывать ей можно было очень мало: такова уж их работа, похожа на айсберг – только одна восьмая на поверхности, а семь восьмых под водой. Впрочем, Светка это понимала и, кажется, не обижалась. Пожалуй, больше от этого страдал сам Виталий, ему так хотелось иной раз поделиться с ней своими делами! Но приходилось молчать, делать усилие над собой и молчать. И это невольно создавало какую-то невидимую стену между ними. А временами Виталию вдруг казалось, что Светке с ним скучно.

Об этом он подумал и в тот вечер накануне отлёта, укладывая в портфель всякие дорожные мелочи и прислушиваясь к голосам на кухне.

Это ещё счастье, что у Светки была своя работа, которую она любила. А недавно она даже написала статью. Что-то о личных архивах выдающихся деятелей русской культуры. Светка от музейной работы всё больше тянулась к архивам. Она жутко нервничала, пока эту статью писала, а потом долго стеснялась идти с ней в редакцию. Пришла она оттуда восторженная, окрылённая и долго рассказывала, как внимательно к ней в редакции отнеслись, как хвалили статью и даже будто бы сказали, что она выгодно отличается от статьи некоего светила, но два члена редколлегии будут наверняка её топить, а остальным тема безразлична, но сама статья может понравиться. «И тем более её автор», – иронически вставил Виталий. Светка тут же на минуточку обиделась, точь-в-точь как Анна Михайловна. Но потом важно объявила, что теперь у неё появились нужные связи и это поможет ей двигаться дальше. «А куда ты собираешься двигаться?» – всё так же шутливо поинтересовался Виталий. «Куда надо, туда и буду двигаться», – снова обиделась Светка. А Виталию на миг стало вдруг неприятно: ему показалось, что Светка слишком уже деловито и расчётливо строит планы на будущее. Вскоре статья действительно появилась, это было всего месяца два назад, а сейчас Светка вообще уже ни о чём не в состоянии говорить и думать, кроме как об откликах на эту статью в различных и, конечно, необычайно высоких инстанциях.

Впрочем, всё это не мешало Светке суетиться и нервничать, собирая Виталия в командировку, и со страхом думать о всяких связанных, как она считала, с каждой его поездкой опасностях.

В ту ночь перед отлётом Виталий так и не уснул. Они со Светкой уединились на кухне. Там они, шёпотом переговариваясь, чтобы не разбудить Анну Михайловну, а больше только улыбаясь, уютно попили вдвоём чай, пока за Виталием не пришла машина.

Самолёт приземлился точно по расписанию и, устало рокоча, подрулил к аэровокзалу. Пассажиры, поёживаясь от утренней прохлады, один за другим спустились по вздрагивающему трапу на выложенное шестиугольными бетонными плитами поле аэродрома.

Жёлтый диск солнца уже выполз из-за далёкого степного горизонта, и голубое небо вокруг него постепенно становилось белёсым, словно выгорая от жарких его лучей, а в западной стороне, куда сдвинулась ночь, небо ещё было почти фиолетовым.

Виталий взглянул на часы. Стрелки показывали чуть больше четырёх утра. И уже такое солнце? Но тут Виталий вспомнил, что часы надо перевести вперёд, чтобы они показывали местное время. Значит, сейчас начало шестого. Он поставил портфель у ног и перевёл стрелки часов. Затем огляделся.

Ну конечно же, его встречают! Два человека шли к нему, миновав ограду перед аэровокзалом. Один – в милицейской форме, старший лейтенант, – наверное, из отдела, обслуживающего аэропорт; второй – коренастый, в плаще и кепке, – конечно, свой, из уголовного розыска.

Оба, улыбаясь, пожали Виталию руку, и тот, кто был в плаще, пояснил:

– Мы чего смеёмся? Нам из Москвы товарищ сказал: «Лосева узнаете сразу, он будет самый длинный во всём самолёте». Ну вот мы и сравнивали. Здравия желаю. Капитан Мурзин, – представился он под конец. – Горотдел. Уголовный розыск.

Через несколько минут они уже мчались на машине в город. Прямое, как по линейке проложенное шоссе тянулось через неоглядную степь с рыжей, выгоревшей под солнцем травой. И только перед самым городом появились лесопосадки.

– По адресу вам ещё рано, – сказал Мурзин. – Спят ещё там небось. Так что едем ко мне. Жена с завтраком уже ждёт. Что бог послал…

– Ну что вы! И в самом деле рано, – попробовал было возразить Виталий. – Да и сыт я. Давайте сразу в отдел.

– Ни-ни! Обидите. И меня, и жену, и ребят, – строго предупредил Мурзин. – У нас так не положено. Все ждут.

– И много у вас ребят? – не выдержал и улыбнулся Виталий.

– Двое. Погодки. Саньке уже пять, шестой. А Павлуша на год поменьше. Серьёзные мальцы! Санька, тот в лётчики собрался. Дед у него, жены отец, старый пилот, сейчас диспетчером в аэропорту у нас. Вчера Санька здорово над бабкой подшутил. Говорит: «Баба, ты всё говоришь, аист меня принёс?» А та: «Верно, верно, – говорит. – Аист и есть». А Санька: «И весил я четыре килограмма, да?» «Весил, – бабка говорит. – Весил». А мы ждём, что он отмочит. «Ну так вот, – говорит. – Размах крыльев у аиста не позволяет ему поднять такой груз!» Мы аж ахнули! А Санька говорит: «Мне вон дед сказал. Я его специально спросил». Вот такой парень.

Строгий Мурзин уже вовсю улыбался, и круглое загорелое лицо его стало вдруг простодушным и почти дурашливым.

– А вы, Иван Спиридонович, расскажите, – смеясь, подсказал шофёр, – как он Павлушку наказывал.

– Ага, – подхватил Мурзин. – Тоже хохма была. Прихожу днём пообедать. Гляжу, ребята одни. Санька меня увидел и поволок Павлушку в угол. «Папа, – говорит, – он твой графин разбил». «А как же он его достал с шифоньера?» – спрашиваю. А Санька отвечает: «А я туда полез за пластинками». Ну я его самого в угол. И он оттуда говорит: «Поставил? А ещё друг называется…»

Все трое весело рассмеялись, а Виталий подумал: «Неужели и я когда-нибудь буду такие истории рассказывать? Это же записывать надо».

Машина тем временем неслась по пустынным ещё, умытым утренней прохладой улицам с необычно широкими тротуарами, отделёнными от мостовой то пёстрым ковром цветов, то невысокой стенкой плотного, глянцево-зелёного кустарника.

Остановились возле длинного двухэтажного дома.

Поднимаясь по лестнице, Мурзин озабоченно сказал:

– Заодно я вам кое-какие сведения передам. Эта девица у нас на учёте состоит.

Дверь им открыла хозяйка – полная, статная, румяная, в аккуратном фартуке поверх простенького, без рукавов пёстрого платья; светлые волосы были собраны в тяжёлый пучок. Виталий подметил довольный взгляд, каким Мурзин окинул свою супругу. А из-за неё уже выглядывали двое поразительно похожих на отца мальчонок. Только один смотрел строго, точь-в-точь как Мурзин, когда требовал, чтобы Виталий ехал к нему, а другой, постарше, улыбался и был удивительно похож на того Мурзина, который рассказывал в машине про его выходки.

Хозяин дома оказался прав: на столе приехавших уже ждал завтрак, и среди тарелок со всяческой снедью уютно пыхтел причудливый, потемневший от времени огромный самовар с бесчисленными выбитыми по кругу медалями, какого в Москве уже не увидишь.

За столом мальчики сидели неожиданно тихо, не сводя любопытных глаз с приезжего гостя. А хозяйка потчевала его так ласково и весело, что Виталий, незаметно для себя самого, съел невиданное количество всяких вкуснейших блюд и под конец уже еле дышал.

Но главное, почему он утратил контроль за собой, были сведения, сообщённые ему Мурзиным о пока неведомой Вале Березиной. Впрочем, несмотря на то что девушка была на учёте в милиции, сведений оказалось не так уж много. Главное, что числилось за Валей, – это инцидент в квартире тётки Веры, где обнаружены были краденые вещи и задержаны сами воры.

– Судя по компании, – заметил Мурзин, отхлёбывая чай, – мы думали, что встретимся с этой девчонкой ещё не раз. Но вот пока сигналов нет. Вполне возможно, что взялась за ум. Мы с ней тогда крепко поговорили.

– А к тётке своей она ходит? Или кто-нибудь из той компании?

– Ну что вы! После того прокола кто же сунется?

– Серьёзные люди не сунутся, а шпана всякая, чтоб только погулять, вполне может. А нам бы хоть за кого-нибудь из них тоже зацепиться.

– Нет. Там тихо. Мы приглядываем, как вы понимаете.

– Да, понятно. А ведь уб… – Виталий откашлялся. – Тот парень… в Москве который… тоже, возможно, из этой компании.

– Скорее всего, – согласился Мурзин. – Вот Березина, надеюсь, нам и об этом расскажет.

– Она работает?

– Да должна бы, – не очень уверенно ответил Мурзин. – Во всяком случае, две недели назад ещё работала.

– Этот парень мог ей из Москвы позвонить или написать, – задумчиво сказал Виталий. – Или нет, написать вряд ли успел. Хотя сейчас это уже неважно. – Он посмотрел на Мурзина: – Поедем, Иван Спиридонович? А то ещё она на работу уйдёт.

Он с трудом поднялся из-за стола и принялся благодарить хозяйку. За ним поднялся и Мурзин.

А ещё через полчаса они поднимались по лестнице уже совсем другого дома на совсем другой улице. Виталий взглянул на часы. Было всего половина восьмого. Часы показывали теперь уже местное время.

На звонок дверь открыл высокий худощавый человек в тёмном костюме с большими залысинами на лбу и мятым, невыспавшимся лицом. Выбрит он был торопливо и небрежно, да и трудно, должно быть, было справиться со всеми складками на щеках и особенно на шее, под подбородком. Глаза с припухшими красными веками смотрели на пришедших людей неприязненно и встревоженно.

Алексей Афанасьевич ничего хорошего не ждал от такого неожиданного звонка. Уж не говоря о дочери, он и от своей работы ничего, кроме трёпки нервов и всяких неприятностей, тоже не видел. А работал Алексей Афанасьевич уже который год прорабом на большом и сложном объекте, который дважды консервировался, и ещё дважды срывались сроки его сдачи. Бесчисленные комиссии, инспектировавшие стройку, добились объявления прорабу такого количества выговоров, которое должно было, казалось, стереть его в порошок и превратить в лучшем случае в какого-нибудь разнорабочего. Но Алексей Афанасьевич странным образом неуклонно получал одновременно с выговорами и всякие премии и почётные грамоты. Ибо в конце концов объекты сдавались с удовлетворительной оценкой. Тем не менее каждая такая комиссия и каждый выговор стоили Алексею Афанасьевичу здоровья. И каждую минуту он ждал на своём треклятом объекте какого-нибудь ЧП вроде крупной кражи, несчастного случая, пожара или чего-нибудь в этом роде. И тогда, конечно же, прибегут за ним. Вот и сейчас неожиданный приход этих двух людей мог означать любую неприятность у него на работе.

Но уже в следующий миг какое-то чувство подсказало Алексею Афанасьевичу, что эти двое молодых людей, из которых один, очень длинный, светловолосый, в модном летнем костюме и пижонских заграничных сандалетах, был явно приезжий, пришли не по работе, а в связи с Валей.

Алексей Афанасьевич внутренне даже весь как-то съёжился в ожидании этой новой неприятности. Но в то же время его вдруг кольнуло беспокойство: а не случилось ли что с девчонкой? И сразу же возникла мысль, как бы уберечь Олю с её больным сердцем от этой неведомой ещё беды…

– Товарищ Березин? – вежливо осведомился Виталий.

– Он самый.

– Хотелось бы повидать вашу дочь, – сказал Виталий и протянул Алексею Афанасьевичу своё удостоверение.

– Дочь?.. Так она же… Вы, значит, из Москвы, так я понимаю? – сбивчиво произнёс Алексей Афанасьевич, бросив взгляд на протянутую ему книжечку, и вдруг спохватившись, торопливо добавил: – Да вы, товарищи, заходите. Что за разговор на лестнице?

В переднюю уже вышла Ольга Андреевна в синем махровом халате и домашних шлёпанцах, отороченных мехом. Уловив последние слова мужа, она заволновалась и тоже начала настаивать, чтобы все зашли в комнату.

Через минуту они уже сидели вокруг стола с остатками скромного завтрака, и Ольга Андреевна всё порывалась бежать на кухню, чтобы поставить чайник, а Виталий и Мурзин по очереди просили её этого не делать. Но тут Алексей Афанасьевич озабоченно посмотрел на часы, и Виталий поспешно сказал:

– Видите ли в чём дело. Нам надо повидать вашу дочь Валю. Хотим попросить её, чтобы она нам помогла. Надо узнать одного человека. Возможно, он даже ей звонил из Москвы. Это её знакомый, наверное.

– Да-да! Ей кто-то звонил из Москвы! – воскликнула Ольга Андреевна. – Я сама слышала.

– А кто именно? – быстро спросил Виталий.

– Не знаю. Ничего мне Валя тогда не сказала. Да и сейчас… – Она отвернулась и тихо закончила: – Тоже ничегошеньки не знаю…

Алексей Афанасьевич откашлялся и смущённо потёр подбородок.

– Тут, видите, какое дело… – сказал он. – Ну, словом, поссорились мы с Валентиной. Ушла она.

– Куда же она могла уйти? – не спеша и серьёзно спросил Виталий, понимая, что вторгается в очень неприятную область, и сам от этого начиная волноваться.

– Ой, не знаем мы! Ну не знаем! – плачущим голосом ответила Ольга Андреевна, не поднимая головы. – Среди ночи пришла, среди ночи и ушла. Поругались мы. Она опять выпивши была. Ну, отец в сердцах-то и не стерпел и… – Она внезапно запнулась, словно поняв, что коснулась чего-то запретного для посторонних, оглянулась на угрюмо молчавшего мужа и, обращаясь к нему, робко спросила: – Может, опять она у тётки Веры, а, Алёша?

Тот покачал головой:

– Не пойдёт она больше туда. Я же тебе сказал.

– Ну да. Не пойдёт, – сразу согласилась Ольга Андреевна. – Конечно! О господи! Куда же она теперь пошла, а?

Видно было, что вопрос этот всё время мучит её и она уже устала задавать его себе и вот обрадовалась, что сейчас снова может задать его мужу и тот не рассердится, не отругает её за это, потому что вот пришли люди, которым тоже надо знать, где сейчас находится Валя.

– Кто ж её знает, где она! – мрачно ответил Алексей Афанасьевич, не отрывая глаз от пола. – И на работе её сегодня уже не жди.

– Может быть, она у какой-нибудь подруги? – пришёл на помощь Виталий.

– Ну да, как раз! – с горькой усмешкой ответил Алексей Афанасьевич. – Небось в штанах подруга-то. Эх, дочка наша – не дочка, а горе…

– Не пойдёт она сейчас ни к кому! – горячо вмешалась Ольга Андреевна, утирая слёзы. – Не пойдёт. Я же тебе говорила, Алёша. – И, обращаясь к Виталию, добавила:– Ну что вам сказать? Влюбилась она, вот что. По-настоящему влюбилась, а не как раньше. Через это у неё, может быть, вся жизнь теперь изменится. Может, человеком станет.

– В кого же она влюбилась? – спросил Виталий.

– Не знаю… – упавшим голосом ответила Ольга Андреевна. – Ничего Валя мне не рассказывает. Как чужие мы ей.

– Да с чего ты это вообще взяла? – вяло и, видно, в который уже раз возразил Алексей Афанасьевич. – Заладила Ольга Андреевна. – Я тебе точно говорю!

Слушая их, Виталий вдруг ощутил какое-то острое и щемящее чувство, охватившее его при мысли, что убитый парень и есть тот самый, в кого влюбилась эта непутёвая Валя, кто мог бы сделать её человеком, изменить её судьбу. Неужели это он? Но вовсе не исключено, что это был один из прежних её дружков, не потерявший надежды вернуть себе её благосклонность, или просто знакомый. «Нет, – тут же поправил себя Виталий. – Уж себе самому-то хоть не задуривай голову». В самом деле, какой это простой знакомый или даже бывший дружок станет вдруг немедленно и так старательно вписывать её телефон в новую книжечку, один её телефон, и не столько для памяти – ведь он и без того его помнил, – сколько из радости ещё раз его повторить, посмотреть на него, запечатлеть, так сказать, как что-то особенно дорогое. Нет, психологически это всё совершенно ясно. И Виталий снова почти физически ощутил чьё-то надвигающееся безмерное горе, которому никто на свете уже не сможет помочь, чью-то неминуемую катастрофу. Неужели убит тот самый парень? Неужели это он звонил Вале из Москвы? А вдруг всё-таки…

– Скажите, – обратился он к Ольге Андреевне, – откуда вы знаете, что Вале кто-то звонил из Москвы? Она же вам об этом ничего не говорила.

– А чего там говорить? Я же слышала. При мне небось позвонил-то.

– И что Валя ему говорила? Вы что-нибудь уловили из их разговора?

– Ничего я не уловила, – безнадёжно махнула рукой Ольга Андреевна. – Она нарочно так говорила: только «да» и «нет».

– А ещё что она сказала? Ну припомните.

– Ещё… сказала: «очень, очень». Ох, так она это сказала… – вздохнула Ольга Андреевна. – Словно счастье своё «очень, очень» ждёт. Всю меня аж захолодило.

– Значит, она… вы думаете… с ним говорила – с тем, в кого влюбилась?

– С ним, с ним. Я её даже не узнала. Голос стал другой. Сама вся вспыхнула. Ой, ну что вы! Он самый звонил. Господи, хоть бы хороший человек оказался!

Виталий промолчал.

Нет, всё-таки невозможно тяжёлая у него работа. Всё время рядом с чьим-то горем, с чьей-то бедой. И никак не притупится в нём эта боль за другого, даже вовсе незнакомого человека. Ну вот как, например, считать эту Валю совсем незнакомой?

– Всё-таки куда же она могла уйти? – спросил Виталий. – Скорее всего, выходит, к подруге?

– Может, к Нинке? – Ольга Андреевна вопросительно посмотрела на мужа.

– А я знаю? – хмуро ответил тот. – Какая-то ещё Наташка у неё есть, кажись.

– А может, из конторы та, помнишь? Как её? Катя…

– Ну давайте по порядку, – сказал Виталий. – Как найти Нину, вы знаете?

Ольга Андреевна пустилась в длинные объяснения, и Виталий старался вылущить из них и запомнить самое главное.

– Так. Ну а Наташа? – спросил он затем.

– Ой, даже не знаю, – махнула рукой Ольга Андреевна. – У Нинки спросите, она-то уж должна знать. Ну а Катя, значит, в конторе. Господи, только бы не случилось ничего, только бы под машину не попала! Ведь она сама не своя убежала.

«Случается кое-что и похуже», – подумал Виталий, а вслух сказал:

– Мы вам сразу сообщим, как только её найдём. А найдём обязательно, не волнуйтесь. Ничего с ней случиться не могло. Какие ночью машины?

– А вот если она вдруг придёт, – вмешался всё время молчавший до сих пор Мурзин, – пусть позвонит по этому телефону. – Он вырвал листок бумаги из записной книжки и, написав номер, положил листок на стол. – И пусть не боится, – добавил он. – Никаких у нас претензий к ней нет.

«Кажется, он что-то уловил», – подумал Виталий.

Между тем Алексей Афанасьевич снова с беспокойством посмотрел на часы. И Виталий стал торопливо прощаться. За ним поднялся и Мурзин.

…Разыскать Валину подружку Нину оказалось несложно. Она жила совсем недалеко и, следуя довольно путаным объяснениям Ольги Андреевны, Виталий и Мурзин вскоре добрались до нужного домика в глубине большого запущенного двора.

На звонки долго никто не открывал. Раздосадованный Виталий собрался было уже уходить, когда за дверью послышались шаги, чьи-то руки неуверенно задёргали замок, дверь наконец приоткрылась и высунулась всклокоченная, заспанная девушка в поношенном байковом халате. Увидев пришедших, она насмешливо и сердито скривила пухлые, ещё не намазанные губы и спросила с вызовом:

– Вы что, мальчики, ошалели?

– Вы Нина? – вежливо осведомился Виталий.

– Ну допустим. Что из того?

– Тогда здравствуйте, – дружелюбно, почти весело сказал Виталий. – А где Валя?

Девушка удивлённо перевела взгляд с одного незнакомого парня на другого и уже снисходительно повертела пальцем около виска:

– Нет, вы какие-то чокнутые. И на пьяных вроде не похожи. Вы что, опохмелиться пришли после вчерашнего? Топайте, топайте, всё равно не пущу.

Видно, она слабо представляла себе, кто был у неё вчера в гостях, и привыкла тут ко всяким неожиданностям.

– А Валя у вас? – спросил Виталий.

– Бросьте, бросьте! – Она хитро погрозила ему пальцем. – Вам небось Шурик нужен, да?

– Что вы! Ей-богу, Валя, – вполне искренне заверил её Виталий. – Больше никто нам не нужен.

– Ха! Вальку сейчас калачом к нам не заманишь. Такая стала, что не тронь… Никого за людей теперь не считает. – Голос Нины стал до невозможности язвительным. – Мы ей теперь не подходим.

– Что ж это с ней? – поинтересовался Виталий.

Нина лукаво подмигнула и собралась уже было со вкусом заняться давно волновавшей её темой, как вдруг уловила неясный шум у себя за спиной. Нина сразу нахмурилась и уже совсем другим тоном громко сказала: