Текст книги "Час ночи"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

«Как интересно! – подумал он. – Как всё завязывается вокруг этого города! Вот теперь и директор Пивоваров».

– Это ещё вопрос, – тонко усмехнулся Виталий, – каким директором быть труднее.

– Именно! – подхватила Софья Георгиевна. – Вова просто не знает покоя ни днём, ни ночью…

«Ну ещё бы», – саркастически подумал про себя Виталий.

– И вы знаете, как его ценят в торге! – с подъёмом продолжала Софья Георгиевна. – Он по их просьбе выезжает даже в другие города, ведёт там переговоры.

– Выдающийся человек! – снова нашла нужным вставить Зоя Васильевна.

– Да-да, – подхватила Софья Георгиевна. – Он заключает договоры на таких выгодных условиях, какие им и не снились. Недавно вот, например, он ездил. Ну и, конечно, помогают связи. Ах, всюду нужны связи, учтите, молодой человек. – Она шутливо погрозила Виталию пальцем, – Без этого шага сейчас не ступишь.

– А кто у него есть вот там, куда он ездил? – невольно вырвалось у Зои Васильевны, которая, видимо, знала, куда именно ездил Владимир Сергеевич, и почему-то это особенно её интересовало. Но она тут же пожалела, что задала этот опрометчивый вопрос.

Софья Георгиевна метнула на неё насторожённый, недобрый взгляд и сухо ответила:

– Это, дорогая, не имеет значения. Я же вообще говорю.

«Коммерческие тайны, – усмехнулся про себя Виталий, перехватив этот красноречивый взгляд. – И уголовные, наверное, тоже, одновременно».

– Да, я понимаю, – озабоченно подхватил он. – Связи прежде всего. Но как это трудно!

– Владимир Сергеевич сможет вам во многом помочь, если вы захотите. – Софья Георгиевна многообещающе улыбнулась. – Я с ним поговорю о вас.

Она ждала, что в ответ Виталий хоть намёком упомянет о цели своего визита.

Но тот не успел ответить. В передней раздалось громкое щёлканье замков. Парадная дверь с шумом отворилась и, впустив кого-то, захлопнулась.

Софья Георгиевна поспешно поднялась со стула и устремилась в переднюю.

– А вот и сам Владимир Сергеевич! – оживлённо воскликнула она с порога комнаты. – А у нас гость, дорогой!

Последние слова донеслись до Виталия уже из передней. В ответ раздался мужской смех, сочный и самоуверенный.

– Это кто же дорогой, я или гость?

И Софья Георгиевна с хрипотцой и не очень естественно рассмеялась в ответ.

В тот же момент в комнату вошёл невысокий худощавый человек в тёмных очках на узком и колючем лице, с седоватыми бачками и большими залысинами на высоком лбу, иссечённом сеткой неглубоких морщинок. На нём был отлично сшитый светлый костюм и изящный, неяркий галстук.

Владимир Сергеевич окинул Виталия острым, пытливым и быстрым взглядом человека, которому надо сразу понять, кто перед ним, и от этого вывода многое зависит для него в будущем. Потом он довольно небрежно кивнул Зое Васильевне и обратился к гостю:

– Так вы меня дожидаетесь, значит?

– С вашего разрешения, – поклонился Виталий.

– Ну-ну. Что ж, пойдёмте потолкуем. Прошу!

Владимир Сергеевич сделал широкий жест в сторону двери, ведущей в переднюю, и сам же направился вперёд, указывая дорогу. Виталий галантно поклонился дамам и последовал за ним.

Кабинет хозяина дома производил весьма солидное впечатление. Длинные книжные шкафы, кожаный диван и массивные, тоже кожаные, простёганные крупной клеткой, старинные кресла возле низкого разлапистого столика из чёрного дерева с огромной хрустальной пепельницей посередине, массивный, тоже из чёрного дерева, письменный стол с причудливой бронзовой лампой под синим стеклянным абажуром – всё дышало солидностью и покоем. Шаги были не слышны на пушистом тёмном ковре.

Хозяин и гость расположились в креслах возле чёрного столика, закурили, и Владимир Сергеевич, перекинув ногу на ногу и болтая в воздухе носком изящного ботинка, спокойно и без всякого любопытства спросил:

– Ну-с, так что вас ко мне привело… простите, не знаю, как вас зовут…

– Виталий.

– Та-ак. А по батюшке?

– Неважно, – махнул рукой Виталий. – Шишка я невеликая – на первый взгляд, конечно.

– Ну а на второй взгляд? – вопросительно склонил голову набок Владимир Сергеевич и, словно только что вспомнив, неторопливо снял тёмные очки. Без очков узкое лицо его показалось Виталию ещё жёстче и ироничнее.

– На второй – это вы сами увидите, – лукаво улыбнулся Виталий. – Пока изложу причину визита. А там видно будет, куда поведёт. Тружусь я, с вашего позволения, на телефонном узле. Техник. Но… – Он многозначительно поднял палец.

Весь вид его, одновременно и развязный, и чуть подобострастный, с лукавой хитрецой, внушал Владимиру Сергеевичу, как ни странно, даже некоторое доверие. С такими людьми он чувствовал себя куда увереннее и свободнее, чем с прочими. Хотя до конца Владимир Сергеевич вообще никому не верил, в том числе, кстати, и жене, прекрасно понимая, что, как он сам готов в любую минуту обмануть и предать кого угодно, так и каждый из окружавших его готов поступить так же с ним самим, если только решит, что это ему выгодно. Задача поэтому всегда заключалась в том, чтобы непременно каждого опередить. И потому каждый человек неизменно вызывал у него насторожённость.

– Слушаю вас, – сдержанно и чуть снисходительно произнёс Владимир Сергеевич.

– В силу служебной своей должности и, добавлю, счастливой случайности… – с пафосом произнёс Виталий, ощущая нарастающее отвращение к роли, которую вынужден был играть, и борясь с этим ощущением. – В силу всего этого, – повторил он, – я вдруг обнаружил на своём новом участке нарушение! – Он снова многозначительно поднял палец: – Представляете? Обнаружил воздушку. Знаете, что такое воздушка?

– Догадываюсь, – без особого энтузиазма, даже с некоторой долей раздражения ответил Владимир Сергеевич.

– Так вот, – продолжал Виталий. – Сия воздушка привела меня в дом гражданина Губина Бориса Ивановича. Но оказалось, что старики ничего о ней не знают и в этом беззаконии не виноваты. Грех был бы затевать дело против них. А дело, между прочим, судебное…

– Административное, – с улыбкой, но твёрдо поправил Владимир Сергеевич.

– Пусть так, – охотно согласился Виталий. – Но штраф тут грозит немалый, как вы понимаете. Одних междугородных…

– Короче! – перебил его Владимир Сергеевич. – Старики указали на меня – так, что ли?

– Именно. И мне их стало жалко.

– Ну-ну, не надо, – насмешливо махнул рукой Владимир Сергеевич. – У вас ведь есть некий план, я верно понял?

Виталий смущённо откашлялся и кивнул.

Владимир Сергеевич улыбнулся и, нагнувшись, похлопал его по колену:

– Не надо стесняться, молодой человек. Всё вполне если не законно, то закономерно. Всем надо жить. И вам в том числе. Почему же не воспользоваться открывшимися обстоятельствами? Это было бы просто глупо. А вы, я вижу, вовсе не глупы. И, по-моему, уже успели заручиться симпатией Софьи Георгиевны, а?

– Ну что вы! – скромно опустил глаза Виталий.

Владимир Сергеевич снова улыбнулся, но глаза смотрели сухо и испытующе. Он сказал чуть насмешливо:

– Мой вам совет, кстати: не надо переигрывать. Всё должно быть достоверно. А вы то слишком развязны, даже нахальны, то слишком скромны, даже стыдливы, как девочка-подросток. Так, знаете ли, не бывает, учтите.

«Прав ведь, сукин сын», – с досадой подумал Виталий.

– Ну хорошо. А теперь изложите ваш план, – требовательно предложил Владимир Сергеевич – Впрочем, – он пристально посмотрел на Виталия, – о нём нетрудно догадаться. На юридическом языке это называется, между прочим, шантаж. Но на нашем, – он примирительно поднял руку, – это называется взаимовыгодная договорённость. Итак, хотите отступного? Сколько?

– С сохранением системы?

– Естественно.

Виталий задумчиво почесал затылок:

– Ваше доверие уже само по себе много стоит, конечно.

– В прямом смысле, – подтвердил Владимир Сергеевич.

– А если иметь в виду перспективу?

– Можно подумать и об этом. Ну-с, так ваш ответ?

Но ответить Виталий не успел.

Дверь кабинета без стука приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглянул здоровенный мордастый парень с пушистыми бакенбардами на красных литых щеках и облупившимся от загара носом. Поведя выпуклыми серыми глазами в сторону Виталия, он с хрипотцой осведомился:

– Дядя Володя, у тебя человек по делу?

– Ты же видишь, – укоризненно ответил Владимир Сергеевич. – Будь добр, оставь нас.

– Выйди на секунду, – потребовал парень. – Айн момент. Геноссе обождёт.

К удивлению Виталия, Владимир Сергеевич лишь поморщился и, с усилием поднявшись, направился к двери. Выйдя в коридор, он плотно прикрыл её за собой.

Виталий чутко прислушался, невольно даже задержав дыхание. Впервые, кажется, он благословил необычайную звукопроводность современных квартир. Задача облегчалась ещё и тем, что мордастый парень не очень-то старался приглушить свой рокочущий бас, несмотря на яростное шипение Владимира Сергеевича.

– Раскошеливайся, жаба, – рычал мордастый. – Нашёл, понимаешь, время! Спешу я, а ты тут…

– Тиш-ше, Гоша, тиш-ше… Я тебя прошу, тиш-ше…

– А хочешь, чтоб ушёл, – гони сотнягу!

– Ты с ума сошёл! Иди к Соне.

– Ха! У моей сестрички зимой снега не выпросишь. И потом, она не знает, за что платить. А ты знаешь.

– О господи… Навязались мне на голову.

– Сам навязал.

– Но мы же с тобой, Гоша, в расчёте! – придушенным шёпотом воскликнул Владимир Сергеевич.

– Ха! – издевательски хохотнул Гоша. – Мы теперь только на том свете будем в расчёте. А пока мы с Котом желаем посидеть в «Марсе», ясно тебе?

– Ладно, ладно. Вот… и уходи, ради бота!

Последовала короткая пауза, во время которой Владимир Сергеевич, видимо, отсчитывал деньги. После чего до Виталия донеслось:

– Всё. Адью…

Через секунду Владимир Сергеевич вошёл в кабинет. На узком, колючем лице его не было и следа пережитых только что волнений.

Виталий лениво перелистывал лежавший на столике журнал. Он тоже старался не выдать себя. Неужели это тот самый парень, который приехал с Николаем на вокзал и забрал багаж? Очень он похож на того. Да, скорее всего это он. И дядя его почему-то побаивается. Определённо побаивается. Этот Гоша, наверное, много знает. Что же он, интересно, знает? А ведь парни пошли в «Марс». Ресторанчик известный. Так-так…

Мысль, неожиданно возникшая у Виталия, нуждалась, конечно, в дальнейшем обдумывании, но это была интересная мысль. И обдумать её стоило, только сейчас на это не было времени.

Владимир Сергеевич вновь с кряхтеньем опустился в кресло, и Виталию в свою очередь показалось, что тот тоже переигрывает в своей старческой немощи.

Развалившись в кресле и закурив, Владимир Сергеевич разогнал рукой дым перед собой и сказал:

– Итак, мы остановились…

– На сохранении системы, – быстро подсказал Виталий и, подмигнув, спросил: – Она вам дорога как память?

Владимир Сергеевич непринуждённо улыбнулся:

– Вы очень догадливы. Кроме того, согласитесь, что это незаурядное сооружение. К тому же, как вы догадываетесь, не дешёвое. – И, не удержавшись, добавил: – А идея моя собственная. Неплохая?

– Гениальная, – почти искренне заверил Виталий. – И вы же нашли эту трамвайную станцию?

– Нет, – пренебрежительно махнул рукой Владимир Сергеевич. – Это уже нашёл исполнитель.

– Всё сделано на высоком профессиональном уровне, могу засвидетельствовать, как специалист.

Владимир Сергеевич усмехнулся:

– Иначе не работаем. Нигде. Итак, ваши условия?

– С сохранением перспективы? – ещё раз уточнил Виталий.

– Вас это волнует?

Во взгляде Владимира Сергеевича мелькнула насторожённость.

– Весьма даже, – твёрдо ответил Виталий.

– Что ж, подумаю. Итак?

– Гм… – задумчиво покачал головой Виталий. – Как бы не промахнуться… Ладно! Тут у нас кое-какая пертурбация намечается технического порядка. Если систему удастся сохранить – одно дело. Если ликвидируют, но я концы упрячу, – другое. Словом, через неделю сообщу. Не возражаете?

– Идёт, – согласился Владимир Сергеевич. – И учтите, за сохранность системы гонорар минимум в пять раз больше. Это для ясности. И для стимула тоже.

– Вас понял. Перехожу на приём, – весело откликнулся Виталий. – С вами очень приятно работать.

– Ну что же, молодой человек, не смею больше задерживать вас, – объявил Владимир Сергеевич неожиданно бесцеремонно и поднялся с кресла. – Жду решения по поводу того дела. Телефон мой у вас, полагаю, имеется.

Виталию ничего не оставалось, как откланяться.

…Часа два спустя, когда веселье в ресторане «Марс» достигло самой высокой точки, к столику, где сидели уже изрядно нагрузившиеся мордастый Гоша и его приятель, подсел такой же подвыпивший парень, в котором Гоша с большим трудом, но всё же узнал недавнего гостя дяди Володи. Почему-то в связи с этим расчувствовавшись, Гоша немедленно полез целоваться, и новый приятель охотно ответил на этот внезапный прилив чувств. Все трое выпили ещё по одной, потом по второй рюмке, и в конце концов Гоша объявил, что крепче их дружбы на свете ничего нет. А новый его приятель, заплетаясь, сообщил, понизив таинственно голос:

– А мы с тобой гуляем на деньги из одной казны, понял? – И нагло подмигнул.

Гоша секунду бессмысленно таращил на него свои выпуклые светлые глаза, потом какая-то шестерёночка повернулась в его затуманенном мозгу, и он спросил:

– А ты за что получил?

– Я-то? За… услугу. А ты?

Гоша хмыкнул:

– Ну а мы с ним тоже… – Он кивнул на приятеля. – Такое дельце провернули – будь здоров и не кашляй. Поперхнёшься, ей-богу. Так, что ли, Кот?

И угрюмый его приятель в ответ только мотнул головой.

Последние слова Гоши вселили в Виталия какие-то неясные, но тревожные подозрения, которые в этот момент, однако, проверить было невозможно.

Глава VI
ПОДПОЛЬНАЯ АЛГЕБРА

Каждую пятницу, ровно в одиннадцать, в кабинете директора начиналось оперативное совещание руководящего состава. Михаил Прокофьевич опозданий не терпел, и все, зная его крутой нрав, старались прийти даже чуть раньше.

На этот раз и повод к тому был особенный. Собравшиеся в кабинете наперебой поздравляли своего директора с блестящим выступлением накануне вечером по областному телевидению. Михаил Прокофьевич рассказывал об опыте работы фабрики, о мерах, которые позволили коллективу успешно и досрочно выполнить план первого полугодия и гарантировать годовой план. Речь шла о рационализации, освоении новой техники, неукоснительной трудовой дисциплине, точнее – о трудовом подъёме, который охватил весь коллектив, о новых, передовых методах планирования и системе руководства. Забота о людях также не была обойдена. Директор сообщил о плане строительства трёх жилых домов, один из которых предназначался специально для молодожёнов.

– Блестящее выступление, Михаил Прокофьевич, без преувеличения говорю, – первым высказался заместитель директора по снабжению Лесевицкий. – Вы увидите, сколько будет откликов.

– Да-да, – подхватил начальник пошивочного цеха Бесякин. – Всей семьёй смотрели. И гости тоже. Даже преферанс отложили, представляете? Ну буквально обо всём забыли!

Поток комплиментов и горячность, с какой они произносились, грозили не только задержать, но и вообще сорвать совещание, ибо каждый из присутствующих норовил сказать что-то свежее и глубокое и тем обратить на себя внимание собравшихся, и прежде всего, естественно, самого Михаила Прокофьевича.

Энтузиазм этот объяснялся не только его директорским постом и вытекавшей отсюда властью, но и тем, что Михаил Прокофьевич был крупной фигурой областного масштаба, членом всевозможных делегаций, комиссий, жюри, президиумов, да и в самой Москве его знали и, видимо, ценили.

Но популярность и даже симпатию принесло ему не только и даже не столько то, что фабрика в последние годы стабильно занимала высокое место в социалистическом соревновании, сколько то обстоятельство, что фабричная футбольная команда, прошлогодний чемпион своей зоны по второй лиге, в составе которой играли выдающиеся таланты и любимцы местных болельщиков, перешла в первую лигу. К этому следовало прибавить фабричный танцевальный ансамбль, на который Михаил Прокофьевич тоже средств не жалел и где собрал максимальное количество «звёзд», которые, как и «звёзды» футбольные, были оформлены на хорошо оплачиваемые должности, не говоря уже о премиях, поощрениях, бесплатных путёвках и прочих благах. Ансамбль, в свою очередь, тоже достиг немалых успехов, привлёк внимание Всероссийского совета профсоюзов и неоднократно становился лауреатом всевозможных смотров и конкурсов.

С доброго имени фабрики и начал Михаил Прокофьевич в тот день своё вступительное слово на оперативном совещании.

– Мы, значит, надеялись, – сурово начал он, – что план полугодия будет перевыполнен. Такового и добились. Это, товарищи, морально приподымает. Знамя облпрофсовета наше. И, понятное дело, премия тоже. Но указанного выше мало. – Он сделал многозначительную паузу. – Достигнута договорённость с Иваном Зосимовичем, нашим уважаемым мэром, что сверх установленного лимита фабрика получит к ноябрьским дням ещё семнадцать квартир.

– Вот это да! – восторженно воскликнул самый молодой из присутствующих, заместитель начальника цеха раскроя Саша Буланчик. – Качать Михаила Прокофьевича!

Все заулыбались. А член фабкома и ответственный за спортивную работу Боря Новохижин мечтательно сказал:

– Ну, теперь Сметанин наш, деться ему некуда! А нам в первой лиге без него полный крах. Так что одну трёхкомнатную на это дело надо бросить, Михаил Прокофьевич, как хотите. Вы же наши дела знаете.

Сметанин был известный тренер, и вокруг него давно интриговало руководство фабрики.

– Бросим, – снисходительно кивнул Михаил Прокофьевич. – Теперь можно. Но надо повышать уровень. Условия, кажется, есть.

– Мало работают, – поддержал один из самых страстных болельщиков, заместитель директора по сбыту Тихон Артемьевич Богословец. – У западных профессионалов в год сто и больше одних только официальных встреч, а у наших пятидесяти не наберёшь. Откуда взяться уровню, я вас спрашиваю?

– Там сезон длится одиннадцать месяцев, – обиженно возразил Боря. – А у нас…

– Да кто им мешает играть хоть все двенадцать?! – вскипел Богословец. – Я давно говорю…

– Ну ладно, хватит, – оборвал его Михаил Прокофьевич. – Сейчас сезон в разгаре, деньги им идут, так что пусть трудятся. А осенью, если будут молодцами, мы их шапками закидаем.

Он скупо улыбнулся, и все тут же рассмеялись, оценив директорское остроумие.

– А насчёт Сметанина пока ни гу-гу! – Михаил Прокофьевич погрозил пальцем. – Такие дела только после конца сезона решают. Вот так. Ну и всё об этом. Есть вопросы посерьёзнее. Техническое управление министерства согласилось на поставку нам нового оборудования согласно нашей заявке.

Все восхищённо переглянулись. Такого успеха никто не ждал. Такого вообще не бывало, чтобы удовлетворили всю заявку. А между тем новое оборудование гарантировало выполнение и даже перевыполнение плана, крупные премии, почёт и славу.

– Собирайся в Москву, Тарас Петрович, – обратился Михаил Прокофьевич к главному механику. – После совещания останешься, обсудим детали.

– Слухаю, – хмурясь, буркнул в ответ усатый и толстый Тарас Петрович. – Треба ехать, конечно.

Хмурился он не случайно. Ему вдруг показалось, что под внешним спокойствием и уверенностью директора скрывается какая-то тревога, какая-то немалая неприятность, и связана она с Москвой. Слишком уж хорошо изучил он своего друга за одиннадцать лет совместной работы.

– Теперь дальше, – невозмутимо и твёрдо продолжал между тем Михаил Прокофьевич. – Нами получено согласие министерства на изменение баланса поставок сырья. Ещё семнадцать процентов будем получать по прямым контрактам с заготпунктами нашей и соседних северных и восточных областей. Это сильно облегчит нам обеспечение сырьём. Это прежде всего тебя касается, Гвимар Оскарович, – обернулся он к Лесевицкому.

Большинство из присутствующих приняли эту новость спокойно, и только несколько человек вздрогнули от этой неожиданной радости и многозначительно переглянулись, ибо эта новость сулила им в будущем такие радужные перспективы, с которыми мало что могло сравниться.

Сообщение было неожиданным даже для Гвимара Оскаровича Лесевицкого, заместителя директора по снабжению, юркого седенького человечка с вытянутой мышиной мордочкой и воспалёнными веками. Впрочем, застать врасплох его было невозможно. Вот и в данном случае он этой новости не знал, но предвидел, точнее, учитывал возможность такого решения и исподволь готовился к нему.

– Новые пункты мною уже намечены, – поспешно доложил он. – И предварительная договорённость там имеется по всем позициям. Решительно по всем, – с ударением повторил он.

– Ну даёт наш Гвимар! – удовлетворённо усмехнулся Михаил Прокофьевич. – Вот, товарищи, как надо работать. С прицелом на будущее, с учётом перспективы и линии развития. Нас на это постоянно ориентируют сверху. И я об этом не раз писал. Отмечаю важность. – И он погрозил пальцем.

– Мы все учимся у Гвимара Оскаровича, – польстил кто-то из начальников цехов директорскому любимчику.

– Так. Моя информация закончена, – хлопнул ладонью по столу Михаил Прокофьевич. – Займёмся текущими делами. Что там у нас в третьем цехе? Потом коротко по всем цехам пройдёмся. И по-деловому, товарищи, по-деловому. Нас производство ждёт.

Однако совещание продолжалось ещё не меньше часа, пока наконец дверь директорского кабинета не раскрылась и в приёмную стали выходить участники совещания, оживлённо переговариваясь, обсуждая новости, о чём-то условливаясь и доспоривая.

К тому времени в приёмной уже скопилось немало людей на приём к директору. Но первой туда зашла его секретарь Лёлечка, тоненькая длинноногая девица с намазанными глазами, в коротенькой юбочке и яркой, весьма открытой кофточке, очень конфузившей мужчин, ибо они начинали с трудом управлять своими взглядами при разговоре с Лёлечкой и сбиваться с мысли, и Лёлечку это ужасно забавляло. Ухаживаний она никогда не отвергала, а всякие подарки тем более, но шефу своему была предана неподкупно и пользовалась его немалым доверием, об этом все знали.

Вынырнув через минуту из кабинета, Лёлечка объявила ожидавшим приёма:

– Михаил Прокофьевич ещё занят.

Кроме Гвимара Оскаровича и Тараса Петровича, в кабинете задержались заместитель директора по сбыту Тихон Артемьевич Богословец, не только страстный футбольный болельщик, но и отменный хитрец и весельчак, неизменный тамада на всех дружеских застольях, и Анна Григорьевна Горева, яркая блондинка лет тридцати, высокая, статная, державшаяся со всеми необычайно высокомерно и покровительственно. Это объяснялось её особым положением при директоре. Об их отношениях на фабрике говорили почти в открытую, и Анны Григорьевны многие побаивались. Однако даже её недоброжелатели не могли отрицать, что своё дело Анна Григорьевна знала отменно, до тонкости, и в хозяйственной деятельности фабрики главный бухгалтер играл, как и положено, весьма важную роль.

Таким образом, Михаил Прокофьевич собрал у себя, как он любил выражаться, «мозговой центр» и одновременно самых близких и доверенных людей.

– Давайте по порядку, – сурово сказал он и повернулся к Богословцу: – Тихон, какой сигнал получил комитет народного контроля, от кого? Что там твой Егудеев говорит?

– Ерунда, – махнул рукой Богословец. – Ещё одна жалоба на качество. Из Вольского торга.

– Ты руками-то не очень маши, – одёрнул его Михаил Прокофьевич. – Как он её получил?

– От Денисова, – неохотно признался Богословец.

Это означало, что с жалобой ознакомился председатель комитета, давний недоброжелатель Михаила Прокофьевича.

– Вот видишь, – укоризненно произнёс тот, словно Богословец был виноват во всём. – И это уже не первый случай. Ты узнал, кто с фабрики пишет?

– Пока нет. Егудеев…

– А! Да чего он стоит, твой Егудеев, – поморщился Михаил Прокофьевич. – Сморчок он. Плюнуть и растереть. Надо понимать. Он не помощник, он в лучшем случае информатор, да и то, как видишь, хреновый.

Михаил Прокофьевич снял очки и устало потёр глаза, как бы давая понять, что вот он-то неусыпно стоит на страже интересов коллектива, он трудится прямо-таки адски, забывая о сне и отдыхе, а вот некоторые позволяют себе работать спустя рукава и допускают ляпы, как только он не уследит, чуть ослабит контроль.

– Ничего, Денисов не вечен, – успокаивающе сказал Богословец. – Уберут, переведут. Уже такой разговор был.

– Мы тоже с тобой не вечны, между прочим, – вздохнул Михаил Прокофьевич. – Нашёл чем утешать. Думать надо, а не утешать. Ты его на рыбалку приглашал?

– Не поехал. Сказал, жена больна. А её, – Богословец хихикнул, – в городе видели, в общей очереди.

– Ай-ай-ай! – покачал головой Лесевицкий. – Вы видите, что делается? Нет, этот Денисов – чрезвычайно опасный человек.

– О чём и разговор, – согласился Михаил Прокофьевич. – Подумаешь, он Егудеева купил! Да его кто хочешь купит! – Он тяжело повернулся к Богословцу: – Твоя главная задача – Денисов. Найди ключ. Изучи. Нет такого человека, заруби себе на носу, к которому нельзя было бы подобрать ключ. Нет и не будет. И тут ничего не жалко.

– Подберём, Михаил Прокофьевич.

– Ну-ну. Поглядим. Теперь дальше. – Он хмуро посмотрел на Лесевицкого. – Ты тоже хорош. Опять в обком шастал?

– Так ведь по делу.

– Я тебе, да и всем что говорил, особенно тебе? Не мозольте глаза обкому. Подальше, подальше. Представительствую один я. Не вызывают? Сиди и молчи. А я сделаю так, чтобы не вызывали. Помни: самое опасное это место. И все тоже. – Он строго оглядел собравшихся.

Да, все были согласны, что обком – самое неприятное и самое опасное место. До сих пор ещё они помнили, с каким трудом прошлой осенью Михаил Прокофьевич погасил вспыхнувший было там скандал, когда всё тот же неугомонный Гвимар Оскарович предложил одному из секретарей поставить специально для обкома редкую по красоте партию шапок из нутрии, так что работника обкома узнавали бы с другого конца улицы.

– Не суйся в обком, Гвимар, – сердито предупредил Михаил Прокофьевич. – Мне и так настроение там не нравится с некоторых пор.

Михаил Прокофьевич давно уже с досадой начал убеждаться, что, чем больше для некоторых людей делаешь, тем порой не лучше тебе самому становится, а хуже. Неблагодарные какие-то люди пошли. Михаил Прокофьевич всё чаще замечал, как человек вместо благодарности вдруг начинает избегать даже глазами с ним встретиться. А уж об ответной услуге и не думай: то юлит, то ищет повод для отказа.

Как ни странно, но лучше всего относились к нему те люди в различных инстанциях, которым он никогда и ничего не делал и не устраивал; как-то с ними было надёжно и спокойно, не свербила мысль, что чего-то недодал и чем-то не услужил, не приходилось прикидывать, выгодно им лично или нет то, что предлагал или просил Михаил Прокофьевич. Да и в тяжёлую минуту такие скорее придут на помощь, не струсят, не разбегутся – чего им бояться?

Впрочем, и те, другие, которые берут, не очень-то в случае чего разбегутся. Михаил Прокофьевич давно уже намекнул каждому из них, что петля, которая затянется на его шее, прихватит и их всех. А берут они с каждым днём всё неохотнее и соответственно всё неохотнее помогают. Боятся? Чуют что-то? Но почему он ничего не чует? А ведь принюхивается ко всем углам, ко всем щелям.

Однако все эти мрачные подозрения и предчувствия приходили к нему не так уж часто, и их легко удавалось прогонять. Михаил Прокофьевич знал, что он умён, ловок, опытен и удачлив, что прекрасно изучил человеческую натуру, её слабости и недостатки, а также все специфические сложности экономической структуры и методов хозяйствования. Крепко верил в себя Михаил Прокофьевич, хотя приближение некоей тёмной черты в своей жизни, неумолимо отделяющей подъём от начала упадка, не только предвидел, но и как бы уже временами ощущал. И в такой момент очень неуютно становилось ему, холодно, одиноко и страшно.

Вот и в тот момент, в кабинете, среди своих, вдруг на миг подкатило что-то мутное, леденящее, и усилия стоило прогнать это мерзкое ощущение. Он невольно тогда посмотрел на Аню, и она сразу перехватила этот его мгновенный, чуть заметно испуганный, чуть растерянный взгляд и улыбнулась ему, ему одному. И всё прошло. Ах, Аня, бесценный дружок его!

Михаил Прокофьевич снова увидел перед собой виноватое мышиное личико Гвимара Оскаровича и уже добродушно произнёс:

– А за Москву, за министерство, тебе спасибо. Техническое управление ты обеспечил классно. Значит, Викентий Романович доволен?

– Весьма доволен. Кланяться велел. Собирается в гости.

– Примем. По первому разряду примем. Теперь ещё один пункт. – И Михаил Прокофьевич ласково посмотрел на Гореву. – Анна Григорьевна, скажи, дорогая, сколько за второй квартал у нас бестоварных накладных прошло?

– Четыре.

– Что шло?

– Только экстра. Я всё-таки думаю, Михаил Прокофьевич, – добавила Горева деловито и чуть высокомерно, – четыре – это мало, можно было и пять, даже шесть.

– В цехе раскроя трещат шкурки, я слышал, – недовольно засопел Тарас Петрович. – Це дило треба обмозговывать. Полагаю так, что и четыре много.

– А ты как полагаешь, Тихон? – поинтересовался Михаил Прокофьевич. – Жалобы-то к тебе идут.

– А нынче все жалуются, – весело ответил Богословец. – Одних пенсионеров сколько развелось. Чего им ещё делать? А магазины некоторые вообще торговать не умеют, вот невыполнение плана и валят с больной головы на здоровую.

– Ты, Тихон, оптимизма своего дурацкого поубавь, – сердито предостерёг его Михаил Прокофьевич. – Не одни пенсионеры жалуются. И не один Вольский торг.

Операция с бестоварными накладными была самой сложной и опасной, но и самой выгодной. Заключалась она в следующем. Шкурки промысловых зверьков, из которых фабрика шила шапки, воротники, женские шубы и другие весьма дефицитные меховые изделия, поступали частично централизованным путём, а частично, в связи с тем, что область располагалась близ промысловых угодий, по прямым договорам с заготовительными пунктами и конторами. Вот в этих-то пунктах и конторах находил неутомимый Гвимар Оскарович подходящих людишек, с которыми и проворачивал указанную выше операцию.

В цехе раскроя, после соответствующей обработки с отступлением от инструкций, шкурки растягивались чуть не до паутинной толщины, и площадь их, исчисляемая в документах квадратными дециметрами, вырастала, а следовательно, образовывалась некая экономия в шкурках. Допустим, на воротник шло уже не пять шкурок, а четыре. Накопленная таким образом масса «лишних» шкурок образовывала как бы новую партию. И на неё оформлялись липовые документы вначале на заготовительном пункте, а затем и на фабрике, которая эту мифическую партию якобы приняла. И огромные деньги, которые такая партия могла бы стоить, вполне реальные деньги, снова выплачивались заготовителям и затем делились между участниками операции.