Текст книги "Мама знает лучше (СИ)"

Автор книги: Ария Тес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

«Палата номер шесть»

Аури

Чувствую, как Григорий за моей спиной немного тормозит. Оборачиваюсь. И правда. Ему что-то говорят по телефону, он хмурится и отворачивается, тихо уточняя. Что я могу сделать в этой ситуации? Очевидно, первый мой порыв – это остаться. Рядом. Под его крылышком и защитой, где я чувствую себя максимально в безопасности, но…

Алина там одна.

Даже на расстоянии я чувствую, как на нее давят. И давят, само собой, бронепоездом.

До меня доносятся обрывки фраз доктора, мол:

– Вы понимаете, что он уже не выживет, Алина Дмитриевна? Ваш брат потерял много крови, а его травма…поймите, она несовместима с жизнью.

– Но он же еще жив… – слабо, растерянно отвечает она, и тут, конечно, вступает она:

Я прямо вижу, без удовольствия лицезреть перед глазами, всю эту отвратительную, пустую в своем таланте, актерскую игру. Фальшивую до зубной рези.

Я вижу ее. В своем воображении, которое, увы, очистить не получится, даже если меня когда-нибудь шарахнут по башке и заставят забыть…всю свою жизнь: это я буду помнить всегда. Как Антонина Алексеевна умеет притворяться, что она «на твоей стороне».

– Малышка, я все понимаю, – звучит засахаренный голос, который состоит из плотных, твердых частиц, которые потом скребут по зубам еще очень-очень долго, вызывая отвращение, – Он твой самый родной человек, но, Алиночка…послушай, что тебе говорит доктор. Сема умер. Он физически еще здесь, конечно, но его мозг…он очень сильно пострадал. Теперь это лишь…оболочка.

Алина всхлипывает.

– Его больше нет.

А эта сука, конечно же, смакует. Я чувствую! Поэтому нет. Не-а. У меня нет выхода «ждать», на самом деле. Я не могу позволить себе время, которое так дорого стоит всегда! Но особенно сейчас.

Это невозможно.

Пока не понимаю, чего они хотят добиться от бедной Алинки, но чувствую, что девчонка очень устала. Она вообще сама по себе мягкая, как только что испеченная булочка. У нее нет чёрствых краев. Она даже не знает, что это такое, мать твою! Спорю на что угодно, все сказанное мне – это адреналин и дикий стресс в купе со страхом. На самом деле, будь ситуация иной, она бы ни за что не сказала и половину того, что было озвучено.

Просто не смогла бы.

Это просто не она.

Она – другой человек. Не похожа ни на меня (слава богу), ни на Сему. Таких еще можно было бы назвать «малахольной», наверно. Если измерять людей в тех единицах, в которых я уже давно измеряю – в сволочизме.

А у нее этого нет.

Такой была их мама. Даже если на нее кто-то нападал, она никогда не держалась злобы и не давала сдачи. Она просто улыбалась, кивала и уходила.

Хорошая…

Знаю, как это прозвучит. Какая же она хорошая, если кончила так плохо? Но да, бывает, что жизнь складывается таким образом. И если ты не готов, она тебя ломает. Так или иначе, ломает – и ты ничего не можешь с этим сделать, если в тебе этого нет.

Клыков.

У меня они всегда были, просто сейчас острее стали, опасней. А у нее их не было никогда и никогда не будет, что бы с ней ни случилось. Она просто сломается, как тонкая хворостинка на ветру, и это вот-вот случится.

Я чувствую.

Поэтому Григория не жду. Гордо расправляю плечи и ускоряю шаг до палаты. Боюсь ли я? Немного. Признаться будет честно, это так. Я боюсь столкнуться лицом к лицу с этим монстром, но с другой стороны…во мне действительно больше нет той наивности и веры в прекрасное.

Я знаю. Люди – мрази, а близкие – еще хуже. Всегда нужно быть аккуратной. И если ты тоже не хочешь сломаться как колосок осоки, прекращай, мать твою, бояться темноты и монстров, которые в ней прячутся. Стань более страшным монстром – это единственный способ выжить.

Это я и собираюсь сделать.

Захожу в палату и хмыкаю.

– Какой консилиум собрал один такой простой случай…

Врач поворачивается на меня сразу, как и Алина, переводит свой взгляд. В нем больше нет злости, лишь отчаянная надежда на помощь – и я помогу. Не переживай. Не надо, маленькая. Все будет замечательно.

Что, конечно, не касается Антонины Алексеевны.

Как только она слышит мой голос, ее сразу буквально передергивает.

Кажется, сейчас она от «замечательно» очень и очень далеко – прекрасно.

На меня не оборачивается, напрягается, злится. Я тоже это понимаю сразу, ведь очень хорошо знаю эту женщину. Уже после того, как я сбежала из этого города, отбросила розовые сопли в сторону, все кардинально изменилось. Я стала видеть лучше и больше понимать, поэтому теперь, после долгого, кропотливого анализа всего того времени, что я провела «в их семье», я знаю ее. Каждую реакцию, каждое движение, которое говорит о ее душевном состоянии.

Я знаю все.

А ты больше не знаешь ничего – и это прекрасно.

Усмехаюсь и медленно пересекаю палату, чтобы встать рядом с Алиной. Врач берет себя в руки первым и хмурится.

– Вы…кажется, вы та самая девушка, которая доставила моего пациента в больницу?

Я ему не отвечаю. Не считаю нужным. Он – ручной пес Антонины Алексеевны, который уже понимает, кто я. И она. Понимает.

Когда я заглядываю в ее лицо – это очевидно.

Глаза блестят, из ушей буквально пар валит. Злишься? Что я осмелилась вернуться? Злись. Привыкай. Скоро это будет твоим перманентным состоянием. А пока…я нарочито вежливо улыбаюсь, становлюсь рядом с Алиной и смотрю точно на нее.

Не боюсь! Хоть ты тресни – я тебя не боюсь! Во мне только крепнет это дичайшее желание уничтожить тебя нахрен. Сровнять с землей. И в нее же отправить, как ты, сука! Отправила мою бабушку.

Ты пожалеешь…! Но пока тебе об этом не нужно знать, поэтому…

– Здравствуйте, Антонина Алексеевна. Столько лет, а вы становитесь все…

Кхм, какое бы слово подобрать? Ледянее? Стальные? Седее? Старее? Все они кажутся слишком очевидными моему отношению, но с другой стороны. Разве его нужно скрывать? Напротив. Пусть видит во мне неразумного, слабого ребенка, который не может совладать со своими эмоциями.

– …Старше, – она хмыкает, будто я попала в точку, а я внутри себя кайфую – еще как попала, – Время не щадит даже королеву, да?

– Ау-ре-лия…

– Во плоти. Что здесь происходит? – перевожу взгляд на врача, потом опускаю его на папку с какими-то документами, – Что это такое?

– Простите, а вы кто такая? Сейчас время для посещения только самым близким родственникам!

Напряжение в палате стоит просто дичайше, поэтому я, наверно, могу понять: врач не хочет проблем, врач пытается ситуацию разрешить, врач хочет спасти свою задницу и угодить королеве. Но у врача будет облом по всем фронтам. Потому что он больше ничего не решает. Ни-че-го!

Перевожу взгляд на Алину, игнорируя все его слова, хмурюсь.

– Я знаю, что ты бесишься, Лин, но я здесь, чтобы помочь. Пожалуйста, позволь мне помочь…

– Девушка, вы оглохли?! Мне охрану поз…

Резко поднимаю руку, не глядя на доктора. Он затыкается моментально: вау! Вот это дрессура, конечно! Вот это прыть, Антонина Алексеевна. Снимаю шляпу. Что-что, а тренировать подчинённых прыгать через обруч, вы умеете. Браво.

– Лин, ты же все. Прекрасно. Понимаешь. Семе не могут помочь здесь, но…

– Аурелия, – вступает мой личный монстр, перебив и меня, и возможность Алины ухватиться за спасательный круг.

Я медленно перевожу на нее взгляд.

Ухмыляется, старая. Ну да, чего ей не ухмыляться? Королеве-то. Против обычной девчонки? Только я теперь не совсем обычная. Но это еще один козырь в рукаве, ты подожди пока.

– Во-первых, я рада тебя видеть. Ты очень хорошо выглядишь…

Ага, как же. Думаю, ты была бы рада по-настоящему только в том случае, если бы я лежала вместо, а еще лучше рядом с Сэмом.

– Но во-вторых…

Бывшая свекровь делает небольшой шаг в мою сторону, будто думает, что так сможет воздействовать эффективней.

– …К сожалению, ты не имеешь права голоса в этой ситуации. Семен Дмитриевич не является твоим родственником, и что для него будет лучше, решать тоже не тебе. Этот выбор сделает Алина.

– Она не подпишет никакие бумаги, – рычу я, делаю шаг и загораживаю Линку от взгляда этой гарпии.

Взгляда, который и душу высосет с легкостью. Если ей позволить.

– Чтобы вы там не принесли – этого не будет.

Бывшая свекровь усмехается.

– Мне очень жаль, но я действительно думаю, что в сложившейся ситуации…Георгий Павлович…думаю, вам придется вызвать охрану. Аурелия известна своими взбалмошными поступками. Никогда не знаешь, чего от нее ожидать.

Все уловили, к чему это было сказано? Да таким тоном? Заискивающим, циничный, насмешливым? Думаю, да. Никому не нужно пояснять, но чтобы уколоть меня посильнее, она добавляет.

– Когда-то Аурелия была моей невесткой, и я отлично знаю, на что способна эта женщина.

Так, невзначай. Будто никто не в курсе, что ее любимый сыночек-корзиночка когда-то женился на той, кто, по мнению всех окружающих, имела наглость быть неблагодарной настолько, что изменяла ему чуть ли не с каждым, кто предложит.

Я знаю, что доктор понял, кто я, как только эта старая сука назвала мое имя. Видела в глазах. Легких флер узнаваемости собственной персоны. Почти неуловимая ухмылка.

Чтоб ты сдохла.

Я молчу. Не потому, что вдруг потерялась, просто если я сейчас рот открою – это будет крах. Крах всему! Я не сдержусь. Не-а. Моя ярость культивируется с каждой секундой пребывания в этом захолустье сильнее. Она становится тверже. Больше. Отчаяннее.

Да, вот это хорошо сюда подойдет: мое сердце отчаянно жаждет мести, и я боюсь, что раньше, чем я смогу что-то сделать, я проколюсь. Вылью, вытащу на свет все, что я думаю – а это плохо. Так делать нельзя. Не-ль-зя.

Стопари.

Сильнее сжимаю кулаки. Это больно – я вонзаюсь ногтями в мягкую кожу ладоней до рези, но только так мне удается держаться. Боль отрезвляет. Она всегда тебя отрезвляет.

Дыши, Аури. Не смей ей проигрывать – Ды. Ши.

Делаю глубокий вдох, потом перевожу взгляд на Алинку и криво усмехаюсь.

– Ты меня знаешь всю жизнь, Лина. Я бы никогда не сделала Сэму больно намеренно.

Лина молчит. Она смотрит мне в глаза пристально, а я отвечаю максимально открыто. Ну же. Ты же знаешь. Я никогда бы не причинила вреда Сэму намеренно. Если так вышло, то мне жаль, но это точно не мой выбор. Только не с ним. И не с тобой тоже. Да, мы были не так близки, но ты – часть моей семьи. Моя бабуля считала тебя внучкой, а я – сестрой. Брось. Ты же знаешь…

– Алиночка, – будто предчувствуя ответ малышки, в разговор снова вступает Антонина Алексеевна, – Ты же понимаешь: у нас лучшее оборудование и лучшие специалисты. Аурелия понятия не имеет, о чем она говорит, а только дает ложные надежды. Мы же пытаемся сделать так, как будет лучше для Семена…

– Вы пытаетесь его убить! – резко отвечаю, она в ответ цыкает.

– Что ты придумываешь? Мы, по-твоему, маньяки?

Да.

– Нет! Видишь, ты все еще ведешь себя неразумно, Аурелия. Обвиняешь нас непонятно в чем и делаешь это слишком агрессивно. Возможно, когда-то я поступила опрометчиво. Надо было помочь тебе, организовать психологическую помощь, и мне жаль, что после всего, что вскрылось, я поддалась эмоциям. Возможно, сейчас бы ты была более благоразумной, но…это явно не так. Прости. Но нам придется вызвать охрану…

– Этого не будет.

Кудахтанье перебивает стальной, сильный голос Григория, который моментально приковывает к себе внимание.

Кажется, в палате стало холоднее, притом еще напряженней. Еще сложнее дышать.

Мне бы было сложно дышать на месте этих людей, ну правда. Взгляд у Григория стал еще хуже, чем был тогда на набережной – абсолютно пугающий, твердый, тяжелый. Под его энергетикой, скорее всего, прогнулось бы любое оборудование: вот как он работал – сгибал все на своем пути, сносил, заставлял терять ориентиры.

Поэтому ничего удивительного в том, что Антонина Алексеевна застыла, задержав дыхание, не было. Генералу сложно противостоять даже королеве. Очень сложно…

Он достаточно долго давит ее взглядом, а потом переводит его на врача и говорит.

– Я хочу видеть все бумаги по пациенту, которые у вас есть. Немедленно.

– Про-про-простите, но…я…не…я…

Смотреть на заикание белого халатика было достаточно забавно, но Григорий, кажется, совершенно не в настроении продолжать: он достает из внутреннего кармана пиджака корочку, открывает ее и показывает и доктору, и Антонине Алексеевне. Так уж вышло…

Проходит долгие пару мгновений. Они жадно скользят по всему, что там внутри написано, но, наверно, скользили бы дальше, если бы им позволили.

Они просто не знают, что ответить…

И Григорию это надоедает быстро. Потуги, с которыми они пытаются что-то придумать…

– Надеюсь, вы хорошо все прочитали и усвоили. Я его забираю.

– Ты не посмеешь! – неожиданно взвизгивает Антонина Алексеевна, а я хмурюсь.

Что-то в ее реакции кажется мне очень странным. Например, «ты». Откуда эта фамильярность? Но я не успеваю подумать. Григорий хмыкает.

Этот человек имеет статус важного свидетеля, и я его забираю. Через сорок минут сюда прилетит вертолет, который перевезет Семена Дмитриевича в Москву, где его здоровьем будет заниматься совсем другие врачи. Хотите оспорить мое решение? Вперед. Пишите жалобы, обращайтесь в высшие инстанции.

В его словах я слышу насмешку, которую он, однако, ловко прячет. Потом смотрит на меня.

– Аурелия, проводи Алину Дмитриевну до дома. Если она хочет поехать с братом в Москву, а я уверен, что так и будет – ей понадобятся вещи. Пока вы будете за ними ездить, я со всем разберусь здесь.

– Но…

– Сейчас.

То есть, это не предложение, а прямой приказ. Ну, что ж. Сама втянула генерала в эту историю, а значит, придется подчиниться.

Беру Алинку под руку и вывожу из палаты. Мимо побледневшего похуже Сэма врача, и мимо нее. Монстра, который сейчас выглядит взбешенным и дико напуганным.

А еще…он странно смотрит на Григория. Так, будто его знает. Но это же бред? Бросаю взгляд на отчима. Он мне не отвечает сначала, давит бывшую свекровь взглядом, а потом вдруг отвлекается. Это мимолетно, совсем «чуть-чуть», но я…будто чувствую сожаление.

И извинения.

И что-то еще, чего понять не могу.

Времени нет. Жаль, что времени нет разбираться…

«Самое надежное место»

Аурелия

Вместе с Линкой мы едем в сторону деревни. Движемся быстро, при этом в тишине, хотя я вижу, как она ковыряет свои пальчики, и чувствую, что хочет что-то сказать. Пока молчит. Интересно, что это будет, когда уже не сможет? Обвинения? Снова нападет на меня? Очень сомневаюсь. Значит, благодарность. Нужна ли она мне? Едва ли.

– Не надо, – говорю тихо, рубанув по поворотнику в сторону съезда на деревню.

Линка хмурится и бросает на меня взгляд.

– «Не надо» что?

– Ты же собираешься извиняться и благодарить? – молчит, хмыкаю, – Этого не надо.

Она снова ничего не отвечает, а я и не настаиваю. Мы заезжаем в частный сектор и медленно движемся вдоль небольших домиков, где, несмотря на раннее утро, уже вовсю бурлит жизнь.

Что в этом удивительного? Не знаю. Все, кто жил хотя бы летом в деревне, в курсе: здесь все и всегда начинается очень рано. Просто я, наверно, в своей Москве совсем от этого отвыкла. Несмотря на то что она почти никогда не спит – все равно: это не одно и то же.

Хмыкаю тихо, когда замечаю, как на нас здесь смотрят. В груди медленно поднимается злость, как если ты забываешь сделать суп потише, и он у тебя начинает выкипать.

Вот и у меня так. Я начинаю выкипать, когда вылавливаю знакомые лица людей, которые когда-то так легко бросили меня на амбразуру. Поражаюсь ли я им? Знаете, наверно, уже и нет. Они для меня – стадо, а я уже говорила: хочешь выжить, бредешь со всеми, иначе тебе каюк. Никто не хочет, чтобы им настал каюк. Все хотят жить эту жизнь в привычном ритме, а что там, за забором? Какая разница?

Но вообще забавно. Обычно говорят, что в Москве люди черствые, но это не так. Я хорошо помню момент, когда была беременна Светиком и как-то пошла гулять. Врач настоял: мол, долгие прогулки – это то, что мне нужно, чтобы убрать нервы, стресс, ну и в принципе. Для ребенка полезно.

Как-то, конечно, у меня с этим не задалось…

Стоило мне выйти на улицу, пройтись совсем немного, как я почувствовала, что внизу живота стало дико тянуть. Я еле добралась до скамейки, прокляла тогда и врача, и то, что поперлась одна, хотя могла пойти с бабушкой, да даже с тем же Никитой, который очень сильно набивался – нет, зачем? Послала всех, закрылась и пошла, твою мать. Королева драмы. После этого случая, конечно, играть в «я все сама» больше не решилась, и, возможно, это стало мне уроком на всю оставшуюся жизнь, но тогда ни о каких уроках я не думала вообще.

Мне было дико-дико-дико и еще миллион раз «дико» страшно.

Уже на том этапе доктор выражал некоторую озабоченность моей беременности, а я…чертова эгоистка! Не придала его словам должного значения. Конечно, можно списать на возраст, а еще на тупую депрессию и свою личную драму, но…у меня не получается до сих пор.

Это не оправдание.

А материнство – это не игра в рулетку. Тогда я это тоже усвоила назубок: прежде всего – дети. Однако урок все равно вышел очень жестким. Мне было страшно, и этот страх я никогда не забуду – он навечно со мной.

Помог мне тогда случайный парнишка. Он гулял со своей собакой, увидел меня, вызвал скорую, а потом, чтобы меня не искали по парку, донес до выхода на руках. Я тогда снова поверила в человечество, если честно, ведь ему совсем необязательно было обращать на меня внимание. Звонить в скорую. Нести меня. Ждать со мной. Он мог просто пройти мимо, как, например, прошли бы здесь.

В них я не верю.

Я знаю. Знаю, что они бы прошли. Они уже это сделали.

Фыркаю с презрением, когда замечаю нашу с бабушкой близкую соседку. Кстати, одну из тех, которые сидели в парке тогда и обсуждали мои «блядки». Она идет, видимо, с магазина. В руках авоська. На башке старая косынка. Злость берет, когда я узнаю в ней косынку своей бабушки, а когда бросаю взгляд на Линку, она тихо вздыхает.

– Мне жаль.

Значит, не обозналась.

Значит, и Сэм не врал. Теперь все встает на свои места, так сказать: и то, почему он прибежал так стремительно к нашему дому, и бита в его руках, и злой тон и взгляд.

Мародеры.

Больше всего на свете, я хочу сейчас резко затормозить, выскочить из машины и сорвать с ее башки бабушкину частичку, но торможу. Это ли важно сейчас? Нет. Сэм – да. В конце концов, она ей больше все равно не нужна…

Тетя Валя – так ее зовут, – оборачивается на нас, отходит чуть в сторону, чтобы пропустить нас, сама щурится, вглядываясь в лобовое стекло. Любопытная крыса.

Я же злюсь еще больше, показываю ей средний палец и резко газую. Надеюсь, что шины мои обдали ее пылью с ног до головы – это мой максимум. Пока…это все, что я могу сделать.

– Твари… – рычу еле слышно, Алина пару раз кивает.

– Сэм…

– Да, я в курсе. Он охранял наш дом.

– Ага. Знаешь? Стало так странно, когда вы уехали…

Бросаю на нее взгляд и хмурюсь.

– В смысле?

– Ну…Люди вдруг, как с цепи сорвались. Стали вести себя…

Как твари.

– …Я раньше этого не замечала. В детстве казалось, что ты растешь в сказке, а потом она резко стала кошмаром. Так, наверно, взрослеешь, да? Когда понимаешь, что мир вокруг тебя порой слишком жесток, чтобы быть правдой?

– Увы и ах, это правда.

Торможу возле их дома и вздыхаю, а потом смотрю на Линку.

– Но это не значит, что весь мир – дерьмо. Можно уцепиться за близких тебе людей и всегда быть счастливым.

– Аури, я…

– Не надо, – говорю мягко и также улыбаюсь, – Правда. Не благодари и не извиняйся.

– Откуда ты знаешь, что я хочу извиниться?

– Я очень хорошо помню девчушку, за которую было приятно цепляться, – подмигиваю ей и выхожу на улицу, – Пошли. Надо собрать ваши вещи.

Алинка не спорит, а следует за мной до калитки, потом по тоненькой тропке из темного песка до дома. С грустью смотрит на свои цветы. В этом взгляде я узнаю бабулю, и на душе становится чуть теплее, будто она на мгновение снова рядом.

Мне нравится эта мысль. Думать, что хотя бы в чем-то, в ком-то, кроме нас с мамой, она еще жива.

– Ой!

Линка резко тормозит, не доходя до веранды. Ее глаза округляются, а сама она белеет. Сначала я не понимаю, в чем дело? Но когда поворачиваюсь, чтобы увидеть тоже, что видит она – все встает на свои места.

Лужа крови.

Уродливым пятном она растеклась по полу, подсохла, но лучше не стало. Это по-прежнему страшно, и внутри я сама цепенею, будто на мгновение переживаю страшные минуты заново.

Все заново.

Но, стоп! Нельзя этому поддаваться. Паника, страх, боль и слезы – это последнее, что нужно от нас Сэму. Но Алина…

Бросаю на нее взгляд и шепчу.

– Слушай, я могу сама сходить. Скажи…

– Нет, – решительно мотает головой и идет вперед, обогнув меня, – Я сама это сделаю. Я должна. Ради брата.

В который раз меня поражает эта маленькая девушка. Мы с ней почти одногодки, конечно, я старше всего на полтора года, но все равно. Линка для меня была всегда гораздо младшей сестричкой. Хрупкая, нежная, ранимая. Таких еще называют «не от мира сего». Как маленький цветочек на тоненьком стебельке, она стремится пробиться к солнышку, но ее в любой момент может снести один неаккуратный порыв ветра. А сейчас? Что я вижу? Это женщина. Молодая, сильная и смелая женщина. Я ведь не знаю, сколько она отказывалась подписать документы, которые принес лечащих врач…как там его? А, впрочем, неважно. Я не знаю! Но думаю, что достаточно долго, чтобы в ход пошли уговоры нежным, лелейным голоском нашей Королевы. И даже ее присутствие ведь говорит о многом! Что-то я сомневаюсь, что она в принципе собиралась ехать . Наверно, думала, что у «впрочем неважно» удастся самому продавить глупую девчонку, но нет – она не подписала. А подписала бы вообще?

Захожу следом за Линкой и тихо спрашиваю.

– Что они просили тебя подписать?

Она резко замирает. Пару мгновений молчит, а потом глухо роняет.

– Отказ от аппаратов и реанимации.

Мда…

Ладно. Потираю усталые глаза и тихо вздыхаю, а потом решаю сменить тему. Нужно поговорить о чем-то отвлеченном. Нужно…господи, просто забыть хотя бы на мгновение, что веранда залита кровью Сэма! Поэтому…

– А где ты была?

Линка оборачивается на меня. Хмурится. Не понимает вопроса? Или он слишком личный? Черт, наверно, да. Решаю уточнить.

– Тебя не было, когда я приехала, ну и…потом. Там. Тебе звонили, а ты пришла не сразу, – чувствую, что моя тактика жестко проседает – я лезу глубже, а потом еще больше себя закапываю нелепым смешком и вопросом, – Неужели у мальчишки?

Бле-е-а-а-а-а…

Рукалицо.

Наверное, всему виной недосып, или я действительно в своих казематах окончательно свихнулась и разучилась нормально с людьми общаться. Так, по крайней мере, говорит мама. И возможно, а судя по всему, даже точно, она права.

Выдыхаю шумно, смотрю в потолок.

– Прости. Я пыталась разрядить обстановку и задать какой-нибудь вопрос, но…что-то как-то не сложилось, – снова смотрю на нее и немного успокаиваюсь: Линка улыбается, и я делаю то же самое, – Прости. Полезла не в свое дело, да?

– Да нет. Тебе можно.

Ответ греет меня сильнее, а Линка поворачивается к своему шкафу и достает из него горку стареньких платьев. Дергает плечами.

– Нет никакого мальчишки. Я работала.

– Работала? Ночью?

– Ну…да.

Она отвечает с неохотой: меня это напрягает еще больше. Я теснее сжимаю себя руками, опираясь на дверной косяк, и молюсь, чтобы без треша – пожалуйстапожалуйстапожалуйста! Мне ведь всякие ужасы сразу в голову лезут. Почему-то. Грязь, ад, боль. Сэм был очень зол, когда мы столкнулись с Быковым. Он был очень-очень зол, и да, он меня, конечно…кхм, любит, но настолько? Что-то я сомневаюсь.

Кажется, за этими чувствами, которые теперь открываются в новом свете, кроется что-то большее.

Что?

Спросить? Я хочу, но могу ли?

Черт.

Меня на части разрывает неуверенность, но Линка меня спасает. Через пару мгновений добавляет тихо.

– Я работаю уборщицей в универсаме.

Что?!

Моментально хмурюсь так сильно, что фокус зрения сбивается.

– В смысле, уборщицей?!

У тебя же золотая медаль в школе была! А потом…потом…ты же почти на Красный диплом шла! Какого черта?!

Все это я не произношу, но вкладываю в свой вопрос. А Лина…она на мгновение замирает, потом я слышу горький смешок и ее тихий-тихий голос.

– Когда твой брат объявляет войну верхушке власти, перед тобой все двери закрываются, Аури.

Если бы кто знал…если бы знал! какой стыд меня окатывает в этот момент. И злость тоже. На всех притом. Не только на Быковых, но и на Сэма!

Господи! Какого черта ты творил вообще?!

– Лин…

– Не надо, – она мягкой улыбается, смотрит на меня коротко, а потом снова опускает глаза на свою сумку, куда собирает свои…теперь-понятно-почему такие бедные наряды, – Как ты там сказала? Не благодари и не извиняйся? Это и в твою сторону работает, Аури.

– Едва ли, – произношу тихо, но она мотает головой.

– Нет, на самом деле. Мы обе знаем, что Сэм…он бы все равно делал то, что делает. Ты его знаешь. Он всегда этим бредил.

– Борьба с ветряными мельницами…

– Его слабость, точно, – она застегивает молнию на своей потрепанной сумке, а когда поворачивается на меня – грустно жмет плечами, – Я сказала это в больнице, но в действительности…это не совсем правда. Ты – лишь катализатор, но его гнев копился давно. Ты же помнишь, что стало с нашими родителями, Аури. Он винит в этом и Быковых, и Амоевых, и всех-всех-всех, кто был и есть в их окружении. Он бы все равно это сделал.

Я проглатываю сухую таблетку, подаюсь на нее и тихо спрашиваю.

– Лин, что он сделал?

Она отводит глаза.

– Я не знаю.

– Ты…же понимаешь, что ты можешь мне доверять?

– Понимаю, но я правда не знаю. Он от меня скрывал. Когда я пыталась что-то у него выведать, Сэм сразу закрывался. Он говорил, что эта информация опасна.

Хмыкаю.

– Судя по всему, так и есть. И ты вообще ничего не знаешь?

Линка медленно возвращает ко мне глаза, а потом вдруг понижает голос до очень тихого шепота и быстро говорит.

– Я знаю, что он что-то нарыл. Что-то очень серьезное.

– Что-то серьезное?

Кивает.

– Я старалась не лезть в его работу, но примерно полгода назад Сэм стал вести себя странно. Он запрещал мне заходить в его кабинет, а потом и вовсе стал каким-то…господи, нервным! Будто параноиком! Ходил, оглядывался…я как-то спросила, и тогда он на меня рявкнул.

– Рявкнул?

– Ну да. Никогда такого не было, но в тот вечер…он запретил задавать вопросы.

– И именно тогда он сказал, что это опасно.

Она пару раз кивает.

– Я тогда поняла, что дело кончится плохо, но…не думала, что настолько.

– И ты не знаешь, что он нарыл? Ты уверена?

– Нет, но я кое-что видела.

– Что?

– Карту.

– Какую карту?

– Яблочного сада, Аури. У него была карта яблочного сада и какие-то красные отметки на ней.

Я вижу, что слова даются девушке сложно, поэтому решаю больше не спрашивать. Точно не здесь. Ну так, на всякий случай. Отстраняюсь, киваю пару раз, а потом оглядываюсь.

Мне почему-то кажется, что за нами наблюдают…

Сука! Тоже паранойю подхватила?! В доме никого нет! Но я зачем-то говорю громче. Зачем? Без понятия.

– Жаль, что ты ничего не знаешь, – Линка хмурится, – Хотя я сомневаюсь, что он что-то нашел. Зная Сэма? Уверена, что любую информацию он бы слил в тот же самый момент.

Бросаю взгляд на Линку и одними губами добавляю:

– На всякий случай.

Она не задает вопросов. Вижу, что ей страшно, но она держится – и это снова поражает. Столько силы в этой хрупкой девушке есть на самом деле…столько силы.

Мы больше не разговариваем. Я кручу в голове полученную информацию, сама осматриваюсь, пока Линка собирает вещи брата на втором этаже их дома.

Она сказала «кабинет».

Я ищу кабинет. Где же этот чертов кабинет?! Может быть, тут? Конечно, это очень громкое название для небольшой комнатушки, которая когда-то была чуланом. Толкнув дверь, просто на всякий случай я понимаю – не ошибалась. Все-таки это здесь.

Медленно захожу. Стол стоит у стены, окон нет, зато есть старый компьютер и уродливая советская лампа неказистого, зеленого цвета. Включаю.

Почему-то сразу думаю о допросной где-нибудь в секретной базе. Не знаю почему.

Здесь странно.

На стенах ничего нет, стол пустой, компьютер выключен. Я нажимаю на большую кнопку на процессоре – ничего. Тихо цыкаю, отодвигаю его и вижу картину маслом: кто-то с корнем вырвал жесткий диск, так что остались одни только провода.

Ага. Интересно.

Значит, тот, кто приходил – забрал жесткий диск. Значит, он все-таки что-то нашел. Ага. Круто. И что?

Заглядываю в ящики – пусто.

Это досадно, но ладно. Мне платят, чтобы я находила информацию, а значит, я ее найду так или иначе. Конечно, хотелось бы «попроще», но попроще бывает только в сказках. Мы не в сказке.

– Аури, я готова! Можем ехать!

Встаю, выключаю лампу, потом выхожу из комнатки, прикрыв за собой дверь. Линка уже копается со счетчиком.

– Надо все выключить, мы вряд ли вернемся скоро.

– Да, лучше выруби.

– Ага, сейчас. Кстати. А что за мужчина?

– М? Какой мужчина?

– Ну…тот, который…– она бросает на меня взгляд, – Все решил. Большой и страшный.

Ее детская непосредственность заставляет меня улыбнуться, и я киваю пару раз.

– Это мой отчим.

– Ого!

– Ага. Он генерал.

– ОГО!!!

Смеюсь громче. Мне на миг становится спокойно, знаете? Я вдруг забываю обо всем, и как будто возвращаюсь в прошлое. Но потом…приходится признать, когда взгляд падает на кровь, что прошлого уже нет. А настоящее слишком сильно вибрирует, чтобы его упустить хотя бы на мгновение.

Но я благодарна. За эту секунду…теплую и такую нужную.

– Он приехал с нами. Бабушка умерла…

Линка медленно опускает руки, поворачивается и пару раз кивает.

– Я знаю. Мне Сэм сказал. Аури…

– Да. Очень жаль.

Повисает неловкая тишина, которую никто из нас не решается нарушить, и мы просто стоим.

Она обводит стены взглядом, прощается, а я не мешаю. Все-таки, как бы то ни было, Линка здесь выросла, и тут есть не только плохие воспоминания. Это ее дом. Это ее гнездо. Я помню то ощущение, когда мне пришлось покинуть свое – тяжело. Это чертовски тяжело, чтоб его. Несмотря ни на что.

– Почему ты не уехала? – вдруг спрашиваю я, ведомая собственными призраками прошлого, – Судя по всему, жить здесь было сложно. Ты могла бы поехать в Москву.

– Я? В Москву?

– Лин, ты знаешь, что я бы тебя на улице не оставила. И бабуля…

– Да, знаю.

– Так почему ты осталась?

– Это мой дом… – она пожимает плечами, потом возвращает мне взгляд и улыбается слегка, – Не всегда все было хорошо, конечно, и, наверно, я могла бы добиться большего в столице, но…ты же знаешь. Я никогда не гналась за карьерой, а здесь – моя земля, мой сад и мой брат.

– Да…Сэм отсюда ни за что не уехал бы…

– Как ты думаешь…он выживет? – тихо спрашивает она, и я не могу поступить иначе.

Делаю шаг, притягиваю старую подругу к себе и обнимаю.

– Если кто и сможет выкарабкаться из этого дерьма, то только Сэм, Линка. Он сильный. И ты тоже.

– Я? Смеешься, что ли?