Текст книги "Мама знает лучше (СИ)"

Автор книги: Ария Тес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

«Больше никому меня не прощай»

Падают звезды в пустые вагоны метро

Этой ночью опять будет холодно

Лишь потому, что ты ушла

С первой затяжкой я все еще помню вкус губ твоих

Но вот, со второй, уже даже не помню

Твои глаза

Часы на запястье напомнят то время

Что ты потеряла, в надежде просто любить меня и верить мне

И запах духов твоих, в тысячу слов твоих

Делит все на двоих и вдруг навсегда исчезнет в открытом окне

Больше никому меня не прощай

Чтобы в одиночку шел за тобой

И чувства бьют по нам, но ты не вставай

Слова сильней ножа причиняют боль

Любовь теряет вкус

Словно крепкий чай

И выпить бы до дна, но я не могу

Ты больше никому меня не прощай

Ты больше не прощай меня никому

Женя Трофимов Комната культуры – Ты больше никому меня не прощай

Аури

Это было ожидаемо, поэтому я не ложусь спать. Сижу у окна на кухне и медленно покручиваю кружку с яблочным соком, а когда у калитки останавливается шикарный внедорожник – встаю.

Приехал.

Я знала, что он приедет.

Иду к двери, а в спину мне доносится тихий голос Григория.

– Аури, надеюсь, ты понимаешь, что я не могу позволить тебе уехать с ним?

Резко замираю. Смотреть на отчима…кхм, короче, сложно теперь. Ввиду открывшихся подробностей.

Хмурюсь, замираю, а Григорий делает шаг в мою сторону.

– Аури, я понимаю…

– Нет. Не понимаешь.

Замолкает.

Я чувствую его тяжелый взгляд себе в спину, но не оборачиваюсь. И я не хочу думать о разговоре, который у нас состоялся намедни, поэтому трясу головой, прогоняя образы подальше, и киваю.

– Я никуда не поеду. Дурости мне на оставшуюся жизнь хватило, больше не надо. Я ему уже не доверяю, так что расслабься. Будем говорить на веранде.

Не дожидаясь ответа, выхожу и сразу сталкиваюсь взглядом с Алексеем.

Он останавливается у ступенек.

В темноте мне плохо видно его лицо, но того, что я вижу – уже достаточно. Он как будто постарел за эти пару часов лет на двести.

– Не знал, будешь ты тут или нет, – говорит тихо, хрипло и низко.

Я отвожу взгляд.

Мне, правда, больно за него. Разговор с Григорием – полное дерьмо, конечно, но из него я кое-что почерпнула. Да и из своего нового положения тоже. Я теперь мать.

У меня теперь в принципе многое в других красках играет.

– Но ты здесь.

– Должен был попытаться, – Леша тихо вздыхает и делает шаг, но резко тормозит.

Хмурится.

Тень от луны падает на его лицо, и я вижу, насколько сильно оно осунулось, поэтому долго держать контакт не могу – отворачиваюсь. Сжимаю себя руками, тру предплечья. Пусть думает, что мне холодно, а не больно. Не больно. Мне не больно.

– И чего ты хочешь?

– Я хочу…мы можем…блядь… – прикрывает глаза и опускает лицо вниз, а потом шепчет, – Не знаю, могу ли я чего-то вообще теперь хотеть.

– Ну, попробуй. Я же вышла.

Издает тихий смешок и кивает пару.

– Мы можем поговорить?

И послать бы его на хер…господи, как я хочу послать его на хер! Но…

– Да. Здесь.

Поворачиваюсь и отхожу к столу, присаживаюсь за него и отворачиваюсь к окну. Надо же. Люди моего отчима дом буквально вылизали. По всем строгим правилам своей армейской жизни. Даже окна светятся. Если по ним пальцем провести, заскрипят. Сто процентов.

Леша подходит и садится с другой стороны. Даже не так. Он грузно падает на плетеное кресло, съезжает вниз и смотрит в потолок.

Я бросаю на него короткий взгляд, но состояние его так сильно передается мне, что я не могу…не могу долго смотреть. Как на солнце, которое светит. Больно. Глаза режет, в горле встает ком.

Нет, я должна спросить…

– Как ты мог поверить?

Не знаю, насколько вопрос звучит жалким? Градус отвратительных эмоций тут зашкаливает, конечно. И на языке горький привкус разочарования и боли. Но мне правда нужно понять…

Чувствую, что Леша смотрит на меня – не отвечаю. Просто скажи. Просто…господи, просто скажи мне…как ты мог?…

– Все было очень натурально, – звучит его хриплый, низкий голос, и я закрываю глаза.

Ну, конечно.

– Ты же знал, что я тебя…

Нет. Не произнесу этого вслух. Поджимаю губы и жмурюсь сильнее. В глазах печет. В горле режет.

Дыши.

Леша молчит.

Странно, наверно, но я все еще чувствую его состояние, как будто оно мое собственное. Интересно, а он еще чувствует меня?

– Знал. Поэтому я не верил очень долго, но меня…как там она сказала? Правильно обработали.

– Как?

– Я привык ей доверять, – снова звучит его голос, на этот раз еще более надломленный, – Она никогда не говорила прямо. Так. Заискивала. Я теперь только понимаю.

– Например?

– Говорила…мол, наш водитель слишком долго смотрит на тебя. Пригляди, Леша. Вдруг он что-то сделает? Аури – молодая и нежная девочка. Ее нужно защищать.

Он передразнивает свою мать со злостью и яростью, а мне вдруг становится смешно.

Мотаю головой с улыбкой. Конечно, она не радостная. Горькая.

Этой ночью другого чувства не будет, я знаю. Не будет…

– Смеешься, что я был таким идиотом?

Вздыхаю и все-таки смотрю ему в глаза.

Там тонна сожаления. Я вижу ее даже во тьме. Сожаление и боль.

Ему ведь тоже воткнули нож в спину…

Вот так. Оба раненные, оба положившее. Оба с темнотой в груди, от которой теперь никуда не денешься до конца своих дней.

– Да мы оба были идиотами, Леша. Нам против нее…не вариант было выйти в победители.

– У тебя часто болела голова, и ты уезжала домой, – пропускает мимо ушей мою попытку как-то уравнять, хмурится, – Вокруг меня собирались шакалы. Там что-то услышал, здесь. Мама предложила повесить камеры.

– Было видео, да?

– Да.

– И ты не…

– Я не знаю, как отреагировал бы сейчас, Аури. Тогда мне так в башку ударило адреналином, что…блядь, я просто…я не знаю.

– Ты хотел поверить?

Молчит пару мгновений.

– Никогда, и я очень долго не верил.

– Сколько?

– Три месяца.

– Три месяца ты молчал?

– Я пытался разобраться. Мне было дико больно. Я любил тебя безумно, Аури. А там…актриса была пиздецки похожа на тебя. В темноте особо не видно лица, но…потом я говорил с водителем. Бил его, по большей части, и он во всем признался. Перевел еще пару стрелок на других водил и охрану и…

– И вот я шлюха.

– И вот ты шлюха.

Очередная тишина заряжает веранду. Гнетет воздух. Рубит сердце.

Мне все еще больно.

Так странно…

Слегка касаюсь щеки, а на ней все еще есть слезы.

Леша шумно сглатывает.

– Я звонил им.

– Кому?

– Всем, кто указал на тебя пальцем.

– Снова не поверил?

– Нет. Хотел полностью закрыть все белые пятна.

– Закрыл?

– Нет.

– Почему?

– Они все мертвы.

Резко перевожу на него взгляд, Леша серьезно хмурится.

– Все, Аури. Кого-то сбила машина, у кого-то сердце остановилось, но тот, первый…тот гандон-водила. Я говорил с его женой.

– И?

– Она сказала, что он принес домой хорошее выходное пособие, на которое они отремонтировали квартиру и купили машину получше, а через два месяца его зарезали в подъезде. Со спины. Пятнадцать ударов.

Проглатываю горький ком, вставший в горле, и тихо говорю.

– Твоя мама не любит менять сценарии.

– Я не знал про Сэма. К этому отношения тоже не имею, клянусь. И к тому…почему ты уехала тогда. Я никому не говорил, клянусь.

Киваю пару раз.

– Догадалась. Это же унизительно, да? Признаваться, что твоя жена – шлюха.

– Дело не в этом.

– А в чем?

– Думаю, я не верил до конца. Не мог…и даже если так бы сложилось…У нас маленький город. Я не мог…блядь, не мог допустить, чтобы ты пострадала. Хотя ты пострадала.

Пострадала.

Отвожу взгляд в сторону и хмыкаю.

– Да...

– Мне жаль, что твоя бабушка умерла.

Этот удар в сердце вынести сложнее всего. Я сильно вдавливаю ногти в нежную кожу ладоней, а он добавляет.

– Я ее очень любил, Аури. Мне правда безумно жаль. Если бы я мог...

– Но ты не можешь.

– Как это случилось?

Слегка жму плечами.

– Сердце. Она сильно сдала...

– Из-за слухов?

Не отвечаю. Тут смысла разводить дискуссию – ноль. Все очевидно.

– Это моя вина.

– Ты правильно сказал. Она – твоя мама.

– Была.

– Ты этого не изменишь.

– Знаю, но все-таки попытаюсь.

Шумно вобрав в себя воздух, Леша садится в кресле ровно и кивает пару раз.

– Ей пришлось все рассказать. Не только про тебя. Бизнес…

– Ты не знал?

На мгновение в его глазах мелькает обида, но потом он смиренно принимает мои слова и кивает.

– Неприятно, конечно, что ты обо мне такого мнения, Аури, но…нет, я не знал, что моя мать чертова работорговка.

По телу пробегает дрожь и холодные, кусачие мурашки.

Вот так бывает. Думаешь – благодетель, филантроп, а на деле…

По области давно пропадали люди. Это обычно никак не связывали. Мало ли куда поперлись эти малолетние дуры? Дети из плохих семей? Кому какое дело до них? Если твои родители зенки залили дешевым пойлом, и им вообще плевать! На себя плевать, а про детей вообще можно даже не говорить.

– Десять бункеров по всему яблочному саду, – тихо продолжает Леша, – Мне страшно представить, сколько эти стены видели жизней.

– Почему ты не знал? – задаю вполне разумный вопрос, Алексей ведет плечами, а потом внезапно усмехается и трет глаза.

– Хочешь, процитирую?

– Допустим.

– «Потому что ты был не готов увидеть мир таким, какой он есть».

Поднимаю брови, а он усмехается еще раз.

– Блядь, это какой-то пиздец…Моя мать похищала людей и продавала их! Она их продавала! Сука! А я думал, что она не пускает меня в определенные области, потому что я начну задавать вопросы про состав, блядь, сидра! Про ценообразование! Какой же кретин...И ладно бы там только черное усыновление было…

– Там было что-то гораздо хуже.

Он не отвечает. Не может произнести это вслух и только кивает.

– Мой мир сегодня взорвался до основания, – шепчет тихо, – Мать, которую я всегда видел, как самого доброго, хорошего человека – оказалась монстром. Ей даже не жаль, Аури. Ни этих детей, ни меня. Она считает, что поступила правильно. А я…не знаю, как мне жить теперь…после того, как я отправил своего ребенка...

Сердце замирает и моментально срывается на высшую скорость. Леша смотрит мне в глаза. Он не шевелится. И я тоже.

– Это мой ребенок.

– Ты спрашиваешь?

– Утверждаю.

– И? Утвердил. Дальше что?

Он молчит.

– Я не знаю.

– Вот и я не знаю.

Откидываюсь на спинку кресла, снова смотрю на улицу. Красиво все-таки. И кузнечики стрекочут…

– Аури…

– Нет.

– Я знаю…

– И я знаю, что ты сейчас скажешь. Нет.

– Ты никогда не позволишь мне его увидеть?

Хмыкаю.

– А ты это хотел сказать?

Он ничего мне не отвечает.

Медленно отстраняется и тоже откидывается на спинку, которая хрустит под его весом. Жалуется. И я бы пожаловалась, конечно, но на что? Теперь…жизнь играет другими красками. Теперь все стало еще сложнее…

– Ты украла все деньги Давида.

– Снова не спрашиваешь.

– Снова.

– Не буду отходить от канона. И? Что дальше?

– Я хочу, чтобы ты снова сделала это.

Резко перевожу на него взгляд нахмурившись. Леша же вытаскивает из кармана лист А4 и медленно двигает ко мне.

– Там все счета. Мамины, включая секретные. Тоже кое-что от Давида. И компании. Я хочу, чтобы ты вывела все деньги, которые на них будут.

– Что ты задумал?

Он пару мгновений молчит, а потом уверенно кивает.

– После того как они лишатся денег, я пойду в полицию.

Удивленно хлопаю глазами. Простите? Я не ослышалась?

– Мать уже подготовила твой откуп, поэтому это нужно сделать сейчас. Так, у них не будет шанса откупиться или нанять адвоката. Еще там список всех, с кем она вела дело. И с теми, кто покупал у нее людей. Я все выписал. Абсолютно. Все явки и пароли. Если будет нужно, дам показания. От меня, конечно, мало чего можно добиться, но…кое-что, думаю, смогу сказать.

– Ты сдаешь свою мать? – шепчу, он отвечает твердо и решительно.

– Она мне больше не мать. Из-за нее мою любимую женщину оклеветали, а моего ребенка чуть…

Замолкает.

Он тоже не может произнести…как я чего-то не могу сказать вслух.

Кузнечики играют свою музыку.

Ветер почему-то пахнет табаком.

А я…

Узнаю человека, в которого когда-то влюбилась. Честного. Решительного. И доброго.

– Ты никогда меня не простишь, – шепчет он.

– И опять ты это делаешь.

– Не нужно спрашивать. Я тебя предал. Я тебя не защитил. Это была моя ответственность, а я…был слишком молодым и тупым. Меня повело на эмоциях, хотя надо было с холодной головой ко всему подойти. Это моя вина.

– Твоя, – еле слышно выдыхаю, он опускает глаза на свои пальцы, крепко сжатые в замок.

– Я бы сказал, что я тебе не изменял. Сказал бы, что с Настей тогда не было ничего. Я не смог. Даже физически. Тело ее отторгало, а перед глазами была только ты. И все эти три года…я ни с кем не был. Не мог. Порывался ехать и искать тебя, но не знал, что тебе сказать. Как. Зачем.

– Пожалуйста, остановись.

– Но это ничего не изменит, – поднимает глаза и слегка хмурится, – Это оправдания моему предательству. Я не хочу его оправдывать. Я был слабым. Слишком слабым, чтобы тебя отстоять, но теперь все иначе. За то, что они с нами сделали, я заставлю их заплатить. Забирай завтра деньги и уезжай. Я разрушу всю эту империю к хуям собачьим, сожгу дотла, а потом…если меня не загребут, то…возможно, ты позволишь мне приехать и посмотреть на моего мальчика.

Последние слова бьют так сильно, что я не выдерживаю.

Слезы брызгают из глаз, и я закрываю руками лицо, не в силах сдержаться.

Почему? Почему?! Я была такой сильной! После рождения Светика перетянула канаты на любые эмоции и слабости, а тут…рядом с ним… я будто снова женщина, которая может себе их позволить.

– Эй, не плачь, – Леша оказывается рядом и мягко сжимает мои плечи, – Малыш, пожалуйста, не плачь.

Его голос тоже искажается.

Сильне давит-давит-давит. Господи! Я сейчас взорвусь!

– Я недостоин этих слез, Аури.

– Господи, да заткнись! – рычу и резко встаю, отхожу, забиваюсь в угол, как звереныш, смотрю на него волком.

Леша за мной не идет.

Он остается сидеть на корточках рядом с креслом. Хмурится. Глаз не поднимает.

Мизансцена супер. Канал «Росиия» позавидует той драме, которую создала обычная сука-жизнь. Вот так. Она-то и есть лучший сценарист.

– Сделай, что ты умеешь, Аури. Потом бери деньги и уезжай, – повторяет глухо и сипло.

Резко встает и идет на выход, но в дверях замирает и, не глядя на меня, тихо спрашивает.

– Как его зовут?

Молчу пару мгновений, а потом шепчу.

– Святослав. Я называю его Светиком.

Леша пару раз кивает.

– Спасибо.

– За что?

– Что оказалась сильнее и защитила его, когда я не смог.

Он быстро сбегает по ступенькам и следует к своей машине, а я снова на перепутье. Откуп – фарс. Все, чего я хотела, уже получила. Открыть ему глаза на его мать, и лишить Антонину Суковну своего сына. Это у меня получилось. А они? У Льва уже все готова к аресту.

Теперь я на перепутье. Да-да. Снова. Поверить Леше? Сказать ему обо всем? Или пусть идет? И сам разбирается?

Господи!

Время вдруг бежит слишком быстро. В голове куча мыслей, ни за одну из которых я не могу зацепиться.

Жужжание.

Паника.

Сердце.

Оно часто-часто бьется.

Да что со мной не так?! Снова уши развесила?! Он может врать, чтобы узнать твои планы! Ему нельзя верить!

Тогда почему я верю?...

Поднимаю глаза, пару мгновений медлю, а потом плюю на все.

Может быть, я буду об этом жалеть, но не буду ли я сильнее жалеть, если не попробую?

– Леша, стой!

Сбегаю по ступенькам следом. Леша поворачивается у самой калитки. Луна снова освещает его лицо, но на этот раз…на нем есть не только тень сожаления, но и слабая надежда на то, что все еще может быть, если нехорошо, то хотя бы…не так плохо.

Эпилог

Аури; два года спустя

Слышу голос из прекрасного далёка,

Голос утренний в серебряной росе,

Слышу голос, и манящая дорога

Кружит голову, как в детстве карусель.

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,

Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.

От чистого истока в прекрасное далёко,

В прекрасное далёко я начинаю путь.

– Господи! Светик! Угомонись! По жопе получишь!

Сын резко замирает, хмурится, глядя на меня через зеркало заднего вида. Щурится. Злится.

Характер стал просыпаться. Притом, явно мой.

Маленькая вредина…

Через мгновение я чувствую совсем слабенький удар в свое кресло, будто он, так или иначе, сам поставит точку в нашем споре. Он поставит! И ее не упустит. Не промолчит, не сбежит и не позволит себя переспорить.

С одной стороны, меня радует, что у него есть стержень. С другой, этот стержень иногда мне поперек горла.

Громко цыкаю, включаю поворотник и перестраиваюсь в левый ряд.

Светик аккуратненько стукает еще раз.

– Святослав! Клянусь, я расскажу все твоему отцу! Ты допрыгаешь у меня!

Ну, это последняя инстанция. Она всегда работает, как бы мне ни было обидно, но и сейчас не наступает тот «колоссальный" момент, который перемолотит систему.

Свет надувается, сцепляет руки на груди и отводит взгляд в окно. Больше не стучит. И снова, с одной стороны – супер. У меня уже глаз начинает дергаться! Но с другой…какого черта?! Леши здесь даже нет! А работает!

Тихо вздыхаю и останавливаюсь рядом с детской площадкой. Из динамика сладенький голосок поет про прекрасное далеко. Я бы сама от этого «далеко» не отказалась! Отдохнуть бы. Где-нибудь на море…

Поворачиваю голову и сразу вижу его. Леша сидит на скамейки и о чем-то сосредоточенно читает в своем смартфоне.

Два года прошло, а мне все еще непривычно, что он тоже переехал в Москву…

Тихо вздыхаю и выхожу из машины.

Да, он переехал. Поближе к сыну, скажем так, да и после того, что вскрылось…дома? Оставаться там было банально опасно.

Я помню как вчера. Честно. Каждое мгновение. И то, как я забрала деньги. И то, как стоило мне покинуть завод, как к нему приехали несколько групп ОМОНа. Следователи. В их числе был и Лев. Он сосредоточенно шел вперед, коротко кивнул мне и проследовал на территорию.

Задержаний в тот день…было охренеть как много. Разом смели всю правящую элиту. Начались проверки. Расследования. Нас всех по очереди вызывали в следственный комитет, давать показания.

Леша был одним из первых.

После душевного разговора, который по-хорошему надо было раньше намутить, я ему рассказала о своем плане, на что он улыбнулся и ответил: я в деле.

Было немного страшно, что его посадят – это тоже что-то из честного. Я не хотела устраивать охоту на вымышленных ведьм, только на настоящих. А он не знал. Уверенности у меня было дохрена и больше – не знал! И это подтвердилось. Даже после того, как Антонина Алексеевна поняла, кто ее заложил, она отстаивала Лешу до последнего. Думаю, ему сильно рвало душу, но он не отступился. Дал показания, а потом просто вышел из суда и больше с ней не виделся.

Она ему писала.

Я это узнала случайно, когда забирала сына из его новой квартиры. Увидела закрытое письмо в мусорке, но спрашивать не стала. Не хотела лезть в душу, да и зачем? И ежу понятно, что переживал он ситуацию сложно.

Свет его спасал.

Он и меня спасал. Видимо, судьба такая – спасать.

Это меня заставляет улыбаться, а когда я выпускаю сына из машины, снова покрываться коркой ревности. Ее уже гораздо меньше, конечно, но иногда калит до ужаса. То, как Светик легко принял своего отца, а теперь вон, бежит и орет на всю улицу:

– Папу-у-у-уля!!!

Аж люди оборачиваются.

Я сразу краснею, сконфуженно улыбаюсь, но почти сразу перевожу взгляд на своего ребенка. Он буквально врезается в Лешу, который уже спрятал смарт в карман, подхватил его на руки и с улыбкой вон кружит. Супер.

Закатываю глаза, закрываю дверь и бросаю взгляд на свое отражение.

Мать Тереза ли я? Всепрощающая душа? Нет, на самом деле. Я его не простила и, разумеется, не приняла, просто…по-другому поступить уже не могла.

Два года назад; комната; па-па-ша

– Ты уже знаешь почему, – тихо говорит Григорий, а я не могу сдержаться.

Часто дышу. Воздуха не хватает. Слезы дебильные застилают глаза, а я смотреть хочу! На него! На…него.

– Это неправда… – мотаю головой, как идиотка, Григорий поджимает и прячет взгляд – бесит! – Смотри на меня! Не отводи глаза!

Тихо вздыхает и выполняет мою…что? Просьбу? так это не просьба. Я на грани истерики и фактически приказываю ему! По-другому не получается.

– Как ты…мог?

До банальности тупой, я бы даже сказала, никчемный вопрос, но другого у меня нет.

А вот сейчас приготовьтесь смеяться.

– Твою маму оболгали, а я поверил.

Нет, вот сейчас.

– Моя мать все это устроила.

Бам!

Вот теперь да, можно смеяться. Хотя, конечно, мне совсем не до смеха…

Я грузно опускаюсь на кровать. В голове – белый шум. На сердце – непонятно что. Какой-то тупой сумбур и потерянность.

И очень-очень много вопросов…

– Мы встречались в далеком прошлом, – говорит он тихо, присев рядом со мной, – Моя мать была против этих отношений. Она считала нас…людьми разных социальных классов. Наверно, это было так, но мне было плевать. Я очень любил и люблю Эмму.

– И тем не менее ты поверил.

Григорий кивает пару раз.

– Поверил.

Ну, собственно…что? Не знаю я, что. Как-то так…

Если честно, даже злости не хватает. Я просто сижу и смотрю в одну точку и не знаю, что чувствую и чувствую ли вообще что-то.

Максимально потеряна.

– Аури, послушай… – хрипло начинает он, – Я не хочу себя оправдывать. Мне нужно было поступить иначе, но…она – моя мама. Я ее очень любил, и я привык ей доверять. Мне казалось, что она никогда не причинит мне вреда, но…

– Причинила?

– Она лишила меня дочери, как ты думаешь?

– Честно? Без понятия, что здесь можно думать, – хмурюсь, – Я правда не знаю.

– Твоя мама не виновата. Она была передо мной честна, а я…оказался не готов получить нож в спину от самого близкого человека.

Хмыкаю.

– Мда уж…ситуация. И как давно ты знаешь?

Молчит.

Я медленно поднимаю глаза и тихо спрашиваю.

– Когда мне было лет десять, здесь весь дом перекроили. Заново провели газ, водопровод и…ну, ремонт сделали. Мама сказала, что это она. Но это была не она.

– Не она.

– То есть ты знаешь больше десяти лет и…

– Твоя мама была против. Я настаивать не имел права. Я его лишился, когда поверил не ей.

– Понятно.

– Аури…

– Нет, серьезно. Все ясно.

Резко встаю и отхожу в сторону.

– Вот почему бабушка тебя ненавидела. А я-то думаю…

– Мы были знакомы. Эмма меня простила, а она…

– Нет.

– Нет.

– Ясно.

– А…-замолкает, а я перевожу на него взгляд.

– Что?

– А ты сможешь?

Сейчас

Вопрос, конечно, актуальный до сих пор.

Что я чувствую по этому поводу? Не знаю. Сначала была прострация, потом пришла злость, сейчас…понимание какое-то. Я не общалась с мамой несколько месяцев из-за того, что она больше десять лет скрывала от меня такую…кхм, информацию.

Потом мы помирились. Ну, как? Я до сих пор немного злюсь. Зато и в такой ситуации есть плюс: Никита все-таки мой брат. Это хорошо. Остальное? Не знаю. Я все еще не знаю. С Григорием все сложно. Мне нравилось общаться с ним до вскрывшихся нарывов. Нравилось представлять себе, что я могла бы быть его дочерью. Когда меня поставили перед фактом, все стало сложно. Наверно, должно пройти время, чтобы залечить раны. По крайней мере, я этого искренне хочу.

Но, знаете? Каждый удар судьбы я теперь воспринимаю иначе. По-другому, проще вздернуться, но…мы в этой жизни, как слепые котята. Блуждаем в темноте, пытаемся жить, вникать в правила, в «что можно, а что нет». И каждая ситуация – это своеобразная лампочка. Она подсвечивает тебе путь. Позволяет извлекать уроки и учиться.

Учиться – это единственное, что мы можем по факту. На своих ошибках или чужих.

Я вот научилась. Не хочу однажды проснуться и вывалить на сына всю информацию. И я совершенно точно не хочу, чтобы он меня возненавидел за собственный эгоизм.

Леша больно сделал мне. Он предал меня. Его? Едва ли. Он любит Светика. Я это каждый раз вижу во взгляде, в мягком голосе, в том, как он играет с ним и проводит время.

Он его любит.

А имею ли я право вставать между ними? Моральное? Нет. Потому что иногда мама не знает лучше. Однажды он повзрослеет и сам примет решение, и это будет его решение, а не мое. Я могу лишь направить. Подсветить ему дорогу, чтобы он не наткнулся на очевидные, острые углы. Остальное – сам. По-другому нельзя.

Подхожу к Леше и Светику, которые живенько что-то обсуждают. Улыбаюсь. Не могу ничего с собой поделать – я улыбаюсь. Они так похожи…

– Вот, – говорю тихо и передаю Леше рюкзачок сына, – Там его фломастеры, книжки и…

– И робот!

– И робот.

Провожу рукой по пшеничным кудряшкам своего мальчика, а потом поднимаю глаза на Лешу.

Все деньги, которые мы вытащили из его семьи, Леша пустил на компенсацию родственникам пострадавших. Этого было недостаточно, конечно. Этого никогда не будет достаточно, но, согласитесь, хороший шаг в нужном направлении.

У него были свои сбережения, на которые покупалась квартира и оформлялся переезд. Теперь Леша работает в крупной фирме. Снова ходит в начальниках, но теперь не по блату. Он хороший специалист, все-таки мать дала ему что-то ценное – например, отличное образование. Интеллект. Жизнь, наконец…Да, за это я ей благодарна. Может быть, когда-то в прошлом, Антонина была хорошей женщиной, но что с ней случилось за эти годы? Одному Богу известно. Точнее, Дьяволу. Потому что от души ее осталось выжженное поле. Ее посадили вместе с остальными организаторами чернушного бизнеса. Дали очень много. Восемнадцать лет. Не думаю, что она когда-нибудь еще появится в нашей жизни, и это страшно, но такова цена, полагаю. За существование без души.

– Как у тебя дела? – мягко спрашивает Алексей, – Кстати, ты выглядишь потрясающе.

Черт.

Я снова смущаюсь как идиотка. Краснею, увожу глаза, а мысленно его проклинаю. И себя тоже. Надела зачем-то платье…дура! Господи! Как неловко.

Одергиваю подол, убираю волосы за ухо, шиплю в своей голове:

Я не для него нарядилась! Не для него!

В реальности даю нервную улыбку и киваю.

– Спасибо.

Я действительно нарядилась не для него! У нас с Лешей нет никаких отношений. Мы просто родители. Ну, и, пожалуй, соучастники. Весь судебный процесс прошли вместе, как свидетели. Быков не позволяет себе лишнего. Он не предлагает мне отношения, он просто рядом. И то, не со мной, а со Светиком.

Хотя ты можешь позволить себе позвонить ему ночью и в слезах попросить приехать и выгнать с балкона отвратительного голубя, которого боишься до жути. Ну, или почти.

Краснею еще гуще, а Леша с меня взгляда не сводит.

Он горит.

Как когда-то горел…когда-то…

Я совершенно точно знаю, что у него никого нет. Странно, конечно. Вот мы тут стоим, а на него уже девок десять посмотрело!

Черт! Почему ты знаешь, сколько юбок пустило слюни на твоего бывшего мужа?! Сумасшедшая!

– У тебя какие-то планы? Поедешь к Сэму?

Сэм тоже остался в Москве, кстати. Он полностью восстановился, а потом Григорий помог ему с работой. Теперь он редактор в серьезном журнале. Думаю, он остался ради Алинки. Она за время его реабилитации очень сильно сблизилась с Никитой, и…ну, очевидно, возвращаться обратно не хотела. Сейчас она работает в небольшой адвокатской конторе, а на балконе у нее целая оранжерея! Светик обожает проводить там время.

– Нет, с чего ты взял?

Потому что ты нарядилась, как дура!

– Да нет, кхм…просто.

Кажется, Леша подумал о том же. Он знает! Он точно знает! Вон, улыбку лукавую прячет! Срочно! Надо валить!

– Я тогда…

– Слушай, а может, выпьем кофе? – вдруг говорит он, я хмурюсь.

– Кофе?

– Фу, кофе! – Светик приближается и шипит, – Коктейль ей предложи молочный. Она их любит. Клубничный особенно.

Не могу сдержаться и смеюсь. Леша тоже улыбается и кивает пару раз.

– Да. Кофе – это слишком банально. Может…по коктейлю?

– Эм…

– Ни к чему не обязывающий коктейль, Аури, – мягко продолжает, – Скажем так…эм…праздничный?

– И что празднуем?

– А я не сказал? Мои инвестиции сработали, и я выкупаю половину бизнеса. Так что…будут теперь большим начальником. Который всего сам добился.

На этих словах бывший выпячивает грудь, а я не могу сдержать нового витка веселья. Вы посмотрите только. Распушил хвост.

Но я рада. Он гордится своими успехами, и…я, пожалуй, тоже. Все-таки он мог все плюшки этой жизни получить. С теми средствами, что у него были? Совершенно точно. А Леша выбрал другой путь, и я им горжусь. Да, горжусь.

– Рад, что тебе весло, – немного обиженно звучит, но его улыбка стирает всю серьезность ситуации.

Никакого негатива. Вообще. А еще этот взгляд…

– Нет, прости, – мотаю головой, – Я…поздравляю тебя. Правда. От всего сердца.

– Спасибо. И это значит…?

– Мам, соглашайся! Пошли! Ну, пожалуйста!

Подключается Светик. Он прикладывает ладошки, сцепленные между собой в замок, и смотрит на меня фирменными глазами кота из Шрека.

Это без вариантов.

Отказать – нереально.

– Да…хорошо, да, пошлите.

Леша тут же подбирается. Я вижу, что он волнуется, хотя старается держаться ровно. А я? Я тоже волнуюсь, но соглашаюсь только из-за сына. Только!

А что там дальше будет? Похоже, я узнаю совсем скоро, да? Недаром же у него никого нет, хотя теперь на него посмотрело уже тринадцать юбок.