Текст книги "Рёв"
Автор книги: Ария Кейдж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Нона звонила пару раз. Я игнорирую её и знаю, что это хреново, но я не в состоянии иметь дело со всем этим прямо сейчас. Я бесчувственный, погружен в работу с головой и хочу игнорировать всё, что заключает в себе моё сердце.
Прямо сейчас мне больно так, будто я снова потерял её. Когда меня впервые арестовали, от мысли, что могу потерять её, я чувствовал такую же острую боль, как если бы меня выпотрошили. Дейви и Нона были друг у друга, но мы: Чарли и я, столкнулись с большей утратой, чем когда-либо испытывали.
По сей день поражаюсь своей наивности в отношении будущего. Я думал, что с утверждением о самообороне против монстра у меня был шанс на защиту. И всё же, когда я столкнулся с тем судьёй и длинной очередью чудаков-свидетелей, мне стало действительно страшно. Они поручились за то, каким замечательным человеком и отцом был покойный Шериф Барнс до своей трагической и жестокой смерти от рук невменяемого молодого человека. Я начал осознавать пугающую реальность того, что меня ожидает впереди. Несмотря на мои показания, а также Ноны и Чарли, присяжные и судья полагали, что за кулисами осталось больше, чем любой свидетель мог бы увидеть, и это подарило нам надежду. Затем они перешли к вынесению приговора, но… когда ты слышишь «но», всё, предшествующее ему – исчезает.
Я защищал наши жизни до тех пор, пока не выгнал отца Чарли во двор и выстрелил ему в спину.
Нона закричала в противовес их словам, ибо она знала правду. Она спустила курок в тот роковой день, однако я собирался поплатиться за это. Вина кричала исходя из её души и всё, что я хотел сделать – поддержать Нону. Чарли нигде не было видно. Они скрыли её от нас, так как она была несовершеннолетней. Я видел её только тогда, когда она давала свидетельские показания. Рассказывая свою версию того, что её отец делал с нами и с ней в тот день, она плакала очень сильно, но ни разу не отвернулась от моего пристального взгляда. Прямо перед тем, как она должна была изложить свою ложь, она посмотрела в сторону Ноны и Дейви, заставив нас гордиться, прежде чем её вывели из зала суда и моей жизни.
Есть грань между самообороной и охотой. Я переступил эту черту и получил соответствующий приговор. Некоторое время я провёл под арестом, пока не достиг совершеннолетия, затем меня отправили в тюрьму штата, где через пять лет я получил условно-досрочное освобождение.
Содержание под арестом фактически походило на серьёзно охраняемую школу, что позволяло мне продолжать обучение и получать консультации психолога. Там было немало уязвимых детей, но большинство находились на грани безумия, либо были членами банд. В первый же день меня предупредили о преступных группировках. Если бы я не был таким замкнутым человеком, возможно, я решился бы присоединиться к ним, так как понимал силу одиночества. Когда тебя оторвали от твоей семьи или у тебя вообще её никогда не было – очень заманчиво стать частью чего-то, что олицетворяло собой идею. Они были в братстве и были опасны. Я старался изо всех сил не стоять у них на пути, сознательное выживание стало единственным моим союзником.
Я был совершенно неправ и чуть не поплатился за это своей жизнью.
Тюрьма была точь-в-точь тем же, только с большим количеством охраны и большим числом видов монстров. Я примкнул к первой попавшейся банде и делал всё зависящее от себя, чтобы сохранить душу и тело в целостности. Только по прошествии двух лет я создал свою собственную репутацию, многие из моего «братства» были убиты или выпущены на свободу. Я поднимался по иерархической лестнице не только при помощи силы, но и путём подавления. Именно тогда я осознал, что мог изменить некоторые фундаментальные вещи моей повседневной жизни в этих толстых, холодных стенах. Я мог защищать слабых и по-прежнему оставаться сильным, мог жертвовать без потерь. Эти перемены были вознаграждены начальниками и охранниками благосклонностью и финансовым обеспечением, чем-то типа лицензий моим строителям и другими проектами.
Всё это во многих отношениях изменило мою жизнь и выставило меня дураком во многом другом. Однако именно её письма подтолкнули меня, заставили стремиться к моему будущему и напоминали, что я был невиновен.
Её слова могли вдохновить меня, дать мне надежду, а порой они были подобно пулям, разрывающим на куски мою плоть. Я заслуживал каждую поверхностную рану и более, ибо я никогда не отвечал на её душераздирающие, преданные письма. Внимание парней всегда привлекало то, что когда я получал ее письмо, я прислонялся к стене и перечитывал каждое слово много раз подряд, пока оно не врезалось в мою память навсегда. Затем я нес письмо к ближайшей раковине или унитазу и рвал его на мелкие кусочки, прежде чем смыть. Я никогда бы не позволил другому мужчине прочесть её драгоценные слова, её тайны. Я не позволил бы им узнать о её горе и страданиях, которые она переживала в приёмной семье. Но, полагаю, в один прекрасный день, после окончания вуза, она отказалась от меня. Больше не было ни словечка, ни письма. Каждый раз, когда приходила почта и я не получал письмо, пусть за многие годы и привык к этому, мне хотелось ударить кулаком в стену. Что и случалось пару раз.
Я ненавидел себя за это, а порой сильнее ненавидел её. Но она поступила так, как хотел я – выросла и оставила позади ужасы нашего прошлого.
Тем не менее теперь, когда я обдумываю все те решения, которые мы приняли, считая, что они верны, я осознаю, как сильно мы ошибались. Чарли никогда не превратится в свободную женщину, какой я хочу, чтобы она была. Она так и не попала в сказку. Она ушла из одного дома ужасов в другой.
Что ж, мы оба в десятикратном размере оплатили наши долги и потеряли слишком много времени. Она не живет – она существует в состоянии ожидания в мотеле, и это нужно прекратить.
Этим утром вместо того, чтобы ехать прямиком на строительную площадку, я медленно еду в сторону Грандвью, вижу её машину, припаркованную в отведенном для этого месте, и вздыхаю. Не знаю, чем я могу помочь, но выясню это, даже если мне придётся стать своего рода сталкером. Нужно покончить с этим дерьмом прежде, чем оно покончит с нами.
Чарли
17 лет
Я выплакала все слёзы и даже больше, но ни одна слезинка не стоила этого. Я думала, что они выпустят его после задержания. Думала, что они не отправят его туда, куда сажают убийц и насильников, но они посадили его. У меня не было возможности поговорить с ним или встретиться, так как моя новая приёмная семья говорит, что я должна двигаться дальше. Они используют такие слова, как: зло, грех, покаяние и Бог, но это всего лишь слова. Смиты – тоже ничего не значат, они не помогают ни мне, ни Нейту.
Я чувствую боль в груди оттого, что потеряла его. Он был моей опорой сколько я себя помню, а теперь у меня не осталось ничего, кроме сомнения. Сомнение – жестокая уязвимость, оно закапывает всё, чему ты доверяешь, под землю, хороня так глубоко, что ты задаёшься вопросом, было ли правильно хоть что-то, с самого начала. Прошло двенадцать месяцев, от Нейта не было ни одного письма, ни сообщения, ни звонка.
Я думала, что он любил меня, но это было полной чушью. Это было в прошлом. Я просто желаю, чтобы он, как и я, нуждался в прикосновениях.
Глубокой ночью я чувствую муки страданий. Я плохо переношу одиночество и хочу, чтобы он вернулся. Хочу в его кровать, которая на протяжении многих лет была моим безопасным местом, но я так давно была лишена её, что больше не могу вспомнить запах.
Нона и Дейви тоже не звонят, и они сменили номер своего телефона. Я могла бы снова его узнать, но ради чего мне напрягаться, если совершенно ясно, что они не хотят со мной разговаривать и действительно, чёрт побери, с чего бы им хотеть? Я – виновница того, что Нейт сидит в тюрьме, а их семья разрушена в пух и прах. Я разрушила их всех, потому что была чертовски напугана, чтобы противостоять отцу, и достаточно глупой, думая, что он позволит мне уехать. Потому что мне нравилось каждое ласкающее прикосновение Нейта… потому что я чёртова грязная трусиха. Чарли – милое имя для меня, оно ни в коей мере не соответствует действительности.
Это моя третья приёмная семья и скорее всего не последняя, ибо я отказываюсь от их Бога и прощения, которое он хочет мне подарить. Не Бог должен простить меня. Дольше всего я пробыла в моей последней приёмной семье, я рассказала его жене о его прикосновениях и легких касаниях. Она назвала меня грёбанной лгуньей и на следующий день отправила паковать вещи. Однако, вне всяких сомнений, моя первая приёмная семья была худшей, так как всё было слишком новым для меня. Не знаю, был ли у меня шанс обрести счастье у Дженнингсов; я думала, что никогда не стану счастливой без Нейта, так что я даже не пыталась.
Я до сих пор несчастна без него.
Итак, сейчас я сижу на автобусной остановке, ожидая Грейхаунд6, который доставит меня на встречу с Нейтом. Мне нужно увидеть парня, которого я люблю, или мужчину, каким он стал; и того и другого я буду любить до конца своих дней и это единственное, что будет держать меня на плаву.
Подъезжает автобус, запах выхлопных газов щекочет мне нос. Автобус почти пустой, и я чувствую на себе взгляды людей по мере того, как, опустив глаза в пол, прохожу четверть пути к одному из свободных мест, прежде чем запрыгнуть на сидение и посмотреть в окно, ни на что особо не глядя. Я занимаюсь этим всю дорогу, пока водитель не предупреждает меня о моей остановке. Новый поток взглядов обрушивается на меня, пока я мчусь к передней двери, улыбаюсь водителю и выбегаю, прежде чем он сможет сказать то, что, судя по его виду, хотел сказать.
Я потеряла всё и сегодня меня ничто не сможет помешать нашей с ним встрече. Я хочу, чтобы он знал ‒ я жду его освобождения. Я хочу увидеть его, и знаю, что для нас всё реально. Возможно, мы могли бы пожениться, как на тех шоу, и я смогла бы постоянно навещать его… а может единорог подарит мне три желания.
Получается, мне нужно всего одно желание. Я несовершеннолетняя и без присмотра взрослых не могу навещать заключенных. Всё было зря, ну, практически всё. После одной одинокой слезы охранник сказал, что он сможет передать Нейту письмо в том случае, если я буду согласна, что персонал вначале прочтёт его в соответствии с регламентом. Я, не раздумывая, согласилась на его условия; всё для того, чтобы Нейт знал, где я и что я жду его. Если у него будет мой адрес, он сможет написать мне.
Мой почерк неразборчив из-за того, что рука слишком трясется, однако на самом деле я думаю, что его это не будет волновать. Я очень быстро пишу на тот случай, если охранник передумает. Дописав, я подношу письмо к губам до того, как охранник пугает меня, из-за чего я чуть ли не роняю послание.
‒ Нет. Ты не можешь оставить помаду, блеск или запах духов на письме. Сожалею.
Он действительно выглядел извиняющимся и я, благодарно улыбаясь, складываю письмо пополам и жду, чтобы он прочитал его, но он этого не делает. Я смотрю на него, затем вручаю письмо, желая, чтобы он прочитал его до того, как я отправлюсь домой. Но он вкладывает его в конверт и остается на своем посту, с каждой потраченной секундой убивая во мне по частичке надежды.
Он заметил, что я сомневаюсь, стоит ли мне уезжать, и криво улыбается.
‒ Он получит его где-то через неделю. Письмо как раз пройдет проверку, так что ожидание бессмысленно.
‒ Ох. ‒ Мне нужно два желания, ‒ спасибо.
Выжатая и опустошенная, я поворачиваюсь и направляюсь на автобусную остановку, не имея понятия, есть ли там автобус, который сможет меня отвезти обратно, или придется ждать, когда прибудет четырехчасовой автобус, на котором я планировала уехать.
Я сижу, многочисленные слезинки часами скользят по моим щекам в тишине, прежде чем следующий автобус забирает меня. Проходя через те белые двери дома моих боголюбивых приёмных родителей, я знала, что уже в пути на новое место жительства. Если бы Нейт получил моё письмо через несколько дней или даже завтра, было бы слишком поздно, чтобы я могла получить ответ. Марк и Бевэрли Смит не отправили бы почту с маркой из государственной тюрьмы, и я никогда не получу то письмо. Тем не менее, это не помешает мне писать ему еще, еще и еще.
Нейт должен знать: моя любовь сильнее стен и решёток.
Глава 14
Чарли
Настоящее
Он думает, что я не вижу, как он приседает в проходе между полками позади меня, делая вид, что выбирает продукты. Я решила превратить это в игру, чтобы преподать мега-засранцу урок. Именно тогда, когда он думает, что может безопасно следовать за мной по проходу, я оборачиваюсь и ему приходится быстро схватить с полки товар или сделать вид, что он изучает цену. Так что я направляюсь к предметам личной гигиены и, убеждаясь, что он находится напротив полки с тампонами, оборачиваюсь, повергая его в панику. На секунду он не понимает, что находится перед ним. Сейчас он опозорится из-за своего имитируемого осмотра. Я не могу сдержать смешок, когда его сексуальные, темные брови хмурятся, как только он осознает на что смотрит.
Впервые за долгое время, искренне улыбаясь, я, управляя тележкой, поворачиваю за угол. Он всегда был причиной моей улыбки, и я сильно по нему скучаю.
Пачка тампонов падает в мою тележку, пугая меня, несмотря на то, что я знаю, кто её туда закинул.
‒ Я решил, что ты, должно быть, нуждалась в них, ‒ говорит он, толкая свою тележку рядом с моей.
Я не смотрю на него, пытаясь скрыть свою широкую улыбку.
‒ Ну… не я была тем, кто остановился, чтобы осмотреть их.
Он хихикает, и я больше не могу сдерживать улыбку.
‒ Что нового? ‒ спрашивает он, будто бы мы старые друзья, которые не виделись некоторое время... погодите. Ладно, именно так и есть. Но я не должна обманывать себя. Мы всегда были больше чем друзья и наверняка ничего не изменится, вопреки ограничениям, которые мы для себя устанавливаем.
‒ Ты бы знал, если бы что-то было, ‒ ухмыляюсь я, а он, весь из себя милый, опускает голову вниз.
‒ Извини.
Я толкаю свою тележку, и он молча делает то же самое. Думаю, больше нет смысла скрываться.
‒ Ты что, в самом деле ешь замороженные корн-доги7? ‒ качаю головой, осматривая содержимое его тележки, наполненной дрянной пищей.
‒ Они подходят для быстрого перекуса. Не осуждай меня.
‒ О, я осуждаю. Ты действительно ешь всё это дерьмо?
Он смотрит на содержимое своей тележки и смеётся.
‒ Кое-что я закинул, когда пытался отвлечь твоё внимание от моей слежки.
‒ Угу. Значит готовые котлеты для бургеров не входят в твой обычный список покупок?
‒ Они входят. Собачий корм ‒ нет, у меня нет собаки.
Я смеюсь и останавливаюсь в конце прохода.
‒ Когда ты в последний раз нормально ел?
Он от удивления поднимает брови, и я передразниваю:
‒ Ну?
‒ До несчастного случая, раз в неделю я просил Нону готовить мне еду. Обычно я слишком занят.
‒ С момента аварии прошло несколько недель.
‒ Да, ну это были тяжелые несколько недель.
Я киваю, точно зная, о чём он говорит. Было трудно во всех смыслах. Я оглядываюсь в поисках продавца и замечаю молодого парня в PigglyWiggly8 униформе, заполняющего полки товаром. Я забираю у Нейта тележку, не обращая внимания на его протесты, вызванные тем, что я оставляю тележку продавцу, объясняя, что Нейту нужен был некий тренинг на тему покупок. Вначале молодой человек кажется раздраженным из-за того, что ему придется расставлять по местам такое количество продуктов, но затем улыбается и забирает тележку.
Я поворачиваюсь к Нейту и моей ожидающей, наполовину заполненной свежими продуктами, тележке. Игнорирую его недоверчивый вид и самодовольно улыбаюсь.
‒ Я приготовлю тебе ужин. Это меньшее, что я могу сделать.
Наверное, это неправильно и глупо, но, на удивление, так приятно заботиться о нём.
Я хватаю тележку, но Нейт отталкивает меня в сторону:
‒ Я повезу.
Я убираю руки и хихикаю:
‒ Хорошо, но помни ‒ теперь там есть тампоны.
Нейт смеётся, искренне смеётся и это так круто ‒ слышать его смех. В мгновение ока его глаза и кожа озаряются, и я понимаю, что всё делаю правильно.
Мы в течение нескольких минут молча гуляем по рядам ‒ я хватаю покупки с полок, Нейт берёт их у меня и складывает в тележку, пока мы не достигаем крайнего ряда и не возвращаемся обратно к кассе, где он снова легонько отталкивает меня в сторону локтем. Он ухмыляется, взгромождая покупки на ленту для кассира. Я могла бы привыкнуть к этому. По ощущениям это было приятно и естественно. Он не позволил мне заплатить и впервые за всё время мне пришло в голову, что я не знаю, чем Нейт, кроме строительства, зарабатывает себе на жизнь.
Я следую за ним, когда он толкает тележку к моей машине и протягивает руку за моими ключами, чтобы он мог выгрузить продукты. Я вижу, что он загружает мой багажник преимущественно правой рукой.
‒ Всё еще немного болит?
‒ Слегка, но ничего серьёзного, тебе не о чём беспокоиться, ‒ он вращает плечом, подтверждая свои слова, но ему не удается меня убедить.
‒ Ты хочешь поехать ко мне прямо сейчас или встретимся в мотеле около шести? – спрашиваю я, проклиная неуверенность в голосе. Я не просила его встречаться со мной, жениться или трахнуть меня. Нет, мы, как взрослые, по-дружески поужинаем. И всё.
‒ Я вернусь позже. Мне нужно помыться и привести в порядок завтрашнюю работу.
Мы, как два неуклюжих подростка, стоим под палящим солнцем, рядом с моей машиной. Между нами никогда не было неловкости. Никогда. Я хочу что-то сказать, но ничего не выходит. Он тянется ко мне, а потом опускает руку. Хихикает и отступает от меня, затем делает еще один шаг назад и еще, пока не оказывается прямо на выходе с парковки. Затем разворачивается и направляется к огромному голубому грузовику, на боку которого надпись, гласящая «Строительная компания Шоу».
ОБожемой!
Я смотрю как мой лучший друг, давний любовник, любовь всей моей жизни и совершенно незнакомый человек машет мне рукой и, трогаясь с места, уезжает с парковки PigglyWiggly.
Сегодня вечером будет несколько серьёзных вопросов и ответов.
Я отвожу свою тележку на парковку и практически не замечаю, как возвращаюсь к машине. Ни с того ни с сего я заволновалась. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, когда я последний раз была взволнована готовкой для кого-то. Это были ни страх, ни переживания, просто чистое, вызванное адреналином, волнение.
Делая успокаивающие вдохи и выдохи, я еду, не нарушая правил, по улицам Бивэр-Дэма с мечтой в сердце – начать всё с нуля, как взрослый человек со страстной улыбкой на лице, у которого впереди вся жизнь.
Принимать незначительные решения в своей жизни, например, с кем ты будешь ужинать ‒ это и есть свобода. Я больше никогда не позволю себе принимать их и никогда не приму это как нечто само собой разумеющееся.
Нейт
Настоящее
Я так горжусь ею, так чертовски сильно горжусь. Хотел бы я лишь гордиться ею, а не желать уложить и показать, как сильно я скучаю по ней, по ней целиком, по её телу и душе.
Мне стоило больших усилий первым отступить назад. Её улыбка убедила меня сделать это. Она счастлива и это благодаря мне. Знаю, звучит странно. Но наши тела, как маяки друг для друга. Мы одно целое, мы соответствуем друг другу, вместе мы отразим атаки всего мира.
Я бегу по лестнице, перепрыгивая через ступеньку и мгновенно оказываюсь в доме. Раздеваюсь по пути в душ, оставляя позади себя тропу из одежды. Я чуть не пропахал остальной путь носом из-за того, что забыл в коридоре сбросить с ног ботинки, прежде чем начать стягивать штаны.
У меня есть куча времени, но по пути к ней я хочу постараться раздобыть какие-то цветы и, возможно, бутылочку вина или… чёрт! Вода обжигает, потому что из-за того, что мой мозг перевозбужден, я не включил холодную воду. Я отступаю назад к стене, покрытой кафелем, танцуя, будто я в составе "Риверданс"9, пока температура воды не снижается и затем, конечно же, не становится слишком холодной, но с этим я могу справиться. По правде говоря, прохладный душ – вероятно, хорошая идея, по многим причинам.
Я намыливаюсь и тру себя мочалкой, вытираюсь полотенцем и брызгаюсь духами. Бритье требует, чтобы я, блядь, успокоился, а не вёл себя как ребёнок, или в противном случае я порежу себе лицо.
Я завершаю задачу со вздохом облегчения, оставшись целым и невредимым. Не думаю, что смог бы противостоять пытками Чарли, с которыми она непременно бы накинулась на меня, если бы мне пришлось объяснять исчезновение ямочки над губой с моего лица. Я ногой отшвыриваю в сторону свою разбросанную одежду. Позже уберу.
Как идиот, дважды переодеваюсь, прежде чем выбрать джинсы и темно-синюю рубашку с длинным рукавом, и поглядываю на часы, сейчас 4-50. Я приду рано, но, если быть честным, я этого хочу. Я хочу видеть её и быть с ней рядом. Болван.
Просто, кажется, сегодня всё по-другому, будто она снова стала самой собой. Есть признаки дерзости и огня; я боялся, что они были утрачены, но она возвращается. Моя Чарли возвращается.
Чарли
Настоящее
Всё начиналось, как неловкое свидание: цветы, судорожные движения и неуклюжий поцелуй. Когда он осматривал мой дом, то замолкал и эти моменты, казалось, тянулись, как будто в другом, собственном временном пространстве.
О да, я называю эту маленькую комнату своим домом, потому в течение очень долгого времени у меня его не было. С тех самых пор, как государство взяло меня под свою опеку. Так что, невзирая на огромное количество картин с пейзажами, невзирая на мою кровать, стоящую, как жирный слон в комнате или на то, что моя уборная видна из кухоньки с крохотным обеденным столом – этой мой дом.
По крайней мере, сейчас.
Я собираю посуду и несу к крошечной раковине; все, что угодно, лишь бы избавиться от столь ощутимой потребности друг в друге, связывающей нас. Когда я чувствую тяжесть его теплого тела своей спиной, да поможет мне Бог, вдыхаю его запах, будто он олицетворяет единственный настоящий дом, который у меня когда-либо был. Мой разум, тело и поврежденная душа тают в нём. Он оборачивает свои большие руки вокруг меня, крепко обнимая, и я понимаю, что другого дома у меня не будет. Кровати, крыши, стены ‒ всё это несущественно по сравнению с его объятьями. Когда Нейт обнимает меня, я – его.
Моё сердце колотится быстро и сильно. Я чувствую пульс его сердца своей спиной, не синхронного с моим, но, по сути, движимого тем же желанием. Я сжимаю джинсы на его напряженных бёдрах, ощущая выпуклую мышцу под джинсовой тканью. Это была не единственная напряженная мышца, которую я могла почувствовать через крепкую ткань; я хотела его. Не думаю, что я когда-либо так сильно хотела его.
Желая большего, я пытаюсь развернуться, но он по-прежнему обнимает меня и это лишь еще больше возбуждает меня. Вцепившись в его джинсы, пытаюсь поместить руки между нами так, чтобы у меня был доступ к нему, но он сильнее прижимается ко мне. Раковина врезается мне в живот; резкая боль лишь усиливает острую необходимость.
Нейт, оставляя горячий след, проводит языком по шее к челюсти, и я тянусь к нему, желая продолжения. Я нуждаюсь в этом. Выгибаюсь в его руках от того, что он практически мнет мою грудь через хлопчатую ткань сарафана, который я выбрала, потому что ему всегда нравится, когда я ношу платье. Я задыхаюсь и облизываю губы, когда он берет меня за подбородок, притягивает к своим губам и, заставляя вытянуть шею, жадно целует. У него такой нежный язык и он сводит меня с ума, когда с особой потребностью погружается в мой рот, задевая губы и зубы. Клянусь, он никогда так не целовал меня. Есть нечто отчаянное в том, как я вдыхаю и подстраиваюсь, хватаясь за него, чтобы притянуть ближе к себе.
Его поцелуй сильный, поглощающий и я на грани смерти, когда он запускает пальцы в мои волосы, прижимаясь своими губами к моим. Он всегда любил целоваться, и теперь его желание усилилось. Если бы нам не нужно было дышать, мы бы целовались вечно.
Он прикусывает уголок моей нижней губы. Его горячее, влажное, хриплое дыхание обдает мой подбородок и ухо, этот звук вызывает боль внизу живота, и она усиливается, когда его другая рука скользит от моей груди по животу к моей промежности.
Я стону еще до того, как он хватает меня, жадно присасываясь к моей шее. Я больше не могу терпеть это, не имея возможности прикоснуться к нему; это раздражающе и… чертовски горячо.
‒ Пожалуйста, ‒ хрипло молю я, а он стонет мне в шею, прежде чем повернуть меня лицом к себе и снова овладеть моим ртом. Он хватает руками подол моего платья и задирает его так, чтобы добраться до моих влажных трусиков. Я так возбуждена для него, желаю его, нуждаюсь в нём. Вожусь с пуговкой на его джинсах, подобно новичку, которым в действительности не являюсь. Тем не менее, моя рука не перестает трястись, я не могу унять дрожь. Я даже не успеваю добраться до молнии ‒ он сжимает мой зад и поднимает. Я оборачиваю ноги вокруг его талии; мои губы стремятся к его гладкому, как у младенца, подбородку. Он пахнет чем-то пряным и это вызывает желание облизать его, что я и делаю. Я облизываю, пробую и вдыхаю его аромат, когда он бросает меня на кровать. Взъерошиваю пальцами его короткие, темные волосы, пока он целует мою шею и грудь, а его пальцы разбираются с крошечными пуговками моего платья. Его губы и язык следуют за руками, отправляя меня в стремительный полет, вниз по кроличьей норе, в моё безумие.
Его язык блуждает по моей груди, прямо по покрытым кружевом соскам, я знаю, что он собирается сделать, моё тело знает это. Когда его губы касаются моих заострённых «вишенок», я стону, и он посасывает сильнее, пока не достигает местечка под грудью. Кто, черт возьми, знал, что это место такое чувствительное? Я выгибаюсь сильнее, и он стонет.
‒ Ты так прекрасна. Я хочу касаться, облизывать, пробовать и вкушать всю тебя, до последнего дюйма.
Я не могу думать, я просто действую.
‒ Нейт, ‒ умоляю я.
‒ Я знаю.
Его голос глубокий и чувственный. Покусывая и лаская мою кожу языком, он прокладывает путь к моим трусикам и в опасной близости замирает, мучая меня. Я извиваюсь под ним, но он прижимает меня к матрасу.
‒ Скоро, но сперва я ублажу тебя, и затем ты станешь моей навсегда, ‒ обещает он.
Я безумно хочу кричать. Хочу целовать и любить его, показать, как сильно я желаю принадлежать ему. Хочу рассказать ему, что всегда была его. Как только я собираюсь произнести эти слова, горячий рот накрывает мою промежность, облизывая и посасывая сквозь трусики, его пальцы устремляются к нежной, влажной плоти, отодвигая в сторону промокшую ткань. Невозможно сопротивляться движению его пальцев, когда он проскальзывает ими в меня, разжигая болезненное желание, распространяющееся от моего живота и заполняющее всё моё существо, делая его более податливым для него.
Я неустанно извиваюсь, невзирая на то, что Нейт удерживает меня под весом своего тела, его плечи и руки удерживают мои ноги разведенными. Почему он до сих пор не взял меня? Я хочу ощутить его внутри себя, как он заполняет меня своим толстым членом и горячей спермой. Я задыхаюсь и практически схожу с ума, извиваясь от его проникающих пальцев и терзающего меня рта.
‒ Сейчас! – шумно выдыхаю я, отталкивая его голову, разрываясь между желанием потерять себя в наслаждении, доставляемым его ртом, и желанием получить небольшую передышку, раздевая его, прежде чем он возьмёт меня.
Из его груди вырывается глубокое, вызванное желанием, рычание, он поднимается и стягивает через голову рубашку, отбрасывая её в сторону от кровати. Он соскальзывает с матраса, не разрывая зрительного контакта с моим взглядом, горящим от желания увидеть его голым, увидеть его готовый для меня член. Это будет первый раз, когда мы занимаемся любовью, будучи взрослыми, и это будет завершением всего, что было в прошлом. Я во многих отношениях нуждаюсь в этом так же, как и он.
Моё тело открыто для него, платье задралось с обеих сторон и лишь руки удерживают его на мне. Лифчик скрывает немногое, а трусики, из-за того, что пропитаны влажностью, и подавно. Я сажусь, позволяю платью упасть с моих плеч и отвожу руки назад, затем расстегиваю бюстгальтер и обнажаю грудь, чтобы Нейт мог видеть её и взять. Единственное, что осталось снять – трусики, но я хочу, чтобы это сделал он.
Нейт скинул штаны и трусы одновременно, стоя у подножия кровати, восхитительно обнаженный и нетерпеливо твердый. Он изменился во многих отношениях, я восхищаюсь этими переменами в нём и горю от нетерпения, чтобы оценить их по достоинству.
Он ползет по кровати между моих, ждущих его, ног и берется за тонкую ткань с обеих сторон. Я думала, что он собирается разорвать их, но он делает хуже. Кропотливо медленно, дюйм за томительным дюймом, он снимает их с меня. Его язык оставляет дорожку по следу трусиков, пока он не стаскивает их с моих ног, и я предстаю перед ним обнаженной. Моё тело и вся я готова, чтобы Нейт заполнил меня и доставил удовольствие так, как должен мужчина. Нейт никогда не разочарует меня. Никогда.
Он нависает надо мной, упираясь членом в мою доступную киску. Он хочет быть медленным и заботливым – это, как и каждое мгновение проявления самообладания, отражается в его глазах. Нейт боится за меня. Он не боится причинить мне боль, он напуган тем, что мне нужно больше времени, чтобы подумать об этом… чтобы выбрать.
Мне не нужно больше времени. Я выбираю его. Я всегда буду выбирать его.
Он тихо вздыхает, когда я беру в ладонь его толстый член и приподнимаю бёдра ровно настолько, чтобы головка проскользнула внутрь; с этого момента он теряется во мне. Он вошёл легко ‒ одним прекрасным толчком, заставляя меня глубоко вдохнуть, отчего мой рот принял форму буквы «О». Нейт так глубоко во мне, что я чувствую давление внутри меня и то, как моя киска сжимается вокруг него.
Глубоко и неистово сильно, Нейт снова и снова заполняет меня в интенсивном ритме, пока я пытаюсь сдержать рвущиеся крики.
‒ Нейт.
Он приподнимает меня над матрасом, опускается на колени, широко разводит ноги, и глубоко заполняет меня. Я двигаюсь с ним в такт; его дыхание щекочет мое ухо, одной рукой он удерживает мою спину, другой ‒ убирает волосы, чтобы получить доступ к шее. Я двигаюсь и задыхаюсь, пока с моих губ непроизвольно не срывается вскрик. За считанные секунды, когда я сжимаюсь вокруг Нейта, разум покидает моё тело, и я кричу, не сдерживая своих эмоций.
Первобытный рык, звучащий из глубины его груди, лишь усиливает мой оргазм, и он, следуя моему примеру, пульсирует внутри меня и заполняет спермой.
Когда мы опускаемся с вершины наслаждения, наши окутанные потом тела крепко переплетаются друг с другом. Он целует меня чуть ниже уха, а затем в губы. Я люблю его поцелуи: отчаянные, поспешные и игривые. Но эти нежные и возбуждающие поцелуи, показывают его любовь ко мне больше, чем его слова.
