Текст книги "Рёв"
Автор книги: Ария Кейдж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Совершенно обессиленная возвращаюсь домой с полным багажником краски и средств, чтобы привести в порядок комнату и убрать дом, и с пассажирским сидением, нагруженным продуктами питания. Теперь я лишь должна вернуться в привычную колею. Как ни странно, я попытаюсь это сделать как раз в том месте, которое ненавидела большую часть своей жизни.
Глава 16
Нейт
Настоящее
Должен признать, за исключением утренней ссоры, сегодня был продуктивный день. Это – то, чего я хотел в своей жизни: иметь твердую почву под ногами, законную дневную работу и возвращаться домой, к любимой женщине. Вместо курицы и фри, я прихватил нам китайской еды, немного вина и ведерко мороженого на десерт. Вероятно, мы ничего из этого полностью не съедим, но я был так взволнован по поводу нашего первого ужина и нашего первого шага в совместное будущее, что схватил всё, что, думал, могло бы ей понравиться.
Чувствовал я себя как-то странно, въезжая на подъездную дорогу позади её машины, вместо дома, где провел детство, но я привыкну к этому, если она решит остаться здесь. Я пойду за ней куда угодно.
Я иду по старой дорожке с сумкой вкусностей, раннее вечернее небо наполнено девчачьей музыкой, звучащей из дома, сияющего, как новогодняя ёлка. Я смеюсь; так приятно возвращаться домой к ней, и не важно – девчачья музыка звучит или нет.
Краем глаза замечаю Дейви, бегущего по траве. Улыбаюсь ему, такое ощущение, будто он поджидал меня. Я люблю своего брата больше жизни, но я так сильно хочу видеть Чарли, что чуть ли не подпрыгиваю. Думаю, это можно назвать симптомом моей зависимости от неё.
‒ Зайдёшь, Нейт? У меня новый DVD, но Нона сказала, что я не посмотрю его, пока не поужинаю.
‒ Нет, дружище, не сегодня. У меня свидание с Чарли.
Он смеётся, а я подмигиваю ему.
‒ Давай. Иди домой и помоги Ноне с ужином.
‒ Лааадно, – говорит Дейви, снова хихикая, прежде чем вприпрыжку побежать обратно в дом. Я слежу за ним и убеждаюсь, что он зашёл внутрь, прежде чем направиться к Чарли и её скудному музыкальному ассортименту.
То, что я вижу, слышу и запах, который чувствую, буквально валит меня с ног. Эта женщина – самая спонтанная и великолепная из всех, кого я когда-либо встречал. Она чертовски сексуальна даже будучи измазанной краской и с растрёпанной прической. Она одета в одну из своих старых футболок с принтом музыкальной группы и трусы-боксёры, которые, видимо, нашла где-то в доме. Она танцует, красит и подпевает, ничуть не подозревая о моём присутствии.
Я тихонько кладу свои вещи на пол и подкрадываюсь к её сексуальному телу. Прохожу мимо лотка с краской и скомканного пылевого чехла, и в тот момент, когда она поднимается так высоко, как только может, я оборачиваю руки вокруг неё и пытаюсь зарыться лицом в её сладкую, нежную шею. Я говорю «пытаюсь», потому что не успел я оглянуться, как уже держусь рукой за челюсть, моля Бога, чтоб у меня не раскрошился зуб.
‒ О, Боже мой, Нейт. Дай я посмотрю, ‒ визжит она сквозь музыку. Как бы я не хотел смеяться (ибо, давайте начистоту, это было чертовски весело получить по зубам от женщины), моя челюсть на самом деле охрененно болит. Она гладит моё лицо и шею, её великолепные черты лица омрачены неистовым беспокойством.
Провожу языком по зубам, и, удовлетворившись, что все они на месте, беру её пухлые щечки в ладони и улыбаюсь:
– Все зубы на месте, детка. Не паникуй.
Она тянется на носочках и её нежные, полные губы касаются моих в легком, успокаивающем поцелуе, перед тем как ее восхитительный язычок очерчивает их контур. В этот момент я мог бы умереть от счастья.
Я позволяю ей пробовать и облизывать меня до тех пор, пока не утрачу самообладание и съем её. Схватив её за волосы, я устраиваюсь удобнее для более легкого доступа, потому что, черт возьми, хочу взять её всю целиком. Я валю её на пол, лоток с краской опрокидывается, и плевать я хотел, куда летит его содержимое. Меня заботит лишь она. Я хочу её… нуждаюсь в ней, и она это знает.
Я быстро расправляюсь с её футболкой, ни капельки не сожалея, когда слышу звук рвущейся ткани и чувствую, как она ахает напротив моих губ. Скорее наоборот: это заводит меня еще сильнее, и я проскальзываю языком в её рот. Она без лифчика и от этого моё сердце пропускает пару ударов, прежде чем её соски возбуждаются, а грудь наливается от моего прикосновения.
Чарли стягивает с меня одежду, и я хочу помочь ей, хочу, но слишком занят изучением её упругого тела моими голодными руками. Это эгоистично, но я позволяю ей возиться и бороться за то, что она хочет.
Мне нравится, когда она на грани от желания – это возбуждает меня сильнее, чем всё, что она могла бы сделать для меня. То, как она хочет меня, очень отличается от того, к чему мы привыкли – это развратное, всепоглощающее и, в конце концов, освобожденное от чувства вины желание.
Мы тяжело дышим, как животные, когда я приподнимаюсь, чтобы посмотреть на её тело. Я чувствую себя хищным зверем, поедающим взглядом свою добычу. Я хочу, чтобы она потерялась во мне и никогда не вспоминала никого другого, кроме меня. Я, блядь, просто хочу! Хочу, хочу, хочу. Поэтому беру её.
Я стягиваю рубашку через голову и отбрасываю в сторону. Она приподнимается на локтях, предугадывая моё следующее движение к шортам, и хорошо, что она это делает, так как я срываю этих «негодяев» с её тела, и они исчезают. Похоже, что трусиков тоже нет. Из моей груди вырывается глубокий и примитивный рык. Я не планировал, но мой рот овладевает её обнаженной киской, несмотря на её сопротивляющиеся бедра, которые я удерживаю. Я лижу её, упиваюсь каждой линией и припухлостью, пока она не теряет выдержку, и пробую соки возбуждения от того, что делаю внутри неё. Стоя на коленях, вглядываюсь в её глаза, ставшие не больше щелочек, в которых виднеется неясный кофейный взгляд. Он темнеет от желания по мере того, как я расстегиваю джинсы и стягиваю их вместе с трусами с задницы.
Только потом она шевелится, а я пленён ей мокрой киской, которая пару секунд назад текла лишь для меня. Чарли избавляется от своей рваной футболки, отбрасывая её за спину, и толкает меня в грудь, отчего я со спущенными до колен штанами отклоняюсь назад, а она седлает меня. Мой член дергается, касаясь её горячей киски, зная, в чем он нуждается… я… он хочет быть глубоко внутри неё, туго обхваченный, пульсирующий, скользкий. Это желание лишь усиливается, когда она поднимается и почти опускается на него, но не позволяет мне войти в неё. Чёрт бы меня побрал – она искусительница дразнить, и это чертовски возбуждающе.
Я едва не погибаю, когда она облизывает губы и обхватывает моими руками свою грудь. Ради всего святого, женщина, ты убиваешь меня. Мой член конкретно болит, пульсируя от желания быть там, где ему положено.
В этот раз я не могу предоставить ей полный контроль, так как в данный момент слишком возбужден. Убрав руки от этой податливой груди, хватаю её за бёдра и поднимаю так, что головка члена упирается в райские врата. Её глаза расширяются от возбуждения и удивления, прежде чем она раскрывается для меня. Я хочу видеть её лицо и глаза, когда заполню её, несмотря на то, что в данный момент хочу поцеловать её сексуальный ротик, но всему своё время. Сейчас я хочу ощущать её вокруг себя. Моя рука начинает дрожать от того, что я удерживаю Чарли, и я мог бы держать её всегда, просто не хочу. Я опускаю её и борюсь с закрывающимися глазами. Её рот открывается, челюсть выступает – очевидный признак удовольствия. Черт бы меня побрал, если я не кончу прямо сейчас, когда она кусает свои полные губы. Она ни разу не теряет мой взгляд, даже когда я снова поднимаю её и еле-еле, почти мучительно, опускаю.
С таким темпом и интенсивностью я долго не продержусь. Мне нужно с этим бороться, но я хочу трахнуть её, любить и собственнически наполнить. Чарли должна чувствовать мой напряженный член. Как она могла не чувствовать его внутри этой тугой киски, скользя вверх и вниз по мне? Я весь горел от желания вплоть до яиц.
Черт! Она вращает бедрами, я запрокидываю голову и почти что получаю смещение челюсти.
Она пальцами хватает меня за волосы и притягивает обратно к своим губам; её полные, упругие губы искусно занимаются любовью с моим ртом. Думаю, что я в незнакомой ситуации, она – та, у кого вся власть, а я её раб. Она быстрее и с большей уверенностью скачет на мне, источая соки и поглощая меня. Её рот такой же голодный, как и мой, её зубы задевают мои щеки и рот. Я отчаянно желаю исследовать каждый сантиметр её кожи, очертя языком дорожку от шеи до ушка, коснуться щеки и вернуться к прекрасному ротику, где наши языки сплетаются в унисон. В нашем поцелуе заложена целая история взросления обычных мальчика и девочки, отчего мы едва ли можем оторваться друг от друга. Наши языки знают друг друга, наслаждаясь единым вкусом. Поцелуи становятся неистовее, движения слаженнее.
– Ты нужна мне, – умоляю я. Да, блядь, я умоляю и всегда буду умолять её.
Она двигается быстрее, целуя меня.
– Я твоя, – выдыхает она мне в рот, прежде чем облизать нижнюю губу, заполняя мой рот языком, переплетая его с моим.
Я верю ей. Моё сердце болит от её слов, но мои яйца тянет и одним окончательным поднятием её бёдер я вхожу в неё и рычу ей в шею. Она сильно кусает моё плечо, её ногти впиваются мне в лопатки, когда она кончает сразу после меня, пульсируя вокруг моего чувствительного, выдохшегося члена, похороненного глубоко в ней.
Я чертовски крепко держу её; никогда не захочу её отпустить. Я хочу жить внутри неё, и так же глупо, как это звучит, я не могу себе позволить наплевать на это. Это я и она, и это всё, что я хочу в этом мире.
Покрытый потом и признаками нашего блаженства, целую её в шею и шепчу:
– Оберни ноги вокруг меня и держись.
– Куда мы идём? – бормочет она, устало.
Я слегка хихикаю над её уставшим, сексуальным голосом, щекочущим моё плечо.
– Мне нужно смыть краску с твоих волос.
Она хихикает и делает то, что ей велено. Не могу не поцеловать её еще раз, прежде чем отброшу мышечное напряжение в бедрах, жжение в моём травмированном плече и встану на ноги с ней на руках. Скидывая трусы с ног, я исследую наш путь в ванную и кривлюсь, видя беспорядок, который мы устроили. Краска пролилась на пылевые чехлы, даже некоторая часть нашей одежды измазана краской. Несмотря на это, я бы всё повторил и мне было бы всё равно, если бы не нужно было снова одевать одежду.
Уверенно несу её в ванную, где на мгновение застываю. Я не был здесь с того самого дня. Зеркало заколочено, так что я знаю, что Нона была здесь или, по крайней мере, наняла кого-то, кто смог это уладить, но ни в коем случае не меня. Меня посадили. К тому времени, когда я вернулся, много лет спустя – я не мог даже дверь открыть, не говоря уже об экскурсии по дому для воспоминаний.
В данный момент Чарли в моих руках, после лучшего секса всей моей грёбаной жизни и мне страшно зайти в ванную и смыть её с себя.
Она должна чувствовать мою тревогу. Она берет моё лицо в свои руки и смотрит прямиком в глаза, в сердцевину страха.
– Всё в порядке. Он ушел и это лишь мы; ты и я.
Я прислоняюсь своей головой к её и сосредотачиваюсь на словах «ты и я». Это нелепый страх, но иногда страх бывает бессознательным. Она целует меня, и я вынужден остановиться у раковины, не включая душа. Я жадно принимаю всё, что она предлагает, всегда желая большего. Сажаю её на раковину и неохотно убегаю от неё в душ.
– Может мы помоемся в ванной вместо душа?
Я смотрю на неё – любимые глаза, наполненные обожанием и улыбкой.
– Конечно. У нас есть пена для ванной? – я затыкаю ванную и полностью открываю краны.
– Наверное, нет, но я купила сегодня какой-то шампунь, если ты не против сходить на кухню и взять его.
– Скоро вернусь, – говорю я, направляясь из ванной по коридору в кухню. Это потом я вспоминаю о ведерке мороженого, китайской еде и вине. Поворачиваю в коридор, к входной двери, которую закрываю, а затем хватаю сумку с вкусностями и кладу все в холодильник.
На стойке пакет с элементарными средствами личной гигиены и чистящими средствами. Я хватаю шампунь, зубную щетку и пасту, а затем задумываюсь, есть ли у нас полотенца. На обратном пути я проверяю бельевой шкаф, к счастью там находится парочка – в мешках для хранения. Подозреваю, что это еще одно доброе дело от Ноны.
Открыв мешок, вытягиваю два полотенца, оставив одно про запас. Также нахожу полотенце для лица и беру его подмышку. Если она хочет остаться здесь – нам придётся пополнить запасы.
К тому времени, как я вернулся в санузел, она уже в ванной, заполненной на три четверти. В ванной тепло и туманно, её взгляд нежный и молящий меня обнять её. Я бросаю полотенца и другие принадлежности на раковину, и несу шампунь, кондиционер, мыло и мочалку в сторону ванной, оставляя их на маленькой скамье, облицованной плиткой.
– Не могла дождаться пены?
Она проползает вперед, чтобы я мог проскользнуть позади нее.
– Ты ходил за ними вечность, но я вижу почему. Хорошо, что у одного из нас всё еще работает мозг, чтобы подумать о полотенцах.
Я хихикаю, а затем кривлюсь от обжигающей воды, к которой прикасаюсь пальцами.
– Черт, Чарли. Горячо.
На этот раз она смеется и, глядя через плечо, рассматривает мой член, пока я одной ногой стою на полу, а другой пытаюсь погрузить в ванную. У неё тот дьявольский взгляд, который возникает, когда она что-то задумала. Этот взгляд пугает меня, в прошлом из-за него я попадал в неприятности. Внезапно, она тянется к моему опустившемуся члену и тянет. Её горячая рука выбивает меня из колеи.
– Не будь киской. Просто залезай внутрь.
Я не просто залезаю, я практически вваливаюсь. Горячо, моё тело хочет, чтобы я вытащил ногу, но её хватка вокруг моего пениса удерживает меня на месте.
– Хорошо, – практически ворчу я, и она отпускает меня. Я ставлю другую ногу, зная, что грядет, и затем опускаюсь в ванну, позади неё, беззвучно хватая ртом воздух, когда мои гениталии соприкасаются с водой. У меня не занимает много времени привыкнуть к температуре воды и начать расслаблять все напряженные мышцы, притягивая Чарли назад к себе так, что по большей части мы погружены в очищающую, горячую воду.
Она горячая, чувственная и оказывает чертовски исцеляющее действие на все ноющие мышцы, даже на те, о болях в которых до этого момента я не подозревал. Я беру гель для душа, открываю крышку и подношу к носу. Пахнет ванилью и чем-то еще. Потом я читаю название «Ваниль и мёд». Ну, во всяком случае, это не кокос или жасмин или какая-то девчачья чепуха, которой я целыми днями буду вонять. Я выдавливаю немного на ладонь и дьявольски наношу его на её грудь.
Мурашки пробегают по всему её телу и соски твердеют от прикосновения моих ловких рук. Это так чертовски приятно и несмотря на то, что это в полной мере сексуально, в то же время так прекрасно чувствовать себя рядом с ней. Не хочу, чтобы она думала, будто всё, что мне нужно – её тело, потому что это не так. Я хочу всё, всё, чего мужчины хотят в жизни, скромная мечта.
Помогая ей сесть и наклоняя ее вперёд, я начинаю разминать её спину и плечи, гладкие от мыла. Именно тогда я вижу то, что никогда не буду в состоянии стереть из памяти или разбитой части моей души, переполненной ужасным горем.
У неё есть маленькие шрамы, я знаю их, их форму и рельеф. Я видел достаточно, пока сидел в тюрьме. Это всё ожоги от сигарет, старые сигаретные ожоги. Я провожу пальцами по каждому, не обращая внимания на её напряженное тело. Они маленькие и определенно старые; полагаю, с подростковых времен. Время хорошо их скрыло, но этого недостаточно, чтобы сдержать мою злость и боль. Я бы не заметил их, если бы она просто была одета в бикини или что-то еще. С течением лет её кожа зажила, но я определенно могу чувствовать их под пальцами. Так близко я могу видеть их следы – наглядное подтверждение чего-то ужасного, произошедшего с ней в прошлом.
В то время она написала мне много писем, судя по некоторым из них могу сказать, что ей нелегко приходилось в приёмных семьях, но она всегда будет пытаться заверить меня, что была в порядке.
– Ты лгала, – выдыхаю я, одержимый отметинами, которые нахожу. Пять шрамов, и я могу лишь представить все пытки, что не оставили следов от ран. Их невозможно увидеть, однако стоит бояться больше всего.
– Когда?
Она подтягивает руками ноги, вытягивая спину так, что, наконец, я могу видеть все следы. Их шесть, а не пять.
– В твоих письмах.
Она делает тяжелый вдох, и я подозреваю, что она по-прежнему борется с обидой на то, что я ни разу не ответил ей. Сейчас я задаюсь вопросом – возможно, если бы я ответил ей тогда, то поступил бы правильно. Возможно, если бы мы переписывались, она бы рассказала мне об этом, а я тоже смог бы рассказать кому-то, я смог бы… спасти её, давным-давно.
– Какая тебе разница? Ты ни разу не ответил мне.
И вот, пожалуйста, раскалённый нож в моё сердце, то – чего я заслуживаю. Она была обижена; до сих пор обижена. Я мог бы помочь, но, как обычно, я сделал неправильный выбор и все остальные неизменно расплачиваются за мои необдуманные решения.
– Что, если бы я сказал тебе, что не отвечал, потому что защищал тебя?
Она слегка поворачивает голову, хотя по-прежнему не смотрит на меня и не опускает рук.
– Что, если бы я сказала, что защищала тебя?
Туше10.
Я вздыхаю, смирившись с тем фактом, что защита друг друга, кажется, разделяет нас и, причиняет намного больше боли. Я обвился вокруг нее и накрыл ее тело, не двигаясь, пока она не начала немного расслабляться. Я целую её плечо и утыкаюсь носом в её волосы.
– Позволь мне вымыть твои волосы.
Она молча выпрямляется. Я наклоняю её настолько, чтобы её волосы были под водой. Она ногами упирается в плитку, и я начинаю процесс, терзающий моё сердце. Кто знал, что мытьё волос может быть таким приятным?
Кажется, от массажа головы с бальзамом для волос тают все её мышцы, когда Чарли медленно проскальзывает в меня и воду. В этом невинном действии есть нечто притягательное, так что у меня нет проблем с выполнением рутинной работы в нашей жизни. Я помогу ей забыть всех, кто когда-либо её касался, благими намерениями или плохими, она освобождена от всего, чтобы быть моей, и я буду бороться за эту свободу до конца своих дней.
После того, как мы вымылись и высушились, оказалось, что у меня не осталось ничего чистого, кроме джинсов, а Чарли нашла другую рубашку в кладовке. Я помню её, потому что это одна из моих. Чувствую дежавю, когда она выходит, одетая в клетчатую рубашку и цветастые хлопковые трусики; конечно же, я помню и трусики: они все были её.
– Почему ты носишь свою старую одежду? – спрашиваю я, когда вижу сумку около мусорного ведра на кухне. Хватая остывшую китайскую еду, ставлю её на стол, за которым она сидит, уставившись на свои пожитки.
Она тянется к одной из коробочек и за палочками для еды, не глядя на меня, и говорит:
– Она в действительности никогда не была моей одеждой. Она была его – его выбор, его вкус, его маскировка для моих синяков. Я не хочу её.
Я окидываю беглым взглядом мешок, а потом её. Она все еще отказывается смотреть на меня или на него, так что я бросаю последнюю коробочку на стол и целенаправленно шагаю к мешку. Я беру его и направляюсь к черному вход. Я слышу её, следующую за мной по пятам, и останавливаюсь, прежде чем добираюсь до мусорного бака. Поднимаю крышку и протягиваю мешок Чарли, безмолвно спрашивая её: не предпочтет ли она быть той, кто окончательно избавит свою жизнь от этого. Я не веду себя, как придурок, по отношению к её мыслям. Недостаточно иметь её прошлое, зловеще сидящее, на кухне; ей нужен этот дом, чтобы очиститься от своей старой жизни, отсюда и ужасные покрасочные работы.
Она забирает у меня мешок и, не сомневаясь, засовывает его в бак. Она забирает крышку из моей руки и захлопывает её.
– Пошёл ты! – кричит она на мешок, но, теоретически, на Пола. Затем она ныряет в мои объятья, а я целую её в висок, поднимаю на руки и несу обратно в дом.
– Давай поедим, прежде чем исправим разруху, которую ты там натворила.
Она вздыхает перед тем, как я опускаю её на пол.
– Это ты разлил краску на пол, а не я, – она снова шлёпается задницей на стол и нападает на коробочку с лапшой.
– Я имел в виду верхнюю четверть стены, которую ты не окрасила, – беру я коробочку и палочки, посылая ей улыбку через стол.
– Я не могла достать выше. Не подумала о лестнице или чем-то в этом роде. Я как бы предположила, что ты достанешь до верхней части.
Я довольно резко хохотнул:
– Не думаю, что у тебя достаточно краски, детка.
– Ну, я не имела в виду сейчас.
Я наполнил свой рот нежной говядиной и согласно кивнул, проглатывая её.
– Я дам тебе еще утром. Дон доставит тебе краску, пока я буду на работе. Также я заказал ему на доставку удлинённый роликовый валик, таким образом, ты сможешь достать так высоко, как тебе захочется и добиться равномерного покрытия.
– Ооо, я об этом не подумала.
– Угу. А теперь подай мне ту лапшу.
Я думал, что буду чувствовать себя более стесненным в её старой односпальной кровати. Но понимаю, почему она отказалась зайти в его комнату и использовать его кровать. Я мысленно отметил себе заказать ей сегодня кровать покрупнее. В комнате, несмотря на открытое окно и вентилятор, воняло свежей краской. Я сказал ей, что это не очень хорошо для нас, но её было не переубедить. Я растянулся на матрасе, игнорируя мои скрипящие суставы и угрозу судороги в бедре, когда понял, что я один. Я резко вскочил.
– Чарли?
Рано утром она спала в моих объятиях, когда я позволил своему телу провалиться во тьму. Должно быть, я был не в себе, раз не почувствовал, как она проснулась. Я бегу в туалет в надежде, что она захотела пописать. Её нет там и я бегу в гостиную. Может быть, я слишком большой, чтобы делить с ней односпальную кровать, может быть, я придавил её во сне, и она решила спать на диване… но диван пуст.
– ЧАРЛИ?
Не думаю, что она там, но направляюсь к двери, которую мы игнорировали. Только сейчас я почувствовал себя некомфортно из-за своей наготы, тем не менее, я протянул руку к дверной ручке и распахнул дверь, позволяя ей удариться о стену. Его комната пустая, темная и холодная. Холод – скорее психосоматический, чем физический. В любом случае, её здесь нет.
Потом меня осеняет. Я бегу в её комнату, хватаю штаны и запрыгиваю в них. Натягиваю их, пока выбегаю из дома, закрывая за собой дверь. Бегу через прохладную, хрустящую траву её газона на мягкий газон Ноны. Я ускоряюсь, прежде чем вынуждаю себя сделать успокаивающий вдох, чтобы расслабиться. Я стараюсь быть тихим, не желая испугать Нону и Дейви. Поднимаясь по лестнице, ведущей в мою старую комнату, иду осторожно, помня о ступеньках, которые скрипели всю мою жизнь, и в считанные секунды подхожу к своей двери и действительно молюсь, чтобы она была там. Если её нет здесь – она ушла от меня. Всё это – слишком для неё, она не смогла справиться с этим.
– Пожалуйста, – прошептал я с комом в горле, открывая старую дверь.
Думаю, я мог растечься лужицей по полу от облегчения. Там, завернутая в моё одеяло, лежит миниатюрная девушка – любовь всей моей жизни. Не знаю, почему она покинула мои объятья, чтобы вернуться в мою детскую кровать. Когда-то она приходила сюда каждое утро, но я думал, что это было для того, чтобы быть со мной… теперь я не уверен в этом. Что-то привело её сюда, что ж, если это – то место, в котором она нуждается, я буду следовать за ней сюда до тех пор, пока мы не решим эту проблему.
Я знаю, что она что-то скрывает от меня, и пока она делает это, я не могу ей помочь. Так что я просто буду здесь с ней, пока она не будет готова. Мне двадцать восемь лет и я собираюсь спать в своей детской кровати с девушкой из детства – не думал я, что наше новое путешествие собиралось привести нас сюда.
Проскальзываю позади неё, она поворачивается и обвивает меня руками, её дыхание щекочет мою грудь.
– Нейт, – произносит она. Я целую её голову и заставляю замолчать, зная, что сейчас не усну; у меня всего лишь час до того, как мне снова придётся вставать, чтобы идти на работу. Мне нужно быть там для новых инструктажей. Такое чувство, будто у нас две жизни – одна сталкивает нас вместе, а другая – постоянно ставит перед нами препятствия. Обе они в равной степени сложные, как и наполнены душевными страданиями.
Я устал от страданий и борьбы. Я хочу разделить с ней жизнь, в которой лишь мы будем скрыты в нашей собственной клетке, где груз всех наших, доставшихся в наследство демонов, останется извне. Но тогда я вспоминаю о ней в моих объятьях, в моей старой кровати, и понимаю, что клетка не спасет нас; не тогда, когда у неё есть ключ, чтобы уйти прочь.
Глава 17
Шарлотта
19 лет
Я почти все рассказываю Нейту. Я почти всё уже рассказала ему. Почти.
Есть одна вещь, один шрам, который никогда не заживет. Он прогнил и зияет, он постоянно зудит, напоминая о том, насколько я непоправимо повреждена.
Сегодня я проснулась в слезах, как и каждый раз после того, как папочка забирал частичку моей любви с собой.
Я видела сон, в котором прошла по двору и прокралась по лестнице в его комнату, пустующую в течение четырех лет. На его кровати новые простыни – Нона меняет их для меня каждую неделю. Она никогда не спрашивает, почему я прихожу, она просто принимает это. Затем я просыпаюсь и понимаю, что я в общежитии, моя соседка спокойно спит в другой стороне комнаты, совсем не догадываясь о мраке, с которым я сталкиваюсь каждое утро, прежде чем она откроет глаза. Она не знает меня; никто не знает; не настоящую меня. Здесь я – Шарлотта. Сирота, спокойная и управляемая. Это всё, что им нужно знать и всё, что я когда-либо позволю им узнать.
Я включаю лампу и щурюсь от приглушенного света, прежде чем лезу в прикроватную тумбочку. Знакомый твердый переплет под пальцами успокаивает. Мои каракули внутри дневника – рассказ о том, как сильно я скучаю по Нейту. Я перестала писать ему письма, принимая тот факт, что он больше не хотел сломанную девушку, разрушающую его жизнь. Я и мои письма напоминали ему, почему его посадили, так что я начала писать ему здесь, где ему никогда не пришлось бы снова вспоминать. Это дневник писем, дневник моих страхов, грёз и всех мыслей, которые я скрываю от моей жизни, как Шарлотта, потому что лишь один Нейт понял бы или принял бы меня, как Чарли. Лишь эти страницы в состоянии держать мои секреты, не будучи разрушенными от отвращения, с которыми я сталкиваюсь каждый раз, когда закрываю глаза.
Моя ручка быстро пишет по линованной бумаге, будто они старые друзья. Буквы растворяются в бесконтрольном потоке слов, исходящем из глубины моей души, всегда начинаясь со слов «Дорогой Нейт» и заканчиваясь «Навеки твоя, Чарли». Не успела я опомниться, как неряшливыми каракулями заполнила две страницы синей шариковой ручкой, которые он никогда не увидит, и меня это нисколько не беспокоит. Ему лучше без меня, а в следующем году он выйдет из тюрьмы. Он должен двигаться дальше, не вспоминая обо мне, пока я пытаюсь смягчить боль всех остальных.
Жизнь нужно проживать, максимально используя каждый день, но у меня она заключается в поиске самого беспрепятственного пути. Так что, когда Пол пригласил меня сходить на свидание в эти выходные – я согласилась.
Пол – полная противоположность Нейта и это нормально. Он не рискует и без лишних вопросов принимает Шарлотту за чистую монету. Он слишком занят, потому что собирается стать врачом, что даже лучше, потому что у него меньше времени на то, чтобы изучить меня и увидеть призраки, скрывающиеся за моей ложью.
В своих письмах я рассказываю Нейту о Поле и прошу у него прощения. Пол – моё временное решение, и даже если это звучит эгоистично – мне плевать. Нейт – эгоист, Пол – эгоист, моя соседка – эгоистка… я тоже могу быть эгоисткой, это единственный способ, с помощью которого я еще могу функционировать. Я не хочу всецело дарить себя другому человеку, у меня нет ни сил, ни желания на это. У них может быть Шарлотта – оболочка с трещинами, без содержания, без прошлого. Чарли же полная противоположность, и она должна оставаться глубоко похороненной.
Сегодня, после написания двух страниц, я осознаю, что мне нужно рассказать ему правду, выпустить её, хоть я и знаю, что это не принесет мне ничего хорошего. Это первое утро за долгое время, когда мне снилось что-то другое, а не отец, и это благодаря Нейту. Всё счастье, которое я когда-либо испытывала – только благодаря Нейту. Моя рука начинает писать рассказ с самого начала, спустя много времени с моего знакомства с Нейтом в шесть лет.
Дорогой Нейт,
Это было до восхода солнца, когда я почувствовала движение матраса. Я думала, это был ты…
Чарли
Настоящее
Его тепло – комфорт, и я цепляюсь за него. Я проснулась раньше, после того же сна, который вынуждена переживать практически каждый день и, несмотря на то, что Нейт был рядом со мной, я не могла там оставаться. Я не могла спать в отцовской комнате, не могла спать в своей собственной комнате и всё, что осталось в том маленьком доме – гостиная, но я не могу там спать всю оставшуюся жизнь. Так куда же я пошла? В безопасность кровати Нейта и его комнату, пахнущую им и его защитой. Я не хотела будить его и объяснять, потому что объяснение подразумевает рассказать ему мой секрет. Если я не расскажу ему… то останусь той, кто причиняет ему боль своей ложью. В любом случае, я не могла смотреть ему в глаза в четыре часа утра.
Теперь я знаю, что он проснулся и крепко держит меня в объятиях, будто боится, что потеряет меня. Это из-за меня, и я ненавижу себя за этот поступок. Он целует меня в макушку, и я чувствую, что он мог бы делать это всё утро, быть может, практически всю мою жизнь.
– Мне пора на работу, детка. Хотел бы я не пойти, но выбора нет. – Его дыхание, когда он шепчет, обдает теплом моё ухо.
Я цепляюсь за его рубашку, не произнося слов, которые хочу. Не уходи. Останься. Вместо них я говорю:
– Я знаю.
– Мы должны поговорить об этом, о многом.
Его голос звучит так, будто ему больно, и я не могу выдержать это. Я запрокидываю голову и целую его колючий подбородок.
– Я знаю. Сначала проводи меня домой.
Он кивает, встает со своей маленькой кровати и протягивает мне руку. Я крепко за нее держусь, когда он ведет меня из своей комнаты вниз по лестнице, через тихий дом и парадную дверь.
Я вижу мой дом по ту сторону газона, и в одно мгновенье абсолютный страх снова наполняет меня. Он практически разбивает меня, пока я быстро не засовываю его обратно во тьму, где храню все свои страхи. Отца там нет, его нет нигде. Все кончено, и мне нужно с этим смириться, сделать мой дом снова для меня безопасным. Краска, конечно, сможет сделать многое, но я должна сделать все остальное.
