Текст книги "Рёв"
Автор книги: Ария Кейдж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Папа всех одурачил; однажды занятая им должность шерифа принесла ему много доверия от жителей городка, которые гордились подобными вещами. Он был полицейским, верующим человеком, который трагически потерял жену и был убит горем. Потом он воспитывал психически больную дочь, у которой были слишком близкие отношения с плохим соседским парнем, сыном наркоторговца. Не было смысла пытаться объяснить правду; никто не верил ни нам, ни Ноне.
Ноне вновь предстояло пройти через боль от того, что её внук может попасть в тюрьму. Единственный способ уберечь его от тюрьмы – рассказать некоторые отвратительные факты, которые я никогда не хотела, чтобы кто-то знал, даже Нейт. Я лишь надеюсь, что полицейский надзиратель поможет, что он поверит мне и моим грехам.
Вскоре город снова и снова будет обсуждать наше прошлое, а так как Пол не имеет ничего общего с ним – он, должно быть, разделит мой дневник со всеми; страницы, наполненные нашими с Нейтом секретами.
Я уже практически его не веду; у меня не было возможности с тех пор, как я съехалась с Полом. Вы не можете скрывать личный дневник вблизи от кого-то подобного ему. Так что я спрятала его в старую деревянную шкатулку, которую нашла на блошином рынке The Vintage Bazaar. С тех пор он оставался запертым на дне моего комода и я доставала его только тогда, когда отчаянно нуждалась удержаться на плаву. Дура!
Я приехала сюда, оставив прошлое позади. Большинство жителей города не узнают меня, а кто узнаёт – либо избегают меня, либо забыли о всеобщем внимании, которое я и Нейт привлекли ко всем, кого мы любили. Отчасти нам повезло, что мы были несовершеннолетними, бюрократия скрыла большую часть информации от общества, оставляя сплетни, которые занимали умы людей.
Теперь они узнают. Я собиралась рассказать всё, если этого не сделал Пол, так как это был единственный шанс спасти Нейта.
Глава 11
Чарли
16 лет
Разумеется, Нона радушно приняла меня в своем доме. Она не задавала слишком много вопросов, но знала, что всё было крайне серьёзно. Думаю, она полагает, что со временем я сама расскажу ей обо всем, но она ошибается. Я никогда не расскажу ей.
Единственное её правило заключается в том, что мы не должны спать вместе. Я понимаю это; я следую ему, но не Нейт. Он спорил с ней, чем отличается то, что она разрешила мне спать в его кровати почти каждое утро от того, что теперь мы будем спать вместе всю ночь. Её аргументом было то, что раз он не смог увидеть разницу, он был слишком глупым, чтобы девушка осталась в его кровати на всю ночь.
Я люблю её. Она никогда не боится, чего не хватает мне и Нейту. Он делает вид, что ничего не боится, но это не так. Возможно, если бы Нона знала правду, она бы тоже боялась. Возможно, она бы отправила их всех подальше от меня, оставив меня в полном одиночестве. Нет, я не расскажу. Не расскажу, потому что очень боюсь, очень сильно.
Нейт подготавливает импровизированную кровать на ночь, несмотря на то, что Нона предпочла бы, чтобы он спал на диване до тех пор, пока она не установит еще одну кровать здесь. Думаю, она поселит мальчиков вместе, и я ненавижу себя за то, что из-за меня Нейт переезжает из своей комнаты, хотя подозреваю, что он в любом случае не останется в той временной комнате. Как только мы услышим, что дверь в её спальню закроется, Нейт подойдёт ко мне и крепко обнимет. Она никогда не заходит в его комнату; она считает, что парень заслуживает пространства, но я не удивлюсь, если теперь это изменится, когда я здесь.
‒ В твою рубашку могут влезть три меня, ‒ говорю я, придерживая свою импровизированную ночную рубашку, чтобы показать, что я имею в виду. Он роняет свою подушку и поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и я не могу не скользнуть взглядом по его худым бедрам и двойной резинке трусов, умоляющей меня опустить взгляд ниже, но я не осмеливаюсь.
Нейт хихикает, медленно направляясь ко мне. Этот парень может медленно двигаться, и в своих трусах он умоляет о большем, чем просто о взгляде.
Нейт практически мужчина, и мысль об этом заставляет меня задрожать всем телом, почти до глубины души.
Он тянет мою рубашку… или свою рубашку.
‒ Может быть, мы могли поместиться в ней вместе, ‒ он поднимает бровь, и я хихикаю. По-дурацки хихикаю, и он ухмыляется, будто победил. Самодовольная задница.
‒ Может быть … ‒ он подходит ближе, удерживая рубашку оттянутой. У меня под ней ничего нет; все мои вещи остались дома, и я не смогу забрать их до тех пор, пока не будет безопасно. Так что, когда он подходит ближе и смотрит вниз, он всё видит.
‒ Возможно, мы могли бы просто избавиться от неё. Она тебе не нужна.
‒ Думаю, Нона это не одобрит.
Он хихикает и выпускает ткань из рук; она сползает по моей коже, посылая мурашки по всей моей плоти.
‒ Думаю, что прямо сейчас Нона не одобрила бы практически все мои мысли и предложения. Вернее, я знаю, что она не одобрила бы, и всё же мне насрать.
Я засмеялась, прежде чем он толкает меня на кровать и целует так, как мне нравится: голодно и нежно. Я хочу, чтобы он всегда был моим, а я его. Когда мы такие, я чувствую силу в наших чувствах, силу в том, что мы отдаемся друг другу.
Впервые за всё время я вижу реальное прекрасное будущее для нас с Нейтом, и удивительно, насколько все может изменить то, что будет происходить между нами ночью. Несмотря на отсутствие моих вещей, несмотря на предательство по отношению к Ноне, сегодняшняя ночь – начало нашей жизни, и я не могла быть счастливее.
Глава 12
Нейт
17 лет
Впервые за много лет я не просыпаюсь оттого, что она тайком, как испуганный котёнок, крадётся в мою комнату. Я ложусь спать, не беспокоясь о ней и не молясь о том, чтобы он её не тронул. Я не могу вспомнить ни одного подобного раза прежде. Кажется, теперь моя жизнь пришла в норму. Этого больше не повторится. Всю ночь она была плотно обернута вокруг меня именно так, как мне нравилось. Её длинные волосы задевали моё предплечье, а дыхание щекотало мой сосок. Моя белая футболка ярко светится на её шелковистой коже в лучах утреннего солнца: именно так, как мне хотелось. Это утро должно быть самым прекрасным во всей моей жизни. Мой испуганный котёнок взял на себя огромный риск, и я так горжусь ею. Теперь я знаю, что мы станем сильнее. Я знаю, что она преуспеет и будет диким тигром, я хочу, чтобы она им была.
Для некоторых она выглядит крошечной, милой и, возможно, беспомощной; для меня она тоже может быть милой и крошечной, но она не беспомощна: у неё дикое, сильное сердце и светлая душа. Поэтому я люблю её, поэтому я знаю, что в один прекрасный день не смогу назвать её котёнком, и мне интересно, как скоро это случится.
‒ Ты храпишь, ‒ бормочет она. – Я думаю, ты должен лечь на полу или еще лучше на диване.
Я вижу её борьбу с ухмылкой и не могу сдержать смех, прежде чем перекатываюсь на неё и прикрываю её рот рукой, чтобы приглушить её визг. Я хочу прикоснуться к ней, щекотать её, но мне не хватает рук: одной я удерживаю себя на весу, а другой блокирую её визг, чтобы они не привлекли в мою комнату Нону, впервые за годы. Так что я закрываю её рот своим, а рукой сжимаю её нежное бедро.
Она больше не визжит и не борется со мной, вместо этого она целует меня в ответ и выгибается навстречу моему телу. Нет, думаю, она недолго будет оставаться моим котенком.
Нона никогда не заходит в мою комнату, но в то же время у нас с Дейви не оговаривалось, что это моя личная территория, и сегодняшнее утро – яркий пример того, почему я должен убедить Нону поставить на мою дверь замок. Дейви ворвался в комнату в своей любимой голубой пижаме, радостно хлопая в ладоши. Он смотрит на нас, закусывает губу и смеется, хлопая в ладоши интенсивнее, так как мы были пойманы в компрометирующей позе. Войди он минутой позже – я был бы глубоко внутри неё и в большой беде.
‒ Заткнись, Дейви, и закрой эту чертову дверь, ‒ резко говорю ему я, стараясь не привлечь внимания Ноны, находящейся на первом этаже, и пытаясь не раскрыть Чарли, вставая с постели.
Правда в том, если он увидит, что я голый, то он сообщит эту ошеломляющую новость. Может у него и есть Синдром Дауна, но он не тупой: у него есть некое представление о том, что такое секс, и он не носит свой слуховой аппарат. Черт побери.
У меня нет выбора: я выскальзываю из-под одеяла, под которым прячется смущенная Чарли. Бегу через комнату к двери, быстро и тихо закрывая её, прежде чем хватаю первое, что вижу – учебник по математическому анализу, которым и прикрываю свои гениталии. Всё своё волнение Дейви скрывает, смеясь в ладони, с широко раскрытыми глазами. Чувак, я в заднице.
‒ Дейви, для меня и Чарли важно, чтобы ты сохранил этот секрет, хорошо?
Он медленно кивает и многие могли бы подумать, что он в глубоких раздумьях, но меня не проведешь. Его двигательные навыки медленнее, чем у большинства и это известный факт. Вероятность того, что он сохранит наш секрет – 50 %, но даже если он будет хранить его сейчас, это не значит, что он сможет хранить его до конца. Я вздыхаю.
Думаю, чему быть, того не миновать. Я тянусь к штанам и натягиваю их.
‒ Чарли, я заберу твою одежду из сушилки, а затем вернусь, ‒ подмигиваю я Чарли, которая пристально смотрит на меня и строго улыбается. – Давай, брат, пора вернуться в постель или посмотреть мультфильмы по ящику. ‒ Я беру Дейва за руку.
Знаю, она встанет и заправит мою кровать в моей футболке. Я никогда не избавлюсь от этой футболки. Я улыбаюсь, думая о Чарли в ней. Да, несмотря на то, что нас прервали, это всё еще лучшее утро в моей жизни.
За завтраком Дейви все еще молчал о том, что ему довелось увидеть сегодня утром, но, думаю, это потому, что мы загрузили его заботами в надежде, что он забудет утренний инцидент. Когда он просит нас о «кино-дне», мы быстро соглашаемся. Дейви и я направляемся к Caddy, пока Нона и Чарли моют посуду, разбираются с обилием белья и готовят попкорн. Это кажется естественным и замечательным. Все, кого я люблю, в безопасности и под одной крышей. Я не мог просить большего. Не мог наплевать на то, где моя мать и почему она выбрала путь трусихи, бросая своих сыновей на пороге у своей матери – это была моя негласная борьба, но не более того. Теперь у меня всё это есть, и я никогда никому не позволю разрушить это или отобрать. Никто из нас никогда не почувствует себя использованным, отвергнутым, нелюбимым или снова брошенным. Нет, если это зависит от меня.
Клише, но я могу поклясться. Я иду бодрым шагом, когда Дейви тянет меня в магазин DVD-дисков, где он возьмет напрокат тот же фильм, что и всегда. Мы купили этот диск много лет назад, но он по-прежнему берёт его напрокат и с ним бесполезно спорить. Я видел его истерику из-за этого фильма, и поклялся, что это того не стоит. Он хватает фильм Карапузы5и я, как и каждый раз, улыбаюсь, наблюдая его ликование, хотя знаю, что он не понимает и половины фильма. Думаю, больше всего ему нравится собака.
Я беру несколько новых релизов, и мы направляемся домой, Дейви напевает какую-то древнюю песню, которую я когда-то слышал звучащей из старого радио Ноны. Не удивлюсь, если на самом деле это было записано еще и на кассету.
Я въезжаю на подъездную аллею и усмехаюсь, воображая Чарли, которая слышит, как мы подъезжаем и взволнованно хватает большую миску попкорна и содовой. Когда я глушу двигатель, каждый волосок на моем теле встает дыбом и сердце уходит в пятки. Это крик?
Дейви выходит из машины и болтает, но я напрягаюсь, пытаясь услышать то, что надеюсь, мне померещилось. Затем раздаётся еще один, громче предыдущего. Затем слышатся многократные вскрики, и я бросаюсь бежать в единственное место, в котором я молюсь не найти тех, кого люблю. Не в гараж, а в её дом – его дом.
Я взбегаю на крыльцо и через открытую дверь направляюсь к смешанным крикам Чарли и Ноны, отчетливому рычанию и голосу человека, которого ненавижу больше всего в этом мире. Предполагалось, что он работе; предполагалось, что он за пределами наших жизней. Однако я нахожу Нону, бормочущую что-то, сидя на полу в зале, где он, должно быть, бросил её. Непосредственно передо мной я вижу одетого в форму крупного мужчину, он находится поверх Чарли, в то время как она кричит и пытается бороться, чтобы освободиться и дышать. Я бросаюсь, сбиваю его с неё, но не могу схватить и скольжу по разбитому, крошкой лежащему на плитке стеклу. Он мигом вскакивает на ноги и бросается на меня, как минимум дважды ударяет меня в лицо, отчего из глаз сыплются искры. Я не могу уйти, не могу оставить их с ним. Совершенно не имело значения, насколько я был им необходим: нужда и страх не имеют преимуществ перед его кулаком.
Прошли секунды, возможно минуты, не знаю, но когда слышу хныканье – заставляю своё тело отреагировать. Чарли и её папа ушли. Я ползу на коленях и вижу, что Нона тоже исчезла, но я всё еще слышу хныканье. Где же она?
Мой ум реагирует медленно, воспламеняясь от страха, когда я слышу, что хныканье раздается из комнаты Чарли. Желчь от страха поднимается к горлу. Мне так чертовски страшно; не думаю, что я когда-либо еще был так напуган. Моё тело не подчиняется мне; шатаясь, подхожу к её двери, хотя на самом деле мне хочется бежать к ней. Она открыта, и я не трачу время напрасно, не планирую, просто тихо вхожу. Я вижу Чарли побитую, рыдающую и практически голую на её кровати. Он стоит перед ней спиной ко мне, издевается над ней, спуская штаны до щиколоток. Я не смотрю на то, что находится в моей руке, мне наплевать на то, что оно впивается в мою кожу. Я взял его на полу в ванной, уже зная, как должен его использовать. Я знаю, что это никогда не закончится, если, конечно, я не воткну это в него. И я делаю это.
На самом деле я весьма шокирован тем, как легко осколок стекла вонзается в область почек, как быстро кровь начинает течь по моей руке. Несмотря на то, что сейчас могу смотреть, как он умирает, я вытягиваю из его тела кусок стекла и позволяю ему повернуться лицом ко мне, чтобы он мог увидеть того, кто отправил его прямиком в ад.
Очень медленно он поворачивается ко мне, широко раскрыв глаза; в действительности я не могу поверить, что он не рыдает от боли, и ненавижу себя за то, как я хочу, чтобы он рыдал. Я хочу, чтобы он чувствовал боль, которая была бы только частью той боли, которую он причинял Чарли на протяжении многих лет. Каждый раз, когда он звал её через двор со своего гаража – он откалывал кусочек её души. Хочу, чтобы он почувствовал ту боль, которую чувствовал я, наблюдая это, не в силах что-либо сделать. Я хотел, чтобы он почувствовал всё, вонзая осколок в его живот и оставляя там, надеясь, что я попал в какой-то важный орган.
Он берёт осколок в руку, смотрит на меня и даже улыбается: эта сволочь улыбается! Я хочу проверить Чарли, но не могу отвести взгляд от этого сумасшедшего ублюдка, пока он не умрёт. Вместо этого я наблюдаю, как кровавые капли капают из его тела на пол. Я смотрю, как он оборачивает пальцы вокруг осколка и вытягивает его из тела, вызывая тем самым еще больший поток крови. Не успеваю опомниться, как он направляет осколок на меня.
Затем, как по щелчку выключателя его самосохранения, он толкает меня в бок. Чарли кричит, а он натягивает штаны и, спотыкаясь, выходит из комнаты и направляется вниз в холл. Я слышу, как он кряхтит и ударяется своим истекающим кровью телом о стены на своём пути. Надеюсь, это чертовски больно. Я подбегаю к Чарли, обнимаю её маленькое, дрожащее тело, пока она кричит на моей груди. Я окутываю её простынёй, пытаясь унять её дрожь. Я действительно тотчас же благодарю Бога, за то, что её отец не добрался до неё и меня, когда слышу выстрел.
‒ Оставайся здесь! – требую я, и она кивает.
Её глаза кричат, умоляя меня остаться, но я не могу, и она знает это. Надеюсь, она сделает то, что ей говорят. Я выбегаю из её комнаты по направлению к крыльцу, где уже практически чувствую витающий в воздухе запах пороха. Я спрыгиваю с крыльца, перепрыгиваю через ступеньки на траву и именно тогда вижу смерть. Я вижу, как он безжизненно лежит лицом вниз, из пулевого отверстия в его спине вытекает кровь. Нона стоит с винтовкой в руках справа от меня, уставившись на мясную тушу, которая некогда была её соседом, шерифом города, отцом Чарли и нашим мучителем. Всё кончено. Окончательно… кончено.
Глава 13
Чарли
Настоящее
‒ Шарлотта Барнс, думаешь, кто-либо поверит тебе или тому убийце? – усмехается Шериф Ноэль, прежде чем отпить дымящийся кофе из своей смешной кружки с рисунком из мультфильма.
‒ Мой адвокат верит мне, и я надеюсь, что он и судью тоже заставит нам поверить, ‒ парирую я, как глупый подросток. Мне не следует раскрывать все карты. Чем меньше Шериф Ноэль знает, тем меньше у него возможности подготовиться, чтобы положить конец любому успеху, которого мы можем достигнуть.
‒ Ты, наверное, шутишь?! Ни один местный судья не выпустит твоего парня под залог. У тебя был шанс начать новую жизнь с тем доктором, но ты не смогла удержаться от мерзкого влечения к Шоу. Тебе некого винить кроме себя.
‒ Может и так, но это моя жизнь!
Шериф Ноэль с грохотом ставит свою чашку на дешевый стол, стоящий между нами, и её содержимое выплескивается через край.
‒ Твой отец перевернулся бы в гробу, если бы увидел, что ты творишь со своей жизнью.
Я полагала, что до этого ненавидела Ноэля, но он просто опустился еще ниже. Он знает мою историю, он просто решил в неё не верить. Чтобы потом напоминать об этом, будто мне было не плевать на то, что отец думает о моей жизни, это как тыкать в разъяренного медведя пальцем. Где, чёрт побери, мой адвокат?
‒ Шериф Ноэль, советую вам перестать со мной разговаривать, потому что мне больше нечего вам сказать, ‒ ворчу я, что вызывает ухмылку на его более чем нелепом детском лице. Я определенно хочу ударить его.
‒ Шарлотта, ты можешь уйти, когда захочешь. Но я напомню тебе, что врать полиции, предоставляя ложные показания – преступление. Я бы посоветовал тебе пересмотреть твоё заявление.
‒ Я бы посоветовала вам приобщить его к делу и пойти на хер. Чёрт.
‒ За это я мог бы тебя арестовать.
Я ничего не говорю, потому что освоила важный навык в своей жизни от людей, подобных Полу и отцу. Я научилась читать людей. Шериф Ноэль кричит что-то, касающееся меня. Многозначительная тишина окутывает нас, обволакивает словно туман, до того, как он снова берёт свою чашку, я стараюсь скрыть свою ухмылку, потому что только что выиграла эту битву.
‒ Шарлотта, почему твои показания и показания Шоу отличаются от показаний твоей соседки через дорогу, миссис Кейн?
Что. За. Фигня?
‒ Откуда мне знать, что она была свидетелем и давала вам показания? Я могу донести лишь свою версию; всё остальное – слухи, не так ли?
Он сжимает челюсть, потягивая кофе, используя чашку в качестве защиты, чтобы скрыть свою информацию, но он лишь дурачит сам себя.
‒ Ты хорошо знакома с миссис Кейн?
‒ Нет. Я вообще её не знаю. Я даже не знала, что её так зовут. Я видела её несколько раз во дворе, вежливо махала рукой в знак приветствия, не более того.
‒ Если вы с ней не дружите, в таком случае, зачем ей было выдумывать историю про тебя и Шоу?
Хотела бы я знать.
‒ Не знаю. Как я уже сказала, у каждого своя версия произошедшего и эти версии отличаются в их глазах. Она верит в то, что она видела с другой стороны улицы. Наша версия – то, что мы пережили. Проблема могла бы быть, если бы её история действительно отличалась от нашей.
Я мимоходом высказываю свою версию, но будет ли он достаточно глупым, чтобы повестись на это?
‒ Он должен быть готов встретиться с тобой снаружи через десять минут.
‒ Что?
Он серьёзно? Нейта не обвинили в преступлении? Что сказала миссис Кейн? Я хочу задать ему эти вопросы, но не рискую спорить, тогда он встаёт и открывает дверь, ожидая, что я последую за ним. Он отпускает Нейта, и мне не придется объяснять Ноне, что я в очередной раз разрушила её семью, отправив её внука за решетку.
Я быстро поднимаюсь и проскальзываю мимо шерифа Ноэля, убеждаясь, что не касаюсь его. Моё сердце безумно колотится в ожидании момента, когда он начнет смеяться и сообщит, что просто разыгрывает меня, но как только меня отводят обратно в приёмную участка, я начинаю надеяться, что это всё правда: Нейт и я будем свободны, чтобы отправиться домой.
Я больше не вижу шерифа Ноэля. Его помощник, которого я никогда не видела прежде, сопровождает Нейта в приёмную, и я бегу в его объятия.
Он крепко меня обнимает и целует в висок.
‒ Теперь всё в порядке. Давай выберемся отсюда и поедем домой.
Я киваю ему в грудь, и, прижав меня к себе, он выводит нас через переднюю дверь в затуманенное небо. Мы направляемся вниз по лестнице к моей машине. На тротуаре, напротив моей машины, я вижу Пола, ожидающего нас. Его лицо покрыто пятнами, а один глаз опух и практически закрылся. Нейт и я застываем на месте, как только видим его. В доли секунды я прячусь за Нейта, его широкая грудь полностью прячет меня от Пола. Ну, не совсем. У Пола густая и холодная аура: я чувствую его пронзительный взгляд и ненависть сквозь защиту Нейта.
‒ Чего ты хочешь? – рычит Нейт. Я хочу разорвать его и действительно порываюсь это сделать, но Нейт перемещается, скрывая меня, как он делал это в школе, когда я переоценивала свои возможности.
‒ Разве это не очевидно? – насмехается Пол. Это пугает меня больше, чем его гнев. В особенности из-за того, что он дразнит Нейта. У него имеется власть, способная разрушить жизнь Нейта благодаря моему дневнику, и Нейт не догадывается об этом.
‒ Ты ее не получишь, так что проваливай.
Пол усмехается, и я слышу его шаги. Пожалуйста, пожалуйста, не подходи к нам: Нейт не сможет сдержаться. Но именно в тот момент, когда в моём горле стоит ком, и я думаю, что больше не могу стоять в стороне, понимаю, что его шаги отдаляются. Затем Нейт немного отходит в сторону и берёт меня под мышку. Я не могу не наблюдать, как уходит Пол. Только тогда он смотрит через плечо, будто почувствовав мой взгляд. Он подмигивает и продолжает идти, пока не достигает своего автомобиля и проскальзывает за руль. Он хочет, чтобы мы знали, что он еще не закончил с нами. Что это еще не конец. Он хочет сказать, что я не свободна.
Яркий пример того, почему я должна освободить Нейта, несмотря на то, что моё сердце хочет сражаться за него. Я держала бы его за руку и никогда бы не сдавалась, если бы так было лучше для него, но я не подхожу ему. Так что я должна быть решительной и быть рядом с ним совершенно в другом статусе. Быть верной всему хорошему, что во мне осталось, прежде чем станет слишком поздно, и всё хорошее в нём будет отобрано.
Мужественно стоя, он смотрит вниз в мои решительные глаза, и я приказываю себе заставить его услышать то, что ему необходимо знать, чтобы также мужественно стоять в одиночку.
‒ Ну, вот и всё. Не осталось ничего другого кроме истины – тебе нужно идти и жить своей жизнью и удерживать эту хорошую жизнь, которую ты для себя создашь, с девушкой или без девушки.
Я вижу грусть, просачивающуюся сквозь него и его прекрасные глаза, в которых отражается понимание смысла моих слов. Я хочу забрать их обратно, но это только мечта, я буду бороться и защищать его свободу.
‒ А как же ты? Я нужен тебе.
‒ Я пройду через это так же, как и ты. Ничего никогда не складывается идеально, Нейт, и всё, что мы можем делать: быть сильными и поступать правильно. Я поступаю правильно.
‒ Не думаю, что я смогу пережить это, ‒ шепчет он, разбивая моё испорченное сердце. Слёзы, которые я пыталась сдержать, начинают течь обильными потоками.
‒ Что мне сказать, чтобы ты передумала?
Я не сдамся, не в этот раз.
‒ Нет ничего, что ты можешь сказать, но я всегда буду рядом для тебя. Нам просто нужно некоторое время, чтобы измениться. У тебя есть работа, бизнес, а мне нужно определиться, что будет дальше.
Я смахиваю слёзы и обратно опускаю руки по бокам, когда замечаю слёзы, катящиеся по его щеке. Мы переживём это; нам просто нужно оставаться сильными. Будь что будет. Если двери в нашу жизнь не закроются навсегда после того, как мы соберемся по кускам, мы будем знать, что сможем пережить всё. Тем не менее, сейчас он должен уйти. Другого выхода нет. Мне нужно выяснить, как заполучить обратно свой дневник, прежде чем все мои ужасные слова предстанут перед судом, перед всем миром.
‒ Я не хочу оставлять тебя одну, незащищенную от этого мудака.
‒ Я собираюсь вернуться и запросить защитное предписание, затем собираюсь забрать свои пожитки и поехать в Грандвью на несколько дней, пока не разберусь со всем происходящим.
Он тянется ко мне, а я делаю разрывающий сердце шаг назад.
‒ Я просто хочу, чтобы ты знала – моя любовь скреплена с твоей, и так будет всегда.
Я глотаю тугой комок, кажущийся кусочком моего сердца.
‒ Я отпускаю тебя.
Он плечом вытирает щеку, и я больше не могу сдерживаться – протягиваю руку и вытираю одинокую слезу прежде, чем поцеловать её след.
‒ Ты свободен.
Нейт
Настоящее
Нона хочет, чтобы я вернулся домой, но я не могу там находиться; не могу видеть тот дом или быть рядом с кем-то. Я заставил её высадить меня у моего грузовика и направился домой. Не знаю, была ли это хорошая идея потому, что теперь я знаю, на что это похоже – быть по-настоящему одиноким. Моё сердце в плену и не важно, что она говорит или делает, но, когда любишь – ты должен думать о другом человеке. Она нуждается в личном пространстве; никакая любовь не сможет изменить этого. Чем больше я думаю об этом в зовущей меня тьме, тем больше понимаю, что она нуждается в том, чтобы я оставил свет на её пути домой. Не сомневаюсь, что она вернется ко мне, но я должен остановиться и ждать, не боясь. Я должен позволить ей держаться и победить самостоятельно. Единственное, что я могу сделать ‒ уступить и ждать.
Я смотрю на свои сапоги, упершись лбом в ладони, будто они хранят ответы на все вопросы. Я просто хочу помочь, физически что-то сделать для неё, однако, самое лучше для неё – делать ,блядь, абсолютно противоположное. Только Бог знает, что скрывается под её страданиями, но я хочу защитить её и подарить Чарли любовь, которую она заслуживает, хоть и отрицает это.
За всеми нашими слезами – план и всё, что я должен сделать для нас – оставаться сильным и не тащить её ко дну.
Она думает, что у меня есть работа, на которую я должен вернуться. Я хотел рассказать ей, чего достиг, чего добился своими собственными силами. Она не знает, что я владею своей собственной строительной компанией, состоящей из двух квалифицированных бригад, умеющих выполнять любые работы от ремонта до строительства домов и многое другое. Но не могу при помощи денег или другого рода успеха добиться своей цели; я могу лишь продолжать жить, улучшать свою жизнь и жизнь моих людей, и держаться на плаву.
Я всё еще хочу утонуть в её объятиях, ощущать её кожу своей, слышать, как она зовет меня по имени и заставляет вдохнуть прежде, чем я уйду. Она мой воздух и моё солнце. Я хочу и нуждаюсь во всём этом, но так сильно устал, что не могу здраво мыслить. Я хочу исправить её, исправить нас, и это моя проблема.
Я не могу стереть из памяти потребность в её любви и прикосновениях. Не могу стереть желание поднять трубку и позвонить ей, или стереть образ ее развевающихся волос из-за легкого ветерка от нашего дерева. Но я могу вычеркнуть долгие минуты её отсутствия в моей жизни, когда я был напуган тем, что она может найти мне замену, потому что знаю, что она любит меня, и я никогда её не отпущу.
Я провожу руками по волосам и делаю самый глубокий исцеляющий вдох, беру мобильный и звоню в офис. Чтобы выжить – я заменю одну потребность другой. Чтобы просыпаться с новым рассветом и встречать день в одиночестве, пока она не будет готова строить нашу жизнь снизу и до самого верха, откуда я никогда не позволю ей упасть.
Я такой же, каким и был прежде чем мои глаза окончательно закрылись, только мне холодно, и я чувствую себя разбитым. Моё плечо ноет, но я должен идти на работу, мне придётся глубоко копать, маскировать одиночество и беспорядок, каким сейчас является наша жизнь. Так что я вытаскиваю свою задницу из постели и бегу от неё. Я принимаю душ и завариваю чёрный кофе. Закрываю дом, оберегая своё плечо от ненормального для 5 утра холода, пока не расслабляюсь в прогревающемся грузовике.
К тому времени, как доберусь на работу, мой бригадир, Коннор, уже приступит к работе. Это крупнейший из наших заказов: новое поместье. Мы получили контракт, что было бы абсолютно невозможно, если бы я не начал собственный бизнес, после того, как получил отказ во всех строительных компаниях штата. Никто не хотел нанимать человека с судимостью, я понимаю это, но я сочувствую тем, кто не так удачлив и успешен, как я. Скорее всего, они попали обратно в тюрьму, так как не могут жить на минимальную зарплату или вообще не могут получить стабильную работу. Сейчас у меня контракт с государством на обучение тех, кто проходит реабилитацию, моему роду деятельности, с возможностью после предложить им трудоустройство. Пока всё проходит благополучно, несмотря на некоторое недовольство местных. Главным образом люди видят пользу, моя деятельность представляет собой символ моего покаяния ‒ делать что-то хорошее после всего случившегося.
Я простой человек, просто хочу найти себя, быть уверенным в том, что делаю, любить кого-то и быть любимым. Еще проще быть не может.
Наверное, уже в сотый раз я сопротивляюсь порыву позвонить ей, просто чтобы узнать, что она в порядке, не нуждается ли в чем-то, но всё же понимаю, что не могу сделать этого. Даже если бы я мог, несмотря на то, что хочу, я не могу изменить её мнение или её стремление разобраться со всем самостоятельно. Чарли становится сильнее, и я не буду этому препятствовать.
Я предпочел бы умереть, чем быть тем, кто толкнет её в ловушку и во тьму снова в тот момент, когда она видит проблеск света позади её тайн. Я предпочёл бы умереть жуткой и мучительной смертью.
Меня радушно приняли обратно, атакуя огромным количеством шуток на протяжении всего дня, время от времени отвлекая от того, чтобы, черт побери, не позвонить Чарли. Я практически отправил одного из ребят поехать в Грандвью, но отмахнулся от этой идеи, когда подумал о предательстве. Это постоянная борьба, в которой я буду сражаться так, как сражался со всеми остальными пристрастиями.
Двадцать долгих дней я работал до тех пор, пока едва не валился с ног, но засыпать было всё также тяжело. День за днём я тащил свой зад домой, ощущая пустоту из-за её отсутствия. Я мутно и плохо сплю, прежде чем мне приходится встречаться с новым днём, в постоянной борьбе с моим собственными обязательствами. Я надеюсь, что и она победит в своей собственной борьбе. Я потерял бесчисленное количество часов сна, мечтая о том, что могло бы быть, только для того, чтобы проснуться с раной глубоко во мне, ощущая ошибочность мнения, что я поступаю правильно.
