Текст книги "Ложная девятка. Пятый том (СИ)"

Автор книги: Аристарх Риддер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава 20

Савелий Евсеевич Мышалов никогда не думал, что его медицинские навыки понадобятся в такой обстановке. Врач сборной СССР уже много лет работал со спортсменами, лечил растяжения, переломы, ушибы. Но сейчас на чердаке испанского отеля «Бая Фелис» ему приходилось извлекать пули и останавливать артериальное кровотечение под звуки автоматных очередей этажами ниже.

– Савелий Евсеевич, как там Валентин Козьмич? – хрипло Малофеев, прижимая окровавленную простыню к собственному плечу.

Мышалов ответил не сразу. Он склонился над Ивановым, который лежал на импровизированных носилках из гладильной доски. Лицо второго тренера сборной Советского Союза было серым, дыхание – поверхностным и прерывистым. Классические признаки обширного инфаркта.

– Стабильно тяжелое, – осторожно ответил доктор, прощупывая пульс. – Нужна экстренная госпитализация. Но сейчас…

Он не закончил. О больнице не могло быть и речи. Внизу хозяйничали ублюдки, напавшие на гостиницу, и единственный путь к медицинской помощи лежал через них.

В углу чердака, рядом с лестницей вниз, расположился импровизированный командный пункт обороны. Единственный оставшийся в строю сотрудник КГБ, приданный к сборной, изучал старую схему здания, которую нашел в одном из многочисленных пыльных ящиков часть из которых пошла на строительство баррикады, за которой и укрывались советские футболисты. В руках у майора Костенко был старый добрый автомат Калашникова. Один из тех что попал в руки кгбшнику во время короткого, но ожесточенного боя с террористами во время которого пусть и ценой собственной жизни, но его люди смогли организовать эвакуацию людей сюда, на чердак.

Кроме него на чердаке было еще двое вооруженных, администратор команды Александр Тукманов и один из трех подчиненных Мышалова, врач-травматолог из института Приорова Зураб Орджоникидзе. Оба были людьми не робкого десятка, а последний так и вовсе оказался еще и хорошим стрелком.

Для Орджоникидзе это была первая заграничная поездка в роли врача сборной Советского Союза по футболу. Зураб Гивиевич считался большим специалистом по травматологии и ортопедии. Его «клиентами» в сборной было сразу несколько футболистов, включая и Славу Сергеева. Во время лечения Сергеева у них в институте Орджоникидзе много сделал для того чтобы тот как можно быстрее смог вернуться к тренировкам.

И Зурабу Гивиевичу, как и всем остальным, не давал покоя вопрос – что же случилось с главной советской звездой? Потому что здесь, на чердаке, собралась вся советская делегация, за исключением подчиненных капитана Костенко, которые приняли свой последний бой несколько часов ранее и пали, прикрывая бегство своих подопечных сюда, на чердак. Ну и не было еще и Сергеева.

И учитывая то, что снизу постоянно слышалась стрельба и даже несколько взрывов гранат, иллюзий никто не питал, скорее всего, Слава погиб. И хуже всего было то, что если ситуация не изменится, то к нему присоединится еще целая группа советских футболистов, тренеров, врачей, массажистов, администраторов, да собственно всех, включая и тех сотрудников гостиницы «Бая Фелис», которые вместе с русскими укрылись здесь, на чердаке.

Орджоникидзе подошел к Мышалову и тихонько спросил, нужна ли тому его помощь. Савелий Евсеевич только отмахнулся какая уж тут помощь? Ничего сверх того, что уже сделано, сделать нельзя. Сейчас Иванову требовалась больница, раненым футболистам, тому же Игорю Добровольскому, который то терял сознание, то приходил в себя уже несколько раз из-за тяжелой закрытой черепно-мозговой травмы, тоже.

Вратарь сборной и киевского «Динамо» Михаил Михайлов сидел в углу с перемотанной грудной клеткой. Сразу же после того, как сборная СССР забаррикадировалась на чердаке, врачам команды пришлось в буквальном смысле спасать Михайлова из-за напряженного пневмоторакса. Спартаковец Бубнов тихонько стонал рядом из-за боли в сломанной и простреленной ноге. Зенитовец Ларионов, как и Добровольский, то приходил в себя, то снова терял сознание из-за очень похожей травмы – у него, как и у юного торпедовца, тоже была закрытая черепно-мозговая травма. Еще один молодой игрок «Торпедо», вратарь Харин, получил несколько проникающих ранений в живот и левую ногу. Только чудом пули не задели жизненно важных органов, и жизнь молодого игрока хоть и была в опасности, но прогнозы были благоприятные.

Ну и сразу несколько сотрудников гостиницы тоже лежали то тут, то там – раненые и перевязанные.

Ну а коллега капитана Костенко, старший лейтенант Бессонов, который, как и его более старший товарищ, прикрывал отступление на чердак, десять минут назад скончался от обширной потери крови.

В общем, положение было отчаянным. К тому же еще и Мышалов вдруг ощутил острую боль в груди и с ужасом понял, что и он присоединился к Иванову – у врача сборной Советского Союза точно так же, как у Валентина Козьмича, начался инфаркт.

– Зураб… – прохрипел Мышалов, хватая Орджоникидзе за рукав. – Тебе придется… всех тянуть…

– Не говорите глупости, Савелий Евсеевич, – отвечал Орджоникидзе, но в глазах его читалась паника. – Вы поправитесь, просто нужно…

– Слушай внимательно, – перебил его Мышалов, чувствуя, как силы покидают его. – У Иванова обширный инфаркт, У Добровольского и Ларионова – ЧМТ…

Мышалов не договорил. Резкая боль заставила его согнуться пополам.

– Савелий Евсеевич! – Орджоникидзе помог ему лечь на импровизированные носилки из матрасов. – Держитесь! Я сейчас дам вам нитроглицерин!

Зураб Гивиевич никогда не думал, что его первая командировка со сборной обернется кошмаром. Еще час назад он был обычным травматологом, чьи самые серьезные проблемы – это переломы и растяжения. А теперь на его плечи легла ответственность за жизни восемнадцати человек.

– Что будем делать, товарищ капитан? – спросил он Костенко, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Если будем так сидеть, то у меня на руках через пару часов будет полдюжины трупов.

– Как будто у нас есть варианты, – усмехнулся Костенко. – Вниз нам не пробиться – всех положат. Так что сидим, ждем и надеемся на лучшее.

Орджоникидзе вернулся к раненым. В медицинской сумке Мышалова осталось не так много препаратов – несколько ампул анальгина, новокаин, нитроглицерин, бинты. На полноценное лечение этого не хватало, но что-то сделать можно было.

Он подошел к Харину, который лежал бледный, периодически стонал от боли в животе.

– Дима, как дела? – тихо спросил врач, проверяя пульс.

– Болит… – прошептал вратарь. – Очень болит…

Орджоникидзе кивнул. Три входных отверстия в области живота, но, к счастью, кровотечение остановилось. Пули прошли по касательной, не задев жизненно важных органов.

– Потерпи, Димка. Сейчас обезболю.

Он сделал укол анальгина и перешел к Добровольскому. Игорь лежал с закрытыми глазами, дыхание было поверхностным.

– Игорь, ты меня слышишь?

Добровольский открыл глаза, посмотрел мутным взглядом:

– Где… где я?

– На чердаке отеля. Ты получил удар по голове, но все будет хорошо.

– Голова… раскалывается…

– Это пройдет. Главное – не засыпай, понял? Нужно оставаться в сознании.

Орджоникидзе закончил с Добровольским и перешел к Ларионову – у того была аналогичная картина.

Михайлов сидел в углу, тяжело дыша. Пневмоторакс Мышалов ликвидировал, но дышать защитнику было все еще тяжело.

– Миша, как дышится?

– Лучше стало… но тяжело…

Орджоникидзе прослушал грудную клетку. Дыхание восстановилось, но было ослабленным с правой стороны.

– Сиди спокойно, не делай резких движений.

Самым тяжелым было наблюдать за Ивановым и Мышаловым. Оба лежали с серыми лицами, дыхание прерывистое. У Иванова пульс едва прощупывался, у Мышалова – частый, аритмичный.

Орджоникидзе проверил у них давление тонометром из медицинской сумки. У Иванова – критически низкое, у Мышалова – наоборот, высокое. Классические признаки разных типов инфаркта.

– Зураб Гивиевич, – подошел к нему массажист Петр Иванович, – может, мне кого-то помассировать? Руки-то свободные.

– Да, хорошая мысль. Только очень осторожно. Ларионову и Добровольскому помассируй конечности, чтобы кровообращение не нарушалось. Но голову не трогай ни в коем случае.

Орджоникидзе понимал, что делает все, что может, но медицина в полевых условиях – это всегда компромисс. Нет рентгена, чтобы посмотреть, нет ли переломов черепа у Добровольского и Ларионова. Нет ЭКГ, чтобы оценить состояние сердца у инфарктников. Нет полноценной операционной для Харина.

Он работал по принципу сортировки – кому помочь в первую очередь, кого можно пока оставить, кто уже безнадежен. К счастью, безнадежных пока не было.

Рядом с советскими футболистами лежали испанские сотрудники отеля. Горничная лет сорока с пулевым ранением в плечо – не опасно. Повар с осколочными ранениями ног – болезненно, но не смертельно. Еще один администратор с ушибами и порезами.

– Что с ним – спросила горничная на ломаном английском, показывая на Иванова.

– Сердце – ответил Орджоникидзе.

Женщина принялась крестится и что-то прошептала – видимо, молитву.

А в углу чердака тихо сидели несколько молодых игроков – те, кто не получил серьезных ранений. Заваров, Протасов, Новиков. Они смотрели на раненых товарищей ив глазах читался ужас – не столько за себя, сколько за тех, кто лежал на импровизированных носилках.

– Зураб Гивиевич, – подошел к врачу Заваров, – Валентин Козьмич… он выживет?

Орджоникидзе посмотрел на Иванова. Тренер лежал почти без сознания, лицо восковое, дыхание едва заметное.

– Не знаю, Саш. Делаю все, что могу. Но ему нужна больница, реанимация…

– А Савелий Евсеевич?

– У него шансы лучше. Инфаркт не такой обширный.

Заваров кивнул и отошел к товарищам. Орджоникидзе видел, как тот тихо рассказывает остальным о состоянии раненых. На лицах ребят читалось отчаяние.

«Боже, – думал врач, – еще вчера мы были обычной спортивной делегацией. Готовились к тренировке, к матчам. А теперь сидим в осаде, и половина команды при смерти».

Он подошел к окну, выглянул на площадь. Внизу по-прежнему стояло полицейское оцепление. Но людей стало больше, появились какие-то новые машины.

– Товарищ капитан, – обратился он к Костенко, – кажется, внизу что-то происходит.

Костенко подошел к окну, всмотрелся вдаль.

– Да, подкрепление подъехало. И… постойте… – Он напрягся, вглядываясь в фигуры у оцепления. – Это же Сергеев! Славка жив!

Внезапно капитана окликнул спартаковец Черенков, который вместе со своим одноклубником Родионовым наблюдал за площадью перед гостиницей. Там на площади стояло жидкое оцепление, состоявшее из испанских полицейских, которые держались на почтительном удалении.

Костенко подошел к окну и увидел, что за оцеплением появилось сразу несколько новых фигур. И несмотря на расстояние, в одной из них он узнал Славу Сергеева. Это была хорошая новость, так необходимая сейчас всем на чердаке. Славка не просто жив, он еще и в безопасности. И то, что он стоял среди полицейских, говорило о том, что молодой торпедовец, возможно, и причастен к тому, что полиция появилась так быстро.

А еще вместе с Сергеевым был еще один мужчина, который показался Костенко смутно знакомым, как будто он видел его на фотографиях, которые КГБ-шник просматривал перед этой командировкой. Спустя секунду он вспомнил, что это посол Советского Союза в Королевстве Испании Юрий Владимирович Дубинин.

А потом на площади раздался голос – очевидно, что советский посол обращался к террористам через громкоговоритель.

– Меня зовут Юрий Дубинин, я посол Советского Союза в Испании! Я уполномочен вести с вами переговоры!

Дубинин говорил на английском с помощью громкоговорителя, и его слова тут же переводились на арабский и на фарси. Ответ террористов не заставил себя долго ждать – на ломаном английском ответили:

– Если ты мужчина, то прекрати лаять, как собака, на площади! Заходи внутрь, и мы поговорим! Можешь не бояться – тебя мы не тронем!

* * *

Конечно, в советском дипломатическом корпусе встречались трусы, но Юрий Владимирович Дубинин никогда не считал себя таким. Впрочем, иллюзий насчет собственной смелости он тоже особых не испытывал и не мог назвать себя человеком, который со связкой гранат кинется на вражеский танк. А сейчас Абдулла Аззам требовал от Дубинина практически этого, войти в гостиницу для того, чтобы лично вступить в переговоры.

И слова о том, что Дубинина не тронут, были совершенно незначительными. Обмануть неверного это не грех, а доблесть с точки зрения таких джихадистов. Поэтому здравый смысл говорил Юрию Владимировичу, что идти в гостиницу нельзя. Но и не идти нельзя тоже – потому что, отказавшись от этого, он мог поставить крест на собственной карьере, да еще и поставить под удар жизни заложников.

Поэтому Юрий Владимирович глубоко вдохнул, задержал дыхание на несколько секунд, а потом, резко выдохнув, сказал испанскому комиссару полиции, который формально был главным здесь, а также своему заместителю, дипломату из испанского МИДа и министру внутренних дел королевства о том, что он идет внутрь. Переводчика на арабский он с собой не взял, так как речь шла только о нем. самом

Сначала медленно, потом все быстрее, стараясь этой скоростью спрятать страх, он пересек площадь и вошел на территорию гостиницы. И первое, что ему бросилось в глаза, – это трупы, которые террористы даже не убрали, и следы взрыва возле больших панорамных окон на другой стороне здания. Окна эти были выбиты, а розовые кусты, которые когда-то украшали собой внутренний дворик, были разметены по земле.

– Ты Дубинин? – обратился к нему один из террористов.

– Да, все верно. Я уполномочен говорить от лица советского руководства…

– Заткнись! Слушай только! – резко оборвал его человек с явно восточной внешностью. – Я – Абдулла Юсуф Аззам. Мы требуем самолет и коридор в Пакистан. Плюс по 5 миллионов долларов и освобождение наших братьев из вашего плена. Иначе начнем убивать русских собак по одному каждый час.

Дубинин старался говорить спокойно, хотя внутри все сжималось от страха:

– Ткапитанакие решения принимаются не за один день. Нужно время для консультаций…

– У тебя три часа! – рявкнул Аззам. – Потом первый заложник умрет!

Переговоры продолжались мучительно долго. Дубинин старался затянуть время, выторговать дополнительные часы, узнать о состоянии заложников. Но Аззам был неумолим и агрессивен. Несколько раз посол думал, что его сейчас убьют.

Наконец, через полчаса Юрий Владимирович вышел из здания гостиницы – и вышел не с пустыми руками. Переговоры с Аззамом у него были тяжелые, и пару раз Дубинин уже прощался с жизнью. Но он добился главного – ему удалось затянуть время.

Если в начале, буквально с порога, Аззам потребовал, чтобы через час его людям предоставили заправленный самолет и воздушный коридор до Пакистана, причем в безопасное для себя место террористы собирались лететь с частью заложников, которых обещали отпустить только по достижении пункта назначения, то сейчас их требования были другие, и Аззам вместе со своими людьми был готов ждать.

При этом о какой-то большой политике речь уже не шла. Террористы опустили требования о выводе советских войск из Афганистана и хотели только денег – правда, сумма выросла – и формальных извинений вместе с освобождением пленных моджахедов.

Почему позиция Аззама изменилась, Дубинин не знал. Но для него было странным то, что во время переговоров моджахеды не показали ни одного советского гражданина. Они вроде бы как держали в заложниках всю футбольную сборную, и было бы логичным продемонстрировать нескольких игроков. Но этого не произошло.

Впрочем, спустя еще десять минут все стало ясным. С чердака гостиницы за оцепление прилетел камень, к которому была привязана записка, причем на русском языке.

Записку эту подобрал Слава Сергеев, который уже сделала очень и очень многое.

Именно слова Сергеева, сказанные во время телефонного разговора с девушкой, помогли советскому руководству отреагировать максимально быстро. И если сопоставить время, то получается, что именно благодаря Сергееву КГБ, да и в принципе советское руководство, получило информацию о захвате заложников чуть ли не раньше, чем официальные испанские власти. Так что если все закончится благополучно, то только за это молодого футболиста могли представить к государственной награде.

– Что там у тебя, Слав? – сказал Юрий Владимирович.

– Вот, посмотрите, записка.

Развернув бумагу, Дубинин прочитал: «Мы забаррикадировались на чердаке отеля. Вся команда и десять человек персонала гостиницы. Пять человек погибло. Еще десять ранены. У нас два инфаркта – это Мышалов и Иванов. Много огнестрельных ранений, черепно-мозговые травмы. Мы вооружены. Держим оборону. Капитан Костенко, Комитет госбезопасности».

– Так вот почему эти ублюдки не показывают футболистов! – воскликнул Дубинин. – Молодец этот Костенко, сумел организовать людей. Это дает нам шансы.

Заместитель министра внутренних дел, сеньор Ваньес, облегченно выдохнул. Он, как и все остальные, понял, что возможно больших жертв удастся избежать.

А еще через полчаса на соседнюю с гостиницей улицу прибыло сразу два автобуса с советским спецназом под командованием подполковника Филатова. И услышав то, что заложники находятся на чердаке, тот довел эту информацию до своих людей.

Подготовка к операции началась.

Глава 21

Подполковник Филатов стоял у импровизированного командного пункта в окружении не только офицеров спецназа, но и группы людей в белых халатах. Рядом с планом отеля лежали схемы вентиляционных систем и металлические баллоны с непонятными для непосвящённых обозначениями.

– Итак, товарищи, – тихо сказал Филатов, обращаясь к собравшимся, – ситуация изменилась. Здание заминировано. Времени на длительные переговоры нет – террористы могут взорвать взрывчатку в любой момент.

Полковник медицинской службы Александр Воронин, главврач специальной медбригады, прилетевшей на ИЛ-76 вместе со спецназом, кивнул:

– Александр Иванович, мы готовы к применению «Агента-7». Газ на основе карфентанила, в пятьдесят раз сильнее морфина. Действует через дыхательные пути, время воздействия – три-пять минут до полной потери сознания.

– А последствия для заложников? – спросил Филатов.

– При своевременном применении антидота – минимальные. У нас есть налоксон, аппараты ИВЛ, полная реанимационная бригада. Главное – начать лечение в первые полчаса после воздействия.

Капитан химических войск Сергей Крылов, специалист по боевым отравляющим веществам, развернул схему вентиляции отеля:

– Товарищ подполковник, система вентиляции отеля позволяет равномерно распределить газ по всем помещениям. У нас есть шесть баллонов «Агента-7» – этого хватит на здание такого объема.

– Сколько времени на подготовку? – уточнил Филатов.

– Полчаса на подключение к вентсистеме, десять минут на закачку газа, еще пять минут на полное воздействие.

Старший лейтенант Воронцов, командир первой штурмовой группы, изучал схему здания:

– А что с террористами? У них могут быть противогазы.

– По нашим данным противогазов у них нет. Во всяком случае их не видел ни наш футболист который звонил в Москву ни товарищ Дубинин ни две местные горничные опрошенные полицией– ответил Филатов. – да, источники информации так себе но других у нас нет. Придётся рисковать. Без газа потери гарантированно будут очень большими. Как у штурмовых групп так и у заложников.

Доктор Воронин добавил:

– У нас есть преимущество. «Агент-7» – экспериментальный препарат, о его существовании знают только наши спецслужбы. Террористы не могли подготовиться к защите от него.

Филатов посмотрел на часы.

– Начинаем подготовку. Крылов, твоя группа подключается к вентиляции. Воронин, разворачиваете медпункт рядом с отелем, готовите реанимацию. Штурмовые группы – надеваете противогазы, проверяете связь.

– А сапёры? – спросил прапорщик Соколов.

– Ты с первой группой. Как только газ подействует, ищешь и обезвреживаешь мины. Времени будет мало.

Группа Крылова быстро и профессионально подключилась к внешним воздухозаборникам системы вентиляции, благо что они располагались так что не просматривались стз здания отеля. Работали в химзащите, каждое движение отработано на учениях.

– Первый баллон подключен, – докладывал капитан. – Начинаем закачку.

Медбригада тем временем разворачивала полевой госпиталь прямо на площади. Аппараты ИВЛ, дефибрилляторы, ампулы с налоксоном – все, что может понадобиться для спасения отравленных газом людей.

– Сколько пострадавших ожидаем? – спросил один из реаниматологов.

– Порядка пятидесяти человек– ответил Воронин. – Среди советских граждан есть два инфарктника, несколько с огнестрельными ранениями. Им понадобится особое внимание.

* * *

На чердаке отеля капитан Костенко прислушивался к звукам, доносившимся снизу.

– Товарищ капитан, – обратился к нему Орджоникидзе, – Мышалов и Иванов совсем плохи. Если их не вывезти в ближайшее время…

Костенко кивнул. Положение было критическим. Оба инфарктника лежали без сознания, дыхание едва заметное. Харин тоже был в тяжелом состоянии – потеря крови давала о себе знать.

– А что с остальными?

– Добровольский и Ларионов периодически приходят в себя, но состояние нестабильное. Михайлов дышит тяжело, но держится. Остальные раненые – стабильно.

В этот момент Костенко заметил, что в воздухе появился какой-то странный сладковатый запах. Не дым, не гарь – что-то другое.

– Вы чувствуете? – спросил он Орджоникидзе.

– Да, странный запах. Как будто… – врач не успел договорить.

Запах усиливался с каждой секундой. Сладковатый, приторный, вызывающий головокружение. Некоторые из футболистов начали покачиваться.

– Что это? – забеспокоился Тукманов.

– Не знаю, но лучше прикрыть лица, – скомандовал Костенко.

Но было уже поздно. Заваров первым почувствовал слабость, присел на ящик, потом медленно соскользнул на пол. За ним последовали Протасов, Новиков.

– Газ! – понял Костенко. – Наши применяют газ!

Орджоникидзе попытался было прикрыть лица раненых мокрыми тряпками, но и сам почувствовал, как ноги становятся ватными. Последнее, что он успел подумать: «Надеюсь, наши знают противоядие…»

* * *

Внизу, в холле отеля, террористы почувствовали неладное почти одновременно с заложниками на чердаке. Аззам первым заметил, что два его боевика, стоявших у входа, медленно оседают на пол.

– Что с ними? – крикнул он по-арабски.

– Не знаю! – ответил один из оставшихся. – Они просто… упали!

Аззам понюхал воздух. Сладковатый запах, который становился все сильнее. Он много лет воевал в Афганистане, знал, что русские могут применить химическое оружие.

– Газ! – заорал он. – Русские травят нас газом!

Но что можно было сделать? Противогазов у них не было – кто мог предвидеть такое? Аззам попытался добраться до окна, чтобы выстрелить в сторону полицейского оцепления, но ноги его не слушались. Автомат выпал из рук, зрение стало расплываться.

Последнее, что он видел, – как его люди один за другим теряют сознание. Кто-то пытался ползти к выходу, кто-то хватался за стены. Но газ действовал быстро и безжалостно.

Через пять минут в отеле воцарилась полная тишина.

* * *

– Газ подействовал, – доложил Крылов. – Никакого движения в здании не наблюдается.

Филатов кивнул:

– Штурмовым группам – вперед! Противогазы не снимать! Медики – готовность номер один!

Спецназовцы ворвались в отель одновременно с трех сторон. То, что они увидели, напоминало съемочную площадку фантастического фильма – повсюду лежали неподвижные тела. Террористы, сотрудники отеля, все без сознания, но живые.

– Первая группа в холле! – докладывал Воронцов. – Вижу шестерых террористов, все без сознания. Оружие разбросано, никто не двигается.

– Вторая группа на втором этаже! – добавил капитан Смирнов. – Четверо боевиков, тоже в отключке. Есть следы пожара, но огонь не распространяется.

Прапорщик Соколов тем временем искал взрывчатку. В одной из комнат второго этажа он обнаружил то, что заставило его похолодеть – самодельные бомбы, подключенные к электрической сети отеля.

– Взрывчатка найдена! – крикнул он в рацию. – Четыре заряда в несущих стенах. Обезвреживаю!

Работать приходилось быстро. Газ защищал от террористов, но не от мин. Одно неловкое движение и всё.

А третья группа под командованием старшего лейтенанта Петрова пробивалась на чердак…

– Заложники найдены! – доложил Петров, ворвавшись на чердак. – Все без сознания, но живы!

Картина на чердаке была печальной – десятки людей лежали в различных позах, кто где упал под воздействием газа. Некоторые из раненых выглядели особенно плохо.

– Медики сюда! – крикнул Петров в рацию. – Срочно!

Доктор Воронин с бригадой реаниматологов ворвался на чердак через несколько минут после спецназовцев. То, что он увидел, требовало немедленных действий.

– Начинаем с тяжелых! – скомандовал он. – Вон те двое – инфарктники, им налоксон в первую очередь!

Мышалов и Иванов лежали неподвижно, лица серые, дыхание едва заметное. Врачи немедленно поставили им капельницы с антидотом и подключили к аппаратам ИВЛ.

– Пульс слабый, но есть, – констатировал один из реаниматологов, работая с Ивановым. – Инъекция налоксона… есть реакция!

Орджоникидзе, несмотря на воздействие газа, первым пришел в себя – видимо, доза была меньше, чем у остальных.

– Доктор, – обратился к нему Воронин, – вы местный врач? Как состояние раненых?

– Зураб Орджоникидзе, травматолог, – представился грузин, поднимаясь с пола. – У нас два инфаркта, несколько огнестрельных ранений, черепно-мозговые травмы. Савелий Евсеевич и Валентин Козьмич в критическом состоянии.

– Понял. Помогайте нам, вы знаете этих людей лучше.

Орджоникидзе, несмотря на слабость после газа, принялся помогать советским медикам. Показывал, кому нужна помощь в первую очередь, рассказывал о полученных ранениях, помогал ставить капельницы.

– Вон тот, Харин, – показал он на молодого вратаря, – огнестрельные ранения в живот. Кровотечение остановили, но нужна операция.

– А эти двое? – спросил врач, указывая на Добровольского и Ларионова.

– Черепно-мозговые травмы. Сотрясения тяжелой степени, периодически теряют сознание.

Работа кипела. Один за другим заложники приходили в себя под воздействием антидота. Кто-то кашлял, кто-то стонал, но все были живы.

– Как Савелий Евсеевич? – спросил очнувшийся Костенко.

– Стабилизировали, – ответил Воронин. – Но нужна срочная госпитализация. Инфаркт плюс отравление газом – тяжелая комбинация.

– А Валентин Козьмич?

– То же самое. Но они оба выживут, если быстро довезем до больницы.

* * *

Внизу тем временем продолжалась операция по нейтрализации террористов. Аззам и трое его главных помощников были взяты живыми – газ подействовал на них так же эффективно, как и на остальных.

– Лидер группы в сознании, – докладывал Воронцов. – Дали ему минимальную дозу антидота, можно допрашивать.

Аззам лежал на носилках, руки в наручниках, взгляд мутный, но злобный. Он понимал, что операция провалилась полностью.

– Проклятые собаки, – прохрипел он на арабском, – трусы а не воины. Ненавижу вас!

– Он нам больше ничего не скажет здесь, – констатировал подполковник. – Его обязательно нужно доставить в Москву. Там допросят как следует.

Остальных террористов тоже привели в сознание ровно настолько, чтобы можно было транспортировать. Семь живых и полдюжины мёртвых, на них газ подействовл хуже остальных и спецназу пришлось стрелять.

Прапорщик Соколов тем временем завершил обезвреживание мин:

– Все заряды нейтрализованы! – доложил он. – Здание больше не представляет опасности!

– Отлично, – кивнул Филатов. – Начинаем эвакуацию заложников.

* * *

Эвакуация проходила в строгом порядке. Сначала вынесли самых тяжелых – Мышалова и Иванова на носилках, подключенных к портативным аппаратам ИВЛ. Потом Харина, Добровольского, остальных раненых.

– Куда везете? – спросил Орджоникидзе у доктора Воронина.

– В госпиталь Лас-Пальмаса. Там развернута полноценная реанимация, и уже есть все необходимое для лечения отравлений.

– А потом?

– Потом – в Москву. Как только состояние стабилизируется. У нас есть специальный медицинский борт.

Советские футболисты грузились в машины скорой помощи по двое-трое. Кто-то уже пришел в себя полностью, кто-то еще был сонным после газа.

– Слава где? – спрашивали они друг у друга.

– Выжил, – отвечал Костенко. – Спас всех нас. Если бы не он, никто бы не узнал о захвате так быстро.

Испанских сотрудников отеля увозили отдельно. У них отравление было легче – они находились в подсобных помещениях, где концентрация газа была ниже.

А террористов грузили в специальные машины под усиленным конвоем. Аззам и его люди отправлялись в испанскую тюрьму. Само собой что Москва очень хотела заполучить его себе но испанцы могли и заартачиться, всё-таки захват заложников произошел на их территории.

* * *

– Операция завершена, – доложил Филатов, подходя к Дубинину. – Все заложники эвакуированы, террористы нейтрализованы.

– Потери? – спросил посол.

– Среди наших – никого. Среди заложников – все живы, но двое в критическом состоянии.

– А террористы?

– Шестеро убиты, семерых взяли живых. Главарь Аззам среди пленных.

Дубинин облегченно вздохнул. Операция прошла максимально успешно. Применение экспериментального газа оправдало себя полностью.

– Что теперь с пленными?

– Надеюсь что они достанутся нам но я в этом сомневаюсь…

* * *

Само собой, что о продолжении испанского вояжа сборной после всего этого и речи быть не могло. Какие уж тут игры, если половина команды лежит в местной больнице, а тренерский штаб вообще чуть ли не в полном составе находится в реанимации.

Да, как оказалось, во время захвата заложников не только у Валентина Козьмича случился инфаркт. Но чуть позже, уже в больнице, сердце подвело и Эдуарда Васильевича и в итоге Малофеев присоединился к Иванову и Мышалову.

Ну а если говорить о футболистах, то меньше половины из нас перенесли все произошедшее без последствий. И насколько мне объяснили наши спецы, которые говорили об этом крайне неохотно, в большей степени на тяжелое состояние моих партнеров по команде повлиял не сам захват заложников, не ранения, которые получили ребята во время всего этого, а газ. Спецназ все-таки не рассчитал дозу.

И несмотря на то, что антидот все получили вовремя, последствия все-таки были. Но не такие, как в печально знаменитом «Норд-Осте»,о котором будут писать учебники истории в будущем. Здесь все обошлось без жертв.

Возможно, что советские спецслужбы образца 86-го года более эффективны, чем российские начала XXI века, а может быть, дело в том, что заложников, фактически пациентов, которым вводили им антидот и оказывали помощь, было куда меньше и медики среагировали быстрее. Но в любом случае самого страшного удалось избежать.