Текст книги "Хождение по углям (СИ)"

Автор книги: Аполлинария Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава XIV

Из трапезной доносились громкие звуки летящих во все стороны тарелок и подносов и увлеченные голоса горячо обсуждавших свои дальнейшие планы князей. Анаис сидела на кровати, закрыв уши руками и покачиваясь из стороны в сторону. Кудрявые волосы превратились в огромное рыжее гнездо, глаза были красными настолько, что, казалось, будто бы девочка не спала ночами. Она не плакала, просто шмыгала носом и с каждой долей секунды, с каждым произнесенным из трапезной словом все больше и больше ненавидела сидящих там людей, обсуждающих выигранную войну так, как будто это была легкая увеселительная прогулка. Закрытые уши ей, к сожалению, ничем не помогли – звуки были настолько сильными, что, наверное, из-за них вся деревня бодрствовала. Ольховчане тоже отмечали конец войны, но по-своему, трагично, поминали родных.

Анаис не выдержала, резко встала, покачнувшись, и надела любимое дядино синее платье, которое ей уже было не совсем по размеру. Ее лицо взмокло от пота, тело знобило, а саму девочку сильно тошнило, поэтому ни к обеду, ни к ужину она так и не присоединилась. Даже дядюшку не поприветствовала. Вот и настало время сходить и, наконец, за весь день навестить его.

– Признайся, Велимир, ты знатно облажался! – весело произнес Анатрог и, испив меда, жадно закусил требухой. – Чтобы объединиться с тенгри… Я давно подозревал, что у тебя нехорошо с макушкой, но, чтобы настолько.

– Заткнись, Анатрог, без тебя тошно! – грубо отрезал Велимир и чуть ли не в один присест съел всю куриную ножку. Сын Радмира довольно захрюкал и безумно потряс стол, разлив медовуху.

– Ты же должен был понять, что, убрав наши силы с Юга, тенгри бы потом без труда избавились и от тебя, – продолжал свои нравоучения Анатрог, но, повернувшись в сторону входа в трапезную, увидел Анаис и мгновенно переключил все свое внимание на племянницу. – О, Анютка, присоединяйся к пиршеству! Я сначала было рассердился, что ты меня совсем не встретила, но мне сказали, что тебе сегодня нехорошо…

– Я ненадолго, – сдержанно ответила Анаис, так и не сдвинувшись с места, – мне все еще нехорошо.

Из кухни пришла Любава с подносом, на котором лежали всевозможные новые яства и медовуха взамен той, которую сын Радмира разлил. Увидев Анаис, она ласково улыбнулась, но девочка как будто ничего не видела перед собой – разум был замутнен. Она посмотрела прямо в глаза своему дяде и произнесла:

– Значит, все в сборе? Вы примирились, и для этого понадобилось устроить долгую кровопролитную войну.

– Анютка, золотце, – снисходительно начал Анатрог. От слова «золотце» девочку еще больше затрясло, – присядь с нами, пожалуйста. Вид у тебя больно голодный. Любавушка, принеси еды еще на…

– Да как ты смеешь… – сквозь зубы злобно проговорила Анаис. Любава уронила поднос и вскрикнула, Радмир раскрыл глаза, его сын по своему обыкновению выронил еду изо рта и хрюкнул, а Велимир непонимающе посмотрел на князей. Анатрог же прищурил глаза и уставился на племянницу, ожидая, что она ему скажет. – В деревне каждый дом сейчас поминает погибших, а Вы тут сидите, развлекаетесь, празднуете долгожданное «воссоединение», для которого понадобилось столько горя, столько смертей… Вы зло!

– Анаис… – безуспешно попытался перебить Анатрог, но племянница продолжала:

– Он виновен в их смерти, а Вы сидите с ним и пируете! – она указала пальцем на Велимира и тот подавился требухой. – Почему он жив? Вы все заодно, и всем Вам нравится так издеваться над другими людьми, принося испытания на их голову одно за другим! Там женщина умерла, так и не увидев своего сына напоследок!

– Захотел бы, не оставил бы свою мать одну…

– Да откуда тебе знать, дядюшка, что такое не оставить свою родную мать на произвол судьбы!? – закричала Анаис.

– Анаис, ты перешла все возможные границы! – грозно произнес Анатрог и резко встал со стола, не отрывая взгляда от племянницы. Любава снова вскрикнула, а Анаис с искренней ненавистью посмотрела на дядю. – Мне ли не знать, как тяжело иметь больную мать на руках!? Жаль, братец мой сейчас могильных червей кормит, он бы рассказал, как это тяжело. Когда я писал ему, слезно умолял вернуться в Ольх в последние дни ее жизни… Она так этого просила, так ждала, а твоему батюшке было больше интересно залезть под юбку княгине несуществующего мелкого государства! Так и не приехал!

Минуту Анаис и Анатрог смотрели друг другу в глаза в поисках совести. После неловкого минутного молчания Анатрог сказал свое последнее слово:

– Я не выпущу тебя, пока ты не раскаешься в сказанном тобою. Не раскаешься – не выпущу вплоть до твоего замужества. Ты, неблагодарная девчонка, сопля еще будешь указывать, что мне делать!? Мне надоело быть снисходительным и вечно пытаться тебе угодить! Скройся с глаз моих!

Анаис, яростно топнув ножкой, развернулась и побежала к себе в опочивальню.

– Анатрог… – укоризненно начал Радмир, но князь поднял вверх руку, не дав закончить.

– Ничего не говорите, я и так знаю, – произнес Анатрог, закрыв глаза и приняв позу мыслителя.

– Княже, может смилостивитесь? – осторожно чуть ли не пропищала Любава. – Пока Вы отсутствовали, умерли два дорогих ей друга. А завтра у одной из них похороны…

– Нет, это будет для нее наказанием, – тихо произнес Анатрог.

– Негоже так, – настаивала кухарка. – Как это можно пропустить похороны дорогого человека?

– Хорошо, Любава. Как скажешь. Возьмешь ее завтра под свой контроль, но, если Анаис сбежит, то я прикажу публично тебя выпороть.

***

Ступив туманной пеленою

На земли воинов погибших,

Богиня провела рукою

По голове врагов убивших.

***

– Анаис, барыня, вставайте!

– Оооох…

– Мы опоздаем на похороны, Анечка! Ох, придется одевать ее самостоятельно…

– Похороны?

– Да, похороны Прасковьи. Вставайте, барыня, мне нужно Вас привести в более-менее нормальный вид…

– А как же Рогги…

– Анечка, не вертитесь, пожалуйста…

– Он же там…

– Где там?

– Там…

***

Разверзнулась земля под нею

И превратилась в мир иной.

И Мара Черная Кощею

Несла героя на убой.

***

– Любава, там Рогги, куда ты меня ведешь!?

– На похороны.

– Рогги?

– Нет, Прасковьи.

– Правильно, Рогги жив. Пока что…

***

Удар смертельный нанесли

Герою Медведуху.

Наверх Смородины-реки

Он выполнит услугу.

***

– Ох, Прасковуфка, горе ты мне принесла, родненькая! Я ведь хотел сфадебку сыграть с тобою, а вот, как оно выфло! Ох горе, горе…

– Да хватит, Борька, убиваться. Захотел бы сыграть свадьбу, давным-давно бы сыграл, чего ты нам уши греешь!?

– Ох горе, горе…

– Что с Анькой, Любаваа?

– Больна. Очень тяжело. Бредит бедняжка…

– Кидайте уже огонь, не тяните кота за яйца…

– Нет! Нет! Нет!

– Анаис, успокойся!

– Он же не успеет!

– Роггвер мертв, Анькаа, никто уже не успеет…

– Нет!!!

***

– Любимый! – молвила она,

Рыжеволосая Богиня.

Герою девушка ценна,

Звук голоса ее как мандолина…

***

– Ах!!!

– Зрящий, смилуйся над нами!

– Дураки, как можно было гнилые доски на краду притащить?!

– Уберите руку, тут же дети!

– Обугленная рука…

– Не смотри, Анечка, пожалуйста…

– Знаешь, Любава, а ведь, когда я увидела своих родителей после пожара, я даже не поверила, что это были они.

– Ох, Анечка, бедняжка…

– Теперь верю.

***

Герой протесты изъявил

И повернул обратно вспять,

Но посох Мары победил

И двинул в путь его опять.

Глава XV

Тащит героя Черная Мара

Черепом, посох вершащим,

Но все еще слышит герой голос Ани,

Как звук мандолины, звучащий.

***

– Ваша племянница всеми силами борется за свою жизнь, это радует.

– Можно больше по делу, лекарь? Что Вы собираетесь делать?

– Да ничего, собственно. Я Вам уже сказал, что ей необходимо принимать…

– А для чего я Вас нанял тогда, вызвал из города!?

– Нечего так шуметь, княже. Я вижу, что девица справится со своей хворью самостоятельно.

– Чудесно просто! У меня чуть ли не полдеревни вымерло, не справившись со своей хворью самостоятельно…

– Позвольте объясниться. На моей практике таких случаев было три, по-моему, когда пациенты заболели «крысиным мором» при длительном осторожном контакте с другими больными. Во всех трех случаях они остались живы. Лечить их особо не приходилось. Случаи редкие, но и такое бывает. Я здесь бессилен, к сожалению, так как ни объяснить, ни понять этот загадочный феномен не могу. Я отошлю эти сведения в Весенноградский университет, там есть один врач, который занимается этим вопросом.

– Зачем мне эта информация?! Займитесь кровопусканием хотя бы, хоть что-нибудь сделайте, в конце концов…

– В этом нет необходимости, если, конечно, Вам не хочется, чтобы Ваша племянница точно умерла. А говорю я Вам это, чтоб Вы зря не беспокоились. Не думал, что когда-нибудь это скажу, но у девицы поистине боевой характер. На данный момент она нуждается в заботе и внимании. И в Вашем покое тоже.

– Вы, небось, всем это говорите…

– Э, нет. Если дело худо, я так и говорю.

***

Вырвавшись из пут волшебных,

Медведух бежал домой,

К материнским ручкам нежным,

Что излечат дух больной.

***

– Анькаа…

***

– Проснулась, наконец-то, – лучисто улыбнулась Чернавка.

– Чернавка? – недоуменно произнесла Анаис и попыталась улыбнуться в ответ.

– Хозяин, твой дядя, попросил меня посидеть с тобой, подождать, когда ты проснешься. Я так за тебя переживала все эти дни, – Чернавка озабоченно потрогала лоб больной и удовлетворительно кивнула.

– Вовсе необязательно было тебя напрягать, – тихо пробурчала Анаис и совершенно безуспешно попыталась сесть. Мышцы и кости изнывали; девочка лежала в пропахшей многодневным потом сорочке, тело липло к ней и чесалось, волосы безнадежно запутались в один огромный клубок.

– Анькаа, осторожно, – обеспокоенно произнесла Чернавка, придерживая Анаис. – Мне не в тягость, тем более ты так помогала мне всю зиму…

– Всю зиму? – Анаис ошарашенно огляделась вокруг.

– Ну уже весна наступила, да. Наши комоедицу уж спраздновали недавно. Объелись до отвала. А этот твой Авис весь праздник мне уши грел. Я его, конечно, отшила, так как он тебя унижал, но с условием, что, когда ты придешь в порядок, обязательно превратишь его в жабу.

– Боюсь тебя огорчить, – Анаис снова предприняла попытку присесть, которая на сей раз оказалась удачной, – но, если бы я могла, я бы давно это уже сделала.

– Жалко, Анькаа, – мечтательно протянула Чернавка. – Придется, значится, с ним как-нибудь погулять.

– Не советую, но дело твое, конечно. Кстати, говорят ли что-то про то, что я… ммм…

– Говорят, – осторожно произнесла Чернавка.

– А что ты? – как бы невзначай спросила Анаис. – Чего с ведьмой якшаешься?

– Знаешь, и про меня многое говорят, – подмигнула Чернавка. – Причем с самого моего детства. Говорят, что раз я тенгрийка, то я хитрая с рождения. Так вот буду хитрее, раз так говорят, и буду дружить с колдуньей. Авось буду пугать всех, что науськаю тебя, и будут они все жабами по деревне прыгать.

Девочки расхохотались. Анаис схватилась за живот – смеяться было пока что больно.

– Спокойнее, Анькаа, не буду больше тебя смешить.

– Верно. Это была моя задача, если ты не забыла, – забавно произнесла Анаис.

– Анькаа… – начала было Чернавка и мигом затихла.

– Да?

Воцарилось минутное гробовое молчание.

– Чернавка? – прервала тишину Анаис.

– Скажи, пожалуйста, – Чернавка оглядывалась по сторонам, не смотря собеседнице прямо в глаза. – Ты любишь его?

– Что? – Анаис прерывисто задышала. Неужели все настолько понятно?

– Ты просто… – Чернавка закусила губу и уставилась себе на колени. – Ты во сне много говорила, бредила и… звала его. Скажи, пожалуйста, ты его любишь?

– Чернавка…

– Если скажешь, что любишь, то мешать Вам не стану, – Чернавка шмыгнула носом и потерла его. – Вы больше друг другу подходите. У Вас душа единая. Вы оба скрытны в своих чувствах, эмоциях, мыслях, оба жаждете свободы. Скажи, пожалуйста…

– Да, – твердо ответила Анаис. – Скажи теперь, что значит «не станешь мешать»? Рогги же мертв, разве нет?

Чернавка достала свиток пергаментной бумаги из тулупа.

– Буквально недавно к нам в деревню пожаловали из города. Приехал гонец с письмом. Здешний лекарь написал, что к ним поступил чудом выживший воин, который назвался Роггвером и требовал вернуть его обратно домой, в деревню Ольх. Разумеется, лекарь оставил его на время лечения. Когда он более-менее поправился, то лекарь написал письмо к нам с сообщением о выздоровлении и скором возвращении.

Чернавка положила письмо на столик и двинулась к выходу.

– Когда ты полностью поправишься и наберешься сил, зайди ко мне. Я тебе кое-что покажу, – печально сказала она.

– Ну если только дядя меня отпустит, – не менее печально ответила Анаис.

– Он так за тебя переживал, Анькаа. Места себе не находил.

Весь оставшийся день Анаис зачитывала письмо до дыр и плакала. От радости.

***

На следующий день Анаис чувствовала себя гораздо лучше, чем в последние дни. Да, голова и косточки еще побаливали, но девочка точно выздоравливала. Свою дурно пахнущую, грязную сорочку она отдала служанке Дуле на стирку и вместо нее надела белую льняную длинную рубаху с красной каймой. Анаис сидела на кровати, держа в зубах свое любимое зеркальце, и безуспешно пыталась расчесать огромный клок волос. В опочивальню громко постучали, и Анаис что-то невнятно пробормотала в ответ, боясь выронить зеркальце. В комнату вошел Анатрог. Анаис и дядя многозначительно посмотрели на мгновение друг на друга, после чего Анатрог присел рядышком и заговорил:

– Пока ты болела, мне Дулька с Любашей рассказывали, как ты в мое отсутствие отдавала всю себя заботе о челяди, – Анаис застыла с зеркалом во рту, перестав вычесывать клок, и посмотрела на дядю. – И про рожденную кобылку знаю. Я слушал и гордился своей племянницей, на которую еще недавно кричал. Я понимаю, почему ты на меня разозлилась, но и ты кое-что должна все-таки понять и для себя разуметь. Ты вступаешь в пору зрелости, время пролетит быстро, и ты не заметишь, как ты вынуждена будешь принять куда большую ответственность на себя. Я имею ввиду, что ты когда-нибудь наследуешь Ольх. Я вижу, что ты всей душей радеешь за жителей деревни и считаешь своим долгом помогать им. Да, я вижу, что ты действительно ответственная девочка. Ты рождена властвовать и играть большую роль. Мы с тобой одного поля ягоды. Пойми, чем больше ты принимаешь на себя ответственности, тем сложнее. К тому же ты никогда не сможешь помочь абсолютно всем. И когда перед тобой встает выбор, то ты вынужден взять сторону с наименьшим количеством жертв. Таковы правила игры хорошего правителя.

– Значит, выбрав пойти на войну, ты решил, что встал на правильную сторону? – вытащив изо рта зеркало и прищурив глаза, спросила Анаис.

– Идти на войну? – удивился Анатрог. – Я шел защищать земли, а в этом нет и никогда не было никакого выбора. Я про другое совсем. Ты сказала, что я объединился с тем, из-за кого мы пошли на эту самую войну. В этом и состоял мой выбор. Но я скажу тебе тайну, которую, возможно, не поймет ни одна челядь: я не дружу ни с Радмиром, ни с Велимиром, как и они со мной не дружат. Это всего лишь вынужденное неискреннее, возможно, лицемерное объединение для всеобщего блага. Точнее, мы объединились против общего врага. Но мы также друг для друга не меньшие враги. Мы улыбаемся друг другу, пьем за общим столом, но втайне желаем друг друга прикончить. Но, если мы это сделаем, то потеряем преимущество перед более сильным врагом. Поэтому это и есть тот самый выбор с наименьшим количеством жертв. Надеюсь, ты это поймешь прежде, чем вступишь во владение Ольхом.

– Знаешь, дядюшка, я все-таки хотела бы вернуться когда-нибудь в родительское поместье «Дар левкоев», – произнесла Анаис. – Но мне интересно, а что будет, если Вы все же одолеете общего врага?

– Появится другой общий враг, – усмехнулся Анатрог и задумался. – Ну а если не появится… Все очень сложно.

– Дядюшка, я бы хотела извиниться за сказанное мною, – понурив голову, просила прощение Анаис. – Я совсем не думала, что говорила, клянусь. И я не знала, что на тебе лежит такое большое тяжелое бремя.

– Знаешь, Анюта, я и без твоих извинений собирался выпустить тебя на волю, – вздохнул Анатрог и обнял племянницу.

– Я искренне.

– Я знаю, Анюта.

Еще минуту они сидели, обнявшись друг с дружкой, после чего дядя направился к выходу. У двери он на мгновение остановился и произнес:

– Про «Дар левкоев» забудь. Он сгорел дотла.

***

– Вот и она, – Чернавка привела Анаис к домовине, сделанной из сырых, гнилых досок. Они были совершенно негодные, так как держалась домовина на одном только слове Зрящего. Девчата были на местном деревенском кладбище, поэтому куда ни глянь, повсюду были установлены домовины, и качество деревьев, из которых они были сделаны, было куда лучше, и держались они стойко несмотря на время.

– Это ужасно! – возмутилась Анаис. – Как можно было с таким неуважением сделать домовину?! Она их постоянно угощала квасом для поднятия духа, а они так ей отплатили!

– Анька, – тихо произнесла Чернавка, – потише, мы на кладбище, здесь нельзя так громко разговаривать. Но ты права. Когда надо было хоронить Прасковью, в те дни распогодилось, шел дождь, ничего другого не нашли. И на похоронах тоже суматоха случилась…

– Я помню из похорон только то, что из крады вывалилась рука. Обгоревшая, – вздохнула Анаис.

– Не самое приятное зрелище, – подтвердила Чернавка.

Позади девчата услышали хлюпающие в грязи шаги; они обернулись и увидели взрослого мужчину, вставшего у домовины, которую тоже судя по виду установили совсем недавно.

– Отец Петьки, – прошептала Чернавка.

– Я знаю, – сказала Анаис и осторожно подошла к мужчине. Тот повернулся в ее сторону, оценивающе посмотрел, улыбнулся и сказал:

– Вы хорошая девочка, Аня. Я надеюсь, что Вы проживете счастливую долгую жизнь, какой не смог обеспечить своего единственного сына.

– Знаете, – улыбнулась Анаис в ответ. – Петька в последние дни был счастлив.

Она кивнула Чернавке на прощание и пошла проведывать еще одно ставшее недавно для нее близким существо. Конюшня сама себя не уберет.

Глава XVI

Еще чуть больше месяца тому назад княжеские конюшни пустовали, а конюшие не загоняли себя работой. Вернувшись с войны, витязи привезли с собой и лошадей, замученных, загнанных и совсем больных. Они требовали куда больше ухода, чем раньше, а потому конюшие, отвыкшие за зиму от работы, носились как волчки и сильно уставали и перенапрягались. Доходило даже до того, что они засыпали на рабочем месте, уткнувшись в лошадиную гриву. Но было бы работникам еще более худо, если бы не регулярная помощь княжеской племянницы. Некогда она ходила в денник к своей личной лошади, чистила стойло, и расчесывала шерстку. И разговаривала по душам. Сейчас же от обилия всевозможных лошадиных звуков было не до бесед. Конюшня была к тому же очень грязной и постоянно требовала ухода. Все были заняты делом.

Анаис каждый день таскала по несколько бадей с водой и зерном для лошадей; работники приветствовали девушку искренней улыбкой, понимали, что она не была обязана им помогать, но при этом выкладывалась в работу по полной. А для нее это была отдушина; когда два близких ей человека умерли несмотря на все ее старания, в голову начали лезть самые разные мысли. Работа помогала и отвлекала от них. Анаис боялась самобичевания. Чернавка же категорически отказалась от ее помощи; она считала, что подруга еще недостаточно окрепла, чтобы таскать каждый день тяжелые мешки. Что иронично, благодаря этому решению Анаис теперь регулярно носит куда больше веса.

В один из таких рутинных рабочих дней в денник примчалась Чернавка и возбужденно произнесла:

– Анькаа, я тебя повсюду ищу! Пошли скорее со мной…

– Я не могу оставить работу, – недоуменно отозвалась Анаис, однако сердечко внутри ёкнуло.

– Анькаа, не выпендривайся! – Чернавка схватила обессилевшую от тяжелого труда подругу за руку и потащила за собой.

На грязной бугристой деревенской дороге стояла дощатая, грубо сделанная повозка, которая от каждого движения, каждого покачивания постоянно страшно скрипела. Вела повозку старая худая кобыла, печально смотревшая на деревенских работяг. Чернавка указала Анаис рукой на дом покойной Прасковьи, в который тяжелой поступью, делая упор на правую ногу, зашел коренастый юноша с длинными, лохматыми, каштановыми и густыми волосами и с повязанными льняной тряпицей головой и животом. Выглядел он совершенно паршиво: растрепанная грязная окровавленная сорочка, не заправленная в штаны, висела на нем, как будто была ему не по размеру, настолько он похудел. Анаис с тяжестью внутри и ноющей болью в сердце побежала в дом за юношей. Осторожно открыв дверь, девушка прерывисто вздохнула и наблюдала, как побледневший от большой потери крови юноша осматривал каждый уголок избы и ошалело говорил:

– Матушка, я вернулся!

Из кладовой доносились бьющие и рычащие звуки. Злыдень Аркашка без перерыва громил избу: в доме валялись осколки стекол, разбросанная утварь и мебель. Когда юноше никто так и не отозвался, он, сгорбившись, сел на скамью. Анаис тихонько подошла к нему и поприветствовала:

– Рогги!

Он лишь удивленно посмотрел на нее, явно ожидая увидеть кого-то другого, и таким же ошалелым голосом произнес:

– Анаис!?

Девушка со скорбным видом присела рядышком на скамейку, и минуту они сидели в полнейшей тишине. Роггвер смотрел на пол отчаявшимся взглядом.

– Я так перед ней виновата. Перед тобой… – нарушив молчание, жалким голосом воскликнула девочка.

– Аня, – Рогги закрыл глаза и устало произнес, – ты-то здесь… Это я ее подвел…

– Я так устала, – виновато продолжила Анаис. – Не надо было мне сдаваться…

Роггвер вздохнул, потер лицо рукой и спросил:

– Покажи лучше, где ее…

– Хорошо, – кивнула Анаис и вышла вместе с юношей на улицу.

***

– Что за паршивую… палку они поставили?! – яростно произнес Роггвер и зарычал от злости, увидев домовину своей матери. Винить за его поведение Анаис не собиралась: она была полностью с ним солидарна. – Кожу бы им содрать, и то мало было бы!

– Прости меня, Рогги, пожалуйста, – продолжала между делом извиняться Аня, но он поднял руку вверх и грубо перебил ее:

– Анаис, сделай одолжение, перестань. Оставь меня одного…

И девушка ушла, оставив в полном одиночестве горюющего юношу, потерявшего любимую матушку, на кладбище.

***

Продолжая изматывать себя тяжелым трудом, Анаис все никак не могла решиться навестить Роггвера снова. Она не настаивала на своем присутствии. Быть может, он сам к ней придет, а, быть может, и вовсе не захочет после того, как, по Аниному мнению, она не сберегла его дражайшую матушку. Анаис видела периодически Роггвера во дворе: он ругался с мастерами, крепко держа в руках домовину Прасковьи и, наверное, хотел ею прибить криворуких мужиков. Но больше всего Анаис взбесило, когда она увидела, как Роггвер остановился поговорить с Чернавкой, которая, как ей казалось, весьма кокетливо ему улыбалась и постоянно кивала. Она же обещала! Хотя саму Анаис Рогги игнорировал в течение нескольких недель, проходил мимо нее, как будто ее не существует.

В один прекрасный день, когда Анаис тренировалась в перелеске, сзади послышался тяжелый мужской кашель. Она от неожиданности ахнула и обернулась – Роггвер, который с момента приезда в Ольх похорошел и раздобрел, боком прислонившись к березе, наблюдал за каждым движением Анаис.

– Оборот неполный, Анаис, – спокойно произнес Роггвер. – Но я вижу заметный прогресс.

– Я каждый день занималась, – гордо произнесла Анаис, ожидая, наконец-то, похвалы. – С раннего утра.

– Надо возобновить тренировки, как считаешь? – как бы между делом спросил Роггвер и посмотрел на дятла, который, как и Анаис, издевался над деревьями.

– Если ты хочешь, – просто ответила Анаис и прерывисто задышала, ожидая ответа.

Роггвер только кивнул, чем на мгновение огорчил влюбленную девушку. Он переминался с ноги на ногу, смотря вниз, создавая неловкое молчание между ними двумя. Затем он решительно и быстро подошел к Анаис, чего она совсем не ожидала, нагнулся и крепко-крепко ее обнял…

***

…и крепко-крепко ее обнял. Анаис разомкнула объятия. На нее смотрели добрые темно-карие папины глаза, блестящие от слез. Она так долго его не видела и сейчас вместо того, чтобы посмотреть отцу в глаза в ответ, Анаис уставилась на вышитый на мундире красный флаг с черной нелепой птицей, который она так неистово ненавидела, ведь именно из-за него она долго не видит своего любимого батюшку. В руках Анаис держала небесно-голубое шелковое платьице. Она была безмерно счастлива этому дару. Анаис еще раз крепко-крепко обняла его…

***

…они разомкнули объятия. Анаис тепло посмотрела на Роггвера и прерывисто задышала. Тот тоже одарил ее доброй, душевной улыбкой и произнес:

– Спасибо тебе за все, Аня!

– За что же? – вымученно спросила девушка. – Я ведь ее подвела.

– Нет, Аня! – твердо настаивал на своем Роггвер. – Я никогда в своей жизни так и не смог дать ей того, что ты легко и бескорыстно дала ей за зиму!

– Чего же? – недоумевала Анаис.

– Ты дала ей возможность полноценно чувствовать себя матерью. Ты побыла для нее дочерью. А я так и не смог быть для нее сыном. Я виноват перед ней. А ты поддерживала в ней жизнь, как могла.

Роггвер снова тепло обнял Анаис, и она погладила его по голове, перебирая густые и длинные волосы.