Текст книги "Хождение по углям (СИ)"

Автор книги: Аполлинария Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Глава XI

– Прасковуфка, отворяй ворота! – в дверь ломились с такой силой, что выломали бы, если б Прасковья не открыла ее.

– Борька! – весьма неискренне улыбнувшись, поприветствовала хозяйка. – Принес, что я просила?

– Ради тебя, дуфа моя, я готов принести хоть солнце с неба! – любезно ответил Борис и с грохотом протащил через всю комнату бочку меда. Это был сухонький маленький мужичок с небольшой изрядно поседевшей бородой и без половины зубов во рту. – Благо, дуфа у тебя ого-го!

С этими словами Борька, нелепо пританцовывая, подошел к Прасковье сзади и грубо схватил ее за грудь. Анаис, все это время помешивавшая веслом будущий квас в деревянной кадке, округлила глаза так, что стала походить на ошалевшего кота, и уставилась в пол. Были б руки свободные, она бы и уши заткнула.

– Борька, ну перестань! – возмутилась Прасковья и безуспешно попыталась вырваться из объятий бортника, но тот, видно, был сегодня трезв, а потому вцепился в нее мертвой хваткой и не отпускал.

Без того курьезную ситуацию добил вылезший из кладовки домовой:

– О, Борька, здравствуй! – ехидно пробормотал Аркашка. – Ну что, отымел уже Прасковью?

– Да перестаньте Вы, дураки! – заверещала окончательно покрасневшая с ног до головы Прасковья и резко вылезла из объятий Бориса. – У меня тут девка – дите еще младое, а Вы такие непристойности говорите! Постыдились бы, поганцы!

– Простите меня, дуралея, – почесал Борька голову, которую он стыдливо свесил. – Я ф не знал, не видал… А девке-то учиться надо, вот! Это взрослая фызнь и все такое. Потом еще мои слова попомнит и будет фдать, когда ее муфык будет ей так фэ делать!

– Конечно, Борька! – еще более неискренне ответила Прасковья. – Иди домой, пожалуйста.

– Хорофо, Прасковуфка, я уйду. Но вернусь вечером.

– Обязательно!

– Я тебя умоляю, Прасковья! – проворчал домовой. – Молодежь еще более совращенная, чем мы.

– Иди отсюда, Аркашка! – возмущенно буркнула хозяйка и взяла в руки метлу. – Или я ею тебя вымету куда-нибудь!

Домовой на мгновенье бросил на нее полный ненависти взгляд и смылся в любимую кладовку. Прасковья выдохнула, положила метлу и сказала:

– Прости меня, Анечка, за этих глупых скоморохов. Дураки они все, не слушай их!

– Да ничего, матушка! – неловко пробормотала Анаис, продолжая мешать квас.

– Так, Анечка, пойду найду свою крутилку… Нашла!

Нашла Прасковья ложку-веретено, которым отчерпнула нового меда с бочки, принесенного Борькой. Проведя перед носом Анаис крутилку с медом, она спросила:

– Чуешь?

– Душица, – просто ответила Анаис.

– Верно, – удивленно ответила Прасковья.

– У нас в поместье тоже мед делали, – объяснила Анаис. – Не только из душицы, но и из акации еще, из донника…

– Ну понятно, – перебила Прасковья. – Ты у нас знаток в этом деле.

Она опустила ложку и покрутила над квасом. Анаис решила, что надо остановиться и перестала мешать.

– Нет-нет, Анечка, не останавливайся! – возразила Прасковья. – Надо же, чтобы масса перемешалась. Вот так, да. Многие, когда квас готовят, если и добавляют мед, то только на следующей стадии. Бабушка Томила наказала добавлять мед в самом начале.

Продолжая помешивать массу, Анаис решила продолжить разговор:

– А вот у нас в поместье больше всего ценился мед из левкоев…

– Что это за… левкоев? – усмехнувшись, спросила Прасковья.

– Левкои – такие красные большие метелки, – мечтательно произнесла Анаис. – Такие душистые и очень красивые. Я никогда больше таких цветов не видела. Но они не очень медоносные, поэтому и мед из них редкий и ценный, продавался дорого. Чаще всего, он даже не был таким уж и чистым, скорее разнотравным, но, чем чище мед из левкоев, тем выше цена.

– Вот это да! – удивилась Прасковья. – Хотела бы я погостить в Вашем поместье…

– К сожалению, оно сгорело, – сухо ответила Анаис и угрюмо уставилась в кадку.

– Ох, Анечка! – вздохнула Прасковья, затем пошла доставать из кладовки чугун. – Боюсь нарушить твои грустные думы, но пора заканчивать. Давай я буду держать бочку, а ты осторожненько веслом переложишь в чугун нашу массу.

Пока Прасковья, стоя враскорячку, держала тяжеленную кадку, Анаис неумело, с большим трудом пыталась выудить оттуда массу. Рядом с печкой она очень сильно вспотела и выбилась из сил.

– Ничего-ничего! – приободрила ее Прасковья и, нырнув в кадку, достала оттуда голыми руками всю тестообразную массу и закинула в чугун. Поднявшись, она сильно закашляла и три раза подряд чихнула, схватившись за голову.

– Ох-ох-ох!

– Матушка… – подозрительно посмотрела на нее Анаис и осторожно спросила ее. – Что ж это Вы, тоже болеете?

– Ох, да, наверное, Анечка, – быстро пробормотала Прасковья и, взяв чугун, установила его в печь. – Вот и все! Завтра продолжим как раз. Ты большая молодец, Анечка!

– Вы же поправитесь? – прослушав мимо ушей все, что Прасковья сказала, спросила Анаис.

– Ох, Анечка, да, конечно! – теперь уже неискренне Прасковья отвечала Ане.

– А вот Петька говорит, что он скоро умрет, – угрюмо сказала девочка и шмыгнула носом. – Он же неправ?

Прасковья, схватившись за поясницу, присела на лавку.

– Оооох, – облегченно вздохнула она. – Анечка, когда-нибудь ты увидишь, что люди могут предсказывать или предвидеть свою собственную смерть, как будто чувствуют ее приближение. Я бы не хотела тебя расстраивать, но ты все равно с этим рано или поздно столкнешься. Особенно, если Петька действительно умрет. Но на то уж воля Зрящего! Значит, так надо.

– Гавнюк – этот Зрящий! – грубо пробурчала Анаис.

– Анечка, – впервые на глазах у девочки Прасковья не на шутку разозлилась. – Я не потерплю богохульства! Даже от тебя. И особенно от тебя! Ты еще мелкая и многого в этой жизни не видела и не знаешь. Зрящий посылает нам испытания, и мы должны благодарить его за них, а не гневаться на него.

– И для кого же Петькина смерть станет испытанием? – угрюмо буркнула Анаис.

Прасковья ничего не ответила; вместо этого она со свистом закашляла. Аркашка в кладовке злобно хохотал.

***

Днем лил как из ведра непривычный для зимней поры сильный дождь вперемешку со снегом. Такая леденящая до мозга костей слякотная погода приковала деревенских жителей по своим избам. Работать было невозможно. Дороги были грязные, мокрые, топкие, как на болоте. Выбегающие периодически из курятника ошалевшие курицы и петухи оставляли на еле заметном слое снега свои черные следы и кудахтали в такт музыке дождя.

Нельзя было, однако, сказать, что обезумели в этот день только куры да петухи. Из хозяйских хором выбежала рыжеволосая девочка, прикрывавшая свою голову шерстяным серым платком, который то и дело сносило ветром. А еще он сильно намок, а потому бежавшая рыжая бестия больше походила на мокрую крысу. Из-под ее ног во все стороны летели брызги; она окончательно испугала верещавших на улице кур, забрызгав их грязью, и те, нелепо расправив крылья и кудахча, понеслись обратно в курятник.

Добежав до нужного дома, девочка постучала. Ей не ответили. Тогда она постучала еще раз, но громче, и из двери высунулась голова худосочной женщины с впалыми глазами и скулами, длинным носом и жидкими взъерошенными каштановыми волосами с проблесками седины, напоминающими огромное гнездо. Она производила впечатление старой девы, что не было так далеко от правды.

– Анечка, – печально улыбнулась женщина, обнажив свои коричневые зубы. – Ты чего здесь в такую погоду?

– Здрасте, тетушка Рада! – ежась от холода, проговорила Аня. – А можно к…

– Это Анечка? – спросил голос из глубины избы.

– Да, тетушка Светка, это я! – весело отозвалась Аня.

– Что ж это себя не бережешь-то? – из-за двери высунулась голова второй женщины. Сразу было видно, что Рада и Светка – сестры, но, в отличие от Рады, Света отличилась прямыми русыми волосами и более «сочным» телом.

– Я это… к Петьке…

– Нельзя никак, Анечка, – скорбным голосом ответила Света. – Совсем плох он…

– Ну меня это никак не смущает, – мило улыбнулась Аня.

– А Петю смущает, – грустно возразила Света. – Он не хочет, чтобы ты его видела в таком состоянии.

– Но…

Перед Аней просто захлопнули дверь. Не обращая никакого внимания на дождь, девочка с пустым взглядом и головой поплелась обратно, совсем не заметив, как с ее головы сорвался и улетел куда-то далеко шерстяной платок.

***

– Почему так, Химира?

Когда-то давно отец Анаис сказал ей, что конь признает в ней своего хозяина, если она будет убирать за жеребцом его денник. Возможно, в словах его был хитрый ход, позволявший сэкономить на прислуге, но Анаис запомнила то, чему учил ее дражайший батюшка, а потому каждый день после появления на свет ее, можно сказать, «фамильяра» она приходила чистить его конюшню. Разумеется, там же была и его мамочка-лошадь, Верея, которая сегодня, когда Анаис пришла к ним в гости, крепко спала. Сначала она не доверяла девочке; постоянно фыркала и непрестанно следила за каждым ее движением, однако постепенно Верея привыкла к ней и спокойно переносила ее присутствие. Анаис не настаивала ни на чем и не трогала жеребенка; отец говорил ей, что придет время, когда лошадь сама признает в ней хозяина, нужно только дать ей время. Однако она пыталась разговаривать с маленькой кобылкой, которая лежала, прислонившись сзади к спящей матери и пристально смотрела за убиравшейся вспыльчивой девочкой.

– Что за отношение у этого Зрящего к людям?! – возмущалась Анаис. – Как к разменной монете! И ведь в него еще верят, ему поклоняются, дают дары… Что за бред! Почему Петька должен стать той самой разменной монетой?! Для чьего-то там испытания… Он человек, в конце концов, а не… испытание.

Химира только мило фыркнула в ответ.

Глава XII

Последний месяц жители Ольха давно не видели солнечных погожих дней. Погода в деревне, особенно сегодня, с невероятной точностью олицетворяла настроение и состояние ольховчан: огромные свинцовые тучи со всей своей тяжестью будто бы наваливались на деревню. Солнца было не видать. Кузнец Васька хаотично и монотонно стучал молотком по наковальне, не замечая своей «работы» и того, что он чуть ли не бил инструментом по собственным пальцам. Позавчера его жена и полугодовалая дочь умерли от «крысиного мора».

Анаис сгорбленная сидела на пеньке, совершенно позабыв о какой-либо осанке. Ее рука сжимала круглый предмет, из-за которого она вчера набросилась на Ависа с кулаками. Теперь рядом с глазом зиял большущий ушиб с кровоподтеком, а губа была разбита, однако Анаис сказала домашним, что она по своему обыкновению неудачно подралась с деревьями. Она твердо решила для себя, что в этот день ни перед чем и ни перед кем не сломается, ни слезинки из ее глаз не прольется.

Внезапно ее загородила своей тенью высокая девушка с черными густыми волосами – Чернавка. Она скорбно посмотрела на Анаис сверху-вниз, тяжело вздохнула и сказала в непривычной для себя манере:

– Пора, Анька.

***

Похороны проходили внутри деревни, поодаль от хат, рядом с воротами. Единственные оставшиеся в деревне мужики из последних сил устроили небольшую краду из деревянных брусьев, которая в свою очередь опиралась на груду гранитных камней и несла на себе главного виновника собравшихся вокруг сего сооружения глубоко опечаленных и озадаченных несправедливой судьбой людей. Вокруг крады столпилась почти вся деревня, за исключением тех, кто сам находился при смерти. Так не было и Прасковьи.

Покойника видно не было – по краям брусчатого «алтаря» набросали соломы в качестве ограды. Один из мужиков, который, как и многие другие, с трудом сдерживался в эмоциях, одной трясущейся рукой яростно потирал лицо, другой не менее трясущейся рукой держал самодельный горящий факел, из которого палил густой темно-серый дым, сливающийся, однако, с окружающей его природой. У крады явно кого-то ожидали.

И, действительно, как только к толпе присоединились две молодые девушки, Анаис и Чернавка, факелоносец вопросительно посмотрел на Светку, которая обнимала за плечи свою убивающуюся в рыданиях сестру Раду. Та неуверенно кивнула в ответ. Анаис метнула взгляд на мальчишек, пришедших проводить умершего друга. Никитка стоял слегка поодаль от своей компании – его за плечи сзади приобняла пухленькая розовощекая женщина; его мать, наверное. Авис зло посмотрел на Анаис – она лишь горделиво подняла голову и сжала предмет в руке еще сильнее. Мужчина бросил факел в краду, и она практически мгновенно загорелась.

Дальше каждый подходил к краде, говорил добрые слова, пожелания для умирающего в «новом мире» и клали на «алтарь» съестное или предметы, которые бы покойный забрал с собой.

– Вот тебе, Петька, курочка, – пожелал мясник Гришка, положив небольшую тушу вонючей неочищенной от перьев птицы. – Кто-нибудь тебе ее там сготовит.

– И принес ему тухлую курицу, Гришка, жадный ты безбожник! – проворчала какая-то сердитая баба с грубыми чертами лица.

– Чем богаты, – мрачно ответил тот и, опустив голову, отошел подальше от кострища.

К краде решительно подошла Радка, яростно шмыгая носом и прикрываясь платком от холода. Она положила маленькое железное колечко и произнесла:

– Печально видеть, что твой батюшка снова отсутствует на похоронах. Так же было и с нашей любимой сестрицей. Твоей матушкой. Батюшка не смог приехать и на ее похороны тоже. Он постоянно корил себя за то, что не отдал ей свое обручальное колечко. Позволю исправить это недоразумение. Я надеюсь, что ты найдешь там свою матушку и отдашь ей колечко.

После этого Рада заплакала снова, присев на колени. Светка подбежала и приподняла содрогающуюся от рыданий сестру. К толпе подошли мужики, несшие грубо сделанную деревянную домовину.

– Ну что, все уже закончили? – мрачно и громко спросили они, обращаясь ко всем присутствовавшим людям.

– Нет, я еще! – решительно прокричала Анаис, и на нее все вмиг посмотрели.

– Побыстрее, девка, давай…

– Это же Анечка! – крикнула Светка. – Нельзя с ней так. Она многое для нас сделала. Для Петьки.

Осторожно подойдя к «алтарю», Анаис с напускным безразличием и высокомерием посмотрела на толпу, затем она положила тот самый мячик, из-за которого между ней и Петькой чуть менее года назад состоялся душевный разговор, и сказала:

– Надеюсь, что там ты, наконец-то, найдешь себе настоящего друга, которого ты не смог обрести здесь.

Где-то глубоко в груди Анаис почувствовала яростную силу и злость, выжигавшую ее изнутри. Внезапно столп кострища усилился и резко увеличился в размерах. Тлеющая солома попала на забор и тот начал загораться. Бабы истерично завизжали.

– К колодцу! – кричали бежавшие со всех ног мужики.

Огонь полоснул стоявшую рядом с крадой Анаис, однако боли она не почувствовала. Ее рыжие волосы слились по цвету с кострищем.

– Ведьма! – самодовольно крикнул Авис и засмеялся вместе со своими подпевалами.

– Нет, – ошарашенно ответила Анаис. К ней подошла Чернавка и с озабоченным лицом помогла ей встать.

– Ведьма! – с тем же самодовольством крикнул всей толпе Авис и указал на Аню.

– Зато я была единственным другом для Петьки в последнее время! – отчаянно крикнула Анаис в ответ и мельком посмотрела на Никитку – тот бросил на нее многозначительный взгляд. – Почти единственным.

***

Химира с любопытством посматривала на рыжеволосую девочку, забившуюся в угол сарая и уткнувшуюся лицом в грязные от навоза и сажи после похорон колени. Слова, данного ею себе самой сегодняшним утром, она все-таки не сдержала: содрогаясь в долгих, мучительных и истеричных рыданиях, она повторяла одну и ту же фразу, как мантру:

– Я его подвела! Я его подвела!..

Маленькая кобылка, неуклюже передвигаясь, уверенно и спокойно подошла к девочке и уткнулась мордочкой ей в плечо. Девочка нежно погладила ее в ответ.

Глава XIII

– Вот, матушка, попейте, – Анаис протянула Прасковье, лежавшей на скамье, большую чарку кваса. Выглядела она весьма удручающе: лицо ее покрыла нездоровая желтизна, а лоб – испарина. Она практически без остановки громко кашляла и задыхалась. Женщина порядком схуднула. В атмосфере витал «дух» болезненности, от которого неисправимо раскалывалась голова и ныли косточки. А, быть может, девочка сама уже приболела и не ведала об этом…

– Анечка, золотце мое, квас просто чудесный! – искренне произнесла Прасковья и по-доброму улыбнулась. – Сожалею только, что тебе пришлось доделывать работу самостоятельно.

– Ничего, матушка, – снисходительно улыбнувшись, ответила Аня и убрала чарку на полку. – Я же учусь, а не Вы. Есть ли у Вас замечания к моему квасу?

– Ну я бы все-таки получше его избавила от комочков, ну и мяты, мне кажется, ты пожалела, – осторожно ответила Прасковья. – Но квас чудесный, я ничего не хочу плохого сказать…

– Я понимаю, – выдавив из себя замученную улыбку, сказала Анаис и принялась подметать пол в хате.

– Хорошо бы, если Рогги успеет, – после минутного молчания произнесла Прасковья.

– Успеет, – неуверенно ответила Анаис и устало вздохнула. Спустя пару минут Прасковья захрапела, а девочка вскоре после этого закончила подметать. Из кладовой послышались ужасающие, пугающие до мурашек на теле инородные звуки, нарушавшие тишину в избе:

– Буэээ! Бльеееее! Бльээээ!!! Аррррр! Уууууу!!!

Анаис осторожно открыла дверь кладовой и, испустив немой крик, стремглав выбежала из хаты. Нечто с красными светящимися глазами, страшно огромной челюстью, усеянной многочисленными острыми зубами, на руках и ногах которого выросли огромные когти, рвало, кусало, царапало и громило все, что попадалось ему в кладовой, разбивало банки с соленьями и отварами трав и плодов, которые прописал лекарь Прасковье. Осколки стекол на дощатом полу смотрели остриями вверх. Горе тому дому, в котором домовой превратился в злыдня. Жди беды.

***

Поубавившиеся в численности воины дружины Анатрога и Радмира остановились в чистом поле. Богатыри ликовали – им понадобилось несколько месяцев, чтобы наконец-то разбить велимировские войска, а также часть тенгри. Умудрившись отбиться от сильнейших конниц тенгри, дружины решили устроить по этому случаю знатную пирушку: наловили зайцев, фазанов и огромного жирного вепря, на которого понадобилось целых пятеро могучих молодцев. Результат превзошел все ожидания – мужики уселись наземь, жадно поедали добычу так, что куски летели во все стороны, и их подбирали вороны, хохотали, матерились, устраивали конкурсы по «газовым атакам», вспоминали по-настоящему тяжелые бои и погибших товарищей. Воины делились также тем, что в первую очередь сделают, когда вернутся домой: обнимут родную матушку, дочку, женушку, кота, собаку, расскажут им, как они спасли земли от злейшего врага, посягавшего на их территории и девичью честь стольчанок. Были и те, кто предавался мечтам о каких-нибудь девчонках из деревни, которые в грезах бросятся к ним на шею, узнав об их героизме и силе патриотического духа.

Главные виновники всего происходящего сидели практически в самом центре дружин. Им даже специально в знак особого уважения витязи притащили что-то вроде сидений в виде толстого полена и небольшого валуна. Так Анатрог и Радмир поедали вепря, следили за общей обстановкой, обсуждая как бы между делом дальнейшие действия. За ними стояла большая деревянная клетка, которую воины, хохоча, несли с битвы, как трофей; в ней сидел надутый князь Велимир.

– Анатрог, – Радмир наклонился к нему и тихо произнес. – Ты ведь прекрасно понимаешь, что тенгри нас просто так в покое не оставят?

– Я знаю, – осторожно ответил собеседник и подозрительно осмотрелся, прищурив глаза.

– Они ведь готовят засаду, ты же понимаешь…

– К делу, Радмир, – сквозь зубы процедил Анатрог, продолжая осматривать все вокруг, будто бы пытаясь кого-то отыскать.

– Хорошо. Я думаю, что нам нужно идти по центру, само собой. Так же по центру нужно, чтоб несли Велимира, все-таки как-никак он мой брат, мы с тобой договаривались. А по периферии необходимо расставить воинов, которых не шибко жалко. Сложнее дело обстоит спереди, Анатрог, так как именно там по периферии нужно поставить воинов, которые и лучшие в своем деле, и которых не жалко, и которые точно не подведут. Есть кто на примете?

Анатрог наконец-то остановил свой взгляд на чем-то, прищурив свои глаза еще сильнее. Он смотрел на Роггвера Медведуха, увлеченно обсуждающего войну со своим товарищем по оружию.

– Найдется, Радмир, не тревожься понапрасну, – невесело улыбнувшись, ответил Анатрог и вышел отлить, что-то прошептав предварительно неподалеку стоящему Путше.

***

– Радмир, – осторожно позвал ютящийся в клетке князь Велимир. Радмир подкатил к нему полено поближе и сел. – Радмир, давай забудем все былое между нами. Снова будем вместе воевать да пирушки семейные устраивать. Зачем тебе… нам князь Анатрог?

Радмир молчал, настороженно поглядывая на подошедшего ближе Путшу, который разговаривал с его воеводой о… дорогах. Слишком странным и отвлеченным ему казался разговор.

– Мы пойдем на Анатрога вместе и заберем его земли, – продолжил Велимир. – Вместе мы будем непобедимы. Он тебе не семья. Я – семья. Помни об этом. Мы братья, Радмир!

Молчавший все это время князь продолжал приглядываться и, когда заметил издалека возвращающегося Анатрога, справившего нужду, подкатил полено обратно и продолжил есть вепря.

– Радмир! – отчаянно крикнул Велимир снова, но ответа так и не получил.

***

– Что-то произошло в мое отсутствие? – тихонько спросил Анатрог у Путши. Тот мгновенно прекратил разговоры про дороги в деревне Ольх.

– Ваш этот князь в клетке пытался перенять братца на свою сторону, – докладывал Путша.

– И что Радмир?

– Молчал.

– Значит, обдумывает все возможности, – медленно произнес про себя Анатрог. – Вот гад!

– Я могу идти?

– Вот скажи, как бы ты поступил? – проигнорировав вопрос Путши, спросил князь.

– Простите?

– Ну, ты хороший разведчик, я бы сказал лучший из лучших. Как бы ты поступил в такой ситуации, чтобы не потерять союзника в стане врага, а потом под шумок его замочить, как следует?

Путша посмотрел на него с удивлением и осторожно ответил:

– Разумеется, первое, что приходит в голову, это втереться к ним в доверие. Я бы представился им их союзником и объединился с ними, что-то вроде «как в старые добрые времена». А потом бы наводил смуту изнутри.

Анатрог серьезно задумался.

– Точно! Ты молодец! – князь недобро улыбнулся и вернулся к трапезе.

***

– Ох, Анькаа! – с легкой укоризной произнесла Чернавка. Девочки по своему обыкновению возвращались домой с мешком дров, разговаривая о том, о сем. – Поражаюсь твоей стойкости.

– Чего? – непонимающе спросила Анька, сдунув со своего лица кудряшку.

– Петькаа еще позавчерась умер. А ты такая спокойная. Прям чудо какое! – осторожно уточнила Чернавка и отвела взгляд.

– И?

– Может… не знаю, – неуверенно произнесла Чернавка и поругала себя мысленно за то, что начала этот разговор. – Может, тебе все-таки нужно поговорить…

– Давай лучше поговорим про того парнишку, который вчера сказал, что у тебя большая, сочная…

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!

– Я – Аня, а не Варвара, – самодовольно усмехнулась Анаис.

– Да что тут говорить, – Чернавка томно закатила глаза. – Дурак он напыщенный! Он меня в последнее время постоянно преследует и говорит такие непристойности. И знаешь, Анькаа, к большущему сожалению, не он первый…

Подходя к деревне, девочки услышали отдаленный гул, улюлюканье, в равной мере как радостные, так и горестные вопли. И фыркание множества лошадей. Девочки переглянулись.

– Ты тоже это слышала? – изумленно спросила Чернавка.

– Угу, – с не меньшим удивлением кивнула Анаис, и девочки побежали в сторону деревни, сверкая пятками и выронив мешок с дровами.

– Они вернулись! – радостно произнесла Чернавка, когда они прибежали домой. Она, как и Анаис, пыталась разглядеть среди толпы двух вернувшихся войск одного конкретного человека. Несмотря на то, что в Ольх вернулись две дружины, по численности они составляли, как одна целая дружина Анатрога, когда они только уезжали на войну. Вместе с ними прибыла клетка с поверженным «трофейным» князем. Анатрог и Радмир что-то говорили рыдающей толпе про доблестных героев, которые спасли их от засады вероломных врагов ценой своей жизни. Чернавка и Анаис, пробежавшись глазами по вернувшимся домой воинам, не нашли того, кого искали. Улыбка спала с их лица, а глаза заблестели.

– Я его не вижу, Анька, – надрывающимся голосом произнесла Чернавка. – А ты?

– Нет, – отстраненно ответила Анаис, не отводя взгляд от толпы рыдающих матерей, жен и детей, у которых война отняла любимого сына, мужа и отца.

– Надо сказать Прасковье, Анькаа.

– Надо, – все так же отстраненно подтвердила Анаис, продолжая вглядываться в толпу.

– Ладно, – Чернавка вздохнула, собралась с силами и пошла в дом к Прасковье. Анаис продолжала смотреть в толпу.

Из дома Прасковьи выбежала Чернавка. Она присела на пенек и закрыла лицо руками.

– Ты сказала? – спросила Анаис.

– Не успела, – прошептала Чернавка и заплакала. – Она умерла!

– Опять, – ошарашенно произнесла Анаис и поплелась обратно за дровами.