Текст книги "Хождение по углям (СИ)"

Автор книги: Аполлинария Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава VII

Удивительно, как неожиданное событие может перевернуть быт и жизнь простого человека. Совсем недавно еще задорные и энергичные ольховчанки обменивались свежими сплетнями о том, как одного обалдуя застукали абсолютно нагим на сеновале с чьей-то дочкой и, как ее батька бегал по всей деревне с угрозами высечь из распущенной барышни всю дурь; сейчас же они со скорбным видом рассказывают друг другу байки, как они своими глазами видели летящую сквозь вьюгу и метель на вороном коне женщину, одетую явно не по погоде. Местные давно признали в ней Черную Мару, предрекающую страдания, страшные болезни, сильные морозы, кровопролитные длительные войны и смерть. Несмотря на это оставшиеся в деревне жители, большая часть которых состояла из баб, совсем дремучих дедов, младых девиц и мальчишек, продолжали вести свой быт и хозяйство, как ни в чем не бывало.

Анаис, отвыкшая от прежней компании парней-ровесников, вынуждена была от нечего делать вернуться к их играм и забавам. Однако она все чаще начинала понимать, почему она так резво согласилась заниматься с Роггвером уроками боевого искусства. С мальчишками ей было банально скучно. Играла и разговаривала она с ними без особого энтузиазма. Начиналась пора ее взросления…

Зато с большим азартом она тренировалась, вставая по привычке по утру с петухами, только вместо своего учителя, она лупила палками замерзшие березки, с каждым ударом которые порошили Анаис с ног до головы мягким снегом. Здесь наедине с самой собой и несчастными избитыми ею деревьями Анька, не стесняясь, выполняла пируэты, сальто, быстрые кувырки, различные яростные атаки… Она билась в поте лица, будто бы не на жизнь, а на смерть, не щадя ни себя, ни березок, у которых после Анькиных тренировок слетел порядочный верхний пласт коры. Со своих беспощадных «битв» Анаис возвращалась вся мокрая от пота и снега и растрепанная, но весьма довольная собой. Рогги бы ею гордился. Может быть, даже похвалил бы.

***

– Давным-давно, еще в те времена, когда не родились наши деды и прадеды, все существовавшее было разделено на два мира – Правь и Навь. Мир Прави населяли птицы, змеи, высшие существа, ангелы: алконосты и сирины. Это было поистине чудесное место! Вечнозеленые летние сады, кристально чистые озера, изобилие вкусной, разнообразной пищи… В тех местах не было места ни мукам, ни страданиям, ни потребностям в чем-либо. Владыкой Прави считался Зрящий, а его преемницей – Мара Черная, которая также властвовала и миром Нави. Точнее сказать, Навью правил идеальный порядок, ничто, а Маре было наказано поддерживать уклад Нави и следить, чтобы никто туда никогда не попал.

Жили все они в мире и спокойствии, не зная ни тревог, ни проблем, отчего Зрящему в какой-то прекрасный момент наскучило такое житие. Взбрело ему в голову, значит, создать по своему образу и подобию низшее существо, человека, и назвал Зрящий его Иваном. Однако в Прави Первого человека никто не воспринимал всерьез; даже Создатель относился к нему, как к малому дитя. Стало Ивану скучно и попросил он себе существо, к которому бы он относился так же снисходительно и несерьезно, как и к нему относятся жители Прави. И создал Зрящий женщину…

Рассказ Никиты заглушил громкий злой смех сидящих вокруг него мальчишек, которые все разом ехидно посмотрели на примостившуюся с краю Анаис. Та в свою очередь подняла голову в сторону неба, словно, совсем не замечая их усмешек.

– … и назвал ее Марьей. Зажил Иван счастливо и не знал забот. Горделиво гулял он со своей названной женой по садам Прави, изучая ее просторы. Им было позволено делать все, что их душе будет угодно, кушать плоды, которые им понравятся. Отведать нельзя было только Плод Прозрения, висящий на Древе Познания, охраняемого птицей Алконост. Однако Марья ослушалась запрета и, вкусив плод, увидела выход из Прави. Ей давным-давно наскучило бесконечно бродить по садам, а потому привела она Ивана к тому Древу и заставила ослушаться запрета Зрящего и вкусить Плод Прозрения. И ушли Иван да Марья из Прави. Как Вы уже, наверняка, догадались, попали они в мир Нави, царство идеального порядка. Зрящий узрел побег своих творений, разгневался и создал мир Яви из большей части Нави – царство мук и вечных страданий. То было наказанием не только для Первых людей. Лишившаяся приличной доли Нави Мара с тех пор скитается по миру, то тут, то там предрекая людям верную смерть. Пытается восстановить утраченный порядок…

С момента создания Яви птицы, некогда населявшие сады Прави, перебрались в этот мир и улетают обратно с наступлением зимы в страхе перед появлением Мары.

– Все беды от баб, – зло заключил Авис, гордо подняв голову; пронеслись смешки, мальчишки одобрительно закивали в ответ.

– Интересная в Ваших краях версия создания миров, – лениво потянувшись и улыбнувшись, отозвалась Анаис.

– Да-да, оправдывай себе подобных, из-за которых мы торчим в этой чертовой дыре, – прищурившись, процедил Авис.

– А у Вас там что рассказывают? – поинтересовался Никита, перебив вредину.

– Ну, – слегка задумалась Анаис. – Правь у нас там называют садами Ирия или Рая, как угодно. Вместо Зрящего у нас Знающий, и он не то что бы правитель нашего мира, он… он, скорее, просто его «знает». Ну логично, Знающий знает, – усмехнувшись, она продолжила. – Первых людей у нас величают Адамом и Евой. Точнее, самыми первыми были Адам и Лилита. Она невзлюбила Адама за его к ней отношение и встретила змея, обвивавшего Древо Познания, которого возжелала и вкусила ради него Плод Познания. Врата никакие не открылись, они были открыты всегда. Вообще никто не может дать четкого ответа, что именно дал Лилите Плод Познания. Многие говорят, что он просто дал ей знание, как выйти из садов, но у такого ответа много всяких там нюансов, о которых и не упомнить уже. Лилита попросила своего сына, ангела Азазеля, переместить ее из Ирия. Зная об этом, Знающий пришел в ярость и сжег Навь, превратив ее в Явь… А Адаму он создал новую жену из его ребра, чтобы была его продолжением и никогда его не ослушалась, как Лилита. Как-то так вроде. Больше не вспомню. Еще Мары в наших историях не было.

– И здесь тоже виновата баба, которой что-то там в башку тупую взбрело… – продолжил провоцировать Авис, глядя на Анаис.

– Авис, захлопни варежку, а то не поздоровится, – спокойно ответила покрасневшая в лице Анаис.

– Прав мой батька, когда говорит, что баб нужно держать в узде, как животных, а иначе жди бе…

Договорить Авису помешала в конец разъяренная Анаис. Резко ударив ногой по его лодыжке, она сильно махнула кулаком и разбила нос провокатору. Брызнула кровь, и Авис застонал, держась за изуродованную часть лица.

– Дождался! – вспыхнула Анька. – Я предупреждала!

Мальчишки зло посмотрели на нее и загалдели на перебой. Анаис, ожидавшая поддержки с их стороны, покраснела еще больше.

– А ты думала, что они заступятся за тебя?! – заорал Авис, продолжая держаться за нос, будто бы боясь, что он развалится, если его отпустить. – Твоего главного защитника Петьки нет здесь. Так что линяй отседова подобру-поздорову.

– Мне не нужны никакие защитники, Авис, – разочарованно проговорила, периодически срываясь на крики, Анька. – И то, что Петька сейчас болеет, ровным счетом для меня ничего не значит. Я каждого из Вас уделаю поодиночке. Так что это Вам лучше держаться от меня подальше и, как ты сказал, «линять подобру-поздорову»!

С этими словами она пошла прочь лупить березки, по дороге безудержно плача и злясь на саму себя за свой глупый наив. Больше она с теми мальчишками не заговорила, полностью посвятив себя тренировкам и помощи деревенским жителям в быту, в особенности, матери Роггвера.

***

Анаис казалось, что она обязана заботиться, ухаживать о матери своего ушедшего на войну учителя, а потому ритуалом каждого дня стали походы в ее дом. Прасковья оказалась на редкость веселой, интересной женщиной с немалой долей самоиронии. Поэтому Анаис ни в коем случае не претило общество одинокой женщины, а помощь ей была только в радость, так как Прасковья была мало похожа на своего отрока по характеру и при каждом удобном случае нахваливала Анькино усердие и безмерно благодарила за оказанную ей помощь. Анаис ходила за водой к колодцу, за поленьями и хворостом, помогала убирать по дому и кормила злого домового: он слегка раздобрел и пел весьма неприличные частушки:

Заскочил однажды Борька

И весь мятный квас допил,

Он залез к Прасковье в норку

И за грудь ее схватил.

Женщина, краснея, как рак, все равно смеялась. На деликатные вопросы Анаис, о каком Борьке идет речь, она сначала долго отмахивалась и говорила, что просто с ним частушки выходят складными. Однако, понимая, что Анька – девчонка далеко не глупая, поведала о том, что к ней частенько заходит пожилой сосед-бортник, Борис, который уже давным-давно овдовел и запивал горе плохой медовухой, но с недавнего времени он стал заглядывать к ней, чтобы выпить ее фирменного кваса. Приходит он уже весьма нетрезвым, а потому вечно норовит полапать ее телеса и признается ей в любви. Роггвера этот старик раздражает, а потому Прасковья не позволяет ему такой распущенности.

Помимо помощи по дому Анаис училась у нее готовке. Настоящая мастерица в этом искусстве была рада передать свой талант девчонке, которая ежедневно скрашивала ее одиночество.

– Вот смотрю я на тебя и вспоминаю те самые времена, когда мы с Рогги и Вигмарром были одной полной семьей, – произнесла однажды между делом Прасковья, лукаво улыбнувшись.

– Почему же? – с легким недоумением спросила Анаис, нарезая очень неосторожно лучок. Действительно, это казалось весьма странным сравнением.

– Ох-ох, Анютка! – женщина с трудом присела рядом и ответила. – Когда Вигмарр начал обучать Рогги бою, сынок мой упорно пытался делать все дела левой рукой. Из-за этого он постоянно калечился, резался, как и ты сейчас.

– Вы так проницательны! – абсолютно искренне восхитилась Анаис.

– Я все-таки мать, как никак, – душевно улыбнулась Прасковья и подошла к кладовой в поисках зайчатины. – Мой Рогги все-таки научился работать левой рукой. Но сколько же было выстрадано… Все-таки Вигмарр слишком много от него требовал!

– И в чем же секрет… матушка? – нетерпеливо полюбопытствовала Анаис. – Как он научился этому?

– Секрет? А никакого секрета и нет. Секрет в упорстве. Сынок мой никогда не сдавался. И ты, Анечка, никогда не сдавайся. – с этими словами Прасковья положила на стол остатки мясной тушки и уверенно подала нож для разделки дичи Анаис.

Глава VIII

Однажды еще при жизни родителей Анаис впервые приехала к дядюшке Анатрогу, чтобы погостить у него некоторое время в деревне Ольх. Тогда она никого не знала, чуралась каждого жителя и старалась действовать в одиночку. Ближе к вечеру она наблюдала, как деревенские заходили гурьбой в баню, а выходили оттуда красными и вспотевшими, но зато веселыми и по-настоящему счастливыми. Анаис в деревне была предоставлена сама себе, а потому никто из служащих в доме Анатрога не заботился о ее интересах больше ее самой.

Анаис тронула зависть, и она решила сходить в баню, когда никого там уже не будет. И вот на закате дня с заходом солнца, когда все, кто хотел, уже туда сходили, Анька зашла в баню. Печь-каменка все еще горела, но внутри все равно было темно. И сыро. Из глубины бани доносились звуки плеска воды в бадье. Анаис не на шутку испугалась – она не видела, чтобы кто-то еще заходил и уходил оттуда. Затем звуки воды резко прекратились, и Анаис сильно выругнулась. Послышался злобный смех и похрюкивание. Анаис закричала и бросилась к выходу. Дверь не отпиралась! Такое было ощущение, что кто-то закрыл ее снаружи и принципиально не хотел выпускать. Анаис закричала еще сильнее и истерично зарыдала, моля о помощи дверь. Смех сзади девочки только усиливался. Воздух вокруг стал жарким, парным. Дышать становилось просто невозможно, Анаис задыхалась и кричала уже из последних сил. На мгновение она обернулась и увидела сквозь дымку светящиеся фиолетовые злые глаза на том месте, где стоит печь. Анаис уже начинала терять сознание, как вдруг, наконец-то, дверь «отозвалась» на ее мольбы и открылась. Она выпала из бани и, лежа на земле, вся огненно-красная, вспотевшая, в саже с ног до головы увидела над собой худенького мальчика с большой, несоразмерной со всем телом головой, взъерошенными во все стороны волосами и по-настоящему доброй улыбкой.

– Ты чего там делала, дурочка? – спросил мальчик. – С заходом солнца нельзя заходить в баню.

– Да я уже туда никогда не зайду, думаю, – вместо благодарности буркнула девочка и, приняв его помощь, опершись о руку, Анаис встала и стряхнула с себя грязь и золу. – Ты кто?

– Я Петька. А ты кто такая, я тебя здесь не видел ни разу?

– Эх, – вздохнула девочка и, успокоившись, ответила. – Я Анаис. Можешь звать меня Анькой, меня так мой дядюшка Анатрог величает.

– Ого! – округлив глаза, произнес Петька. – Да ты племянница нашего хозяина-барина?

– Именно так, племянница, – подтвердила Анаис. – Спасибо тебе, Петька, большое спасибо! Я уж думала, мне каюк!

– Не за что, Анька. Будем дружить? – и Петька протянул ей руку.

Так у Анаис появился как новый лучший друг, который впоследствии ввел ее в компанию других таких же мальчишек, так и дикий необузданный страх перед банями, а потому омовение свое она совершала исключительно в корыте с водой. Существо, обитавшее в бане, не давало ей покоя и оставалось для нее неразгаданной жуткой тайной…

***

… до поры до времени.

С наступлением зимы деревню поразила эпидемия болезни, которую деревенские жители называли «Крысиным мором». Разумеется, такое название было придумано неспроста, так как связывали чуму с особой плодовитостью крыс в периоды эпидемии. С появлением беды ольховчане стали подниматься поутру и ходить регулярно на службы в небольшой храм Зрящего, возведенный в соседней деревне Любятцы. Успевшая как следует привязаться к Анаис, как к собственной дочери, Прасковья пыталась приобщить ее к этому делу; Аня из вежливости походила с ней на пару служб, но ей это быстро наскучило, и она открещивалась от походов всеми правдами и неправдами. Прасковья не настаивала. Пока…

Настоящая очередь настаивать пришла к Прасковье, когда необходимо было уговорить девочку сходить с ней уже в баню, смыть грязь, порчи и болезни. Анаис сопротивлялась, как могла, пыталась придумать различные пути отхода, но Прасковья в какой-то момент просто-напросто притащила ее к бане силком. При виде этого деревянного нелепого сооружения, с которым у нее были связаны не лучшие воспоминания, Анька сглотнула и у нее потемнело в глазах. Как будто этого было мало – из бани вышел трясущийся болезненный Петька, поддерживаемый с обеих сторон двумя тетками, охающими и ахающими всю дорогу.

Анаис остановилась у бани, как вкопанная, и, когда она все-таки решилась зайти внутрь, Прасковья ее резко остановила:

– Ты что, дурная! Разве так заходят в баню!?

– Ничего не понимаю! – удивилась Анаис. – А как надо? С прыжками, разворотом, сальто, может, сделать?

– Анечка, Анечка! – Прасковья с укоризной посмотрела на нее и вздохнула. – Ты что ж это, в бани никогда не ходила париться?

– Нет, я… – Анаис замолчала на мгновенье и сильно покраснела. – Тут что-то страшное живет! Какой-то злой дух! Он хотел меня уби…

Прасковья засмеялась и ответила:

– Ох, Анечка, ну и насмешила! Злой дух! Он злой, если только все делать не по правилам. Поэтому слушай меня внимательно и делай все, что я говорю. Во-первых, в баню нам, бабам, нужно ступать левой ногой, а вот мужикам уже правой…

– Какие-то глупости, – проворчала Анаис.

– Не глупости, Анечка! Делай, что я говорю.

Зайдя внутрь бани, Прасковья прошептала ей:

– Теперь слушай, что я сейчас скажу, и повторяй за мной слово в слово, – затем она уже громко произнесла. – Доброго здравия тебе, банный дедушка! Изволь попариться у тебя в бане!

– Ээээ, – неуверенно произнесла Анаис. – Доброго здравия… эээ… банный дедушка! Изволь… эээ… попариться в бане!

Наступила гробовая тишина, лишь издалека из самой бани были слышны оживленные разговоры и смех.

– Ээээ, – начала Анаис. – Нас не пускают?

– Тсссс, – резко прошипела Прасковья, отчего Анаис съежилась. – Идем, Анечка! Ты молодец!

Они зашли в предбанник, где уже лежали чьи-то сарафанчики, тулупы и валенки. Прасковья спокойно начала раздеваться, пока Анаис стояла, как вкопанная, и смотрела в стену.

– Анечка, просыпайся! – проворчала она. – Раздевайся давай! Или мне это за тебя тоже сделать?

Анаис вздрогнула и начала медленно раздеваться, будто бы надеясь, что еще не поздно будет уйти.

– Давай-давай, пошевеливайся, а то замерзнем тут! – поежившись, подгоняла Прасковья.

Нехотя, но полностью раздевшись, Анаис, слегка прикрывая голое тельце, вместе с Прасковьей зашли в баню. Там уже сидели одна женщина с молодой девицей. Обе они были невероятно красивы и, совершенно никого не стесняясь, гордо несли свое по-настоящему женственное тело с весьма выступающими округлыми формами. Русоволосая женщина с простыми чертами лица выглядела отнюдь харизматично; за такими бабами в деревне, обычно, выстраивается табун мужиков. Смугловатая черноволосая высокая девица отдаленно была похожа на эту русоволосую женщину, а возрастом она была где-то между двенадцатью и тридцатью годами. Чернобровая и невероятно красивая девушка над чем-то заливисто хохотала, прищурив глазки. Анаис с восхищением посмотрела на ее чудесные формы.

– Душенькаа, – манерно произнесла чернобровая красавица и подмигнула ей. – Здесь нет повода для зависти, уверяю тебя. С ними совсем неудобно.

Анаис смущенно отвела взгляд. Со своим совсем еще детским телом она чувствовала себя белой вороной среди «настоящих женщин»; ко всему прочему у нее еще оставался страх перед баней несмотря на собравшуюся здесь компанию. Анаис осторожно присела с краю ближе к выходу.

– Чернавушка, не в бровь, а в глаз! – засмеялась Прасковья. – Анечка, это Дана и ее озорная дочурка, Чернавка, если Вы еще не знакомы, конечно же.

– Не знакомы, Прасковушка, – отозвалась Дана. – У Анечки такое подтянутое, мускулистое тело, как у мальчиков. Неожиданно.

– Мамаа, – хихикнула Чернавка и бессовестно стала рассматривать Аньку с головы до ног, отчего та еще больше съежилась и закрылась. – Ведь все дети так выглядят! Не преувеличивай! Да чего ты стыдишься, Анькаа, такая девка красивая и прикрывается! Чего мы там не видели?

– Чернавка, зараза ты, конечно, – наигранно возмутилась Дана. – Это не Анька стыдится себя, а ты ее смущаешь!

Чернавка только заливисто рассмеялась.

– Ты! – послышался из-за глубины грубый скрипучий голос. По всему телу Анаис побежали мурашки, из глаз от страха потекли слезы. Мгновение – к девушкам и женщинам присоединился старый сутулый худющий дед с красной обгорелой кожей и длинной седой бородой, из рук которого выступали многочисленные березовые ветки, напоминавшие банный веник.

– О, банный дедушка пожаловал! – Чернавка улыбнулась во весь рот, хитро прищурив глазки. – Как поживаешь?

– Поживал себе хорошо, пока не увидел, что в моей бане завелась дрянь, – злобно проворчал дед. – Нечего ей здесь делать! Вон отседова!

– Прости Анечку, банный дедушка! – взмолилась Прасковья. – Она не со зла.

– Пришла как-то эта дрянная девчонка, завалилась я бы сказал, не спросила разрешения даже! При чем явилась она поздно вечером, когда я уже мылся, никакого уважения! Так она еще бранные слова выкрикивала! – вскипел дед.

– Да я один раз ругнулась! – отозвалась Анаис.

– Ну не знала она правил, банный дедушка. Она очень хорошая девочка, клянусь тебе! – продолжала настаивать Прасковья.

– Ничего не знаю, пусть валит отседова!

– Банный дедушкаа, – непринужденно вступила в разговор Чернавка. – Вот я столько здесь нарушила правил, ты же знаешь! А ты девку, которая не знала правил, клеймишь позором. Прости ее уж, она больше так не будет.

– Ты не разом все правила нарушала… – продолжал занудствовать дед.

– Но я о них знаю и знала, – перебила Чернавка. – А она нет.

Банный дедушка задумался.

– Ну прости ее, дедуляя! – кокетливо проговорила Чернавка. – Ты же добрый на самом деле…

– Ага, добрый, – проворчала Анаис, и все посмотрели на нее с укоризной. – Он меня пытался убить!

– Если б я пытался тебя убить, девка, то я бы давно уже это сделал, – злобно ответил дед. – Ладно уж, пусть остается! Только пусть обязательно выполняет все правила до единого! Иначе зажарю до смерти!

– Спасибо тебе большое, банный дедушка! – поклонилась Прасковья. – Век тебе не забудем!

– Прасковья, а правда, что Борис, алкаш местный, тебя обрюхатил, а? – подозрительно спросил банник.

– Да что ты такое говоришь, банный дедушка, неужто ты Аркашкиных бредней наслушался!? Он же брешет, как дышит! – оскорбленно воскликнула Прасковья.

– Мне все равно, кто там брешет, а кто нет, – пробурчал в ответ банник и принялся рвать на руках березовые листочки. – Надеюсь, Вы все тут знаете, что я не люблю брюхатых и нечистых баб, да и в принципе баб…

Чернавка рассмеялась так сильно, что прилегла на сидении.

– … особенно хохочущих! – злобно добавил банник.

– Да ладно тебе, дедушкаа! – отмахнулась Чернавка. – Я уверена, что ты меня любишь больше всех!

– Ах ты егоза какая! – поворчал банник в ответ. – Вся в мать. Учти, придешь ко мне как-нибудь погадать на суженого-ряженого, а я как подойду сзади, так испугаю до чертиков, что будешь потом кошмары видеть, как выходишь замуж за страшного невиданного зверя!

– Не, ты уже не сможешь меня испугать, – хитро улыбнулась Чернавка. – Ведь ты уже сам поведал о своем коварном плане.

– Хитро-хитро! – ответил банник, почесав седую голову рукой-веником. – Да только настаиваю по доброте душевной, чтоб не шутила так над нечистой силой, как твоя мать. Она-то дошутилась!

– Это правда, Чернавка, – грустно ответила Дана и плеснула воды на камни. Они зашипели, словно змеи, а в воздухе стало еще душнее и тяжелее дышать. – Лучше так не шутить!

– Ну хорошо, мамаа.

– Дедуль, я тебе гостинцев принесла: меда там, хлебушек прям с пылу с жару, – заискивающе произнесла Дана и кокетливо потерлась баннику щекой о его костлявое плечо.

– Что, опять тебе суставчики излечить да косточки укрепить? – впервые за все это время воодушевился банник.

– Схватываешь, как всегда, на лету, – произнесла Дана и легла на живот; тем временем банник принялся усердно хлестать ее спину своими руками-вениками.

– А Вы не знаете, что здесь делал Петька? Это мальчик, который был здесь до нас, – неожиданно полюбопытствовала Анаис.

– Ох-ох, бедный мальчишка этот Петька! – озабоченно запричитала Прасковья. – Так хворает сейчас, страшно подумать только!

– Мальчуган выглядел, как ходячий мертвец, – блаженно потянувшись, произнесла Дана, с каждым ударом ощущая всем телом невероятную легкость и непринужденность.

– Обречен Ваш Петька, – пробурчал в своей привычной манере банник. – Притащили его мне эти глупые тетки, мол: «Вылечи, банный дедушка, век не забудем!». Да только ничего уже не поделать. Поздно они его ко мне приволокли. Да и раньше не смог бы излечить. Я даже наказал вернуть им себе гостинцы, которые мне предназначались. Мальчугану сейчас важнее.

Чернавка, почуяв свою нужность в данный момент, незаметно пододвинулась к Анаис и нежно приобняла ее. Та слегка вздрогнула от неожиданности, но, ничего не сказав, просто положила голову на мягкое Чернавкино плечо. Анаис не плакала, но не проронила за день больше ни слова.