Текст книги "Большой оркестр"

Автор книги: Анвер Бикчентаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Анвер Гадеевич Бикчентаев
Большой оркестр

Любите ли вы открывать двери своих квартир? Я, например, люблю.

Дверь соединяет меня с внешним миром. Открывая её, я встречаю друзей, пришедших меня навестить. Мне нравится перекинуться одним-двумя словами с почтальоном или с соседом. Каждый человек несёт что-то такое, чего я не знаю.

Однажды, открыв дверь, я увидел Мансура, сына нашего дворника. Быть может, вам приходилось видеть таких мальчиков – серьёзных, упрямых и, конечно, солидных? Мансур успел прожить свой первый десяток лет и научился смотреть на жизнь изучающим взглядом. Глядя на меня, его карие глаза как бы говорили: не всё знаешь, не всё рассказываешь… Вот этот испытующий взгляд я поймал и на этот раз.

– Я пришёл с вами посоветоваться, – сказал он.

– Разговор серьёзный? – поинтересовался я.

– Да.

– Что ж, проходи, – предложил я ему. – Не будем же мы разговаривать, стоя у порога.

Он сделал движение, точно собираясь снять полинявшую кепку, но, вероятно, раздумал и прямо прошёл в мой кабинет.

– Садись!

К сожалению, стулья были рассчитаны на взрослых, и Мансур, как ни старался, не мог усесться так, чтобы достать пол ногами. Единственно, что оставалось делать в его положении, – это незаметно болтать ими во время разговора.

– Итак, я тебя слушаю.

Он вздохнул, как перед тяжёлым делом, затем решительно заявил:

– Знаете ли вы, что в «Большом оркестре» нет дружбы?

Я уже знал, что «Большим оркестром» называли себя ребята нашего двора.

– Между кем и кем нет дружбы? – спросил я.

– Между мальчиками и девочками.

– Этого я не знал, – искренне сознался я.

– А нам хочется дружить по-настоящему, как настоящие люди, понимаете! – продолжал он горячо. – А мы не умеем, честное слово!..

И вот с тех пор всё чаще и чаще стали звонить в мою дверь. То приходили мальчики, то девочки. Однажды пришла ко мне Люция, девочка с нашего двора.

– Я всё вру и вру, – грустно говорила она. – Хочу отучиться, но никак не удаётся. Сегодня опять солгала. Научите меня, как отучиться!

С Фатымой состоялся более крупный разговор.

– Я мечтаю стать хорошим человеком. Я приучаю себя жить, как пишут в книгах. Как узнать, что ты стала уже хорошим человеком? Мой папа давно хороший, мама тоже… Мой брат Искандер и я стараемся помогать людям и вообще…

Однако ни разу не постучали в мою дверь ни Ахмадей, ни Яша. Я сам выходил во двор, чтобы завязать с ними отношения. Дождавшись, пока они кончат играть в волейбол или в лапту, я затевал разговор о том, о сём… Вскоре беседа становилась всеобщей. Говорили о Чапаеве и о метеорах, о седом Урале и каналах будущего, вспоминали путешественников и славных борцов за свободу… Разгорались глаза и страсти.

Но всё же чаще всего со мной разговаривал Мансур. Он мог задать в день триста вопросов, только успевай отвечать! А то, бывало, начнёт рассуждать. Как-то я даже видел, что он сидит один и вслух сам с собой разговаривает. Значит, о чём-то думает, какие-то ответы ищет.

Эту книгу, признаться, мы написали вдвоём: Мансур рассказывал, а я записывал…

Новоселье

Кто бы ни переехал теперь в наш двор, я буду считаться самым старым жильцом. Меня и мою маму вселили еще три недели назад, раньше всех, потому что моя мама будет здесь дворником, а я стану сыном дворника.

Ещё ни разу я не был сыном дворника и не знаю, как теперь себя вести.

Так как во всём дворе ещё нет ни одного мальчика или даже девочки, я не знаю, чем заняться. Один в лапту или волейбол не сыграешь… От нечего делать я обхожу двор и примеряюсь ко всему, что попадётся на глаза. Деревянный забор нового сада мне по грудь, цементное крыльцо у каждого подъезда – по плечи. Молодые тополя, что растут в садике, раза в два выше меня. А железная толстая труба, которая высится над котельным отделением, и того выше: надо собрать двадцать, а то и тридцать таких мальчишек, как я, и поставить их друг на друга, чтобы сравняться с ней.

Комендант нашего дома, высокий и усатый дядя Яфай, сказал моей маме в первый же день нашего приезда:

– Слушай меня и крепко запомни. Я есть первое лицо над всеми жилыми домами нашего завода. На этом дворе ты после меня – второй человек. Смотри, чтобы у тебя была полная дисциплина, как в смысле чистоты, так и в смысле порядка. Чувствуй себя большой хозяйкой!

Я быстро прикинул в уме: если моя мама вышла на второе место, то я, во всяком случае, должен занять третье место.

Я тоже попытался стать хозяином, да из этого первый раз ничего не получилось.

Это произошло, когда главный инженер, который строил наш дом, водил за собой горсоветскую комиссию. Водил и всё хвалился, как хорошо построен дом. Я тоже увязался за ними. Понятно, без ребят мне скучно, и вот идёшь за кем попало…

Впереди шёл главный инженер, объясняя, как он строил. За ним – два дяди с портфелями и одна тётя с блокнотом. Она жадно следила за объяснениями нашего инженера и норовила все его слова упрятать в блокнот.

Я плёлся сзади, стараясь походить на главного инженера: приподнял подбородок, выставил живот, засунул руки в карманы брюк. Выходило так, что один главный инженер идёт впереди, а другой замыкает шествие.

Когда осмотрели гараж, главный инженер сказал:

– Вложили всю любовь. Не гараж, а дворец!

Дяденьки закивали головами, а тётенька стала дотошно расспрашивать:

– Не назовёте ли имена лучших ваших строителей?..

Комиссия, видно, осталась довольна, а я не сдержался.

– Под первым окном трещина, огромадная! – сказал я.

Все нагнулись и увидели трещину. Моё замечание, наверно, не понравилось главному инженеру.

– Ты тут, откуда взялся? – закричал он. – Ну-ка, проваливай отсюда! Живо!

Меня никто не попросил остаться, и я ушёл из гаража. А если бы не прогнали, я, пожалуй, и про водопровод рассказал бы.

Прошло пять дней, и я забыл про эту обиду. Мне сегодня весело, и я не знаю, куда себя девать. Вдруг слышу голос мамы:

– Сынок, сбегай-ка за новой метлой, да побыстрее!

Не дослушав её, мчусь через весь наш двор. Уже пробежал полдороги, да пришлось остановиться.

– Куда летишь? – кричит мама. – Спотыкнёшься – разобьёшь себе голову! Вот-вот начнут съезжаться люди, до тебя ли мне будет!..

Могла бы и не напоминать об этом. Мне самому не терпится узнать, какие мальчики и девочки приедут в наш двор.

Страсть как люблю знакомиться!

Отдав маме метлу, начинаю соображать: чем бы ещё заняться? Наш двор со всех сторон окружён каменными и деревянными постройками. Через забор, как бывало на старом дворе, не перепрыгнешь. Половину двора занимает молодой сад с спортивной площадкой, клумбами и скамейками. Справа – три новых гаража. В глубине двора стоит длинный сарай, разделённый перегородками по количеству квартир. В нашем доме, кроме магазина, целых восемнадцать квартир.

Как же это я… Пока никто не мешает, можно прокатиться верхом.

Быстро оседлав железную лопату, во весь дух несусь вдоль гаражей, мимо сарая. Только пыль стоит! Жаль, правда, что нет кнута. С кнутом я бы еще быстрее скакал…

На асфальте раздаётся скрежет, из-под лопаты сыплются искры, как из-под всамделишных копыт. На всём скаку подлетев к маме, резко осаживаю «коня».

– Тпру! – кричу я. – Стой! Не видишь, что на человека наехали! Стой, говорю!

Мама не всегда одобряет мои увлечения. Недовольно покачав головой, она говорит:

– Ой, разбаловала я тебя! Нет, чтобы матери помочь.

– У нас во дворе чисто, как зимой на катке «Динамо».

Но она у меня не может, чтобы не поворчать.

– «Чисто»! – сердится она. – Твои глаза затуманены от ожидания дружков, ничего ты не примечаешь…

Краешком глаза я слежу за мамой: что еще она найдёт? Таки нашла! Около клумбы подняла окурок, за цементным крыльцом – лоскуток бумажки.

Появление дяди Яфая освобождает меня от томительного ожидания. За эти три дня я успел подружиться с комендантом. Подскочив к нему, вытягиваюсь «смирно» (он это любит!) и торопливо говорю:

– Здравствуй, дядя Яфай! Новоселье не отменили? Никто до сих пор не едет…

– Привет, непоседа! – отвечает он. – Новоселье начнётся по расписанию.

Он меня зовёт непоседой, на что я не обижаюсь. Хотя мог ведь запомнить моё имя.

– Чем займёмся? – спрашиваю я его. Он чешет бороду и щурит один глаз:

– Все форточки открыл?

– Открыл, – отвечаю.

– На всех дверях ключи висят?

– На всех.

– Краны в порядке?

– Вы что, забыли? – говорю я ему с удивлением. – Вчера вместе проверяли.

Он перестаёт чесать бороду.

– Ум за разум зашёл, – говорит он. – Вот что… Проверь все звонки. Нет ли бездействующих. Будет скандал… Эх, жизнь наша комендантская, беспокойная!

Это по мне! Пустился я прыгать через две ступеньки. Трезвонил сколько вздумается. Даже свою квартиру не забыл проверить.

– Дядя Яфай, все звонки в исправности!

– Ишь как быстро! – удивляется он. – А я, пока ты проверял звонки, занялся нашим парком. Двух скамеек не довезли, разбойники. Недосмотрел. На завод, стало быть, надо съездить. Сколько сейчас времени?.. Куда ты опять побежал? На этот раз часы при мне… Так, семь с четвертью. Придётся мне на часок отлучиться. Оставляю тебя заместителем.

– Согласен, – отвечаю я ему. – Только я не знаю, чем заняться.

– Новосёлов встречай, непоседа.

– А как их встречать, дядя Яфай?

– Наш дом – не вокзал, – говорит он и опять начинает чесать бороду. – Люди не на один день – на всю жизнь переезжают. Стало быть, должны запомнить новоселье. Выходит, необходимо встретить людей добрым словом. Понял?

– Понял, дядя Яфай.

Только когда он уехал, я пожалел, что не расспросил его, как это добрым словом встречать.

Однако горевать я не привык. Надо что-то сообразить: с минуты на минуту должны приехать новые соседи. Что ж, доброе слово так доброе слово!

К счастью, вспоминаю опять-таки инженера, который выстроил наш дом. Он в тот день говорил членам комиссии:

«Товарищи, это не так-то легко – дом строить. Во всяком случае, труднее, чем готовый дом принимать».

Вскинув подбородок, выпятив живот и запрятав руки в карманы, начинаю вспоминать всё, что сказал главный инженер. Пожалуй, его речь как раз сойдёт за доброе слово.

«Лет двадцать назад на этом месте стояли небольшие магазины и одноэтажные домики, – говорил он. – Потом их разобрали и решили построить большое здание.

Когда выкопали глубокий котлован, то со всех сторон забила вода. Подпочвенная вода не давала возможности вести строительство…»

Мне стоит только начать. Продолжаю речь, хотя совсем позабыл, о чём говорил тогда главный инженер.

– Котлован забросили на несколько лет, – рассказываю уже от себя. – Потом нашёлся строитель, который не испугался подпочвенной воды. «Бетон закроет доступ воде», – сказал он. Но ему не удалось построить красивое здание. Началась война, и он погиб на фронте…

О чём бы ещё сказать? Я пригладил волосы… А, вспомнил-таки!

– Наш четырёхэтажный дом с восемью балконами достроили уже после войны. Его строил завод, где делают телефонные аппараты…

Но договорить мне всё-таки не удаётся.

– Что ты там затеял? – доносится мамин голос. – Пошёл бы лучше домой, на плиту чайник поставил. Что-то наши жильцы не торопятся на новую квартиру.

– Мама, разве не видишь – мне не до чаю, – отвечаю я ей. – Я по поручению дяди Яфая доброе слово произношу… Его строил… Вот видишь, мама, ты мне помешала…

И как раз в эту минуту во двор въехала грузовая машина с зубром на радиаторе. Так началось новоселье.

Разные инструменты

Я не знаю, как знакомились вы между собой. А у нас это произошло странно, об этом я тоже хочу рассказать.

На первой машине-четырёхтонке приехал старый и худой дедушка в широкополой шляпе и в очках. За ним из кабины выпрыгнула девочка, ростом этак с меня. Она сделала вид, что не заметила меня, отвернулась и стала поправлять широкий зелёный бант на голове. Потом как ни в чём не бывало принялась прыгать на одной ноге.

Ну и пусть, думаю, прыгает. Что с девчонки возьмёшь!

Пока старик и шофёр перетаскивали комоды и сундуки, она успела посидеть на всех скамейках, только что выкрашенных, заглянуть в большое окно магазина, распахнуть все ворота гаражей. Затем остановилась окало машины, как ей было велено, и давай прыгать через верёвку. Да так ловко!

Тут, к счастью, я вспомнил, что являюсь сыном дворника. Решил подойти к ней и завязать разговор. Может, она стесняется.

– Твой папа профессор? – спросил я для начала.

– Он у меня дедушка и отставной бухгалтер! – поправила она важно.

Дальше я не знал, как продолжать разговор. Чего-нибудь не так скажешь – засмеётся. Известное дело – девчонка! Может, думаю, ей надо сказать доброе слово? Только я собрался заговорить снова, как к нам отставной бухгалтер подошёл.

– Всё прыгаешь? – спросил он с усмешкой. – Еще не проголодалась?

– Прыгаем, дедуся, – ответила она, перебрасывая верёвку из одной руки в другую.

– Ну и прыгай! – махнул он рукой. – Вторым рейсом захвачу бабушку. Пока тебе, Машенька, придётся посидеть дома. Сама понимаешь, вещи…

Из этого разговора я заключил, что девочку зовут Маней, что у неё, кроме дедушки, есть и бабушка. А где же её папа и мама?

На этот вопрос я не сумел получить ответа. Маня скрылась за дверью, а дедушка сел в машину и уехал.

Дядя Яфай всё не возвращался. Я начал волноваться не на шутку: ни перед кем так и не успел произнести доброго слова.

Но вот на дворе появились ещё три машины. Всеми ими распоряжалась полная тётя без чулок, которая в одной руке держала зеркало, а в другой – горшок с цветами. Пока она ходила открывать дверь своей квартиры, четверо грузчиков, собравшись вместе, закурили.

Может, грузчикам-то и следует сказать доброе слово? Однако я раздумал: не они же будут жить в нашем доме. Приедут, разгрузят машины и уедут.

– Мальчик, ты воспитанный? – вдруг услышал я писклявый голосок.

Обернулся.

Передо мной стояла нарядная девчонка с синими глазами и водила носком туфли по асфальту.

– С чего ты это взяла? Я не воспитанный, я сын дворника, – поправил я её.

Воспитанный мальчик – это тот, который сто раз в день говорит «прости» или «извиняюсь», пьёт кипячёное молоко и в ванной моется. Что касается меня, то я не хочу быть воспитанным мальчиком. Думаю, лучше в реке плавать, чем в ванной лежать… И вообще не хочу быть воспитанным.

– Фу-ты! – фыркнула девчонка и повела плечами. – Мама мне все уши прожужжала, чтобы я водилась только с воспитанными детьми. А мне всё равно. Меня зовут Люцией. А тебя как?

– Меня – Мансуром, – ответил я.

– Мансурка?

– Не Мансурка, а Ман-сур. Мансур.

Перед Люцией тоже не удалось произнести речь: её мама, увидев дочку в моей компании, чуть не упала в обморок.

– Я же говорила… Не успела приехать, как уже завела знакомство. И с кем, спросите её? С каким-то босяком! Сколько раз говорила тебе…

Вот ведь женщина! Даже настроение мне испортила. До сих пор меня никто не считал босяком. Какой же я босяк? Спросите хоть кого – все подтвердят, что у меня есть ботинки. Только я не люблю их носить в такую жару.

Между тем приезжали легковые машины и грузовики. Во дворе стало тесно, как на базаре. Мужчины таскали на себе тяжёлые ящики и мешки. Гардероб поднимали двое, за пианино хватались и по шесть человек. Конечно, больше всех суетились женщины. По тому, как они недовольно ворчали, отдавали распоряжения, кричали на грузчиков или на своих мужей, можно было подумать, что им досталась самая тяжёлая работа.

Постепенно дом заселялся. Наиболее расторопные женщины были уже в квартире и, высунувшись из окон, вели беседы с соседками. Мне так и не удалось произнести доброго слова. Но самое обидное – не было мальчиков. «Неужели, – думал я, – к нам переедут одни девчонки? Тогда хоть со двора убегай!»

Я торчал возле каждой машины, стараясь ничего не упустить. Через час я уже знал, какие люди въезжали в наш дом. Были тут коренные уфимцы, семьи, эвакуированные во время войны из Ленинграда, люди, приехавшие из далёких деревень.

Наконец объявился мальчик. Такого мальчика я еще ни разу не встречал. Волосы рыжие, нос маленький, весь в веснушках – живого места нет, глаза чёрные, руки длинные. Тело мальчика так загорело на солнце, что его можно было без всякой ошибки назвать чернокожим. Забавный такой!

– Чего уставился? – спросил он хриплым голосом, разглядывая меня с ног до головы.

– Забавный ты, как я вижу, – ответил я, обрадованный тем, что у меня будет товарищ по игре.

– Это я, Ахмадей, забавный? А в ухо не хочешь? – неожиданно рассердился он.

– Нет, не хочу, – заторопился я с ответом. – За что в ухо?

– Просто так.

Ещё раз взглянув на его блестящие глаза и длинные руки, я поверил, что он может дать затрещину «просто так». Пожалуй, он был старше меня года на три, поэтому большой охоты связываться с ним у меня не было.

– Ты тоже новичок? – спросил он и, сжав краешки губ, присвистнул. Что бы он ни делал или ни говорил, всё было здорово и выглядело очень гордо.

– Я старый, – ответил я ему, всё же давая понять разницу между нами.

– Старый? – поразился он. – Отчего бы это?

– Я раньше всех тут живу.

– Брешешь! – отрезал он. – Я не признаю.

– Вот ещё!

– А в ухо не хочешь? Держись, Ахмадей! Правду сказать, не видал я до сих пор человека, который бы сам себя науськивал. Думаю: «Неспроста он это делает, не миновать мне затрещины». И кто знает, чем закончилось бы наше знакомство, если бы не появилась Фатыма. Она шла по двору, что-то напевая.

– Ты тоже здесь будешь жить? – спросил я Фатыму, не без радости отвернувшись от Ахмадея.

С Фатымой мы были давно знакомы: ещё до прошлого года вместе жили в заводском бараке, что на окраине города.

Она покосилась на Ахмадея, но с ним не поздоровалась.

«Так ему и надо», – подумал я.

– Папе дали квартиру в новом доме за хорошую работу, – объяснила Фатыма. – Раз моя мама больная, то нам дали квартиру на первом этаже и на солнечной стороне… Я уже знала, что ты здесь. Ой, заболталась!.. Папа, я сейчас! – крикнула она, увидев, что отец открыл борт машины.

– Можно вам помочь! – рванулся я за ней: хороший предлог улизнуть от кулаков Ахмадея!

– Не надо, – не поняла она меня. – У нас вещей немного, быстро разгрузимся.

Осталось покориться судьбе.

– Ха, ха, ха!.. – раздался над моим ухом басистый смех Ахмадея. – Как отбрила, видал? По-могаль-щик! Эх ты!

Спорить я не стал. Подумаешь, нашёлся указчик! Он, пожалуй, ещё не знает, что я сын дворника и что я после дяди Яфая и мамы тут третье лицо. Да разве такой поймёт!

Выручило меня появление коменданта. Я метнулся к нему.

– Плохо дело, – пожаловался я ему. – Не успел сказать доброе слово. Никто не стал меня слушать.

– Не огорчайся. – Он погладил меня по голове. – У тебя ещё будет много случаев, чтобы сказать людям доброе слово… Ну как, успел познакомиться со всеми? Вот Володя, сын нашего заводского инженера… Володя, поди сюда.

Володя хоть и был невысок ростом, но руку пожал так, что из глаз посыпались искры.

– Ишь ты какой! – поморщился я.

– Больно? – засмеялся Володя.

– Нет.

– Значит, терпеливый, – заметил он. – Я крепко жму. У меня кулаки натренированные.

«Час от часу не легче, – подумал я. – Такие друзья, что только и думают о своих кулаках. Ну, да этот совсем большой, куда старше даже Ахмадея».

Я увязался за дядей Яфаем, но, как мы ни старались, познакомиться со всеми не удалось. Много разных семей нашли приют под зелёной крышей нашего дома. На одном дворе можно было услышать и башкирскую, и русскую, и татарскую, и украинскую, и чувашскую речь.

На волейбольной площадке собралась группа девочек. Мы подошли.

– Да тут, как я вижу, большой оркестр наберётся! – со смехом проговорил дядя Яфай.

– Почему большой оркестр? – спросила его Маня, та самая, которая успела на всех скамейках посидеть.

– Да, почему большой оркестр? – поддержала её Люция.

Мне тоже стало интересно, отчего это дядя Яфай нас сравнил с большим оркестром. Может, никто из нас не умеет играть даже на самом обыкновенном горне…

Дядя Яфай прищурил глаза, почесал затылок и объяснил:

– Ведь в большом оркестре много разных инструментов. А вон вы какие все разные!..

«Ну что ж, большой оркестр так большой оркестр!» – беспечно подумал я, ещё не представляя себе, как это трудно быть «инструментом», да ещё в «большом оркестре».

Дядя Яфай ушёл, а ребят во двор ещё больше высыпало. Правда, это уже была мелкота – по четыре да по шесть лет. Вот где начался сабантуй!

Самый сильный

«Самое подходящее время, чтобы показать, кто тут третье лицо!» – решил я про себя.

Пожалуй, стоит начать с девчонок…

Они успели между собой познакомиться и трещали, точно всю жизнь провели вместе. На меня они не обращали никакого внимания, хоть я и стоял рядом с ними.

«Ишь как быстро подружились!» – подумал я с завистью.

Девочки начали играть в волейбол. Вступить в их игру было стыдно, а наблюдать за ними – скучно.

– Эй, вы там! – крикнул я, подойдя ещё ближе. – Осторожнее с мячом. Деревья поломаете! Не вы их сажали!

– Откуда ты взялся, чтобы указывать? – насмешливо спросила незнакомая девчонка с длинной косой.

– Я – сын дворника, – объяснил я ей по возможности суровее. – Деревья – наши друзья.

– Мансурка, не мешай! – беспечно крикнула Люция. – Поди, к мальчикам. Что привязался!

– В самом деле, оставь нас, – попросила Фатыма. С ней мне не хотелось вступать в спор, и я пошёл за сарай, откуда слышались мальчишеские голоса. Всё же напоследок я предупредил их:

– В случае чего, дело будете иметь со мной!

За сараем шла игра. Никогда не представлял себе, что двое могут поднять такой шум. Ахмадей с Искандером, братом Фатымы, азартно, никого не видя, играли на деньги.

Искандер, ловко посадив трёхкопеечную монету на ноготь полусогнутого большого пальца, спрашивал:

– Орёл или решка?

– Орёл! – кричал Ахмадей.

Потом они с открытыми ртами следили за кувыркающейся в воздухе монетой. Как только она касалась земли, оба бросались за ней, стараясь один раньше другого схватить её.

– Решка! – раздавался радостный возглас Искандера.

– Неправильно метнул! – кричал Ахмадей. – По всему должен был быть орёл!

Увидев меня, Искандер обрадовался:

– Вот пусть Мансур судит! Он в орла не играет, а болеть любит.

– Суди давай! – проворчал Ахмадей. – Провалиться мне, если сейчас не выиграю!

Искандер опять посадил на ноготь монету:

– Говори: орёл или решка?

– Орёл!

– Смотри!

Упав на асфальт, монета прикатилась к моим ногам. Я нагнулся и торжествующим голосом возвестил:

– Решка! Искандер выиграл. Если не верите, смотрите сами!

– Чему ты радуешься? Смотри у меня! – предупредил Ахмадей.

– Я за справедливость, мне иначе нельзя, – с достоинством ответил я.

– Орёл или решка? – заторопился Искандер.

– Орёл! – упрямо повторил Ахмадей. – Как пить дать.

Монета, блеснув в воздухе, звонко ударилась о землю.

– Решка, опять решка! – обрадовался я.

И в ту же минуту Ахмадей сзади схватил меня за уши.

– Хочешь, Урал покажу? – спросил он за моей спиной.

– Покажи, – ответил я, ничего не подозревая. В один миг Ахмадей приподнял меня за уши.

Я ужасно закричал: уж очень было больно, даже заныло в пятках.

– Как, увидел Урал?

– Ну, тебя! – проговорил я, еле удерживаясь, чтобы не расплакаться.

– Хочешь, повторю? – предложил Ахмадей. Искандер рассердился.

– Чего обижаешь пацана? – сурово спросил он, загораживая меня.

– Ах, вы заодно! – вскипел Ахмадей, поворачиваясь к Искандеру.

Искандер отступил на шаг.

– Мне нельзя драться, – предупредил он. – Я играю на скрипке, и мне нельзя драться. Понимаешь, пальцы…

Такой ответ несколько озадачил Ахмадея. Он застыл с занесённым кулаком. Но тут внезапное появление Володи избавило нас от неминуемой беды.

Он явился не один – с ним был рябой мальчик, чуть поменьше Ахмадея, но побольше меня. В каждой руке Володя держал по паре настоящих боксёрских перчаток, кожаных, блестящих.

– Знакомьтесь, – сказал он, кивнув в сторону мальчика. – Это мой гость, на новоселье пришёл.

Ахмадей недовольно опустил кулак.

– Вот перчатки принёс, – продолжал Володя. – Предлагаю устроить матч на первенство нашего двора.

– Что ж, можно, – согласился Ахмадей. – Только я и без перчаток могу.

Володя пропустил мимо ушей это заявление.

– Пусть начнут легчайшие весовые категории, – предложил он, обращаясь ко мне и к своему гостю. – Выходите вперёд!

Не успел я, и подумать, как Ахмадей натянул мне перчатки. Вторую пару Володя надел своему гостю. Потом нас отвели в разные стороны. Никогда до этого я даже не видел боксёрских перчаток, только не хотел в этом сознаться.

– Начинайте!

Ребятам было смешно, а нам не до смеху.

Мой противник не то чтобы был сильным, но всё время норовил ударить меня по носу. А моя мама любит меня целовать в нос и, конечно, заметила бы, если что не так. Поэтому я берёг нос как умел. Заметив, что я отступаю, кругом закричали:

– Куда драпаешь?

– Держись середины!

– Подпусти и вдарь!

Поощряемый мальчишками, я остановился и ударил рябого мальчика. Удар пришёлся ему по груди. Однако я забыл про защиту, и мой противник этим воспользовался: так саданул меня по подбородку, что чуть не свернул голову.

– Ну вас! – сказал я, снимая перчатки. – Сами деритесь.

После этого Володя поднял правую руку рябого мальчика и объявил:

– Чемпион наилегчайшего веса! Веса пуха. Выходит, я занял второе место в числе боксёров веса пуха.

Между прочим, рябой мальчик побил меня ещё и потому, что перчатки были большие, и они мне мешали, как следует размахнуться.

После рябой мальчик дрался с Искандером, а тот, в свою очередь, с Ахмадеем, Ахмадей, конечно, победил. Он вывел Искандера из строя по всем правилам.

– Мне что с перчатками, что без перчаток, – говорил Ахмадей, вытирая пот, выступивший на лбу, и самодовольно ухмыляясь. – Кто ещё? Ну, налетай!

Вперёд вышел Володя. Завязывая перчатки, он сказал:

– А ну, попробуем.

Однако после двух-трёх ударов стало ясно, что Володя настоящий боксёр. Он будто дразнил Ахмадея: ударит и отступит. Ахмадей кидался вперёд, натыкался на перчатку и снова получал удар. Чем больше он получал ударов, тем больше сердился. А Володя не торопился. Со стороны казалось, что он слишком медленно отбивается, но после каждого его удара Ахмадей даже качался. Что и говорить, сила и уменье были за Володей! Последний раз он так ударил Ахмадея, что тот свалился на землю, как мешок с мукой. Мы единогласно утвердили Володю чемпионом «Большого оркестра», чем он остался доволен и объяснил, что Ленинград, откуда он родом, – «самый боксёрский город» мира. Только Ахмадей не разделял нашего восторга.

– Ничего, ещё посмотрим! – ворчал он, сидя на земле и снимая перчатки. – С ними каждый может… А вот кулаком на кулак!

По всему было видно, что Ахмадей не считал этот бой последним. А я подумал: «Смелый человек! И гордый!..»

Потом Ахмадей ушёл, а я последовал за ним. Конечно, благоразумнее было остаться с ребятами и послушать разговор о знаменитых боксёрах, который завёл Володя, но я не удержался. Интересно было, что сделает этот гордый человек дальше?

Ахмадей шёл отплёвываясь. Увидев на пути порожний ящик, он отбросил его ногой. И тут ему на глаза попались девчонки.

Ахмадей ворвался на площадку и немедленно отобрал у них волейбольный мяч. Мне кажется, он искал ссоры, чтобы на ком-нибудь сорвать зло. Девчонки, конечно, бросились к нему. Люция схватила его за рукав, вероятно думая, что он сбежит с мячом. Ахмадей оттолкнул её. В самый разгар спора подлетела Фатыма, которая до сих пор стояла в стороне.

– Верни мяч, живо! – проговорила она, сдвинув брови.

– А ты кто такая? – повернулся к ней взбешённый Ахмадей. – Мне указывать? Получай! – И он двинул её в плечо. – Я люблю, чтобы меня слушались! – покосившись на застывших девочек, пояснил Ахмадей. – Наперёд говорю: не будете слушаться – будете биты.

По правде говоря, нельзя было разрешать Ахмадею бить девчонок. По правилам, следовало вмешаться, остановить его. Однако у меня не хватило смелости, да и выглядел он таким важным! Я даже засмотрелся на него.

Между тем девчонки повели себя совсем по-разному. Люция заплакала громче, чем следовало, по моим расчётам, и побежала домой жаловаться. Фатыма же не пролила ни одной слезинки, хотя все видели, что Ахмадей ударил её изо всей силы. Ахмадей всё ждал, когда заплачет Фатыма, а она взяла и не заплакала. Надевая на голову панаму, она гордо сказала:

– Не смей драться! Предупреждаю. Если же забудешь предупреждение… – Она не договорила, запнулась и глубоко втянула в себя воздух.

– Брату пожалуешься? – с усмешкой спросил Ахмадей. – Или, может, Володе?

– Нет, – покачала она головой.

– Что ж тогда случится?

– Сама тебя ударю. Я очень сердитая.

– Ах так! – присвистнул Ахмадей и сделал шаг вперёд.

Но Фатыма осталась стоять на прежнем месте, не отступила, только чуть насупилась. А Ахмадей не посмел её ударить: видно, решил не связываться.

Другие, наверно, удивлялись, почему не испугалась Фатыма. Что касается меня, то я не удивлялся. Расскажу про то, как она доставала игрушки на ёлку, и про то, как ходила за учебниками…