Текст книги "Коралловые четки"

Автор книги: Антуан Вильм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Леир подумал с минуту:

– Ваша правда, – сказал он. – Я мог трогать книгу и чувствовал, что она сопротивлялась давлению. Мои пальцы проникли сквозь нее только, когда я хотел взять ее и перелистывать. Однако, мне удалось прочесть заглавие. Это был: «Роман бедного молодого человека» Октава Фелье.

– Наблюдение это, сделанное вами случайно, как раз придает вашему сну настоящее его значение. Мы подошли к тем элементам, важность которых вы заметили. В обыкновенном сне вы могли бы взять книгу и перелистать ее. Этот привычный акт, этот результат повседневной деятельности мы переносим обыкновенно в сновидения. Почему же вы, напротив, проникли сквозь книгу, как будто сквозь нечто нематериальное?

– Ничего этого я не знаю!

– Не могу сказать, что знаю больше вашего; но допускаю гипотезу. Если, по какой-либо причине, вы наяву увидели бы издали какую-нибудь местность и вообразили бы себе, что по ней гуляете, то было бы понятно, что вы видели бы предметы такими, каковы они в действительности, но что вы не могли бы действовать на них, например: переставить стул, перелистать книгу. В этом случае, вы могли бы и проникнуть сквозь образ книги, балюстрады, решетки, как не имеющий никакой объективной реальности. Так и случилось: когда вы проходили сквозь балюстраду, вы должны были логически находиться еще на уровне террасы; когда же вы миновали эту последнюю, земля должна была находиться на некотором расстоянии внизу, под вами.

– Это правда.

– В конце концов, мы пришли к тому, что вещи представляются вам так, как если бы вы могли их видеть, но видеть, как невещественные образы. Они носят характер сонных грез или галлюцинаций, с тем ограничением, однако, что чувство осязания галлюцинирует самостоятельно, не всегда согласуясь с галлюцинациями зрения. Пример этого несоответствия между осязательными и зрительными галлюцинациями вы имеете в проницаемости балюстрады.

– Да.

– Это редкое психическое явление, и я вас прошу тщательно наблюдать его. Мне кажется, оно придаст особый характер вашему сновидению.

– Какой же?

– Я еще не знаю. Надо ждать дальнейшего. Но это еще не все. Почему не можете вы перейти границ террасы? Почему, вначале, вы не могли отвести глаз от правого окна? Есть ли связь между этими двумя обстоятельствами?

– Я не вижу никакой.

– Подумаем. Установим сначала факты: 1) вы не можете отвести глаз от окна; 2) вы можете идти к террасе, но, раз что вы на нее попали, вы можете ходить только от двери к окну и обратно. Заметьте, что речь идет о том же самом окне, не правда ли?

– Да.

– Что можно заключить отсюда?

– Что я могу совершать действия, которые меня приближают к окну или к входной двери.

– Нельзя ли вывести еще что-либо?

– Каким образом?

– Вернемся к фактам. Что притягивает вас: дверь или окно?

– Ни то, ни другое, без сомнения, так как я могу ходить от одной к другому.

– И что же?

– Не нахожу ничего более.

– Если ни дверь, ни окно сами по себе не притягивают вас и не делают неподвижным, то есть нечто другое, производящее такое действие; и это нечто находится в связи с окном и дверью.

– Это верно!

– Что же это такое?

– Без сомнения, одна из комнат. Окно указывает, какая именно, а дверь есть средство обычного доступа в дома.

– Это вполне справедливо! Я никогда не подумал бы обо всем этом без вас. К чему же, однако, это приводит нас?

– Вы сейчас увидите. Существует сила, которая кажется вам чуждой вам самим и которая в сновидении приближает вас к тому, что мы предполагаем определенным помещением. Надо удовлетворить требованиям этой силы, которая не руководит вами, но мешает вам удалиться от той цели, какую она вам наметила. Надо войти в комнату.

– Я последую вашему совету, но я хотел бы знать ваше мнение обо всем этом. Теперь я понимаю, почему Дюрье послал меня к вам. Я думаю, доктор, что для вас мои переживания яснее, чем вы говорите, и я хотел бы знать все, что вы думаете.

– Я вам ничего не скажу, так как, в самом деле, знаю не больше вас. Без сомнения, я могу делать предположения, но к чему они? Предпочитаю, чтобы вы наблюдали сами и самостоятельно пришли к заключениям, которые вас удовлетворят.

Леир встал, и мы вышли вместе. Было условлено, что он будет записывать свои сны каждое утро, как только проснется. Я рекомендовал ему еще раз не пропускать никаких подробностей, извиняясь за мою настойчивость.

Прошло несколько дней, а мой молодой пациент не подавал признаков жизни. Я начал удивляться его молчанию, когда, наконец, он посетил меня. Я заметил перемену в его лице: вид у него был более веселый, менее озабоченный, более уверенный.

– Мое сновидение, – сказал он мне, – приняло идиллический характер и доставляет мне теперь большое удовольствие. Я благодарен вам за то, что не принял никаких мер для его устранения, так как был бы в отчаянии, если бы оно прекратилось. Спасибо вам, что вы давали мне советы и тем обеспечили мне восхитительное развлечение. Я хорошо знаю, что оно воображаемое и что мой собственный ум создает мне пленительную иллюзию; но в моем сновидении она имеет все свойства действительности, и я хотел бы продлить его навсегда.

– Ну, мой молодой друг, – ответил я, смеясь, – как же этот кошмар превратился в столь приятный сон?

– Самым простым манером. Я сделал то, что вы мне указали: вошел в дом, в комнату, которую освещает притягивающее окно.

В тот день, по уходе от вас, я много думал о советах, которые вы мне дали. Я ждал наступления ночи с некоторым нетерпением и, естественно, мог заснуть только очень поздно, так как был взволнован. Наконец, сон овладел мной и принес обычное видение. Во сне я совершенно ясно сознавал себя и очень точно помнил нашу с вами беседу. Я шел очень быстро, миновал решетку, пересек аллеи парка, взошел по лестнице на террасу и проник, без колебаний, в дом. Дверь не оказала мне сопротивления; я очутился в каких-то сенях или прихожей, где высокий камин из тесаного камня украшал заднюю стену, а направо деревянная лестница вела наверх. Вокруг сеней шла галерея, на уровне второго этажа; я поднялся по лестнице и без колебаний направился по коридору направо. С каждой стороны находились двери; я выбрал самую дальнюю, тоже направо от меня, и проник сквозь нее, даже и сам не заметив.

Я очутился в комнате молодой девушки. Эта комната была обита голубой материей и заставлена стульями, креслами, столиками, полными безделушек. Платье было разбросано в беспорядке в ногах кровати и по ближайшей мебели… В камине еще горели дрова. В комнате было темно, однако я различал мельчайшие подробности. Наиболее прелестное зрелище я увидел на кровати в стиле Людовика XV, из вызолоченного дерева, которая находилась направо от входной двери.

На ней спала молоденькая девушка; она лежала на правом боку, повернувшись ко мне лицом. Я никогда не видывал такой прелести. Представьте себе свеженькое личико с нежными чертами, розовым цветом кожи, длинными темными ресницами и тонко очерченными губами, слегка приоткрытыми над ослепительно белыми зубами. Волна темно-русых волос, связанных голубой лентой, увенчивала это прелестное личико. Вид ее доставил мне чрезвычайное удовольствие и, с тех пор как я знаю, как проникнуть в эту комнату, я провожу там во сне все ночи: сажусь в ногах кровати, смотрю на молодую девушку и испытываю очаровательно-приятное состояние, когда нахожусь около нее. Просто гляжу и не нагляжусь.

Каждую ночь я вижу ее во сне. Теперь исчезли даже предварительная прогулка по лесу, решетка, терраса, входная дверь, все эти препятствия, которые останавливали меня вначале, – и я просыпаюсь прямо в комнате молодой девушки.

Я знаю расположение комнаты, знаю наизусть мебель, безделушки, книги, но больше всего восхищаюсь прелестной фигурой, которую вижу пред собой спящей, съежившись под своим одеялом, лежащей то на правом, то на левом боку, то навзничь, но всегда хорошенькую, изящную, пленительную. Я сижу около нее, смотрю, не двигаясь, следя за ритмическим движением ее дыхания, медленно поднимающего покрывала, под которыми она отдыхает; я караулю ее движения, боюсь, как бы она не раскрылась и не озябла; я бодрствую над ней с бесконечной нежностью и хотел бы, повторяю вам, чтобы мой сон не кончался никогда.

– И что же, – сказал я после некоторого колебания, – вы только смотрели… не трогая?

– Мне и в голову не пришло! – ответил Леир с наивной откровенностью.

Я улыбнулся; он покраснел, как молодая девушка. Этот большой и красивый парень, очевидно, сохранил свою нетронутость; химия имела для него меньше тайн, чем любовь, и нежные стремления его души, без сомнения, еще не ведали реального осуществления.

– Послушайте, – сказал я, улыбаясь, – ужели вам не пришло на ум поцеловать это прелестное создание?

– Право, нет.

– Преклоняюсь перед вами, мой юный Сципион!

Я подумал с минуту. Следовало ли убеждать Леира продолжать свое воображаемое приключение? Нет. Я предпочитал предоставить событиям идти своим чередом; природа сама подаст свой голос в надлежащий момент; к тому же, если неведомое влияние создало в воображении химика такие странные видения, то, вероятно, действие его не остановится на этом. Оно сумеет дать себя почувствовать и заставит осуществить то, к чему направлено.

Я так и думал, что в сновидении моего гостя должна явиться человеческая личность. Если предположения моего метапсихологического «я» были правильны, то молодой девушке, которую Леир видел в сновидении, должны были принадлежать найденные четки. Я мог легко и без всякой неловкости проверить точность этого предположения.

Вероятно, я некоторое время молчал, потому что, подняв глаза, увидел, что Леир внимательно глядит на меня и будто наблюдает за мной.

– Ваш рассказ, – сказал я ему, – становится с каждым днем интереснее. Вы говорите, что чувствуете себя превосходно подле вашей спящей красавицы. Не случалось ли вам и прежде испытывать подобное самочувствие?

– Не думаю.

– Хорошо. Я не могу дать вам никакого совета; продолжайте наблюдать и сообщать мне все перипетии вашего сновидения. Что сделали вы с четками?

– Они – в ящике моего письменного стола.

– Сегодня вечером возьмите их и положите на грудь, когда будете ложиться спать.

– Зачем вы мне это говорите? Какое странное предписание!

– Сделайте то, что я сказал, и не спрашивайте объяснения, которого я еще не могу вам дать. Ведь вы тут ничем не рискуете!

– Ну, еще бы! – возразил, смеясь, Леир. – А все-таки очень странное предписание!

– Подождите. Увидим, что будет.

Засим мы расстались, и я пригласил Леира прийти позавтракать со мной через неделю. Тогда я надеялся иметь больше свободного времени для беседы.

III

Молодой человек аккуратно явился на свиданье. Мы позавтракали и сейчас же отправились ко мне в кабинет. Я велел принести туда чашки, в которых чернел чистый мокка, бутылки, в которых сверкали коньяк, арманьяк и красные, желтые, белые и зеленые ликеры со сложными запахами. Леир не употреблял алкогольных напитков; его профессия сделала его осторожным, и он опасался ядовитости эфиров, составляющих прелесть старых водок. Я же, хотя и врач, употребляю их и чувствую себя хорошо; я знаю, что бояться надо только излишества. Мне смешны теории моих собратьев-физиологов, которые судят о действии алкоголя, введенного в пищеварительный канал, по тем последствиям, какие получаются от непосредственного впрыскивания его в ткани. Обыкновенная вода со своими бесчисленными организмами бесконечно опаснее. Мне пришлось слишком много наблюдать неврастений, расширений желудка, гастрических лихорадок и других зол, обязанных своим происхождением продолжительному употреблению минеральных вод, чтобы не быть ревностным адептом гастрономических обычаев наших отцов и дедов. Закуривая гаванскую сигару, я изложил эти взгляды Леиру и пригласил его рассказать мне свои новые приключения во сне.

– Обстоятельства до странности усложнились, – начал тогда мой гость. – Прежде всего я, впрочем, должен сказать вам, что понял причину, по которой вы посоветовали мне положить на грудь коралловые четки, ложась спать. Это предписание показалось мне нелепым; но ваша репутация такова, что я не решился счесть вас способным посоветовать бессмыслицу. Очевидно, у вас были серьезные основания. Когда я лег спать, то положил футляр к себе на грудь; я обвязал его ниткой и приколол булавкой к ночной рубашке. Погасив лампу, я стал ждать действия, которое произвели бы четки. Я старательно наблюдал и не имел, – должен вас в этом уверить, – никакого представления о том, что могло произойти. Каково же было мое удивление, когда мне почудилось, будто какая-то сладкая теплота разливается по мне. Причина этого ощущения заключалась, без сомнения, в футляре или в четках. Мало-помалу, эта теплота, – я чуть не сказал глупость, хотел сказать: «теплота без температуры», – между тем, это выражение прекрасно передает мое ощущение… Мало-помалу это ощущение, казалось, завладело всем моим существом.

Я купался в атмосфере, ощутительной для какого-то неизвестного чувства, скрытого во мне; я испытывал большое довольство и заметил, что это ощущение тожественно с тем, которое я переживаю во сне, когда бываю подле молодой девушки. Настолько тожественны эти два ощущения, что я без колебания приписал им общее происхождение и пришел к убеждению, что коралловые четки принадлежали молодой девушке.

Нахожу такой вывод неприемлемым, потому что это прелестное создание есть плод моего воображения; но, несмотря на невероятность моей идеи, не могу от нее отказаться. Что-то восстает во мне против суждений моего разума, и я первый раз в жизни наблюдаю в себе истинный конфликт между воображением и рассудком: первое подтверждает наличность связи между коралловыми четками и молодой девушкой, которую я вижу во сне; второй сурово критикует эти полеты моей фантазии.

Я заснул довольно быстро и очутился в комнате моей незнакомки. Она спокойно спала; на дворе потеплело, и от топившегося камина в комнате, куда я попал, было жарко.

Должен сказать, что пришел к этому мнению скорее при помощи наблюдения, нежели опыта; я лично не ощущал ничего; но видел, что моей таинственной незнакомке очень жарко. Она высвободила руки и слегка откинула одеяло, так что была видна, под распахнувшейся кофточкой, нежная, отливавшая перламутром шея, на которой легкая испарина выступила крошечными каплями росы, похожими на бриллиантовую пыль.

Признаюсь вам, доктор, что суровые условия моего детства не дали мне времени насладиться обычными удовольствиями моих товарищей. Я не знал легких похождений и никогда не думал о женщинах. Не знаю, у меня какое-то отвращение к банальным приключениям, и я потребую от моей будущей подруги не только того, чтобы мне одному принадлежало ее тело, но еще, чтобы она отдалась мне душою и умом. Я понимаю любовь, как окончательное слияние двух душ, символом которого является соединение их тел. Кроме того, отец мой умер, оставив мою мать без всяких средств к жизни, и мне надо было без отдыха работать, чтобы помогать ей, тем более, что она преждевременно состарилась и утратила работоспособность. Я обязан моими успехами только чувству долга и сознанию лежащей на мне ответственности; то и другое принуждало меня к непрестанному труду. Но я слишком много говорю о себе. Простите меня за это.

Я впервые очутился вблизи женщины, раскрывшиеся одежды которой позволили мне видеть прелестную шею и верхнюю часть обеих грудей с белой и прозрачной кожей, точно сотканной из лунного света. Левую руку молодая девушка распростерлась на одеяле, и кисть ее свешивалась с края кровати. Я никогда не видал более красивой руки: все та же перламутровая и прозрачная кожа. Я видел голубоватые вены, пролегавшие нежной сетью под эпидермой, видел длинные, точно точеные пальцы, которые заканчивались розовыми ногтями. Эта ручка непреодолимо влекла меня. Я стал на пол около постели и дотронулся до концов пальцев моей незнакомки. Я почувствовал материальное сопротивление, довольно слабое, но все же ощутительное. Я не осмелился покрепче сжать руку из боязни разбудить спавшую девушку.

Легкое прикосновение к ее теплым пальцам, показавшимся мне точно из тонкой кисеи, сотканной из паутины, доставило мне вскоре странные ощущения. Я тщательно наблюдаю за собой, согласно вашим предписаниям, и благодаря этому теперь анализирую мои впечатления, как любое вещество в лаборатории. Сначала я был поглощен созерцанием прелестного существа, которое спокойно спало передо мною, и ни о чем не думал, а только скользил взглядом по ее изящной кисти, по ее круглой руке, наполовину скрытой кружевами рукава, по ее груди, белизну которой оттеняли тонкие голубые жилки, по ее личику, которым я не уставал любоваться.

Мало-помалу, особое ощущение привлекло мое внимание. Мне показалось, что легкий электрический ток пробегает по моей руке. Ощущение было очень ясно, хотя и очень слабо. В ладони руки и в мякоти пальцев я чувствовал множество мелких уколов, как будто опирался на булавки; мне представлялось, что легкое дуновение исходит из тысячи этих маленьких проколов; в этом не было ничего тягостного.

Я чрезвычайно удивился, так как это впечатление явилось для меня совершенной новостью. Около четверти часа оно длилось без перемены, а потом стало слабее, но не прекратилось. В же время я чувствовал необыкновенную симпатию к молодой девушке, которую держал за руку. Легкий электрический ток, о котором я вам говорил, как будто шел из моей руки в руку моей соседки, и мне в самом деле казалось, будто я вливаю в нее мою собственную силу. Мне чудилось, что она становится частью меня самого.

Прошло несколько минут; упомянутое чувство симпатии все росло и становилось определеннее. К нему примешивалась глубокая нежность: мне хотелось взять на руки эту изящную спящую фигурку и качать ее, как обожаемого ребенка, хотелось ласкать ее, лелеять, покрыть ее глаза, рот, шею, руки, все ее прелестное тело страстными поцелуями. Я согласился бы умереть, лишь бы избавить ее от простой неприятности. Сердце мое расширилось, как бы готовясь разорваться, и чувство достигло такой глубины и остроты, что я не знал, горе ли овладело мною или радость: в нем сливалось то и другое, как бы в высшем их синтезе. Я понял сладость слез, прелесть страданья и горечь радости. Удовольствие и горе относительны и случайны. Состояние, в котором я находился, как бы соединяло их в одно общее, еще не успевшее дифференцироваться.

Мне очень трудно дать вам понятие об этом ощущении и этом чувстве, – ибо это было то и другое вместе. Я стараюсь растолковать вам, но сознаю, что словами не могу передать того, что перечувствовал.

Это впечатление длилось несколько минут. Из этого состояния скорбного блаженства меня вывело ощущение ледяного холода. Рука, которой касались мои руки, похолодела; она показалась мне похудевшей, бескровной, прозрачной; я перевел взгляд на лицо молодой девушки: розовый оттенок ее щек исчез; он заменился бледностью, которая придавала телу моей незнакомки сходство с мраморным изваянием. Лицо стало маленьким, под глазами легли тени, щеки ввалились. Я хотел встать, позвать на помощь, разбудить молодую девушку; но не мог сделать ни одного движения. Я опять был парализован, как в моих первых странных сновидениях; потом голова моя сама собой повернулась налево, и я заметил легкий фосфорический туман, который всплывал совсем рядом со мной, как столб дрожащего дыма. Этот туман имел слегка зеленоватый оттенок и напоминал мне туманность Ориона, какой мы ее видим в телескоп. Он не имел никакой определенной формы и образовывал на уровне груди моей незнакомки пятно с изменчивыми и подвижными контурами.

Ко мне вернулась способность двигать головой, но я все еще не мог оторвать руки от рук спящей молодой девушки. Я посмотрел на нее и был поражен все возраставшими изменениями в чертах лица; ее тело как будто осело и съежилось. Глаза глубоко запали в орбиты, нос обострился и стал прозрачным; передо мною лежало будто бы восковое изображение трупа. Тогда я взглянул на светящийся туман, который только что появился: он медленно сгущался, и блеск его ослабевал. Потом он вытянулся в вертикальном направлении и расширился.

В эту минуту с возрастающей силой возобновилось ощущение электрического тока, переходящего из моего тела в тело молодой девушки. Я почувствовал, что силы мои быстро падают, будто бы кружится голова; я закрыл глаза и тяжело опустил голову на руку; невыразимая тоска угнетала меня; сердце билось ускоренно, и мне казалось, что мое существо исчезает, что мое тело стало жидким и струей вытекает из трещины, образовавшейся у меня «под ложечкой».

Не знаю, сколько времени длился этот обморок; когда я поднял голову и опять открыл глаза, налево от меня стояла фигура. Она была похожа на спавшую девушку, разве казалась чуть-чуть повыше. Ее левая рука находилась в моих руках и как-то сливалась с той рукой, которую я уже давно сжимал в руках. Эта фигура, точная копия спавшей, стояла, закрыв глаза, и будто дремала.

Чувство нежности к моей незнакомке, которое я недавно испытал, перенеслось на ее двойника и изменилось если не по силе, то по сущности. Я уже не имел желания ласкать и лелеять предмет этой любви: передо мною было существо сильное, подобное мне и не нуждавшееся в моем покровительстве. Всякая мысль о телесной ласке исчезла совершенно и заменилась жаждой духовного единения. Мне казалось, что она была я и что я был она; что моя жизнь могла продолжаться только, если это таинственное существо соединит с ней свою до полного слияния, до окончательного тожества. В соединении моего существа с этим женским призраком мне чудилось условие сверхчеловеческого могущества, источник бесконечных, невероятных радостей, а вместе с тем – и каких-то новых, еще неведомых мне обязательств.

Мною овладело чувство всеобъемлющей любви, направленное не на какое-либо определенное существо, а на всю природу в ее целях.

Я сознавал свою тесную солидарность не только с людьми, но и со всем живущим; мое сердце томилось необъятной жалостью к бесконечным и почти всегда бесполезным усилиям живых существ, вечно стремящихся к жизни лучшей, жизни более совершенной; в глубине души я благословил всемогущего и доброго Хозяина, который дал мне достигнуть этой высшей жизни. Я смутно сознавал реальность этого Высшего Существа и понимал, что счастье будет дано мне лишь при условии соединения моей души с душой, которую, мне казалось, что я вижу подле себя. Я понимал, что это счастье зависит от меня, но не от одного меня, и что нужно добыть существо, необходимое для дополнения моего существа. Достижение более совершенной формы существования представилось мне результатом взаимной ассимиляции, делом нашей общей воли.

Леир остановился; он изъяснялся с непроизвольным жаром, и рассказ его так заинтересовал меня, что я не дотронулся до моей рюмки коньяка; даже сигара моя погасла.

– Я нагоняю на вас скуку, – начал опять химик, – рассказывая вам свои метафизические грезы. Но я думал, что обязан изложить вам детально все мои впечатления.

– Вовсе не со скукой, а, напротив, с чрезвычайным интересом слушаю я ваш рассказ. Почему это так, я объясню вам впоследствии. Ваши метафизические впечатления особенно увлекательны, и я считаю их важными. Вы никогда не читали сочинений оккультистов, спиритов, теософов?

– Нет.

– Вы никогда не имели случая говорить с приверженцами подобных учений?

– Нет.

– Ваше сновидение, без сомнения, не прекратилось на этом?

– Оно продолжалось. Я уже описал вам чувства и мысли, которые овладели мною. Их новизна захватила меня, и до сих пор я еще спрашиваю себя: каково может быть их происхождение? Я находил большую прелесть в таком образе мыслей и чувствовал в себе необыкновенную энергию. Я все еще стоял на коленях, но волнение мое исчезло и я испытывал ощущение такой легкости, точно превратился в парящий шар, наполненный водородом. Я плавал в эфире, я ускользнул из материального мира.

Среди моих размышлений, я заметил легкое движение руки, которую держал; в эту минуту призрак, который сгустился перед моими глазами, имел для меня более реальности, чем сама молодая девушка. Я увидел, что вновь образовавшаяся рука отделилась от моей. Я встал и поднял глаза на видение, стоявшее прямо против меня. Это именно была та молодая девушка, которая только что спала; черты лица были те же, но более красивые, более ясные и величественные. Новое существо было одето в пеньюар из вышитой кисеи. С минуту я смотрел на этого двойника девушки и увидел, что он медленно открыл глаза, удивленно осмотрелся вокруг и наконец остановил на мне свой взгляд. Я разглядел большие темные глаза под длинными ресницами. Но они вскоре выразили испуг; призрак бросился к молодой девушке, которая с криком проснулась. Я и сам проснулся; я лежал у себя на постели, сердце мое билось, в ушах шумело, дыхание было частое. Я боялся потерять сознание. Вскоре ко мне вернулось спокойствие; часы показывали половину третьего.

Отчетливость моего сновидения была такова, что впечатление от него сохранилось на всю ночь. Напрасно я снова старался уснуть; мне пришлось встать, чтобы в работе найти умственный отдых и покой.

Я не спал также и следующую ночь; коралловые четки я положил на грудь, но ничего не вышло; сладкое ощущение, которое они давали мне, утратило свою ясность; к нему примешивалось нечто, похожее на страх.

После этой бессонной ночи я почувствовал себя усталым; на другой день мне тоже нездоровилось, и я лег рано. Я взял коралловые четки и заснул, как только улегся. Приснилось мне опять прежнее; рассказывать я вам не буду: сон был повторением только что описанного. Однако, в знакомой комнате я заметил зажженный ночник. Я опустился на колени около кровати; руки спавшей девушки были спрятаны под одеялом, но я без труда проник сквозь одеяло и взял ее за левую руку…

Возобновилось то, что уже было: девушка приняла вид трупа, в то время как рядом со мной возникло какое-то подобие. Я испытал те же ощущения, передумал те же мысли, воспринял те же впечатления. Призрак опять открыл глаза, бросился к постели и, к величайшему моему изумлению, проник в тело молодой девушки, которая приняла свой прежний вид и проснулась с громким криком. Я, в свою очередь, проснулся, но с меньшей внезапностью, чем день назад, и уже без таких тяжелых ощущений, хотя был немного разбит. Мне удалось опять заснуть, и остальная часть ночи прошла без происшествий.

Теперь я дошел до четвертой ночи. Она была отмечена особыми подробностями. Нечего и говорить вам, что я все время ложился спать при одинаковых условиях. По-видимому, я очутился в знакомой комнате, но она была пуста; что-то потянуло меня к стене и заставило войти в соседнюю комнату; без труда я проник в нее сквозь стену. Эта стена оказалась для меня только невещественной видимостью, как те лучи солнца, которые скользят по комнате и освещают пыль, наполняющую ее.

Помещение, в которое я вошел, было довольно просторно: в нем находились две кровати. Эта комната была меблирована в стиле ампир. Обои и материя кресел показались мне цвета слоновой кости; на этом одноцветном фоне выделялись бледно-зеленые лавровые венки. На камине стояли большие часы из белого мрамора; они служили цоколем для статуи из золоченой бронзы, изображавшей Наполеона I-го верхом на лошади. Я передаю вам эти подробности, чтобы показать вам, как отчетливо я воспринимал все.

Молодая девушка спала на правой постели, левую занимала пожилая дама. Эти две кровати стояли бок о бок, под одним балдахином. Для большей точности скажу вам, что они – из красного дерева и украшены чеканной бронзой. На спинке кровати, над подушкой, на которой покоилась моя незнакомка, я заметил медальон из золоченой меди, изображавший колесницу Авроры.

Как я уже говорил вам, неодолимая сила толкала меня к молодой девушке. Я взял ее руку, и случилось все то, о чем я уже вам сообщал. Из тумана образовался призрак, открыл глаза и исчез в молодой девушке в ту минуту, как она с криком проснулась. Я увидел, что дама тоже проснулась, но вскоре я стал различать все неясно, и мой сон миновал.

На другой день я проснулся ничуть не утомленным.

Пятая ночь прошла не очень приятно: мне пришлось обедать у одного знакомого, который справлял «мальчишник». Пили и болтали до половины третьего ночи. Я лег очень поздно и ничего не видел во сне.

Шестая ночь началась, как четвертая. Я проснулся в комнате стиля ампир; молодая девушка и дама занимали те же места, как и за день до того.

Не буду повторять подробностей, вам известных; скажу только, что я принял решение не просыпаться, если молодая девушка выразит ужас.

Моя воля осуществилась: призрак появился гораздо скорее, чем в первый день, и через десять минут был уже готов. Он открыл глаза и бросился в молодую девушку, которая, вскрикнув, проснулась. На этот раз я не испытал ни малейшего изумления и остался в комнате. Я увидел, как прелестная незнакомка села на постели и, задыхаясь, поднесла руку к сердцу. Пожилая дама проснулась, и я услышал разговор.

Должен вам сказать, что голоса шли как бы очень издалека, но доносились вполне отчетливо.

– Что с тобой опять, дитя мое? – сказала дама.

– О, мама, я видела этого человека!

– Но ведь это – кошмар, милая Люси. Твой сон произвел на тебя такое впечатление, что повторяется почти каждую ночь. Разве ты не сознаешь, что это сон? Встань и осмотри сама окна и двери.

– О, нет, мама! Я не посмею встать.

Тогда мать незнакомки нажала звонок и позвала громким голосом: «Мария! Мария!»

Тут я увидел, что из уборной вышла дюжая девка в шерстяной юбке и платке.

– Чего угодно? – спросила вошедшая.

– У барышни опять был кошмар; ей приснилось, что она видит перед собой смуглого человека с длинной черной бородой. Пожалуйста, поищите под кроватями, загляните за занавески, проверьте, заперты ли двери, словом, осмотрите все хорошенько.

Мария, – теперь я знал ее имя, – принялась за самые добросовестные розыски. Она прошла сквозь меня три или четыре раза, не заметив моего присутствия, которого никто не замечал. В то время, как меня искали, я смотрел на Люси. Она сидела в постели на корточках, натянув одеяло до подбородка, и вид у нее был испуганный. Я подошел к ней и мог любоваться ее большими темными глазами.

– Ты видишь, дитя мое, что твои страхи – одно воображение, – сказала мать после того, как Мария сообщила об отрицательном результате своих поисков. – Ложись и спи.

Люси ничего не сказала, и мать погасила свечу. Я продолжал видеть одинаково хорошо, и отсутствие освещения не произвело никакого ощутительного влияния на мое восприятие. Без сомнения, я привык видеть в темноте, но все казалось мне освещенным бледным светом, подобным свету лунных лучей.